Туман чужой религии запутался и гремел собственной пустотой даже в самом себе. Его рваная вата прилипла не только к воспаленным мозгам, но и заботливо приложена на сквозняк не закрывающейся души.
Нет, я понял, что васильки никогда не могут расти рядом с эвкалиптами. А эвкалипты всегда сдирают с себя кору тогда, когда нет васильков. Почему у меня для тебя опять не хватает тех слов, которые я хотел тебе сказать и, которые опять остались только во мне. Я знаю, что молюсь не тому богу, но мой бог - ты. Все народы знают своих богов и добросовестно веруют. Но я не народ, но ты мой Бог, и я верую как целый народ. Для тебя мне опять хочется вывернуться собственной откровенностью , как стянутый с усталой ноги носок. Но и этого мне мало. Мне хочется быть не только с тобой, но и в тебе.
Сколько раз я хотел прокричать из своего тумана ясную молитву той женщине, от которой я хотел почему-то убежать. Но молитва упиралась в плотно сжатые зубы. И всегда слышался только надрывный стон стиснутого судорогой горла.
Всегда, даже когда умру, все равно я буду тебе говорить свою собственную молитву. Через стиснутые зубы из-под земли ты услышишь то, что не смог объяснить мой тяжелый язык, во что не смог поверить, хотя только об этом и мечтал. И знаю, что прорезанные синеглазые лепестки васильков всегда поддержат сдернутую лохматую кожу эвкалиптов.
Мне кажется, что всегда невероятность собственных желаний хочет уместиться в тесноте произнесенных слов. А потом..., а потом, чтобы нас поняли. Но личные страдания должны быть осознаны, "переварены" только тобой самим. Как можно уместить величну собственных переживаний в формат много раз произнесенных слов? Но я пытаюсь, чтобы слов было мало, а стало тесно чистому познанию и переживанию. Спасибо.