Луиза

1. Знакомство

Он ужасно не любил рано вставать. Младшая сестра Настя это знала и будила его из вредности. Вот и сегодня он проснулся оттого, что ему щекотали нос одуванчиком.
— Вить! Вставай.
«Апчхи!» — он сел в постели. Настька залилась смехом.
— Чеши к себе, а то сейчас родители проснутся, — вместо «доброго утра» сердито сказал ей Витька.
Девочка проворно скатала свою постель и ускакала, шлёпая босыми пятками по грязному полу. Она боялась темноты, боялась до крика, но родители не разрешали детям спать в одной комнате, потому что это неприлично, и Настька каждую ночь, дождавшись, пока мама с папой уснут, на цыпочках пробиралась в комнату брата и дрыхла на диванчике. Пару раз её застукали и оба раза долго ругали, но упрямая, точнее, трусливая Настька продолжала делать по-своему — даже научилась просыпаться раньше всех, чтобы вовремя удрать.
Он снова улёгся и попытался вспомнить, что снилось, но сон исчез без следа. Помнил, что про воду. И всё. Скорчил рожу Настькиной двери, встал, оделся и вылез в сад через окно. Соловьи ещё пели, и солнце блестело на мокрой листве. Он прошёлся по каменным дорожкам, глядя, как за кустами сверкает река, и решил искупаться, пока родители спят. Купаться одному, ясное дело, тоже было нельзя, и он торопливо перемахнул через забор. До реки было две минуты пути. Наплававшись, он вернулся домой — через забор же, и чуть не оглох от Настькиного вопля:
— Ви-ить!
Она выскочила из-за кустарника и показала ему что-то на вытянутых руках. Он посмотрел и поморщился: на её ладонях в пучке травы сидела чёрная птица, покрытая вшами, явно больная, а может, и издыхающая.
— Я его нашла, — шёпотом сообщила Настька. — У нас будет ручной дрозд.
— Не дрозд, — задумчиво сказал Витька. — Скорее, скворчонок... И не будет. Ты же видишь, он на ладан дышит.
— На что дышит? — не поняла сестра.
— Он больной совсем. Лучше отнеси туда, где нашла.
— Нет, я его буду лечить. Я спрошу у мамы лекарство. Мама! — и наивная Настька побежала в дом.
Ровно через пять секунд она вышла расстроенная в сопровождении матери. Мать кричала, срываясь на визг. Трепыхающегося птенца она держала за крыло.
— Хочешь заразу от него подцепить?
— Мама, ему же больно! — ревела Настька.
— Это мне больно, что у меня такие дети! А ты куда смотришь, большой дурак? Хочешь, чтобы твоя сестра умерла?
Мать бросила птенца в мусорное ведро и пошла к рукомойнику. Вымыв руки, заставила то же самое сделать Настьку и Витьку, хотя он птенца не трогал, и, ворча, ушла в дом. Витька заглянул в мусорницу. Птенец пошевелился и посмотрел на него чёрным глазом. Сестра, сопя, стояла рядом. Витька молча взял свежую газету из почтового ящика, свернул кулёк, посадил туда птенца и направился к калитке.
— Ты куда его? — спросила сестра.
— К реке. Отнесу под ивы, пусть хоть помрёт по-человечески.
«Все лучше, чем в помойном ведре», — добавил он про себя. Взрослым не понять, чем отличается ещё живой птенец от уже дохлого.
— Я с тобой.
— Валяй.
Дети шли по берегу, обходя крупные розовые камни. Они нашли уютное место у старого бревна, вынули птенца из газеты и усадили в траву. Настька сбегала к реке и принесла воды в большом лопухе, но птенец не захотел пить. Его головка склонилась набок, и глаза закрылись.
— Я хотела его вылечить...
— Лучше оставить в покое, — сказал Витька. — Пойдём искупаемся?
— Не хочу, — буркнула Настька и, заложив руки за спину, потопала домой.
А Витька посмотрел ещё раз на птенца, махнул рукой и побежал к воде. Жара стояла ужасная. На обратном пути он прихватил с собой газету и, сложив поровнее, запихнул обратно в почтовый ящик. К обеду он, разумеется, опоздал, за что и получил от мамы выговор. «Пожалей мать!» — кричала она каждый раз, когда еда остывала, и вот он сидел и хлебал холодные щи, Настька в прихожей смотрела мультики, почти касаясь носом телевизора, а родители пили чай и обсуждали какого-то дипломата, который припёрся сюда с семьей на всё лето.
Этот негодяй привез три контейнера барахла, его негодяйка-жена разгуливает вся в золоте, а в магазин за жратвой они ездят на негодяйском чёрном мерседесе. Папа, как истинный работник автосервиса, начал ругать мерседесы. «Если имеешь такие деньги — купи что-нибудь японское!» А мама, поджав губы, сказала, что лучше быть бедными, но честными. Папа воспринял это на свой счет и гневно воскликнул: «А где теперь, чёрт возьми, заработаешь?» Они поругались, мама с грохотом собрала посуду и унесла мыть во двор. Обед закончился.
После обеда Витька должен был переделать массу важных вещей: починить звёздочку на велосипеде, прикрутить новый шланг к насосу и съездить в соседнюю деревню вниз по реке, где жили Ромка и Славка. Но со звёздочкой он провозился дотемна, поэтому остальные дела пришлось перенести на завтра. О несчастном птенчике он вспомнил, уже лежа в постели. «С утра схожу, посмотрю», — засыпая, подумал он. Ему снилось море, и опять ему не дали запомнить сон. Витька стоял на палубе корабля и зачарованно смотрел на огромное морское животное, и на этом сон закончился, потому что животное вдруг оглушительно закричало маминым голосом:
— Ты мне назло это делаешь? Назло? Хочешь меня в гроб загнать?
Ещё не проснувшись окончательно, он сел в кровати. Сердце колотилось как бешеное, голова кружилась. У него до сих пор всё внутри сжималось от криков матери, хотя он был уже большой. Через секунду он понял, что случилось, и успокоился. Ничего страшного. Просто сестра проспала, и мама застукала её в Витькиной комнате. Мама кричала, а зарёванная Настя торопливо скатывала постель. Скатав, взяла в охапку и неуклюже зашлёпала к себе.
— Бессовестная!
— Она темноты боится, — зевая, сказал Витька.
— Ничего она не боится! — рассерженно возразила мать. — Она мне назло делает!
— Боится, вот и приходит.
— А у тебя что, светлее?
— Здесь она не одна.
— А какая разница? Она мне назло делает. А ты её защищаешь. Оба моей смерти хотите.
— Мам, купи ей ночник, и она перестанет тебе назло делать. Вот посмотришь.
Мама задержала на нём взгляд. Такое простое решение ей в голову не приходило. Она резко открыла занавески в его комнате, проворчала: «Мне деньги девать некуда, только вам ночники покупать», — и вышла.
До того бревна было пять минут ходу. Витька не спешил. Он знал, что застать птенчика в живых шансов почти нет. Он посмотрел на небо. Ветер гнал редкие облака. Над горизонтом летел самолёт, оглашая землю далёким гулом. Вот и ивы. Витька быстро нашёл бревно и тщательно осмотрел траву вокруг, но птенчика не увидел. Ни живого, ни мёртвого. Значит, одно из двух: либо улетел, либо съели, причем первое навряд ли. Витька начал ворошить траву в поисках следов и пристально изучать землю.
На его руку легла тень. Он поднял глаза и увидел, что по бревну идёт девочка в длинном голубом платье. Длинном в смысле чуть ниже колен. И откуда успела взяться?
— Вы что-то потеряли? — спросила она.
Голос у неё был... такой голос, с хрипотцой, обычный девчоночий фальцет, но некая неуловимая нотка придавала ему такое очарование, что Витька замер. Она смотрела на него серьёзно и ждала ответа, балансируя на бревне. Витька поднялся с земли и отряхнул штаны, чувствуя себя дураком.
— Мы с сестрой вчера оставили здесь больного птенца. А он пропал.
— Как жалко! — сказала девочка. — Вы любите животных — значит, вы добрый.
«Значит — ворона крачет» — обычно говорили друг другу дома в таких случаях, но он не рискнул нагрубить незнакомке и пробормотал что-то несуразное, и девочка тихо засмеялась. Он поймал себя на том, что рассматривает её. У неё были белокурые локоны, распущенные по плечам, и тёмно-голубые глаза. Платье на ней было из простого марлевого хлопка, но всё в голубых кружевах, отчего казалось пышным и дорогим. Тогда в моду только начали входить длинные платья для детей, и оттого оно смотрелось ещё необычней. Наряд девочки довершали белые сандалии на низком каблуке и белые носочки. Это летом-то в белых носках! В руке она держала голубую шляпку с лентой — Витька сначала подумал, что это корзина.
— Как вас зовут? — спросила девочка, и до Витьки наконец дошло, что она обращается к нему на «вы».
— Виктор, — сказал он. Представиться такой особе «Витька» или «Витёк» показалось ему неуважительным. — А... вас?
— Луиза, — ответила она.
Витька вытаращился. Это вместо того, чтобы сказать «очень приятно». Впрочем, на его месте любой бы остолбенел.
— Вообще-то полное имя Луизиана, — скромно пояснила девочка, — но я не люблю официоза. Можно я буду звать вас Витей?
— Ага, — кивнул он.
Она прошлась по бревну туда-сюда, ни разу не сорвавшись и помахивая шляпкой для баланса.
— Витя, сколько вам лет?
— Одиннадцать, — ответил он и подумал: «Надо было соврать, что двенадцать».
— И мне тоже! — обрадовалась Луиза. — Мы ровесники. А здесь ещё ребята есть? Я тут недавно и никого не знаю.
— Только мальчики, — сказал он, вспомнив Ромку и Славку. — Да и те далеко. Из девочек только моя сестра.
— Вы нас познакомите? У меня совсем нет подруг.
— Она малявка, — предупредил он.
— Это же славно! Мы будем гулять втроём.
Так и сказала: гулять, а не играть.
— Познакомлю, конечно, — согласился Витька, обдумывая, как бы это получше устроить. Приглашать домой Луизу опасно: мать, чего доброго, устроит при ней скандал, и тогда позора не оберёшься. — Приходите сюда после обеда, в три, например. И мы с Настей придём.
— Хорошо, в три! — улыбнулась Луиза и спрыгнула с бревна, и Витька увидел, что она все-таки пониже его ростом.
— Скажите, Луиза, — Витька запнулся, — а в школе вы одноклассников тоже на «вы» называете?
— Я на домашнем обучении, — сказала она, кивнула на прощанье и пошла вдоль берега вверх по реке. Её белые носочки запачкались, но она не обратила внимания. «Навряд ли сама стирает», — подумал Витька, сел на бревно и почесал затылок, силясь понять, приснилось ему это существо или нет.
Луиза. С ума сойти! Не Настя, как сейчас зовут почти всех девчонок, и не Пелагея какая-нибудь, что тоже модно, а Луиза. Да ещё в кружевах. Луизы в России лет двести назад вымерли, если верить литературе. Попадись эта Луиза Ромке и Славке, они не стали бы долго думать, а отлупили бы её, в песке бы всю извозили вместе с кружевами, чтобы знала. Правильно она сделала, что пошла вверх по реке, а не вниз. Надо её предостеречь, чтобы не шаталась тут одна.
— Лу-и-зи-а-на, — повторил он, скривившись, сбросил одежду и полез купаться. Нырять не стал, чтобы мать не вычислила его по мокрым волосам.
Витькина мама пребывала в счастливой уверенности, что её сын до сих пор ни разу в жизни не купался в реке и вообще не умеет плавать. Славкина мама пребывала в такой же уверенности, потому что Славка нарочно постригся налысо и теперь мог даже нырять. Витька ему завидовал и тоже собирался постричься, но после встречи с Луизой раздумал.



2. Светильник

Ещё с порога он услышал мамин голос и машинально сжался, но, вопреки ожиданию, мама не кричала на Настю и не ругалась с папой — она разговаривала по телефону с какой-то тёткой, и речь шла о сестре. Витька навострил уши.
— А ведь большая уже, через два года в школу — их теперь с шести берут... Да ты что? В девятом классе — и с ночником? Это ж сколько вы за свет платите? Ага, ага... Спасибо, Тань. Витьку пришлю.
Далее разговор перешёл на любимую тему деревенских женщин — помидоры. Ни картошка, ни перцы, ни цветы не пользуются таким трепетным вниманием, как помидоры, и разговор обещал быть долгим. Даже не разувшись, Витька повернулся обратно и пошёл в сарай за велосипедом. За чем придется ехать и куда, он ещё не знал, но колеса подкачать не мешало. Тут из дома выбежала Настька. Об утренних слезах она уже напрочь забыла, а о птенчике помнила.
— Ты куда ходил? К птенчику? — выпалила она.
Он кивнул, не зная, что соврать.
— Он там? В траве?
— Улетел, — ответил Витька, честно глядя ей в глаза.
— Куда улетел?
— На юг. Тут одна девочка хочет с тобой подружиться — после обеда буду вас знакомить.
Настька молча хлопала глазами.
— Ногти почисти.
— Я вчера чистила. А почему без меня ходил?
— Потому, что кончается на у, — машинально ответил он и впервые задумался, что сестре, может быть, тоже обидно слышать от всех одни грубости. — Платье одень.
— Зачем?
— Малявка ты, вот ты кто, — сказал он беззлобно и взлохматил ей волосы.
— Ничего я не малявка, — надулась она. — Сам ты маляв.
Потом он помогал маме полоть помидоры, а Настька крутилась рядом. Мама сообщила детям, что тётя Таня (не родная их тётя, а просто знакомая тётка с другого конца деревни) отдаёт им свой старый светильник, и новый покупать не нужно.
— Это чтобы ты не куролесила по ночам, — объяснила мама Настьке. — Со светом-то не будешь куролесить?
— Не буду! Вот здорово! — завопила Настька и запрыгала по грядке.
— Вить, привезёшь? Дом 24.
— Угу, — отозвался он. Как будто можно было сказать «нет».
— Отец с работы придёт, на смех вас поднимет. Удумали тоже — с фонарём спать.
— Мам, а ты в детстве темноты не боялась? — спросил Витька.
— Нет, — жёстко сказала мама. — Единственное, чего я боялась — это огорчить родителей.
После этого разговаривать стало неинтересно, и Витька закончил свою часть работы молча. Стояла жара, кусали мошки, и после прополки ему хотелось хоть немного отдохнуть в прохладной комнате, но надо было ехать за светильником. Он мог, конечно, отдохнуть и съездить после обеда, но тогда накрылась бы встреча с Луизой.
Тётя Таня жила за три километра, и поездка туда-обратно заняла минут сорок: он по дороге купил хлеб и два раза останавливался пить у колонки. Чумазый и жёваный целлофановый пакет, который ему торжественно вручила тётя Таня со словами: «Сумочку верните», он повесил на руль поверх пакета с хлебом, чтобы не разбить содержимое. Говорливая тётя Таня успела рассказать ему, что её дочка, здоровенная дылда, у которой уже есть жених, тоже боится темноты. «Эта лампочка ей не нравится, я ей купила другую. Вот и подумала, что вещь пропадает!» — так тётя Таня объяснила свою щедрость.
Витька поблагодарил её, даже не задумавшись, с чего бы это дочка-дылда отбраковала хороший новый светильник, ему и в голову не пришло развернуть и посмотреть, что там такое. Ночник он и есть ночник, пусть женщины разбираются. Ехал и радовался за сестру. Сегодня она распрощается с ночными страхами!
Пока он ездил, вернулся отец с работы — значит, сегодня опять короткий день. В последнее время короткие дни в автосервисе стали чаще, а настроение у папы — мрачнее. Мама хлопотала на кухне. Витька отдал ей пакеты и побежал в душ. До встречи оставалось чуть больше часа.
Первое, что он услышал, выйдя из душа, был громкий Настин рев.
— Бессовестная! — донёсся голос мамы. — Ты хотела ночник — вот тебе ночник! Чем ты недовольна?
— Она страшная! — проныла Настька.
Витька догадался, что что-то опять пошло наперекосяк, и со вздохом потащился в Настину комнату. Завидев брата, Настька замолчала.
— Витя, хоть ты ей скажи, — обиженно попросила мама. — Ведь правда, хороший детский светильник? — и пальцем показала на прикроватную тумбочку, куда поместили это чудо.
Одного взгляда Витьке хватило, чтобы понять, почему светильник «она» и почему тёть-Танина дочка от него отказалась. И он, против воли, начал хохотать.
— Прекрати паясничать, — рассердилась мама.
А Витька, не в силах сдержаться, хохотал все громче. На тумбочке красовалась большая, сантиметров тридцать в высоту, глиняная фигурка сидящей кошки с лампочкой внутри, сделанная вполне реалистично. Вытянув шею, зверюга пристально смотрела вперед, словно готовясь к прыжку, а вместо зрачков у неё зияли отверстия, сквозь которые и шёл свет. Даже днём это произведение искусства выглядело жутковато, а во что оно превратится ночью, страшно было представить.
Услышав его хохот, в комнату заглянул папа.
— Что у вас тут весёленького?
— Настюха темноты боится, — давясь от смеха, начал объяснять Витька. — А мама ей ночник подарила — смотри. Чтобы не страшно было...
— А, узнаю! Когда я пешком под стол ходил, этими кошками все универмаги были завалены. И ещё домики были стеклянные. Экое старьё... А юмор-то в чём?
Отсмеявшись, Витька вытер слёзы и миролюбиво сказал:
— Мам, пап, вы взрослые люди. Вы хоть сами-то понимаете, что это не ночник, а фильм ужасов?
— Симпатичная кошечка, — обиженно протянула мама.
— Ага, очень симпатичная, — хмыкнул Витька. — Ты бы такую кошечку к себе в спальню поставила? Представляешь: просыпаешься среди ночи, а из темноты на тебя пялятся два жёлтых глаза.
— Прекрати пороть чушь! — прикрикнул отец.
— Она правда стра-ашная, — опять захныкала Настька, глядя на кошку с непритворным ужасом. — Мам, унеси её!
— То хочу светильник, то унеси! Семь пятниц на неделе! Хочешь меня в гроб загнать?
— Я хочу не такой...
— Ты мне ещё попривередничай! — вконец рассердилась мама. — Неблагодарная свинья.
— У тебя в спальне будет стоять этот светильник, и точка, — назидательно сказал папа. — Дарёному коню в зубы не смотрят.
— Коту, — проворчал Витька.
— Так, мне надоел этот цирк. Мила, мы будем сегодня обедать?
Мама объявила Настьку бессовестной и позвала всех на кухню. За столом родители мгновенно забыли о дьявольском ночнике и стали обсуждать ремонт. Бессовестная Настька насупленно молчала, а мама, стараясь затолкать в неё побольше манной каши, горячо доказывала отцу, что глиняная штукатурка гораздо лучше гипсокартона. Витька тоже молчал, хотя от манной каши уже два года как был освобождён.
До назначенной встречи оставался час. До встречи с Луизианой... Как она выразилась? Он не утерпел и заглянул в словарь Ожегова, но про слово «официоз» было написано совсем не то, что он подумал — будто это какая-то газета. Ладно. Витька решил надеть чистую майку и причесаться поближе к трём, нашёл расчёску, положил на видное место и лёг ждать. Через десять минут в комнату вошла мама.
— Что разлёгся? А сумку кто отвозить будет? — строго спросила она.
Витька, очнувшись от грёз, сел и уставился на неё.
— Какую сумку? Кому?
— Таня звонила. Она же тебя просила, как человека: сумку верните.
Витька вспомнил про пакет.
— Сейчас, что ли? А вечером нельзя?
— Она ждёт! — закричала мама, и лицо её покрылось красными пятнами. — Только о себе и думаешь, как бы на диване поваляться! А на других тебе наплевать! Лентяй несчастный, наградил бог детьми!
Витька встал и молча пошёл в коридор.
— Нормальный сын давно бы сам отвёз, а этот, пока не понукнёшь, мизинчиком не шевельнёт! — продолжала мама чуть тише.
Она аккуратно сложила грязный пакет, выжав из него воздух, и протянула Витьке. Он взял пакет двумя пальцами и вышел во двор.
— Бессовестный, — донеслось ему вслед.
Больше всего он боялся опоздать на встречу и поэтому гнал велосипед что было сил. Добравшись до дома 24, на ходу соскочил, бросил велик и подбежал к двери. Звонить и стучать пришлось больше минуты. Когда нерасторопная тётя Таня показалась на пороге, он вручил ей «сумочку», буркнув:
— Спасибо.
— Ну, как светильник? — напыщенно спросила тётя Таня. Ей явно не терпелось почувствовать себя благодетельницей. — Понравился девочке?
Витька хотел что-то сказать, но передумал и ответил:
— Понравился.
— Вот и хорошо! — расплылась тётя Таня. — Для ребенка в самый раз.
— Ага, — кивнул Витька, прыгнул на велик и был таков.
Он вернулся домой весь взмыленный, но на душ времени уже не оставалось. Наскоро сменив майку на рубашку, он плеснул в лицо водой, провёл по волосам расчёской и позвал сестру, и они, взявшись за руки, пошли к калитке.
— Куда? — осведомилась мама.
— Мы погуляем по берегу, — ответил он.
— Смотрите, не купайтесь.
— Не будем.
Витька подумал, что большинство матерей мира хотело бы, чтобы их дети прожили свою жизнь, ни разу не искупавшись в реке.
— А рубашку зачем одел?
— Майка грязная.
— На тебя не настираешься! С утра чистая была, что ты в ней, уголь, что ли, таскал? Пожалей мать!
— Я сам постираю, — сквозь зубы процедил Витька, продвигаясь к калитке.
— Как же, ты постираешь, от тебя дождёшься, ты только и знаешь, что свои удовольствия справлять, а на мать тебе наплевать, что она с утра до вечера, как прислуга...
Они вышли за калитку. Как всегда после общения с матерью, Витьке хотелось рвать и метать, и, как всегда, он сдержался. Он знал по опыту, что минут через двадцать злость сама пройдёт, а пока лучше молчать.
Но Настька молчать не могла.
— Мы куда идём?
— На берег.
— Мы будем играть?
— Угу.
— А в какие игры?
На ней было безобразное короткое платье в горох и панамка. Витька остановился и проверил у неё ногти. Почистила все-таки.
— Значит, так. Во всю глотку не орать, болтать поменьше, в носу не ковыряться. Я тебя познакомлю с новой соседкой.
— А как её зовут?
— Луиза.
— А почему?
— Потому... Потому что она принцесса.
— А у неё корона есть?
— Нету.
Так болтая, они добрели до места, где лежало бревно. Настька убедилась, что птенца нет, и быстро нашла себе занятие: делать караваи из песка.
— Извозишься опять, — недовольно пробурчал Витька.
— Не извозюсь.
Луизы не было. Витька всматривался в даль: не мелькнет ли голубое платье, но тщетно. Что, если она приходила, пока он отвозил мешок мелочной старухе, не нашла его и обиделась? Но ведь он опоздал всего на минуту-другую. Витька ходил по берегу, пинал бутылки и не знал, что подумать. Злость прошла, уступив место беспокойству. Если Луиза забыла о назначенной встрече, это не беда, с кем не бывает, но вдруг с ней что-то случилось? Жара давала о себе знать. Луиза Луизой, а ребенка нельзя долго держать на солнцепёке. Витька помог сестре долепить последний каравай и повёл её домой.
— А где принцесса Луиза? — спросила Настька, грязная с ног до головы.
— Наверно, её мама не пустила.
— А разве принцесс тоже ругают мамы?
— Мамы всех ругают. В другой раз познакомишься.
Конечно, влетело обоим за то, что Настька грязная. Витьке было до того муторно, что он огрызнулся:
— Мам, купи себе куклу, посади на шкаф, и она всегда будет чистая! Её не надо ни купать, ни пичкать манной кашей — идеальный ребёнок!
Мама начала кричать, что он хочет её смерти, и Витька спрятался в душ.



3. Ночные страхи 



Потом он час лежал на диване и предавался мрачным раздумьям. Позвонить Луизе он не мог, потому что она не оставила телефона, её адреса он тоже не знал, и эта неизвестность давила сильнее маминых упреков. Ему было бы гораздо легче знать, что Луиза на него наплевала, чем вот так ждать и мучиться.
Отец ему напомнил, что надо прикрутить шланг к насосу, и Витька, как во сне, пошёл и прикрутил, потом снова накачал колёса, которые постоянно сдувались, и собрался съездить к друзьям. Передумал, вернулся в свою комнату и попытался читать, но мысли о Луизе не давали сосредоточиться, и тогда он вытащил из нижнего ящика стола коробку с заветными вещами. Витькина комната была проходная, смежная с комнатой сестры, и обычно Настька бегала туда-сюда, но сегодня она боялась заходить к себе из-за глиняной кошки, и Витька на весь вечер был оставлен в покое. Такое случалось крайне редко, и он решил воспользоваться временем, чтобы перебрать вещи в коробке.
Последний раз он перебирал их в позапрошлом году, когда его чуть не приняли в пионеры. Мама купила ему шёлковый галстук и напутствовала сына трогательным рассказом, как принимали в пионеры её, но организация рухнула, и Витька остался просто школьником, а галстук очутился в коробке, пополнив коллекцию талисманов. «Храни, храни, — съязвил тогда папа. — Может, ещё пригодится. Вот сменится власть...»
Витька развернул галстук, свернул опять и положил на диван рядом с собой. Не очень-то и хотелось ему вступать, и к галстуку благоговения он не испытывал, но хранил его, как памятник эпохе, вещь из безвозвратно ушедшего прошлого, хранил, как хранил бы дореволюционные эполеты, если б они у него были. Во всяком случае, это был не просто лоскуток. Странное дело, доведись Витьке носить этот галстук хотя бы полгода, он бы его с наслаждением выбросил или даже сжёг, как это сделал восьмиклассник Жорик-хулиган, а так — не хотелось. Пусть лежит.
Затем он вынул Книгу, полистал немножко, понюхал — она пахла ладаном — и тоже отложил. Книга была без обложки, зато с «ятями», жёлтая от времени и почти рассыпавшаяся. Витька стащил её со склада во время сбора макулатуры и несколько раз пробовал читать, но ничего не понял — Книга была научная и чрезвычайно сложная, и хранил он её только из уважения к древнему возрасту.
Следующим экспонатом была машинка — малюсенькая блестящая модель старинного Форда, память о детстве. Ему было три года, когда он с ней играл и спрашивал папу, почему не крутятся колёса. «Заржавели», — отшутился тогда папа. Машинка была целиком отлита из пластмассы, и благодаря этому Витька ничего не смог в ней сломать. Пожалуй, это единственная его игрушка, которая выжила. Красивая вещь, можно даже поставить на полку, но тогда Настька быстро найдёт ей применение. Нет уж, пусть лучше лежит в коробке.
А вот его первая ручка, белая с синим колпачком, он ею рисовал ещё до школы. Теперь таких уже не выпускают, и правильно делают: этих ручек нормальному ребёнку хватало от силы на три дня, при малейшем нажатии они ломались пополам. Когда сломалась эта, Витька обмотал её изолентой и рисовал дальше. Он взял ручку, повозил в блокноте — надо же, пишет! Этой ручкой можно написать себе письмо из прошлого.
Ещё лежал в коробке предмет, который он трогать не стал, слишком тяжёлые воспоминания были с ним связаны — неуклюже отрезанный пучок рыже-чёрной собачьей шерсти, посаженный на клей, чтобы не рассыпался. Иногда Витька открывал заветную коробку и проводил по этому пучку пальцем, но сегодня — нет, и так нервы на взводе.
Здесь же он хранил свои карманные деньги. Уже набралось достаточно, чтобы купить новые камеры для велосипеда, но Витька знал, что это не спасёт ситуацию и покупать надо целые колёса, а на колёса ещё копить и копить. Он сложил все предметы обратно, оставив один, самый ценный. Ценный в буквальном смысле — старинные карманные часы на цепочке, доставшиеся Витьке от прадеда, которого он никогда не видел. Часы работали, но он не заводил их, боясь испортить. Считалось, что они золотые, и все родственники хором убеждали Витьку, что часы надо продать.
А Витьке часы нравились. Они помнили царские времена — стоило взять их в руку, и он словно переносился в ту эпоху. Да разве можно расстаться с такой «машиной времени»? Впрочем, любые часы немножко машина времени — они же время показывают. Надо будет записать эту мысль, причём обязательно той самой ручкой. Он открыл часы, посмотрел на циферблат — и тут ему в голову пришла ещё одна хорошая мысль.
В одиннадцать лет люди уже не верят в Бабу-ягу, но в чудеса верят. А не обладают ли эти часы волшебными свойствами? Ведь они такие старые. Нужно их завести и, когда чего-нибудь сильно ждёшь, смотреть не на свои серенькие электронные часики, а на эти часы, и наверняка дождёшься! Он очень аккуратно, с уважением к старинному механизму, поставил стрелки и завёл часы. Секундная стрелка ожила, и Витька улыбнулся. Теперь ждать известий от Луизы будет легче. Он не заметил, как наступили сумерки. Мама начала ругаться, созывая всех к ужину, и он спрятал коробку и часы в стол.
Вечером мама еле загнала Настьку спать. Несмотря на нытьё: «Боюсь, боюсь!» — ей включили кошку и закрыли дверь. Витька так и не выспался в ту ночь: сестра вопила, несколько раз выскакивала из комнаты и хныкала, что кошка шевелится.
— Ну и пусть шевелится, тебе-то что, — сонно пробормотал он. — Вот мать узнает, тогда будет тебе «шевелится»...
В конце концов он выключил ночник и минут пятнадцать объяснял на разные лады, что глиняная кошка не может шевелиться, и сидел с сестрой, пока девочка не уснула. «Хороший детский светильник» даже в выключенном виде выглядел настолько устрашающе, что Витька один раз сам дёрнулся, случайно бросив на него взгляд. Он отвернул глиняное чучело мордой к стене, чтобы оно не смотрело на спящую Настьку, и не стал закрывать дверь между комнатами.
Наутро Настька подозрительно спокойно заглатывала манную кашу, а после завтрака не галдела и не бегала по двору, а уткнулась смотреть мультики и смотрела три часа, пока кассета не кончилась. Мама была довольна такой переменой и в качестве поощрения поставила Настьке вторую кассету. Витьке такой расклад был, в принципе, тоже на руку: сестра боялась своей спальни как огня и не мешала ему читать, но его грызла смутная тревога. Что-то шло не так, а что — он не знал. Он чувствовал, что с сестрой происходит неладное, а мать упорно отказывается это видеть.
Витька посмотрел на часы — на те самые, старинные, и отметил, что про сестру думает больше, чем про Луизу. Легче от этого, впрочем, не становилось. Была одна проблема, стало две. Он помог маме на огороде, потом накачал в который раз колёса и сказал, что поедет к друзьям.
— Езжай, езжай, — разрешила мама добрым голосом и поспешно скрылась в доме.
Витька вошёл следом и стал искать ласты и плавки. По радио передали дождь, и надо было использовать оставшиеся жаркие дни. Перерыл все ящики, но не нашёл ни того, ни другого.
— Ма! Где ласты?
— А тебе зачем? — спросила мама, поджав губы.
— Ну... — он опешил от такого вопроса. — Вообще-то, плавать. А что?
— Я запрещаю тебе купаться одному.
— Я буду не один, а со Славкой и Ромкой.
— Такие же бездельники, как ты. Хочешь моей смерти? Чтобы к речке близко не подходил!
— То есть, они будут купаться, а я сидеть на берегу?
— Да! — крикнула мама. — Купаться будешь, когда всей семьёй пойдем на речку!
— Вас дождёшься, — тихо сказал Витька и вышел поскорее, пока мать не запретила вообще куда-то ехать.
Спрятала плавки и думает, что он не найдёт, в чем искупаться. Смешно! Мамы Ромки и Славки поступают точно так же, а сыночки из воды не вылезают. «А Славка еще и курит», — злорадно подумал он, крутя педали. Вот только ласты... Жаль. Когда они втроём, уставшие от плаванья, отогревались лёжа на горячем песке, Витька рассказал про светильник. Ребята сначала посмеялись, а потом задумались, как решить этот вопрос. Славка посоветовал научить сестру бросать камни в деревенских кошек — она поймёт, что живые кошки нестрашные, и перестанет бояться глиняную. А Ромка молчал-молчал, а потом сказал в сторону:
— Ну ты и дурак...
— Чё это я дурак? — обиделся Славка, но выяснилось, что дураком обозвали Витьку.
— А я чё дурак? — обиделся в свою очередь Витька.
— У тебя вроде бы руки есть, голова тоже, — охотно объяснил Ромка. — Давно бы скрутил из провода нормальный ночник. Год назад или два. Знаешь, что? Поехали ко мне в сарай, я тебе дам трансформатор.
— Поехали, — глухо отозвался Витька. Ромка был прав по всем статьям. — Как я сам не додумался...
— Да ну вас, потом съездите, — заныл Славка. — Самое речное время, а вы себе дела находите.
— Мы быстро, — пообещал Ромка. Он уже оделся.
— Не перегрейся на солнышке, — вредным голосом сказал Витька, садясь на велик.
Ему в спину полетела пробка от бутылки.
В сарае Ромка выдал ему не только трансформатор, но и крепление для лампочки, и штепсель, который вилка, и даже остаток дефицитной изоленты. Хотел снабдить Витьку и проводом, но этого добра у Витьки было достаточно.
— Спасибо, — сказал он, распихивая подарки по карманам.
— Будет гудеть, — предупредил Ромка, — правда, тихо.
— Да знаю...
На речку Витька больше не поехал, ему не терпелось сделать ночник. «Ромка молодец, — говорил себе он, — а я действительно дурак». Подумать только, все эти годы сестра могла быть избавлена от ночных страхов, если бы он чуть-чуть пошевелил мозгами. Витька до сих пор с содроганием вспоминал своё раннее детство, когда Настьки ещё не было и его укладывали спать одного в кромешной темноте. Стоило высунуть голову из-под одеяла, как изо всех углов начинали таращиться красные глаза, отовсюду раздавались странные скрипы и шорохи, а до выключателя надо было идти через всю комнату, потому что торшера или прикроватного светильника не было.
Маленький Витька очень быстро убедился, что с родителями говорить на эту тему бесполезно. Мама готова была сто раз на дню повторять: «Тебе это кажется», приучая его не верить своим глазам и ушам, а папа бодро говорил, что мальчику стыдно бояться темноты. Стыдно или не стыдно, но дошкольные годы для Витьки были прочно связаны с чёрным непреодолимым ужасом, поэтому он понимал сестру очень хорошо. Единственное, чего он не понимал — почему до взрослых не доходят такие простые вещи. Как будто сами не были детьми.



4. Тайна глиняной кошки

Витька был полон решимости и ехал во весь опор, когда вдруг увидел что-то жёлтенькое неподалёку от дома, словно второе солнышко засияло на берегу. Или очень большой одуванчик. Он ещё не успел осознать, что происходит, а ноги его уже перестали крутить педали, он потерял равновесие и чуть не упал вместе с велосипедом. За всеми треволнениями он и думать забыл о Луизе. Почему-то он ждал, что она появится опять в голубом — глупо, конечно, ведь у такой барышни наверняка целая куча нарядов. Издалека он не мог различить лица идущей девочки, но знал, что это она. Луиза. Кто ещё в деревне наденет длинное платье?
Уже узнав её, он сошёл с велосипеда и, не чуя ног под собой, приблизился. Сейчас он ей выскажет всё, что думает о людях, которые обещают прийти и не приходят. Луиза заулыбалась. Опять вся в кружевах, даже в волосах заколки с кружевами, и вместо локонов сегодня — мелкие пушистые кудряшки, и шляпка в руке новая — соломенная, с жёлтой лентой. Ишь, Мальвина выискалась.
— Привет, — сказал он, глядя исподлобья.
— Привет! Витя, как я рада, что вас нашла.
— Мы с Настей ждали тогда. Что-то случилось? — сдержанно спросил он, избегая обращения на «вы».
— Да. Меня мама посадила за рояль, и я не смогла прийти. Витя, не сердитесь на меня, пожалуйста. Я бы вам позвонила, но не знаю телефона.
Витька уже почти не сердился. Он представил, как мама снимает трубку и слышит детский голос: «А Витю можно?»... Луизе, может, и полезно будет выслушать поток грубостей, но тогда уж она точно не станет с ним водиться, а это Витьку не устраивало.
— Ничего страшного. Даже хорошо, что вы не позвонили, а то мама ругается.
— Вот такие у нас строгие мамы! — светски подытожила Луиза. — Скорей бы вырасти.— Она помолчала ровно секунду, словно дожидаясь от Витьки чего-то, а потом вроде как спохватилась и достала из кармашка микроскопический блокнот с малюсенькой ручкой. — Витя, знаете, что? Моя мама не ругается, когда мне звонят. Давайте я вам оставлю свой номер, чтобы между нами больше не было недоразумений.
— Ага, — сказал он. Сам он бы никогда в жизни не смог состряпать такую длинную фразу.
Размашистым недетским почерком она написала номер и инициал: «Л.» с чуть заметной виньеткой. Он кивнул, не зная, говорят ли в таких случаях спасибо, и с опозданием понял, чего ждала от него эта маленькая аристократка: нужно было самому попросить у неё номер, а он повёл себя как невежа.
— Я обязательно позвоню, — твёрдо сказал он, пряча листок в карман, и наткнулся рукой на тяжёлый металлический куб.
— Ой, а что это у вас в кармане? — тоном хитрой лисы спросила Луиза, лукаво улыбаясь.
Витька вспомнил, что он весь грязный, вспотевший и в песке, а из карманов торчат старые железки.
— Трансформатор. Светильник делать.
Луизе непременно нужно было знать, что за светильник, она начала расспрашивать, и он слово за слово рассказал ей про глиняную кошку и Настины страхи. К концу рассказа Луиза уже не улыбалась, и на её лице появилось незнакомое выражение.
— А почему ты просто не выбросил эту мерзость? На помойку.
— Ты мою маму не знаешь, — с легкостью перешёл на «ты» Витька, радуясь, что Луиза приняла его сторону. — Она такой шум поднимет.
— Ну и что, — фыркнула Луиза, глядя в сторону. — На меня тоже ругались, когда я отказалась прокалывать уши.
Проблемки у людей! Другие девчонки жалуются, что им запрещают носить серьги, а эта... Он машинально посмотрел на её уши. Аккуратненькие такие. Наверно, их больно прокалывать — и как девчонки терпят? Точно, боли испугалась. Луиза смотрела вдаль, повернувшись к нему самым выгодным ракурсом, и делала вид, что задумалась. Дав ему вдоволь наглядеться на свои ушки, кудряшки и ресницы, она снова улыбнулась и спросила:
— Витя, а твоя мама не будет ругаться, если ты пригласишь меня в гости?
— Не знаю. Я никого раньше не приглашал. Нет, наверное. Я спрошу.
— Вот и славно! Позвони мне сегодня вечером, и если разрешат, завтра я приду. Как раз познакомлюсь с твоей сестрёнкой.
— Хорошо, — ответил он и добавил: — Будет здорово, если придёшь. Я сказал Насте, что ты принцесса.
Луиза хихикнула. Ей нравилось быть принцессой.
— До завтра, — сказала она и пошла вдоль берега, помахивая шляпкой.
Старинные часы сработали!
Едва он переступил порог родного дома, как на него дохнуло атмосферой холода и отчуждения. Было тихо. Отец по случаю выходного читал детектив на веранде, мама, как всегда, стирала, а Настька смотрела мультики. По второму кругу. Витьке это не понравилось. Он вернулся на веранду и позвал:
— Па!
— Чего ещё.
— Ты не боишься, что Настька зрение испортит?
— Да ну, брось.
— Она с утра мультики смотрит.
— И что? Ребёнок же. — Отец не отрывал глаз от книги.
— Пап, она боится идти к себе, потому и смотрит обе кассеты по десятому разу, — чуть настойчивей сказал Витька.
— Надо третью купить. Сейчас детям лафа. В моё время видиков не было.
— Видик ни при чём, она боится этого чучела!
— Да ну. Привыкнет. Не мешай читать, у меня один выходной в неделю.
Витька развернулся и ушёл к себе. Ничего другого он и не ждал, но попытаться стоило. Выгрузил запчасти под стол, накрыл пуфиком, чтобы мать не нашла, и пошёл отмываться. Потом сходил в сарай за проводом, пассатижами и паяльником, расстелил на столе газету, вывалил запчасти и собрался уже с чувством, с толком, с расстановкой заняться производством ночника, как вдруг вспомнил, что нет лампочки. «По такому случаю можно выкрутить из фонарика», — решил Витька, выдвинул нижний ящик и застыл. Фонарик лежал на месте, но часов не было.
Чего только не передумал Витька в ту минуту. Воры? Залезли через окно и украли самое ценное. Был бы жив Чапа, он бы залаял и не пустил воров. Или это не воры, а родной отец взял и продал? Он давно намекает, что часы Витьке не нужны. Или ещё хуже: Настька взяла поиграть и заиграла. Подозревая всех, он вышел во двор, где мама развешивала бельё, и спросил:
— Ма, ко мне в комнату никто не заходил?
— Никто, — ответила мама. — Кому ты ссохся.
— Часы пропали, — объявил он. — Прадедушкины.
— Я их в верхний ящик переложила, — как ни в чем не бывало ответила мама и оглушительно хлопнула простыней.
— А зачем? — поинтересовался Витька, чувствуя, как всё в нём закипает.
— У тебя в столе разбирала и переложила.
— Разве у меня в столе беспорядок был?
— Конечно! У тебя везде беспорядок, и в столе, и в голове. А я на вас на всех одна, как служанка.
— Мам, я тебя очень прошу, — как можно спокойнее сказал Витька. — Никогда больше не разбирай в моём столе. Я сам разберу.
— Как же, разберёшь! Когда это ты сам что-нибудь делал? Только о своих удовольствиях и думаешь, нет бы спасибо сказать родителям, что вообще есть своя комната, другим детям такое и не снилось.
Мама ещё что-то говорила, но он, не слушая, уже возвращался к себе. Много чего ему хотелось сказать в ответ, но сегодня нельзя. Сегодня за ужином он будет просить разрешения пригласить Луизу в гости. Тем более что ничего плохого не случилось, мама сказала правду — часы лежали в верхнем ящике, закрытые, и спокойно тикали. Витька открыл их, посмотрел, закрыл и переложил в нижний ящик. И только после этого занялся ночником.
Провозился до самого ужина, но вещь получилась лучше магазинной. Из старого пластмассового шарика для игры в кегли он сделал плафон, закрепив его на проволоке, и теперь свет от лампочки не резал глаза, а был мягким и рассеянным. Для чего каждому ребёнку покупают кегли, Витька не знал, в них никто никогда не играет, а вот шарик пригодился. Ну и отлично! Можно выбрасывать мусор и мыть руки. День прошёл не зря.
Настьке решил пока ничего не говорить, а то ещё маме проболтается, и хана тогда новому светильнику. Как всегда, за едой разговаривали о ремонте. Мама и папа спорили, какая краска лучше, Настька с видимым отвращением поедала разогретую манную кашу с коричневыми подгорелыми ошмётками, а Витька выжидал удобный момент. Улучив паузу, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Можно, ко мне завтра в гости зайдет кое-кто?
— Ромка, что ли, со Славкой? — вскинулась мама и тут же, не давая ни секунды на возражение, на одном дыхании прокричала: — Нечего этим лоботрясам у нас делать, они тут весь дом разнесут! От них вся ихняя деревня стонет, матеря не знают, что с ними делать, я Кате звонила, она от своего Славки волком воет, криком кричит — ему тринадцати лет нет, а он уже курит! Курит! Ты тоже хочешь курильщиком заделаться? Со мной этот номер не пройдёт, я твоих дружков на порог не пущу, не надо мне, чтобы ты курить начал! Нет! Не разрешаю!
— Вообще-то, я не Ромку и Славку хотел пригласить.
— А кого? — недобро прищурилась мама. Большинство Витькиных ровесников на лето разъехались, кроме упомянутых Ромки и Славки остался один Жорик-хулиган, и мама наверняка подумала на него. Ну и зря, Витька с Жориком не водится, потому что Жорик не только курит, но ещё пьёт пиво, не стрижётся и катает на своём мотоцикле девиц.
— Одну девочку.
— О, — многозначительно протянул папа.
— А не рано ли тебе с девочками дружить? — язвительно спросила мама.
— Она не ко мне, а к нам с Настей придёт. Если вы разрешите, конечно, — терпеливо объяснил Витька.
— Что ещё за девочка? На лето к соседям, что ли, приехала? — недоверчиво спросила мама и сама же себе ответила: — Чья-нибудь племянница. Привезли из города.
— А что, пусть зайдёт, — неожиданно поддержал Витьку папа. — Посмотрим, что за чудо в перьях.
— Она не чудо в перьях, — процедил Витька, глядя в тарелку. — Она обычная девочка.
— Сколько лет? — быстро спросила мама.
— Одиннадцать.
— В пятом классе ходит, — вычислила мама.
Витька не стал говорить про домашнее обучение.
— Если можно пригласить, то я ей позвоню.
— Да можно, можно, — махнула рукой мама и понукнула Настьку, которая под шумок начала отлынивать от манной каши: — Ешь, ешь! Это полезно.
— Во сколько?
— Ну, с утра уборка, в обед помидоры... В четыре приглашай, чтоб до ужина ушла. Не сажать же её за стол.
Витька наскоро дохлебал кислые щи, буркнул: «Спасибо», и пошёл... нет, не звонить, позвонит он чуть позже, когда мама уйдёт мыть посуду, а отец включит новости, — а в свою комнату ещё раз посмотреть на светильник, да и на часы не мешало взглянуть. Подумав, вытащил часы, открыл и поставил на книжную полку, за стекло. Настька сюда не долезет, зато теперь можно смотреть на них, сколько угодно. И ждать Луизу.
Из телевизора на весь дом загрохотала отвратительная музыкальная заставка новостей, и Витька пошёл в прихожую звонить. С замиранием сердца набрал заветный номер по бумажке и приготовился услышать что угодно — грубость, нравоучения, но никак не то, что услышал на самом деле.
— Я слушаю, — медленно и жеманно произнёс детский голосок, но не Луизин. Это был тоненький, цыплячий голос совсем маленького ребёнка, и Витька растерялся. «Маму позови», — хотел он сказать, но что-то его удержало.
— Здравствуйте, а Луизу можно?
— А кто её спрашивает? — строго пропищал цыплячий голос.
«Ого», — подумал Витька и назвался.
— Ждите, я сейчас её приглашу, — высокомерно велел цыплячий голос, и Витька подивился, как легко его обладатель справляется с буквой «р».
В трубке зашуршало.
— Алё, — услышал он знакомый фальцет с хрипотцой.
— Привет, это Витя.
— Привет.
— Разрешили. Приходи завтра в четыре.
— Здорово, — обрадовалась Луиза. — Я приду. Как дела у Насти?
У Витьки мигом испортилось настроение.
— Погано, — ответил он. Едва сдержался, чтобы не сказать покрепче. — Я сегодня самодельный светильник собрал, вечером включу.
— Какой ты молодец! — восхитилась Луиза.
Витька только хмыкнул в ответ. Луизе ведь не скажешь: «Ага, я такой!» или «Стараемся». Это вам не Ромка со Славкой. Луиза вежливо поинтересовалась, как дела у него, выразила надежду, что завтра будет хорошая погода, и попрощалась до завтра, отговорившись тем, что её зовёт мама.
— Да, до завтра, — повторил за ней Витька, подождал, пока она повесит трубку, и несколько секунд слушал гудки. Ну вот, поговорили.
Он выглянул в прихожую. Гремели новости. Настька сидела рядом с папой на диване и пустыми глазами глядела в телевизор. Теперь она так до ночи будет сидеть, пока не окосеет, а мама только рада. Все-таки взрослые с другой планеты. Ладно, сегодня посмотрим, как себя покажет новый ночник. Может быть, все проблемы будут решены. Только и делов — поработать паяльником, и прощай ночные страхи! Жаль, что папа не догадался сделать такой ночник, когда Витька был маленький.
Витьке вдруг пришло в голову, что решение любой проблемы всегда лежит на поверхности, просто люди об этом не знают, вот и маются годами, разбивая себе лбы. Мысль стоила того, чтобы её записать, но он отложил это дело на завтра, а пока взял с полки «Капитана Блада» и залёг читать. В одиннадцатом часу, когда почти уже стемнело, из-за двери донеслись крики, а затем рёв. Это погнали спать Настьку. Между прочим, раньше она укладывалась без рёва. Подарок тёти Тани сделал своё дело. Как назло, чтение пришлось прервать на самом интересном месте. Только он успел поставить книгу, как между столом и кроватью вихрем пронеслись Настька и мама, обе вопящие каждая своё.
— Боюсь!
— Бессовестная!
— Боюсь!
— Бессовестная! А ты почему ещё не спишь, балбес? Хотите меня в гроб загнать?
Вот так, и Витьке досталось за компанию. Несмотря на Настькин рёв, мама включила жуткий светильник и захлопнула за собой дверь, крикнув напоследок:
— Чтоб через минуту лежала в постели! А то выпорю!
Это была пустая угроза, и Витька, и Настька росли нелупленными, мама считала, что на ребенка надо воздействовать словом. Но сестра всё же притихла, и Витька услышал, как она возится, укладываясь в кровать.
— И тебя тоже касается! Марш в постель.
— А то выпорешь? — спросил Витька.
— Ты мне ещё пооговаривайся! Неблагодарные оба, у каждого по своей комнате, другим детям такое счастье и не снилось, а вы...
Мама не договорила, выключила свет и хлопнула дверью. Нет, сейчас никак нельзя огрызаться. Завтра Луиза придёт. Он разделся в темноте и улёгся. Выждал несколько минут, опасаясь, что мама придёт проверять, уснула ли Настька, убедился, что родители засели смотреть кино, и вскочил с кровати. Первое, что сделал — подтянул половик к порогу, закрыв щель под дверью, чтобы родители не заметили свет. Потом включил настольную лампу, вынул из-под стола самодельный ночник и пошёл к сестре.
Настька пряталась с головой под одеялом. Ну конечно, мама опять поставила глиняную кошку глазищами к кровати. Позаботилась, значит, чтобы ребёнку светлее было. Услышав шаги брата, Настька высунулась и шёпотом доложила:
— Она опять шевелится.
— А мы её сейчас выключим, чтоб не шевелилась, — с тихой злобой прошептал в ответ Витька и дёрнул штепсель. — Смотри, вот нормальный светильник.
Оранжевый шарик засиял, и по комнате разлился мягкий ровный свет. Витька аж загордился.
— Ой, какой красивый! — подпрыгнула Настька. — Ты сам сделал?
— Тихо ты! — шикнул на неё Витька. — Сам, сам. Теперь не страшно?
— Не страшно!
— Да тихо же, а то мама придёт. Дрыхни, — буркнул Витька вместо «спокойной ночи» и вернулся к себе.
Настькиного счастья хватило на пять секунд. Только он улёгся, как сестра со стуком спрыгнула на пол и пришлёпала к нему.
— Ви-ить! — замогильным шёпотом позвала Настька. — Она опять на меня смотрит.
— Я же её выключил, — простонал Витька.
— А она всё равно смотрит.
— Да ёлки-палки.
Витька встал, сходил за кошкой, поставил её в своей комнате на стол и ещё раз велел Настьке дрыхнуть. Опять улёгся и только закрыл глаза, как вспомнил о половике. Чертыхнулся, снова вылез из-под одеяла и поправил половик, чтобы мама утром не догадалась, что он включал свет.
После этого сон совсем пропал. Сейчас бы почитать, но нельзя — влетит. И он ещё долго ворочался, думая о разных вещах. Иногда его взгляд падал на зловещий чёрный силуэт, выступающий на фоне полупрозрачной занавески, и смотреть на это было весьма неприятно. Что за дурак её изобрёл? Интересно, а как она выглядит во включённом состоянии? Спать всё равно не хотелось, и Витька задумал провести эксперимент. То, что идея была плохая, он понял сразу. Света от ночника было чуть, свою руку не разглядишь, зато...
Кошка шевелилась. Прежде чем успел что-либо сообразить, он вскочил и с бормотаньем: «Чур меня, чур меня» хлопнул ладонью по клавише настольной лампы, напрочь забыв о светомаскировке. К счастью, родители были увлечены фильмом. Он стёр со лба испарину и посмотрел на «детский светильник». Чучело как чучело, стоит себе на столе и не двигается. Что за фантастика? Тут до него дошло, в чём секрет, и он обругал кошку словами, которых набрался от Ромки и Славки. Выключил и свет, и кошку, залез под одеяло и отвернулся лицом к стене.
Ведь в этом чучеле тоже есть трансформатор! А как он работает — это уж на совести производителей. Видать, не очень правильно работает. Напряжение то падает, то возрастает, поэтому лампочка внутри горит то ярче, то тусклее. С интервалом этак примерно три — четыре секунды. Малюсенькие дырки в глине — «очаровательные глазки» — как нельзя лучше подходят для демонстрации этого эффекта, создаётся впечатление, что чучело прищуривается, а отражённый свет заставляет его «шевелиться». Разумеется, при свете настольной лампы никаких эффектов не видно, они работают только в темноте.
Всё просто, никакого колдовства, но сколько нервов потрачено! Витька представил, что пришлось пережить маленькой Настьке. Тот, кто изобрёл этот светильник, похоже, не такой уж и дурак. Гад он, вот он кто. С таким же успехом мог бы сделать ночник в форме черепа. И ведь скольким детям таких кошек включают на ночь! Наверняка у этого гада своих детей нет, а чужих ему не жалко. Почему-то Витьке и в голову не пришло спрятать кошку, она так и осталась ночевать на столе.



5. Визит

Утро началось с крика. Мама пришла открывать занавески и увидела подарок тёти Тани. Не разобравшись, в чём дело, она обрушила на ещё сонного Витьку град обвинений в том смысле, что он у ребёнка последнее готов отобрать, и унесла кошку обратно в Настькину комнату. Там мама не стала кричать. Витька хорошо видел через открытую дверь, как она аккуратно поставила кошку на прежнее место, а Витькин светильник вынула из розетки. Мама вышла, прикрыла дверь и ткнула оранжевым шариком Витьке в лицо:
— Твоя работа? Хочешь пожар устроить? Хочешь нас всех уморить?
— Она боится кошки, и я...
—Ничего она не боится! А ты решил нас всех сжечь живьём! Бессовестный! Да тебя в колонию посадить надо! Всю семью убить захотел!
Она вышла, держа светильник за провод и намереваясь, видимо, выбросить его в помойку. Витька оделся, кое-как заправил кровать. Настроение было уже паршивое, а тут ещё Настька проснулась и пулей вылетела из спальни с воплями:
— Вить! Кошка обратно пришла! Я проснулась, а она сидит! И смотрит...
— Не выдумывай, — осадил её Витька. — Глина не ходит. Давай одевайся быстро, а то манная каша остынет.
У мамы была замечательная черта: она мгновенно забывала всё, что недавно сделала, поэтому Витька беспрепятственно вытащил из помойки свой ночник с оранжевым шаром и спрятал в сарае до вечера, не боясь, что мама заглянет в ведро и спросит: «Где светильник?» Мама уже не помнила, что утром хотела отправить Витьку в колонию. У неё было слишком много домашних хлопот, чтобы помнить такие мелочи. Глава семьи спозаранку уехал на работу, сын возится в сарае, дочь, наглотавшись полезной каши, смотрит мультики — значит, всё прекрасно, и есть время спокойно постирать и сварить щи. А потом нужно будет полоть помидоры, мыть полы и вытряхивать половики. Для себя у мамы не было ни секундочки. Витька это знал и видел, но не вмешивался. Понимал, что маме надо помочь, но боялся, что его опять обругают.
Ближе к трём он попросил маму одеть Настьку во что-нибудь приличное.
— Я и забыла, что к тебе эта вертихвостка придёт, — с раздражением сказала мама.
— Почему сразу вертихвостка? Ты её ещё ни разу не видела, а уже обзываешь! — возмутился Витька.
— Не защищай! Ишь, встал на защиту! Защитничек! — крикнула мама, но Настьку всё-таки оторвала от телевизора и одела.
Витька с сожалением оглядел мерзкое куцее платьишко, висящее на сестре как балахон. И кто придумал, что детские платья должны быть короткими и широкими? И стригут её каждый год тоже зря. Уродуют ребёнка, как могут. Ради чего, спрашивается? Чтобы не тратить время на косы? Такова логика взрослых. Пусть девочка будет пугалом, зато я сэкономлю пять минут в день.
Без пяти четыре он залез на сарай и начал высматривать Луизу. Вдруг опять не придёт? Мама, переживая за крышу сарая, криками согнала сына, и тогда он вышел на улицу. В пятнадцать минут пятого, изведясь ожиданием, наконец увидел на дороге Луизу и помчался встречать.
Сегодня она была в розовом.
— Привет! — запыхавшись, сказал Витька.
— Привет, — улыбнулась она.
В руке у неё был пакет — лаковый, розовый и на вид лёгкий, и Витька не знал, стоит ли помогать. Он представил, как будет смотреться с розовым пакетом, но на всякий случай спросил:
— Тебе помочь нести?
Она со смехом помотала головой. Волосы у неё были уложены опять по-новому: не локоны, не кудряшки, а что-то напоминающее пружинки, и когда она мотала головой, эти пружинки летали туда-сюда. Витьке сразу захотелось дёрнуть за одну из них, но он, конечно, сдержался. Вместо шляпки у Луизы был розовый зонтик — кстати, небо затянуло тучами.
— На этот раз я не опоздала, — с усмешкой проговорила Луиза и как бы ненароком посмотрела на свои миниатюрные часики из розового золота, отделанные мелкими алмазами.
— Ого, — не удержался Витька.
— Ты разбираешься в дорогих вещах? — удивлённо и одновременно уважительно спросила она.
— Нет, просто у меня тоже есть золотые часы.
— А почему ты их не носишь?
— Они старинные, на цепочке, дома лежат.
— Покажешь мне? Я безумно люблю антиквариат!
— Да, конечно. Проходи!
Скрипнула калитка. Чтобы попасть в свою комнату, Витьке предстояло провести Луизу через коридор и прихожую мимо мамы с папой — не лезть же с ней в окно, и он немного нервничал. В коридоре скинул сандалии и увидел, что Луиза неловко, опираясь на квёлый зонтик, пытается стоя переобуться. Табуретки для переобувания не было, и её отсутствие впервые бросилось ему в глаза. Он ощутил прилив стыда за свой дом и поспешно подал руку Луизе, а другой рукой взял розовый пакет и только сейчас заметил, что пакетов два: в одном лежало что-то с манящим фруктовым запахом, а из другого Луиза вынула розовые атласные туфельки с вышивкой и надела. За этим её и застала мама. Она вышла в прихожую, подбоченилась и громко спросила:
— Что, у нас пол, что ли, грязный? Надо в доме обувь одевать?
— Здравствуйте, — сказала Луиза, чуть опешив.
— Здравствуй, здравствуй, — пропела мама. — И чья ж ты такая?
— Мама, познакомься, это Луиза, — представил Витька.
— Кто? — изумилась мама.
— Луиза, — угрюмо повторил Витька и пожалел, что они не влезли через окно. Если Луизу доведут до слёз в его доме, это будет конец дружбе.
— Немка, что ли?
— Нет, я русская, — без тени улыбки ответила Луиза.
— Ну, проходи... Луиза.
Мама произнесла имя гостьи таким тоном, что Витька остановился как вкопанный и рявкнул:
— Мам!
Но Луиза дёрнула его за рукав и многозначительно посмотрела в глаза: не надо, мол. Они вошли в прихожую. Папа встретил Луизу более доброжелательно, даже убавил громкость телевизора, но тоже был насмешлив, сделал корявый комплимент по поводу имени и порадовался, что у Витьки появилось новое знакомство, а то он, Витька, со всякой шпаной общается. То есть, лучше Луиза, чем шпана. Луиза, изобразив подобие улыбки, протянула маме пакет со сладостями.
— Что это ты мне суешь? — недоверчиво проворчала мама.
— Это вам. Гостинец.
— Виноград, что ли? — Мама взяла пакет и понюхала. — Свежий. — она пожала плечами и бросила гостинец в холодильник. — Спасибо.
Луиза поняла, что винограда на блюдечке ей не видать, и шепнула Витьке: «Идём к тебе». Дети ушли, взрослые продолжили смотреть телевизор. До Витьки донеслись мамины слова: «Тоже мне, русская! А белая, как немка. И имя немецкое».
— Вот моя комната. Садись. Ты извини за маму. У неё всегда давление.
— У меня тоже пожилая мама, — грустно откликнулась Луиза. — Когда я родилась, ей было за сорок.
— Моей маме двадцать семь.
— Значит, сейчас ей...
— Ей сейчас двадцать семь.
Луиза уставилась на него, открыв ротик, и тихо ойкнула.
— Извини, я такая невежа... У тебя уютная комната. А где старинные часы?
Витька посмотрел на полку и чуть не выругался. Часов не было. Похоже, здесь опять наводили порядок. Он начал выдвигать ящики стола один за другим, но часов нигде не нашёл. Оставалась только заветная коробка. Неужели мама добралась и до неё? Этого недоставало для полного счастья. Плохо соображая от нахлынувшей злости, он положил коробку на диван между собой и Луизой, открыл и увидел часы. Луиза тоже их увидела.
— Ой, какие красивые! — замирающим голосом сказала она. — Витя, открой, пожалуйста!
Он молча открыл часы и дал их Луизе.
— Ой, стрелочки золотые! — тихонько взвизгнула она и поднесла часы к уху. — Тикают, — сообщила она, как великую тайну. — Я всегда мечтала о таких часах.
— Ну так забери их себе, — брякнул он.
— Спасибо, Витя, ты такой добрый! — и часы мигом очутились в Луизином кармане вместе с цепочкой, которая сама по себе стоила не меньше часов. Не стала отнекиваться хотя бы для вежливости.
В другое время он бы крепко подумал, прежде чем расстаться с часами, но сейчас настолько разозлился, что надо было сделать какую-нибудь глупость. Тарелку разбить, например. Или вот так отдать дорогую и любимую вещь.
— Рад, что понравились, — выдавил из себя Витька.
Злость начала отступать. И чёрт с ними, с часами. Раз мама всё равно перекладывает их с места на место как хочет, то пусть их вообще не будет. Луиза чуть не прыгала от радости, и Витька подумал, что сейчас она его поцелует — в кино девчонки так и делают, — но Луиза была не из кино. Вместо этого она неожиданно заявила:
— А я знаю, что это за коробка. Здесь твои сокровища. У меня тоже такая есть.
— Угу, — протянул Витька и хотел закрыть коробку, но Луиза упросила его всё ей показать.
Он неохотно начал выкладывать вещи, коротко о них рассказывая. Луиза молча кивала и только по поводу карманных денег заметила:
— Много. Мне никогда столько не дают, потому что я их безудержно трачу.
— Это за год накопилось, — сухо ответил Витька и положил деньги в блокнот.
Галстук Луиза примерила. Она повертелась в нём перед полированным шкафом, хихикнула, сделала салют и вернула помятый символ пионерии в коробку. На машину не отреагировала вообще, при виде ручки брезгливо поморщилась, Книгу попыталась читать, чем насмешила и Витьку, и себя, но при виде клочка собачьей шерсти, который Витька безуспешно пытался скрыть за остальными предметами, её ребячество пропало.
— Это что? — спросила она без выражения.
— Ничего, — сказал Витька, закрыл коробку и спрятал в стол, но Луиза ждала ответа. — Это на память, — нехотя объяснил он. — От Чапы осталось.
— Чапа — это кто?
— Мой пёс. Был.
— Он умер?
— Мы его застрелили.
— Мы? Ты, что ли, стрелял?
— Папа.
— А зачем?
— Потому что Настька родилась. Чтобы микробов не было.
— И ты отстриг шерсть с него с мёртвого? — с ужасом отшатнулась Луиза.
— Нет, ещё с живого. Перед этим.
— Как ты позволил убить свою собаку? Я бы такую истерику устроила...
— Я устроил. Мне же и влетело. «Тебе собака дороже сестры!»... Спасибо хоть дали срезать шерсть.
Они помолчали. Из прихожей донеслись Настины вопли.
— А у тебя есть брат или сестра? — спросил Витька, торопясь прервать тягостное молчание.
— Нет, я у мамы одна-единственная, — посетовала Луиза. — А так бы хотелось!
Витька вспомнил о цыплячьем голосе в телефоне, но любопытствовать на эту тему не решился. Это, в конце, концов, не его дело. Может, к ним гости приходили с ребёнком.
В комнату вихрем влетела Настька, и он начал их знакомить. Луиза была сама любезность и даже подарила Насте маленькую куклу, но сестра как-то сразу оробела, перестала шуметь и на вопросы отвечала односложно.
— Покажешь мне свою комнату? — не то спросила, не то попросила Луиза, и Настька кивнула, тряхнув несуразной челкой в полголовы, ухватилась за ручку двери, упёрлась ногами в пол и с усилием открыла.
Все трое вошли. Глиняное чучело встретило их холодным взглядом пустых глазниц, но недолго ему оставалось пугать детей. Луиза начала расспрашивать Настю об игрушках, как кого зовут, и в процессе знакомства с крокодилом Кроком так натурально испугалась, что локтем сбила глиняную кошку на пол. Чудовище разбилось. Настя уставилась на осколки, выпятив губу.
— Я такая неловкая, — извиняющимся тоном проговорила Луиза.
— Так ей и надо, — обрадовалась Настька и побежала в прихожую. — Мама! Мы её разбили!
— Сейчас будет, — пообещал Витька.
— Я не нарочно, — пролепетала Луиза, делая большие глаза.
— Ага, — сказал Витька. Он ни на грош не верил, что Луиза боится его маму, но был ей благодарен за убийство светильника. По сути, слабая девочка выполнила его, дурака, работу.
Сам бы он ни в жизнь на такое не осмелился. Маму он боялся. Знал, что будет громко, и, помня подвиг Тома Сойера, приготовился взять вину на себя, но маму не интересовало, кто прав, кто виноват. Чучело ей жалко не было. Больше всего её волновали осколки, которые могли попасть с пола в глаза или коварно впиться в кожу. Орудуя совком и веником, мама кричала на всех троих, обзывая свиньями. Настька, как обычно, разревелась, Луиза стояла у стены бледная как бумага — её впервые обозвали свиньей, а мама рассказывала им, как осколки во всех вопьются, по венам доберутся до сердец, и все умрут.



6. Похолодание

«Пойдём отсюда», — сказал он Луизе, и они вышли. Мама даже не заметила, что кричит на одну Настьку. В коридоре Луиза не стала переобуваться, просто бросила свои уличные туфли в пакет, взяла зонтик и замерла перед порогом. Витька замешкался, потом понял, что она ждёт, когда он откроет перед ней дверь.
— Сейчас пойдёт дождь, — сказала Луиза.
Он словно очнулся. Они с Луизой брели вдоль реки, но почему-то не в сторону Луизиного дома, а противоположную.
— Прости.
— Ты не виноват. — Начал накрапывать дождик, и Луиза раскрыла зонт. — Прячься.
— Я иногда хочу сбежать из дома, — признался Витька.
— Сбежишь, — уверила его Луиза. — Будет семнадцать лет — и сбежишь. Поступишь в институт и будешь сам себе хозяин.
— А на тебя дома не орут?
— Орут. На всех орут. И все хотят сбежать из дома. Надо просто дотерпеть до семнадцати лет.
— Долго ждать, — вздохнул Витька.
— Долго, — согласилась Луиза. — Зато, может быть, мы с тобой вместе сбежим. Кто знает?
Он уставился на неё, но она рассмеялась, обращая всё в шутку, и он тоже рассмеялся. Редкие мелкие капли шуршали по зонту. Она рассказала ему, как её насильно обучают музыке и заставляют читать, и они гуляли, болтая о своём трудном детстве, как вдруг Витька увидел из-под розовых кружев зонта чьи-то ноги в грязных сапогах. А потом ещё одни. Обе пары сапог были ему хорошо знакомы.
После всего, что сегодня случилось, он не думал, что может случиться что-нибудь ещё хуже, поэтому беспечно пошёл с Луизой гулять вниз по реке, напрочь забыв о своих друзьях-приятелях из соседней деревни. И привёл Луизу прямо к ним в лапы. Все четверо остановились. Луиза спокойно приподняла зонтик, чтобы рассмотреть мальчишек. Дождь почти кончился. Лысый Славка поставил на землю ведро с уловом, положил удочку и вперил в Луизу нахальный взгляд. Ромка, который был без снастей, тоже заинтересовался незнакомкой.
— Так, так, Витька невестой обзавёлся? — спросил Ромка неизвестно у кого.
Добродушно так спросил. Ещё десять лет назад слова «жених и невеста» считались ругательными, и за них полагалось давать по ушам, однако у нынешнего поколения детей это была чуть ли не похвала — дескать, вы взрослые, и Витька решил не обижаться. Но тут вперёд вышел неисправимый Славка, нарочито небрежно вытащил пачку дешёвых сигарет, эффектным движением выбил одну и обратился к Луизе:
— Девочка, у тебя прикурить не найдётся?
Это был финиш. В долю секунды Витька понял, что сейчас навсегда рассорится со своими лучшими друзьями, размахнулся, шагнул к Славке, но Луиза его опередила.
— Да, пожалуйста, — по-простому, дружески произнесла она и извлекла из кружевного карманчика увесистую, совершенно мужскую зажигалку в форме патрона.
Любой пацан за такую удавился бы. Это потом зажигалки-патрончики будут лежать в каждом киоске, не представляя особой ценности, а в те годы в глухой деревне ни о чём подобном не слыхивали.
— Фига... — Славка взял диковину и хотел высечь огонь, но не знал, где верх.
Луиза со снисходительной улыбкой наблюдала, как он вертит зажигалку. «Нарочно не зажгла, — догадался Витька. — Чтобы помучился». Он понял, что драки не будет, и у него немного отлегло от сердца.
— Как её, это... — спросил мучающийся Славка.
— Дай сюда, — Луиза щёлкнула зажигалкой и опять протянула её Славке — играться. — Витя, это твои друзья? Познакомишь?
— Это Ромка, это Славка, — сквозь зубы процедил Витька. — Луиза.
На фоне зажигалки редкое имя никого уже не удивило — Луиза так Луиза. Мальчишки кивнули, исчерпав все запасы провинциальной вежливости, и начали выхватывать друг у друга зажигалку, по очереди высекая огонь. Лица у них при этом были на редкость умные.
— Очень приятно, — сказала Луиза, тоже кивнув. — Слава, а мне можно сигаретку?
Более невинного голоса Витька никогда в жизни не слышал. Два друга замерли — если они и намеревались после осмотра зажигалки приступить к хулиганским действиям, то теперь, кажется, передумали. Славка молча протянул Луизе сигарету, поджёг и зачарованно стал смотреть, как непринуждённо девочка затягивается. Это определённо была не первая её сигарета. Вот те на, подумал Витька, а Луиза продолжила беседу:
— Мне Витя о вас рассказывал. Хороший улов?
— Щуку поймал, — ответил Славка. — И мелочь.
— Щуку можно на костре приготовить, — предложила Луиза. — У нас же есть зажигалка.
— Нельзя, — угрюмо сказал Ромка. — Лесная охрана застукает — родители не расплатятся.
— Вы боитесь лесной охраны? — спросила Луиза, грациозно стряхнув пепел на коровью лепёшку.
— Я никого не боюсь, — фыркнул Славка, закурил-таки наконец свою несчастную сигарету и вернул Луизе зажигалку. — Но тут торфяники...
— И я не боюсь, — повторил за ним Ромка, — но расплачиваться-то не нам. Луиза, ты знаешь, какие сейчас штрафы за костры?
— Мой папа нас всех отмажет, — пообещала Луиза и обернулась к Витьке. — Ребята не боятся. А ты, Витя?
Витька чуть не взвыл — час от часу не легче. Только что чудом избежал драки с друзьями, так не хватало ввязаться в новую авантюру! Костры были не просто под запретом, а под строжайшим запретом, и попадись они с костром, неприятностей хватило бы надолго. И он бы ввязался, как миленький — ни один мальчик не позволит, чтобы его считали трусом, и они устроили бы поджог, и им влетело бы от лесной охраны, а заодно и от родителей — но само небо пришло к нему на помощь. В буквальном смысле. Прогремел гром, и разразился такой ливень, что о костре пришлось забыть.
— В другой раз пожар устроим, — объявил Славка. — Мокнуть неохота.
— Увидимся ещё, — тонко улыбнулась Луиза. — Кстати, Слава, у тебя есть сигареты получше? А то от этой дешёвки мне дурно.
— Мы люди деревенские, — сказал Славка. — С жениха своего тряси. Бывайте! — он подхватил свои удочки с ведёрком и припустил рысью по траве.
— Пока, народ, — попрощался Ромка и тоже удрал.
Витька вновь оказался вдвоём с Луизой под одним зонтиком. Впрочем, зонтик не спасал от косого потока воды, и оба они через минуту стали мокрые как мыши. Пышная юбочка Луизы намокла и прилипла к ногам, и атласные домашние туфли превратились неизвестно во что, но Луизу это, похоже, не волновало. Она бросила окурок, развернулась и пошла вверх по реке.
— Пойдём ко мне, переждём грозу, — позвал Витька, но как-то не очень уверенно, и от Луизы это не ускользнуло.
— Нет уж, лучше я домой, — невесело усмехнулась она. — На сегодня хватит.
— Тогда я понесу зонтик, — решительно сказал он и взялся за стальную трубку, чтобы молния попала в него, а не в Луизу, хотя страшно было до смерти.
— Пожалуйста, — легко уступила Луиза. — Держи за костяную ручку, а то вдруг молния ударит. И давай побыстрее, сейчас не до прогулок.
Он перехватил зонт, мысленно ругая себя за глупость. Вместо героизма опять получилась глупость. Так они и дошли до Луизиного дома — быстрым шагом и молча, потому что дождь шумел оглушительно.
Витька знал этот коттедж — его сдавали на лето приезжим. Снаружи он выглядел мрачно, а что там внутри, никто из ребят не знал. Из-за забора навстречу им вышли мрачные мужики в чёрном. «Не бойся, — сказала ему на ухо Луиза, — это папина охрана. Идем, переждёшь грозу у нас», но Витька помотал головой и убежал.
— Витя! Возьми зонтик! — прокричала Луиза, стараясь перекрыть шум дождя.
Он бежал, не оглядываясь. Розового зонта ему не хватало. С кружевами. Невзначай про себя отметил, что впервые слышит, как она кричит. До сих пор он слышал только её спокойный голос. Надо показать ей живую змею, чтобы услышать, как она визжит. Только вот неизвестно, кто из них завизжит — Луиза или змея.
Он-то боялся за неё, что гуляет одна, защищать её хотел, наивный! А она их всех уделала — и Славку, и Ромку, и его заодно. Дождь хлестал нещадно, громыхала гроза, а он бежал по скользкой траве и чувствовал, как в нём нарастает бешенство — настроение под стать погоде, и злиться было от чего. За один час какая-то девчонка четыре раза выставила его дураком. Даже не выставила, а аккуратно дала ему понять, что он дурак. Зажигалкой она его добила. И где такую взяла?
Мелькнула мысль, что зажигалку надо было выменять на часы, а не отдавать их просто так, но он устыдился своей меркантильности. Дело сделано, часы не вернёшь, да и не стал бы он с девочкой торговаться. Он постарался прокрасться в дом незаметно, чтобы не влетело за то, что промок. Крадучись прошёл босиком в прихожую и хотел проскользнуть в душ, но возле двери невольно задержался: родители обсуждали Луизу. Она им явно не понравилась. Затаив дыхание, он стал слушать.
— Жеманная, — сказала мама.
— Ну, никакого жеманства в ней нет, — возразил папа. — Наоборот, очень умная и хитрая маленькая бестия. Знает, как правильно держаться.
— Некрасивая, — сказала мама.
— Да, страшненькая, — согласился папа. — Типичное европейское лицо.
Этого Витька стерпеть уже не мог. Он был уверен, что Луиза красива. Наплевав на конспирацию, он влетел на кухню и бросился защищать Луизу, хотя минуту назад сердился на неё.
— Зачем вы её обзываете? Она вам ничего не сделала!
Мама швырнула в раковину тарелку, и лицо её исказилось гневом.
— Да ты хоть знаешь, с кем связался? — закричала она, срываясь на визг, и Витьке показалось, что сейчас она отвесит ему пощёчину. — Не смей больше с ней водиться! Слышал? Не смей, не смей! Мне сейчас только из-за тебя проблем не хватало!
— Мила, успокойся...
Отец мягко, но крепко взял её за плечи и с трудом увлёк, упирающуюся, в комнату. Они о чем-то говорили вполголоса, а потом отец вышел один, и по комнате распространился запах корвалола. У Витьки душа ушла в пятки: он подумал, что сейчас ему устроят разнос, но отец заговорщицки поманил его пальцем.
— Есть разговор...
Они вышли в прихожую.
— Что я опять натворил? — устало спросил Витька.
— Никогда больше не приводи в дом эту девочку. И вообще с ней поосторожнее.
— Она уголовница?
— Она дочь дипломата. Понимаешь, что это значит? Ты можешь навлечь неприятности на всю семью. Это же...
Отец назвал фамилию, и Витька сел на пол.
— И что? С ней теперь нельзя дружить?
— Можно, но держи ухо востро.
Витька хмыкнул. С Луизой и без этого надо держать ухо востро, сегодня он в этом убедился. А насчет дипломатства... Понятно, откуда зажигалка — из-за границы. Ну, Луиза, ни словом не обмолвилась!
— И когда вы о ней справки навели?
— О них вся деревня знает, кроме тебя. Постарайся не волновать маму. Будет лучше, если ты совсем прекратишь эту дружбу.
На Витьку навалилось безразличие.
— Хорошо, пап. Как скажешь. Только у меня к тебе тоже есть разговор.
— Чего стряслось?
— Глиняное чучело разбилось. Я сделал Насте другой светильник. А мама выбросила. А я хочу его починить и снова поставить. Ты маме объясни, что от него пожара не будет, и что я не хочу всю семью сжечь живьём. Ладно?
В тот вечер он успел починить светильник, прежде чем им овладела Апатия с большой буквы. Не хотелось даже есть. Ничего делать не хотелось, и он рано лёг спать, не поужинав. Сквозь сон слышал мамины крики, когда она погнала Настьку укладываться.
Проснулся посреди ночи. Наверно, папа всё-таки замолвил слово за оранжевый шарик, так как из-под Настькиной двери шёл неяркий свет. В ушах звенело, и бил озноб. В полумраке вся комната, казалось, пульсирует, становясь то огромной, то ужасающе маленькой, и он сел в постели, зажмурившись, чтобы прогнать мерзкое ощущение, но оно не проходило. Так обычно бывало во время сильной простуды. Дважды в год, весной и осенью, он болел гриппом, и тогда мама с ворчанием: «Горе моё, горюшко!» поила его аспирином. После таблетки ощущение — он не знал, как его назвать — на четыре часа оставляло в покое. «Простудился», — подумал Витька, но маму будить не хотелось — в конце концов, он уже большой и сам знает, где аптечка. Надо выпить аспирин, и противное состояние уйдёт.
Он встал, закутался в одеяло, прошлёпал босиком (не хуже Настьки) в прихожую-телевизорную и включил свет. Аптечка хранилась в этажерке на самом верху, потому что её прятали от Настьки, и Витька придвинул табуретку, стараясь не шуметь, но тихо не получилось. Слабость и головокружение сделали своё дело: табуретку он уронил, причём с грохотом, и в спальне затрещал старый диван. Досадуя на себя, Витька полез на табуретку, но тут из спальни вышел разгневанный отец.
— Ты что по ночам колобродишь? — зашипел он, и Витька спрыгнул на пол. — У матери давление, а ты ей спать не даёшь!
— Я за аспирином.
— Какой тебе аспирин, марш в постель сейчас же! Совсем совесть потерял! Соображаешь, сколько время?
Отец рассердился не на шутку, и Витька молча вернулся к себе. Когда папа злится, с ним лучше не спорить. Ремня им с Настей ещё ни разу не всыпали, но мало ли, что бывает. Это Славка и Ромка смелые, умеют ругаться с родителями, а Витька трус, он не умеет. Правда, оба друга старше его на год, и есть надежда, что Витька ещё научится скандалить. Но только не сегодня.
Витька, как был закутанный в одеяло, так и уселся в кровати, прижался к стене и сидел несколько минут, дожидаясь сам не зная чего. Может, что мама проснётся и принесет ему аспирин... Да нет, у неё у самой давление. «Эгоист. Только о себе и думаешь!» Интересно, а Луиза напоила бы его аспирином? Ему вдруг ужасно захотелось позвонить Луизе, но об этом нечего было и думать. Комната ходила ходуном. «Разболеюсь завтра, ругать будут», — подумал он. Так и заснул сидя.
Наутро от простуды не осталось и следа — только опустошение какое-то, будто потерял дорогую вещь. В принципе, так оно и было, часы упорхнули. Да и шут с ними.
Настька не бегала дрыхнуть в его комнату, самодельный ночник прижился у неё на тумбочке и маму больше не пугал. Ещё один парадокс: взрослые совсем не боятся по-настоящему страшных вещей — темноты, зубных врачей и тому подобного, зато падают в обморок при виде оранжевых шариков и тупых глиняных осколков, а из-за каких-то мифических микробов способны убить здоровую, жизнерадостную собаку. Неужели и он, Витька, станет таким же странным, когда вырастет? Тогда лучше не вырастать.
Дождь принес похолодание. Весь день Витька мёрз, вжимался с книгой в угол дивана и только к вечеру догадался попросить у мамы кофту. Мама проворчала, что в доме тепло, но кофту выдала, а к ужину сама закуталась в клетчатую старушечью шаль и закутала в костюмчик синюю от холода Настьку.
Сначала за обедом царило молчание, и это было странно и непривычно. Давясь щами, Витька впервые в жизни осознал, что они жутко кислые, и хлеб тоже кислый, и чуть не попросил вместо щей Настькиной манной каши, но не успел: мама начала его воспитывать. Шесть раз подряд она сказала ему, чтобы он не водился больше с этой девчонкой, а он кивал и соглашался. На седьмой не выдержал и вспылил:
— Да понял я, понял! Не глухой! Не буду водиться!!!
— Ты как с матерью разговариваешь! — крикнул папа, и начался скандал.
Потом мама ушла пить корвалол, Витька, не доглотав кислятину, убрался к себе, Настька подняла рёв, а папа, грохнув тарелку в раковину, включил на всю мощь телевизор. Вот и прошёл день.
Назавтра дождь утих, хотя холодно и пасмурно было по-прежнему. Приехал Ромка, кинул жёлудь в окно, и Витька вылез через забор поболтать. Сначала обо всякой ерунде болтали, об удочках и велосипедах, а потом Ромка сам перевёл разговор на Луизу.
— Девчонка эта не приходила больше?
— Не приходила. И не придёт, — угрюмо ответил Витька.
— Невелика потеря, — заметил Ромка, и Витька сразу ощетинился.
— Что, скажешь, красивая дура?
— Ни то, ни другое, — Ромка покачал головой и стал смотреть в сторону. — Не красивая и не дура. Хуже.
— Ага, дочь дипломата и потому опасна.
Витьке не понравилось, что уже третий человек назвал Луизу некрасивой.
— Не, не из-за этого, — миролюбиво сказал Ромка. — Просто она... Влипнешь ты из-за неё.
— Ты меня учить припёрся? — рассердился Витька.
— Да ладно, не злись. Светильник работает?
— Работает, — буркнул Витька.
Ромка в порядке светской беседы рассказал ему, как вчера менял розетку на кухне, не отключив электричество, и как ему за это влетело — не электротоком, а от мамы, а потом сказал, что ему надо ещё за хлебом, и уехал. Так и не поссорились.



7. Лодка

Неделя прошла без Луизы. У родителей, похоже, появились какие-то свои проблемы, о которых Витьку не информировали, и скандалы участились, а мама стала раздражительной и срывалась на детях из-за каждого пустяка, отчего на Настькином лобастом личике (её остригли почти налысо, чтобы волосы были лучше) застыло смешное выражение старческой скорби. После прогулок Витьке не хотелось возвращаться домой, и он часами сидел на берегу — иногда с удочкой, а иногда так. Похолодание закончилось, и он снова плавал тайком от матери.
Как-то раз, сидя на траве и наблюдая за мальками, он подумал: а что, если Луиза обиделась навсегда и та встреча была последней? Вполне могла обидеться. Или, наоборот, ждёт его звонка — ведь не зря телефон написала — а он, дуралей, не звонит. Она же тоже человек, может же ей быть грустно. Может быть, она сейчас нуждается в его поддержке, а он опять думает только о себе.
Вместо того чтобы позвонить и общаться с цыплячьим голосом, Витька доехал на велике до Луизиной усадьбы и спрятался в кустах, хоть и глупо это было. До него донеслись приглушённые звуки фортепиано — нескончаемая и надоедливая гамма до мажор. Он просидел в засаде полчаса, и всё это время чьи-то музыкальные пальчики с бешеной скоростью выводили одну и ту же гамму. Витька догадывался, чьи. «Это и есть любовь к искусству?» — спросил он сам себя, плюнул и поехал домой.
Если бы кто-то сказал бедному Витьке, что Луиза прекрасно видит его из мансарды и долбит самую противную в мире гамму исключительно из вредности, он бы не поверил. Весь день он ходил, натыкаясь на стены, и вечером не утерпел, позвонил, содрогаясь от перспективы снова услышать жутенький цыплячий голос.
— Алё, — ответила сама Луиза.
Не «да», не «алло», а «алё». Обрадовалась, сказала, что соскучилась, и после краткого обмена новостями начала брать быка за рога.
— Витя, мне папа подарил надувную лодку, давай её завтра испытаем! Можно будет сплавать на другой берег. Я давно об этом мечтаю!
Разве можно было отказаться? С Луизой, да ещё на лодке! Плевать на запреты. Они назначили путешествие на десять утра, Луиза церемонно попрощалась, и Витька, чуть не прыгая от счастья, выскочил во двор и прошёлся по дорожке колесом. Трава опять была зелёная, а небо голубое. Неужели от какого-то несчастного телефонного звонка так много зависит? Все эти дни Витька не осознавал, что у него на душе лежит камень, осознал только сейчас, когда тяжесть в груди внезапно пропала, и даже удивился: как это он ходил неделю с таким камнем и не умер.
Собирался весь вечер, хотя собирать было нечего, долго не мог уснуть и потому не выспался. Утром пришёл с сестрой в назначенный час на берег и целую вечность ждал Луизу. Эту вечность он бы с удовольствием проспал, если бы знал, что Луиза опять опоздает. Настька не ждала — она бегала, играла в раковины беззубок и снова успела извозиться к приходу Луизы.
Витька по привычке ругал её, а сам гадал: в каком платье Луиза появится сегодня? Наверно, в зелёном, ведь в жёлтом, голубом и розовом она уже появлялась. А ещё бывает сиреневый цвет. То, в чём Луиза появилась, не лезло ни в какие ворота. Он даже не сразу узнал её: перед ним стояло нескладное, тонкорукое существо с испорченной осанкой и без всякого намёка на талию.
Оно было одето в серую мальчишескую майку и в ужасные мятые короткие штаны военного цвета. За плечами у существа висел бесформенный вязаный рюкзачок, над ушами торчали крысиные косички, а венчала это всё бейсболка. Вместо шляпки-то! И это — Луиза? Ни кружев, ни кудряшек. Сразу видно, что у неё большой рот и длинный нос. Глаза, впрочем, тоже большие.
Она смотрела на оторопевшего Витьку, наслаждаясь триумфом.
— Может, поздороваешься со мной?
— П-привет, — выдавил он.
— Здравствуй! Приветик, малышка!
Настька громко, как учили, поздоровалась и вернулась к игре.
— А почему у тебя шорты мятые? — неосторожно спросил Витька — чёрт дёрнул за язык.
— Не шорты, а бриджи, — обиделась Луиза. — И не мятые, а такая специальная жатая ткань. Известная итальянская фирма, между прочим.
— А лодка надувная где? — подскочила Настька. Она сменила тему и избавила Витьку от необходимости извиняться.
— Лодка? — деланно изумилась Луиза и присела на корточки перед Настей. — Настенька, но она же весит десять килограмм! Я надеялась, что твой брат догадается меня встретить, но... — и Луиза печально посмотрела в сторону Витьки, как бы удивляясь, что такой мерзкий тип вообще может ходить по земле.
— Давай вернёмся, — предложил он.
— Ну уж нет, — отрезала Луиза. — Два километра по жаре? Спасибо. Можно взять одну из лодок на причале.
— С чего ты взяла, что можно? Они чужие.
— Но они же все не привязанные, я видела.
Витьку снова кольнуло тоскливое предчувствие: ну почему Луизе непременно надо втянуть его в неприятности? С костром не получилось, так давай лодку угоним?
— Здесь нет воров, вот и не привязывает никто, — объяснил он.
— А мы не воры. Мы покатаемся и вернём, — просительно и настойчиво убеждала Луиза. Наверно, таким же голосом она выпрашивала у родителей новое платье. — Ну Витя, ну пожалуйста. А то я на тебя обижусь и уйду.
— Тебя учили, что чужое брать нельзя? — вяло сопротивлялся он, хотя они втроём уже подошли к деревянному причалу.
— А мы ненадолго, — успокаивающим тоном протянула Луиза и неуклюже прыгнула в чью-то плоскодонку. Настька тут же полезла за ней.
— И куда же мы поплывём? — сдался Витька.
— На тот берег! Мне давно хочется там побывать.
Он знал, что лодку брать не просто нельзя —это считалось в деревне почти преступлением, и если их застукают, он будет носить клеймо воришки всю оставшуюся жизнь. Но некая сила опять парализовала волю, и он словно со стороны наблюдал, как отматывает ржавую цепь от колышка на причале. Тяжёлая цепь с грохотом ссыпалась на дно, Витька залез в лодку и сел на вёсла.
— Как хорошо-то, господи! — томно произнесла Луиза, запрокинув голову и жмурясь на солнце.
— Угу, — поддержал беседу Витька. Легко сказать: на тот берег. А она знает, какая здесь стремнина? Он еле справлялся с вёслами. Настька наклонилась к борту и сунула руку в воду. — Сядь прямо! — рявкнул Витька. — Опрокинешься, вылавливай тебя потом.
Настька резко выпрямилась, посмотрела на него испуганно и спросила:
— Витя, а мы лодку украли, да?
— Поменьше болтай, — осадил он её.
— Я же так просто. Значит, мы воры?
— Значит — ворона крачет.
— Это называется не воровство, а детская шалость, — с улыбкой сказала Луиза. — Тебе разве не нравится кататься?
— Нравится... — Настька посмотрела на свои грязные ноги. — Только нас ругать будут.
— Никто не узнает! Мы быстро. Витя, здесь сильное течение?
— Да уж не слабое, — пробурчал он, борясь с волнами. Чтобы переплыть реку, ему приходилось направлять лодку почти параллельно берегу против течения. Они уже добрались до середины реки, где оно сильнее всего.
— Я придумала! — Луиза захлопала в ладоши. — Давайте сначала поплывём вниз по течению, а обратно потом — возле берега, потихонечку.
Витька знал, что это не самая лучшая идея, и попытался отговорить Луизу:
— Там райцентр, а до него — коровники. Ничего интересного.
— Вот и славно! Там и причалим. Я хочу посмотреть вблизи на коров. Говорят, у них очень большие глаза.
— Рога у них большие, — сказал Витька, отпустил левое весло и развернул лодку, мысленно рисуя себе корриду. Спорить с Луизой было всё равно что резать кисель.
Теперь он только правил лодкой. Течение несло их к вонючим коровникам, волны хлопали по днищу, Луиза щебетала: «Ой, рыбки! Ой, птички!» — а у Витьки настроение было паршивое. Странное дело: так ждал встречи, а теперь все мысли только о грядущем наказании, да ещё о том, справится ли он с течением на обратном пути. Она его засмеёт, если не справится. Луиза увидела кувшинку и сразу же её захотела, Настька, как попугай, тоже заладила: «Хочу кувшинку, хочу кувшинку!» — но Витька упёрся:
— Нельзя, запутаемся. Вот пристанем к берегу, там рвите хоть все.
— Тогда здесь и пристанем! — скомандовала Луиза капризным голосом.
— Тут водорез. И до твоих коров ещё километров шесть.
— Не нужны мне коровы, хочу кувшинку! И Настя хочет.
— Будет вам кувшинка. Надо хоть место нормальное выбрать.
Ему частенько доводилось плавать с друзьями на лодке, Славкин отец давал им свою порыбачить, но в этих краях он ещё ни разу не был. Отыскав впереди кусочек свободного от водореза берега, он развернулся и изо всех сил начал грести против течения. Лодку всё равно сносило, так что они благополучно причалили в нужном месте.
— Как красиво! Сколько ромашек! — заверещали девчонки, забыв о кувшинках.
Ссадив их по одной на берег, Витька поискал, к чему бы привязать лодку, не нашёл и полез обратно. Ему повезло — запасливый хозяин положил на дно и колышек, и камушек, чтобы забивать одно другим. Лодка наконец была привязана, и Витька прошёлся по берегу под пение жаворонков и радостные визги Луизы и Настьки, гоняющихся по траве друг за дружкой. Неподалёку виднелись трубы котельной — значит, они почти доплыли до райцентра. Витька отмахивался кепкой от оводов, и ему совсем не хотелось думать о дороге домой против течения. На удивление хороший выдался день.
Луиза объявила, что пора купаться, залезла в кусты и через минуту вылезла в старомодном фиолетовом купальнике с юбочкой. Она заходила в речку долго и медленно, боясь холода, но тут Настька скинула платье и с воплем поскакала в воду, обдав её брызгами, и Витька едва успел ухватить сестру за плечо. Потом девчонки шумели и плескались, а он стоял по горло в воде и смотрел, чтобы их не унесло на стремнину, и было в общем-то весело и здорово, но расслабиться он не смог даже после купания, когда они все бегали по лужайке и играли в пятнашки.
— Витя, ну чего ты такой хмурый? — спросила Луиза, надув губки. — Боишься, что нас заругают? — она сделала акцент на слове «боишься».
— Боюсь, — кивнул он. — И правильно заругают. Дураки мы. Нельзя так надолго удирать, да ещё на чужой лодке.
— Может быть, ты и прав, — задумчиво произнесла Луиза, опустив ресницы. Она расплела свои косички, чтобы высушить волосы, и снова похорошела. — Но ведь ничего уже не изменишь, поэтому не лучше ли просто наслаждаться отдыхом?
Вместо модных мятых бриджей на ней был шёлковый платок, повязанный вокруг пояса. Когда Витька наивно обозвал этот платок платком, то услышал в ответ ещё одно непроизносимое название и был награждён столь красноречивым взглядом, что почувствовал себя полной деревенщиной.
— Скоро вечер. Нас наверняка уже хватились, — сказал он.
— Ну, раз ты так тревожишься... Давай ещё разок искупаемся, поедим и домой.
— Лучше просто поедим и домой. Я уже устал Настьку переодевать.
Он бы и голодный поплыл, лишь бы скорее, но, как представил себе борьбу с течением... Лучше уж перекусить. Луиза была недовольна — не наплавалась, но на этот раз спорить не стала и начала выкладывать из рюкзачка бутерброды, завернутые в салфетки. Интересно — сама готовила или мамаша? Но вслух он спросил совсем о другом.
— Ты давно куришь?
Луиза не ожидала такого вопроса.
— Я не курю. Почти. А почему ты спросил?
— Не хочу, чтобы ты дымила при Настьке.
—У меня и сигарет-то своих нет. Да и не люблю я, это противно, когда дым в носу.
— При пацанах мне так не показалось.
— А... Это же не для себя, это для людей. Такие вещи надо уметь, чтобы не попасть впросак. Ой, я забыла положить лимонад в речку!
Настька прыгала по траве лягушкой и галдела. Услышав про еду, собралась было по обыкновению зареветь, но сообразила, что есть придётся не манную кашу, а кое-что другое, и в следующий миг уже уплетала бутерброды с сыром за обе щеки. Если мама узнает, ему устроят нагоняй ещё и за то, что накормил ребёнка чёрт знает чем, хотя теперь семь бед — один ответ. Они запивали еду тёплым лимонадом в бумажных стаканчиках и молчали. Все, даже маленькая Настька, понимали, что им влетит.
После трапезы Витька хотел по деревенской привычке собрать мусор в пакет и увезти с собой для последующей утилизации, но Луиза по городской привычке подняла на смех его заботу о природе и бросила бутылку в одну сторону, стаканчики в другую, а салфетки в третью, после чего сообщила, что ей необходимо набрать букет и что она быстро. Витька ничего не сказал, просто отвёл Настьку в лодку и сел на лавку в ожидании. Ну что за девчонка! Хуже Настьки. Когда из-за кустов раздался громкий крик, он даже не удивился. Шепнул сестре: «Сиди здесь!» — и сломя голову побежал на помощь, хотя очень надеялся, что Луиза всего лишь увидела паука.
При виде беспомощно лежащей девочки он понял, что настоящие проблемы только начинаются.
— Ой, моя нога... — простонала Луиза, закатив глаза.
— Что случилось? Змея? — он приподнял её за плечи, и она охнула.
— Я поскользнулась на траве. Эти импортные кеды... Кажется, я сломала ногу.
— Блин.
— Витя, не ругайся.
— Да не ругаю я тебя.
— Я имела в виду, не произноси таких слов. Ох! Мне нужен доктор.
— Ремень тебе нужен, — сказал Витька, обхватил её поперек туловища и поставил на ноги, точнее, на одну ногу. — Обопрись на меня и прыгай. Угораздило.
Погрузив Луизу в лодку, Витька осмотрел её ногу и ругнулся по-настоящему. Кожа вокруг щиколотки покраснела, из царапины сочилась кровь, и опухоль увеличивалась на глазах. Луиза ныла — похоже, ей и правда было больно. По-хорошему, надо было плыть домой и сдать её родителям, но дорога против течения заняла бы часа три. Витька промыл ей царапину речной водой и принял решение:
— Значит, так. Сейчас мы плывём в райцентр, на причале я вызову скорую помощь, и ты будешь врать, что я твой брат, иначе меня с тобой не пустят. Поняла?
— Нельзя обманывать, — прохныкала Луиза.
— Чья бы мычала. И ты тоже ври, что Луиза наша сестра, — велел он притихшей от страха Настьке, и малявка кивнула. — А то нас разлучат, и все потеряемся на фиг в этом райцентре. Ну, поплыли.
Через три с половиной километра Луиза вспомнила о штанах.
— Мои бриджи! Они остались в рюкзачке! Витя, ты не мог бы вернуться?
— Они никому не нужны, я потом за ними сплаваю.
— А сейчас?
— Что, таких бешеных денег стоят?
— Нет. То есть, да, но дело не в этом. Мне неловко показаться в городе в одном купальнике и парео. Это неприлично!
— Сойдёшь, — сказал Витька, налегая на вёсла. Течение течением, а так будет скорее.
Она картинно закрыла лицо руками.
— Нет, Витя, нехорошо это. Я уже достаточно взрослая.
— Да ни черта ты не взрослая, — бросил Витька. — Сопля соплёй.
Он сам не знал, почему грубит Луизе — должно быть, накипело, но каким-то чутьём понимал, что сейчас она не обидится: он распекал её, как бывало, нашкодившую Настьку — без злобы, по-братски. Власть Луизы испарилась, теперь это была не принцесса, а нескладная хнычущая девчонка с больной ногой.
— Витя, не говори со мной так, мне и без того плохо! — взмолилась Луиза. — Может быть, я сегодня останусь без ноги.
— Ну, без ноги — это ты хватила. А вот без ушей мы все точно сегодня останемся, — успокоил он её.
Теперь нечего было и думать незаметно вернуть лодку. Её придётся тащить обратно на буксире, вдобавок Луиза додумалась потерять штаны на берегу чёрт знает где — улику оставила. Она сидела, как поникшая лилия, склонив белокурую головку, и Витька пожалел о своих словах. Луизе на самом деле было плохо. Судя по нездоровому румянцу, у неё поднялась температура, и решение плыть в райцентр определённо было правильным. Мимо них, грохоча, пронеслась моторная лодка с двумя парнями. Оба радостно проорали что-то Луизе, но её ничуть не тронуло внимание мужского пола. Она окончательно превратилась в умирающего лебедя.
Вот и добрались до причала. Витька начал направлять лодку к левому берегу. Из-за сильного течения пришлось изрядно повозиться, чтобы втиснуть её на единственное свободное место между двумя огромными посудинами, и, пока он привязывал краденое плавсредство, мужики на причале гоготали и улюлюкали.
— Чем смеяться, лучше бы «скорую помощь» вызвали, — сурово сказал Витька и начал извлекать полубессознательную Луизу на бетонный мосток. Настька вылезла сама.
Дальше было как в тумане. Приехала «скорая помощь». Луиза вцепилась в Витькину руку и завопила: «Это мой брат!» — в другую руку вцепилась Настька с воплем: «И мой тоже!»— и тут на Настьку напал такой безудержный приступ чиха, что врач не сразу понял, какая из девочек нуждается в лечении. К счастью, разлучать их не стали и затолкали в машину всех троих.



8. Больница

В больнице Луизу унесли на носилках, а Настька так расчихалась, что её тоже признали больной и повели лечить. Витьку допрашивали, как пленного партизана, целых полчаса, и, чем больше он рассказывал, тем строже на него смотрела медсестра-допросчица. Вытянув из него информацию о Настькиных прививках и аллергиях, а также все телефоны, она позвонила и Луизиным родителям, и их с Настькой, вкратце описала похождения троицы, сообщила диагнозы и намекнула, что с непослушными детьми надо построже. Положив трубку, она пообещала Витьке, что от родителей ему достанется, и велела ждать в вестибюле.
Чего ждать, он не понял: то ли, когда достанется от родителей, то ли, когда отдадут девчонок, и он просто сидел в компании нескольких забинтованных мужиков и рассматривал красочный плакат «Статистика детской смертности». Никогда раньше в больнице он не был, и ему тут не понравилось. Пахло хлоркой. Синие стены навевали мрачные мысли о школе. Санитарки носили туда-сюда блестящие коробочки с жуткими шприцами.
«Такими шприцами слонов колоть», — подумал Витька и поёжился: как там девчонки? Особенно Настька, она же маленькая, шприц больше неё. Неужели и вправду простудилась от купания? Луизу отпустили первой. К Витькиному удивлению, шла она на своих двоих, лишь слегка прихрамывая, и спокойно улыбалась. На больной ноге красовалась толстая повязка.
— Витя, представляешь, у меня нет ни перелома, ни вывиха, — оживлённо поделилась она. — Только ссадина. Мне дали антибиотик и сделали прививку от столбняка... Витя, а ты боишься прививок?
«Как же она любит поддевать насчет боязни!» — подумал Витька, вспомнил назидательный мамин тон и строго сказал:
— Нет. Единственное, чего я боюсь — это глупых капризных девчонок.
Луиза поджала губы и дёрнула бровками.
— Я думала, ты обрадуешься, что со мной все в порядке.
— Я обрадовался.
— По тебе не скажешь. А где Настя?
Он не успел ответить: из процедурной бабулька в белом халате вывела Настьку и посадила между Витькой и Луизой.
— Сидите все трое, сейчас за вами родители подъедут.
— Что с Настей? — спросил Витька, поднявшись.
— Острое респираторное заболевание. Нужно класть в больницу. Хорош братец, застудил ребёнка чуть не до смерти.
Бабулька повернулась и потопала к себе в процедурную, а Витька сел, как громом поражённый. О простуде он и не вспомнил, когда целый день купал Настьку в реке, следил лишь, чтобы не захлебнулась. Думал, что утонуть — это единственное, что в воде можно сделать. А в ней, оказывается, можно ещё и простудиться. Особенно когда тебе всего четыре года. Ему-то, одиннадцатилетнему лбу, всё нипочем... Он опустил голову, чувствуя себя законченным негодяем.
Заболевшую Настьку переполняли новые впечатления, и она подпрыгивала на месте, рассказывая, что было в кабинете.
— Витя, представляешь? Мне укол сделали! В ЗАДНИЦУ!
Чувствуя укор совести, Витька обнял сестру. Настька продолжала весело болтать:
— Луиза, а тебе укол сделали? Тоже в ЗАДНИЦУ?
Луиза закатила глаза. К Настьке подошла тётя, спросила, не болит ли горло, заставила выпить таблетку, а потом вбуравила маленькие чёрные глаза в Витьку.
— Это ты брат?
По властному голосу тёти Витька догадался, что она врач, может быть, даже главный. Он кивнул, предчувствуя, что тётя-врач пригласит его сейчас куда-нибудь в кабинет для прорабатывания, но ошибся. Тётя не стала себя утруждать и наорала на него прямо в вестибюле, при Настьке и Луизе. Другие больные с удовольствием смотрели и слушали, как она орёт, а орать тётя умела, ей любая школьная учительница в подмётки не годилась.
Витька понимал, что надо прослезиться, и тогда его оставят в покое — взрослые всегда стараются довести детей до слёз, когда ругают, и умные дети начинают реветь сразу, а глупые позже, — но он словно окаменел, ибо орала тётя правильно. Он действительно был виноват. Луиза отвела глазки и смотрела в сторону и вверх. Настька вытирала сопли казённым носовым платком и собралась уже зареветь вместо Витьки, но тут входная дверь на пружине с лязгом хлопнула, и на пороге показались Витькины родители. Луиза чуть слышно поздоровалась, но её не заметили.
— Доченька!
Мама бросилась к Настьке. Папа согнал Витьку со скамьи подзатыльником, сел сам, взял Настьку на колени и стал её расспрашивать. Настька была счастлива и возбуждённо рассказывала папе обо всех приключениях, а мама и врачиха отошли в конец коридора для беседы. Мама хваталась за голову, врачиха поила её корвалолом, а папа бросал на сына такие взгляды, что Витька понял: лучше сегодня было утонуть.
Луиза за всё это время не проронила ни слова, стараясь выглядеть как можно скромнее в своём прозрачном парео. Витька знал, что им всем придётся дождаться Луизиных родителей, и был этому даже рад. Даже если Луизе и не влетит, то по крайней мере папа с мамой узнают, кто в этой истории заводила, и не будут всю вину валить на Витьку — тем более что половину работы за них уже сделали. На Витьку за год столько не орали, сколько за сегодняшний день.
Сперва снаружи донёсся гул подъехавшей машины и хлопанье дверей, и Витька, холодея, услышал тот самый цыплячий голос с жеманными интонациями, который так хорошо справлялся с трудной буквой «р» и от которого кровь стыла в жилах. Мгновение спустя в вестибюль ввалились трое: молодой парень (который вошёл только для того, чтобы открыть двери, и тут же убрался — должно быть, шофёр), седовласый высокий мужчина правительственного вида и невероятно, просто чудовищно жирная женщина, окутанная бежевым облаком тончайших кружев и крепдешина. Сладкий запах духов перебил хлорку. Неужели эта толстуха — мама худенькой Луизы? Витьке захотелось сбежать.
— Луизиана! — воскликнула женщина, и Витька испытал шок, поняв, что цыплячий голос принадлежит ей. — Ты разрываешь мне сердце!
Луиза легко соскочила с высокой скамейки и трогательно обнялась с родителями.
— Мамочка, со мной всё в порядке, я просто немножко поцарапалась.
Жена дипломата вся тряслась, и украшения на ней тоже тряслись, переливаясь в свете ртутной лампы. Несмотря на ужасную фигуру, эта дама была одета исключительно красиво и со вкусом, даже причёска была волосок к волоску. Где время находит? Похоже, из-за модного туалета и задержались. У Витькиной-то мамы всего одно платье, выбирать не из чего...
— Но ты могла погибнуть! Разве можно убегать без разрешения?
Луиза бросилась её утешать, а оба папы тем временем познакомились, обменялись рукопожатием и пришли к выводу, что дети немного похулиганили, с кем не бывает — но, слава Богу, все остались живы, и переживать причины нет. Надо поскорее увезти их по домам и не вспоминать больше об этом происшествии. Подошла мама Витьки и Насти.
— Я одного не понимаю, — сказала она, глядя по очереди на детей. — Зачем вас понесло к чёрту на кулички? Что вам в деревне не сиделось?
Витька промолчал, исподлобья поглядывая на Луизу. Почему она тянет с признанием? Разве не видит, что он и так уже все шишки собрал? Луиза не полезла за словом в карман. Она оторвалась от своей мамы, сделала благочестивое выражение лица и объявила:
— Это Витя решил угнать лодку. Я его отговаривала.
У Витьки земля ушла из-под ног. Он потерял дар речи. Он не мог поверить, что такое предательство вообще возможно! Никто из деревенских ребят не поступил бы так с другом, даже хулиган Жорик. Он смотрел на Луизу, пытаясь поймать её взгляд, но она отворачивалась.
— Мой сын — вор! Бессовестный, втянул девочек в такое! — сокрушаясь, мама ни на секунду не усомнилась в словах Луизы, и Витьку это привело в отчаяние. До сих пор его ругали за дело, и он терпел, но теперь начиналась сплошная несправедливость.
— Это же неправда, — робко возразил он. — Луиза, это же ты подбивала меня угнать лодку. Расскажи всем.
Вместо ответа Луиза всхлипнула и спрятала лицо на груди у матери.
— Ай-ай-ай, нехорошо на девочку вину сваливать! — покачал головой Луизин папа, не переставая, впрочем, дипломатически улыбаться.
— Луизиана, мне всегда не нравилась твоя дружба с этим Витей! — проговорила толстая леди и надменно обратилась к Витькиной маме: — Скажите, дорогая, ваш сын не курит? Неделю назад Луиза пришла с прогулки, и от неё пахло дешёвыми сигаретами.
Мама охнула и упала на скамью. Витька чуть не рассказал про зажигалку, но смолчал. Было ясно, что все верят этой девчонке — потому что она милая, вежливая и белокурая. А ему никто не поверит. Дипломат сказал, что им пора увозить свою маленькую разбойницу, пожелал счастливо доехать до дома, и они все трое очень быстро убрались. Луиза даже не посмотрела в его сторону.
— Разочаровал ты меня сынок, — недобро сказал папа. — Помнишь, я обещал: с куревом застукаю — всыплю ремня?
— Но это она курила.
— Девчонка? Не смеши.
— И лодку она придумала угнать.
— Имей смелость признать вину! Ты не только вор, но и трус.
— Я не... — вскинулся Витька, но сник под гневным взглядом мамы.
— Дома разберёмся, — едва удерживаясь от крика, сказала она. — Я договорилась с врачом, будем лечить Настю дома. Я сбегаю на второй этаж за лекарствами, а ты пока отнеси ребёнка в машину. — Витьку мама словно не видела.
Папа хотел поднять больную Настю на руки, но она вырвалась и поскакала сама, чтобы лишний раз прокатиться на входной двери. Во дворе больницы стояла знакомая серая девятка, которую папа иногда брал с работы напрокат. Настька хотела ещё немножко побегать, но папа велел сидеть на заднем сиденье и не крутиться, потому что больные должны болеть смирно.
— Где лодка? — обратился он к сыну чужим, ледяным голосом.
— На причале.
— Ты её приковал?
— Чем? Привязал и попросил смотрителя посторожить.
— Это Ивана Васильича лодка. Ты в курсе?
— Нет, не в курсе.
— Если украдут, знаешь, что будет?
— Знаю, — огрызнулся Витька. — Тебе придётся купить ему новую.
— А где взять деньги на новую, тоже знаешь? Ты заработаешь?
Витька промолчал. В зеркало заднего обзора ему было видно, как на крыльцо вышли мама и та самая докторша. Его удивило, что они шептались, как старые подруги. Докторша написала что-то в блокноте и дала листок маме, а мама несколько раз кивнула, спрятала листок в сумочку и уже громко сказала: «Большое спасибо, Наталья Евгеньевна. Вы не представляете, как меня выручили». Потом они распрощались, мама села рядом с папой, и они поехали.
— Би-би! — крикнула Настька. Она была единственной, у кого настроение не испортилось. Прокатиться всей семьёй на машине — это же так здорово!
Уставший Витька задремал. Ему снилось, как они подъехали к причалу, нашли лодку, и папа прямо здесь нанял буксир. «Половина беды улажена, — подумал Витька во сне. — Теперь бы Настьку вылечить». Проснулся он от затрещины. Машина и впрямь стояла возле причала, но на этом сходство со сном заканчивалось.
— Где ты её привязал? Где? — папа тряс его за плечи. — Вылезай живо!
Витька полез из машины. Неужели судьбе ещё не надоело подбрасывать ему гадости? Лодки не было. Витька оглянулся на будку смотрителя, потом просительно посмотрел на папу.
— Тут мой малец пару часов назад лодку оставил, — обратился папа к смотрителю. — Говорит, здесь привязал.
— При мне никаких лодок не оставляли, — отозвался смотритель, приглушив телевизор. — Я с девяти тут сижу.
— А куда ж она делась?
— Спросите у Михалыча, он завтра будет. А при мне никаких лодок не оставляли.
Витька с тоской оглядел ещё раз ряды прикованных посудин. Старой почерневшей плоскодонки и след простыл.
— Всё ясно, — сказал папа. — Поехали.
— Пап, я завтра приеду на автобусе и спрошу у этого Михалыча...
— И он тебе скажет, что честно сторожил её всю смену, а в девять его сменили, и пошлёт тебя к сменщику. Пора взрослеть.
Они сели в машину, папа включил фары, и только сейчас Витька заметил, что наступила ночь.
— Сергей, ты заказал буксир? — взволнованно спросила мама.
— Нет, — ответил папа и рванул сцепление. Всех вжало в спинки сидений.
— Почему? Ты должен был заказать! За ночь лодку могут украсть, мы тогда не расплатимся!
— Её и украли, — нехотя сказал папа. И началось…
Через полчаса они были дома. Все так обозлились на Витьку, что он даже удивился, когда мама поставила перед ним тарелку щей — думал, кормить не будут. Дорогу домой он старался не вспоминать. В ушах звенело. В воздухе завис прочный запах корвалола. Дохлебав щи, он молча ушёл к себе, нырнул в кровать и отвернулся лицом к стене. Настьку уже уложили. Мама приоткрыла дверь, вполголоса бросила: «Завтра отец с тобой разберётся», — и захлопнула. Спокойной ночи, стало быть.
В машине его клонило в сон, а теперь заснуть не получалось. Множество мыслей лезло в голову одновременно, и все они были гадкие. Луиза его подло подставила. Родители не верят ему ни на грош. Настька простужена. Завтра идти извиняться. А кроме всего этого, слушать, как папа будет его ругать... Папа — это вам не мама, он ругает редко, да метко. А может, руганью дело не ограничится, и папа возьмётся, наконец, за ремень? Не верилось Витьке, ни разу его пока не лупили, только обещали. Но и столько преступлений сразу он тоже не совершал.
Он пересчитал свои преступления. Водился опять с запрещённой девчонкой — раз. Спёр лодку — два. Простудил сестру (болван несчастный) — три. Ну и по мелочам наберётся на пару оплеух: купался сам, Настьку накормил не манной кашей, нашлёпал в коридоре грязными башмаками. По всему выходило, что теперь он злостный рецидивист и вернуть себе доброе имя не сможет. А если так — то можно взять тайком папину винтовку и пострелять на огороде в консервные банки — всё равно его уже никто и никогда не будет считать порядочным человеком. Пострелять из винтовки было его тайной мечтой. После гибели Чапы эта мечта приугасла, а сегодня возобновилась. Надо на банках нарисовать круги...
Он сел в кровати, с силой протёр лицо руками. Какая, к чёрту, винтовка? Какие банки? Ведь он никогда в жизни больше не увидит Луизу! Никогда! Ему захотелось ей позвонить и поругаться. Обозвать предательницей и повесить трубку, а потом сидеть и ждать извинений. Он размечтался, как Луиза прибежит и извинится, всё всем расскажет, и он повезёт её кататься на велосипеде. Нельзя же всю жизнь обижаться.
Он крутился в постели, вставал, смотрел в окно, включал свет, снова ложился, но уснуть не мог. Когда его электронные часики показали 02.00, бессонница началась и у родителей. Они вышли в прихожую, и Витька прижук. Папа тихо и сердито шептал что-то маме, она вполголоса возражала. Витька расслышал только одну её фразу: «Не прокормишь». Потом хлопнула кухонная дверь, голоса стихли, и Витька провалился в сон.



9. Тяжесть вины

Проснулся в 7 утра от визга: Настьке ставили укол. Из-за него. Витьке опять стало стыдно, а тут ещё мама подлила масла в огонь.
— Своему брату скажи «спасибо», — приговаривала она, утешая ребёнка. — Это он тебя чуть на тот свет не загнал.
Витька спрятался с головой под одеяло. День обещал быть хорошим и радостным.
После завтрака (гренки для всех, манная каша для Настьки) папа вошёл в Витькину комнату и без предисловий потребовал:
— Вытаскивай часы.
Витька удивился, но послушно протянул ему свои серенькие электронные.
— Не издевайся! — рявкнул папа. — Где золотые часы?
— А, эти... — Витька машинально глянул на нижний ящик стола. — Их давно нет.
— Прекрати врать!
— Я не вру.
Папа вынул ящик, высыпал всё на кровать.
— Где ты их держишь, бездельник? Мне сейчас ехать на работу, по пути сдам ювелиру. Не бог весть что, но покроет хотя бы часть стоимости лодки. Ну! Где они? — папа опрокинул на кровать второй и третий ящики. Коробка раскрылась, и клок собачьей шерсти вывалился на постель. Папа взял его двумя пальцами, посмотрел и кинул обратно. Витька отвернулся.
— Пап, не ищи, их правда нет.
— Куда ты их дел?
— Подарил.
— Ты что, совсем охренел? Знаешь, сколько они стоят?
— Думал, раз мои, то могу делать что хочу.
— Проклятье. Только этих проблем мне сейчас не хватало, — простонал папа. — Приеду вечером, выпорю как сидорову козу.
Но приехал папа не вечером, а через полтора часа и с огромной бутылкой пива. Витька сидел в прихожей перед телевизором, вжавшись в угол дивана, и прекрасно слышал, что происходит на кухне.
— Что праздновать будем? — ехидно осведомилась мама. — Новое назначение?
Папа молча поставил пиво на пустой стол.
— Наверно, тебя повысили в должности, — продолжала она ещё более ядовитым голосом. — Зарплату прибавили, да? Пивка вон купил на радостях...
— Ты можешь помолчать?
— Я вообще могу не разговаривать! Валяй, пей своё пиво. Напейся как свинья. Небось, и на работе пил, потому и вышвырнули.
— Помолчи ты хоть пять минут! Мне нужно подумать, ты это понимаешь? — крикнул папа.
— Я понимаю одно, — неожиданно спокойно сказала мама. — Я должна выходить на работу.
— Не смей!
— Кто-то должен кормить семью, если у тебя не получается, — и с этими словами она скрылась в спальне.
Папа положил бутылку в холодильник, вышел в прихожую и дёрнул вилку телевизора. На Витьку обрушилась тишина.
— Вставай. Идём.
Витька встал.
— Куда?
— К Ивану Васильичу. Расскажешь ему, зачем ты украл его лодку.
Витька шёл, как на расстрел, шагая впереди папы и опустив голову. Если действительно случилось самое плохое и папа остался без работы, то как они расплатятся за лодку? Теперь бы Витька безропотно отдал часы, не подари он их Луизе. Опять Луиза, везде Луиза! Папа был трижды прав, когда не велел с ней водиться. И Ромка предупреждал: «Влипнешь ты из-за неё». Вот и влип. Любая кража — дело мерзкое, но Иван Васильевич был старым, уважаемым человеком, да ещё и другом Витькиного покойного деда, и провиниться именно перед ним казалось особенно позорным.
— Не вздумай на девчонку валить свою вину, — предупредил папа. — Расскажешь всё, как есть.
— Пап, а почему ты мне не веришь?
— Потому что ты не умеешь врать.
У Витьки в голове эхом отдавался голосок Луизы: «Это Витя решил угнать лодку!» Он впервые в жизни столкнулся с предательством — так ему, по крайней мере, казалось, и это было до того обидно, что руки опустились, и не хотелось даже защищаться. Считают его зачинщиком — ну и пусть считают.
А потом был долгий и мучительный разговор с хозяином лодки. Витька покорно проговорил заученный текст и не стал сваливать вину на девчонку. Вышло так, что девчонка вообще тут ни при чём.
Папа уговаривал Ивана Васильича не писать заявление в милицию, а Иван Васильич назидательно рассуждал о чести, которую следует беречь смолоду, и о скользкой дорожке, на которую стоит только вступить, и в конце беседы согласился несколько дней подумать, да и то лишь отдавая дань памяти Витькиному дедушке, с которым он, Иван Васильич, частенько рыбачил на этой самой лодке... Не дожил, да... Так и не узнал, что внук у него вырастет воришкой... Теперь, наверно, в гробу переворачивается... А Витька всё слушал и смотрел в землю. Витькин папа клятвенно пообещал купить новую лодку в самые ближайшие дни, но о том, что потерял работу, не обмолвился. Обратно шли молча. Едва ступили на порог, папа остановился и окинул сына тяжёлым взглядом.
— А теперь, дорогой сыночек... — сказал он, медленно цедя слова, и Витька задумался о ремне. — Теперь — с глаз моих долой, и чтобы я не видел тебя до вечера.
Витька шмыгнул в свою комнату. Он боялся, что папа напьётся — такое редко, но бывало. Скандалов папа, напившись, не устраивал, но на следующий день их устраивала мама, и тогда виноватыми оказывались все. Однако огромная бутылка так и осталась в холодильнике, а папа, чертыхаясь, перетащил телефон со шнуром в ванную и начал обзванивать по очереди каких-то важных дядек. До Витьки долетали только их имена. Из спальни вышла мама, накрашенная и в выходном платье, крикнула папе сквозь дверь:
— Присмотри за Настей, я в город.
На Витьку, высунувшего голову из спальни, она даже не взглянула.
— Мам! — жалобно позвал он.
Мама задержалась на секунду, чуть повернув голову в его сторону и глядя по-прежнему на дверь.
— А мне что делать? — вопрос был глупый, но он надеялся, что ему поручат хотя бы вымыть посуду.
— Развлекайся, — сказала мама и ушла. Она торопилась на автобус.
Вот теперь Витьке стало по-настоящему тошно. Как назло, стояла отличная погода, но о речке можно было забыть. Никто не приказывал сидеть под домашним арестом, и никаких штрафных работ не дали — его попросту игнорировали, и этот домашний бойкот был тяжелее всего. «Лучше бы ремнём отлупили», — подумал он, взял книгу, но не смог читать — проблемы капитана Блада показались ему чепухой по сравнению с его собственными. Между прочим, у капитана Блада было полно друзей, а Витька сидит один. Друзья поддерживали капитана Блада, когда красавица Арабелла кинула его по-чёрному. Все девчонки одинаковые. Сейчас бы Ромке позвонить, но телефон у папы. Кстати, у папы, оказывается, тоже полно друзей, судя по телефонным разговорам. Только у Витьки никого нет.
Ну, не так уж и никого. Маленькая Настька притопала в его спальню и потребовала наделать игрушек из бумаги, и почти два часа дети сидели с кучей картона, красок и карандашей, медленно превращая комнату в свинарник. Лечение помогло, насморк у Насти совсем прошёл, и Витька рад был сделать для сестры хоть что-нибудь хорошее. У него даже пальцы заболели от ножниц.
С вечерним автобусом приехала мама, отругала всех и поставила разогревать щи. Настьке этот вид еды понравился. Из-за суматохи мама забыла сварить манную кашу, и пришлось кормить ребёнка тоже щами. Сегодня Витьку за столом не ругали, потому что было некогда: родители обсуждали свои проблемы. Мало того, что долгожданный ремонт накрылся медным тазом, так ещё и папа огорошил маму известием, что к ним на пару дней приедет погостить его однокашник. Маме, разумеется, сейчас только гостей не хватало, и она старалась отговорить папу от этой затеи.
Дядю Лёшу Витька помнил ещё с семи лет, когда тот приезжал в первый раз. Настька тогда была совсем крошка и умела только лежать и орать, мама уставала ужасно, разрываясь между пелёнками и кухней, и папа с дядей Лёшей старались проводить на рыбалке как можно больше времени. А иногда они брали с собой и Витьку, и такой день становился для него праздником. Взрослые сидели на берегу и вели разговор вполголоса, чтобы не распугать рыбу, а Витька гонялся за стрекозами — ему кто-то сказал, что они умеют разговаривать. Потом жарили рыбу на костре, прямо на углях, дядя Лёша рассказывал смешные истории из своего детства, и было здорово. Вот бы он приехал сейчас! Жаль, что мама против.
Пять дней Настьку кололи антибиотиком. Пять дней с Витькой не разговаривали, и он почти привык чувствовать себя чужим. Мама молча ставила перед ним тарелку щей дважды в день, и на этом общение заканчивалось. Папа утром уезжал в город, а по вечерам делал звонки. Стояла жара, но Витька не выходил из дома, сидел и перебирал свои сокровища или играл с Настькой. А однажды взял старую ручку и начал писать рассказ. Паршиво ему было как никогда.
В тот день папа опять уехал, а следом за ним и мама. Наварив огромную кастрюлю щей, она оделась по-городскому, подкрасилась и подозвала к себе Витьку. Он и обрадовался, и испугался: впервые за долгое время мама снова смотрела ему в глаза. Может быть, она его простила? Или, наоборот, хочет ещё раз отругать?
— Я еду в больницу, — вполголоса сказала мама. — Если меня положат, то это всего на три дня. Не забывайте кормить Настю манной кашей. Щи поставьте в холодильник, когда остынут. Справитесь?
— Справимся! — закивал Витька. — Мам, ты заболела?
— Всё в порядке, небольшое обследование. Не ходи на речку. Не разрешай Насте вечером пить. Пока.
— Пока...
Витька закрыл за мамой дверь и пошёл играть с сестрой. Он немножко повеселел, хотя и волновался за мамино здоровье. Он уже было думал, что родители отвернулись от него навсегда, но раз с ним разговаривают — значит, всё налаживается. Дети поиграли в бадминтон и съели по тарелке щей — Витька не осилил накормить сестру манной кашей, как ни старался: Настька визжала, царапалась и плевалась, но кашу есть не стала. «Грош мне цена как старшему брату, — подумал Витька. — Никакого авторитета».



10. Гость

Потом посмотрели по десятому разу мультик про утят, и тут неожиданно приехал папа, хотя не было и двух часов.
— Эй, молодёжь! — окликнул он их с порога. — Хватит глаза портить, пора заняться уборкой. Сегодня у нас гости!
— Дядя Лёша приедет? — радостно выпалил Витька.
— Ага! Но ближе к вечеру. Надо приготовить ему комнату.
— Кто такой дядя Лёша? — запрыгала Настька вокруг папы. — Что он привезёт?
Ещё бы, она его не помнила. А Витька знал, что теперь снова будет рыбалка, байки у костра и походы за грибами, и с удовольствием помогал папе привести дом в порядок. Всё-таки хорошие у папы друзья. Папа ничего не рассказывал, но по его бодрому настроению Витька догадался, что дядя Лёша собрался помочь папе с работой. О лодке не вспоминали. Весь день в доме царила весёлая суета. Шумел пылесос, гремела посуда, дети бегали по комнатам, разнося вещи.
— Надо разморозить холодильник! — вспомнил папа. — Витька, выдерни шнур.
— Я выдерну! — крикнула Настька. — Я уже достаточно взрослая!
Папа расхохотался.
— Где таких слов нахваталась, доча?
— В речке, — ответила Настюха и выдернула шнур за провод.
Полусгнившая вилка старого «Полюса» треснула пополам, коротнуло, папа вытащил остатки и отвесил дочери подзатыльник. Витька заржал и тоже получил.
— Перерыв на чай, потом ремонт, — объявил папа.
— А чё сразу я, — сказал Витька.
— Ты же у нас электрик. Заодно выгреби из холодильника всё, что протухло.
— Витька — электрик, Витька — электрик! — запела Настька.
Дети уже забыли, когда в доме было так весело. Гости приезжали редко, и каждый их приезд становился праздником. После чая Витька обстоятельно заменил вилку, которая штепсель, выжал в таз намокшую тряпку из холодильника и занялся ревизией. Пару банок с огурцами придётся списать — мутные, пустой пузырёк из-под майонеза — в ведро, мелкие баночки, бумажки — в ведро, морковь завялая — тоже в ведро.
А это что за пакость? В прозрачном пакете плавало что-то коричневое и явно тухлое. Витька поднял пакет двумя пальцами, и его словно мешком ударили. Он узнал виноград, которым его маму угостила Луиза. О винограде забыли, и он превратился вот в это. Витька уронил пакет в ведро, постоял немного, задумавшись, и продолжил уборку, но уже без прежнего энтузиазма. После находки настроение не то чтобы испортилось, просто осталась какая-то тухлинка.
До семи вечера они управились, дом сиял чистотой. Настька набрала букет и поставила в банку. Телевизорную превратили в комнату для гостя, который должен был появиться с минуты на минуту. Они собрались на кухне у накрытого стола и перешучивались.
— Пап, а не великоват ли графин с водой? — с серьёзным видом спросил Витька. — Представляешь, сколько вытирать, если опрокинется.
— Это с чего бы ему опрокидываться? — возмутился папа.
— Ну, дядя Лёша расскажет анекдот, мы начнем хохотать, упадём со стульев и схватимся за скатерть. Тут-то он и опрокинется. Может, литровый поставим, а? — подмигнул Витька, и все засмеялись.
— Литровый не трожь, он для другого напитка! — папа погрозил пальцем. — Который не для детей.
Витька хихикнул.
— Пить хочется, — заныла уставшая Настька.
— Завтра попьёшь, сегодня тебе нельзя, — ответил Витька.
— Это что за новые правила, что в жару нельзя пить? — удивился папа.
— Ей мама вечером пить не велела, — объяснил Витька. — Чтобы не бегала ночью.
— А, понятно. Женская логика. Кстати, что-то она запаздывает, — заволновался папа.— Последний автобус уже пришёл.
— А её, наверно, в больницу положили, — сказал Витька.
Улыбка исчезла с папиного лица.
— Что ты несёшь? — закричал он. — В какую больницу? Ты знаешь?
Витька помотал головой.
— Чёрт! Проклятье, как же так...
— Да ничего страшного, пап, она сказала, простое обследование. Это всего на три дня. Велела нам самим хозяйничать, сказала, что мы справимся.
Папа не слушал его. Он лихорадочно листал справочник.
— Алло, больница? К вам сегодня не поступала пациентка...
Больниц в райцентре не так много, всего три, но Витька был уверен, что мама поехала в ту, где лечили Настю и Луизу. Он выждал минуту между звонками и рассказал папе, как мама о чем-то договаривалась со злобной черноглазой врачихой по имени Наталья Евгеньевна.
— Пап, позвони туда.
— Катитесь оба к себе! — гневно рявкнул папа, и дети убрались.
Витька не понял, чем разозлил отца, но спрашивать не стал. Ему стало тревожно. Что, если мама серьёзно больна, просто не говорит об этом? Что, если она умрёт? Оживлённые хлопоты, ожидание праздника — всё это растаяло как дым. Угрызения совести из-за лодки и обида на Луизу казались сущим пустяком теперь, на фоне настоящей проблемы. Он слышал, как папа кричит на кого-то по телефону, и гадал, на кого бы это. Может быть, на врача, который плохо лечит маму?
В свои одиннадцать Витька и в страшном сне не мог себе представить, что значит остаться без мамы. Настька прижукла в своей комнате и не то сопела, не то ревела — наверно, тоже что-то понимает. Хорошо бы пойти вытереть ей сопли, но ему трудно было даже пошевелиться. Только через час он заставил себя выйти из спальни, и один бог знает, о чём он думал в течение этого часа и каких картин себе напредставлял.
На кухне папы не было. Витька высунул нос в телевизорную и застыл: папа сидел на диване и смотрел новости без звука, а на журнальном столике рядом с Настькиным букетом возвышалась, как башня, коричневая пятилитровая бутылка. В руке папа держал стакан. У Витьки задрожали колени.
— Па, с мамой что-то случилось? — чуть слышно спросил он.
— Всё с ней в порядке, — ворчливо ответил папа. — Отлично себя чувствует.
Витька выдохнул. «Слава богу». Но тогда почему папа пьёт?
— Дядя Лёша не приедет?
— Какой дядя Лёша? А, Лёха. Я забыл. Открой ворота, он на машине. Я сейчас тоже выйду.
Витька побежал выполнять поручение, но тут в дверь позвонили. Выскочила Настька. Дверь распахнулась, и на пороге возник высоченный, толстый и бородатый дядя Лёша в камуфляже, с десантным ножом на поясе, огромным баулом в одной руке и плюшевым медведем в другой.
— Привет, народ! Я уж думал, вы спать легли!
— Здрасьте...
— Здрасьте!
— Здорово.
Настька впилась глазами в медведя, но гость вручил игрушку не кому-нибудь, а папе со смехом:
— Держи!
— Им, — кивнул папа на детей. — Идём, машину загоним.
— У вас тут что, эпидемия гриппа? Чего все такие кислые?
Медведь оказался у Настьки, баул — на полу перед Витькой. Дядя Лёша велел детям вытащить продукты и нарезать колбасу, и взрослые вышли.
— Вить, гляди, у него на ошейнике медаль.
— Это реклама. У дяди Лёши есть фирма. Весь медведь рекламный.
— Но он всё равно красивый. Как назовём? — спросила Настька.
— Потап. Куда вы с папой все ножи запрятали?
— Не знаю.
— А чем колбасу резать?
— Щас!
Настька бросила медведя и ускакала во двор.
— Куда ты, веретено! — крикнул Витька, но не успел её поймать.
Через полминуты она с топотом влетела на кухню, размахивая десантным тесаком. Витька чуть не охнул:
— Да он больше тебя! А если бы споткнулась? — но нож взял, ибо больше колбасу резать было нечем.
Когда Витька ощутил вес настоящего холодного оружия, по его руке пробежал трепет. Вот бы ему такой нож! Эта вещь получше золотых часов. Таким ножом надо побеждать врагов, а не колбасу резать, но жизнь сегодня диктовала свои правила.
С колбасой нож, впрочем, тоже хорошо справился, а также с беконом и двумя сортами сыра. На столе выстроился целый ряд тарелок, а взрослые всё не возвращались. Дети нашли в бауле длиннющую конфету из винограда и тоже порезали её на дольки, и даже успели всю съесть, прежде чем в дом вошли папа и дядя Лёша. С неохотой Витька вернул нож — расставаться с шикарной вещью не хотелось. Его похвалили за сервировку, и все уселись за стол.
Мужчины разговаривали только о бизнесе, уровень пива в бутылке быстро понижался, и Витьке с Настей стало неинтересно. Перепробовав все гостинцы, они отправились к себе — как никак, было уже далеко за полночь. Мама бы отругала их, если бы знала, что они ещё не спят. Стелить пришлось самим, и Витька десять минут путался в пододеяльниках, а потом воевал с наволочками, пока не догадался вывернуть их наизнанку. Неужели мама каждый вечер проделывает это со всеми кроватями? Поскорей бы она выздоровела!



11. Примирение

Весь следующий день они провели на берегу. Бросили в багажник сумку с едой, удочки, одеяло, и дядя Лёша отвёз их в рыбалочное место на правом берегу — Витька и не знал, что на их речке есть такие красивые места. Устроили завтрак на траве, играли в бадминтон, ловили рыбу, а вечером развели костёр в специальном месте и жарили шашлык, и это было так здорово, что Витька на время забыл о Луизе. Правда, Настьке не дали купаться, а Витька из-за чувства вины тоже не полез в воду, а в остальном пикник получился на ура.
— Ладно уж, не строй из себя рыцаря, — ворчливо сказал папа, — сплавай хоть разок.
— А кто будет за ней следить?
— А я на что? Иди.
И Витька полез в реку, а потом несколько раз прыгнул с обрыва и пожалел, что живёт не на правом берегу, а на левом. Будь поблизости от дома такой обрыв, он бы каждый день с него прыгал. Второй раз в его жизни был такой удивительный день.
Настька собирала сосновые шишки. Взрослые рыбачили и вели негромкую беседу. «Тебе нечего делать под началом у этих балбесов, — втолковывал папе дядя Лёша. — У тебя же руки золотые, давно пора самому быть начальником...» Витька накинул рубашку, чтобы не кусали комары, и пошёл к сестре. Надо было успеть до вечера ей рассказать, что стрекозы умеют разговаривать, и поймать хоть одну.
А утром вернулась мама. Без косметики и спокойная. Она вежливо побеседовала с дядей Лёшей, накормила всех разогретыми щами и аккуратно намекнула, что дом очень тесен.
— Я собственно, уже собирался. Спасибо за гостеприимство, — сказал дядя Лёша, подмигнул Витьке и уехал.
Папа даже опешил от такого поворота событий.
— Мила. Ты что творишь? Он взял меня в свою фирму. Дал в долг на начальные расходы. За лодку я уже расплатился. А ты его выгнала.
— Не поняла, — удивилась мама. — Он что, миллионер?
— Нет, но деньги водятся. И у меня будут водиться, если ты перестанешь делать глупости. Кстати, я тебе подарок купил...
Мама села на диван.
— Какой ещё подарок?
— На тумбочке лежит, — сказал папа и отвернулся.
Витька со страхом ждал, что родители опять поругаются, но этого не случилось. Мама взяла с тумбочки пакет, развернула платье и свернула снова.
— Я перешью, — сказала она. — Ткань красивая. Это что, мы теперь и ремонт можем сделать?
— И ремонт, и пристройку новую. И машина в плане...
— Значит, мне нет необходимости выходить на работу, — проговорила мама.
— Почему же, выйди. Тебе всё равно нефиг делать... Да, кстати, — вспомнил папа. — Лёха с помощником пригласили меня в двухнедельное путешествие на моторной лодке. У Лёхи отпуск, мы будем заключать договора в других городах, а в свободное время — рыбалка, речка. И я собираюсь Витьку взять с собой. Пусть отдохнёт перед школой.
— Ура! — завопил Витька.
— Только через мой труп, — устало сказала мама.
— Молчи, женщина. Лёха свою Машку на коротком поводке держит, и правильно делает. Вам, бабам, только волю дай.
— Да шут с вами, плывите куда хотите, — безразличным голосом сказала мама и ушла варить манную кашу.
— Ну что, путешественник? Собирай рюкзак, в пятницу отправляемся! — велел папа, и Витьку не нужно было просить дважды. — Мила, я в город за покупками, закрой калитку.
Рюкзака у Витьки не было, и он вытащил из комода свой старый школьный ранец. Шутка ли, целых четырнадцать дней — таких же, как вчера! Речка, рыба, палатка... Да ему и не снилось такое счастье. Пацаны обзавидуются. Наконец-то жизнь наладилась: мама здорова, за лодку расплатились, в пятницу начинается путешествие. Вот только Настьку жалко, опять ей жрать манную кашу. А Луизу надо забыть, как страшный сон.
Собирать-то особо было и нечего, ведь не девчонка же. Вот Луиза набрала бы три чемодана! Настроение было таким хорошим, что он почти простил её. А что если помириться и поехать вместе с Луизой? Ха, размечтался, там девчонке места ну никак нет, даже Настю не взяли. Да и папа не позволит, он вообще против дочерей дипломатов. Если бы Луиза не соврала, а честно призналась, что это её затея, дипломат сам расплатился бы за лодку, для него это мелкие ежедневные расходы. Насколько меньше было бы проблем.
Всё, хватит! Витька запретил себе думать о Луизе. Лучше навестить друзей, ведь до пятницы осталось всего ничего. Или помочь маме с помидорами. Он выбрал помидоры и полол их полтора часа, потом залёг читать, и незаметно наступил вечер. В прихожей послышались оживлённые голоса — мама и Настька встречали папу, и Витька выглянул из комнаты.
— Ух ты, — у него аж дух захватило при виде груды покупок.
Тут была и палатка, и туристическая горелка, и обувь, и вообще всё, что нужно для туризма.
— Держи, — папа вручил Витьке новенький серый рюкзак.
— А мне! — завопила Настька.
— Тебе конфеты, — ответил папа.
— Я тоже хочу с вами на лодке!
— Тебе нельзя, — строго сказала мама. — В путешествия ездят одни мужчины. А женщины и девочки сидят дома и ждут их. Так устроен мир.
— А-а-а! — Настьке было плевать, как устроен мир, она хотела в поездку.
— Ну вот, всегда так, — проворчал папа. — Вырастет истеричкой, достанется какому-нибудь лопуху, и будет он с ней всю жизнь мучиться.
— Это ты о чём, Серёженька?
Витька не слушал. Он разбирал покупки и боялся поверить: неужели и правда что-то изменилось в жизни? Дядя Лёша сыграл роль дед-Мороза, хоть сейчас и лето. Только бы ничего не сорвалось!
В среду, за два дня до отъезда, Витька снова накачал злосчастные колёса и поехал к друзьям — поплавать вместе, а заодно похвастаться предстоящей экспедицией, но судьбе было угодно, чтобы до друзей он так и не доехал. Едва он выехал за угол, как снова почувствовал, что руки и ноги не слушаются его. Он не мог её не заметить — она стояла прямо посреди дороги, в том самом голубом платье и с локонами, как в день их знакомства. Он неуклюже дёрнул тормоз, вильнул рулём и на этот раз все-таки упал. Как клоун на арене.
Луиза бросилась к нему:
— Витя! Ты не ушибся?
— Тебе-то что, — небрежно бросил он. Копошась в песке, сложно изображать неприступную гордость.
Она поддержала его за локоть, помогая встать, но он вяло отмахнулся. Луиза отступила на шаг и застыла с поникшей головой. Её крупные локоны упали на лицо, скрывая глаза.
— Витя. Я пришла. Попросить прощения, — дрогнувшим голоском произнесла Луиза.
— Прощаю, — фыркнул Витька.
Он смахнул песок с одежды. Начиналась жара, и деревня словно вымерла. На всей улице стояли только они с Луизой.
— Но ведь ты всё равно сердишься на меня, — жалобно протянула Луиза.
— Да нет. Мне плевать.
— Витя, я не хотела, так получилось.
— Ты всегда друзей кидаешь? — Улегшаяся было обида вновь захлестнула его, и Витьке захотелось поколотить маленькую бестию.
— Я так растерялась. У меня родители строгие.
— А у меня, значит, нет? — Витька бросил велик, шагнул к ней и крепко схватил девчонку за плечи. Она была словно кукла в его руках, её головка запрокинулась, и он увидел крупную слезу на щеке. Луиза по-настоящему плакала, но её лицо не превратилось в гримасу, как у других девчонок. Оно было бледным, чуть подкрашенные губки дрожали, но черты не исказились рыданиями. — Ты хоть знаешь, что мне пришлось выслушать от родителей и от соседа? — Витька встряхнул её, но она не сопротивлялась. — Меня из-за тебя в воришки записали!
— Я испугалась тогда, — услышал он. — Меня обычно не лупят, но пару раз было. И мой папа... Он так орёт, когда злится!
— На тебя почаще надо орать, — прошипел Витька и сдавил её хрупкие плечи. Она слабо пискнула, и Витька на секунду испытал незнакомое прежде чувство — упоение властью. Эта белобрысая чертовка в его руках, можно причинить ей боль, можно отпустить. Он ослабил хватку, и Луиза ткнулась лицом в его плечо.
— Спасибо, что не выдал меня. Я так боялась, что мне влетит.
У Витьки опустились руки.
— Я скучала все эти дни, — сказала она уже более ровным голосом и посмотрела на него своими чистыми и глубокими синими глазами, и он отвернулся.
— Витя, мы по-прежнему будем дружить? И гулять вместе?
— Я послезавтра уезжаю, — равнодушно ответил он и подобрал велосипед. — Можешь с Настькой гулять, ей не запрещали с тобой водиться.
— А тебе запрещали?
— Ага. И правильно делали, — сказал Витька.
— Вот как. И куда же ты уезжаешь?
— В экспедицию. С папой и его друзьями на моторной лодке.
— Ого, — восхитилась Луиза. — Что же вы Настю не возьмете?
— Мы вообще девчонок не берём. От вас одни проблемы.
Луиза помолчала немного. Они брели вдоль берега по скошенной траве.
— Витя, смотри, наше бревно! На котором мы познакомились! — радостно воскликнула Луиза, вскочила на бревно и принялась по нему дефилировать, помахивая голубой шляпкой. Пелерина скрадывала плохую осанку, и Витька против воли залюбовался плавными движениями Луизы. Наверняка её гоняют в танцевальную школу. Слабый порыв ветра всколыхнул ивы. Ленты на Луизиной шляпке затрепетали, и девчонка грациозно спрыгнула на землю.
— Кстати, в субботу приезжает Луна-парк, — сообщила Луиза. — В ваш райцентр. Всего на одну неделю. Может, съездим вместе? Ах, да, у тебя же экспедиция.
Десятки раз Витька представлял, как Луиза явится с повинной, и он её пошлёт к чёрту, но вот она пришла, и он развесил уши, стоя как пень и забыв о визите к друзьям. Мечтательно глядя в небо, она рассказывала про волшебную карусель под названием «Интерпрайз», на которую пускают только с двенадцати лет и которая крутится почти вертикально.
— Я давно мечтаю на ней покататься. Если бы мы с тобой поехали, то соврали бы, что нам двенадцать. Жаль, что ты не можешь.
— Одна бы съездила, если так хочешь.
— Да, это можно, но... — Луиза опустила глаза. — После того случая у меня отобрали все карманные деньги в наказание. Я теперь даже бутылку лимонада не могу купить. Так что не видать мне каруселей.
Она невесело усмехнулась. Витьке стало её жалко.
— У меня есть немного, — неожиданно для себя ляпнул он. Луиза воззрилась на него с надеждой.
— Но ты же собирал их на запчасти для велосипеда, — неуверенно возразила она. — Мне так неудобно.
— Ничего. Ещё наберу. Ведь Луна-парк ждать не будет.
— Витя, ты такой милый! Спасибо, — Луиза лучезарно улыбнулась, но вдруг снова нахмурилась. — А вдруг у тебя тоже отберут карманные деньги?
— С чего бы?
— Кто-нибудь увидит нас вместе и расскажет. Тебе же не велели со мной водиться. Слушай, а пусть они хранятся у меня! Я спрячу так, что мама не найдёт.
Доводы были железные, и Витька послушно снялся с места.
— Вить, положи в книгу. Как будто бы я почитать взяла. А то у меня ни сумки, ни карманов.
Луиза осталась ждать на брёвнышке, а он, вернувшись домой, вытащил заветную коробку и машинально положил свои сбережения в ту самую Книгу с ятями. Так спешил, что не догадался взять прошлогодний учебник или какую-нибудь чепуху.
— Через пять минут обедать! — объявила мама. — Щи готовы.
— Ага! — крикнул Витька и выскочил из дома.
Луиза сидела на бревне и плела венок из луговых цветов.
— Держи, — сказал Витька протягивая ей Книгу.
— Спасибо! Та самая... — Она положила Книгу на колени и примерила венок. — Мне идёт?
Витька засмеялся. Ей шло.
— Жарко, — пожаловалась Луиза. — Жаль, нельзя теперь надевать сарафан.
— Почему нельзя?
— Ты же мне синяков наставил, — скромно объяснила она, потирая плечо, и он покраснел от стыда за свою грубость. — Знаешь, Витя, я тут подумала... Спасибо большое, но возьми деньги обратно. Я не поеду.
— Но ты же хотела покататься на «Интерпрайз».
— Хотела. И в кегельбан поиграть. И в пещере страха проехаться. И в тире пострелять. Там есть даже тир! Но... не в этот раз.
— Почему?
— Что я там буду делать одна? Одной ехать в вагончике по пещере страха? В одиночку есть мороженое? Знаешь, это так грустно, — и она протянула ему Книгу.
У Витьки зашумело в ушах.
— Хочешь, я откажусь от путешествия? И мы в субботу поедем в Луна-парк, — услышал он свой голос словно со стороны. Как будто кто-то сказал это за него.
Глаза Луизы стали огромными.
— Нет, что ты, Витя! Не нужно ради меня отказываться. Это так важно для тебя. А Луна-парк через год приедет опять... Правда, мы станем старше, и нам будет уже не так интересно. И неизвестно, буду ли я здесь.
— Да шут с ней, с речкой. Я тоже никогда не был в пещере страха. Хочу послушать, как ты визжишь, — сказал Витька и подмигнул ей.
Луиза просияла и прижала Книгу к груди.
— Вот здорово, — прошептала она. — Во сколько мы встретимся в субботу?
— Давай в десять.
— В десять, — повторила Луиза. — На автобусной остановке. Витя, ты не представляешь, как я рада!
Она вскочила с бревна и чмокнула его в щёку.
— Отдай это Насте, — сказала она на прощанье, вручив ему венок, схватила шляпку и убежала.
Витька задумчиво потер щёку. Было сущим безумием отказаться от экспедиции, но ему хотелось петь, и он дал несколько кругов на велосипеде, прежде чем поехал домой. Сколько мучительных часов он провёл в раздумьях о том, что никогда больше её не увидит, что они расстались врагами, но теперь всё позади. Наверно, она и вправду не виновата, а просто растерялась, ведь она всего лишь девчонка. Только сейчас он понял, что злиться на кого-то — очень тяжкий труд.



12. Отъезд

— Щи остывают, смерти моей хочешь? — сказала мама по привычке, но без злобы, и поставила перед Витькой дымящуюся тарелку. — Вот так. Вот так. Умница. — Это уже Настьке.
Папа снова был в отъезде, и обедали втроём. Синяя от натуги Настька поедала манную кашу зажмурившись, и мама хвалила её за каждый проглоченный кусок. Щи были слишком горячие, чтобы сразу есть, и Витька крутил ложкой в тарелке.
— Ешь, ешь, — понукнула мама. — Не кочевряжься. В вашем походе домашнего не будет.
— Мам, я, наверно, не поеду. Передумал.
— И слава богу. Я только рада буду. А то выдумали — в поход. За папу — ам! Вот так.
После обеда дети вышли из кухни, и Витька отдал Настьке венок. Она его мигом надела и сказала:
— Витька, это Луиза сплела?
— Какая разница. Носи.
— Вить, не женись на Луизе, она плохая.
— Чего это она плохая? — насторожился он.
—Она наврала про лодку. Это же она украла, а не ты.
— А ты почему промолчала, когда меня ругали? — запоздало поинтересовался Витька.
— Потому что мама сказала, что это ты, — объяснила сестра, глядя ему в глаза.
— Но ты же сама видела, что не я. Почему не рассказала?
— Потому что папа тоже сказал, что ты.
— Ты же видела. Почему промолчала?
— Я тоже подумала, что это ты, раз все на тебя говорят.
— Малявка сопливая.
— Я уже не сопливая! У меня прошло.
Витька ничего не забыл. Он радовался, что помирился с подружкой, радовался, что родители снова любят его, но лживое обвинение осталось висеть камнем на шее. Весь день его раздирали сомнения, не совершил ли он ошибку, отказавшись от путешествия, и ему захотелось прояснить одну мелочь. Вечером он подошёл к папе и попросил сделать потише телевизор.
— Пап, я спросить хочу. Ты по-прежнему мне не веришь?
— Насчёт чего? — не понял папа.
— Ты по-прежнему считаешь, что лодку украсть придумал я, а не Луиза?
— Не начинай, — скривился папа. — Еле замяли.
— Это вы замяли. А я нет. Меня до сих пор вором считают.
— А ты не вор?
— Она сама прыгнула в лодку и отказалась вылезать, если я её не покатаю, а потом меня же и подставила.
— Сын, прекрати. Это ты её пытаешься подставить, и тебя это, между прочим, не красит.
— Значит, не веришь? — насупился Витька.
— Не верю. Не мешай смотреть новости, — и папа нажал кнопку громкости.
Витька развернулся и молча ушёл в свою спальню. Больше у него сомнений не было.
Наступил день отъезда. Мама подняла всех ни свет ни заря окриком: «Вставайте! Лёша приедет, а вы спите, позора не оберёшься!» Она быстро ходила по дому, со скрежетом дёргала занавески на старых карнизах и каждые две минуты понукала папу: «Собирайся. Собирайся. Собирайся».
Она и сама уже несколько дней собирала его, укладывала в рюкзак носки и прочее, приговаривая, что экспедиция — это плохая затея. По маминому мнению, лучше бы никто никуда никогда не ездил.
— Ищешь себе неприятности на старости лет, — сказала мама, высыпая всё из папиного рюкзака и укладывая по-своему. Дело было в прихожей на диване.
— Милослава! — рассерженно сказал папа. — На какой на старости лет? Мне едва за тридцать перевалило.
— Я и говорю, четвёртый десяток разменял, скоро полвека будет, а ты всё никак не успокоишься. Слава богу, хоть сын умнее тебя и решил остаться дома.
— А это что за новости? Виктор! Как это понимать.
— Пап, я не поеду, — спокойно сказал Витька. — К нам на неделю Луна-парк приезжает, я лучше туда махну.
Папа аж сел.
— Тебе что, сынок, голову напекло? Да я еле упросил Лёху тебя взять! Какого чёрта я тебе рюкзак купил?
— На лодке можно всю жизнь кататься, — рассудительно ответил Витька, — а в Луна-парк через год будет неинтересно. Я же вырасту.
Папа встал и начал ходить кругами по комнате.
— Ты рассуждаешь, как старикан! — крикнул он, потрясая кулаками. — Я в твои годы голубей гонял!
— Ну и садист, — хмыкнул Витька и тут же схлопотал от мамы затрещину.
Заспанная Настька сидела тут же на диванчике и клевала носом, но, как только осознала, что брат не поедет, хриплым со сна голосом зашумела:
— Ура! Витька остается со мной!
— На самом деле я никаких птиц не гонял, — сказал папа тоном ниже, — это просто выражение такое. Но у меня не укладывается в голове, как можно променять турпоход на какой-то Луна-парк.
— Пап, у тебя своя жизнь, у меня своя. Мне хочется на каруселях покататься. Все ребята поедут, так что я буду не один.
— Ну, как знаешь, — сдался папа. — Только учти: второго шанса на такую экспедицию у тебя в жизни не будет.
Витька пожал плечами.
Мама перестаралась, разбудив всю семью затемно и не дав никому выспаться. Дядя Лёша с помощником подъехали только к одиннадцати утра, и ещё час провозились с погрузкой, чаепитием и сидением «на дорожку». Эти шумные и весёлые проводы казались Витьке сном.
Дядя Лёша выразил удивление, что Витька не едет, и с сожалением покачал головой, но в глазах его блеснула радость. Плохо скрываемая. Наверно, трое взрослых дядек собираются плавать по таким местам, где дети будут только мешать.
Витька помогал носить продукты. При первом же взгляде на дяди Лёшину лодку он впал в ступор от восхищения и едва не передумал обратно. Это была не лодка, а целый корабль с домиком на палубе. Все деревенские малыши собрались на неё поглазеть. Витька представил, как можно было бы ночевать в этом домике, а в непогоду прятаться от дождя, и закусил губу.
— Ну, всем пока! — дядя Лёша помахал рукой.
— Мила, я буду звонить с двенадцати до часу! — пообещал папа.
Помощник дяди Лёши запустил двигатель, и корабль уплыл. Мама смахнула слезу, трижды перекрестила воздух им вслед и вздохнула.
— Идёмте подвязывать помидоры, — сказала она детям.
Вот и всё. Сказка растаяла, как дым, а впереди был только Луна-парк да Луиза.



13. Гонка на велосипеде

Стоял тихий летний день. Они подвязали помидоры — на священных растениях уже начали краснеть плоды, — потом стали собирать малину. Малины было много, и Витька тайком ел её с куста, хотя мама не разрешала.
Каждый год абсолютно вся ягода шла на варенье, попадала в банки и навсегда исчезала в подвале. Витька не помнил, чтобы они хоть когда-нибудь ели варенье, на сладкое были только конфеты. Та же ситуация царила и в остальных дворах: варенье варили, прятали и не ели.
Настька к малине не подходила, она боялась клопов. Из-под яблони доносился её голосок — она играла с куклами. До чего же тихо может быть на свете...
— Витя, куда ты потратил свои деньги? — спросила мама. — Я их сегодня не нашла в твоей коробке.
Витька чуть не выронил бидон.
— Мам, а чего ты в ней вообще делала?
— Разбирала. А денег не увидела. У тебя вроде много было!
— Перепрятал, — сказал Витька сквозь зубы, поставил бидон на лавку и ушёл в дом.
— Ты куда? — окрикнула его мама. — Малина не обобрана!
В комнате было прохладно и чисто. Виноград затенял окно. Резким движением Витька выдернул из ящика стола коробку и вытряхнул её содержимое на кровать. Взял клочок шерсти, сжал в кулаке и подержал несколько секунд, закрыв глаза. Прижал к груди, вспомнил, как обнимал Чапу. Выдохнул. Интересно, дожил бы Чапа до сегодняшнего дня? Потом сунул в карман блестящий Форд и вышел во двор.
— Держи подарок, — сказал он Настьке и протянул машинку.
— Ой, блестященькая! — взвизгнула Настька и схватила сувенир.
— Это Форд.
— Фордик...
Витька взял с крыльца садовый совок и направился к калитке.
— Ты куда? — крикнула мама.
— На пять минут, — откликнулся Витька.
— Не купайся!
— Не собираюсь, — сказал Витька и вышел на улицу.
Ноги сами принесли его к тем кустам возле бревна, где он когда-то оставил умирать больного птенчика. Вырыл яму, положил шерсть, посмотрел немного...
— Прощай, Чапа.
Зарыл, замаскировал травой и пошёл обратно. Швырнул совок на крыльцо, не разуваясь прошёл в дом. Мама прикрикнула на него, но он не отреагировал. На койке валялись пустая коробка, галстук и ручка.
Первым побуждением у Витьки было сломать ручку пополам и бросить в ведро, но злость уже пошла на спад, и он положил её на стол к другим карандашам: пусть будет просто ручкой.
Коробку отнёс на крыльцо, где мама приспособит её для лука. Самое оно. Что делать с галстуком, он не знал, поэтому свернул его в плотный треугольник и спрятал в карман штанов. Прощайте, детские сокровища. Больше никто не будет в вас копаться.
Он лёг на пустую кровать и начал думать о Луизе, какая она красивая, вредная и умная. Вспомнил, как со всей дури хватал её за плечи, а она хныкала. Завтра они увидятся, и им предстоит целый день в Луна-парке. Луиза будет бояться высоты, а он возьмет её за руку и скажет: «Я с тобой!» Он впервые поедет в парк аттракционов без мамы и папы, как взрослый. С девчонкой.
Но стоило подумать о папе, уехавшем с друзьями навстречу приключениям, как становилось тоскливо. Не упустил ли он что-то более интересное, чем Луиза? Прогулки по чужим городам, рыбалка, костры по вечерам, а вместо щей уха из пойманной рыбы. Две недели на природе, обалдеть можно! Но сожалеть было поздно. К тому же, Луиза так хотела поехать в парк именно с ним.
— Витя, иди есть щи! — позвала мама.
Вечером Витька тщательно выбрал одежду для завтрашнего дня — ему хотелось не ударить в грязь лицом перед Луизой. Может, он и деревенщина, но у него тоже есть модные вещи. Интересно, что наденет она? Хоть бы платье, а не то, в чём явилась на злополучный пикник.
Утром в субботу он встал пораньше, оделся и начал причёсываться перед зеркалом.
— Это ты куда вырядился? — подозрительно спросила мама.
— Мы с друзьями в Луна-парк поедем, я же говорил.
— Разворачивайся. Завтра съездишь. Мне сегодня к Тане за помидорами.
— Мам, я же договорился! Меня ждут! — вспылил Витька.
— Подождут, не помрут. С кем мне ребёнка оставить?
— А ты ребёнка возьми с собой за помидорами. Или вообще не ходи, у нас своих помидоров целое стадо, — посоветовал Витька.
— Ты что, смерти моей хочешь? У Тани помидоры созрели раньше, она поделиться решила, а я ей от ворот поворот?
— Мам, я с Настькой сидеть не буду. Могу её с собой взять, если хочешь, — предложил Витька.
— Тебе друзья дороже сестры?
— Мне друзья дороже помидоров.
— Совсем от рук отбился, — посетовала мама. — Отец приедет, выпорет.
— Ладно, — кивнул Витька и собрался уходить.
— Съешь хоть бутерброд!
— Некогда.
— С собой возьми!
— Давай.
Он сжевал бутерброд по дороге. К счастью, автостанция находилась далеко от тёти Тани, и мама не увидит, что он с Луизой. В бетонном скворечнике под старыми тополями стояло человек пять, но Луизы среди них не было.
«Рано ещё, — сказал себе Витька, — до десяти полчаса». Он сел на лавочку и посидел несколько секунд, потом встал, нашёл палку и стал чертить на земле. Нарисовал лошадь, надоело. Пошёл гулять туда-сюда, пиная бутылку.
Подъехал десятичасовой автобус, постоял пять минут и ушёл. Витька остался один. «Проспала», — подумал он, подобрал палку, написал: «Луиза дура», стёр. Начали собираться пассажиры на одиннадцатичасовой рейс, и Витька забеспокоился: не случилось ли чего?
Когда подъехал следующий автобус, Витька понял, что дело неладно. Он решил съездить к Луизе на велосипеде и вернулся домой. Мама с Настькой уже ушли, оставив ключ под дверью.
Витька потерял ещё кучу минут, накачивая колёса, будь они неладны, закатал штанину, спрятал ключ и помчался к коттеджу дипломата.
Не очень-то ему хотелось общаться с охраной в чёрном, но другого выбора не было. Может быть, Луиза заболела? Может, её увезли на скорой? Только бы не это, ведь все едва начало налаживаться! Он мчался на своём старом скрипучем велике мимо домов, тополей и водяных колонок, объезжая глупых кур, и не замечал полуденной жары из-за встречного ветра.
Когда он затормозил у Луизиного коттеджа, жара навалилась на него, и он стал дышать через рот. Охранники не вышли, и весь коттедж казался опустевшим, ни звука не доносилось из-за забора.
На воротах висел здоровенный замок — Луиза бы назвала его «антиквариат». Несовременный замок, вещь из советской эпохи. Витька рассматривал его с минуту, потом опомнился: «Что это я, как баран на новые ворота», — и побежал к ближайшему двору спрашивать.
Маленький палисадник зарос двухметровой травой. Витьку облаяла пушистая моська, и из микроскопического окна, укрытого виноградной завесой, выглянула бабулька.
— Тебе чего, малый?
— Извините, я спросить хотел. Вы не знаете, где ваши соседи из большого дома?
— Эти-то? Уехали, наверно. Они вчера весь день вещи вывозили. Хоть бы и не приезжали больше. Шуму было! Баба его ох и горластая.
Витьку шатнуло.
— Спасибо, тётенька, — сказал он, потрепал моську за ушами и вышел из палисадника.
Он шёл, как оглушённый, и не знал, что делать. Наверняка у них что-то случилось. Может, кто-нибудь умер. Может, Луизе нужна его помощь.
Его дёрнули за подол рубашки. Рядом стоял клоп лет шести и не мигая смотрел на него.
— Ты Витька? — спросил клоп.
— Ну, я, — ответил он, не понимая, в чём дело.
— Тогда тебе письмо.
Клоп вручил ему сложенный вчетверо листок розовой бумаги с золотым обрезом и убежал. От бумаги пахло духами. Витька где стоял, там и сел прямо на траву. Развернул письмо. Луиза писала ровными, размашистыми строчками:
«Витя! Нам срочно пришлось уехать, папу вызвали в Питер. Прости, что не успела предупредить. Наш самолёт улетает в шесть вечера. Если приедешь в аэропорт, сможешь меня проводить. Номер рейса [...]
P.S. Пожалуйста, приезжай, я должна сказать тебе что-то очень важное.
Л.»
«Л» было с виньеткой. В аэропорт! Витька выругался от бессилия. Туда же три пересадки, возможно ли успеть до шести? Да и сколько денег вылетит... Стоп, а денег-то нет, они остались у Луизы.
Придётся клянчить у мамы, а после вчерашней проверки время ой как неподходящее! «Перепрятал? А куда? Потратил? А на что?» — станет допытываться мама и, чего доброго, не даст ни копейки.
А ему просто необходимо увидеть Луизу, ведь она обещала сказать нечто важное! Он вскочил на велосипед и завертел педалями. Скорее к дому. Хоть бы мама не осталась у тёти Тани пить чай, тогда это надолго.
Под колёса с громким квохтаньем кинулась коричневая курица, и он еле вырулил. В глаза лезли мошки. Возле колонки баба с пустыми ведрами проводила его равнодушным взглядом.
Он соскочил у дома, бросил велик и кинулся звонить. Прислушался. Маминых шагов не услышал, позвонил ещё, потом догадался заглянуть под калитку. Ключ лежал на месте, значит, мама ещё в гостях.
Витька почувствовал себя обложенным со всех сторон и чуть не разревелся, как маленький. Ну что ему делать — идти побираться к соседям? Отличная идея. Особенно после того, как Иван Васильевич на всю деревню объявил его воришкой.
Может, ребята помогут? Эх, жили бы они поближе! Витька мельком глянул на колёса — спустили, но накачивать было некогда, и он на спущенных колёсах поехал в соседнюю деревню.
У кого есть велосипед, тот знает, как противно ездить на плохо накачанных колёсах: приходится прилагать вдвое больше усилий, а велосипед всё равно ползёт медленно.
В сопливом детстве Витьке разрешали ездить только на спущенных, чтобы не гонял быстро, отец самолично проверял пальцами колёса. А Витька воровал в сарае насос и за забором накачивал сам, потому на спущенных ездить — это издевательство.
Витька не проехал и полпути, но уже вымотался, а ведь ему предстояла ещё долгая дорога в аэропорт и обратно. Он собрал силу воли в кулак и велел себе не раскисать. Вот и дома показались из-за тополей. А вот кто-то едет навстречу...
— Славка! — заорал Витька так отчаянно, что приятель поднял велосипед на дыбы. Рыбное ведро звякнуло о рамку.
— Чего орёшь? — спросил Славка и поправил удочку.
— Мне срочно нужно в город, — задыхаясь, выпалил Витька. — А денег на билет нет. Выручи, а?
— А у меня мать все отобрала, чтобы я курево не покупал, — сказал Славка и гыгыкнул. — У невесты своей белобрысой спроси, она небось богатая.
— Уехала она. Сегодня. А я должен её проводить. А денег нет. — Витька говорил короткими фразами, пытаясь восстановить дыхание.
— Ну тогда забей. Другую найдёшь. Или это, к Ромке сгоняй, у него недавно день рожденья было, небось ему родственники надарили. Он добрый, может, отстегнёт.
— Ладно, я к Ромке. Пока.
— Ну ты чудило! — хохотнул Славка и посигналил велосипедным звонком.



14. Друзья

Витька снова оседлал велик. В этом году он совсем забыл про Ромкин день рожденья, и всё из-за Луизы. Его как раз обвиняли в краже лодки. Интересно, сюда дошли слухи? Фу, как неудобно получается.
Несмотря на июльское полуденное пекло, Ромкина мама полола помидоры в палисаднике. Увидев взмыленного Витьку на велосипеде, она преградила ему путь и строго сказала:
— К Роме нельзя, он занимается.
— Мне только на минутку, — умоляюще попросил Витька.
— Приходи через час. А теперь Рома занимается, — повторила Ромкина мама, поджав губы.
— Через час поздно будет, автобус уйдёт, — чуть не плача, сказал Витька, но женщина была непреклонна.
— Мне ваши автобусы неинтересны, — сказала она, возвращаясь к помидорам. — Рома занимается.
Витька точно знал, что в середине лета ни один нормальный пацан не сядет за учебники, и наверняка Ромка где-нибудь в сарае с удочками или читает детектив, а его матери просто хочется отвадить Витьку, да и остальных друзей тоже.
Как и любой матери, ей не нравится, что у сына есть приятели, и с этим ничего не поделаешь. Но ситуация была критическая, и Витька, объехав дом, заорал со стороны двора:
— Ромка-а!
Ромка выглянул из-за забора.
— О, привет. А я как раз к тебе собирался, — он спрыгнул на землю.
— Ромка, я попал. Мне срочно надо в аэропорт. Проводить Луизу. А денег ни копейки. Дай в долг, потом верну. Если есть, конечно, — сбивчиво обрисовал проблему Витька, держась за велосипед.
Ромка оглядел его с головы до ног, прищурившись, и вынес вердикт:
— Есть. Но не дам. Ты же там подохнешь в автобусе, до аэропорта не доедешь. Ты себя в зеркале видел?
— Если не дашь, ты мне не друг, — отрезал Витька.
— Что, у тебя с ней всё так серьёзно?
— Серьёзно, — угрюмо сказал Витька, глядя в сторону.
— Тогда жди. Я переоденусь и возьму пожрать.
— Ты тоже хочешь поехать? — удивился Витька.
— Не хочу, но поеду. Должен же кто-то тебя поддерживать в вертикальном состоянии, — и Ромка перемахнул обратно во двор.
Витька сел на траву, прислонился к шершавым доскам, пахнущим смолой, и закрыл глаза. Время утекало сквозь пальцы, и с каждой минутой шанс увидеть Луизу уменьшался.
О чем же она собирается ему сказать? Может, её мама разрешила им дружить? Или Луиза с родителями навсегда переедет в их деревню? Или что-то такое, о чем он и не догадывается? Тайна мучила Витьку сильнее, чем жара.
Из-за забора раздался голос друга:
— Тащи велосипед к калитке, загоним в наш сарай.
Витька разлепил глаза и заставил себя встать.
— Это вы куда намылились? — сварливо поинтересовалась Ромкина мать, увидев, как сын ставит в сарай чужой велик.
— Погуляем, — ответил Ромка. В руке у него был пакет с продуктами.
— Не купайтесь!
— Конечно, не будем, мам, кто же в жару купается, — ответил Ромка и толкнул Витьку в локоть: — Не туда. Налево. На нашу остановку.
Витька не сразу сообразил, что здесь тоже есть остановка и не надо топать обратно. Он тяжело дышал и не хотел разговаривать.
— На двухчасовой успеем, — сказал Ромка.
— Угу.
— Минералки выпей.
Витька напился холодной воды, и идти стало легче. Он поминутно поглядывал на часы и пытался ускорить шаг. Под бетонным навесом остановки он выпил ещё минералки, плеснул на ладонь и умылся. Ромка заставил его съесть кусок хлеба с колбасой.
— Ром, прости, что втянул тебя. Но у меня просто безвыходное положение.
— Да ладно.
— Ром, я помню про твой день рожденья, но на меня тогда всё разом свалилось.
— Да ладно. Она хоть стоящая подруга?
— Она такая... Как тебе объяснить. Она Луиза. Ром, у тебя так было, чтоб с девчонкой дружить?
— Чтоб прям дружить — не было, но одна нравилась.
— Расскажешь про свою? — спросил Витька, поглядев на друга с уважением.
— Обойдёшься. Вон автобус идет.
В старом красно-белом «лазике» не было не то что кондиционера, но даже занавесок, и поездка превратилась в сущий ад. Молодой парень попытался открыть люк наверху, но тут же взревела седая бабка: «Мне холодно! Закройте!»
С бабкой воевать никто не осмелился, и весь автобус молча терпел пекло. Мальчишки по очереди пили минералку, но она мало спасала, и к концу рейса Ромка выглядел не лучше Витьки.
Потом была недолгая поездка на маршрутке к вокзалу, покупка билетов до аэропорта и тягостное ожидание на посадочной площадке. Ромка взял мороженое, Витька отказался.
— В глотку не лезет, — объяснил он.
— Как знаешь.
Витька скользил взглядом по разноцветной публике с рюкзаками и чемоданами и словно ничего не видел. При других обстоятельствах он бы обошёл весь вокзал и заглянул во все киоски, но сейчас ему хотелось только одного — увидеть Луизу.
Глянул на часы — почти четыре. Вот бы были такие штуки вроде телефонов, чтобы их можно было носить с собой — как в кино про Электроника. Он замечтался о карманном переговорном устройстве. Взял бы и прямо сейчас позвонил Луизе...
— Вить, опомнись. Наш автобус.
Бесшумно подкатил блестящий белый автобус с тонированными стёклами. Друзья встали в очередь, и Ромка шепнул: «Космическая техника». Витька тоже никогда не видел таких ультрасовременных автобусов.
Ребята заняли свои места. В автобусе, против обыкновения, не воняло, на сиденьях не валялась шелуха от семечек, а главное — было прохладно. «В таком автобусе хочется уехать далеко и навсегда», — мелькнула у Витьки нелепая мысль.
Пассажиры оживлённо болтали, рассаживаясь по местам. Мальчишки смотрели по сторонам, изумляясь: здесь была совсем другая публика, одетая побогаче деревенских жителей, все с фирменными сумками. Слышалась иностранная речь.
Пришёл водитель, и автобус бесшумно покатился, набирая скорость. Витька сидел у окна и смотрел на проплывающие мимо здания. Наверно, папа сейчас тоже где-нибудь в незнакомом городе. Витька вздохнул.
Кондиционер сделал своё дело: в прохладном воздухе ребята почувствовали себя лучше, разговорились, и слово за слово Витька выболтал Ромке всё — и о лодке, и о предательстве, и о деньгах на Луна-парк. Даже о папиной экспедиции упомянул.
Ромка глядел на друга сначала с сочувствием, потом с недоумением, а под конец с презрением.
— Если бы ты мне раньше всё это рассказал, я бы с тобой не поехал. Я не знал, что ты такой болван.
Витька отвернулся и опять стал смотреть в окно.
— Ром, пожалуйста, не бурди. Мне и так паршиво.
— А я из-за тебя весь день потерял.
— Знаю. Прости. Но она очень просила приехать. Написала, что хочет сказать что-то важное, — сказал Витька с отчаянием и сжал в кулаке розовое письмецо.
— А ты поверил? Ничего она не хочет сказать. Просто уловка, чтобы вымотать тебе последние нервы. Она же ни на что хорошее не способна! Есть люди, которые умеют только вредить.
— Ты прямо как мои родители, — грустно сказал Витька. — Не водись с ней, не водись...
— Родители плохого не посоветуют. А ты лопух. Жаль, что сразу не рассказал мне всё, я бы тебя отговорил.
— Не отговорил бы!
— Значит, денег не дал бы. Я думал, у тебя любовь, а тут издевательство одно.
— Самолёты, — сказал Витька.
Ромка ненадолго замолчал, рассматривая самолёты — ребята впервые видели их вблизи, — а потом, словно решив добить Витьку, выдал следующее:
— Просто подумай, где мы сейчас, где твои деньги с золотыми часами, где твоё доброе имя и от чего ты отказался. И всё благодаря ей! Скажи, что я неправ.
Витька промолчал — что он мог возразить? Ромка опять был прав, трижды прав, но Витьке невыносимо хотелось ещё разок посмотреть в глаза Луизе, снова схватить её за плечи и...
— Выходим, приехали, — окликнул Ромка. — Как говорится, назвался груздем, вылезай из кузова.
Ребята вышли и зажмурились от яркого солнца. Огромные белые самолёты, мечта каждого мальчишки, стояли совсем рядом, сверкающие и невероятно красивые.
— Жаль, фотоаппарат не взял, — прошептал Ромка. — Обалдеть!
Раздался оглушительный гул, и мальчики увидели, как самолёт поднимается в небо, уменьшаясь на глазах. Эх, в другое бы время здесь оказаться! К сожалению, Витьке было не до самолётов.
— Уже начало шестого, — заметил он. — Наверно, она в здании.
Двухэтажный аэропорт сверкал чистотой. Почти вся стена состояла из синего тонированного стекла. На разлинованной парковке стояли машины — такси. Наверно, Луиза с семьёй тоже приехала на такси, подумал Витька, а может, на служебном автомобиле. Но уж точно не на автобусе.
Витька впервые увидел разъезжающиеся двери на фотоэлементе и оробел. «Иди, иди», — подтолкнул его Ромка. Мальчики оказались внутри аэропорта и остановились возле кофейного киоска. Что делать дальше, они не знали.
— Ну, и где твоя Луиза? — спросил Ромка.
Витька метался. Почти везде проход был закрыт. Надписи на английском заставили его вспомнить школьные уроки: «Получение багажа», «Комната сдачи оружия»... Надо сдать свой перочинный ножик. Чудовищный женский голос из динамиков сделал объявление на английском.
— Мальчик, ты с кем? Сюда нельзя без предъявления документов! — сказала девушка в форме, когда он попытался подняться на второй этаж.
— Я провожающий. Одноклассница улетает! — соврал он.
— Какой номер рейса у твоей одноклассницы? — сочувственно спросила девушка.
Витька заглянул в письмо, назвал.
— Мне очень жаль, но у них уже начинается посадка, — с улыбкой сказала девушка, и Витьку поразила её вежливость. До сих пор все казённые люди ему хамили.
— Но ведь вылет в шесть часов, — возразил Витька, и его голос дал петуха.
— В семнадцать пятьдесят, — уточнила девушка. — Самолёт не автобус, посадка начинается раньше. Мне жаль.
— И ничего нельзя сделать? — спросил Витька, как последний осёл.
— Позвони своей подружке, когда она прилетит! — с улыбкой посоветовала девушка, и Витька отошёл в сторону — он и так отнял у неё много времени. Легко сказать: позвони! А куда?
Луиза сейчас на втором этаже. Может быть, она даже видела их с Ромкой из окна. И ничего нельзя сделать! Ну почему не бывает карманных переговорных устройств? Расстроенный Витька спустился по лестнице и вернулся к Ромке, который допивал стаканчик кофе у киоска.
Мимо прошла миниатюрная рыжая англичанка с конопатым личиком. Она везла за ручку современный розовый чемодан на колёсах, а следом за ней семенили три её дочурки одна другой меньше: все в ярких брючных костюмчиках и с такими же чемоданами, подобранными по размеру.
У самой маленькой дочки чемоданчик был размером с буханку хлеба. Не верилось, что это не куклы, а живые девочки, до того они были хорошенькие и рыженькие. Люди из другого мира. Витька зачарованно проводил их взглядом.
— Ну что, нашёл? — спросил Ромка и бросил пустой стаканчик в ведро.
— Меня без взрослых никуда не пускают. В терминал нельзя, на второй этаж нельзя, везде нельзя!
— Ну почему же, в магазин можно. В туалет можно. Кстати.
— А ну тебя.
Драгоценные минуты уходили. Наверное, Луиза уже в самолёте. Витька предложил обойти здание снаружи, чтобы хоть помахать ей рукой, и ребята вышли, но они были в аэропорту впервые и не знали, как он устроен. Выяснилось, что на лётное поле отсюда попасть невозможно, и даже самолёт не был виден.
— Через двадцать минут вылет, — сказал Витька.
— А через десять последний автобус, на котором мы можем успеть домой, — напомнил Ромка. — Вить, хорош валять дурака. Ты же не хочешь ночевать на вокзале в райцентре?
— Я должен её проводить, — ответил Витька, вглядываясь в синее стекло аэропорта. — Она увидит меня из окна... из иллюминатора, хоть рукой помашу.
— Ты неизлечим. Держи деньги на автобус, а я из-за тебя не собираюсь дурью мучиться. Пока, счастливо добраться.
И Ромка торопливо пошёл к автобусной остановке. Витька дёрнулся за ним, но невидимое притяжение остановило его, и он закусил губу. Что-то подсказывало ему, что дружба с Ромкой закончилась, и от этого щемило в груди.
Ромка сделал для него всё, что мог, даже потратил подарочные деньги, но не захотел делать последнюю глупость, и Витька не осуждал его за это. Всё имеет свои пределы. При первой же возможности Витька возместит ему ущерб, но общения больше не будет.
Не будет совместных походов на рыбалку, Ромка никогда не кинет жёлудь в окно и не будет с ним болтать просто так. Теперь вообще нет человека, с которым можно поболтать и который бросит всё свои дела, чтобы помочь ему, Витьке. Конец дружбе.
Автобус с Ромкой уехал, и Витька остался совсем один. Приезжали и отъезжали машины, хлопали багажники, хохотали девчонки. Из динамиков раздалось объявление, а через пару минут донёсся шум двигателей, и Витька стал оглядываться. Куда полетит самолёт? Посмотрит ли сюда Луиза?
При всём желании Луиза не смогла бы увидеть Витьку, потому что взлётно-посадочная полоса находилась с другой стороны аэропорта. Шум нарастал, а самолёт всё не появлялся, и Витька отбежал к торцу здания, чтобы заглянуть за ограждение, и застыл.
Наконец-то он увидел набирающий высоту самолёт и помахал рукой. Луиза улетала. С каждой секундой самолёт поднимался всё выше, постепенно превращаясь в блестящую точку, а Витька стоял и смотрел.
Это чуть позже он осознает, насколько влип, опоздав на последний автобус, и поймёт, как тяжело быть никому не нужным ребёнком в чужом аэропорту, и будет ругать себя на чём свет стоит за глупость — но сейчас он просто стоял, приложив ладонь ко лбу козырьком, и смотрел, как серебристый самолёт уносит вдаль маленькую белокурую Луизу.



15. Эпилог

Стояла ночь. Разухабистая молодёжь галдела, распивала пиво, гуляла по райцентру группами и парочками. Из летних кафе лилась музыка, рекламные огни весело мигали. На скамейке возле автостанции целовались парень с девушкой. Он обнял её покрепче, но она отстранилась со словами:
— Мы не одни. Тут мальчишка сидит.
— Где?
— Да вон же, в углу. Пойдём отсюда.
Пара ушла, и Витька поёжился от ночной прохлады. Последний рейс в деревню ушёл в семь, когда Витька выезжал из аэропорта. Он не знал, где провести ночь, и решил сидеть на автостанции до утра. Полагалось позвонить маме, но все телефоны работали на карточках, а карточки продавались только в дневное время.
Он был вымотан и хотел есть. Солёные сухарики из киоска только вызывали жажду, и он в который раз отхлебнул лимонад из бутылки. Сегодня он потерял и девчонку, и друга. На душе было пусто, и он смотрел в темноту. Скорей бы ночь кончилась.
К станции подкатилась шумная компания на мотоциклах, и Витька замер, не дыша. Похоже, спокойно отсидеться до утра не получится. Молодые люди гоготали, ругались и хлопали друг друга по плечу. Они ничего не боялись, они были хозяевами ночи.
Момент, когда можно было незаметно улизнуть, Витька прозевал, компания двигалась прямо к нему. Оставалось только надеяться, что в тени его не заметят. Витька сжался. Но его заметили.
— Гля, малолетка! — раздался пьяный голос, и прямо перед Витькиным лицом сверкнула зажигалка.
— Детёныш, ты чего тут сидишь? «Спокойной ночи малыши» давно кончилось! — посыпались остроумные реплики и гогот. — Ну-ка, птенчик, вылезай на свет... — его вытащили за шиворот и подвели к фонарю.
— Да это Витёк, мой сосед из деревни, — объявил другой голос, очень знакомый... Перед Витькой стоял чернявый и волосатый Жорик-хулиган! Витька дрожал, ни жив ни мертв, но братва потеряла к нему интерес, решив, что он под защитой Жорика.
— А, понятно, — сказал обладатель зажигалки. — Значит, по домам. Пока, чувак!
Парни умчались, и с Витькой остался один Жорик.
— Ты чё тут делаешь? — спросил Жорик, закуривая.
— Я был в аэропорту, — хрипло ответил Витька, не видя смысла скрывать правду. — Провожал Луизу.
— Это белобрысую, что ли? — изумился Жорик. — Она и с тобой крутила?
Витька уставился на Жорика.
— А как она... с тобой крутила? — спросил он сердито.
— Да никак! — гоготнул Жорик. — Липла, как банный лист. Попросила научить курить, мне что, жалко, что ли? Научил. Ладно, садись на заднее сиденье, поедем домой. Мать тебе ремня всыпет, — и Жорик швырнул окурок на асфальт.
— Жорик, — негромко сказал Витька.
— Чего.
— Спасибо.
— За что?
— Что оказался здесь. Я бы тут пропал один. И ещё. Держи! — Витька протянул ему маленький тряпичный свёрток, и Жорик машинально взял.
— Эт чё?
— Я слышал, ты галстук сжёг. Пионерский. Так я тебе свой отдаю, — сказал Витька не то серьёзно, не то с иронией. Когда он понял, что не придётся всю ночь бегать от шпаны, то успокоился, и ему даже захотелось сказать что-нибудь остроумное, чтобы не выглядеть размазнёй перед Жориком. Да и от последнего экспоната из коробки надо было избавляться. Прощаться — так уж со всем сразу.
— Чтоб я и этот сжёг? Да на фига мне! — шарахнулся Жорик.
— Не на фига, — загадочно сказал Витька, — а возьми и положи в ящик стола. И храни, как памятник эпохе. Потом будешь внукам показывать. Мне вот не довелось в галстуке походить, знаешь, как я тебе завидую. Пионерский костёр, тимуровцы...
— Ну, чудик, — гоготнул Жорик, но галстук спрятал. — Знаешь, а в тебе что-то есть. Не зря она тобой заинтересовалась. Вот я бы ни за что не попёрся провожать девчонку чёрт знает куда, да ещё ночью. Я бы лучше новую девчонку нашёл. Всю жизнь тебя знаю, но такого не ожидал. Ну, поехали, тимуровец!
И они поехали.