Катализатор

Беда была даже не в том, что схема не работала, а в том, что она не подавала признаков жизни. Сами признаки были известны и Семён Филиппович Саблин, доктор наук, профессор и руководитель проекта «Жив-Чик» давным-давно занёс их в документацию эксперимента. Основными из них были – наличие у экспериментального образца дыхания, питания, деления, ну и, конечно, движения, куда уж без него. Сам проект начался год назад, когда Семён Филиппович получил «добро» от Академии Наук и весомую сумму от Министерства финансов. Он набрал группу молодых амбициозных сотрудников – от лаборантов до кандидатов наук, что были ещё способны взять под сомнения утверждения, какого-либо корифея от натурфилософии, закупил оборудование и принялся за работу. Целью эксперимента было, ни много ни мало, создание биологического образца способного хотя бы имитировать вышеозначенные признаки живого существа. Ну… Голем – не Голем, но что-то в том же ключе, только при отсутствии глины, ваяния и обжига.

Экспериментальная установка «Акакий», как окрестил её любимчик профессора - В. Н. Инородцев, а внутри коллектива – Вадя, Вадька и даже Вадюха, состояла из прозрачных сообщающихся контейнеров заполненных белковыми студнями, что стояли в ряд на лабораторном столе и были опутаны проводами, трубками и шлангами. Стол же пребывал в таинственных полях электрической и магнитной энергий. Так что при необходимости всегда имелась возможность шарахнуть «Акакия» чувствительными амперами или же пощекотать остриём вектора магнитной индукции.

Однако никакие электромагнитные ухищрения «Акакия» не бодрили. В лучшем случае он пробулькивал во втором аквариуме, мутнел в четвёртом и выдавал небольшую волну в седьмом. При этом от кислорода и куриной печёнки он отказывался, будто бы говоря,
- А ну Вас к чёрту! С Вами оживать – себе дороже!
Молодёжь от такой упёртости подопытного свирепела, а, исходя на нервы, иногда позволяла себе и лишнее. И тогда на стёклах контейнеров появлялись надписи сделанные чёрным маркером: «Очнись, животное!» или же «Моргни, сволочь!» и даже совсем уж резкое – «Чтоб ты сдох!». Бывали случаи, когда, придя утром первым в лабораторию, Семён Филиппович заставал бездыханного «Акакия» с «носом» уткнутым в тарелку с печеньем или же вареньем – общественными лабораторными лакомствами. На такое милосердие к потенциальному существу была способна лишь хорошенькая лаборанточка – Даша-Дашенька, пытающаяся по-своему пробудить в инертном бульоне хоть какие-то чувства. Умиляясь таким порывам, Саблин, как правило, вздыхал, грустно улыбался и убирал сласти от контейнера номер один на чайный столик. После чего весь день следил за собой, чтобы не ляпнуть Даше-Дашеньке чего-нибудь резкого.

Чудеса в лаборатории начались с очередной выходки Вадьки Инородцева. Видимо сочтя, что побуждающих к действию надписей недостаточно, он, как-то поздним вечером, оставшись один, взял да и присобачил к «Акакию» хвост. Наполнил студнем резиновую надувную колбасу, из которой рыжие клоуны делают детишкам пудельков да вертлявых диснеевских мышей, и приклеил его скотчем к задней стенке седьмого аквариума.

Увидев это дополнение к конструкции, Семён Филиппович поначалу хотел убрать хвостатое безобразие с тела строго научной установки, но подумав о том, что вместо хвоста на ней могут появиться и какие другие внешние органы, решил оставить всё, как есть. Тем более что его, ещё не закалившимся в научных баталиях, сотрудникам было просто необходимо как-то «выпускать пар» во избежание чрезмерного разбухания промежуточного отчаяния от «топтания на месте». Мысль же о том, что приделывание Вадькой хвоста, есть недружелюбный посыл физика Иноземцева биологу А.И. Хвостову, с которым у него были перманентные перепалки, профессор Саблин отмёл, как несостоятельную. Хотя, что-то там между ними всё ж таки происходило - между Лёшкой, Вадькой и Дашей-Дашенькой. Однако, подумав о том, что нелинейные любовные процессы не его область компетенции, Семён Филиппович буркнул себе под нос,
- Не твоё собачье дело, - и стал готовиться к очередному опыту оживления.

Все его сотрудники находились на своих местах, вертели ручки приборов и силовых установок, измеряли температуру упрямой жижи в аквариумах и нагнетали давление в трубках и шлангах. Когда подготовительные операции были завершены, профессор подошёл к рубильнику и, закончив обратный отсчёт, врезал по «Акакию» колючими импульсами. От такой неучтивости «Акакий» вздрогнул, дал лёгкую пену, но тут же и обмяк. Семён Филиппович повторил попытку, но и она не пробудила в жидком теле ни жажды, ни аппетита, да и желания вдохнуть свежего воздуха насыщенного озоном, тело никоим образом не выказало. Сделав запись в журнале об итогах очередного опыта, Саблин поблагодарил коллег, и уж было хотел распрощаться с ними до завтрашнего дня, когда услышал растерянный голос лаборантки,

- Ой, - сказала Даша-Дашенька, - Семён Филиппович, глядите – он дрожит!
Саблин резко обернулся и стал пристально смотреть на аквариумы, а, не увидев ничего необычного, он открыл рот, чтобы поинтересоваться у Дарьи причиной её удивлённого «Ой», да так и замер с открытым ртом и вытаращенными глазами. Приделанный к «Акакию» хвост нервно подрагивал и даже делал неуверенные попытки вилять.

***

В то самое время, когда профессора Саблина сотоварищи потихоньку отпускало ошеломившее их событие, Великий Змей, он же Великий Дракон, сладко зевнул и, открыв левый глаз, стал прислушиваться к самому себе. А прислушавшись, понял, что чего-то в нём не хватает. И вовсе ни какой-то никчёмной малости, а вполне существенной части. Поняв же, что от него – Великого Дракона – эфирной сущности, собирателя и хранителя живых энергий Вселенной, сбежал его собственный хвост (ну, вернее не весь хвост, а его вертлявое окончание), Змей открыл правый глаз и в сердцах выругался. А выдохнув из ноздрей два языка пламени, он проворчал в адрес сбежавшего хвоста, - Дрянь, неблагодарная, - и принялся прикидывать план по обнаружению и поимке беглеца.

Такие потери случались с Великим Змеем не редко. При пробуждении он мог обнаружить, что лишился когтя или уха, или же ещё какой мелочи. И ничего удивительного в этом не было, так как живая субстанция имеет тягу к разбеганию – сиди она хоть в драконах, хоть в тараканах или же в галактиках. Но целый метр хвостовой жизненной энергии – это Вам совсем не чепуха. Этого метра вполне достаточно, чтобы заселить всё теми же тараканами добрую половину Вселенной! А кого может обрадовать такое засилье, прямо скажем, наглых никчёмных тварей?.. Вот! То-то и оно…
А поворчав ещё пару минут, Великий Змей шумно вздохнул и принялся за поиски.

***

Профессор Саблин не выходил из лаборатории уже вторые сутки. Был он небрит, начесан и крайне возбуждён. Также возбуждены и небриты были Хвостов и Иноземцев, делившие с профессором единственное кресло в лаборатории, в котором можно было с полчасика покемарить. Остальные сотрудники были отправлены руководителем «Жив-Чика» по домам во избежание бестолковой сутолоки и эмоционального загрязнения атмосферы.

Эмоций хватало и без них. Чего только стоило выражение лица Лёхи Хвостова, когда он резким движением накидывал на уши дужки очков, подбегал к лабораторному столу и, упершись в него руками, не мигая, наблюдал за хвостовыми виляниями. Лицо, прямо скажем, - выражало! И выражало так выразительно, что дальше только либо тик, либо психушка. Вадим вёл себя иначе, - он ходил из угла в угол, что-то бормотал, останавливался, хмыкал и произносил сакраментальное, - Итить - колотить! А произнеся, продолжал движение по маршруту.

Наконец, устав от наблюдения этого действа, Саблин хлопнул себя по коленям и призвал подчинённых к научной дисциплине. Подчинённые послушно сели на стулья напротив начальника готовые внимать, спорить и строить гипотезы.
- Так, - сказал профессор, скребя ногтями по жёсткой щетине, - что мы имеем?
- Хвост, - тут же ответил Иноземцев.
- Какой хвост, - взбеленился Алексей, - это тебе не хвост. Да и причём тут хвост? Это же живое многоклеточное образование!
- Хорошенькое образование, - возразил Вадик, - без головы, без жо.., извините, профессор. Ни черта не жрёт, не дышит… знай себе только дрыгается из стороны в сторону…
- А тебе что, - этого мало?
- Ну, знаешь ли, сила Гука в пружине тоже дрыгается…
- Сравнил! Нет, вы слышали, профессор? Это неуч, не отличающий хромосому от патиссона, будет нас учить, как классифицировать результат биологического эксперимента!

Не желая вставать ни на чью сторону, Саблин вновь поскрёб щёку и, будто не замечая возникших прений, ответил самому себе,
- А имеем мы, чёрт знает что, не отвечающее законам какой-либо логики. И я ставлю главный вопрос, - Почему при всех равных «ожил» именно хвост?! А не, к примеру, второй аквариум, на объёмах которого и напряжённость – без галош не балуй, и давление – ого-го, а уж магнетизма столько, что с железными зубами и не подходи! Почему не задёргался он подобно сердечной мышце? А хвост задёргался! По-че-му!
- Ну-у-у… Семён Филиппович, - заговорил Иноземцев, - может там сложилось хитрое, уникальное переплетение полей, вот и…
- Умгу… хитрое… умгу… уникальное…это понятно. Но почему оно сложилось в заднице, а не в голове «Акакия»?
- А может потому, что у нас всё через задницу! Может она – эволюция, тоже с задницы начинала! Предположим, поживал себе какой допотопный червяк, у которого эта задница впервые и образовалась… ну, а потом уж всё остальное. Да и кто доказал, что разумное существо должно башкой определяться? Есть же вон охламоны, у которых половины мозгов нету, а они ничего – и «жи – ши» блюдут, и на трамваях ездят…
- Ну, положим. Бог с ней, с головой. Но почему той же эволюции твоему червяку перво-наперво, скажем, ноги не отрастить, чтобы он по мезозою наперегонки бегал?
- Семён Филиппович!.. Ну, Вы даёте!.. Так ведь ноги-то из чего растут? Небось не из ушей!
- Ересь! Ну, это же чистая ересь! – взорвался Лёха, - Это ж ведь доказано, что…

Однако договорить он не успел потому, как Саблин вновь вытаращил глаза и, молча, указал пальцем на «Акакия». «Акакий» лениво помахивал хвостом и на глазах мутнел седьмым аквариумом. Когда мутные внутренности контейнера стали приобретать вид двух полушарий, Вадька Иноземцев хмыкнул и констатировал,
- Ну, я ж говорил – сначала жо.., извините профессор, а потом уж всё остальное.

***

После довольно долгого всматривания в глубины Вселенной, Великий Змей, наконец, обнаружил свою потерю. А обнаружив, облегчённо вздохнул и, прикинув маршрут перемещения, – через две чёрные дыры налево и сразу же на два пальца правее квазара, он занялся сбором тревожного чемоданчика и приобретением проездного билета по кротовым норам. И так как по его наблюдениям беспризорная субстанция уже начала делиться и потихоньку расползаться, то времени на чаепитие с крендельком у него не было. Тем более что после нахождения хвоста потребуется ещё не менее пары часов на его уговоры вернуться на своё заднее место. На уговоры, потому как любая жизненная основа капризна и не терпит какого-либо насилия. От насилия она с пол-оборота заводится и тут же начинает тарахтеть о свободе воли и совести.

Когда сборы были закончены, Великий Дракон, на минутку присел на чемодан, ещё раз проверил проездные документы, после чего решительно встал и отбыл. Кода же он добрался до конечного пункта своего путешествия, оставаясь невидимым в проявленном мире, он посмотрел на свой сбежавший хвост, что резвился в липкой жиже, покачал головой и принялся за исполнение процедуры возврата.

***

Все следующие сутки профессор Саблин с коллегами были способны только на то, чтобы фиксировать изменения, происходящие в аквариумах. Из-за нервного напряжения и бессонных ночей мозги отказывались анализировать ход эксперимента. Тут уже не помогали ни крепкий кофе, что заботливо приносила в лабораторию Даша-Дашенька, ни капли чУдного профессорского коньяка, добавляемые в тот же кофе, ни шоколад, призванный питать нейроны и подчёркивать бодрящий вкус напитка.

Возбуждение достигло своего максимума, побилось в конвульсиях и тихонько сдулось. Тем временем «Акакий» демонстрировал чудеса преображения. За последние часы он отрастил вполне различимые задние лапы и даже оформился солидным брюшком, занявшим срединные контейнеры. Глядя на растущий на глазах «животик», как называла это безобразие Даша-Дашенька, Вадька Иноземцев кривился и злобно бормотал, - Биологическое образование… какое это на хрен образование. Растим кабана на свою голову. Помяните моё слово – скоро он нас тут всех обожрёт, при таком-то брюхе…

Услыхав это ворчание, профессор с силой потёр усталые глаза и распорядился,
- Значит так! Я сейчас вызываю смену, а мы втроём отправляемся по домам. Спасть. Иначе мы тут совсем отупеем, и проку от нас никакого не будет.
А предвидя возражения, сказал уже более строго,
- Спать! А завтра примемся за молекулярный анализ.

***

Придя домой, Семён Филиппович, не раздеваясь, бухнулся на диван и через минуту уже крепко спал. А через две минуты он оказался зрителем своего собственного сна. Картинка сновидения была, прямо скажем, необычна. В ней здоровенная огненная зверюга, имеющая вид куцехвостого Дракона, мирно беседовала с хвостом «Акакия», призывая вернутся его на своё должное место. Змей пребывал в терпеливой меланхолии и неспешно увещевал егозящий отросток.
- Ну, ты пойми, твои усилия не доставят тебе никакого удовольствия. Я прекрасно понимаю, что тебе хочется с ними поиграть. Но всё это кончится тем, что ты их испугаешь, превратившись в какого-нибудь саблезубого носорога. Да и тебе самому будет с ними не интересно.
- Почему? – спросил хвост, не переставая вилять.

- Ну, наверное, потому, что они слишком заняты собой и все свои дела начинают с середины, а оттого оторваны от основ. Вследствие чего они всё время пытаются слепить из ничего – нечто…
Ты выбрал неправильный для игры мир. Этот мир похож на большую комиссионку, где каждый примеряет на себя что-то с «чужого плеча». Да и сами они, можно сказать, с «чужого плеча». Они не могут проявиться во Вселенной самостоятельно, для этого им обязательно нужны их матери и отцы. У них нет потенциала саморождения. И тебе с ними будет скучно.
- Почему?

- Ну, вот опять – почему? Да потому, что они не способны оценить красоту твоей игры. И это вовсе не от того, что они глупы. Вовсе нет… они выбрали свой путь и идут по нему, не вникая в суть основ. Они понаписали для себя же самих кучу странных книг да ими же и обчитались. Вот так обчитанными и ходят. И скажи на милость, как «комиссионное» обчитанное существо может играть с тобой в твои игры?

Не услышав ответа, Змей хмыкнул и, подняв указующий коготь, добавил,
- И потом… им даже был дан катализатор перехода в лучистое состояние, небезызвестный тебе – «Джет-Сигма», который они назвали любовью. И знаешь, что они с ним сделали? Они занесли его в свои странные книжки и назначили ему статус болезни…

***

На следующее утро профессор Саблин, чисто выбритый и отдохнувший, быстрым шагом вошёл в лабораторию. Он даже не посмотрел в сторону «Акакия», зная наверняка, что никакого «Акакия» там нет… да и никогда не было. Он сел за свой стол и уже теперь взглянул на своих сотрудников. Те, увидев настроение начальника, молчали, и не сообщали ему дурную весть лишь потому, что были уверены – он всё и так знает.

Когда напряжение немного спало, двое – Лёшка Хвостов и Даша-Дашенька стали о чем-то перешёптываться, спрятавшись за аквариумами. Вадька, стоя у окна и опершись задом о подоконник, исподлобья следил за их беседой. А сам профессор продолжал сидеть за столом и, глядя на «дохлую» резиновую колбасу, приделанную к седьмому контейнеру, барабанил пальцами по столешнице.

После чего он глубоко вздохнул, пододвинул к себе «книжку» эксперимента и, пробубнив, - Что ж так всё косовато-то в нашей комиссионке? Ведь всё… всё ж через жо.., - зачеркнул на обложке название «Жив-Чик» и надписал сверху – «Катализатор «Джет-Сигма».