Время волка. Небесный мандат. Продолжение

Во владения Берке прибыл гонец, донесший приказ Бату явиться в ставку. И добраться следует, как можно скорее. «Явно что-то недоброе» - подумал Берке. Путь предстоял небыстрый - от предгорий Северного Кавказа до низовьев Итиля, но не привыкать монголу к дальней дороге.
Сартак ехал со своими воинами в ставку отца по бескрайним золотистым просторам под Вечным Синим Небом. Тяжелый камень он нес на душе: будет ли война? Не войны как таковой он страшился: монгол рожден для нее, а войны со своими – таким же монголами, такими е Борджигинами – членами Золотого рода, потомками великого Темуджина. Что будет с их страной, если брат пойдет на брата? То, ради чего проливали кровь отважные нукеры, то, ради чего были разрушены одни города и начали строиться другие - единое государство во всем мире с едиными законами и властью кагана, данной Небом – не будет построено. Тревожное ржание коня лишь усиливало тревогу в сердце. Клубни степной пыли вдали и дрожание земли от стука копы говорили о приближении каких-то всадников. Кто это может быть?
- Это едет Берке-огул, - сказал Баир, командир гвардейцев, охранявших Сартака. – Похоже, Бату-ака, вызвал его раньше, а через какое-то время, чтобы он успел приехать, вызвал вас.
- Едем дальше, - спокойным голосом сказал Сартак.
- Вы не остановитесь поприветствовать?
-Нет.
- К вам будет угодно.
Сартак ехал, не оглядываясь, пока вблизи послышался топот копыт и ржание коня. Гвардейцы не стали останавливать приближающегося всадника – сам Берке мчался на гнедом коне, догоняя Сартака.
- Сайн байна уу, Сартак. Почему не подождал своего дядю?
-Салам алейкум! – ответил Сартак, остановив белого коня.
- Мой племянник, наконец, научился шутить?
В его глазах, как в зеркале отражалось презрение, оно слышалось и в каждом слове, произнесенным молодым сыном чжувана, державшим прямо спину и шею, сидя на своем белом коне.
- Если пойдем на халифат, за кого будете сражаться, - говорил Сартак веселым голосом сосвоей характрной милой улыбкой на лице.
- А мой дорогой племянник все шутит, видно, хорошее настроение? А если пойдем на страну Папы, за кого будешь сражаться ты, дорогой мой племянник? – улыбался в ответ Берке, изображая вежливый тон. – Ах да, забыл, ты для подданных Папы не христианин, а, как там они говорят, отступник.
- Значит, мне не велено не говорить открыто о моей вере, а тебе позволено все?
Вы враги христиан, твое лицо для меня видеть – несчастье. И не пытайся выслуживать перед отцом. Не думайте, что вы более достойны быть его преемником, чем мы с Туканом. Уж не сомневайтесь - мы этого не допустим. И не пытайтесь выслуживаться перед отцом, это бесполезно.
В ответ Сартак увидел гримасу на лице удивленного родственника.
- Во как! И чем же я и мои единокровные братья хуже детей Бату-ака? Или мы не члены Золотого рода? Мы также можем быть хоть правителями улусов, хоть Еке Монгол улус.
- Сами подумайте, как дети хорезмийской пленницы, воспитанные в чужих обычаях, могут править монголами?

Они пристально глядели в глаза друг другу, словно враги, готовые пуститься в схватку на мечах.
Берке крепко сжал рукоять сабли, лежащей в ножнах, жар прошелся по щекам от гнева, и погнал резко пегова коня в сторону своего экипажа, что клубни степной пыли поднялись под копытами.
- Остановимся здесь, надо передохнуть, - приказал Берке.
- Но до ставки осталось совсем недолго, - уговаривали его гвардейцы.
- Я сказал, остановимся.
- Как вам будет угодно.
- Берке-гуай, что с вашим лицом? – спрашивал Кутлуг слезшего с коня огула. – Вы чем-то огорчены.
- Да, учитель. Мой дорогой племянник произнес очень обидные слова.
- Говорил обидные слова старшему родственнику? Не стоит принимать близко к сердцу, в молодом наследнике говорит зависть.
- Если бы… Его слова звучали, как угроза. Такое чувство, будто он что-то задумал или решил задумать…
Кутлуг насторожился.
- Что он говорил?
Берке передал слова племянника.
- Вы правы, это похоже на угрозу. Сартак-гуай не просто вам завидует, похоже на то, что он вас ненавидит.
- Мы должны знать, что у него в голове, что он делает, что планирует. Сартак явно нацелен на борьбу, но мы, в случае чего, должны ударить первыми, говорил задумчиво Берке.
Берке приказал отъехать подальше от каравана Сартака и направляться в ставку в расстоянии от него.
Услышав топот копыт и ржание коней, Берке оглянулся. Вдали он разгляделдве фигуры всадников, один из них ехал медленно, держадлинную веревку, за которой тянулась третья человеческая фигура. Когда они подъехали поближе, он увидел, что всадники-кипчаки, а человек, которого ведут со связанными руками за веревку, – девушка. Было заметно, что онас трудомпередвигала ноги, тяжело дыша, спотыкалась, падала и снова вставала. Простоволосая, с распушенными каштановыми косами, она глядела в сторону экипажа свои зоркими зелеными глазами. Вид ее был настолько неприличен и притягателен, что Берке вначале подумал, что ведут куртизанку.
- Наверно, преступницу ведут, - сказал Байнал.
- Выясни, кто они.
- Мы ведем беглую рабыню, - говорил кипчак. - Она выдавала себя за другого человека и скрывалась у моих родственников, обманула нас всех! И родственники знали, кто она, но лгали мне и моим сыновьям! А мы не знали, кто она и приютили ее у себя! Теперь из-за ее обмана нас всех могут казнить! Господин, помогите нам!
Половчанка услышала, как он говорит о людях, что приютили ее.
- Ага, вы же обещали не говорить о них! Я только поэтому вам сдалась! Сразиться со мной побоялись?! Обманом взять решили?!
- Заткнись, ведьма! – крикнул мужчина и врезал ей плеткой по спине, а та и звука не подала. – Надо было о них думать, когда обманывала нас!
Берке, сидевший на коне и окруженный гвардейцами, слушая их разговор.
- Что эта девка мнит о себе!
Южный темперамент, громкая речь, порой выделяли его среди спокойных монголов. Воины любили его за веселый нрав и эмоциональность, прощая браненые слова, сказанные в гневе, который быстро утихал.
Байнал глянул с удивлением на троих мужчин, стерегущих одну девушку.
- А почему втроем ее ведете? Один из вас вполне бы справился с девчонкой.
- Она умеет сражаться и может бежать в любой момент… - говорил старший мужчина, обдумывая каждое слово, чтобы не показаться слабаком в глазах воинов и знатного господина.
Берке одолело любопытство, и он с хитрым взглядом слез с коня и подошел к ким близко. Все замолчали. Трое мужчин поклонились господину в орбелге. Только Юлдуз стояла прямо, глядя ему в знакомое лицо, пытаясь понять, что ему нужно и где она еще могла его видеть. Он тоже ее внимательно разглядывал, пытаясь понять, где видел раньше. Потом он стал сжимать ладонями по очереди: руки, плечи, пояс. Юлдуз, испугавшись, что этот темпераментный господин с обжигающим взглядом хочет сделать с ней то, что обычно делают с пленными женщинами, стала дергаться, кусать его за руку.
- Стой спокойно, – сказал он лишь два слова направляя на нее свой огненный взгляд.
- Даже не пытайтесь! Убью! – говорила Юлдуз, тяжело дыша от усталости. От долгой быстройходьбы ныли ноги, капли пота текли полицу, задевая клок каштановых волос.
Двое сыновей старшего мужчины подбежали к ней и схватили на связанные руки, чтобы не дергалась.
Почувствовав предмет, похожий на ножны, который он и искал, Беркевытащил из-под пояса нож.
- Тебя просто обыскали, сказал он, улыбаясь. – Не думай слишком высоко с себе.
«Девушка необычная, мыслит не как все, сильная характером, и красотой не обделена. Может быть от нее польза» - подумал Берке.
- Байнал, скажи им, пусть идут за нами, я все объясню хозяину рабыни, их никто не казнит. Они ведь сами ее привели.
По дороге выяснили, что Юлдуз – рабыня жены Баяна, того самого нойона, что приглашал Берке к себе на пир.
Новая, настоящая жизнь Юлдуз началась, когда, лежащая без сознания в пустынной степи под палящим солнцем кто-то ее приподнял и преподнёс к губам флягу с водой. Недалеко лежали волки, убитые стрелами. Рядом сидел худощавый мужик с посидевшей бородой и держал перед ней флягу, приподнимал за плечи Юлдуз мальчик лет десяти. Они оба говорили по-кыпчакски и были одеты, как половцы: кафтаны с запахнутыми налево полами, с испачканными пылью галунами на полу старых кафтанов, и широкими, стянутыми поясом полосами войлока или кожи, которой обёртывалась поверх кафтана поясница.
- Как ты оказалась тут, дочка? – спросил мужик.
Юлдуз, ничего не отвечая, жадно глотала воду.
- Не торопись. Девушка одна в степи. Что же могло случиться?
- Я заблудилась.
- И куда путь держишь?
- На юг, где страна алан.
- Как же твоя семья тебя отпустила одну?
- Нет семьи. Погибли все.
- А как же ты жила несколько лет после войны?
- Так, - медленно говорила Юлдуз, придумывая на ходу, но плохо соображая от голода и усталости. - Ходила по разным аилам, помогала по хозяйству, за это мне давали кров и еду.
- Дай ей немного сушеного мяса, сказал мужик мальчику, и тот протянул Юлдуз маленький кусок.
- Спасибо, ага 2, что спасли мне жизнь. Есть ли поблизости река или хотя бы маленький ручеек? Конь страдает от жажды.
- Верно. Речка есть недалеко. Пойдем отведу.
Юлдуз взяла лошадь за поводья и пошла за путниками.
- Как твое имя? – спрашивал мужик, пока они шли к водоему.
- Юлдуз.
- Не хочешь ли переночевать у нас? Ночью опасно, волки загрызут.
- Я вам благодарна, ага, но не могу.
- Чего же ты боишься? Неужели думаешь, я могу обидеть девочку? Я не один, со мной жена и сын живут.
- Что вы, ага, не хотела вас обидеть. Просто не могу.
- Ты бежала из плена? Так ведь? Тем, кто даст еду и кров беглому пленнику, по монгольскому закону грозит смерть.

1 - старший брат, при обращении к старшему мужчине у тюркских народов
2 - дочь (при обращении к девочке) у тюркских народов



- Нет, ага, как бы я одна смогла бежать от монголов?
- А тогда зачем ты едешь к аланам - в такую даль?
Юлдуз промолчала.
- Можешь не придумывать. Я понял, что ты беглая.
- Ага, вы никому не говорите, никто и не узнает, что вы меня встретили. Сыну скажите, чтобы тоже не рассказывал. Здесь, кроме нас, никого нет.
Конь стал жадно хлебать воду из узенькой речушки.
Мужик обратился к мальчику:
- Послушай,Арслан, если мы оставим эту девушку здесь, она погибнет или ее поймают и казнят.
- Отец, давай тогда приведем ее к себе.
- А если мы ее спрячем, и кто-нибудь об этом узнает, тогда нас казнят. Подумай, сам, готов ли ты рисковать. За тобой решение. Если оставим, будем спокойны, но до конца наших жизней не будут оставлять мысли, что могли спасти жизнь человека, а не сделали. Готов ли ты жить с этим грузом? Подумай, не торопись.
- А если мы не скажем, что она беглая, никто не узнает?
- Не знаю. Если что-нибудь придумать, может, и не узнают.
Юлдуз услышав эти разговоры, стоя рядом с конем и подошла к ним:
- Ага, не стоит рисковать вашими жизнями ради меня. Лучше не говорите обо мне, а я пойду свой дорогой. Прощайте. И спасибо за все, - сказала она, собираясь запрыгнуть на коня.
- Постой, дочка. За свою жизнь я не боюсь, я уже не молод, это самый младший из моих детей: старшие сыновья погибли в походе, их монголы угнали на войну, дочь умерла, жена сильно больна, кажется, тоже ей недолго осталось. Только жизнью сына дорожу. Но если жена не выкарабкается, останемся без женских рук. Замуж за меня вряд ли кто-то дочь отдаст. Ты вряд ли сможешь до Кавказа добраться, да и доберешься, что потом? Монголы у ущелий заслоны ставить стали: аланы нападают, угоняют скот – и снова, в свои ущелья.
- У меня есть сабля.
- И что ты, кыз, сможешь заслоны нукеров прорвать? – засмеялся мужик. – Даже и если проберешься, они тебя примут с распростертыми объятиями? Что ты там будешь делать?
- Не знаю, жить в горах, охотиться, пить воду из горных рек.
Мужик засмеялся еще громче.
- Работать по хозяйству.
- А в рабстве ты не тем же самым занималась? Зачем было бежать?
- Нет ничего хуже рабства у тех, кто убил родных, лишил свободы. Мой отец, говорил, ничего нет для степняка важнее воли!
- Молода ты еще, неопытна. Когда знаешь, что такое голод и нищета, ни о какой воле не думаешь.
- Отец, - вдруг сказал мальчик. – Я согласен, пусть поживет у нас, мы обманем всех.
- Послушай, кыз, не отказывайся. – Если станешь моей второй женой, я смогу тебя в свою семью привести.
- Нет! – сказала твердым голосом Юлдуз. – Ни один мужчина не дотронется до меня! Кто попробует, убью!
- Да не собирался я тебя трогать, немало лет уже! Просто поживи у нас как жена, когда, найдешь другое убежище, просто отпущу.
- Нет, не хочу, – недоверчиво глядела на него Юлдуз.
- Ладно, скажем, что ты дочь моей сестры, ее давно выдали замуж в дальний курень, ее детей и мужа у нас давно никто не видел, а ее детей и мужа – ни разу, о них ничего не слышно, живы ли, неизвестно.
- Садись на коня, нет у тебя другого выхода.
Юлдуз молча и неуверенно кивнула головой, села на коня и пошла за охотниками.
Актай и его сын Арслан пасли скот кошевого – двоюродного брата Актая, по причине того, что лишился он своего стада. Питались он с женой продуктами, что давала семья кошевого и рыбой, пойманной в притоках Итиля. А рыболовство – признак бедности, не почетное занятие для степняка. Можно ли рыбу пищей назвать? Баранина, конина – вот это еда! А еще семья питалась дичью. Когда встретили они Юлдуз, они шли охотиться на сусликов, их мясо тоже съедобно. Когда-то Актай сам был кошевым, имел свой аил-кош, но во время Кипчакскоо похода кош был, разорен. Так остался он с семьей без скота и пришел с женой и единственным оставшимся в живых ребенком в кош своего родственника.
Как твое имя, дочка?
- Юлдуз.
- Звезда… Придется называть тебя другим именем, а то, вдруг будут искать? Выбери сама.
- Теркен, сразу ответила Юлдуз.
- Почему тебе нравится это имя? Так звали мать хорезмшаха, злая была женщина.
- Да, мужа, сына и весь Хорезм под сапогом держала!
Актай, лишь улубаясь, покачал головой
Кошевой по имены Клыч приходился Актаю двоюродным братом. Его семья состояла из жены, двоих старших сыновей Сункура и Атрака и двух дочерей-подростков. Актай представил им Юлдуз как Теркен, дочь своей покойной сестры, сказав, что девушка потеряла и отца, и мать.
- А почему после смерти твоего отца его брат или другой родственник не взял твою мать в жены? – спросил кошевой по имени Клыч, крупный мужчина лет сорока с южным профилем и густой черной бородой, видимо, имевший печенежеские корни.
- Брат отца взял мою матушку в жены, но он ругал ее и бил, а после смерти матушки пытался и меня избить, а я как врезала ему! А потом взяла саблю и пригрозила, что зарублю.
- А дальше что? –спросил, смеясь, старший сын Сункур.
- А потом я просто ушла.
Выйдя из юрты кошевого, Актай прошептал «племяннице»:
- Не могла ничего помягче придумать?
- Я хотела придумать еще жестче, но не стала…
Пастух лишь молча покачал головой.
Через две недели жена Актая скончалась, на женской половине юрты осталась только
Юлдуз, и всё хозяйство тоже на ней. Актай и Арслан пасли скот кошевого, охотились и ходили на Итиль ловить рыбу.
Рыбалка – не почетное занятие для степняка, а рыба – не еда, но остались далеко позади годы изобилия, когда кипчаки были хозяевами на этой земле. Теперь даже каменные балбалы перестали ставить на курганах. Жарким летом осетр отправляется на нерест. В сети плескалась большая остроносая рыба. Она отчаянно билась, пытаясь вырваться на свободу. Юлдуз за свою жизнь ни разу не пробовала рыбу, какова она на вкус? Пусть, пища бедняков, но в этой мяса должно быть много. Юлдуз попробовала кусок сваренной в котле рыбы, на вкус оказалось вполне съедобно, почти, как мясо.
- Вкусно! Зря люди говорят, что не еда!
- Тагай, научите меня сражаться! Вдруг снова появится такой человек, как Бачман! –уговаривала Юлдуз Актая.
- Вряд ли кипчаки снова поднимутся, их время прошло, - отвечал пастух, вздыхая. Многие уже и не считают тяжелой участью быть в орде Бату и сражаться за него. Монголы говорят, что хотят объединить все народы, живущие в войлочных юртах под едиными знаменами.
- Зачем? Чтобы ползать перед их ханами, как это делают они сами? Мы всегда были вольным народом!
- Поэтому и были разгромлены. Они подчиняются единому правителю, а наши не могли, их воины слышат каждое слово командира, наши так не умели, они погибали, зная, что выполняют волю Неба, а наши – ради чего? Мы ходили на чужие земли, брали добычу и уходили, а они - обложили их налогами, сделали правителей своими вассалами. Они несли с собой всю мудрость Китайского и Уйгурского царств. Зачем воевать, если нет шансов на победу? Зачем погибать, если можно жить, как раньше, только с другой знатью и другим названием рода?
- Все равно мне надо научиться сражаться. Вдруг придётся бежать?
- Хорошо, Арслан, научи эту девчонку сражаться! Заодно и сам потренируешься.
Арслан достал старую саблю отца, вышел на улицу и стал учить Юлдуз.

Прошло больше года с тех пор, как Юлдуз появилась в семье Актая и Арслана. Несмотря на постоянный труд, нехватку еды, она наслаждалась каждым днем на воле: наслаждалась холодным зимним ветром, игрой в снежки с Арсланом, бегом по заснеженным пустынным просторам, весенним цветением степной травы. Через их кош проезжал молодой охотник. Как и положено, Юлдуз и Актай накормили его ужином.
- Сосватана ли ваша дочь? – спрашивал охотник.
- Нет, мы много работали, не было времени этот вопрос решать.
- А зря, девушка красивая. Я тоже не помолвлен.
Юлдуз недовольно взглянула на «дядю», но ничего при госте говорить не стала, но когда он уехал, хотела возмутиться, но Актай начал первым разговор.
- Знаю, что ты сейчас скажешь, но не может женщина в нашем мире жить без мужа, отца или брата.
- Быть чьей-то келин3 – ни за что! Попытаетесь против воли выдать уйду! Я много лет в плену мечтала о воле, а, став невесткой и женой, снова ее потеряю!
-Меня не будет, кто станет охотиться и скот пасти? Ты одна? – улыбнулся пастух.
- Почему одна? Арслан подрастёт.
- Он обзаведется семьей, а ты что будешь делать?
Юлдуз молчала в ответ.
- Никто не сможет такую, как ты против воли выдать. Но подумай, о чем я тебе сказал. Если этот человек пришлет сватов, не отказывай.

3 келин (казахский), килен (татарский) – невестка

На следующий день в коше опять появились путники – два человека. Актай сначала подумал, что сваты и удивился, что так быстро. Но потом выяснилось, что это люди из ставки: один из них – русский, другой – кипчак, Клыч принял их у себя.
- Ага, мы здесь вот, по какому делу, - начал говорить русский по-кипчакски. – Нас сюда прислал нойон Баян, чтобы мы разыскали беглую невольницу. Ей лет семнадцать или восемнадцать, высокая, глаза зеленые, большие, волосы каштановые. Ни появлялась ли здесь такая?
Клыч тут же вспомнил зеленые глаза и каштановые волосы племянницы Актая. И по возрасту подходит…
- А как давно она сбежала?
- Около двух лет назад.
- Нет, не появлялась.
- Если появится, приведите ее к хозяину живой, он обещает вознаграждение.
- Этому господину так важна невольница, что он готов заплатить тому, кто ее найдет?
- Я не знаю, мое дело – найти.
Когда путники уехали, кошевой посидел какое-то время молча у котла, погрузившись в свои мысли.
- Клычсказал он Сункуру. – Съезди, узнай, действительно ли умерла сестра Актая и ее муж и была ли у них дочь по имени Теркен.
- Отец, вы думаете о том же, что и я?
- Очень надеюсь, что наши подозрения не подтвердятся, иначе полетят наши головы за укрывательство беглой рабыни!

Кузнец Василий вернулся в свой маленький глиняный домик расстроенный: не нашел он с его напарником – половцем беглянку, не получит вознаграждение от знатного татарина. Жена, ругаясь, доставала из печки похлёбку.
- Не нашли мы я эту девку половецкую, - грустно вздыхал Василий. – Спряталась хорошо или померла…
- Не нашел, и слава богу! Переживаешь еще! Что б с ней стало, если б нашли?
- Поймали бы, нойон бы больше заплатил.
- Бесстыдник! Ради денег девку готов погубить! А ни забыл ли, как МЫ сюда попали, - говорила она, словно, подчеркивая слово «мы».
- Ты, баба – то не заговаривайся! – крикнул Василий. – Для одного себя стараюсь? Будем всех жалеть, вспоминать всегда, каково нам было, не встанем здесь на ноги!

Юлдуз ждала в юрте дядю с братом, как она их называла, помешивая еду в котле. Когдаони, наконец, вернулись, за ними следом вошелСункур. Не поприветствовав, как положено, хозяев он начал говорить сразу:
- Актай, я был в аиле, где жила ваша сестра. Она, и правда умерла, но у нее остался только сын, все дочери умерли еще в младенчестве.
Юлдуз ощущала дрожь по телу, слыша эти слова. Обман раскрыли, ей придется уйти. Оставив поварёшку в котле над очагом, она встала, опустив голову и готовясь выслушать грубые слова.
- А это значит, ты она самая беглая рабыня Юлдуз, которую искали эти двое?! - продолжал он. - Вы обманули отца и нас всех!
Актай стоял молча, опустив взор, ему нечего было возразить, оправдываться не было смысла.
- Это моя вина… - начала говорить Юлдуз.
- Ты уйдешь отсюда! Сегодня же!
- Да…, тихо отвечала она,
Сункур ушел, Актай с грустью в голосе спросил:
- И куда ты теперь пойдешь?
- В страну алан, как хотела раньше. Нельзя было у вас оставаться, простите меня… - сказала она тихо, сжимая губы, чтобы сдержать слезы.
Арслан слушал разговоры молча, пока не ушел …
- Теркен, - назвал он попривычнее ненастоящее имя Юлдуз.
- Юлдуз, - прервала она его. – Больше не нужно лгать. Это мое имя.
- Ты уйдешь от нас навсегда?
- Мы не знаем, куда забросит нас судьба через много лет. Не надо говорить слово «навсегда».
- Я подросту и найду тебя. Обязательно. И женюсь, если не выйдешь замуж.
На печальном лице Юлдуз появилась кривая улыбка. Обняла онакрепко мальчишку и вышла на улицу.
- Спасибо, тагай, - называла она по-привычке Акая дядей. – Спасибо за дни, что я прожила на воле. Ради этого стоит жить, ради этого стоит умереть.
Как ни напрягала Юлдуз мышцы лица, не смогла сдержать слезы, так и норовившие покатиться по щекам.
Актай дал ей флягу – борху плоский сосуд с закругленным дном с кумысом, связку с куртом и сушеным мясом и коня, украденного ею у Баяна во время побега.
- Спасибо за те дни на воле, - продолжала шептать Юлдуз, залезая на коня и направляя его в сторону юга.
Клыч тем временем говорил со своими сыновьями:
- Мы ее прогнали, а если поймают и начнут выведывать, у кого так долго скрывалась, полетят наши головы!
- Отец, давайте ее догоним и приведем сами. А хозяину расскажем, все, как есть, что обманули нас, выдали ее за другую.
Они втроем оседлали коней и направились в сторону, где был слышен топот копыт. Оглянувшись, Юлдуз увидела всадников, мчавшихся за ней издалека, но не смогла разглядеть их лица, да и не нужно было. Она помчалась, подгоняя коня ногами.
- Стой, Юлдуз! – услышала она знакомый голос. Зачем Клыч зовет ее? Не уж то хочет вернуть. Юлдуз остановилась, слезла с кон и стала ждать, когда они подъедут. Приглядевшись к ним, она увидела, как Сункур держал в руке что-то похожее на аркан. Юлдуз не успела среагировать, как петля окутала ее шею. Она упала, но боль от падения не помешала быстро вытащить клинок, перерезать петлю. Встав, Юлдуз вынула саблю. Сункур подъехал к ней близко, соскочил с коня и попытался с ней сразиться, но сабля порезала ему руку. Сжав рану рукой, он отступил назад и стал ждать. Чуть позже подъехали Атрак и Клыч. Юлдуз, тяжело дыша, оглядывалась по сторонам, думая, в какую сторону бежать от них. Она побежала к коню, готовясь на него запрыгнуть, но услышала голос Клыча:
- Если не пойдешь с нами, вместо тебя приведем Актая с Арсланом и скажем, что они скрывали беглую рабыню!
- Я пойду, только скажите, что это я всех обманула, выдала себя за потерявшуюся сироту.
- Договорились!
Ей связали руки и повели вставку.

В ставке быстро распространились весть о принятии ислама Берке. Толпы пленных булгарских и хорезмийских ремесленниковвстречали гвардейцев, охранявших Берке, некоторые подходили совсем близко к воинам, пытаясь разглядеть лицо самого огула. Гвардейцы с трудом сдерживали толпу, угрожая ей и преграждая им дорогу копьями. Люди пытались вручить воинам подарки в виде вышитых тканей и посуды. «Все идет по плану, - думал Берке, - теперь главное – заручиться поддержкой не только этих бедняков, но и мусульманских купцов».
Бату вызвал сына и племенника одновременно. Знал бы он, каково им обоим стоять рядом, глядеть друг другу в лицо. Бату сидел на троне, подложив под себя одну ногу, на лице его отражалось беспокойство, не Гуюк был причиной. Оба царевича были удивлены: «Мне доложили о вашей ссоре. Как вы оба позволили себе промытьмозгикаким-то сирийцу и персу, внушить неприязнь друг к другу?! Ни одна религия не может быть выше родства!».
- Сартак, что тебя заставило произнести обидные слова о твоем дяде?
- Берке-гуай нарушил наши обычаи, открыто заявив о своей вере.
- Он нарушил обычай, но это не повод оскорблять его, тем более, о твоей вере тоже стало известно всему улусу. Все заметили, как тебя приветствовали кереиты, найманы, армяне и русские, когда ты въехал в ставку. Так же и тебя, Берке приветствовали хорезмийцы и болгары. Наш великий дед завещал не принимать ни одну религию члену Золотого Рода. Но ты, Сартак, забыл еще один завет: «Как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути». С самого начала, когда владения кагана вышли за пределы земель, где проживали монголы, он проявлял уважение и к исламу, и христианству, и буддизму. Именно поэтому мусульмане Кашгара, притесняемые Кучлуком, покорились Чингисхану, они же и помогли уничтожить Кучлука. Когда каган пришел в Хорезм, он нашел себе много покорных среди местных, хоть и он для них «неверный» А все потому, что он не трогал их веру. В каждом из городов, которые мы строим, будут жить люди разных вер. Пока потомки следуют Великой Ясе, в государстве будет порядок, но любое неосторожное слово, любое неосторожное действие – и все полыхнет. Бунты можно подавить один раз, второй, можно это делать бесконечно, но тогда никаких новых завоеваний, никакой торговли, никаких доходов. Вы понимаете, что можете разрушить ВСЕ с вашими религиями, враждой и обидами?! Тот, кто начал эту ссору должен ее и закончить.
Сартак понял, что требует от него отец, жар прошелся по лицуи ушам от негодования, но отказ выполнить приказ чжувана или даже показать свое недовольство им было равносильно смерти. Сжав волю в кулак, он попросил прощения у Берке, а тот сделал вид, что принял извинения.
Выйдя из шатра и дойдя до ограды, они не проронили ни слова, сердце Сартака переполняла буря негодования, обида на отца и ненависть к Берке, теперь уже не зависть, не неприязнь, а настоящая ненависть. То чувство, что не дает спокойно дышать, не позволяет радоваться весеннему солнцу или первому снегу. Чувство, вычеркивающее из памяти основы любой религии. Никто и никогда его так не унижал. Выйдя за ворота, Сартак молвил:
- Что же вы, сын Джучи, внук самого Чингисхана, участник Кипчакского похода, а жалуетесь, как женщина?
- Сартак-гуай, ни я, ни мои люди не говорили Бату-ака о том, что случилось. Можешь не сомневаться.
«Не следовало брату об этом знать, теперь Сартак точно будет мстить».
Вечером Боракчин увидела гнев в глазах мужа. Совсем недавно она радовалась, что болезнь отступила, приступы боли больше не беспокоят Бату, но в этот день он был взволнован сильнее, чем во время приступов. Она ничего не спрашивала, боясь разгневать мужа еще больше, но Бату заговорил сам, видя вопросительный взгляд жены:
- Эти два идиота могут быть опасны для улуса еще больше, чем Гуюк!
- О ком вы, муж мой?
- О сыне, которого ты не смогла воспитать должным образом, пока я воевал в Китае! И о брате, воспитывавшемся матерью по чужим обычаям, а потом предоставленном самому себе! Видела бы ты, как они глядели друг на друга, даже в моем присутствии не скрывая неприязни!
Боракчин молчала, опустив взор, не могла она ничем возразить мужу, услышав самый страшный укор – в том, что не привила сыну одну из главных добродетелей - уважение к старшим. Но следующая фраза чжувана обнадежила ее:
- Боюсь я за Сартака. Он самый способный из моих сыновей и братьев после Берке, но не умеет скрывать то, что на душе. Таких людей у власти быстро уничтожает окружение. Поговори с ним, Боракчин.
- Да, конечно. Это моя вина, вы правы… Простите…
На следующий день, когда Сартак навестил мать, как только он поприветствовал ее, она начала с разговора о той ссоре:
- Ты хоть представляешь, какую глупость совершил, сын мой! Берке давно питает ко мне обиду, хоть и не говорит. Он считает меня виновной в смерти своей матери. А теперь ты оскорбил его…
- Оскорбил?! – недоумевал Сартак. – Почему-то отец позволил ему открыто заявить о своей вере, а мне - нет! и я еще должен был извиниться! Никогда ее меня так не унижали! Я уже понял, что отец ценить этого сарта больше, чем меня и Тукана.
- Не говори так! Он твой дядя и ты обязан это почитать. Хотя бы на людях и при отце. Теперь будет очень трудно вернуть его расположение!
- А зачем возвращать, матушка? Меня больше не интересуют дела государственные. Есть среди нашего рода более достойные, чем я.
Боракчин взяла за руку Сартака:
- Не говори так, сынок! Нельзя сдаваться, нет в роду людей достойнее тебя! Только надо измениться, научиться сдерживать свои чувства, быть хитрее, не говорить того, что на уме. Ты похож на меня в юные годы, когда я жила с родителями. Но, ставши частью Золотого Рода, я сообразила, как надо себя вести с людьми, обличёнными властью. Будешь честным человеком с открытым сердцем – тебя съедят. Насчет отца, ты не прав, сын мой: он держал гнев на Берке, и мне почти удалось этот гнев в нем развить, если бы ни ваша ссора.
- Матушка, не заставляйте меня бороться, стараться понравиться отцу во что бы то ни было, врать всем, власть не для меня! Теперь я хочу просто спокойно жить с женой и детьми. Позвольте мне удалиться к себе.
- Ступай, но не решай ничего сгоряча. Сейчас в тебе говорит обида, а не разум. Сартак уходил из юрты Боракчин, твердо решив, больше не стараться завоевать расположение отца: перестанет доверять ему дела пусть будет так.
- Берке приказал Кутлугу:
- Отправляйся к Баяну, пообещай ему, что если будет мне служить исправно, сделаю все, чтобы стал темником, затем приведи ко мне его, я сам передам ему девку.
К вечеру нойон прибыл к шатру Берке и увидел сидящую на земле связанную девушку, подошел к ней, глазам своим не поверил: перед ним та самая, дикая, дерзкая, непокорная половчанка с воинственным взглядом, которую никто не мог найти два года.
Баян хотел преклонить колени перед Берке в его шатре, но тот его остановил:
- Перейдем сразу к делу. Если вы пришли сюда, значит согласны на наше предложение.
- Берке-гуай, я благодарен вам за пойманную рабыню.
- Не стоит. Но готов ли ты пожертвовать ею ради нашего союза?
- Что вы имеете в виду, Берке-гуай? Неужели вам приглянулась эта девушка? У нее дурной нрав, она дика и строптива я собирался преподать ей хороший урок.
- Дикая, строптивая, – засмеялся Берке, - Но согласитесь, что такую хочется покорить. Мне она не приглянулась, но приглянется другому человеку, - говорил он с загадочным блеском в черных лукавых глазах. Баян глядел на Берке внимательно, вслушиваясь в каждое слово, пытался понять, что же задумал царевич. Мне нужен человек в его Хаджи-Тархане, который бы докладывал, что у моего племянника на уме.
- Мой племянник угрожал, недвусмысленно намекая, чтобы я не стоял у него на пути.
Баян знал: если убьет пленницу, не будет чувствовать себя победителем, для нее смерть предпочтительнее, чем стать его женщиной. Как надеялся нойон, что найдут эту строптивую половчанку, посмевшую сопротивляться своему господину, бежать, украв его коня.
- Но Берке-гуай, я не уверен, что эта девушка может быть нам полезна. Она не из тех, кто умеет находить подход к людям.
- Уверен, вы ошибаетесь, в ней есть что-то, не похожее на других. Вы подарите эту рабыню Сартаку, подготовьте и другие подарки, чтобы не выглядело странно и подозрительно и, вы же понимаете, ее нельзя бить или калечить. Ли вы ей пожертвовать? Мы все жертвуем чем-то, чтобы подняться выше. Я тоже пожертвовал. Самым святым… - сказал Берке, задумавшись, сжимая в ладони серьгу Айгозель.
- О какой жертве выговорите? Это всего лишь рабыня.
- Вот еще что: этих троих кипчаков, что привели рабыню, казнить не будем, ни брат, ни кто-либо другой не должен о них знать. Взамен прикажи им сторожить того мужика и мальчишку, которые укрывали ее. И вообще, пусть выполняют все наши поручения.

Задетая гордость мучила Баяна: не успел он тогда овладеть рабыней, не смог предотвратить ее побег, все вышло, как ОНА желала. Нет, ее обязательно надо было найти живой, чтобы отомстить. Он посылал разных людей по аилам тайно, потому что не хотел, чтобы Юлдуз убили. Вот теперь она перед ним: связанная и на коленях, глядела на него своими дерзкими зелеными глазами, словно загнанный зверь. В них не было ни страха, ни мольбы о пощаде, лишь злоба и желание вырватья.Этот дикий взгляд только возбуждал желание. Но даже теперь, когда она беззащитна, для него недоступна.
- Ты заслуживаешь смерти.
- Я знаю, - тихо ответил она. – Так почему медлите?
- Но я дарую тебе жизнь.
Юлдуз посмотрела на него с подозрением.
- Ты не рада?
- Я догадываюсь, что вы предложите взамен, но этого не будет. Поэтому лучше казните.
- А что скажет гордая строптивая девушка, если по ее вине погибнут еще двое, один из них – совсем еще мальчишка.
Тело Юлдуз задрожало от страха.
- Они не виноваты! Я их обманула, они не знали, кто я! Я им сказала, что …
- Мне все рассказали. Они знали, кто ты и сами выдавали тебя за другого человека.
- Будь ты проклят, кошевой, поклялся, что не скажешь! – шептала она дрожащим голосом, напрягая губы от желания пролить слезы.
- Но об их преступлении не узнают, если будешь делать то, что я скажу.
- Что вы хотите? – спросила она, вопросительно взглянув на Баяна.
- Ты даже получишь то, чего так сильно желаешь.
Юлдуз нахмурила брови от непонимания.
- Я дам тебе свободу.
- Меня уже один раз обманули.
- Но у тебя нет другого выхода, кроме, как поверить мне. Если не хочешь, чтобы казнили твоих спасителей.
- Что я должна делать? – удивленно спросила Юлдуз.
- Ты станешь рабыней одного человека, будешь с ним ласкова, покладиста, придётся скрыть свой характер, притвориться другим человеком, - говорил Баян, передвигаясь из стороны в сторону. – И рассказывать моему человеку о нем все: что он говорит, делает или собирается делать. Справишься?
- Справлюсь. Только как я потом получу свободу, если буду у него, а не у вас?
- Об этом не беспокойся. Я помогу тебе бежать.
- Снова бежать, чтобы снова поймали?
- На этот раз мой человек тебя проводит в другую страну – в Венгрию, где много кипчаков.
- Не только меня, но и дядю с братом.
- Хорошо. Поедешь с ними.
- А если я не понравлюсь этому человеку?
- Должна понравиться. Иначе поступим с тобой и твоими друзьями по закону.
Юлдуз промолчала в ответ, чтобы не злить Баяна.


Нукер сообщил Сартаку, что прибыл Баян-нойон, хочет вручить ему подарки.
Баян зашел в шатер, в сопровождении слуг, державших в руках сундуки с тканями, посудой и украшениями. Позади слуг стояла Юлдуз с напудренным белилами лбом и подбородком, одетая в новый, богато вышитый дээл.
- Зачем кочевнику множество рабов? Чтобы тратить на них мясо и молоко? – улыбался огул, мило щуря глаза. У меня и так их слишком много, большую часть наложниц я раздал нукерам.
- Сартак-гуай, она может прислуживать вашей жене.
- У моей жены достаточно служанок. Не беспокойтесь, я не могу не принять ваш подарок, найдем, куда ее определить.
Сартак, готовый проговориться о том, что его вера запрещает иметь много жен и прелюбодействовать, вспомнил о приказе отца. «Я мог бы говорить прямо после выходки Берке, но не стану, я – не он» - подумал царевич.
Подошел Сартак к рабыне, взглянул на нее: вроде, как и все стоит колени преклонив. Вроде, как и все голову вниз опустила, но глаза, взгляд…глаза подняты к верху, глядит по сторонам внимательно и на царевича глядит пристально, изучающе.
Ночью Берке снял дээл перед тем, как лечь спать, свет от огня в очаге, освещал тёмное пространство, струи пота бежали по крепкому телу, тонким черным косам и мелкой бородке. Слишком много волнений и решений, волнения вызывающих за последние несколько дней… А огонь горел, притягивая взгляд и напоминая о вечности. Как жаль, что не вечны только моменты счастья! Вечная только борьба. Он ни раз подумывал выбросить эту серьгу никому не известной девушки из Бухары, но нет. Снова сжимал ее в руке, думая, что это единственный луч света в вечном мраке его души. Хотя нет, еще есть вера. Страшно делать первый шаг на пути, уготованном судьбой, ведь царевич с детства знал, что он и его братья больше всех достойны править улусом отца.
Помнит, как он еще ребенком боялся огня и не ходил играть с мальчишками, если те жгли костер.
- Ты почему не идешь играть? – говорила Хан-Султан, помешивая еду в котле. -Беркечар давно убежал.
- Матушка, я боюсь огня! Им можно обжечься!
-Никогда не говори людям, что ты боишься. Огня не надо бояться, к нему надо относиться с почтением, он будет согревать людей, дарить свет. А если нанесешь ему обиду, испепелит все вкруг. Не бойся огня, сам будь, как огонь!
На следующий день решил Берке вручить подарки двум старшим женам Бату. Так повелось, что царевичи, нойоны, вассалы, послы одаривали жен правителя, потому что знали: как бы ни был велик правитель, но он всегда слушал советы жены и матери. Кроме бухарских тканей, закупленных во время возвращения из Каракорума, слуги, зашедшие вместе с Берке в шатер Баракчин, держали карзины с серо-коричневыми прямоугольными сладостями. Он улыбался, как обычно, в присутствии женщин и говорил мягким голосом, тая в душе готовность начать войну.
- Это халва. Знаете, что это такое?
- Да, слышала, говорят, очень сладкая вещь.
- Моя матушка ее очень любила.
Тут притворная улыбка сползла с лица Боракчин, тело напряглось в ожидании наконец услышать упреки и обвинения, что озвучивал Берке в юности.
- Я помню все, что матушка любила: еду, напитки, одежду, украшения, помню ее взгляд и голос, - говорил Берке, словно давая понять, что все помнит.
- Нам всем тоже очень не хватает Хан-Султан.
- Я так же, как и матушка, люблю халву, хоть и говорят, что это еда не для мужчины.
- Надо же, - улыбалась Боракчин.
- Люблю, потому что этот вкус напоминает о сладостях жизни – о счастливых моментах. А еще я люблю дикий лук.
- Почему? – удивилась Боракчин. – Он же совсем не сладкий, наоборот…
- Он напоминает, что жизнь преподносит нам не только сладости, но и горечь. Так вкус сладостей чувствуется по-настоящему. Вам тоже советую иногда есть дикий лук.
- Что ж.. Красиво сказано… - продолжала изображать вежливую улыбку Боракчин.
Вечером, сняв с себя тяжелый боктаг с длинным пером и огромным камнем,Боракчин глядела на себя в зеркальце и стирать белила с щек и подбородка. На лице уже появились морщины: как –никак сорок четыре года. Но, казалось, даже они не заставили красоту покинуть ее. Может быть, гордость и достоинство знатной женщины во взгляде и осанке делали ее привлекательной.
Старшая служанка Аппак, видя печаль в глазах жены Бату, спросила:
- Госпожа, вы опечалены словами Берке-гуай?
- Что могут означать эти слова? Зачем он заговорил о матери, чего не делал много лет? К чему эти слова про лук и халву? Есть ли в них намек или угроза? Ах Сартак, Сартак… Что же ты наделал, обидев Берке? Как думаешь, мне следовало извиниться за поведение своего сына?
- Не знаю, госпожа… Кто я, чтобы советовать вам что-либо…
На военном совете было принято решение двигаться вместе с войсками навстречу Гуюку, не произнося слово «война», а говоря, что чжуван едет с охраной на поклон кагану.Сартаку Бату приказал оставаться на Итиле, вместе с ним оставил и часть войск. Боракчин и другие жены должны былиостаться в ставке чжувана.

Сартак возвращался в свою ставку.
- Садись в повозку! – приказал Сартак, указывая на кибитку, запряженную быками, а сам поехал верхом. Он редко садился в повозку, говоря, что не старик и в состоянии доехать верхом. Он часто подъезжал к кибитке, поглядывая на Юлдуз, стоявшую на досках над колесами снаружи кибитки. Он сам не понимал, почему эта девушка, пристально глядевшая в его сторону, приковывала его взгляд. На не опускала взор, как другие рабыни, стояла с высокоподнятой головой и глядела прямо в лицо подъезжающему к кибитке господину.
«Надо же, - думал она он, смеясь и глядя на нее, - обычная кипчакская рабыня, а взгляд, как у хатун». Греховные мысли постепенно стали заглядывать в голову Сартака.
«Какая глупая улыбка, и похож на девчонку, - думала Юлдуз, еле сдерживая себя, чтобы не засмеяться, глядя на его худощавое телосложение и белоснежное лицо.
На затянутом тучами небе появились закаты грома, стали падать капли дождя.
- Огул, сядьте в кибитку, простынете, советовали воины.
- Хотите сказать, что я не воин, не крепкий? – раздраженно спросил царевич, думая, что они смеют потешаться над его миловидной внешностью.
- Что вы? Как можно! Мы о вас беспокоимся.
Кибитку остановили, и Сартак залез в нее, присев рядом с Юлдуз. Она молча глядела в стену, думая об Актае и Арслане, о том, исполнит ли Баян свое обещание, ни убьет ли их и ее, когда она станет не нужна. Но верить ему или нет, выбирать не приходилось.
«Наверняка, у Сартака какая-то вражда с его дядей, а Баян постоянно вертится вокруг него. Иначе, зачем ему следить за Сартаком, только, чтобы угодить Берке. Ладно, Юлдуз, прекращай думать о монгольских разборках, путь перебьют друг друга, тебе надо думать, как выпутаться из этого».
- Как-то грустно стало, - заговорил Сартак, все молчат. – Скажи что-нибудь.
- Что вам сказать? – равнодушно спросила Юлдуз.
- Почему такое серьезное лицо?
- Обычное лицо.
- Ты должна улыбаться, смеяться, радоваться, что попала ко мне!
- Как вам угодно, Сартак-гуай, сказала она, изобразив улыбку и нежный голос.
- Спой что-нибудь. Хочу послушать песни.
«А больше ничего не хочешь?» - подумала она про себя.
Юлдуз, собрав все силы, чтобы скрыть раздражение, запела звонким высоким голосом
Всю печаль по отцу, сестре, охотничьему соколу, вольно взлетающем с руки в сторону синего неба и парящему над степями, по лотосам в дельте Итиля и раскатам на каспийских островах, где скрывались они от войск Мунке. Под стук колес и звука капель дождя, падающих на войлочную стену, голос половчанки казался еще печальнее.
- Почему такая грустная песня?
- Она не грустная. Ее пела моя сестра.
- Где она сейчас?
- Погибла, сражаясь с монголами.
- Девушка погибла, сражаясь? Интересно... У нас тоже есть девушки, которые умеют сражаться. Знаю одну такую, она с детства любила забавы мальчишек.
- Лучше наших девушек не могут.
- Не зря говорят, кипчаки любят хвастаться! – на лице Сартака появилась милая улыбка до ушей, и загадочный блеск в глазах.
- А вино сладкое или горькое? – резко попыталась сменить тему разговора Юлдуз, решив, что может разозлить Сартака.
- А с чего это вдруг девушка спрашивает о вине? – засмеялся Сартак.
- Да так... Много раз приходилось разливать, а пробовать запрещалось....
Сартак рассмеялся еще громче.
- Конечно, это мужской напиток! Девушке. Да еще и рабыне не пристало его пить! Но ничего, приедем, я разрешу попробовать, только немножко, - показал двумя пальцами – большим и указательным.
- Правда? – на лице Юлдуз, наконец, появилась малая заинтересованность.
По прибытии перед глазами Юлдуз, приоткрывшей войлочную ткань кибитки предстало небольшое поселение на берегу Итиля, которое должно было Хадж-Тарханом. Лица людей те же самые, что и в Хаджи-Тархане: русские, булгарские, армянские, кипчакские, монгольские. Проезжая через один из кварталов, она увидела строящееся здание.
- Что здесь будет? – спросила Юлдуз.
- Церковь, - ответил Сартак.
Проехав поселение, ониприбылив кочевье Сартака рядом. Юлдуз поселили в юрту, где жило несколько служанок. Сартак вначале думал выдать ее замуж за какого-нибудь нукера, но по прибытии почему-то ее оставить – что-то есть в этой половчанке запоминающееся, почему-то ее дерзкий взгляд всегда перед глазами. Бежит дочь на встречу Сартаку, выходящему из кибитки, Ану с маленьким Улагчи на руках, а в его мыслях дева половецкая. «Вызову ее завтра, - твердо реши Сартак, - прости, господи, знаю, что грех, но не слушается тело разума».
Одна из служанок передала шепотом Юлдуз, когда та сидела в юрте и шила халат:
- Сартак-гуай приказал тебе сегодня вечером явиться к нему. Только девочка не говори, заклюют. Он такой красивый, а никого к себе не вызывал после того, как принял веру кереитов.
Юлдуз молча легко вздохнула, похоже, у нее получается. «Я клялась себе, что ни один мужчина мною не овладеет, а теперь предется покориться мужчине. Покориться самой, не сражаясь, не сопротивляясь».
Она предстала перед Сартакомне той, что видел он в ставке и в пути, а взволнованной и робкой
- Что стоишь?
- А что делать?
Царевич громко рассмеялся. Он сам стал развязывать пояс, Юлдуз сжалась, как напуганный зверек.
- Ты меня боишься?
- Боюсь? Вовсе нет! Вы мне обещали разрешить попробовать вино.
- Точно! – продолжал смеяться Сартак.
Он позвал слугу, приказав принести сосуд.
- Ну как, горько или сладко? – спросил Сартак, громко смеясь
- Можно еще?
- Понравилось?Тот захохотал еще громче и налил ей еще кубок.
Милая улыбка не сползала с лица Сартака, а Юлдуз, словно забыла, что перед ней сын ненавистного народа, отнявшего у нее семью и свободу. И не просто сын народа, но и сын чжувана. Она тоже стала смеяться, и вкус вина заставил забыть о ситуации и потерях прошлого, и она все время просила еще. Вино затуманило разум, но Сартак – мужчина, к вину привыкший, продолжал оставаться на ногах, а Юлдуз все сильнее клонило ко сну. В беспамятстве она уронила голову на его плечо и уснула. Сартак, вздохнув, уложил ее на свою лежанку, укрыв шерстяным одеялом. Спящая девушка бормотала по-кипчакски: «проклятые монголы», «только тронь, убью».
- Эй! – стал ее толкать рукой Сартак. – ты что себе позволяешь!
Та никак не реагировала.
Ему ничего не оставалось, кроме как лечь рядом и тоже уснуть.
Открыв глаза утром, Юлдуз почувствовала, как ломит голову. Повернув голову, она увидела спящего Сартака. Вспомнив, что произошло, ей хотелось спрятаться от стыда. У нее не вышло, такая ночь вряд ли сможет понравиться мужчине, теперь все пропало. Она закрыла покрасневшее от стыда лицо руками.
- Проснулась? – послышался голос Сартака.
- Сар-так-гу-ай, - говорила он, запинаясь, - мне так стыдно, я виновата перед вами.
- Да уж! Расскажешь кому-то, как вызвал наложницу, а она напилась, - громко смеялся огул, а его улыбка все больше приковывала взгляд опозорившейся наложницы.
«Наверно, сейчас прикажет избить палками или надеть колодку за такое неуважение. А что было? И было ли?».
- Но не думай, что ты так легко отделалась. Я тебя в следующий раз обязательно вызову и сделаю то, чего ты так боишься.
-Значит, ничего не было?
- Могу я вас попросить: не рассказывайте никому об этом позоре.
- Не расскажу, будь спокойна. Только в следующий раз будешь учтива и покорна.
Девушки-рабыни встретили Юлдуз завистливыми взглядами:
- Как же тебе повезло, Сартак-гуай нас никогда не звал к себе из-за его веры. Многих рабынь он подарил нойонам и нукерам, а нас оставил для работы. Говорили, ему можно только одну жену иметь.
На следующий день одна из служанок с недовольством в голосе сказала, что Сартак снова приказал Юлдуз явиться к нему ночью. «Судьба сжалилась и предоставила ещё один шанс, – подумала она, - теперь надо себя пересилить, во что бы то ни стало».
- Сартак-гуай, позвольте, возьму вашу саблю, - сказала Юлдуз, поклонившись.
Царевич нахмурил брови от удивления.
- Ты опять что-то задумала? Меня не провеешь.
- Нет, клянусь, на этот раз будет все, как положено.
-Зачем тебе сабля? Или зарубить меня решила? – снова засмеялся Сартак.
- Для танца. Это старинный танец моего племени. Его исполняли воины, но мне очень нравится.
- Тебе нравится вино и танец воина, как угораздило тебе родиться в женском обличии?
- Сама часто спрашиваю Небо об этом.
Он протянул ей свою короткую монгольскую саблю с расширением клинка на последней трети. Юлдуз стала виртуозно верить ей, словно изображая сцены боя, ее зеленые глаза глядели на Сартака, словно на врага, которого она готова была пронзить этой саблей, и остановилась, вытянув руку, державшую саблю прямо перед лицом Сартака.
Она стояла перед ним неподвижно, стыдливо прикрывая халатом тело от груди до ног. Распущенные каштановые волосы падали на голые плечи. За время пребывания на свободе Юлдуз похорошела: худощавая фигура слегка округлилась. Женственная и смущенная, она выглядела такой невинной, совершенно не похожей на ту, что глядела Сартаку прямо в глаза.
- Ну чего же ты боишься, глупая?- говорил он мягким голосом. Пересилив себя, она обвила его шею руками, позволив целовать себя. Халат, которым она себя прикрывала, упал на пол.
Есть необыкновенная красота в азиатских глазах: приковывают взгляд, словно завораживают, а потом навсегда остаются в памяти. Такпритягивал ее его нежный взгляд, хотелось коснуться длинных иссиня-черныхпрямых волос, падающихна плечи и гладкую грудь. Тело стройное, но сильное: мышцы на руках и животе выдают воина. Но, все-таки, не похож этот мужчина на багатура, выглядит моложе своего возраста, и взгляд и улыбка, как у ребенка. Но ее притягивала такая внешность, хотелось крепко его прижать к себе, защитить ото всех. Будто испарилось куда-то недавнее смущение.

На рассвете Юлдуз открыла глаза, ощутив тепло и сердцебиение человека, крепко прижимающего ее к себе, взгляд этого человека, все его движения были наполнены нежностью. Никогда ни от кого не чувствовала Юлдуз столько тепла к себе, как от ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА.

Юлдуз вспомнила, как Сартак говорил, что собирается на охоту.
- А можно мне с вами?
Сартак взглянул на нее удивленными глазами, промолчав несколько секунд.
- Ты еще и охотиться умеешь? Откуда рабыня…
Юлдуз вдруг вспомнила, что никто не должен знать, что она находилась в бегах.
- Я в детстве умела! – быстро сказала она, не дав ему договорить. – С отцом ходила.
- Это давно было. Наверное, навык потеряла.
- Я вспомню.
- Ты прямо, как Олджей, - смеялся Сартак.
- А это кто?
- Это дочь нойона Уруудая, они кереиты. Она крестная моей старшей дочери. Она единственная дочь отца, он позволял ей все, в том числе и мальчишеские забавы. Но она знатная девушка, а ты обычная пленница, а ведешь себя, словно дочь хана!
Тут Юлдуз забыла, кто она и зачем она здесь.
- Я рождена вольным народом, что веками был хозяином Степи, держал в страхе оседлых соседей, их князья, цари и шахи искали мира с нашими ханами и брали в жены кипчакских девушек. Как угодно меня могут называть: рабыней, пленницей, служанкой, Степь в моей крови.
На этот раз Сартак расхохотался чуть не до слез.
- Ну и где сейчас это могущество?Не зря говорят, любите вы хвастаться!

Берке мыслями был не на войне с Гуюком, а в ставке Сартака.Он послал Кутлуга к Баяну, командовавшему своей тысячей, чтобы тот разузнал, как он намерен получать сведения о Сартаке на таком большом расстоянии, если ставка переедет на восток.
- Мой человек поедет в Хаджи-Тархан, разузнает все у Юлдуз и доложит нам. Не беспокойтесь, ставку он найдет, - отвечал нойон. Человек, о котором он говорил, русский монах Изосима, взятый в плен. Попал в хашар 3, так бы и погиб, строя укрепления и штурмуя крепости под стрелами своих же, если б ни приметил его один из военачальников и не сделал переводчиком, благо знал монах половецкий язык. В рясе Изосима не ходил уже давно, с тех пор, как оказался в плену, не жил более, как монах. Когда война закончилась, попал на службу к Баяну.

Болезнь Бату вовремя отступила, он благодарил Тенгри, что в самый трудный момент может сам, без помощи, забраться на коня, не изображать уверенность и спокойный нрав. Вернулся прежний Бату, тот самый, Бату, что сокрушал государства.
Войско собрано, готовится отправиться навстречу Гуюку. Блестят куяги и пластинчатые шлемы, развевает ветер девять бунчугов на тугах – боевых черных знаменах хар, символизирующие сульдэ. А это значит, восстанет Улус Джучи против кагана. Помнит Бату, как в молодости опасался за свою жизнь и жизнь братьев, когда ездил в Монголию на курултай, помнит, как перед смертью отца боялись прихода войск Чингисхана, помнит, и как рассказывал отец об оскорблениях, нанесенных Чагатаем. Всегда Джучи и его сыновья были для Золотого Рода словно чужие. Думал Бату, завоевав новые земли и боевую славу Чингизидов, прославит имя оболганного отца, но, как оказалось, вражда утихла лишь на время войны.

Сартак, как и обещал, взял Юлдуз на охоту. Теперь люди вокруг понимали, что эта девушка – не просто рабыня, а наложница царевича.
Она мчалась вслед за Сартаком по золотистому морю степной травы без конца и края. И словно снова вернулись те дни, когда она жила с отцом, сестрой и братом. Второй раз ей подарили ощущение свободы, и снова она погубит или поучаствует в гибели человека, сделавшего для нее добро. Юлдуз гнала эти мысли от себя, чтобы не омрачили радость тяжелым камнем на душе. И почему так хорошо? Почему хочется парить в небе, словно степная орлица? Только ли потому что она скачет верхом, как свободный человек? Почему так хочется, чтобы царевич заговорил с ней, посмотрел на нее?
А Сартак, к удивлению, серьезен и молчалив. Даже присутствие половецкой наложницы не могло отвлечь от тяжких раздумий: неужели не удастся избежать войны, неужели вместо крови врагов, непокорных воле Неба, меч будет обагрён кровью таких же монголов?Гуюк в свое время сильно оскорбил отца, и тот обязательно использует возможность отомстить, забыв о воле Вечного Небе и Чингисхана.
Та самая Олджей, о которой говорил Сартак, стройная монголка с тонкими косами, несмотря на свою миниатюрность казалась сильной и ловкой, уверенно стреляющей из лука со скаку и попадающей точно в цель. В обществе мужчин также держалась уверенно, не пряча от них взгляда, покрикивая своим низким голосом то на рыжего пса, сопровождающего ее и отца, то на нукеров.
- Сартак-гуай, возьмите меня в вашу охрану, я сражаюсь не хуже ваших воинов! – говорила Олджей, догоняя его.
Отец, услышав это стал ругаться сердитым голосом:
- Еще чего вздумала! Ты это брось! Твое дело – хозяйство, очаг, шитье.
Сартак первый раз вяло улыбнулся:
- Пора тебя замуж выдавать. Уруудай, почему еще не подобрали ей жениха?
- Прежде, чем выдать замуж, придется меня сначала догнать! – сказала она и погнала на вороном коне.
- Ну, девка, - покачал головой нойон.
- Думаешь, это невозможно?– сказал Сартак, встряхнув повод и поскакав за ней.
Юлдуз молчала всю дорогу, чтобы казаться незаметной для других, зная, что Сартаку было неудобно брать женщину на охоту. Она глядела вслед Сартаку, пустившемуся вдогонку, думая, почему он так непринужденно общается с этой девушкой и что их может связывать. «А впрочем, без разницы, сколько у него женщин, главное, втереться в доверие и сделать, что обещала, - думала она, - только выполнят ли другие свои обещания или используют ее, а потом избавятся? Второе более вероятно, я не наивный ребенок, но что было делать: согласиться на смерть тагая с сыном?»
Юлдуз вспомнила, как Сартак говорил, что собирается на охоту.
- А можно мне с вами?
Сартак взглянул на нее удивленными глазами, промолчав несколько секунд.
- Ты еще и охотиться умеешь? Откуда рабыня…
Юлдуз вдруг вспомнила, что никто не должен знать, что она находилась в бегах.
- Я в детстве умела! – быстро сказала она, не дав ему договорить. – С отцом ходила.
- Это давно было. Наверное, навык потеряла.
- Я вспомню.
- Ты прямо, как Олджей, - смеялся Сартак.
- А это кто это?
- Это дочь нойонаУруудая.Он кереиты. Она крестная моей старшей дочери. Отец позволял ей мальчишеские забавы. Но она знатная девушка, а ты обычная пленница, а ведешь себя, словно дочь хана!
Тут Юлдуз забыла, кто она и зачем она здесь.
- Я рождена среди вольного народа, что веками был хозяином Степи, держал в страхе оседлых соседей, их князья, цари и шахи искали мира с нашими ханами и брали в жены кипчакских девушек. Как угодно меня могут называть: рабыней, пленницей, служанкой, Степь в моей крови.
На этот раз Сартак расхохотался чуть не до слез
- Ну и где сейчас это могущество? Не зря говорят, любите вы хвастаться!

Юлдуз запрыгнула на коня и поскакала вслед за Сартаком по золотистому морю степной травы без конца и края. И словно снова вернулись те дни, когда она жила с отцом, сестрой и братом. Второй раз ей подарили ощущение свободы, и снова она погубит или поучаствует в гибели человека, сделавшего для нее добро. Юлдуз гнала эти мысли от себя, чтобы не омрачили радость тяжелым камнем на душе. И почему так хорошо? Почему хочется парить в небе, словно степная орлица? Только ли потому что она скачет верхом, как свободный человек? Почему так хочется, чтобы царевич заговорил с ней, посмотрел на нее?
А Сартак, к удивлению, серьезен и молчалив. Даже присутствие половецкой наложницы не могло отвлечь от тяжких раздумий: неужели не удастся избежать войны, неужели вместо крови врагов, непокорных воле Неба, меч будет обагрён кровью таких же монголов? Гуюк в свое время сильно оскорбил отца, и тот обязательно использует возможность отомстить, забыв о воле Вечного Небе и Чингисхана.
Та самая Олджей, о которой говорил Сартак, стройная монголка с тонкими косами, несмотря на свою миниатюрность казалась сильной и ловкой, уверенно стреляющей из лука со скаку и попадающей точно в цель. В обществе мужчин также держалась уверенно, не пряча от них взгляда, покрикивая своим низким голосом то на рыжего пса, сопровождающего ее и отца, то на нукеров.
- Сартак-гуай, возьмите меня в вашу охрану, я сражаюсь не хуже ваших воинов! – говорила Олджей, догоняя его.
Отец, услышав это стал ругаться сердитым голосом:
- Еще чего вздумала! Ты это брось! Твое дело – хозяйство, очаг, шитье.
Сартак первый раз вяло улыбнулся:
- Пора тебя замуж выдавать,Уруудай, почему еще не подобрали ей жениха?
- Прежде, чем выдать замуж, придется меня сначала догнать! – сказала она и погнала на вороном коне.
- Ну, девка, - покачал головой нойон.
- Думаешь, это невозможно?– сказал Сартак, встряхнув повод и поскакав за ней.
Юлдуз молчала всю дорогу, чтобы казаться незаметной для других, зная, что Сартаку было неудобно брать женщину на охоту. Она глядела вслед Сартаку, пустившемуся вдогонку, думая, почему он так непринужденно общается с этой девушкой и что их может связывать. «А впрочем, без разницы, сколько у него женщин, главное, втереться в доверие и сделать, что обещала, - думала она, - только выполнят ли другие свои обещания или используют ее, а потом избавятся? Второе более вероятно, я не наивный ребенок, но что было делать: согласиться на смерть тагая с сыном?»
Вернулся Сартак, держа за поводья коня, на котором сидела наездница.
- Все, поймал, можно выдавать замуж!
Место для загона сайгака выбрали такое место, чтобы можно было задержать зверя – у высокого холма. Охотники собрались в малые кучи, затем, поодиночке образовали круг. Сайгаки с длинными рогами, закрученными, словно кудри девицы, увидев всадников, понесли ноги прочь. Но всадники со всех сторон гнали и окружали зверей, пугая их криками и свистами, пуская свистящие стрелы. Юлдуз также, обрадовавшись, кричала, словно готовясь напасть на вооруженных мужчин.Она старалась держаться рядом с Сартаком. Видя, как он, сидя на коне, даже не вытащил лук из аркана, спросила веселым голосом:
- А почему вы, Сартак-гуай не стреляете?
- Жду подходящего момента. Не стоит зря тратить стрелы.
На самом деле Сартак не хотел показывать, что у него не получается попадать в цель, и быть, как ему казалось, тайным посмешищем у воинов.
Но на этот раз решил, что эта дерзкая кыпчакская девушка подумала, что он не уверен.
Царевич быстро вытащил лук из колчана и прицелился в бегущего вдали сайгака. Но, в очередной раз, попал мимо. Стрела упала прямо у копыт животного, что за ставило его бежать еще быстрее.
- Теперь я! - игривым голосом сказала Юлдуз, натянула тугую тетиву и попала сайгаку прямо в шею. Животное упало наземь. Сартак злобно поглядывал на наложницу, думая, какому позору она его подвергла. Юлдуз мигом понеслась в сторону павшей добычи. Боевой настрой немного утих, когда она, спрыгнув с коня,увидела застывший напуганный взгляд умирающего животного.
- Что-то ты погрустнела. Не женское все-таки это дело. Бог создал женщину, чтобы она жизнь давала и берегла.
- Тут мысли об убитом сайгаке сразу ушли из головы Юлдуз, и появилось желание доказать, что она годиться не только для того, чтобы рожать и шить.
- А вы видели, как сражается женщина?
- Видел. Олджей все время участвует в состязаниях, но, все равно у нее не получается, как у мужчины, - говорил он со скепсисом в тоне, лукавя, ведь даже матушка Боракчин рассказывала ему, как до замужества стреляла из лука и боролось не хуже воинов.
- Вам не нравится охота?
- Что за вопрос, женщина? Как монголу может не нравиться охота?
- Но вы весь день печальны.
- Это о другой причине. Скоро случится то, о чем даже охота не может заставить перестать думать.
- И что же такое должно случиться, что вас так это печалит?
- До отца дошли сведения, что Гуюк на наш улус идет войной.
- А какой монгол не любит войну? Или вы думаете, что потомкам Джучи не по силам одолеть Гуюка?
- Глупая девчонка! Одно дело – когда воюешь с иноземцами, другое – когда проливаешь кровь своего народа. Эта война может разрушить Еке Монгол Улус, дать силы нашим врагам. Наша прародительница Алан-Гоа говорила своим сыновьям, что ветки в связке нельзя сломать. Теперь понимаешь, о чем я? Еще не покорен Сун, не покорен Халифат, не покорена земля латинян. Загубим дело Чингисхана. Я рад, что отец оставил меня на Итиле, и не придется в этом участвовать.
Грусть и сожаление чувствовалось и в голосе, и во взгляде Сартака. Юлдуз робким движением дотронулась рукой до его плеча.
- Не стоит печалиться, если это случиться, значит, так угодно Небу.

Вернувшись с охоты, Сартак увидел грустное личико Хулан, игравшей около гэра с пухлым щенком банхара.
- Дочка, ты почему меня не встречаешь? – говорил Сарак, привязывая коня.
Хулан, держа на руках щенка, подбежала к отцу.
- Сайн байна уу, отец, тихо сказала девочка.
- А что такая грустная?
- Мама стала часто плакать из-за вас. Она говорит, что вы больше ее не любите.
- Послушай, Хулан, мама ошибается. Мама, ты и Улагчи всегда будете главными людьми в ставке Сартака. После меня, конечно, - улыбнулся Сартак.
Видя во взгляде мужа ожидания ответа, Ану сказала:
- Когда я принимала вместе с вами веру кереитов, я надеялась, что у вас не будет других женщина. Но я зря надеялась.
Сартак сел у очага рядом с женой, стал говорить, глядя в ее маленькие черные печальные глаза:
- Ану, я не стану обманывать тебя, мне нравится эта девушка. Но тебе не о чем беспокоиться, как бы дальше с ней ни сложилось, ты всегда будешь старшей женой, твои заботы – моими заботами, твоя печаль – моей печалью. Каждый живущий в Хаджи-Тархане будет оказывать почтение Ану-гуай, Улагчи и Хулан.

Девочка-служанка подбежала к Юлдуз и сказала, что ее ждет какой-то человек и назвала место, где он ждет – недалеко от кузницы старого армянина.
Юлдуз поняла, что ее ждет Изосима, и настало время отчитаться о выполненном задании.
Сменив богатую одежду на свою старую, чтобы не привлекать внимание, она прошла юрты, строящиеся дома Ходжи-Тархана. Хоть и снял давно монах свою черную рясу, его лицо было мрачным, как она.
- Сартак со мной мало говорит о своих делах.
- Значит, не выполняешь свое дело, не стараешься ему понравиться.
- Я стараюсь, как могу.
- Плохо стараешься.
- Но все-таки он кое о чем обмолвился: огул не хочет войны с Гуюком, он рад, чтоБату его оставил на Итиле.
- Ну, хоть что-то.
- Ты учти, Юлдуз, что в твоих руках жизни других людей. Будешь плохо служить Баяну, станешь ему не нужна.
- Я старюсь, правда, - говорила она, шмыгая носом и еле сдерживая себя, чтобы не закашлять.
- Это еще возьми, - протянул он кожаный мешочек.
- Что это? – спросила Юлдуз, открыв его и увидев какую-то сушеную траву.
- Заваривай настой и пей, чтобы не понесла. Нойон сказал, если это случиться, поступит, как обещал поступить, если предашь его.
- Да. Поняла.
Возвращаясь, Юлдуз почувствовала, как ноги перестают слушаться ее, а голова соображает все хуже и хуже. Боль в горле она чувствовала еще утром, даже сильнее, но сейчас болело еще сильнее.
Она не помнит, как вышла из поселка, еле-еле волоча ноги. Дойдя до юрты служанок, она услышала голос за спиной:
- Где ты была? Я уже решил, что сбежала.
Юлдуз слышала и не слышала слова Сартака, как будто это все происходило не с ней, а с кем-то другим.
- Я скем разговариваю?
-Простите, Сартак-гуай, я плохо соображаю.
- Ты какая-то сонная и с голосом что-то не то.
Сильный першащий кашель мешал ей говорить.
- Прогуляться ходила.
- Ты слишком своенравна для рабыни: самовольно ходишь, где хочешь. Пожалуй, надо тебя проучить!
Юлдуз, как будто не слышала его.
- Что ты все время кашляешь? Не простыла на охоте?
- Лучше не подходите близко, кажется, начинаю болеть.
Не послушав ее совета, Сартак провел рукой по лбу и щеке девушки.
- У тебя жар.
«Какие у него теплые руки, - подумала Юлдуз, вспоминая все прикосновения этого человека, - и взгляд такой теплый. А еще преданный своему народу, беззаветно верящий в небесный мандат. Зачем его хотят уничтожить? Кому он мог перейти дорогу? Только тем, кто ставит СВОЮ власть, СВОИ желания выше всего» Сартак распорядился, чтобы Юлдуз поставили отдельную юрту. У ее входа было поставлено копье, а на него повешен черный войлок – знак того, что человек болеет, и туда нельзя заходить.


Изосима с трудом нашел ставку Бату, которая двигалась на восток. Боялся, что найдут для выполнения поручений другого, местного кочевника, хорошо ориентирующегося в степи, но все обошлось: он передал Баяну слова Юлдуз.
- Оставайся пока здесь, дальше скажу, что делать, сказал военачальник. Изосима подумал: «Значит доволен, хорошо заплатит, можно будет заняться торговлей». Жизнь мирская поглотила его уже давно и окончательно.
Баян сам пришел в шатер Берке и рассказал, что передал его слуга.
- Берке-гуай, я отправлю в Хаджи-Тархан, русского, он сможет наладить другие связи, мы попытаемся выйти на служащих канцелярии, человек толковый. От Юлдуз мало толку.
- Зря ты так. То, то она рассказала для нас очень важно: выдала слабое место своего господина. Мы не зря тогда ее приметили.
- Умеете вы с первого взгляда распознать нужных людей, Берке-гуай.
Военный лагерь. Огни костра и факелов сверкают вдалеке. Берке вышел из шатра, глядит на огни. Перед глазами умирающая мать от выпитого ею яда, которой он обещает заботиться о двоих младших братьев, надпись на тюрки арабской вязью и дождь, бьющий в лицо. А еще нянька Айше, которую тащил нукер на казнь. А еще наглое выражение лица Боракчин, изображающей несправедливо обвиненную, голос, изображающий сочувствие. Он много ждалмомента, когда можно будет нанести удар. Ждал и притворялся, словно хорезмийский артист с куклой, исполняя свою роль. Словно наяву, слышит царевич голос матери: «Сам будь, как огонь!». Теперь Берке понял слысл этих слов. Тот, кто вынудил мать уйти из жизни и тот, кто нанес ему оскорбление, будут обращены в пепел.

В Церкви Востока нет таинства исповеди, есть таинство покаяния, но есть ли смысл в покаянии, если знаешь, что сможешь отказаться от греха? Так рассуждал Сартак, глядя на крест на лотосе в юрте, устроенной как церковь. Отдал душу Сартак зеленоглазой половчанке, не видать ему спасения, променял он его на скоротечное счастье земной жизни. Священник-кереит читал молитву на арамейском о покаянии, а Сартак стоял, преклонив колено, каясь за свой грех и за то, что слаб вчерашний язычник, не может отказаться от страсти к прекрасной половчанке.
Юлдуз лежала одна в юрте, слуги приносили ей лекарства из трав, изготовленные лекарем-сирийцем. Так, как она болею многие, кто-то умирает, но большинство вылечиваются. Но почему она так расстроена, что заболела? Половчанка- девка крепкая, перенесла плен, жизнь в бегах и бедности, и холода, и жажду, неужели боится умереть от обычной простуды? Как бы ни так! Переживает девушка, что Сартак ее больше не вызовет. «Уходи, проклятый монгол из головы – бормотала она себе под нос. – Ты сын Бату, захватившего земли моего народа, от твоего родственника Мунке погибли мои отец, сестра и брат». Она закрывает глаза и видит перед собой эту милую улыбку.
Ночью, услышав шорох, Юлдуз спрыгнула с лежанки, рука по инерции потянулась к поясу, ища клинок, которого не было.
- Ты что, это я! – послышался знакомый высокий голос.
- Что вы здесь делаете?
- Я соскучился, говорил он, крепко прижимая ее.
- Вам нельзя сюда, уходите!
- Не бойся, не заражусь, это обычная простуда, другие девушки-служанки не заболели.
- Если вы заболеете, меня обвинят.
- Никто не знает, что я здесь.
- Ты пьешь лекарства?
- Да.
- Почему тогда такая горячая? – говорил он, прижимаясь губами ко лбу и щекам, убирая ладонями за плечи распущенные волосы.
- Скоро должно пройти. Надо потерпеть. Зачем же вы так беспокоитесь о простой рабыне?
- Сегодня в небо над Хаджи-Тарханом чистое, как никогда. Он взял длинную палку, которой открывали тооно и раздвинул войлок на отверстии для дыма. Сквозь отверстие через спицы открылся вид на небо, усыпанное звездами, словно мозаикой, а среди них огромным бриллиантом сияла луна. Юлдуз от радости аж подпрыгнула и чуть не задушила Сартака в объятиях.
- Яв детстве любил смотреть на луну.
- Почему?
- Не знаю, чем-то она притягивала, может быть, своей недосягаемостью. Я говорил дочери, что когда буду в походах, пусть вспоминает обо мне, глядя на луну. Тебе скажу то же самое.
Сартак поглядел на небо молча несколько минут, а потом закрыл тооно.
- Нууу, зачееем! – недовольно ныла Юлдуз.
- Посмотрела и хватит, а то еще больше простынешь. Не последняя звездная ночь в нашей жизни.
Он ушел, оставив в сердце Юлдуз и радость, и печаль, и полет в звездном небе, жгучую боль. «Ну почему ты такой хороший, почему ты не жесток не груб, не похотлив, как многие мужчины? Было бы проще служить твоим врагам».
Сильное тело и лекарства помогли Юдуз выздороветь. Ее снова поселили со служанками.
Сартак сидел в шатре, перебирая свертки, принесенные ему бичэчи 1Айдаром с тщательно выведенной изящной монгольской вязью. Как же это утомительно, но надо! Вдруг он услышал громкий женский голос с улицы и ругань Баира:
- Я же сказал, Сартак-гуай занят, ему не до тебя!
- Это не займет много времени, я только спросить хочу!
- Вечером приходи, когда огул освободится.
- Вечером будет поздно!
- Этим должна старшая служанка заниматься, члены Золотого Рода не могут тратить время на эти глупости!
- Она меня не отпускает, а я почти три недели никуда не выходила!
Сартак медленно выдохнул тонкую струю воздуха, снял шапку с золотым навершием и пером, помахал ей перед лицом, словно веером.
- Я сейчас велю старшей служанке тебя палкой отлупить! – послышался голос Баира. Далее из его уст прозвучали бранные слова на монгольском и кипчакском.Была бы другая на ее месте – тут же бы выволок и врезал плеткой пару раз, но любимую наложницу царевича нельзя: еще прогневается на верного солдата. Баир вошел в шатер и заговорил неуверенным и робким голосом:
- Простите, Сартак-гуай, что беспокою вас по такому глупому поводу,но никак не могу унять эту девушку. Что прикажите делать?
- А что ей надо?
- Хочет в поселок пойти, что-то купить лепешек всяких у торговцев на базаре.
- Пускай идёт, и не отвлекай меня больше!

Проходя по улице, Юлдуз увидела знакомое лицо Изосимы. Рядом с ним стоял служащий канцелярии. Она не знала, кто это, но его лицо тоже показалось знакомым: он был рядом с Сартаком, когда они ехали из Сарая.
Юлдуз тихо пошла за ним. Потом она увидела, как писец разговаривает с торговцем, разносившем лепешки.

- Ага, - обратилась Юлдуз к торговцу. – Вы знаете, кто этот человек?
- Он служит в канцелярии Сартака, а зачем спрашиваешь?
- Да так, видела его раньше где-то.

1 бичэчи - писарь

Юлдуз вернулась домой с тяжелым чувством камня на сердце. Теперь она поняла, что этот человек ей не менее дорог, чем тагай и брат. Его боль, как и их боль – это ее рана…
Так хочется к нему прижаться, стать частью его тела, чувствовать его кожу, его дыхание.
- Нет! Нет! Она не сможет причинить ему вред. Это, как самой отрезать часть своего тела, это, как вонзить клинок себе в сердце. Она не сможет, даже если придется предать человека, с которым много лет разделяла горечь плена. Но это тоже невыносимо. Хочется заплакать, закричать от отчаяния. Проще уйти под воды Итиля, но, если ее не станет, они найдут другой способ привести Сартака к гибели. Она лежала шептала, плача:
-Мать Умай, подскажи, что делать! Не сделать причинить ему вред, помоги выпутаться!
Она сидела, охватив ноги руками, не в силах сдержать слезы. Одна из служанок, маленькая черноволосая половчанка, зашла в юрту резким шагом и сказала с недовольством в голосе:
- Юлдуз, сегодня Сартак-гуай приказал тебе прийти к нему.
Юлдуз ничего не ответила в ответ.
- Эй! Ты слышишь?! – злобно прокричала она.
- Да, я все слышала.
- Что тогда не отвечаешь? Еще сиди с недовольным лицом! Если бы кто-то из нас заболел, никто бы лечить не стал!
Юлдуз, словно не слышала этих слов, сидела и думала о своем.
Она шла к Сартаку, проходя юрты, в голове была только одна мысль: как помешать им? Если она сама не может выдать Баяна, Изосиму с Айдаром и того, кто за ними стоит, тогда пусть это сделает кто-то другой. Но кто? Тот, кто верен Сартаку. Аир? Он главный в его охране, все время рядом с Сартаком, постоянно что-то ему подсказывает. Нет, он суровый вояка, не сможет скрыть, что это она обо всем рассказала.
- Что-то ты совсем не в духе, - улыбался Сартак, трогая рукой ее лоб. – Может, не выздоровела? Жара нет… Что случилось?
- Ничего…
Прикосновения его рук, его губ снова заставили на время забыть обо всем.


Вы говорили, что … с дочерью часто посещают вас.
- Да, Хулан очень любит Олджей, несмотря на ее грубый нрав.
- Можете ли вы пригласить их снова? Мне тоже нравится эта девушка. А здесь у меня нет друзей.
- Думаешь, станет знатная девушка дружить с простолюдинкой? – засмеялся Сартак, явив на своем лице ту самую милую улыбку до ушей.
- Мой отец был соратником Бачмана, его имя знают многие.
- Опять начала… Забудь о прошлом, это никого не волнует.
- Так вы позовете ее? – говорила она, изображая улыбку и целуя в губы.

- Олджей-гуай, я хочу вам кое-что сказать, но это тайна. Никто не должен знать, кроме вас.
- Но зачем мне твои тайны, девушка? – отвечала она своим низким голосом.
- Это касается Сартака. Его жизни.
Они отошли далеко – к берегу Итиля.
- Насколько вам важен Сартак?
- Что за вопрос, девчонка?
- Готовы за него жизнь отдать?
- Конечно!
- Тогда проследите за писцом и русским, который приезжает сюда из ставки Бату под видом торговца, имя ему – язык сломаешь… Изосима. Они хотят что-то сделать с Сартаком, сама не знаю. Что, но, похож, задумали что-то недоброе. Они выполняют приказа Баяна, а он связан с Берке. Сартак и Берке, не любят друг друга, это всем известно.Никому не говорите, что это я рассказала. Я здесь… Для этого же.
- Что ты говоришь?! Ты послана этими людьми, чтобы …
- Следить за Сартаком, - недала она договорить.
- Ах ты, потаскуха!
Олджей вынула саблю из ножен.
- А если я сейчас тебя зарублю, и тело сброшу в Итиль?! Подумают – утонула и забудут скоро о рабыне.
Юлдуз стояла неподвижно, лицо ее не выражало страха.
- Убивайте. Только, умоляю, спасите Сартака.
Юлдуз встала на колени. Первый раз сама, когда никто не толкал для этого.
Ветер гнал волны Итиля к берегу, предвещая бурю на суше.
- А зачем ты все рассказала?
Тут Юлдуз все подробно рассказала о том, как бежала, как скрывалась и как пообещали ей жизнь близких людей и свободу.
- Если они узнают, что я их сдала, дядя и мальчик будут казнены. Я только ради них на это согласилась. Но я не хочу, чтобы с Сартаком что-нибудь случилось!
- Русский еще не уехал?
- Думаю нет.
- Тогда надо узнать, где он остановился.
- Обычно он назначает встречу у кузницы армянина Григора.
- Попробуй выяснить, что он передал Айдару.
- А если ему приказали не рассказывать ничего мне?
- Ну не знаю, найди как-нибудь подход.
- Если бы он выпил немного.
- Я это устрою. А ты потом с ним поговоришь.
На следующий день Олджей оседлала коня и отправилась в строящиеся кварталы ремесленников. Прохожие подсказали, где находится кузница, того самого Григора. Ремесленник, весь в поту вышедший из кузницы жадно вдыхал потоки воздуха, что несли с реки итильские ветра. Увидев девушку, привязывающую коня с привязанным колчаном и саблей, он протер руками вспотевшее в жаркой кузнице лицо. Олджей поздоровалась с ним по-кипчакски.
- Зачем пожаловала, девушка, к нам обычно приходят воины, - говорил с сильным армянским акцентом чернобородый смуглый кузнец. – Тебе подсказать, где ювелирная лавка?
- Нет, я пришла по делу, ага. Слышала, в вашем доме остановился один монах.
- Ааа, это мой старый друг! Только он уже давно не монах! – засмеялся Григор.
- Не поняла…
- Обет безбрачия нарушил. И живет мирской жизнью.
- А разве другие не нарушают?
- А черт их знает! Все мы грешные!Как мужчина может жить без женщины? – смеялся Григор.
- Если не живет, как монах, значит, и мясо ест, и дурманящие напитки пьет?
- Вино пьет, кумыса боится. Грех, говорит.
- Вы, ага, не говорите ему, что я о нем спрашивала. Сделаете кое-что для меня, вознаграждение получите.
Вечером Григор и позвал постояльца ужинать, жена принесла лаваш и кувшин с вином.
- Где столько заработали, что напиток благородных смогли купить? – удивлялся Изосима.
- Одному знатному человеку услугу оказал, что он решил угостить, в общем, долго рассказывать, - улыбался Григор.
Выпил и русский армянином, за разговорами на кипчакском. Объединило людей разных языков и вер Вечное Синее Небо и желание выжить, и не просто выжить, а жить дальше и зажить хорошо.
- Теперь мне надо отлучиться, - сказал Григор. Сделал знак жене глазами, и вышел с ней из дома. У калитки во двор уже поджидала Юлдуз. Горигор, выходя, говорил жене на своем языке:
- Вон, что девки творят!
- Бесстыжая! И кто ее замуж возьмет после этого? – отвечала жена.
Олджей попросила Григора напоить Изосиму, но так, чтобы остался слегка навеселе, а не повалился напол.Оставшись один, Изосима затянул песню о храброй дружине Святослава, сражавшейся с хазарами, болгарами и печенегами.
Произнеся слово «печенег», услышал скрип двери и чьи-то шаги.
- О, печенеги! – сказал Изосима, увидев Юлдуз. – Зачем пришла? Я же не завал тебя.
- Новости о Сартаке хочешь получить?
- Конечно!
- Только для начала расскажи, что Баян хочет делать?
- Какая тебе разница до татарских разборок? Делай, что тебе велят, и все.
- Я в этом участвую, им помогаю, а знать ничего нельзя! Тогда пойду.
- Стой! Куда! – пьяным голосом говорил Изосима.
Юлдуз села рядом, поглядела на кувшин, вино еще осталось, стала наливать себе в чашку.
- Ты чего?
- А что? Выпить нельзя? Я люблю вино!
- Бабе?
- И что?
- Так чего они хотят? – спросила она после того, как Изосима допил свою чашку.
- Сартака выставить плохим человеком перед отцом и знатью.
Тут рука. Юлдуз, державшая чашку, дрогнула. Хорошо, хоть чашка на столе стояла, не пролила, не выдала себя.
Чтобы Батый подумал о нем плохо и сам казнил своего сына. Не знаю, какая у них там вражда, что друг от друга избавиться хотят. Нехристи же поганые!
- Что это за слова такие ты произнес?
- Это так идолопоклонников у нас называют.
- А вас, христиан, знаете, как у нас называют.
- Нет. Как?
- А вот не скажу, лучше допьем!
Она налила ему новую чашу и себе налила, а сама пить не стала.
- Так как называют?
- Лучше расскажу, зачем пришла. Про Сартака: он о Берке говорит с большим презрением, что он не допустит того, чтобы Берке пришел к власти после того, как Бату уйдет в мир иной, что есть у Сартака верные люди, которые всегда встанут на его защиту.
- И это все? – говорил он заплетающейся речью.
- Да.
Юлдуз вышла, а Изосиму стало клонить ко сну. К утру он уже все смутно помнил. Олджей поджидала ее у ограды.
- Ну что? Удалось что-нибудь выяснить?
- Он проболтался. Спасибо, мать Умай.
- Благодарить свою богиню будешь, когда пресечем то, что они хотят сделать. Давайте отойдем, где людей нет.

На следующий день Олджей пришла к шатру Сартака и увидела идущего куда-то Баира, поздоровалась с ним.
- Чем сейчас заняты? Куда направляетесь? – спросила она.
- Сартак-гуай отпустил меня.
- Прекрасно. Сейчас будем следить за человеком, сидит за писарем, как его имя…
- Что? Следить за Айдаром? Зачем?
- Он предал Сартака, служит его врагам. А они хотят выставить Сартака в глазах людей изменником.
- Что ты такое говоришь? Бредишь? Замуж пора выходить, чтобы чушь всякая в голову не лезла!
- Мне кто-то подбросил письмо, там сказано, что Айдар служит недругам Сартака и следит за ним.
- Ты что, читать умеешь?
- Нет… - придумывала на ходу она. - Брат прочитал, он умеет.
- Кому понадобилось писать об этом? Если тот, ко написал знает об этом, значит, он с ними в сговоре, зачем ему рассказывать об этом?
- Не знаю, но, клянусь, письмо было! – говорила она убедительно, глядя ему в глаза. - Послушайте, вы можете мне помочь, это не сложно?
- Нет! Я в этом не участвую! Вдруг Айдар все поймет и наклевещет на меня?
- Значит, своя шкура дороже жизни Сартака?
- Нет, но как-то это все подозрительно… Вдруг это ложь с целью посеять смуту в государстве?
- Но надо это проверить! Надо посмотреть, с кем он встречается, какие послания передает.
Послания! – вдруг – остановилась мысль Олджей на одном слове. – Сартакчитает письма, которыми занимается Айдар?
- Вряд ли. Дай ему волю, он бы с утра до ночи охотился, да любился с наложницей, а потом свой грех в церкви замаливал.
- Надо бы как-то выкрасть все эти письма и дать грамотному человеку, чтобы почитал.
Баир взглянул на нее с ужасом в глазах:
- Ты что, хочешь, чтобы нам всем головы поотрубали?! А еще моим братьям, сыновьям и твоим тоже!
- А если Сартака оклевещут, нам всем тоже конец. Так что, выхода нет.
- Нет, я не безумец, чтобы подвергнуть себя такой опасности!
- Я сама тогда их достану! – раздраженно она и пошла в сторону.
- Куда пошла?
- К шатру писца, смотреть, кто туда ходит.
- Подожди, я тобой.
Они притаились у задней части шатра. Прислушавшись. Олджей поняла, что там никого нет. Затем, услышав шаги и голоса, она медленно и тихо прошла ближе к входу в шатер, Баир остался стоять на прежнем мете, Олджей прислонила палец к губам, дав знак, чтобы он молчал.
Айдар зашел в шатер с улаачином1, худощавым парнем лет восемнадцати.
- Доставишь это послание в ставку кагана. И не вздумай открывать, - говорил Айдар.

- В ставку? А можно ли сейчас что-то передавать кагану? Ходят слухи, что грядет война кагана с улусом.
- Бред все это! Не будет никакой войны, чжуван едет на поклон кагану.
- Не стану я!
- Отказываешься подчиниться приказу вышестоящего? Я доложу Сартаку о твоем неподчинении.
- Хорошо, я передам … -неуверенным голосом говорил парень.
Он подошел к нему, сунул в ладонь пару монет.
- Это, чтобы не боялся, - сказал он тихо. Эти слова Олджей и Баир не услышали.
Олджей вернулась туда, где стоял Баир и сказала шепотом:
- Я поеду к яму, я возьму вашего коня, к нему ближе идти.
Тот покачал головой, тихо пробормотав: «Безумная».
Олджей и Баир дошли до того места, где Баир привязал коня, запрыгнула на него. Она поскакала к ближайшей ямской станции почти одновременно с ямщиком. Посреди степи стоял одинокий глиняный дом с постоем для лошадей и другими хозяйственными пристройками. Наступил вечер, солнечный свет становился все менее и менее ярким. Холодный степной воздух бил в лицо монголке, гнавшей своего низкорослого коня в сторону станции. Улаачин ехал немного впереди. И еще бы чуть-чуть,и доехал до станции, тогда бы поймать его было сложнее: станция охраняется.Надо поторопиться. Олджей погнал коня, что есть силы. Услышав топот за спиной за спиной, обернулся, но не испугался, увидев девушку.
- Постойте! – крала она. – Можно узнать кое-что?
Ямщик остановился, девушка подъехала. Айдар предал Сартака! У меня и у еще одного человека есть подозрение, что те письма, которые он вам передал, могут оклеветать нашего огула. Давайте вернем эти письма Сартаку и попросим грамотного человека их прочитать!
- Вы с ума сошли, я выполняю приказ! Меня же накажут, если я не доставлю послания. Одно из них я должен доставить самому кагану.
- А ты не подумал, что Сартак не мог ничего написать кагану, потому что Бату-ака готовится к войне с ним?
- Девушка, я не о чем не думаю, просто делаю свое дело, а все остальное меня не волнует.
- Так, значит. Ну, хорошо.
Олджей вынула стрелу из колчана, натянула тетиву, гонец помчался прочь, но стрелы стали падать у копыт коня. Конь вставал на дыбы и ржал от страха.
- Следующая стрела полетит в тебя! Остановись, слезай на землю! – кричала Олджей.
Растерянный парень остановил коня и спустился. Он приподнял рукой подорожную пайцзу, висящую на шее:
- Пайцза, меня нельзя трогать! А то смерть!
Но воительница не обращала внимание на его слова:
- Пойдешь со мной к Сартаку!
- Некуда не пойду!
Олджей тоже слезла с коня и вынула саблю. У парня сабля тоже имелась, но после нескольких ударов ей удалось выбить ее из рук.



Улааачин 1 - курьер

На улице уже темнело, когда Баир зашел в юрту и стал просить принять Олджей. С улицы звучали чьи-то крики и смех нукеров.
Сартак широко раскрыл глаза, увидев Олджей, ведущую несчастного ямщика на аркане, крепко сжимавшего в руке кожаную сумку.
- Сартак-гуай, эта женщина на меня напала, я не виноват, что не смог доставить по месту назначения! – дрожащим голосом оправдывался он.
- В чем дело, Олджей? Что все это значит? Разве так ищут женихов? Конечно, я понимаю, что он тебе не ровня, но, зная твой характер, мало кто решится…
- Сартак-гуай, прикажите прочитать все письма вслух, но только не…
- Ты обезумела, что напала на беззащитногоулаачина. Ты знаешь, что они по нашим законам неприкосновенны, у них у всех пайцзы?! Я могу казнить тебя за это!
- Казните, только позвольте сначала проверить эти письма!
- Ты, и правда, не в своем уме. Развяжите его! – приказал Сартак.
- Позвольте проверить письма! – настаивала девушка.
- Зачем их проверять?
- Вас хотят подставить.
- Чтоо?!
- Дай сюда! – приказал он улаачину. – Я сам прочитаю.
К счастью, Сартака научили читать и писать в детстве. Там было три письма, в первых двух он не увидел ничего особенного, но, прочитав третье письмо, покраснел, почувствовал дрожь в руках. Там говорилось: «Сообщаю вам, каган, что мой отец Бату-ака собирает войско, чтобы выступить вам навстречу».
- Я не диктовал это письмо! Оно не мое! Кто его написал?! – кричал царевич.
- Не переживайте так, - пытался успокоить его Баир. Надо благодарить Тенгри, что мы нашли его раньше, чем те, кто должны были найти.
Гонец крутил головой, говоря дрожащим голосом:
- Это не я! Я лишь вез то, что мне передали, я никогда не смотрю, что там!
- Не бойся, - говорил Сартак спокойным голосом, сумев унять свой гнев. – Расскажи, кто их передал.
-Айдар.
- Не может быть… Олджей, а ты откуда узнала? – нахмурил брови Сартак, в его голосе звучало подозрение.
- Мне кто-то подбросил письмо. Ваш доброжелатель, знающий о предательстве, но пожелавший остаться в тени.
Сартак приказал привести писаря в его шатер, сам отправился в свой шатер в сопровождении нукеров, несших факелы, так как на улице уже было темно.
- В чем я провинился?! Что я сделал?! – кричал Айдар, когда его связанного вели в шатер Сартака.
- Ты украл дорогую вещь, - говорил Бар. - Покажи, что ты нашел в его вещах, - сказал он одному из нукеров, сопровождавших задержанного писаря. Он развязал мешок и вытащил золотую чашу с ручками в виде головы дракона.
- Это чаша нашего правителя, и ты ее украл!
- Нет, я не крал, Сартак-гуай, они лгут! Сартак сидел молча, на лице появилась все та же милая улыбка, но глаза и голос отражали ненависть.
- Раз говоришь, что не брал, давай спросим других воинов, что тебя задержали.
- Вы видели, как вытащили эту чашу из сундука Айдара?
- Я видел.
- И я, -говорили они.
- Да я сам ее нашел! – сказал Баир.
Сартак, улыбнувшись, развел руками.
- Все говорят, что ты украл.
- А теперь расскажи, как появилось это письмо, - развернул он свиток. – Мы же его не писали?
Лицо Айдара побледнело, словно труп.
- Уведите его.
Нукеры увели Айдара, в шатре остались только Сартак и Баир.
- Сомневаюсь, что он сразу все расскажет, - сказал Сартак.
- Будьте спокойны, он скоро расколется. Как хорошо, что я в конце концов если поверил Олджей, то решил проверить правдивость ее слов.
- Напоминаю: никто не должен знать, что мы задержали и пытали Айдара. Если все-таки что-то просочиться, говори, что он заподозрен в воровстве.
- Конечно. Я помню.
Мне бы хотелось взглянуть на то письмо, что ей подбросили. Странно все это…
- Она уже давно уехала домой.
- Ладно, потом.
- Вы не хотите вернуться к себе, уже ночь.
- Нет. Пожалуй, останусь здесь. Мне после всего на сон совсем не тянет.
- Сартак-гуай, позвольте, я скажу кое-что. Не примите это за дерзость, я говорю из-за того, что переживаю за вас.
- Хочешь сказать, что я что-то делаю не так? Говори…
- Не стоило вам тогда обижать вашего дядю. Вспомните, с чего начиналась вражда Джучи и Чагатая, вашего отцаи Гуюка – со слов. Ну принял он ту веру, что душе близка, как и вы. Тем более, его мать была мусульманка, тоже вера предков. А Захария и ему подобные говорят плохо про мусульман из-за давних войн, не имеющих к нам, монголам, никакого отношения.
- Назад уже ничего не вернешь. Война началась… И мои слова не соизмеримы с тем, что со мной хотел сделать Берке. Разве можно убивать за слова?
Айдара увели помещение для хозяйственных нужд и держали там всю ночь.
Утром его, еле двигающего ногами, с кровоподтёками, кровавыми пятнами на халате.
- Он назвал имена двоих, - сказал один из воинов.
- Пусть их повторит, -приказал Спартак.
Говори, кто тебя подкупил! – сказал Баир, подняв пальцами за подбородок опустившуюся голову Айдара
- Баян и его слуга, русский, имя сложное… На «И»… Монах бывший, говорят, сейчас торговлей занимается… - говорил, задыхаясь и заплетаясь Айдар.
- Есть еще один человек, - на окровавленном лице бичэчи появилась злорадная улыбка. Так захотелось ему причинить душевную боль своему мучителю. - Вы даже не представляете, кто это!
- Говори, наконец! – закричал Баир, ударив его сапогом в живот. Изо рта писца потекла кровь.
- Ваша кипчакская наложница! Нас послал один и тот же человек.

Двое из воинов, охранявших торговый путь, ждали гонца, которого, по тайному заданию людей некого знатного человека за обещанное вознаграждение, они должны были остановить и перехватить послание кагану. Но гонец все никак не появлялся. Осматривая каждый проезжавший караван, они надеялись увидеть его, но напрасно. Сартак не велел трогать их, он пока не хотел, чтобы о поддельном письме стало известно. Изосиму было приказано схватить и привести к Сартаку, но когда двое воинов пришли в дом Григора, Изосима уже уехал. Напуганный до смерти кузнец говорил:
- Он никогда не задерживался надолго, я давал ему ночлег только потому, что он платил, о его делах не ведаю, клянусь вам! Никогда не мог подумать, что этот человек, с виду тихий, порядочный, мог что-то совершить!
Жена вытирала слезы краем платка.
- Успокойся, насчет тебя пока не было никакого приказа, - говорил кипчак в пластинчатом монгольском шлеме.
- А можно узнать, что такого совершил Изосима? – спрашивал Григор, искренне интересуясь, и, в то же время, стремясь показать, что он, действительно, ничего не знает.
- Не велено говорить.
- Раз так … - удивленным голосом молвил кузнец.
- И ты никому ни слова, что мы его искали, если жить охота.
- Никому не скажу!
Тут вспомнил Григор воительницу-монголку, попросившую напоить Изосиму и вторую девушку-половчанку, которую он оставил с ним наедине. Вот, что они от него хотели – о преступлении выведать, а он тогда подумал совсем о другом…


Теперь Юлдуз стояла перед Сартаком связанная, соглашалась с обвинениями, даже не пряча бесстыжего лица. Блудница, обольстившая доброго христианина, теперь она ответит за все. Счастье, оказавшееся ложью, заставляло сердце Сартака разрывалось на части. Подобного унижения он не испытывал ни разу, даже на состязаниях, когда его побеждали на глазах у отца, даже в детстве, когда Берке его спас его, остановив загнанную лошадь, после посмеявшись над ним, и тоже на глазах у Бату. Сартакглядел на наложницу с вожделением, как и раньше, только теперь не ее любви он жаждал, а ее боли. Казалось, только причинив страдания ее телу, Сартак сможет унять ту разрывающую боль, что прятал он в своей душе. Плеть в руках нукера, казалось, не пугала Юлдуз. Ей самой хотелось себя бить за то, что обманывала частного, благородного человека, готова была выдавать все тайны его врагам. Только она смогла разглядеть в гневном взгляде ту глубокую рану, что нанесла ему. Пускай бьют, может, боль тела сможет заглушить боль от чувства вины и потерянной любви.
Но она не делала ничего, что бы заставило приказать оставить красные следы от плети на ее спине.
- Я видела Баяна рядом с Берке два раза. Когда меня поймали и повели в ставку, Беркеи его люди встретились на пути. Он приказал меня вести за собой, и сам передал Баяну. Они тогда говорили долго.
«Зараза, так быстро всех сдает, -думал Сартак.- А казалась дерзкой…»
- Что прикажете делать? – спрашивал старый нукер.
Он молча вырвал согнутую плеть у него из рук.
- Что Баян тебе пообещал?!
- Волю.
- И все?! – кричал он.
- Еще не казнить людей, что меня укрыли.
- Кто они?
- Актай, бедный пастух, и его сын, Арслан, еще совсем юный. Можете проверить, послать человека, я скажу, где их аил.
- Что?! – в его голосе звучало недоумение. – Жизнь каких-то харачу для тебя важнее меня, члена Золотого рода, сына самого Бату?!
- Господин, вас я тогда не знала, а перед этими людьми у меня долг, мне они заменили семью. А если человек дорог, все равно, из знатного рода он или бедняк. Ни вы ли говорили, что перед вашим Богом все равны: и челядь, и почетные? – говорила она, как обычно, глядя в глаза, даже стоя связанной на коленях.
- Молчи!
Он замахнулся плетью на половчанку. Но какое-то чувство не давало ему ударить ее. Ругая в мыслях себя за свою слабость перед колдовскими чарами распутной девки, он швырнул плеть, упавшую рядом с Юлдуз.
- Бейте, я заслужила. Забейте меня до смерти. Только не печальтесь из-за такого ничтожества, как я, говорила она заплаканным голосом.
Сартак вышел из юрты, оставив там Юлдуз, крупный нукер лет сорока, но уже с сединой в жидкой бородке, пошел за ним. Они быстро вернулись, и …повел Юлдуз на улицу, одел на нее аркан, сам сел на коня и повел куда-то.
Олджей направлялась к шатру Сартака, когда увидела, как Юлдуз волочет ноги за всадником. Олджей, резко натянув поводья, мигом спрыгнула с коня и побежала к ним.
- Куда вы ее ведете? На казнь?
- Это приказа Сартака-гуай.
- Стой! Это она рассказала мне про заговор и попросила помочь Сартаку! Если бы ни она, мы бы не узнали!
- Это приказ, я ничего не могу сделать.
Олджей запрыгнула обратно, на коня, и, подгоняя его вожжами и ногами, помчалась дальше.
Когда Юлдуз вывели в пустынную степь, все ее мысли занимало только то, что будет с Актаем и Арсланом после ее казни. Забудут ли о них или убьют? Ведь она и Сартаку о них рассказала… Сейчас настанет конец ее никчемной жизни, жизни в неволе. Она готовилась к смерти и раньше, когда ее поймали, был риск погибнуть и тогда, когда пыталась бежать первый раз, и второй… Но почему сейчас страх смерти сильнее, чем раньше? Ни потому ли, что она познала счастье, большее, чем воля?
- Зачем так далеко идти, чтобы отрубить голову рабыне? – спросила тихим ровным голосом Юлдуз.
Нукер остановил коня, она подумала: «наконец-то», сев на траву от того, что уставшие ноги не слушались ее.
- Ну что ты медлишь! – нервно закричала она на нукера. Вместо монгольской сабли с широким лезвием, он достал маленький клинок. «Зачем? – думала она. – Неужели Сартак придумал особую казнь? Нет, медленно казнят благородных, а не слуг.
Тут Баир поднес клинок к рукам Юлдуз, сердце от страха чуть не выскочило, и он Обрезал веревку, связывающую ее руки.
- Что это значит? – спросила она.
- Ступай.Сартак-гуай дарует тебе жизнь, только не смей появляться ни в Сарае, ни в Хаджи-Тархане. По щекам половчанки покатились слезы рекой, никогда она так не плакала, всегда пыталась сдержать слезы: даже когда били палкой в наказание за первый побег, даже, когда была поймана после второго побега. И не от страха рыдала, то были слезы раскаяния.

Нукеры, стоявшие у ворот ограды, окружавшей шатер Сартака, преградили путь девушке, скрестив сабли.
- Сартак-гуай приказал никого не пускать.
- Но у меня срочное дело к нему. Иди и скажи Сартаку!
- Ты не слышала, женщина, что я сказал? Сартак приказал никого не пускать!
- Если он не узнает вовремя, ничего уже нельзя будет сделать!
- Кому сказал, ступай отсюда!
- Ну, пеняйте на себя! – сказала Олджей, вынув саблю из ножен. Она ударяла по саблям нукеров, пытаясь никого не ранить, и краем глаза поглядывала на ворота, ища, можно ли на что-то опереться руками и ногами. Отступая все дальше от ворот, она пыталась отвести нукеров подальше. На крики стали сбегаться другие стражники. Напугавшись на минуту, Олджей, бросив саблю, со скоростью ветра помчалась к забору. Поставив ногу на выпуклую деревяшку, она схватилась руками за невысокое заграждение и перелезла через него до того, как стражники успели подбежать. Сартак, услышав крики и звон сабель, вышел из шатра, взяв свою саблю и готовясь защищаться, но увидел только перепрыгнувшую забор Олджей и бегущих стражников, готовых накинуться на нее. Подняв ладонь, он приказал:
- Оставьте ее.
- Сартак-гуай, - начала говорить задыхавшаяся от усталости девушка.
-Кто позволил тебе врываться сюда?
- Юдуз…
- Не желаю слышать это имя.
- Вы не можете убить ее!
- Какая-то девка будет указывать, что может сын чжувана, а что нет?!
- Это Юлдуз мне все рассказала. Я соврала про письмо, потому что она попросила, чтобы никто не узнал, что она всех сдала!
- Врешь! Зачем ей понадобилось мне помогать?
- Она боится за вас, неужели вы не видите?
- Отмените свой приказ, мы еще можем успеть!
- Успокойся, ее не убьют, я приказал просто выгнать ее из ставки.
- С ней не было ни вещей, ни оружия. Что будет делать девушка одна в степи?
- Я просто не смог отдать приказ о ее казни и решил ее прогнать, а людям сказать, что казнил. И ты молчи, не хочу, чтобы все говорили, что сын Бату оказался таким слабым.
- И вы не вернете Юлдуз? Она же ради вас рискнула людьми, которые ей дороги!
- Все равно, она служила моим врагам.
- Она умоляла меня на коленях вам помочь. Вы дали ей еду или воду?
- Нет, может, у нее была… – растерялся Сартак.
- Так и знала! – с этими словами она побежала за ворота, к коню.
- Куда ты? –успел только пробормотать Сартак.
«Как хорошо, что верный конь не убежал» - подумала Олджей. Она вложила в ножны подобранную саблю, что бросила, когда перелезала через ограду, и поскакала в сторону конца ставки.
По пути она встретила возвращавшегося Баира.
- Где вы ее оставили? – спросила она, остановив коня.
- В смысле, тело?
- Я знаю, что ее не убили, мне сам Сартак сказал.
Баир указал рукой, в какой стороне от поста караула он оставил Юлдуз. Сартак-гуай приказал отвести ее подальше от ставки.
Ничего не сказав, Олджей снова погнала коня.


Баир уехал. Куда же теперь идти? Она снова одна в степи, но на этот раз у нее нет ни воды, ни еды, ни коня, ни оружия. Называется, «дарует жизнь»! Надо найти какое-нибудь стойбище. И успеть до ночи. Она глядела на землю в поисках следов лошадей или другого скота.
Услышав за спиной топот копыт, она глубоко вздохнула: будем жить!
- Как хорошо, что я тебя нашла! – услышала она женский низкий голос.
- Олджей-гуай…
Она бросила ей с коня флягу с кумысом:
- Держи!
Юлдуз ловким движением поймала флягу.
- Держи саблю! Это чтобы волки не съели, - протянула она саблю.
- А как же вы? – растерянным голосом спросила Юлдуз.
- От кого может исходить опасность для девушки на земле кагана? Разве что только от волков, но они меня не догонят. Направляйся на север по течению Итиля, там кочует аил Айдара, он тоже же кипчак, как и ты. Мой отец год назад взял в жены его дочь. Скажешь, что ты от меня.
- Его не накажут?
- Нет, ты не беглая, Сартак сам тебя прогнал.
Сартак сидел в своем шатре, отдавая распоряжения, но мыслями был где-то далеко. Вечером, когда все ушли, он приказал Баиру
- Оседлай коня.
- Прямо сейчас, на ночь глядя?
- Ты не слышал?! – раздраженно сказал Сартак.
- Член Золотого Рода, сын Бату-ака, сам поедет искать какую-то женщину. Что подумают люди? Будете посмешищем в глазах подданных и вашего отца.
- Проклятье! – он резко встал с трона и стал ходить из стороны в сторону. Ладно, сделаем по-другому… Завтра утром отправимся… На охоту. Вели завтра привести Олджей. А теперь ступай, ты устал.





Баир вздохнул, но никак не мог смириться, что этот юноша, забивающий свою голову всякими глупостями, сын самого чжувана, того самого Бату, которого воины почитали, словно отца. Больше никто из наследников Великого Хана не относился к ним, как к сыновьям, никто из них не умел найти слова, вселяющие храбрость в их сердца. «Друзья, мы не должны терять бодрости духа: пусть этих людей великое множество, но они не смогут вырваться из наших рук, поскольку ими управляют беспечно и бестолково. Я ведь видел, что они, как стадо без пастыря,- заперты, словно в тесном загоне» - эти слова на далекой земле мадьяр Баир услышал, когда стоял на своем коне в ряду лучников. Одно слово «друзья» вызвало у него пламенное желание посвятить свою жизнь служению ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ и, если надо, отдать свою жизнь за НЕГО. Люди говорят, чжуван обладает харизмой, то есть покровительством Тенгри. Теперь его мечта сбылась: он ответственен за жизнь сына ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА, но нет в нем ничего в этом юноше с глубоким задумчивым взглядом, погружающемся, как в омут, то в любовь к христианскому богу, то в страсть к женщине, ничего от прославленного отца.

Олджей видела, как Сартак глядел на нее, словно пытаясь что-то спросить.
- Вы меня снова взяли с собой, потому что хотите что-то спросить. Так? Я вчера нашла Юлдуз. И велела ей идти к родственникам жены отца. Надеюсь, что добралась благополучно.
- Едем туда.
Сартак в сопровождении Баира и Олджей поехали в пловецкий кош, находившийся недалеко от места охоты. Юлдуз приняли половецкие родственники, накормили, выделили маленький угол в женской части юрты. Не дать приют путнику – смертное преступление для кочевника, не важно, какого человек племени, какой веры, из какой страны прибыл, только если этот путник – не беглый раб. Юлдуз сразу вызвалась помогать отцу семейства пасти скот, благо мужская работа была ей больше по душе, но и от помощи его жене никогда бы не отказалась. Куда идти дальше? Что будет с Актаем и Арсланом, если Баян узнает, что Сартак ее прогнал? Выход один – надо найти их кош и бежать, но кошевой и его сыновья, наверняка, следят за ними строго. Ничего не поделаешь, придется с ними сразиться.
- Юлдуз! – услышала она голос одного из сыновей хозяина. Там какой-то ага приехал, одет, как знатный господин, о вас спрашивает.
«Нет, этого не может быть» - подумала Юлдуз о Сартаке. Человек благородной крови из рода, наделенного небесным мандатом на владение миром, будет беспокоиться о какой-то рабыне, тем более, узнав, что она служила его врагам. Кто же это может быть? Возможно, человек Баяна?
- Хотите знать, кто такая Юлдуз на самом деле? Сражайтесь!
- Что?!
- Хотите, чтобы я вернулась лишь по вашему приказу? Настоящая Юлдуз рисковала жизнью, чтобы не выполнять чужие приказы, она убила нукера и украла лошадь Баяна, когда бежала.
- Ничего себе, кого Баян мне подкинул! – говорил Сартак, вынимая саблю из ножен. Звон от столкнувшихся сабель заставил сбежаться всю местную детвору и болеть за кого-то из них.
Сартак понял, что у него не получится выбить саблю из рук половчанки и поставил ей подножку, и та упала, но быстро схватила свою саблю.
- А еще она мечтала отомстить монголам, - говорила Юлдуз о себе, сидя на земле и, что есть силы удерживая своей саблей его саблю.
- Твои родные погибли в бою, у них была возможность покориться, но они сделали выбор.
- Хотите ли вы видеть ТАКУЮ Юлдуз, а не куклу из хорезмийского театра?
- У тебя не сильно получалось притворяться. Я помню, что ты бормотала, выпив вина.
- И что же? – удивилась Юлдуз, подумав: «Неужели себя выдала?». И в этом момент сабля под напором выпала из рук.
- Я лишь хочу забрать свою рабыню.
Эти слова, острие меча, ударили по ее гордости, она резко потянулась за саблей, но Сартак успел ее отодвинуть ногой. И приставил свою саблю к шее Юлдуз.
- Вы сражались нечестно!
- Кто честно воюет, тот проигрывает.
Вокруг раздались радостные клики людей. Он схватил Юлдуз, понес брыкающуюся ногами девушку к коню на радость зевакам.
Баир, глядя на это, молча качал головой и думал: «Видел бы Бату-ака, чем его сын занимается… Хорошо, что эти люди не знают, кто он».
- Ты должна мне помочь после всего, что было, чтобы загладить свою вину.
Небо темнело, Сартак решал, что охотники не успеют вернуть, будет лучше переночевать в шатрах. На берегу Итиля горел костер, Юлдуз решила просидеть ночь около него, чтобы не замерзнуть.
Мчится всадник с длинными косами, в шапке ху мао и, в отличие от его соплеменников, небритым затылком, по степи, сзади на коне сидит девушка с густыми каштановыми косами, держась за всадника. Они ощущали тепло друг от друга, а в степи уже раскрыли свои бутоны двуцветковые тюльпаны с белыми лепестками и желтой серединой. И не вспоминает больше девушка о детстве, о родном коше. Глядя на эти тюльпаны, думает только о том, что снова может дотронуться до этого человека, почувствовать его тепло, больше ничего не стыдясь. Только с волнением, одышкой от учащенного биения сердца теперь ассоциируются цветы половецкого поля. Новая жизнь раскрывается перед ней, словно бутон степного тюльпана.


Сартак подошел к ней и сел рядом.
- А теперь расскажешь все снова, спокойно, подробно.
Она рассказала ему то же самое, что и на допросе, только добавила, как мечтала о воле все годы, проведенные в плену, как не давали покоя воспоминания о сколе, парящем в небе.
- Воля? Зачем она тебе? И что это такое? Это когда слоняешься по степи в поисках еды и воды, как бродяга? Даже птицы не парят вечно, у них есть гнезда, куда они возвращаются. Почему мне помогла? Я выгляжу таким жалким?
- Нет. Просто… Просто… - она думала на ходу, что бы сказать.
- Просто не хочу, чтобы вам навредили, и все! – быстро проговорила Юлдуз раздраженным голосом, встала и собралась отойти, но Сартак крепко схватил за руку, она обернулась и увидела, как он глядит ей в лицо, словно хочет что-то сказать. Искры от костра летели в сторону реки, отпугивая волков. Этот огонь, словно символизировал пылающие души двоих людей.
Сартак, крепко сжимая руку, повел Юлдуз в сторону своего шатра. Он не проявлял к ней нежность, как раньше, ведь теперь перед ним не та покорная, хоть и смелая наложница, а воительница, которую хочется покорить. Но она не сопротивлялась, хоть и глядела ему прямо в глаза.

Юлдуз сидела, прижавшись к гладкому телу и обняв его за спину. Он живой, здоровый, рядом с ней, никто ему не навредил
- Как хорошо, что с вами ничего не случалось, вы теперь все знаете и никому не дадите себя обмануть.
- Почему не сказала мне сама? Почему надо было обязательно через Олджей? Боялась меня? Не верила, что я пойму?
- Я боялась за тех людей, что меня спасли. Я им жизнью обязана, из-за меня х могут казнить! Вы ведь не скажите, что знаете о заговоре? Они сразу подумают, что это я их сдала! – говорила она, чуть не плача.
Он посмотрел ей в лицо с недоумением.
- Значит, я должен скрывать, что меня чуть не подставили, не подвели к гибели? Ты серьезно?
Она резко вырвалась из его объятий и хотела побежать к двери, какСартак крепко схватил ее за руку.
- Стой! Я скрою от отца, от матери, ото всех! Но не ради них. Если отец узнает, прикажет допросить Баяна, а он расскажет про тебя. Тогда тебя точно казнят. То, что тебя заставили и ты одумалась, никого не волнует.
- Я знаю, для вашего отца я просто песчинка по сапогом, как и многие другие.
- Я сам накажу Баяна и доберусь до Берке. По-тихому.
Она снова резко к нему прижалась, пустив слезу, словно прося защиты.
- Вы простили то, что простить невозможно, - говорила Юлдуз, прижимая губы к теплым рукам любимого.
- Если бы ни ты, меня бы обвинили в измене и валялся бы я на земле со сломанным хребтом, ныл бы от боли и жажды, - говорил он, смеясь. Смех этот казался каким-то неестественным, похожим больше на смех, прикрывающий страх.
- Это я им рассказала, что вы не хотите этой войны, тогда им пришло в голову вас подставить. Я приношу несчастье всем, кто дор со мной. Дядю и брата из-за меня могут казнить, вас могли обвинить из-за меня. Я не притворялась тогда, когда сказала, что заслуживаю смерти.
- Молчи, - сказал он, резко прильнув к ее губам. - Не тебе решать, когда тебе жить, когда умереть. Твое тело, твоя душа – все мое.


Жена, слуги – все были удивлены, когда Сартак вернулся с Юлдуз. Говорили, что он за что-то прогневался на свою наложницу, и ее увели, чтобы казнить. А тут, как ни в чем не бывало, скачет половчанка за ним следом. «Да она ведьма!» - бормотали за спиной завистливые служанки.
- Что произошло с Юлдуз? Я думала, она что-то натворила, и вы приказали ее казнить? – спросила Ану, когда они остались наедине.
- Забудь об этом и никому не рассказывай, что случилось, - отвечал Сартак. А Юлдуз приказал: Пусть русский, как приходил, так и ходит, как будто никто ничего не знает. Будешь передавать то, что я скажу.
Он кивнула в ответ.

Бату с войском остановился в Алакамаке 1 «Сорхохтани решила принять нашу сторону, - подумал он про себя, – это нельзя не использовать во благо наше и улуса»
Бату решил сам, лично, без помощи писаря, написать ответное письмо Сорхохтани: «Если она неглупая женщина, то, прочитав это, все поймет…». Когда он только собрал войско и готовился двигаться с устья Итиля на Восток, как вечером прибежал к золотому шатру гвардеец, попросил разрешения принять гонца с секретным посланием. Когда закончился военный совет, и все военачальники покинули шатер, Бату приказал пустить гонца.
- От кого? – коротко спросил чжуван.
- От Сорхохтани-беки
Развернув маленький сверток, он прочел короткий текст: «Будьте готовы, так как Гуюк-хан с многочисленным войском идет в ваши пределы».

1 в семи днях пути от Каялыка — большого города, расположенного в Илийской долине, на юге современного Казахстана
Гуюк остановился недалеко от Самарканда. Кишектены давно заметили, что каган в приподнятом настроении, словно и не на войну с двоюродным братом собрался, а на собственную свадьбу. Предвкушение возмездия заставляло сердце биться чаще. Перед глазами стояла картина, как судят Бату на семейном совете и звучит приговор: смерть, как кричит он и корчится от боли, когда крепкие нукеры ломают бревном его позвоночник. Почтить кагана не являлся много раз, посылая вместо этого жалких вассалов, приказ о переписи не исполняет – все признаки непокорности на лицо. И теперь настал час расплаты за те унижения что пережил Гуюк в походе на Запад и после него. Тогда сказала покойная матушка Дорегене-хатун «Потерпи, дождись своего часа». Каков он – вкус возмездия? Горько-сладкий, как вино? Он часто ссорился с матерью в последние годы ее жизни: как можно было слушать персидскую ведьму Фатиму больше, чем родного сына? Вернуть бы время назад он бы действовал мягче, хитрее, но Гуюк не умел лукавить, улыбаться тому, кого презирает, кого ненавидит. И как мог покойный отец Угедей-каан поставить во главе Кипчакского похода того, в ком может не течь кровь Золотого Рода? Поставить его над другими царевичами, сыновьями и внуками Угедея, Чагатая и Толуя – кровными Борджигинами, тем самым унизить всех?
Вина Гуюк опасался, помня судьбу своего отца, талантливого государя, расширившего границы империи и приказавшего установить систему ямов. Даже великих людей губят дурманящие напитки и пары. А может, месть сладкая, как щербет? Ах, эти персидские напитки яства! Если горячее, то пряное, если сладости, то приторные. Пристрастилась к ним матушка, благодаря персидским слугам. Кроме Фатимы, был еще Абдрахман, которого Дорегене поставила даругой Северного Китая. Помнит Гуюк, как расплывалось лицо хатун в улыбке, когда Абдрахман приезжал с отчетами. Отданная замуж, как и все, по воле отца, а затем попавшая в плен к врагу своего отца, меркитского вождя и взятая Угедеем силою а потом посвятившая всю жизнь тому, чтобы понравиться новому мужу и приобрести влияние, после смерти супруга наслаждилась властью и вниманием сполна. Для кого-то вдовство и старость –конец жизни, а для хатун – настоящая жизнь, та жизнь, которой у нее не было. Льстивые, пафосные фразы перса, цитирования восточных поэтов, роскошные подарки и хатун, и служанке позволили высоко подняться обычному купцу. Для кого-то нашествие стало концом, а для кого-то открыло широкие возможности. Не надо было говорить открыто плохо об этих людях, околдовавших Дорегене,надо было намекать. Но это же Гуюк! И Бату тогда не сказать в лицо не мог все, что о нем думает…
Щербет и другие восточные сладости Гуюк презирал, как и вино…
Слуга робко с опущенной головой вошел в шатер, преклонил колени, как полагается, перед ханом и сказал:
- Каган, вам пора принимать лекарство.
Слуга все время приходил к кагану с чувством страха, опасаясь одним своим видом вызвать его раздражение. И что говорить о слуге, если полководцы и чиновники опасаются излагать ему доклады. И не напрашивались сами, если каган не вызывал, а делал он это редко. Проще было самим решить все вопросы, без его распоряжений.
Выпив, как обычно, положенную дозу лекарства, Гуюкснова погрузился в глубокие раздумья о прошлом и будущем, как вдруг, почувствовал боль в сердце, попытался позвать на помощь, но не смог выговорить ни слова из-за невозможности сделать вздох. Потом пошли судороги и пена изо рта, но никто не видел агонию умирающего, лишь к концу дня, забеспокоившись, что он не выходит и никого не зовет, слуги вошли в золотой шатер и обнаружили бездыханное тело императора. Возмездие осталось только в фантазиях…

Задолго да этого события Сорхохтани-беки, высокая стройная женщина с роскошными густыми черными, как и у многих красавиц Азии, волосами, заплетенными в длинную косу, всегда приветливая и улыбающаяся, вежливая как со знатными, так и обычными чиновниками и даже слугами, получила сверток с секретным письмом акаЧингизидов. По ее приказу был вызван грамотный писарь-уйгур, чтобы прочитать письмо, да сохранил в тайне его содержимое: «Мы всеми силами пытались не разгневать кагана и избежать братоубийственной войны. Небо знает, как мы не желаем ее и сейчас. Но каган своими действиями не отставляет нам иного выбора, кроме как защищаться. Ваш супруг Толуй был достойнейшим из Золотого Рода, готовым принять на себя болезнь брата. Потому его сыновья не менее достойны трона кагана, чем сыновья Угедея особенно, Мунке, проявивший себя при разгроме Бачмана в Кипчакском походе. Мы просим вас, Сорхохтани –беки сделать все возможное, чтобы предотвратить это бессмысленное кровопролитие, и мы останемся в огромном долгу у рода вашего почтенного супруга, нашего дяди Толуя. «Я поняла вас, Бату-ака» - подумала про себя Сорхохтани.


Продолжение следует…