Марионетки (из цикла "Одержимые")

Совсем ошалели, что ли?!
Это я еду! Да, я! Это у меня в крови алкоголя больше, чем красных телец! Это на мне чужая неопознанная куртка и дырявые перчатки. Дырку прожгла сигаретой.
Это я рассекаю ночные улицы на чужом мотоцикле, нажимая только на газ! Тормоз забыт. Раз и навсегда на эту ночь тормоз – закрыт. Запрещен. И эти запреты – да! – их я устанавливаю себе сама!
В такие моменты прожигающий душу жар позволяет мне не замечать тонкие нити, прикрепленные к запястьям. Это не мое – чужое.
– Ириска! – кричит кто-то сзади. – Тормози!
Опять эти наставления со стороны! Опять чужие слова заставляют нитки на моих запястьях содрогаться в экстазе. И опять я подчиняюсь.
Потому что боль невыносимая.
Ты любишь истории? Забавные истории про идиоток вроде меня, у которых поехала крыша. Истории с мнимыми счастливыми концами.
Ну, тогда садись поудобнее, бери – что там у тебя в холодильнике? – бутылочку пива, включи расслабляющую музычку и приготовься внимать. Слушай внимательно, не упускай ни единой детали, собирай общую картинку, точно пазлы, думай над тем, как поступил бы ты на моем месте.
Когда я садилась писать эту историю, я хотела, чтобы это была добрая история. Но доброй она вряд ли получится – теперь я это ясно вижу.
Это будет грустная история. Располагайся, внимай.
*
Отец стоит надо мной, возвышается, как скала. Его суровый взгляд, напряженная шея – все это внушает мне трепет. Никого в этом мире я не презираю и не уважаю больше, чем собственного отца.
Именно он когда-то давно отправил меня учиться в интернат «для одаренных детей». Но на деле, уж поверьте мне, это оказалась настоящая психушка.
– Ирина, будь добра, выплюни жвачку, – просит меня отец и подставляет свою пепельницу – идеально чистую, для гостей. Он не курит.
Кляксой на стене позади стола растекается его тень. Такая же большая, бесформенная, внушающая ужас и отвращение, как и ее владелец.
– А теперь, слушай меня. Тебе восемнадцать. В таком возрасте рано еще выходить замуж. К тому же, неизвестно, кто он такой.
Эй, вы тоже ничего не слышали? Я да.
– Ты слишком безответственная, Ирина. Ты еще не закончила институт, не знаешь, кем ты хочешь быть в этой жизни.
– Уеду в Китай, с ног до головы покрою себя татуировками, обрежу волосы, как монашка, и…
Уж тогда ты точно перестанешь мной помыкать.
– Дочь, немедленно прекрати! Если я увижу на тебе хоть одну маленькую татуировку, ты отправишься туда, где провела все эти годы! И уж тогда заботливый папочка уже не приедет за тобой!
Он думал, что воспитает меня кроткой и послушной. Думал, там, в дурдоме, из меня сделают… как его там?.. человека. Но вместо шелковой Ириски он получил колючую Ирину. Дочери такой и врагу не пожелаешь.
Я уже выпячиваю губу – хочу было что-то сказать, но вспоминаю, что она за дверью. Там, стоит, слушает, впитывает, радуется.
Она хочет быть такой же, как я. Спит и видит мою свободу и независимость. Это она назвала меня Ириской. Она когда-то давно считала меня своим солнцем, центром вселенной.
Это она мне больше никто. Это ее восемь лет назад я пыталась удушить подушкой, но так ничего и не вышло, и меня отправили в школу для «одаренных детей», где пичкали психотропной дрянью и стегали электричеством. После такого ада все выходят оттуда покладистыми и послушными. Не было тех, кто бы не ломался.
Я такая же – сломанная. Но мне уже нечего терять.
Кривая моей жизни резко падает вниз, от одного его взгляда.
– Видела бы тебя мать, Ирина… – наконец вздыхает он.
Ага. Видела бы. Между прочим, она кончила там же, куда отослали меня, только это была не школа. И там не ломали. Там – …
*
Муж мой оказался сволочью. Обычной такой, среднестатистической. Он не знал, откуда я пришла. Не знал, что у меня мозги набекрень. Думал, я нормальная.
Мы разбежались – каждый в свой угол, и с тех пор не виделись… сколько? Много лет.
Я сделала себе татуировку – во весь позвоночник. Китайские символы, значения которых я понимать не хотела. Я обрезала себе волосы. Сама. Там нас научили всему, что может пригодиться в жизни, и только за это я им благодарна.
Я не встретила его случайно. Нигде. И это был не он.
Его я узнала, а он меня – нет.
Я едва сдерживалась, чтобы не засмеяться, когда он уже во второй раз делал мне предложение. Он верил в то, что это не я.
А это была я.
Твоя Ириска, ты не забыл?
*
Километр за километром – мы уносимся по сырому асфальту. Мы – другие, странные. Мы – сумасшедшие.
И мы обе, несмотря на то, что кажемся такими разными, похожи в одном.
Мы – марионетки.
– Ириска! – снова кричит она. – Ириска!
Мотор ее мотоцикла мощнее, но она проигрывает мне даже в этой схватке. Она – не закаленная дурдомом. Она – папина дочка. Не моя сестрица. Мою сестрицу я пыталась удушить подушкой много лет назад.
А она до сих пор хочет быть похожей на меня. В тайне от отца она отрезала себе волосы и сделала татуировку – маленькую такую, на том месте, куда отец не рискнет посмотреть. Она до сих пор пресмыкается передо мной и перед ним. Но его она не любит. Внутри себя она его ненавидит.
Я рассказываю ей каждую ночь про то место. Она прижимается ко мне своим холодным телом и слушает, впитывает, точно губка. В такие моменты она не задает лишних вопросов, сжимается.
И ей стыдно, что из-за нее я когда-то стала такой.
В былые времена все было точно так же. Это я ее всегда защищала. И перед отцом тоже.
Однажды его мать (не моя бабушка – она мне никакая не бабушка) посмотрела на меня и сказала, что я похожа на мать. Что я пойду ее дорожкой.
Тогда я не понимала, что это значит.
*
– Я хочу умереть, Ириска.
– Это почему?
– Я такая дрянь, Ириска.
– Не говори глупости.
– Отец сказал, чтобы я с тобой не общалась. Он хочет отправить меня заграницу, лишь бы подальше от тебя.
– В чем-то он прав.
– Это в чем, Ириска?
– Когда-то я пыталась тебя убить. Не забыла?
– Отец уже слишком стар.
– И все же мы подчиняемся ему.
– Да, и все же мы подчиняемся ему.
Тишина.
– Не покидай меня больше, Ириска, я прошу тебя.
Мотоциклы брошены у обочины. В озере купается круглолицая луна. Мы лежим – руки за головами. Рядом, точно два выброшенных на улицу котенка. И мысленно – только мысленно – я клянусь себе всю жизнь защищать ее.
Все мы сумасшедшие. И хотя, в отличие от меня, она не пошла маминой дорожкой, она так похожа на меня.
– Я люблю тебя, Ириска.
– Я знаю, милая.
Я знаю.