Обитель Пегаса - 4

Втроём, мы направились в сторону города.

Едва наш альянс вышел через арку на дивное прибрежье – моему взору открылась необычайная картинища. Пляж – наподобие лебединого пера, стремительной полосой простирался до самого горизонта. Всё озираемое, напоминало разрисованный акварелью пейзаж, исполненный кистью приверженца геометрического абстракционизма. Нет, такого ты явно не увидишь на нашей Матушке-земле. Панорама была неописуемо бесподобна!

Сделав несколько шагов и, оглядевшись, я ликующе заприметил – что переливаясь на ветру, словно беспорядочно раскрашенные чертежи, ухищрённые перекрёсты совокупности лесных элементов подпирали розовое небо. Вот тут-то мне в лихой догадке и втемяшилось! – почему подсознательно у нас нереальные намерения или детские тенденции называют «розовой мечтой». Я не ведаю, почему увязал это вместе! однако вокруг всё было так сопредельно, так интимно и конгениально – что невольно впадаешь в восторженность.

О! это ласковое и величественное море. Оно уветливо навивало лёгким бризом (как радушием! как неимоверно желанной ласковостью!) избыточные наплывы чувств, отчего оживлялись допрежде омертвелые фибры души. Махонько терпкий и в то же время приязненно сочный ветерок, елейно приветствовал ненавязчивым потоком. А эти блики?! Эти отсветы, играющего солнца на бегущих волнах по лону вод? Нет! они, своей остротой и яркостью вовсе не резали глаз, нет! наоборот! умиляя востребованное сердце – укрепляли визуальность и зоркость. А вездесущие под ногами голыши?! Эта береговая галька блескуче-багряного окраса (многим смахивающая на нашу кровавую яшму) – так и притягивала меня к себе.

Я безотчётно взял одну в руки и – присмотрелся к ней.

Если не придавать значения расцветке, то – наощупь и по форме она едва ли отличалась от гальки с родной планеты, каковую я, бывало, разглядывал на пляже в Геленджике, будучи на отдыхе, средь унылых раздевалок да обветшалых лежаков и жарящихся на солнцепёке вповалку людей. Я не знаю, по какой причине (с какой целью) опустил этот диковинный камешек себе в карман. Наверно сработала банальная привычка странника?

Мои провожатые, пока мы неторопливо брели вдоль берега, вероятно уясняя мою оторопелость приобщением, не торопили мои изыскания. Между тем голосисто подхватывая друг друга, возлюбленные заливисто щебетали о своей диковинной планете.

Но в чём они так усердно пытались уверить меня – не вмещалось в моём сознании. Да разве я мог в такое поверить?! По их словам, мы находимся на планиде Земля, которая населена двумя миллиардами людей, говорящих на одном языке, имеющих одну древнюю культуру и живущих на разных континентах. На этой планете, одну треть которой занимает суша, а остальные две трети бескрайние водные просторы, кроме людей, вполне привольно обитают животные и птицы. Вода разделяет все части суши. (В принципе, как у нас.) А остальное – всё, по-другому. К примеру, вода у них, где угодно гожа для питья и вся она – оранжевого цвета. И обусловлено это – избытком в ней минерала под наименованием «Желомут» которого, (как я сам сообразил) на нашей планете нет и который, кстати, очень важен для человеческого здоровья и долголетия. Между прочим, к сведению – средняя продолжительность жизни, как мне довелось услышать, здесь больше тысячи лет.

Видя их лоск, их до наивности детскую выспренность – меня снедали сомнения. Так ли, на самом деле всё обстоит – как они мне расписывают? Мне захотелось поехидствовать, поязвить, наконец, осечь их … и – поставить на место. Почти невпопад я заговорил о наших мучительно-смертельных болезнях и – именно неизлечимых. Невзнарок спросил про медицину, поинтересовался, насколько она у них продвинута – и, как и где они лечат свои болячки и хвори?

Пииты вновь ошарашенно оглядели меня – и ответ их, «убил» меня. Они сказали, что болезнь в понимании их народа нечто иное и, что никто у них никогда физически и психически не хворает, а непредвиденные ранки и ушибы зримо без последствий заживают сами. И даже, к примеру, выяснилось, что женщины здесь – при родах вовсе не страдают. Они так же, как и наши беременные, вынашивают ребёнка девять месяцев в утробе, однако самостоятельно освобождаются от плода уже при помощи телепортации («методом изъятия») – причём абсолютно безболезненно.

Интерпретация многих слов, в частности таких как «боль» или «болезнь», с физиологической точки зрения, в уразумении жителей этой планеты давно «размылась», изначальный смысл со временем утратился, трансформировавшись – в связи с появлением нового денотата. А прежняя трактовка этаких словечек, теперь (хоть и негласно) считается пережитком прошлого. Земной шар раздирает куда как более страшное заболевание, которое словно инфекция распространяется по всему миру. А сегодня, пожалуй, уже носит характер пандемии и виной тому – упадок словесности и словесно-логического мышления. Всё это издревле почитай уничтожало человечество изнутри. Теперь эта катастрофа – всего лишь вопрос нескольких лет. Вот-вот нагрянет час – и этот процесс станет необратимым. Языковеды и общественность обеспокоены отсутствием в среде новых рождающихся поколений – умения правильно отображать чувственность в словесной формуле. А в общем, отмечается полнейшая деградация речевой передачи интимно-личностных переживаний. По сути, жители планеты практически потеряли здравый импульс жизни. Душевные терзания, колкость любовных интриг, наконец, треволнения (при их абсолютном отсутствии) здесь ценятся – значительней всего.

Стихотворная речь, как вид коммуникации, при помощи которой с рождения общаются и контактируют люди этой планеты, своей скованностью донельзя сузила лексику, и она теперь фаталически нуждается в обогащении. Но бедствует не только словарный запас речи, а и сам способ передачи информации, являясь основанием – он криком требует упрощения. И был бы неминуем апокалипсис! если бы ни сегодняшняя встреча, если бы ни этот знаменательный день. Но обо всём этом – я узнал гораздо позже.

А пока – события шли своим чередом.

Через несколько километров мы повстречали идентичную пару «умалишённых», которая, как выявилось, от нетерпенья сама намеренно вышла к нам навстречу и тоже – что проявлялось для меня на тот момент очень странным – изъяснялась в стихах. К делу будет сказано, эта новоприбывшая пара, невероятным образом узнав о моём приближении, и чуть ли не плотоядно пожирая меня глазами (словно каннибалы!), присоединилась к нам и я – ощутил себя в двойном кольце! Я перетрусил. Новоиспечённые друзья предупредили, что – «нас» скоро соберётся великое множество. (Вот тут-то отчаявшись, я и проклял происходящее во второй раз.) Пятью минутами позже, вывернув из-за косогора, широко улыбаясь, к нашей процессии присоединилась ещё одна пара, следом другая, третья и, в конце концов, мы уже очень скоро двигались шумной толпой, гомонящей рифмами на разные лады.

Мой ошалелый мозг пронзил диковинный вывод! Здешние обитатели, (видимо как в инкубаторе) где-то попарно друг для друга рождаются и потом, не разлучаясь, ходят гетерогенными парочками.

Сначала я не мог понять, каким образом сходятся поклонники – уже зная обо мне заранее. И только позже сообразил. Конечно же, им не нужны телефоны! Зачем они им?! Они переговариваются на расстоянии телепатически.

И наконец, узнал о самом главном! Я даже сейчас припоминаю о данном факте с завистливой усмешкой. Тогда опять же чисто из любопытства, я попросил у них чего-нибудь перекусить. Может бутерброд, какой завалященький? Хотя как ни странно – я не был голоден. И снова попутчики неимоверно удивились. И хором в унисон проголосили: «Для всех к питанью путь открыт – ты, разве воздухом не сыт?». И я так гадко смутился, уяснив, почему здесь нет среди животных: ни хищников, ни травоядных. Да что и говорить?! Коли у них даже денег не существует! Они не знают этого зла! Тут всё по-другому.

Кроме всего прочего меня озадачивал очевидный факт. Вот уже прошло два часа как я здесь, а я до сих пор так и не углядел никаких средств для передвижения (автомобилей, поездов … самолётов или хотя бы самокатов). Поначалу я недоумевал: неужели они так и ходят повсюду примитивно пешкодралом? И только позже выяснилось – да! они любят ходить пешком, но и заморочек в ускоренных передвижениях у них тоже нет. При надобности или экономии времени любой из них, где угодно, знает как, мгновенно создать портал и телепортироваться за считанные секунды в любую точку планеты. Погостить, повидаться и возвернуться назад.

Кстати, люди здесь проживают исключительно в собственных жилищах и жилища эти – очень похожи на наши дома. Только домики у них беспременно одноэтажные (чуть ли не принципиально!) к тому же довольно-таки простенькие, без каких-либо прибамбасов и роскошеств.

Как раз из таких строгих домиков по пути нашего следования и выходили люди, а присоединившись к нам, следовали далее.

Ах, какие они всё-таки простодушные! Как они болтливы! – эти славные двуногие существа. (Или может я шёл с сумасбродным скопищем на редкость гарных и обворожительных дегенератов, кем-то нарочно собранных в этом огромном «дурдоме»?)

Но в корне переча своим же предположениям, честно обосновывая, в этой толпе поэтов (в первую очередь) именно себя – я и чувствовал настоящим идиотом.

Инфицированный их разудалой экспансивностью, начиная во всём доверяться, я с горестью и досадой оповестил их о другой, неизмеримо менее удачливой планете Земля. С глубочайшей тоской я вкратце поведал им о планете – где родился и (всему вопреки!) провёл счастливейшие годы жизни. Оказалось, они знали о ней, слышали (хоть и многое засекречено правительством) и только не ведали и ведать не могли (по их словам), что на ней, как выявляется, обретаются такие гении вроде меня. Припоминаю, как тогда повинно признался, что всего-то значился у себя на родине мелкой сошкой. Ещё с сожалением добавил, что там и в самом деле – есть настоящие гениальнейшие индивидуумы. Но эти добряки почему-то ласково прыскали лёгким смехом, высочайше котируя мою скромность.

Ещё издалёка, тока завидев край города, заприметив его грандиозные очертания, я был необычайно очарован. О да, как это величаво и красиво! В полуденной дымке лёгкого тумана как бесконечно прекрасен был его разлёт. Как были своеобразно и превосходно сбалансированы инженерные сооружения. Предо мной предстало непросто путаное нагромождение высоченных зданий и сооружений зачастую прям-таки висящих в воздухе вопреки гравитации. Непросто дерзкая направленность ненужных дорог, эстакад и мостов, сперва взмывающих спиралеобразно в небо, а потом, безупречно прямыми путями «разлетающиеся» за горизонт … это было искусство или даже нечто большее. В антитезу природе – здесь всё, что было создано руками человека, наоборот, выпячивалось заковыристо округлым. При этом постройки были созданы с такой витиеватостью и лихостью, отчего воздвигнутое представлялось ненастоящим, скорее экзотическим или даже игрушечным.

Я с восхищением поинтересовался, – каким образом, им удаётся такое сооружать? И снова выяснилось удивительное обстоятельство. Потому как люди у них только проектируют, и то – ради самовыражения, а вот воплощением изъявленных замыслов в жизнь – уже занимаются специальные группы. Оказывается, все физические и грубые работы у них выполняют исключительно роботы «Интян» – искусственные организмы, которые выполняют и лёгкую работу как у нас, – дворники или какая иная такого рода рать, так и более сложные, более трудоёмкие проекты – уже при помощи ухищрённых сервомеханизмов. Человечество же, здесь занимается личным просветительством и (так и оставшимся для меня непонятным) творчеством.

Но дальше – ещё чудней! Как выяснилось, во всех существующих городах, которых на этой планете бесчисленное множество – никто не живёт, хоть и содержатся они в опрятности. Лично для меня такой факт показался невероятно абсурдным и абсурдным оттого, что делается так много и всё – без пользы. Там – никто не живёт (кроме обслуживающего персонала – тех самых роботов). Нет, конечно, народ собирается в подобных мегаполисах (в основном пустующих), но лишь для всеобщих и конкретных целей. Ну, или, чтобы прогуливаясь и созерцая – получать эстетическое удовольствие.

Как только мы вошли в пригород, меня тут же проворно подхватило множество обходительных рук, подхватили и понесли как героя – совершенно незнакомые, вперемешку юноши и девушки. Вокруг и сплошь, судя визуально – присутствовала одна молодёжь. И только повнимательней присмотревшись, я обратил внимание, что у иных встречалась лёгкая седина на висках.

На нашей планете, во внешности всех её жителей нередко встречаются аномалии, где-то даже уродливость: и в лицах, и в комплекциях – а здесь я не видел некрасивых или, допустим, не очень красивых. Внешне, все жители этой планеты были такими разными, но и по-своему идеальными. Вдобавок, нравственная неосквернённость наделяла этих людей какой-то ещё более совершенной красотой. И только, пожалуй, я с моим утиным носом и тяжёлой мощной челюстью, теперь представлял тут единственное исключение из правил.

Город принимал меня в свои объятия.

О! он был везде, куда не глянь: снизу, сверху, по бокам. Даже сквозь прозрачные тротуары были видны нижние городские элементы.

Мегаполис ликовал. Ибо о появлении эмиссара в моём лице уже знали все. Лавина двигалась по улице невообразимой рекой, неся меня на своих волнах как щепку, а из каждого эксклюзивного окна авантажных зданий махали приветливо руками радостные люди.

Раскрепощённые, они торжественно орали в знак приветствия – кто хором, кто в одиночку – свои крикливые интеллектуальные дифирамбы. Миряне абсолютно все, что для меня стало очевидным, разговаривали исключительно стихотворной речью, и я окончательно врубился – в чём дело. Я, наконец, пришёл к выводу, что Джонатан и Астоль, и их сотоварищи никакие не безумцы. Выходит, любого нашего гражданина, владеющего более-менее языком – здесь ожидал бы фурор! Рифмачей просто-напросто восхищает непривычный для их слуха наш обычный, простейший говор в заурядно-истасканной на нашей планете прозе, которая им неведома и в диковинку их восприятию.

А когда меня водрузили на помост и стали единодушно упрашивать, чтобы я им что-нибудь сказал? Расчувствовавшись, я разрыдался как пьяный вдрабадан, изнывая от собственной славы. Вот она известность! Её паточный вкус. Здесь было всё: и популярность, и признание и хвала! Чего ж ещё желать??? И я плакал от триумфального счастья – упиваясь платонической любовью к себе.

Помню, яростно разговорился. Вдруг проснулся ораторский дух, окрылился красноречием. Ах, как я здорово разглагольствовал! Умеют же люди, когда входят в раж, когда слова летят от души. Я говорил, говорил … безумолчно. Всё происходило так, будто бы сам Господь вложил в мои уста надлежащие трактовку и контент. Вот она – планета вдохновения! Край – воображения и домысла! Мир – непостижимой одержимости, наития и пафоса. А короче, – обитель Пегаса.

Я им всё рассказал – что в душе накипело. Почти кричал. Но не настолько же громко – что бы меня слышал огроменный притихший город. Впрочем, угадывал! откуда-то знал, что внемлет мне – не только это море живых душ без конца и края, на этих улицах чудо-города сверху и снизу в спиралях дорог и чертогов, не токмо весь этот мегалополис (или как он ещё называется?) – а всецелый земной шар.
Прежде всего, я оповестил, что являюсь пришельцем с тёзки-планеты Земля по другую сторону света. Земля, где не всё так превосходно как здесь, на этом избалованном проспекте мироздания; Земля, где подавляющее большинство – голодные и обездоленные, где за хлеб свой насущный надлежит трудиться в поте лица и даже люди убивают друг друга за излишний достаток. Земля, где гигантская уймища людей несёт пагубу от мучительно-смертельных болезней ввиду загаженности экологии, потому как воздух там ядовит и смердящ. И всё это происходит из-за необузданной жадности кучки заводчиков-производителей наплевательски относящихся к природе ради быстрейшей наживы. Я с горестью рассказывал им о своей планете, где миром правят деньги да блага, зависть и злоба, разврат и чёрствость и ложь – и это в большинстве своём, среди прекрасных (в основной своей массе) людей, как и здешний благодушный народ.

Сколько минуло времени, я осознавал лишь отчасти. Дни смешались в колоде событий, а мы созерцали друг друга в дружелюбной желанной беседе. Я – и мириады глаз. И вот эта масса населения – этот океан людей! – начал скандировать могучим, сверхчеловеческим хором «Алькальд!» Вероятно, они кричали в голос для того, чтобы это в первую очередь слышал я. И мне было известно, к кому относились эти выкрикивания. Джонатан и Астоль ни на шаг не отлучаясь, заблаговременно оповестили меня об этом. Всюду гремело:

– Алькальд! Алькальд!
Алькальд!..

Неожиданно выкрикивания стихли, а через краткий срок, как из-под земли, невесть откуда, появился статный, седовласый, с аккуратной бородкой человек. Он почтенно подошёл и с глубоким уважением двумя руками пожал машинально протянутую ему руку и крепким голосом произнёс во всеуслышание:

– Приветствую тебя, посланник Божий!
Чтоб наш прервать анабиоз,
ты слово славное принёс,
пыл нашего стремленья, подытожив.
О, да! тебя Господь прислал, любя;
в твоём лице шлёт упованье
на новый стиль истолкованья.
Все – как один приветствуем тебя!

Казалось, всё вокруг взбурлилось, закипело, зашумело многими голосами и слилось в единую катавасию …но когда я ненароком, вознамерившись ответить, слегка повёл рукой вверх – всё разом смолкло и наступила гробовая тишь.

– Благодарю за гостеприимство этот изумительнейший народ, и лично вас, уважаемый Алькальд. – Ответил я с лёгким поклоном в знак признательности и продолжил далее, бросая уже взгляды так, чтобы дать понять, что обращаюсь ко всем обитателям планеты:

– За эти несколько дней, я вкусил сущую сладость вашего радушия и «хлебосольства», – залопотал я банальные вещи, буквально умиляясь, однако понимая нескладность и излишнюю высокопарность произносимого (по крайней мере, для наших митингов), я закончил речь благодарности бесталанной фразой, – друзья мои! я растроган и польщён небывалой теплынью доброжелательства к моей незамысловатой персоне. А главное! возымел неслыханную честь пребывать в ваших благопристойных рядах.

Поаплодировав вместе со всеми, Алькальд где-то с минуту ещё что-то славословящее проговорил в мой адрес. (Я не буду вдаваться в подробности.) Но засим он добавил, что, дескать, наслышан о нашей (на той Земле) изящной словесности и художественной литературе, а потому и обращается теперь ко мне с простым и (в то же время!) необычным настоянием. В общем, он попросил прочесть им какие-нибудь стихотворения нашего мира, а, если такое допустимо, то и свои личные. (Наверняка знал, о чём спрашивал.) При всём при том он с горячностью уверил меня, что собравшиеся почитатели русской литературы с превеликой усладой будут слушать меня – и чем больше, тем лучше. Я не имею понятия, какую он преследовал цель, но легко предугадать – что ни на есть самую благочинную.

Малость отвлекусь. Тут надобно пренепременно отрапортоваться перед читателем – что с малых лет я был увлечён хобби, и хобби это заключалось в заучивании наизусть понравившихся мне произведений разных авторов. Рассказы, поэмы, сказки … и даже отрывки из крупных романов в стихах и прозе – как современников, так и классиков. И поверьте, в стараниях обогащения собственного лексикона я с годами собрал довольно-таки неслабую коллекцию.

К делу приступил сразу с Пушкина. Озвучив имя великого русского поэта, я поначалу продекламировал на память первую главу его романа в стихах «Евгений Онегин». И уверяю, пока экстатически читал, господствовала такая тишина, что невольно мерещилось, будто бы не только слушатели промеж людей-почитателей, но и птицы, и ползущие и жужжащие насекомые, и даже дома и деревья на этой планете влюблены в изысканную поэзию. Заявляю, что сам необычайно увлёкся. Нет! даже не увлёкся, а воспылал неудержимой страстью. Захотелось, во что бы то ни стало выложиться всецело. Потому что никто так не умеет слушать, как жители этой части Солнечной системы. А вследствие того, продолжил дальше: прочитал вторую главу, третью … по завершению романа перешёл на сказки и стихотворения.

Когда наступил поздний вечер, я перекинулся на Лермонтова, а в полночь уже читал яркие и задушевные стихи Есенина … меня слушали, и чудилось, словно бездыханно. Затем перебрался к современникам. Время шло, миновала ночь, и забрезжил шёлковый рассвет. Без малейшей устали, в очередной раз, как и делал в предшествующие разы, так же, но на сей раз, объявив о себе, как об авторе стал вспоминать собственные сочинения, чем привёл их в неописуемый восторг. И что удивительно, сие удавалось тогда с необычайной лёгкостью. Всё, всё, всё, что помнил наизусть или когда-то учил, или над чем-то просто, не уча, мучительно корпел в своё время, тотчас выставил играючи на прослушивание. Никто не перебивал, а лишь глубокое безмолвие после каждой вещицы или опуса, по обыкновению перекликалось с бурными аплодисментами, переходящими в кратковременные овации. Весь этот шум тут же мигом замолкал в ожидании следующих декламаций, ибо зрители жаждали продолжения. О! я читал это в их глазах. И поверьте, моей памяти – ручаюсь! – хватило бы надолго … тем более, она так потрясающе освежилась, подкормилась питательными веществами этого дивного воздуха, что голова была светла, а память всеохватна.

Да вы только себе вообразите, они живут этим! и – это им слаще воздуха. Они могут слушать не часами, а сутками! Буквально как психопаты они черпали магическую энергию речений, идиом и словосочетаний, впитывая их, как губка воду. Здесь всё – наоборот, чем больше ворочаешь мозгами, тем сладостней и бодрее себя чувствуешь, не испытывая утомления.

И вот, как затем выяснилось, напоследок очередного своего выступления, по завершению такового, когда текущие рукоплескания умолкли, Алькальд вдруг сделал широкий жест рукой, как бы обращаясь ко всем разом, и благонамеренно проговорил:

– О, друзья! Сего чтеца
можно слушать без конца,
но позвольте настоять,
сей процесс сейчас прервать … – и тут он несколько надсадно, трошки запинаясь, тщательно подбирая слова, принуждая себя (как бы всякий из нас напрягался, сочиняя на ходу стихи) заговорил:

– Друзья! Разрешите сейчас же … безотлагательно … внести свой вклад в наше общее дело. (Я немножечко тут пару дней потренировался.) Позвольте мне выразиться в русской прозе. Очень хочется, чтобы этот величайший праздник … (а ведь это действительно праздник!) … вошёл в сердце каждого из нас … а потому для поддержания этого важного события я собираюсь сформулировать свои мысли новым порядком. И поверьте! только все мы … сообща … сможем изменить свою речь … обогатить её … преобразовать, наполнить её свежим содержанием или даже, если можно так выразиться, дыханием … – бурные овации на пару минут его речь оборвали, но Алькальд, хладнокровно выдержав паузу, снова поднял руку в знак внимания, и наступило вновь безмолвие. Он продолжил, опять с трудом выискивая слова, но уже (клянусь!) гораздо увереннее:

– Пусть эта встреча станет ярким запоминающимся событием, – говорил он, – пусть она послужит импульсом для всеобщей нашей будущей вдохновенной работы. Мы так сильно деградировали в своей ограниченности, что теперь пора обострить своё внимание на этом речевом нововведении, данном нам свыше. И да будет так! И это новшество, друзья мои, мы будем внедрять в каждого нашего жителя с малолетства, чтобы Бога, чтя, благодарить!
И я верю, что когда-то
просто, весело, богато
сможем прозой говорить.

И снова крики, хлопанье в ладоши, и только когда всё закончилось (минут через десять) я объявил, что на сегодня следует разойтись, дескать, мне надлежит поближе познакомиться с планетой, с их культурой и образом жизни.
Под бурные аплодисменты, вчетвером, мы покинули помост.

Продолжение следует ...