Я увидел её среди всей кутерьмы, беготни и шума услаждающих дней, в числе миллиона до сих пор наблюдавшихся лиц. И она почему-то стояла одна. (Невообразимая редкость, вероятней всего исключение!) Одна-одинёхонька! – как берёзка в просторной степи, обособленная от сует и присутствия других живущих существ и растений. В том громадном, пространственном холле их «Избы-читальни», средь снующих по-своему пар. Я запомнил мгновенья той встречи, доверительный блеск тех источенных глаз, с неразъяснимой доселе зажимистой как бы невинно-повинной полуулыбкой, переплетающейся с непосредственной её простотой. И уверуй, дружище! что уж оный хмелящий коктейль никогда не забуду.
А стояла она у гардеробной (изложить невозможно в словах) как изящная статуя, безупречная в своём облике чистом – как себе и пытался в ожидании встречи её представлять. Вся изысканная! преисполненная величьем и кротостью, но отнюдь – нет, ни капли, ничуть не смущаясь. Как я понял тогда – ибо не было в ней предрассудков и ложного чванства. То была молодая, восхитительно-распрекрасная барышня, и всего-то чуть-чуть (лишь легчайшим налётом) припорошенная напряжённостью предстоящего нам разговора. Я не ведал, о чём будет суть, но друзья настояли, утверждая, что – «это Любовь и Судьба. А коль веришь в перст Божий, так и жди – чем тебе подытожит».
Помню я тот пронзительный взгляд, лишь вступил только в холл, где назначено было свидание и назначено именно ею. Тот особенный взгляд, да не то что бы там в мою сторону, а конкретно мне пущенный в недра. Он тогда отразился безвестною рябью волненья и дрожи, отбивая мне в сердце гремучую дробь. Вся застывшая, глядя прямо, нет, не так что б прикрывшись от чьих-то суждений, а взирая взволнованно, пристально, точно что-то припомнив, словно что-то заранее зная, и теперь ожидала свершения.
Абсурдное, вместе с тем утончённое ощущение овладело моим средоточием, будто б особу я эту откуда-то знаю. Да и больше того! Будто меж нами живёт стародавняя тайна (лишь известная нам). Или мне показалось? И какая быть может там тайна?! Вперив издали пытливо-несдержанный взор, преисполненный где-то аффектом, и, конечно ж, пытаясь расставить по полочкам в ряд рассужденья, я всё шёл к ней и шёл. Но ведь чем-то мне очень знакомым, пусть пронизанным свежестью, вдруг повеяло в душу мою от обличья девицы. И с чего б это вдруг?! – в закоулках рассудка оживилось сомнение. Но и тут же ответ был подчёркнут моим перестуком чеканных шагов. Чётче вглядываясь, замедляя чуть ход и не веря глазам, подсознательно в дебрях нейронов всколыхнулась спонтанная мысль: «Так ведь это ж она! Вот так встреча!!!» Тут же здравый рассудок вскричал, вереща, что есть мочи: «Старина, ой, опомнись! Не вдыхай в своё сердце прокол».
Я тогда остерёгся заметы, разделившись внутри на два лагеря (неприступных взаимностью свойств) антагонизма. И покуда я шёл (раздираемый противоречиями), напрягаясь до рези в башке, вспоминал, – где же раньше её мог я видеть? И ведь видел. Да боле того, был знаком и не то что бы просто знаком, но и дружен. А дальше … в тупиковых проулках памяти отголоском конкретным мне вылилось, что однажды (да! было дело) да! знавал я её и допрежде, был покудова вздорным юнцом. В ту советскую эру, только-только окончивши школу, проживая в родительском гнёздышке.
– «И ведь это ж она! Хоть не может и быть, но всё ж таки Яна?! Тридцать с гаком, а она всё такая же» … – вдруг воскликнул во мне громко первый.
– «Да она ли? возможно ли это? Здесь, в том ранешнем облике?! Нет, уж это навряд ли» … – злоехидно хмыкнул второй.
– «Дак ведь копия! Что же это такое? Псевдореминисценция, дежавю … наваждение?!» – возбуждённо настаивал первый. – На кой ляд балаболить, коли сам непредвиденно туточки.
О! да разве ж я мог бы её позабыть???»
Ковыряясь в пережитом и терзая нещадно кэш-память – окунаюсь в блаженство прошедших деньков. И заметьте, воспроизвёлся приятный сюжетик.
Сдав выпускные экзамены, мы, жизнерадостные, с дружком Муратиком совершали предвечерний променад в поисках амурных приключений. Забавляясь беседой, мы неспешно брели привычным курсом на танцы. Тут-то вдруг и заслышали тот журчащий девический смех. Обратили внимание.
В сквере.
В беседке.
По правую руку Промышленного проезда.
В тени вековых тополей, в окружении одноподъездных девятиэтажных жилых домов, развлекались каляканьем молодые прелестницы. Два сочных наливных персика отнюдь не тронутых червоточинкой. А вернее – два светлых чистейших ангела.
Это были девчонки, тока-только вчера созреванием обращённые в девушек. Девчонки, с мечтами взрослеющих дев, но ещё под призором родителей. По невинной привычке, чисто по-детски, проводившие времечко возле дома, звонко так хохоча, беззаботно воркуя, что мы, ветрогоны, кинулись к ним засвидетельствовать почтение с надеждой, что нас не прогонят.
Познакомившись, мы сдружились.
Одну, как сейчас точно помню, величали Настасьей, а другую красавицу Яной. Моей, могла быть единственно Яна. В этот дивнейший вечер мы забыли про танцы, ибо так неуёмно провели безраздельное время, что никак не учли – не заметили! – как окликнула Янина мама и, пришёл момент расставания. И тяжёлым казалось оно, и таким нежеланным … но ещё неподъёмней казались пересуды о будущей встрече.
Им было всего по тринадцать.
Ну да ладно о том! – это лишь сокрушения прошлым.
Я как раз подошёл к той сударыне и предстал перед нею как вкопанный, любопытством пронзённый, нерешительно молвил с оглядкой:
– Здравствуйте. Вы – Снежана? Я – Геннадий. Мне передали ваше приглашение. Ничего не объясняя. Передали лишь время, и место сей встречи. Вот я и здесь. Надеюсь, что я не ошибся.
Девица, пристально вглядываясь и неторопливо подав мне прелестную ручку, приклонила слегка головку и с милой печальной улыбкой заговорила:
– Простите это вероломство,
что навязалась на знакомство,
коль помешала шедшим планам …
Вы не ошиблись. Я – Снежана.
Я вас люблю – и это прежде,
допрежь всего вам надо знать.
Конечно, трудно вдруг понять,
вот так поверить! Но в надежде
ищу на пике испытанья
исход достойный ожиданья.
Я знаю, знаю, что всё это
звучит и глупо и нелепо.
Быть может, в краешке души
мой вздор вас грустно насмешит?
Ей-богу, я пришла незвано …
Но как бы не звучало странно:
вот перед вами я стаю
и умолять не устаю
о снисхождении ко мне.
Я уверяю (и поверьте!)
меня спасала в круговерти
мечта об этом самом дне.
Она остановила свою молвь, предположительно, чисто для приличия, чтобы не показаться излишне говорливой. Явно давая возможность высказаться мне. Но я промолчал, ибо не ведал пока – чего говорить, а пустословить не хотелось. Да и любые слова с моей стороны, как мне показалось, были бы доколе неуместными. Она, выждав разумную паузу, грациозно овладев ситуацией, бесцеремонно, но и без излишеств, взяв мою руку в свою, невероятным образом выправив неуклюжесть положения, с простотой королевы направила нас к выходу и заговорила далее:
– Я долго мыслила о встрече:
из года в год; и в день и в ночь …
(не зная как, всё выйдет вточь),
но подготовилася к речи.
И всё равно сейчас пред вами
веду слог шаткими устами;
душа трясётся, сердце скачет!
ну, посудите – как иначе?
Коль каждый миг, и каждый час
пусть в отдалении от вас
(нарочно ль, думая, прилучно) –
была я с вами неразлучна!
И изнывая в тишине,
но с вами быв наедине
не раз шептала вам признанье
в любви моей как заклинанье.
Поймите … – красотка внезапно остановилась и, взволнованно посмотрев мне в глаза, как бы застыдившись собственной прямоты, однако справившись со своей секундной слабостью, заговорила дальше:
– … точно я не знала,
когда случится этот день,
(но день был рядом будто тень)
и терпеливо ожидала.
Нет! Не подумайте в смятенье,
что будто б я – не в норме. Нет!
Уверю вас, вот мой ответ:
(вспять тридцать лет; в то воскресенье)
мне было в ночь дано виденье.
Мы разговаривали с вами,
но безголосыми словами.
Тут девушка снова остановилась, пряча куда-то внутрь себя свой взгляд … мгновение! и опять пошла, увлекая меня за собой, но я увидел, как по её щеке покатилась крупная слеза. Ох, как она сейчас мне напоминала ту Яну, ту молоденькую прелестницу с родной планеты Земля и не только внешне, но и манерой держаться, движениями, жестами … Мне даже иногда чудилось, что это всё-таки она и есть, только вот говорила стихотворным ямбом.
Между тем признавшаяся в любви Снежана настойчиво вещала:
– Вы обещали, что придёте –
чтоб я ждала, что вы найдёте.
Мы пели вместе с вами песни –
и я не слышала чудесней!
Вы не поверите, но верно:
мы были так прикосновенны,
так наяву, так ощутимы …
гляделось всё неотвратимым.
Я вашим грезилась дыханьем
и ваших рук благоуханьем,
шутили резво, веселились
и разошлись, но … не простились.
С той самой ночи в сердце сладко
остались вы святой закладкой.
Всего лишь сон поведал мне:
о вас (мой друг) и этом дне.
Но как бы ни был он смешон
с того, что был порукой он,
как говорят у вас «постфактум»,
он оказался всё же фактом.
Она говорила – не останавливаясь. Я не перебивал, а мы тем временем уже вышли из «Избы-читальни» и теперь шли рука об руку вдоль аллеи к парку. Кругом били фонтаны, где-то ненавязчиво играла музыка. Люди, казалось, не обращали на нас внимания. Здесь же беззаботно бегали дети. Тут же кучей-малой воркуя, (почти такие же, как у нас) копошились голуби. Такое впечатление, будто бы эти птицы во всех мирах близки и благосклонны к людям. Снежана всю дорогу держа податливой рукой мою ладонь, говорила и говорила: не то торопливо, не то взволнованно.
– Я вас ждала … ну, что же пусть
сей довод мал – почти, что пуст.
Вдруг скажет кто-то не любя:
«Дурацкий сон! Прям, скажем, мило …
всего ль мираж? А возомнила!
Да мало ль кто – что для себя –
придумать может ради блажи».
И я не стану спорить даже,
коль не полюбите меня.
Снежана встала, я тоже растерянно остановился. Она взялась другой рукой за мою вторую свободную руку, потянула её к себе, слегка повернулась гибким станом, и мы оказались теперь лицом к лицу. Я был не намного выше её ростом, и наши взгляды встретились. Она пытливо всматривалась в мои глаза. И я вдруг вразумел, что она просто-напросто сейчас читает мои мысли. Я это понял оттого, что она вдруг немного погодя радостно улыбнулась и, чуточку отшатнувшись от меня, премило хохотнув, проделала великолепное па.
О да – её улыбка! Это просто нечто. Я был очарован. Пьяняще очарован. Как она была мила. Как пластична. Как женственна. Как божественно выразительна! Конечно же, о том, что она была необычайно красива я не стану зараз распространяться, ибо ясное дело – в один из дней уже был когда-то в прошлом влюблён именно в эту девическую беспорочную внешность. Мне стало необычайно забавно лишь толечко всего-навсего от единой мыслишки – да как это она могла ещё сомневаться в том, что кто-то её может или не может полюбить? Это величайшая беспочвенность суждения! Да я уже был на «седьмом небе»! И честно говоря, мне стало неловко, будто бы я ненароком вспомнил, что забыл надеть сегодня трусы (простите, за плоское сравнение! но именно оно в самый раз)… и Снежана к моей стыдобе об этом прочитала в моих глазах.
Как бы то ни было – она продолжила дальше:
– Я полагаю, в полной мере,
а вы, должно, уразумели
за это время, что здесь были
(я допускаю, и открыли)
по всем навязчивым приметам
столь очевидную замету.
Что с первого рожденья дня,
в кругу всего земного шара,
у нас, у каждого есть пара –
одна, на все века дана …
и не было лишь у меня.
Блуждая, день тут ото дня
все сорок лет я здесь одна
ходила будто бы слепая,
в разлуке вас лишь ожидая.
Я призадумалась о том
и долго мыслила потом,
и понадеялась с песчинку:
всё увязав с тем самым сном –
пусть жизнь мираж, пускай, фантом!
Но я дождусь ту половинку …
Теперь мы стояли лицом к лицу. Снежана нежно положила мне руку на грудь и в глубокой печали опустила очи. Она вслух размышляла:
– Что рассуждать сейчас без проку?
К чему блуждать умом далёко?
Я тяжко без тебя жила
и только лишь теперь нашла.
И вот нашла ли? Я не знаю,
слова остались за тобой …
Своей истерзанной душой
в сей миг ответ лишь ожидаю.
Снежана умолкла. (Я слушал каждое её движение). И снова мы стояли глядя друг другу в глаза, как прошлый раз. И разум мой был светел, и я чувствовал её дыханье – такое лёгкое, нежнейшее дыхание. Меня пьянила сама мысль, что и я, наконец, нашёл свою половинку, и мы будем жить долго и счастливо.