"dansing qeen" (не окончено)

“Dancing Qeen” *

«Ах, Буратино, Буратино,- покачал головой
Говорящий Сверчок,- ходи в школу, слушайся
папу Карло, а иначе тебя ждут страшные
опасности и ужасные приключения».
«А если я люблю стр-рашные опасности и
уж-жасные приключения?»- ответил Буратино.
А.Н.Толстой «Золотой ключик»
Часть первая

1

В городе Ханыгове самые красивые женщины работали в городском Дворце пионеров.
И самой красивой из них считалась директорша Диана Гавриловна, лицом напоминавшая красивую куклу. Всегда она была красиво и дорого одета, а на голове её возвышалась аккуратная причёска в стиле обязательном для всех руководящих ханыговских дам. От всего её холёного облика исходило нечто, определявшееся выражением «интересная женщина».
Говорила Диана Гавриловна вкрадчиво и одновременно властно, на работу являлась где-то к полудню, в прекрасном настроении открывая дверь своего блестящего кабинета, заставленного дорогой мебелью и весело украшенного картинками и сувенирами кружковцев, сработанными из соломки, лоскутов, мишуры, покрытых лаком коряг и пр.
Диана Гавриловна неторопливо переобувалась в модельные туфли, а затем некоторое время говорила по телефону с кем-то из своих знакомых и поклонников, или просматривала свежую прессу, ежедневно аккуратно складываемую на край рабочего стола к её приходу.
Среди множества газет и журналов, выписываемых для нужд Дворца пионеров, почти каждый день обнаруживались пропажи, виной которых были расторопные работники, ловко утаскивавшие источники информации в свои кабинеты, а то и попросту домой. И это составляло предмет постоянной заботы красивой Дианы Гавриловны, о чём она упоминала почти на каждой еженедельной планёрке, уставляя попеременно инквизиторский взгляд на подчиненных, чинно рассевшихся перед ней за столами методкабинета. Но всё оставалось безрезультатно: журналы приходили каждый день, а к концу года из них можно было составить лишь тощую подшивку
* «Танцующая королева» (англ.) песня группы «АББА».
*
Пролистав прессу, а то и сделав некую компиляцию из письменных отчётов руководителей кружков для своего доклада, Диану Гавриловну, как всегда, врасплох заставало время подошедшего обеда.
Прямо в вестибюле Дворца пионеров под мраморной лестницей, ведущей на второй этаж, дворцовая обслуга жарила и варила на переносной печке, и беспардонные запахи столовки сбивали с толку посетителей, густо наполняя небольшой особняк, по праву считавшийся самым красивым строением города Ханыгова. В его трудноопределимом архитектурном стиле чувствовались вкус и умение старинного мастера, сумевшего добиться, чтобы зимой толстые стены надёжно хранили тепло, летом – прохладу, каждая комната имела свой неповторимый колорит, а узкую лестницу оригинально украшали у основания высокие лампионы в стиле модерн .
Огромные старые деревья, разросшиеся вокруг здания в каком-то задумчивом тургеневском беспорядке, гармонично шумели под порывами сильного ветра, открывая среди своих спутанных ветвей вид на реку, текущую под окнами означенного заведения, под большими чистыми окнами, в которые свободно лился безмятежный свет ясного неба.
А после обеда для Дианы Гавриловны и вовсе совсем уж непонятно было куда девалось время: туда-сюда и пора идти после трудового дня домой.
Иногда директорша заглядывала для порядка в учебные кабинеты: имеются там в наличии дети ? что делают педагоги ? занимаются ли с детьми ? или байки травят, бегая из кабинета в кабинет, шушукая, смеясь, в то время, как их воспитанники болтаются, где придётся, и веселятся по своему усмотрению ?
Диана Гавриловна неусыпно следила за дворцовой жизнью, так же, как за сдачей в срок всей необходимой документации и наказанием нерадивых работников.
Она уходила после с такой пользой проведенного рабочего дня вполне спокойная и прекрасная, исполненная достоинства, торжественно увозимая вдаль на служебной машине директора завода, являвшегося шефским предприятием Ханыговского Дворца пионеров.
Живейшей радостью Дианы Гавриловны были еженедельные планёрки, когда подчинённые ей работники рассаживались за рядами столов в методкабинете, словно ученики, а она, возвышаясь впереди них, как Саваоф, перечисляла их грехи за минувший период: у Елены Андреевны, как обычно, было очень мало детей на занятиях, а однажды, она и вовсе была застукана без оных, читающая, как ни в чём ни бывало, какую-то книжонку в своей заставленной мольбертами изостудии. Ученики Ольги Даниловны шумели на весь коридор, мешая другим занятиям. А воспитанникам вечно жёлчной Нины Николаевны не из чего шить свои игрушки, потому что их педагог во время не позаботилась о материальной базе кружка.
При этом замечании Нина Николаевна брюзгливо взрывалась всякий раз, потому что обеспечивать кружок материальной базой являлось неотъемлемой обязанностью прекрасного руководства Дворца, которое ничуть себя этим не обременяло, а считало само собой разумеющимся, что подчинённые должны сами себе находить подножный корм, в результате чего такие руководители кружков, как упомянутая «Мягкая игрушка» вечно пребывали в жалком нищенском положении, рыская в поисках лоскутов чуть ли не по помойкам.
Диана Гавриловна с высоты своего места различала, как напрягались лица тех, кого она ставила на вид, и это её радовало: значит, осознали, приняли к сведению и её профессиональная деятельность достигла цели.
Затем, к ней вереницей подходили сдавать отчёты, планы и конспекты занятий, черновики сценариев,- всё то, что она ещё некоторое время пролистывала потом у себя в кабинете, особо не вникая, забывая обо всей этой дребедени, поглощённая думами о чём-то своём в то время, как успокоительный свет солнца лился в большие окна комнаты, телефон звонил время от времени и она долго говорила то с одной знакомой, то с другой, то с кем-то из вышестоящих чиновников, с кем она была в очень хороших отношениях, то с руководством гороно, с которым отношения были ещё лучше, а день, тем временем, стремительно летел к концу, обед забирал все мысли, после него не хотелось даже обойти своё маленькое царство: подняться наверх, где в комнате прикладных искусств жарко горела муфельная печь, закаляя глиняные фигурки, вылепленные маленькими девочками и мальчиками, и где сосредоточенная тишина царила в пространстве, напоминавшем музей с его рассохшимися прялками, расписными глечиками, картинками из соломы, сухих трав, листьев, с вышитыми рушниками, кустарными шкатулками, деревянными бусами, раскрашенными, как радуга, - всем тем ярким, самобытным творчеством, что за века научилось превращать быт в примитивную и трогательную сказку.
Не хотелось Диане Гавриловне в этот благодушный момент заглянуть и в фотокружок, чтобы посмотреть только отпечатанные фотографии: руководитель его относилась к оппозиционной группировке, портившей директорше пищеварение. А Ольга Давыдовна, бывало, даже пропускала занятия, назначенные в дальних школах, естественно пользуясь неконтролируемостью. Или опаздывала. Или же неукрощённые орды её фотолюбителей носились по Дворцу пионеров, заглядывая во все комнаты, хлопая дверями, скатываясь с крутой лестницы, и творя все те безобразия, что положено творить мальчишкам.
Диана Гавриловна терпела Ольгу Давыдовну только за одно её свойство: руководитель фотокружка была безотказным работником.
Нужно ли было для Дианы Гавриловны персонально запечатлеть в фото какое-нибудь событие – Ольга Даниловна приходила куда бы то ни было и выполняла всё, как положено. Если надо было, то часами печатала в кровавом свете своей фотолаборатории необходимое количество снимков. Прибывала со своим фотоаппаратом, жертвуя выходными, чтобы запечатлеть какое-нибудь памятное мероприятие в жизни Дворца пионеров, являясь, таким образом, персональным фотолетописцем означенного учреждения на протяжении многих лет, отпечаток которых можно проследить на страницах альбомов, которые заполнились благодаря вспышкам её аппарата, озарявшего дворцовые стены, как и сиянием её знаменитой лучезарной улыбки.
Но прекрасная директорша без раздражения не выносила простодушную Ольгу Даниловну за тесную дружбу с режиссёром театрального кружка Натальей Матвеевной и руководителем изостудии Еленой Андреевной, личностями крайне одиозными в её глазах. Вот уж в ком простодушия не было ни на грош, а очень много самоуверенности, если не сказать нахальства, внушавшего им держаться совершенно независимо в стенах руководимого ею учреждения, и составлявших вместе сильную ей оппозицию, с которой с каждым днём всё трудней становилось бороться.
Поэтому, если к вечеру у дверей Дворца пионеров её ждал автомобиль с очередным тонким ценителем красоты или же служебная «Волга» директора завода, её официального бессменного покровителя, готовые мгновенно унести в голубую даль, то Диана Гавриловна отбрасывала неприятные мысли и торопилась покинуть чудные своды Дворца пионеров, выплывая из них, как всегда, прекрасно одетая и обутая, неся, как орден, свою казённо-обязательную причёску, спокойная, произносящая фразы ничего не значащие, и больше всего на свете озабоченная только одним: как достать новомодную дорогую косметику, недавно появившуюся в закромах главного универмага Ханыгова и доступную только избранным.
11
Отсутствие прекрасной Дианы Гавриловны, как ни странно, никак не отражалось на обычном течении дел в чудесном пионерском дворце: они продолжали идти своим чередом и являлись совокупностью усилий всех сотрудников этого учреждения. Осенью это был интенсивный набор в кружки, старательное обучение неофитов правилам поведения в самом красивом здании Ханыгова, составление планов и программ на весь учебный год и т.д. Как правило, в выходные дни проводились различные праздники и тогда заполнялся детьми актовый зал Дворца,- просторный с высокими лепными потолками, оставшимися от прежних времён, с хрустальной люстрой, подаренной шефами, и уютной сценой, снабжённой набором музыкальных инструментов и звукоусиливающей аппаратуры.
Но в ясный погожий первый день осени толпа нарядных учащихся и их воспитателей собралась вне стен здания, потому что в чудесной повторяемости пришёл новый учебный год и недавно заново оштукатуренные стены пионерского Дворца готовы впитать теплоту приветственной директорской речи:
«Дорогие друзья! Поздравляю вас с новым учебным годом. Вновь двери нашего Дворца пионеров открыты для Вас. Здесь вы сможете повысить свой культурный и интеллектуальный уровень, занимаясь в кружках: театральном, танцевальном, фольклорном, в «Мягкой игрушке», в «Народном творчестве», а также, в кулинарном кружке. Наши руководители не пожалеют ничего, чтобы только научить вас, дети, тому, что будет идти с вами рядом в будущем по вашему жизненному пути. А наши шефы вложили много денег, чтобы вы, по достоинству, оценили их старания. А я персонально прошу вас, дорогие воспитанники, не портить и не ломать новое оборудование, не вытирать руки о дорогие портьеры, а также, прилично вести себя в туалете. Добро пожаловать, дорогие друзья!»
Покончив со всеми своими обязанностями на данном мероприятии, красиво улыбающаяся Диана Гавриловна первой вошла в учреждение и с достоинством удалилась в свой райски покойный кабинет, в полной уверенности, что подчинённые ей работники в совершенстве исполнят второстепенную часть праздника.
В этот раз продолжение действия переместилось на близлежащий стадион, где мы наблюдаем стройные шеренги школьников, вышагивающих на ярко-зелёном газоне в софито-сияющих лучах сентябрьского солнца. Крепкие руки соревнующихся твёрдо возносят над головами флаги команд ханыговских школ. Алые галстуки косо перечеркнули белоснежные рубашки. Ряды строятся в каре и с трибун в их честь возносятся аплодисменты.
Вот неутомимые и ловкие бегут в неудержимом стремлении одержать верх в эстафете. Быстро несутся, передаваемые поверх голов, мячи; мгновенно проскакивают спортсмены в вертикально установленные обручи; в конце этапа метко сбивают кегли, и вот, наконец, бойко отвечают на вопросы заключительной викторины.
Жюри, представленное педагогами соревнующихся школ, явно склоняется каждый раз в сторону родной команды, но лишь усилиями незаинтересованной Елены Андреевны, которой в этот раз сподобилось председательствовать среди вразнобой настроенных судей, удалось восстановить справедливость. Посмеявшись и немного попеняв некоторым соревнующимся на беззастенчивые попытки кое-где «махлевать»,- по её выражению,- в некоторых соревнованиях, она присуждает первое место лучшей команде и благодарит всех детей за проявленный энтузиазм и горячее желание победить.
На высшую ступеньку пьедестала восходит вождь победителей, чтобы быть увенчанным золотым венком, на второй – серебряный венок получает капитан проигравшей , уличённой в «махлевании», команды, кусающий в досаде губы, а на третьей – «бронзовый» победитель улыбается во весь рот, довольный тем, что всё-таки вышел в финал, когда мог не заработать ничего.
Команда самой престижной школы города Ханыгова заняла второе место. Это и произнесённое роковое слово стоили Дворцу пионеров оглушительной головомойки.
Вцепившись в «махлевать», как в красную тряпку, окружили Елену Андреевну и загарцевали вокруг на окорокоподобных ногах разъярённые представители престижной педагогики. Вся агрессия, накопившаяся за время пассивного сидения на трибунах, раздутая досадой до убийственных размеров, излилась в нежные уши непонятливого председателя жюри:
«Вы ответите за это слово! Как вы могли употребить столь непедагогичное выражение?! да ещё в микрофон? да ещё разносящееся по всему стадиону? и за его приделами? в приделах города! И как вы могли только вообразить, что наша неподражаемая команда самой уважаемой , - лучшей по всем показателям школы Ханыгова,- могла быть даже заподозрена в подобных действиях?!»
Сражённая градом смертоносных ударов, Елена Андреевна заколебалась на тоненьких ножках и бежала прочь, вздрагивая от несущихся ей в спину страшных угроз выговора, разборки, увольнения и прочих вещей , настолько жутких, что ещё долго после злополучного мероприятия, так неуспешно начавшего год, она внезапно просыпалась среди ночи, увидев во сне стаю знакомых убийц, неумолимо преследующих её на бульдожьих ногах, и слыша знакомое: «Уволить! Наказать! Убить! Чтоб неповадно впредь!» …

111
Осень, всё та же роскошная южная осень струит с небес своё живительное тепло над благословенным городом Ханыговым, и поэтому с таким удовольствием Дворец пионеров отправляется на всякие мероприятия под его открытым небом.
Посреди центрального ханыговского парка установлена скульптура исторического деятеля с призывно вытянутой вперёд рукой. Монумент выкрашен дешёвой бронзовой краской, а у ног пьедестала прислонён овальный венок с восковыми цветами, который обычно употребляется на кладбищах.
Вокруг этого памятника, замечательно выражавшего идейную целеустремлённость победившего пролетариата, разбиты, расчленённые бордюрами, клумбы с незатейливыми, прелестно пахнущими, цветами. На окружающих асфальтовых дорожках выстроились ровные ряды пионеров в красных галстуках и белоснежных рубашках.
С первого взгляда видно, что это одно из тех событий, организованных по инструкции высших педагогических иерархий, которые ни уму, ни сердцу, ни воображению присутствующих ровно ничего не дают.
Ошалевшие от предшествовавшей муштровки пионеры, продефилировав в колоннах через весь город от своей школы до центрального парка, теперь смертно скучают под выспренную тарабарщину официальной речи заведующей гороно. Им нечем себя занять и даже разглядывать её им неинтересно: ведь внешне она идеально подходит под ханыговский стандарт мощных руководящих дам без намёка на талию, все, как одна, прилично украшенных взбитой причёской.
Под конец речи она сердечно поздравила подрастающее поколение ханыговцев с великой датой, положившей начало светлому будущему для тех, кто в то время этого будущего был лишён.
Но детям трудно вникнуть в смысл возвышенной гороновской речи, поэтому они только пусто таращат глаза, утомясь держать осанку в стройных рядах, либо начинают потихоньку шкодить за спинами товарищей, мгновенно замирая под неусыпным взором классного руководителя, которым тот время от времени обводит стоящих рядом воспитанников, подобно дозорному прожектору берегового маяка.
И только какая-нибудь наивная пятиклассница, восторженно приняв за чистую монету официозное словоблудие начальства, трогательно запечетлевала в своей юной памяти и торжественность момента, и возвышенность терминов, и величественность громоздкой скульптуры, почтённой кладбищенским венком.
Или, возможно, в группе присутствовавших при этом представителей Дворца пионеров нашёлся кто-то, только бросивший око на линеечное построение праздника, как тотчас перенесшийся в памяти в своё пионерское детство в летнем лагере, где были и такие же линейки в красных галстуках, рапорты, салютование рук, отчёты и поздравления, муштра, драчливые мальчишки и деспотичные воспитатели, а, в общем, та же смертная скука. Где на купание в речке отводилось две минуты, в столовке отвратительно пахло жирными приборами, которые ни в какие веки невозможно было отмыть; где нельзя было сделать ни шаг, ни два в сторону, а приходилось всюду ходить строем.
И вся эта скудость воспоминаний попиралась только великолепием вечернего неба над чёрными соснами, под которыми брели, возвращаясь в лагерь после обязательного посещения какого-нибудь партизанского памятника, усталые пионеры, коротая время за страшными рассказами, заставлявшими мороз продирать по коже и воображать, Бог знает что, в глубинах грозного леса.
Или всплывала картина какого-то косогора, венчаемого роскошным, чуть не столетним, дубом во всей его июльской красе, и загадочность фона, на котором выступал этот дуб, как и загадочность ослепительного летнего неба, звонких голосов, дальнего эха, возникших откуда-то из неведомых глубин сознания, подобно остановленному кадру киноплёнки, настигшему в пронзительный момент одного эпизода детства, которое несмотря ни на что обладало своими резервами счастья. И попирающие всю эту чудную картину летнего благоденствия, визги и вопли резвящихся пионеров, которым до всяких смысловых загадок была такая же забота, как кроликам до происхождения Вселенной.

А после официальной части под памятник выдвинулись внушительные торсы шефов, невольно заставлявшие признать в них некоторых родственников Собакевича, для того, чтобы наградить грамотами, почётными знаками, подарками выкликаемых по списку то ли за хорошую учёбу, то ли за примерное поведение, то ли за победу в каких-то мифических соревнованиях достойных пионеров, что поспешно или скованно, кто как, достигали шефского пьедестала, чтобы принять в трепещущие руки похвальные листы, побрякушки значков, коробки с подарками. Облагодетельствованные, таким образом, они возвращались в свой ранг, от удовольствия расцвечиваясь под стать алому галстуку.
И, как обычно, заключительная часть мероприятия отводилась для юных талантов пионерского дворца. Затем танцоры в ярких народных костюмах своей зажигательной пляской в какой-то мере согрели атмосферу замороженного официального мероприятия, а потом и фольклорный ансамбль задорно исполнил казацкую песню, непринужденно разместившись на фоне жуткого венка; гиканьем, свистом, картинно сложенными руками и подмигиваньем он настолько расположил слушателей в свою пользу, что те долго не отпускали певцов своими благодарными аплодисментами. А последним в миниконцерте лучший чтец театральной студии вдохновенно продекламировал с обязательными профессиональными подвываниями знаменитый стих революционного поэта, чем достойно завершил программу, получив в награду,- наряду с шефами и педагогами,- букет ярких осенних цветов от подлетевшей к нему на ступенях трибуны запыхавшейся школьницы.
И тут из динамиков, развешанных по деревьям, загремела, разрывая барабанные перепонки, пионерская музыка и не умолкала до тех пор, пока последняя колонна учеников не исчезла в направлении своей школы.
А таланты Дворца пионеров погрузились в маленький автобус и всю дорогу пели, стрекотали и веселились, как и положено артистам, блистательно отработавшим свои номера.
Тем временем, как мероприятие катилось своим чередом, Ольга Давыдовна, перемещаясь во всех направлениях, сверкала своим неутомимым аппаратом и теперь, по возвращении во Дворец пионеров закрылась в своей лаборатории. Елена Андреевна остаётся тут же, чтобы понаблюдать, как вначале на пробных клочках бумаги, а затем, и на полноценных листах, погружённых в ванночки с раствором, медленно возникают остановленные моменты жизни.
Мокрые фотографии развешиваются на веревочках, протянутых вдоль стен кабинета, и Елена Андреевна теперь может обстоятельно рассмотреть свои изображения, где в обнимку с Натальей Матвеевной, где улыбающаяся, где хохочущая, в окружении детей, на фоне шеренг, клумб и букетов, очень довольная, что запечатлена для пионерской истории.
Ольга Давыдовна печатала фотографии в таком изобилии, для того, чтобы всем досталось, так что впоследствии пришлось удивляться их оставшемуся мизерному количеству, да и то на страницах альбома летописи Дворца пионеров, и в кое-каких частных коллекциях. .
Что же касается архивов, то изображений наших героинь осталось совсем немного, да и то представленных на задворках дворцовой жизни, в неудачном виде, в обрывках, с обгорелыми, расплавленными краями, точно, оплавленными под чьим-то смертоносным взглядом. Словно, уничтоженными время от времени устраеваемыми аутодафе.
Но как бы то ни было, получить только что отпечатанную фотографию для Елены Андреевны являлось живейшим удовольствием. После этого она вклеивала очередной снимок в заветный альбом, где на первых страницах на неё гляделось её собственное детство, затерявшееся в почти сельских садах живописного Ханыгова.

Лишь в намёках чёрно-белых изображений можно различить то благословенное небо, что простиралось чудным куполом над её тогдашним незатейливым существованием. Ни нарядов, ни дорогих игрушек, ни комфортной обстановки, ни занимательных зрелищ, ни интересных поездок не предлагало её детство, но лишь роскошно цветущий и плодоносящий сад, полный двор друзей и неисчерпаемое богатство игр. Её имущество и недвижимость разместились на картонных листах, заставленных пластилиновыми замками и дворцами, целыми армиями, включая конницу, городами и даже странами, заселёнными множеством персонажей, живущими своей невообразимо чудесной жизнью.
Вот снимок у окна, где она наедине с книгой, на любимом диванном месте, и луч, прошедший через загораживающую лозу, блистательно ложится на страницу, поглотившую всю внимание читающей, не нуждавшейся в тот момент ни в каких прочих зрелищах мира.
Лица родных глядят в таком бесподобном уюте с постаревших снимков, там и Ханыгов предстоит самым удобным для проживания местом на свете, так что у Елены Андреевны, а в те времена просто Леночки, маленькой девочки с насквозь прозрачными глазами и жалкими в своей худобе ногами и руками, никогда не возникало желания разлуки со своим любимым садом.
Глядя на эту Леночку на коленях у бабушки в компании какого-то Шарика или Тузика дворняжечного происхождения, становилось тотчас ясно, что впоследствии, в будущем, несмотря ни на что, никогда не достичь того счастья, что даровано было этой девочке в самый обычный день её жизни, например, в зимний, который она проводила с утра до вечера в катании с горки, а затем в синих сумерках возвращалась домой, намёрзшаяся и усталая, и думающая только о том, что в тёплой кухне её ждут с обедом родные.
И никакое обилие поздних школьных фотографий не сможет погрести под собой и затмить этого сияния детства.
Словно бесконечная череда серых заборов протянутся на множестве страниц позирующие шеренги в школьных униформах, где казарменное выражение большинства лиц разнообразилось только бойко-паскудочной мордочкой какой-нибудь Мани Лярвих, которая с незапамятных времён,- если не с пелёнок,- была отмечена замечательной способностью пролезать в любые места без каких бы то ни было вспомогательных средств.

2
Что касается города Ханыгова, то о нём можно было бы говорить долго и разнообразно, но отметим только одно достоинство его жителей, которое выделяло Ханыгов из всех прочих городов мира.- Исключительная любознательность его населения.
Но так как эта любознательность лишь в ничтожной мере удовлетворялась той убогой информацией, которую предоставляли вечно включенный телевизор, похожие друг на друга газеты, редкие походы в кино или отпускные поездки, то его жителям ничего не оставалось, как впитывать впечатления окружающей среды широко открытыми глазами.
И надо сказать, что они впитывали! Стоило кому-либо только возникнуть на пороге своего дома, как на него, словно по команде, устремлялись глаза всех сидящих у подъезда на скамейках с полными ртами семечек, а также, застигнутых этим зрелищем прямо посреди улицы или томящихся в ожидании на автобусных остановках.
Причём взоры не отрывались от внешнего облика наблюдаемого объекта до тех пор, пока путём умозаключений не становилась ясна причина появления оного, его намерения и цель прогулки, а также, заодно не подымалась вся биография, родословная, одним словом, персональное досье, которое заботливо хранилось в цепкой памяти ханыговских обывателей.
Если новоявившийся был кому-либо знаком из созерцателей, то тогда его запросто без обиняков выспрашивали, чтоб не кумекать попусту и не давать лишней нагрузки своим мыслительным способностям. В этом случае, допрашиваемому трудно было отвертеться от инквизиторских расспросов о самых, казалось бы, невинных предметах. Ну, разве что, он , в действительности, обладал незаурядной ловкостью в этом деле и, мило поулыбавшись и сказав что-то незначительное, преспокойно удалялся в нужном направлении.
Ну, уж после этого, в кругу собравшихся составлялись возмущённые комментарии, и чаще всего эти глоссы очень отличались по тону от добродушного и неспешного диалога с допрашиваемым.
И всё-равно это было замечательно! – люди не испытывали чувства одиночества и потерянности, как в большом городе, где каждому никакого дела нет до остальных. Здесь же, в Ханыгове, каждый находился под перекрёстным вниманием окружающих, даже просто встреченные на улице, которых он, может быть, имел впечатление видеть впервые, способны были цитировать его подноготную наизусть.
И как это может не греть душу? – На тебя в упор таращатся на улице, в автобусе, в магазине; вылупляются тотчас при входе в кинотеатр, в учреждение, на вокзале; без церемоний оглядывают, оборачиваясь вслед; впиваются в зрачки, когда кто-то, нарядившись, отправляется на какой-то праздник.
Из проезжающего транспорта выставились лупоглазые личности и загибают шеи на мелькающих перед ними на тротуарах. Разворачиваются по ходу идущего навстречу и, не дав ему отойти на приличное расстояние, громко комментируют меж собой что-то, что, казалось, было написано у него на спине.
Умолкает компания, завидев знакомого, а затем, по мере его удаления с горизонта, с жаром возобновляет прения, где всё ещё отчётливо слышится его имя
Одним словом, общественная жизнь Ханыгова представляла богатую пищу для удовлетворения неукротимой любознательности жителей.
И только чужеродных пришельцев местные нравы несколько озадачивали.
Некоторые из обожателей Елены Андреевны, прибывшие из других краёв, с первых шагов по ханыговской почве ударялись тотчас в нервные реакции типа: «Они что у вас все такие идиоты, что так смотрят?»
Что, конечно, простительно для впечатлительных иноземцев, возросших на иной, культурно-прохладной, почве. Естественно, им неприемлема теплота ханыговского обращения. Даже напротив, она кажется им неудобной, стесняющей, а то и просто, дикой.

Вот и теперь по тенистой аллее, красиво ведущей ко Дворцу пионеров, неспешно движется некая дама из местного отдела культуры. При этом зрелище все встреченные редкие обыватели застыли в её созерцании, и кто из-за калитки собственного двора, кто из окон, а кто с лавочки у забора, причём, даже несколько поддавшись вперёд, чтобы лучше рассмотреть, следят, куда же направляется чиновная дама.
Им всё равно интересна её заезженная типично ханыговская внешность: мощная фигура без намёка на талию, казённая взбитая причёска, особенно сложенные губки на масляном личике, своим выражением знаменующие показать, что вы имеете дело не с кем-нибудь, а с культурной особой,- всё это отслеживается зрителями в мельчайших деталях.
И только её присвистывающая в любезностях речь, которую она адресует персонально, переступив порог Дворца пионеров, недоступна жадному вниманию скучающей публики.
Эта обстоятельная речь будет длиться без малого полтора часа, что ничего удивительного, так как содержание её составляли дела чрезвычайной важности, а именно: сколько кеглей (примерно, 3 или 4 из 12-ти), понадобятся для игры «Покажи свою меткость»; как будут расставлены обручи в соревновании «Самый ловкий»; а также, какие из допотопных загадок предъявят соревнующимся на празднике ко Дню ответственного работника, грядущего в ближайшее воскресенье, и курирование которого возложено на культурную даму.
Обо всём этом один на один посетительница с достоинством инструктирует прекрасную Диану Гавриловну в её роскошном кабинете, и та, по мере объяснения, аккуратно делает пометки в лежащем перед ней на столе сценарии, заверяя культурную даму, что свою миссию на предстоящем празднике Дворец пионеров исполнит как нельзя лучше.

В отличие от озабоченных своей деловой активностью чиновницы исполкома и чутко внимающей ей директрисы детского учреждения, некие из рядовых педагогов означенного учреждения не проявляли никакого увлечения повседневной рутиной, то есть, даже и не пытались скрыть владевшие ими в тот момент чувства.
Например, Елена Андреевна, помирая от скуки, представляла пред ясны очи собранных в обязательном порядке со школ города учителей рисования образцово- показательный урок, на который они должны были бы равняться. И учителя с остервенением осаждали её, предчувствуя очередного проверяющего, и только немного смягчившись, когда в конце она преподнесла каждому собственноручно исполненные методички, программки, планы или конспекты. Всё это, скорей, в целях профилактики, чтобы задобрить свирепых педагогов на будущее, а не обучить их, так как всё обучение ещё со времён царя Гороха в реальности велось по старинке.

А Наталья Андреевна, будучи совсем одна в совершенно пустом кабинете, не дождавшись посещения ни одного из своих театралов, на предыдущем занятии рассорившихся между собой в пух и в прах, теперь, в унынии, раздумывала, что бы ещё изобрести для сплочения строптивых кружковцев и воодушевить их на воплощение в жизнь триумфального спектакля, между тем, пролистывая пьесу, и вчитываясь в текст , представляя, как это будет выглядеть на сцене, когда самый способный из пестуемых ею талантов произнесёт перед залом следующее:
«Город наш существует уже 200 лет, в нём 100 тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного учёного, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему.., только едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством.., и неотразимо пошлое влияние гнетёт детей и искра Божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери!»…
3

Как всё-таки красив Дворец пионеров и как представительно смотрится он с авеню, обсаженного густыми тенистыми деревьями !
Без сомнения это здание было задумано прекрасным архитектором для прекрасных владельцев. Кажется, что некая трепетная аура ещё наполняет его пространство под алебастровыми лепными потолками. В покойных комнатах кабинетов и в арочных сводах вестибюля ещё можно расслышать шуршанье атласных платьев и веянье вееров, а иногда призрак шифонного шарфа, обвивавший некую шляпку, касается на лету, мимолётно, чьей-то щеки.
Обрывки изысканной французской речи будто прозвенят ещё в эхе, что разносится в просторных коридорах, где топот ног мальчиков и девочек в нарядных матросках сменяется благопристойно-воспитанным шагом, а бонна выговаривает воспитанникам в приличных выражениях.
В бывшей столовой чудится звяканье тонкой посуды, сдержанный смех и рокот обстоятельных разговоров, а в спальне, словно видишь забытую книгу на туалетном столике рядом с измятой постелью, и тут же, - чайная увядающая роза пахнет одуряющее сладко, так сладко, словно бередящее душу воспоминание.
А над изящной кровлей этого небольшого дворца те же великолепные вздыхающие деревья устремлены в вечное небо, блистательное и лазурное, заполненное резвыми облачками, неутомимо стремящимися куда-то, как всегда, во все времена…

Дети съезжаются и сбегаются к этой притягательной обители со всех концов города. Прошмыгнув входную дверь, они с удовольствием исследуют все закоулки уютного особняка, затем, усевшись в выбранном кабинете, проводят там академический час, под конец уже нестерпимо скучая и мечтая поскорей вырваться от надоевшего занятия. А на долгожданной перемене они несутся, чтобы успеть кубарем скатиться с крутой лестницы, заглянуть во все комнаты, чтобы рассмотреть, а то и потрогать руками все подряд выставки изделий кружковцев, устроить потасовки, неистощимо изобретая друг другу различные клички, а под конец, наскучив и этим, приникают, к приоткрытой двери актового зала, где полуодетые стройные танцовщицы в отсутствие педагога измываются над невзлюбимой подругой, придумывая иногда такое обидное, что и в ум не могло прийти развязным мальчишкам.
А когда подрастающее поколение ханыговцев возвращалось домой, то было что и рассказать родителям после такого с толком проведенного учебного дня. Мамаша такого воспитанника на мгновение приклоняла слух , метаясь после смены от плиты к кухонному столу, а от того – к холодильнику, разгружая неподъёмные сумки, наливая, тем временем, борщ папаше, добавляя туда сметану и подавая ложку, и толь ко папаша имел при этом досуг выслушать, что щебетало ему о занимательном времяпрвождении во Дворце его чадо, особенно довольный рассказом после пропущенной по дороге домой кружки, а может, и двух пива, из бочки на колёсах, стоящей прямо посреди улицы.
И только уже вечером, после всех переделанных дел, заманчивая лавочка у подъезда, обшарпанная и засыпанная шелухой от семечек, притягивала неутомимых любителей общения: женщин, работавших на производстве и, не разгибаясь, дома, и мужчин, часто в отдалении, у голубятни, или за столиком с домино, и вот тогда можно было поговорить о возможностях, предоставляемых юным ханыговцам , Дворца пионеров. Но как-то вскоре, главная мысль терялась в ворохе легенд и сплетен, которые курсировали в городе о работавших там педагогах, и если женщины ни в коей мере даже не касались общего мнения о внешних данных оных, то для мужчин это была излюбленная тема, причём они относились более чем снисходительно к сопровождавшим каждую особу пространным устным комментариям. Мало-помалу страсти накалялись, и если оба кружка вели общую беседу, то посиделки заканчивались в ожесточении: те и другие отправлялись спать в раздражении, одним словом, Дворец пионеров был притчей во языцех Ханыгова.
И только один человек посреди уснувшего города благодушествовал при упоминании пресловутого дворца: некий Петрович, а может, Палыч, возвращавшийся домой после хорошего застолья по случаю именин или крестин, а то и поминок кого-то из родственников или знакомых . Его параболический маршрут сопровождался довольным смехом, причмокиванием, а то и разговорами с самим собой, потому что весёлый родитель вспоминал способности своих Петеньки или Танюшки, раскопанные в обиталище пионерских муз, а затем проявленные в аляповатых изделиях самодеятельного творчества или в дилетанском выступлении на каком-то концерте, и отмеченные грамотой на одном из его бесконечных мероприятий.
Петрович при этом чуть не плакал от радости, повторяя: «А я уверен, мой ребёнок – далеко пойдёт. Будет инженером, а то и врачом. Если он с детства такой способный… Только бы не ленился и слушался батьку… Батька ему плохого не пожелает…Батька для него…»
И не в состоянии даже подобрать определение переполнявшим его чувствам, Петрович прослезился, продолжая свои излияния, восхищаясь при этом руководящей ролью пионерской обители в блистательном будущем его дорогого чада.
Он не прекращал разглагольствовать таким образом, жестикулируя и счастливо смеясь до тех пор, пока внезапно объявшая сонливость не свалила его с ног под первый попавшийся куст, где он безмятежно прохрапел до утренней зари, оставив на всю ночь свою раздираемую раздражением супругу в бессонном одиночестве.

4

Но какое дело Елене Андреевне до всего того, что происходит среди обывателей Ханыгова, наследников которых она призвана эстетически образовывать ?
В своём голубом платье и небесно-голубой куртке, в высоких сапогах и шляпке с маленькими полями в этот момент она победоносно усаживается на сиденье приличной машины рядом с её затянутым в чёрную кожу владельцем в один из чудесных дней золотой осени, обставившей своими блистательными декорациями этот торжественный выход.
Никаких эпитетов не хватит для описания её счастливо-беззаботного настроения !А если порыться в головке под изящной шляпкой , то какие фантастически курьёзные мечтания можно было бы там раскопать. Она с упоением видит себя, словно со стороны, на экране, героиней какого-то баснословного фильма о красивой жизни с лимузинами, виллами и безупречными рыцарями.
Её изнуряемые завистью коллеги высунулись из всех окон и дверей дворца, уж они-то стопроцентно уверены, что всё доподлинно списано с заграничной жизни: в таких машинах там ездят и с такими поклонниками дружат. Подобный успех вытеснил из головы Елены Андреевны какие-то ни было мысли и заменил их голубым миражом, точь в точь, под цвет её наряда. Ах, мечта, как прелестно, как упоительно твоё коварное питьё ! Особенно опасное на кривых и пыльных улочках прославленного Ханыгова.
А музыка, которой снабдил предусмотрительный обожатель эту милую поездку, тоже, словно из мира грёз, которые завлекают и манят, уверяя, что всё, о чём мечталось, уже почти воплотилось или воплотится, В их дурмане легко поверить во что угодно, это опиум, в котором движешься, как в танце, гармонично и без всяких препятствий.
В душе непроизвольно восстают блистательные образы Анжелики и прочих известных авантюристок и возлюбленных, чей отблеск проглядывает в каждом жесте, слове, улыбке Елены Андреевны. И она настолько увлечена этой игрой, что даже глупые россказни партнёра не сразу доходят до её сознания.
Во всяком случае, её в данный момент совсем интересует не то, как обладатель дорогих доспехов отучил от курения свою опрометчивую жёнушку, и даже не то, чем закончилась образцово-показательная экзекуция, поэтому она обрывает его на полуфразе своим наивным вопросом: Любит ли он её?
Но подобная тактика совсем не по вкусу преемнику Жоффрея де Пейрака, во всяком случае, она вовсе недостойна ни его прекрасной машины, ни дорогого наряда, ни тем более его драгоценного общества, и поэтому он зло цедит: «Я люблю только свою жену, а всех прочих я просто..», и он добавляет непечатное выражение, что моментально приканчивает все блистательные мечтания Елены Андреевны, которая никак не ожидала подобного поворота событий, а уж Анжелике такое не приснилось бы ни в одном из самых смелых её снов.
И что оставалось делать Елене Андреевне? – только распрямить с достоинством спину и моментально парировать предусмотрительно запасённой в цитатнике фразой: «Мы любим только тех, кто нас любит», а после этого навсегда покинуть автотранспорт лишь по цвету совпадающий с её заветной мечтой.
Да, надо признать, что на свете встречаются вещи, конечно, гораздо более худшие, чем то, что произошло с Еленой Андреевной. Отсутствие модных платьев, например, или денег для осуществления давно задуманной поездки к морю.
Есть, в конце концов, и болезни. Можно опасно простудиться гнилой осенью, а затем, надрывая лёгкие, кашлять в течение нескольких месяцев, что заставило бы, наконец, обратиться в поликлинику и пойти на приём к местным эскулапам. И что, надо заметить, не более приятно, чем подхватить саму болезнь. Потому что ханыговские медики могли чтщ-то перепутать в установлении диагноза и беспечно лечить не то, что нужно, в то время, как настоящее заболевание продолжало цвести буйным цветом.
Подорвав, таким образом, здоровье пациента, они впоследствии хладнокровно предписывали ему вернуться на работу, хотя бы лающий кашель продолжал отравлять существование несчастного больного.
На худой конец, Елену Андреевну, вообще, могли положить в больницу, и там несколько раз на день колоть ей сильнодействующие лекарства, а в палате для тяжелобольных всегда нашлись бы беспардонные бабёнки, включающие без перерыва верещащую музыку, и где хождение, крики, хлопанье дверей продолжались до глубокой ночи, после чего все успокаивались бы, предварительно открыв для прохлады окна и двери, и сделав, таким образом, сквозняк, что, естественно, так полезен для чьих-то бронхита или воспаления лёгких.
Явственно представив всё это, Елена Андреевна не смогла унять невольной дрожи. И чтобы избавиться от наваждения и отогнать демонов, она несколько раз произнесла заветное заклинание:
«Но всё равно во всём мире, во всех его стихиях, во все времена, ни в воде, ни в воздухе, ни на земле, среди всех созданий, нет ни зверя, ни птицы, ни существа, ни человека, ни дерева, ни цветка, ни растения, ни звезды, - ничего, похожего на меня !»
И, точно, повинуясь волшебному приказанию, после этих слов на тротуаре возле магазина, который является в Ханыгове обычно местом бурления всяческой жизни и где в настоящий момент находилась Елена Андреевна, не успевшая даже пролепетать своего последнего «прости» вслед развернувшейся и зло взвизгнувшей на тормозах машине, возник, словно, из никуда Толик, весь сияющий и смеющийся, в расцвете всех своих 115 килограмм и очаровательной резвости сангвинической натуры.
В данный момент Толик был, как нельзя, кстати: он так заразительно смеялся, желеобразно сотрясая при этом свои многочисленные подбородки, с такой радостью приветствовал знакомых, так любил женщин, в компании так неподражаемо-комично рассказывал анекдоты, что был общепризнанным лекарством от стрессов. В чём Елена Андреевна тотчас же убедилась.
Он увлёк Елену Андреевну в близлежащее обшарпанное кафе, где заставил переслушать все нескончаемые саги о своих знакомых, родственниках, а то и вовсе незнакомых ей ханыговцах, при этом закармливая тортом с шоколадным мороженым.
Поминутно прикладываясь к её ручке и через слово в своём рассказе вставляя галантные комплименты, Толик так рассмешил Елену Андреевну, что довёл до колик, до слёз, до махания руками и просьб: «Ну, перестань, Толик !»
Хмельные забулдыги, которыми было набито до отказу это изысканное заведение, даже вышли из состояния глубокого сосредоточения на пойле и уже то и дело взглядывали в сторону хохочущей Елены Андреевны, голубой наряд которой в совокупности с дерзкой шляпкой представлялся им наподобие раздражителя-плаща в руках матадора, которым тот машет по носом быка, - одним словом,- чем-то в высшей степени оскорбительным для нормальной ханыговской обстановки.
Но Елена Андреевна ничего не замечала. Вконец обессиленная весельем и взглянув на часы, она покинула заведение с его не совсем благоприятной атмосферой в прекрасном расположении духа, так что её слова на прощание: «Толик, я всегда рада тебя видеть у нас во Дворце пионеров»,- звучали чистейшей правдой.

5
Всю начальную часть осени вплоть до золотой её поры Наталья Матвеевна периодически испускала глубокий вздох, сопровождаемый сакраментальной фразой: «Ну, когда же придёт снова лето ?! Когда же я снова увижу летний пионерлагерь?»
И всякий раз смеющаяся Елена Андреевна ей парировала: «Да ты что? Лето ведь только кончилось, сколько ещё ждать до следующего? И что на тебя сегодня нашло?»
Но Наталья Матвеевна продолжала хныкать: «Хочу в пионерлагерь, к морю! Надоело сидеть в четырёх стенах, когда ещё жарко и можно купаться. А как хорошо у моря! Жалко, что ты не поехала с нами в этом году».
«Боже упаси!- отмахивалась Елена Андреевна. -Пасти стада диких пионеров…Воображаю, что они там творили». Для Елены Андреевны достаточно впечатлений на всю жизнь оставила летняя практика после третьего курса, о которой она помнила с живейшим содроганием, и которую даже за все коврижки мира она больше не желала бы пережить.
Но у Натальи Матвеевны были свои резоны. В отличие от своей чувствительной подруги она меньше всего обращала внимание на взбалмошных пионеров. Её преимущественно интересовало только внерабочее окружение, а именно: новые знакомства, танцульки, поездки и приятно проведенные вечера за любезно накрытым столом.
И не беда, что среди её тамошних поклонников числились трактористы, физкультурники, завхозы и даже один разнорабочий. Главное было не качество, о чём в подобной среде вряд ли можно мечтать, а количество, хотя бы презентованных роз, которым отмывшийся после трудового дня тракторист Вася выражал свою симпатию, купающейся в лунном свете Наталье Матвеевне.
«Ты не представляешь, что это такое: купаться ночью в море! Сколько романтики! экзотики! и всего этого, всего прочего!»
«Я представляю! Воображаю, как тракторист Вася восхищается тобой, плывущей в волнах, озарённых серебряным светом луны.»
«Ну, и что, что Вася? Вася тоже человек. И вёл он себя прилично: приходил с цветами и шампанским, кормил и поил не только меня, но и всю компанию. Не понимаю, чем он тебе не нравится? Тебе вечно не угодишь: человек старается, выкладывается всей душой, а она,- на тебе!- нос воротит, фыркает, вот вся её благодарность».
«Да при чём тут я?!- возмущённо смеясь, защищалась Елена Андреевна.- Я этого Васю в глаза никогда не видела! И слава тебе, Богу! – и зачем он мне нужен, чтоб его видеть? Главное, чтоб тебе нравился».
Но Наталья Матвеевна , несмотря на подобные утешения, продолжала страдать в том же духе. Она изводилась, вспоминая торжественные линейки, походы по местам боевой славы, утренние физзарядки, во время которых молодой, подтянутый физрук в безупречном спорткостюме , молодцевато сопровождая команды пронзительным свистком, при этом деланно-картинно исполнял физические упражнения, во всё время которых Наталья Матвеевна не сводила глаз с его загорелого, мужественного лица, так что он вынужден был, в конце концов, снизойти и посмотреть в её сторону.
Меньше всего на свете Наталья Матвеевна заботилась лагерным начальством, под бдительным надзором которого находилась все три месяца. И уж совсем в малой степени обращала внимание на директора лагеря, которого не одно поколение отдыхающих пионеров за глаза звало просто «кезей». Что значило это прозвище, любой затруднился бы ответить. Но только при одном взгляде на его идейно-сосредоточенную мину, которую он, несомненно, копировал с вождя мирового пролетариата, в сочетании с морщинистой мордочкой старой обезьянки и походкой несколько набок, сразу же складывалось впечатление: ну, точно, «кезя» и больше ничего. Озабоченно шмыгая по всему лагерю, Кезя время от времени обрушивался с громами и молниями на какое-нибудь безответное существо
вкладывая в них весь пафос идейной риторики, на, но, в основном, характеризовался полной отстранённостью от лагерной жизни.
Ничего удивительного, что Наталья Матвеевна обращала внимание на подобное руководство лагеря не более, чем на стенку. Точно также, как по происшествии лет она прослушала историю из жизни Кези, которой тот прославился под конец своей педагогической карьеры, будучи замешанным в каком-то непристойном адюльтере, где партнёршей являлась особа молодая, но совсем неразборчивая и вульгарного пошиба, за что был скандально ославлен собственными подчинёнными, заставшими его во время нежного свидания. И так же, как они, Наталья Матвеевна больше никогда в жизни не могла вспомнить его лица, в отличие от его коллег, которым довелось запомнить на всю жизнь морщинистые ягодицы идейного директора, хотя им и пришлось их лицезреть всего одно мгновение.
Наталья Матвеевна всё обязательное в работе выполняла походя и превосходно, не изводясь, как её, трудившаяся тут же, коллега по Дворцу пионеров Хрюнина, которая от каждой неприятности покрывалась пятнами, надрывно завывала в обязательном отчитывании провинившихся, все мероприятия проводила на грани истерики, от выговоров начальства разве что капли не пила, каждое утро свой пионерский галстук отглаживала до образцового состояния, а на вечерней танцплощадке неустанно поводила зорким взором следом за Петенькой из старшего отряда, чтобы тот как-нибудь невзначай не уволок легкомысленную Наденьку из того же отряда в благоухающую таинственную глубь тёмного леса.
Наталья же Матвеевна на дискотеках до упаду танцевала со старшими пионерами, на дерзкие выходки подопечных и ухом не вела, воспринимая всё с олимпийским спокойствием, которое, по-видимому, передавалось её воспитанникам.
И даже прибытие контролирующей Дианы Гавриловны она заметила походя, издали равнодушно наблюдая, как та, изящно расположившись в лодке со специально назначенным гребцом, время от времени всплывала на морском горизонте, или в столовой деликатно вкушала за отдельным столом в компании директора, завхоза и интересного физрука, на которого Наталья Матвеевна обращала бесконечно больше внимания, чем на кого-либо иного.
С каким сожалением вспоминала она о прошедших бессонных ночах в лесу у костра за шашлыком, невдалеке от моря! Как это можно забыть? И как, пережив, не алкать их снова? А прогулки на катере посреди необъятной серебрящейся хляби, где изредка являлись прыгающие дельфины, разнообразя этим представлением широкое пространство под жарким небесным куполом!
Пионеры с горнами и барабанами выстроились на берегу и торжественная линейка, во время которой спускался лагерный флаг, визгом труб и барабанным боем венчала завершение лагерного сезона, о котором останется столько впечатлений в неукротимой душе Натальи Матвеевны, желавшей во что бы то ни стало продолжить лето ещё на всю осень и превратить городскую жизнь Дворца пионеров в некое подобие приморской вольницы.
6

А тут, в Ханыгове, осень из ранней постепенно переходит, тем временем, в золотую, из золотой, растеряв весь яркий наряд, преобразуется в глубокую. А та, в конце концов, полностью обнищавшая, расхристанная, печальная, в последних лохмотьях и с отчаянной безнадёжностью ожидает приход зимы.
В данный момент в Ханыгове царит расцвеченная всеми красками золотая красавица.
События калейдоскопически сменяются под сводчатыми сводами старинного здания.
И если в очередной раз заполняется зрителями актовый зал, то это означает, что сегодня будет концерт вокально-инструментального ансамбля, или кружка народной песни, либо отчётное выступление хореографического коллектива, или спектакль театральной студии, или же показ мод кружка кройки и шитья.
В таком случае перед входом в зал вполне серьёзно разрезалась ленточка, и только после этого зрители спешили по рядам, занимая места, а в это время громко звенела музыка и прелестные, стройные, юные, перебирая своими бесконечно длинными ногами изящных газелей, по сцене дефилировали будущие манекенщицы, изо всех сил подражая завидуемым моделям из телевизора.
Платья для дома, платья для вечера, походные брюки, блузки и юбки для школы – в них девочки кружились с сияющими улыбками в лучах общего внимания, и то и дело вспыхивали аплодисменты в такой тёплой атмосфере пионерского дворца, где под лепным потолком витало в этот момент триумфальное счастье.
И вот, наконец, после долгих прений жюри объявляет обладательницу самого красивого платья, сшитого своими руками.
При этом победительница чуть не плачет и чувствует себя королевой бала.
Она, действительно, хороша, царя впереди всех на снимке, которым успела настигнуть её подскочившая вовремя Ольга Давыдовна.
Для неё гремят аплодисменты, ей преподносят подарок шефы, это она, сожалея, спускается с подиума и в последний раз картинной походкой обходит зал, приседает в изящном реверансе, чтобы затем скрыться за дверью.
Вот гости шумят, расходясь, Дворец пионеров пустеет. Уходят все дети, вместе с сопровождавшими их воспитателями. И очередной праздник на этом окончен.
Но он не закончился для работников педучреждения. Каждое мероприятие Дворца пионеров требует своего продолжения. После первого акта представления, вслед за небольшим перерывом, дающим возможность перевести дух и немного почистить пёрышки,- следует второй и самый интересный.
Все возбуждены, веселы, ничуть не устали – праздник удался. За ним ещё один праздник и в его превдкушении компания собирается в считанные минуты, её основное ядро: Наталья Матвеевна, Елена Андреевна, Ольга Давыдовна,- на ходу обрастая несколькими статистами, отправляется в ресторан.

Есть несколько ресторанов в Ханыгове, все они неухожены, безвкусно оформлены, наполнены разношерстной публикой. Но наставницы пионерского актива уже счастливы, только приближаясь к какому-нибудь из них..
Маленькая сцена, затоптанный пол, унылые столики, покрытые затасканными скатертями, мрачное освещение и, как всегда, нет ножей.
На 10 рублей каждый может заказать вполне сносный ужин, а в складчину ещё на 10 рублей – бутылку шампанского, заметив при этом, не без дежурного остроумия:
«Как говорит моя подруга, я уже коньяк не пью – в детстве обпилась».
Смеясь, они рассаживаются вокруг избранного стола, неизбежно возбуждая пьяное внимание отпетых забулдыг, нескольких полухолостяков, расслабляющихся в одиночестве, и юбилейных компаний, заседающих за несколькими сдвинутыми вместе столиками.
Меню, как всегда, обычное: увядший салат, жёсткая курица и картофель-фрит, а на десерт - кофе.
Вскоре появляется недоброжелательная официантка. И первый ей заказ: принесите ножи !
Приносит и швыряет: «Нате !»
Бочком подбираются забулдыги: «Разрешите сигаретку?»
Один, другой, третий… «Стреляют" сигареты у женщин и курят за их счёт. Один прямо выхватывает горящую сигарету изо рта Ольги Давыдовны, возбуждая с её стороны немое изумление. Еле выпроваживают забулдыг. Становится грустно…
Но вот появляется праздничное шампанское, вот оно весело стреляет.. Вот оркестр заиграл, а певец запел на потребу публики что-то любимо-ширпотребное…
А они слушают песни, пьют шампанское и ждут нужной музыки.
И, наконец, она звучит. Тогда они выходят на танцплощадку и забывают обо всём на свете, ведь это их танец, их триумф.
Видели ли вы фламенко ? – Но это не фламенко, а лишь пламя от него. Видели ли вы бразильскую самбу, румбу, аргентинское танго и подобное, экзотическое, далёкое, незабываемое ? - Это почти то же, тот же вихрь, та же страсть, то же искусство...
В грязном ресторане заштатного городишка, в проклято- проклятом диком углу, среди пьяных варваров и хулиганов сыплется бисер и нет нужды никому его подбирать.
Они подбирают его сами. Сами, рассыпая и собирая для себя. Они смотрят и, будто не видят ничего, что их окружает.
Теперь самая прекрасная музыка заказывается для них. «Я позвонил тебе, чтобы сказать, что я тебя люблю».
Присутствующие мужчины выворачивают карманы, подсчитывают наличность, чтобы заплатить за музыку для танцев, в которой нуждаются пионерские богини для своего изумительного времяпровождения.
И они танцуют весь вечер без устали, лишь присев на минутку передохнуть, глотнуть шампанского, клюнуть кусочек.
На их столе бутылки с серебряными пробками всё множатся: едва не бранящиеся вслух официантки сносят их со всех концов зала.
Грубые мужики, казалось, навечно присосавшиеся к пивным кружкам, невольно оборачиваются в их сторону. Жирные бабы из юбилейных компаний перестают чавкать свой холодец, чтобы уставить оловянные глаза, точно испепеляющие прожекторы, на мелькающие в центре зала тонкие руки и ноги.
Уже и музыканты смотрят только на них и играют только для них. А певец усталым голосом, исходящим, казалось, из самого сердца, в который раз пропевает историю о разящей нежности и дивная мелодия, словно, благословляет своей небесной красотой шумный прокуренный кабак, заполненный всяким сбродом.
Но радость, которую они извлекают из танца, несёт их, как на крыльях.
К концу вечера сердца большинства покорены пионерским авангардом и жаждущие поклонники, разорившись на танцах, окончательно расщедриваются на такси, на котором и отбывают наши героини, не скрывая своего удовлетворения.
И очень часто, по просьбам зрителей, программа возобновляется уже у кого-нибудь из них на квартире с теми же танцами и прихваченным угощением.
Они изобретают тысячу выдумок, чтобы затем спровадить беспардонных приставал, ускользая, как рыбы, из жадно протянутых со всех сторон рук, убегая от них и звонко смеясь под яркими звёздами полночного неба.
Вот Елена Андреевна юркнула в тёмный подъезд своего дома. Легко взлетела на шпильках на самый верхний этаж, быстро открыла и хлопнула дверью, запершись следом на все замки.
Вот она уже в постели, уютно укутавшись, погрузясь в подушки: «О, моя радость, приснись мне на этот раз такой, как я тебя знаю, и пусть будет лёгким моё пробуждение !»

7
Но пробуждение не легко и не радостно в Ханыгове.
Город осыпан, будто пеплом, серой пылью. Частные домишки, невыразительных архитектурных решений, заполняют его широкие пространства и кажется, что это его основная застройка. Только на окраинах, граничащих с полями, выросли микрорайоны, состоящие из сооружений, напоминающих клетки для кроликов.
Главная улица, единственная, словно в деревне, пересекает город с запада на восток, являясь его основной осью. Здесь же расположились по порядку: больница, поликлиника, банк и госучреждения.
По главной улице хочешь – иди, хочешь – прогуливайся, - толку от этого никакого: всё равно, ничего не выходишь и не найдёшь, разве только очередное барахло.
И тем не менее, ханыговские дамы каждый раз ревниво выспрашивали наших героинь: где только они мужчин находят ?
И каждый раз те отвечали им, примерно, следующее:
«Да вот идём по улице, смотрим: мужчинка валяется, мы его поднимем, обтрусим, прислоним к чему-нибудь: авось, в будущем на что-нибудь пригодится».
Для тех, кого судьба осчастливила жительством в Ханыгове, только и оставалось, что самим себя веселить, потому что культурная жизнь в означенном городе еле теплилась, обыватель погряз в кретинизме, а мужчины употребляли водку в чисто российских пропорциях.
Даже глазу не на чем было отдохнуть; куда ни шло, если это было лето: роскошная зелень садов и парков на фоне ярко-голубого неба придавала скромной застройке некую живописность, но когда слякоть и грязь, низкие серые тучи и отсутствие солнца приводила за собой осень, то отчаянье восставало невольно в душе немым вопросом: «На что уходит моя драгоценная единственная жизнь ?!»

Итак, в один из унылых непроглядных осенних вечеров, посреди моря ханыговской грязи и тьмы дворцовые окна светились заманчивым праздничным светом. Ведь, как обычно, после окончания школьных занятий Дворец пионеров зазывает своими развлекательными мероприятиями.
Вот и в этот раз сквозь сумерки можно различить на дверях большую афишу, объявляющую, что в этот вечер предстоит "Тест на интеллект», подразумевающий увлекательную программу, включающую викторину и конкурс красоты. За вход 20 копеек.
Подростки, но, в основном, старшеклассники постоянно подходят к зданию, предъявляют билеты, чтобы проникнуть внутрь.
В светлом холле под арками юные красавицы озабоченно-придирчиво рассматривают свои отражения в зеркале. А перед входом в актовый зал каждой из них прикалывают порядковый номер для участия в конкурсе красоты
В течении неких долгих осенних вечеров вымучивая сценарий для данного мероприятия, Елена Андреевна не раз поднимала для вдохновения глаза к лепному дворцовому плафону, чтобы, наконец, придумать, как из банальной викторины сделать нечто особенное, когда в затемнённый зал она начнёт произносить стихи знаменитого поэта, оставаясь одна на маленькой сцене, освещённой кругом прожектора. И только в случае, когда кто-то из молодёжи произносил его имя, только тогда на экране за её спиной возникало незабываемое лицо и во всю мощь вспыхивала музыка, сопровождая страстный голос:
«Мне каждый вечер зажигает свечи
И образ твой окутывает дым,
Но не хочу я знать, что время лечит,
Что всё проходит вместе с ним…
……………………………………….
В душе моей всё цели без дороги,
Поройтесь в ней и вы найдёте лишь:
Две полуфразы, полудиалоги,
А остальное – Франция, Париж…»
………………………………………..
Божество вдохновения внушило ей и каверзные вопросы, в которых знаменитости представлялись со стороны мало известных черт их биографий, а также, различные метафорические описания их творчества.
И вот реализованное в этот вечер её воображение возбуждает в зале интерес, юное поколение тянет руки в нетерпении ответить, увлекается и легко взбегает на сцену за призом, завёрнутым в замысловатую яркую обёртку.
Первая, интеллектуальная, часть вечера окончена. В перерыве Елена Андреевна вытирает пот со лба и выходит из зала, пересекает вестибюль и что видит при входе? - толпу, штурмующую стеклянную дверь, бледных руководителей кружков, еле сдерживающих натиск, верзил, отшвыривающих их в стороны, размахивая 20-копеечными бумажками: «У меня билет!»
В конце концов, толстенное стекло двери разбито, а пузатый пожилой мент гонится под тёмными деревьями за преступником пока не догонит, а затем приводит с закрученными назад руками на место преступления.
Лебединым ходом выплывает в холл разъярённая Диана Гавриловна:
-Елена Андреевна зайдите ко мне немедленно !
Трепещущая Елена Андреевна ступает на ковёр директорского кабинета
Что говорилось ей и в каком тоне за светло-полированной дверью останется тайной, известной только ангелам. Хранимая же своим ангелом, наша героиня возвращается в зал, но вечер испорчен и её праздничное настроение разрушено.
Ухмыляющиеся юнцы, опоздавшие на час, отвоевав, наконец, своё законное право поучаствовать в конкурсе интеллекта, занимают места в зале.
В конце концов, нужно выбирать королеву вечера, для чего присутствующие бросают бумажки с номером победительницы в разносимые урны.
Шум, гам, хождение, где попало, в том числе, и по сцене; многие новоприбывшие так и остались в куртках и шапках.
«Снимите шапки !» Но в ответ только гогот и вызывающее игнорирование.
Какое кому дело до красавицы ? Кое-как собирают бумажки, подсчитывают голоса и объявляют победительницу. И вот кое-как она увенчана короной под жидкие аплодисменты тонких ценителей красоты.
Не дождавшись окончания церемонии, многие зрители покидают зал, на ходу отпуская замечания по поводу того, на что они потратили свои кровные 20 копеек.
8

Известно, что чем больше переживаешь событий, тем скорее, кажется, бежит время.
Вот и во Дворце пионеров время калейдоскопически поглощается круговертью праздников, слётов, конференций, совещаний и прочих не менее интересных событий. Каждый день приносит что-то новое.
Не успевает какой-нибудь руководитель некоего дворцового кружка прийти на работу и в приподнятом настроении дать задание своим подопечным, как вот !- он отвлекается неким посторонним шумом, знаменующим нечто заманчивое в степенной атмосфере детского творчества.
И вот данному руководителю ничего не остаётся, как оставить своих воспитанников и выскочить в вестибюль, чтобы там созерцать зрелище, способное согреть не одно руководительское сердце: из шефской директорской «Волги» рабочие выгружают ящик шампанского.
Не успевает означенный руководитель сделать и шагу в направлении волнующего зрелища, как он тут же легко обгоняется стокилограммовой тушей завхоза, незабвенной Клавдии Трофимовны, которая умильно сложив руки уже ласково встречает на пороге входящего директора шефского предприятия:
«Дорогой Валерий Иванович, здравствуйте! Какое счастье, наконец, что вы к нам заглянули. Я слышала, что у вас юбилей, -( а Клавдия Трофимовна всегда всё слышала и знала)-, так я вас поздравляю от всего сердца и всего-всего вам желаю: чтобы и в доме у вас был достаток, и на работе порядок, и в сердце…»
«Где мадам?»- бесцеремонно перебивает её дорогой гость.
«Как же, как же.., у себя. Недавно вернулась из отпуска, посвежела похорошела, цветёт…»
«То же мне – роза !»- небрежно цедит сквозь зубы директор шефского заведения.
Без стука он толкает дверь в кабинет Дианы Гавриловны, а следом за ним вносятся юбилейные дары.
Дети учатся, занимаются, тем временем, кто чем в каком кружке; кто смешивает краски перед мольбертом, стараясь как можно лучше передать колорит, копируя выставленный на возвышении яркий натюрморт: голубой конус с оранжевым шаром на светло-зелёном фоне.
Чтец-декламатор из драматического без устали повторяет, тренируясь, скороговорки:: «шла Саша по шоссе и сосала сушку» или «на дворе трава на траве дрова» и т.д., до бесконечности, пока не отработает произношение и оно не станет чётким, выразительным, как у Натальи Матвеевны.
У станков актового зала стоят танцовщицы и ритмично приседают на «раз-два-три» всё ниже и ниже, затем так же, подымаясь, выпрямляя спину, и легко вскидывая на станок ногу. Наклон – и рука, как крыло лебедя, едва касается вытянутой ноги: «и раз, два, три»…
«Мягкая игрушка» вся запорошена лоскутами и нитками, иголки так и мелькают, кто-то постоянно колет палец, но оранжевый мишка получается, и это радует. Особенно, если тебя окружает целый зоологический сад: сиреневые жирафы, разнокалиберные слоны с пуговичными глазами, котики и мышки, скроенные по различным выкройкам, и особенные, ни с чем не сравнимые, красноротые лягушки.
Не нарушая деловую атмосферу дворца, в директорский кабинет скромно потянулись педагоги: венгерское шампанское, как магнитом, притянуло всех. Последней, по настойчивому приглашению, требующему «дворцовую художницу», подошла Елена Андреевна. В это время языки уже развязались и восторженные голоса запели осанну благодетелю, тогда как он заплетающимся языком изъяснял свои впечатления, суть которых сводилась примерно к следующему:
«Девки, вы знаете, что я – кандидат наук ? Так вот, как кандидат наук, я вам скажу: девки, вот вы пьёте и веселитесь. Пейте ! Для вас я привёз это шампанское. Я рад, это мне греет сердце, что вы так смеётесь – значит, вы довольны. Ну, девки, в конце концов, сколько же можно брать, пора, наконец, и давать…»
Радостный, безудержный, молодой смех звучит ответом на застольную речь юбиляра.
Бедная Елена Андреевна сидит рядом, ей беспрерывно наливают и голова её кружится. Она прислушивается, но когда вконец развязавшийся кандидат наук начинает лопотать нечто совсем непристойное, она сердится даже под шампанским наркозом: «Ничего себе !»
Но все, ласково смеясь, её успокаивают: «Это же шутка, шутка…»
Топоча слоновыми ногами, пробегает по учебным кабинетам Клавдия Трофимовна, отпуская домой кружковцев, которые, казалось, того и ждут, чтобы скорей разбежаться. И только жёлчная «Мягкая игрушка» по причине больной печени и морщин продолжает сидеть на своём месте, объясняя учащимся тонкости создания матерчатого зоосада.
Легко сдвинуты в угол стулья актового зала руками, пришедших в полном составе начальствующих шефов, а посреди сооружён длинный стол, как по волшебству, заставленный разнообразными явствами. Ведь юбилей директора случается так редко, как и положено юбилею, так что уже катилась сладкая слюна, видя вокруг порхание самых красивых женщин города Ханыгова.
Бог мой ! Ох, уж этот Дворец пионеров. Угар и чад невольно туманят любую шефскую голову, когда под колокольчики смеха возносится трогательная здравица благотворителям, здравица тем более заслуженная, что и паркет, безупречно отражающий свет дорогих бра и царской люстры, и сама люстра, и музыкальные инструменты в глубине маленькой сцены, и компьютеры для нового кружка, и многие другие ценности появились в означенном детском учреждении, лишь благодаря заботливому шефскому участию.
Много пришлось в своё время поработать кукольно-красивой Диане Гавриловне, чтобы склонить слух покровителей к вопиющим нуждам, вверенного ей коллектива. Вот и сейчас она ни на мгновение не отрывает своего внимания, оделяя заботой и лаской пьяно развалившегося во главе стола лысого фавна. Иссякли, наконец, сальные шуточки уважаемого учёного дипломанта, потопленные содержимым гранёного стакана, регулярно наполняемого холёной рукой директрисы.
Осовевшие гости почувствовали себя на верху довольства, когда под конец ужина загремела весёлая пионерская музыка.
Танцующие ручные медведи, вот сравнение с кем невольно приходило на ум при виде красно- потных шефов, неуклюже переступавших, поворачиваясь всем корпусом, следом за увлекавшими их в круг танцовщицами.
Но только ни любимые танцы, ни щедрость праздничного стола, ни дорогое шампанское не могли заглушить некоего чувства в глубине души наших героинь, привлечённых в обязательном порядке к юбилейному веселью.
Разумеется, сколько других на их месте не помнили бы себя от счастья в возможности поблистать на заветном балу и насладиться изысканной любезностью дорогих гостей, но только не они, таившие несуразный смех в обменивавшихся взглядах.
И в какое негодование приведены были бы многие, узнав, как о свершившемся факте, о том грехе неблагодарности, поразившем кое-кого из их дружного дворцового коллектива !
Каждый раз после любого мероприятия наступают мгновения скучнейшие: ведь если событие совершается в дворцовых стенах, то после него нужно расставить, как обычно, ровными рядами стулья в актовом зале, а если мероприятие проводится за стенами учреждения, в таком случае, необходимо собрать весь задействованный реквизит и доставить оный во Дворец пионеров.
И тогда скучные руководители кружков, нагруженные кто стулом, кто парой кеглей, кто связкой обручей вяло бредут в родные пенаты.
При этом зрелище водительнице комсомольского актива Лямкиной не даёт покоя дух порядка и распорядительности. Достаточно взглянуть на праздно шагающую рядом Елену Андреевну, которой по причине малочисленности экспонатов, поделенных на дворцовый коллектив, ничего не досталось. И это немалый повод для раздражения и грубой ругани, обрушивающейся на беспечную водительницу художественной богемы. Но Елена Андреевна только меряет бесконечно презрительным взглядом гренадёрский рост Лямкиной и, повернувшись спиной, легко вспархивает в стеклянную дверь Дворца пионеров, чтобы затем, спрятавшись в своём кабинете, позабыть обо всём на свете в рассматривании альбомных репродукций.
Какие-то смутноразличимые видения, воспринявшие облик альбомных картин, возникают в близости нашей героини, заглядывая ей через плечо: что же та , забывшись, чертит на попавшихся листках?
Наскучив её невниманием, призраки упархивают прочь в случайно открытую её подругой дверь, разлетаясь по всему старинному особняку, не нарадуясь на весь его дворцовый блеск: светлый паркет, ясно отражающий солнечные лучи, проникающие сквозь высокие окна, обвешанные полупрозрачными шторами, хрустальные светильники, едва слышным звоном подвесков приветсвующие проносящиеся видения, или же вторящие грохоту машин по ту сторону дворцовой аллеи.
Неведимки натыкаются в директорском кабинете на царственно перелистывающую свежую прессу Диану Гавриловну, тогда как глаза её устремлялись вдаль в других, - известных лишь ей одной, - думах.
Они отскакивают, как ошпаренные, от прихлёбывающей чай Калиновны - Цербера данных мест,- засевшей, как в засаду, на своём законном месте под лестницей и следящей оттуда пристрастным взглядом уборщицы за каждым новым посетителем, вошедшим в парадную дверь, удобно для наблюдения расположенную прямо против её убежища.
И тут же в вестибюле у окна Трофимовна в компании с кем-то из своих многочисленных знакомых, завернувших по пути проведать её во Дворце пионеров, ведут себя так, словно нет ничего в окружающей их дворцовой ауре, ведя разговоры удручающе-банальные и одуряюще-мелочные, что видения разлетаются кто куда, как чёрт от ладана.
Покружив в пространстве актового зала, привлечённые туда чарующей музыкой, они вскоре выметаются, вспугнутые резкими, как карканье, командами руководительницы кружка хореографии мужеобразного вида.
А затем, несущиеся с топотом стада, воспитанники, освобождённые переменой, окончательно расстраивают ряды волшебных созданий: им некуда деться, они мечутся, бьются в панике и ищут убежища.
И только деловая тишина, царящая в "Мягкой игрушке" несколько пригревает их среди россыпи лоскутов и остатков игрушечного производства, да ещё дух "Народного творчества", царящий посреди глиняных изделий, выставок и жарко пышущей печи.
На какое-то время фантастические призраки заслушиваются протяжной декламацией, несущейся из "Театрального кружка", и, покружив по комнатам, посозерцав затейливый лепной узор потолков, изящные формы фресок, колонн, балясин и лампионов лестницы, облетев хрустальный декор драгоценной люстры, время от времени издающей загадочный прелестный звон, смутные призраки вновь заплясали вокруг читающей Елены Андреевны, которая, по-видимому, уже догадываясь об этом присутствии забывшейся рукой передаёт их облик на листе бумаги.
Но вот, наконец, книга, корторую она захлопнула, поглощает образы навсегда.
Закатный луч солнца, как дозорный, проникнув сквозь обширные окна, не торопясь, обходит чудесную внутренность пионерского дворца, удостоверяя, что там осталась только реальность, а мечтаний, призраков, миражей нет и в помине.
Когда Елена Андреевна поведала подошедшей Наталье Матвеевне о неприязненном выпаде Лямкиной , то та только очи возвела: вражеские ряды не приминут использовать любой повод, чтобы отравить их вечно-праздничное настроение. Ведь противоречия между ними и лямкиными неистребимы.
Но как же будут те огорчены, раздосадованы и возмущены, когда в один прекрасный день на нежноокрашенной стене детского ужчреждения появится нарядная памятная доска, отмечающая годы их пребывания в незабываемых стенах.
Данная картина предстала в их воображении настолько живой и волнующей, что тотчас исправила изгаженное настроение. Они увидели и выражение физиономии Клавдии Трофимовны, застигнутой данным событием ранним утром на подходе ко Дворцу пионеров, полностью иллюстрирующим пословицу:"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" И горделивое негодование Дианы Гавриловны, тотчас приказывающей:"Снять и уничтожить!" И выпученные глаза прочих, а также, они процитировали, давясь смехом, все нелюбезные комментарии, которые их так забавляло прослушать.
Вернувшись к действительности, они признали что, всё это если и произойдёт, то, наверняка, в те времена, когда не будет уже ни бегемотообразного завхоза, автоматически прикреплённого к самому уютному месту у окна, ни великолепной директрисы, на короткое время мелькающей в стенах дворца между посиделками с прессой у телефона и отбытием на служебной машине очередного высокопоставленного лица. Время сметёт также и многочисленных статистов, которых судьба удостоила присутствовать при их занимательной карьере в дворцовом учреждении.
Хотя, кто знает?..
Может, у новых педагогов, заполнивших новый Дворец, как бы он тогда ни назывался, прорежутся старые черты. И каково будет остолбенение после многопротёкших лет встретить новоявленную Лямкину или Ларису Прокловну Косоножкину, по-прежнему что-то кропающих у себя в кабинете посреди пыльных завалов, поднятых из архива журналов и статей, и как тогда не воскликнуть, что они бессмертны?!
XI
Но в ту же минуту забыв об этом восклицании, подруги устремлялись в направлении известном только им по бугристым тротуарам с выщербленными бордюрами, по пыльным улицам кое- где украшенным свежими заплатами асфальта, или утоптанными ногами обывателей, обрамленными серыми заборами с растущим по низу их пыльным бурьяном, за которыми скрываются внутренности ханыговских дворов с их нагромождением летних кухонь, угольных сараев, птичников и крольчатников, закутов с живым содержимым, включая и заветного кабанчика, о присутствии которого можно догадаться по неистовому "хрюку", доносящемуся из дощатой глубины.
Два работника, изничтожавших у какой-то калитки засохшее дерево, устремляют при их появлении пронизывающие взгляды прямо им в зрачки, но нет в мире такой силы, которая заставила бы их обернуться и отвести глаза от созерцания яркого неба, пригревающего осеннего солнца, ярких красок садов в сторону вампиров, казалось, желающих высосать сияние их цветущих лиц.
Зато в кинозале, к которому они поспешали, подругам предстоит восседать в изумительном одиночестве. Ведь фильм, который выбирали себе для зрелища наши пионерские героини, был, обычно, настолько непопулярен среди ханыговской публики, что если кому из неё удавалось опрометчиво попасть на представление, то вскоре вызванное отвращение нередко заставляло обывателя покидать зал посреди сеанса, несмотря на досадную необходимость смириться с потраченными на билет деньгами.
Вот и в этот раз лишь некоторые одинокие фигуры составили компанию Елене Андреевне и Наталье Матвеевне при свидании с алкаемой кинолентой. Прославленный мюзикл являл свои неувядаемые шлягеры; героиня кабаре выделывала ногами чёрт знает что; фашизм маршировал под звуки патриотической песни; и горькая история разворачивалась стремительно, как площадной куплет, блистательно подводя к печальному финалу, который может быть прекрасен только в искуссве, но никогда - в жизни.
Подруги и не заметили, что под конец фильма исчез и последний зритель, оставив их в полном одиночестве сопереживать мастерски представленному ретро, и когда по окончании сеанса зажёгся свет, их прямые фигурки промаршировали к выходу, как по подиуму, сопровождаемые, словно прожекторным конвоем, взглядами обслуживающего персонала, - то есть: кассирши, контролёрши и уборщицы,- в которых озадаченно читалось: оказывается, ещё кто-то остался, а они как раз собирались запирать входную дверь?
Синяя ночь падает вместе с ветром с неба. Кружащиеся вихри подхватывают сухие листья и несут их перемешанными вместе с едкой пылью по пространству Ханыгова.
Зажигаются окна домов, и витрины магазинов становятся подобны подсвеченным аквариумам. И эти аквариумы забиты толпами очередей: очередь за хлебом, очередь за колбасой, огромная очередь за водкой.
"Не хочу ни хлеба, ни колбасы, ни водки",- заявляет Елена Андреевна, разглядывая через окно привычную давку. Помимо неё отвращения к очередям, кажется, больше никто не разделяет, а кто-то умудряется занять их несколько и перебегая по магазину от одной к другой, ухитряется купить всё нужное за каких-нибудь 1,5 - 2 часа.
Но аутсайдерам, пренебрегающим очередями, не достаётся ничего.
"Даже хлеба?"- вопрошает напоследок грустная Елена Андреевна в последнем магазине перед пустым прилавком.
"Последний только что забрали",- безжалостно цедит перед ней продавщица.
"Такие девушки!- раздаётся у них за спиной.- И остались без хлеба. Голодные!"- пьяный покупатель почти плачет от жалости.
"Хлеба у меня нет, но зато есть бутыль самогона. Идём?"
Но как ни заманчиво это предложение альтруиста, убийственно дышашего перегаром, те, как обычно, отделываются неопределёнными обещаниями на будущее. Но не так-то просто расстаться с благодетелем, вцепившимся мёртвой хваткой в рукав.
Нервно смеясь, наши героини, наконец, выскакивают из роковой булочной, преследуемые пьяницей вместе с крупно хлещущим дождём.
Сбоку тротуара тормозит спасительная машина:"Подвезти?"
Водитель сдержан, но не бескорыстен и карточка с телефонными номерами - это малая компенсация за его любезность. Но дамы хранят молчание и заглядываются в окно: там за косыми струями мелькает прелестный облик пионерского дворца. Они переглядываются: мраморная доска на месте? завтра утром Трофимовна, Диана Гавриловна, Косоножкина, Лямкина, Совкова и пр. придут к ней на встречу. Ведь это так реально! Ведь это было известно с самого начала: кто есть кто.
И пусть бесконечно льётся водопад помоев, время триумфа не за горами! Их бал ждёт. Ведь тыква уже превращена в карету, а мыши - в слуг, роскошное платье висит в изголовье, а знаменитые туфли готовы к выходу. Расклад выпавших карт изменить нельзя! Они ложатся всегда только в таком порядке. И никогда по-другому. А это уже признак чего-то.
И никогда ни в каком вещем сне или проблеске ясновидения не представилось бы промокшим подругам, трясущимся по ухабам Ханыгова за неимением триумфальной колесницы в обшарпанном транспортном средстве, чем в этот момент в мелькнувшем перед их глазами Дворце пионеров занималась ответственная Диана Гавриловна.
Предупреждённая поспешным звонком из областных небес о срочном визите проверяющих гостей, она безуспешно пыталась битый час возводить свои картинные глазки к лепному потолку бывшего буржуйского особняка, стараясь хоть что-то накропать к завтрашней приёмной речи.
Увы! наверно, пришлось бы с ужасом признать, что не на пустом месте зиждилось зубоскальство её подчинённых, высмеивавших у неё за спиной потуги что-то представить на всеобщее обозрение от себя. Дерзость некоторых доходила до того, что они в кругу закадычных подруг безапелляционно заявляли, что их директриса не в состоянии грамотно написать даже диктант для девятого класса, и даже не на иностранном языке! И при этом вся развесёлая компания заливалась злопыхательским смехом.
Недоброжелательное отношение Дианы Гавриловны к их кружку, естественно, рождало всё новый изощрённый отпор.
И хотя Диана Гавриловна обладала завидными способностями, хотя бы в проведении различных совещаний и конференций, всегда беря нужный для этого тон, а на обязательных политзанятиях для подчинённых очень ловко зачитывала с ветхих конспектов нужные тезисы, так и на этот раз решение проблемы не заставило себя долго ждать.
Поспешно вскочив, Диана Гавриловна подскочила к шкафу и, умело в нём порывшись, извлекла оттуда некую папочку, набитую жёлтыми страничками, надёрганными из разнокалиберных изданий.
Выудив оттуда подходящую, прекрасная директриса устремилась по полутёмному зданию в комнату секретарши и, утвердив оную бумажку на столе, снабдила её собственноручной припиской: "Отпечатать немедленно!"
Тем самым добросовестно исполнив свой служебный долг, после чего с чувством облегчения отпустив себя на все четыре стороны, что , в основном, означало отъезд в одну из них на некой чудесной таинственной машине.

XII
«Чувствуешь, Наташа, - говорила однажды Елена Андреевна перед окном, в которое засматривался чудный зимний пейзаж, после часа высасывания из пальца сценария для очередного новогоднего утренника. – Чувствуешь, как это стереотипно, примитивно, банально всё, что мы каждый раз пишем для Нового года? Давай сделаем что-то новое. Например, пусть не дети, а мы, руководители, станем играть главные роли. Вставим эти роли в какую-нибудь волшебную феерию, сопроводим всё это дивной музыкой, и так далее..,»,- она повела рукой, возводя её в какие-то заоблачные дали.
Наталья Матвеевна смотрела более реалистично: «Да ведь могут не разрешить.»
«Но ведь можно попробовать. Можно написать и прочитать им. Такое напишем, что они не смогут не согласиться! Нет сил снова сочинять очередную серятину.»
«Как бы мы не зря старались, - опускала с небес Наталья Матвеевна.- Если тебе так уж хочется писать,- то пиши для себя.»
«И что же?»- вопрошала с невинным видом Елена Андреевна, хотя и прятала в ящике стола некую элегию, неизвестно зачем и почему накропанную в один из скучных зимних вечеров. Это некое подражание Сафо ни в коей мере не имело отношения к дворцово-пионерской жизни, а тем более не могло быть втиснуто никоим боком в сценарий предстоящего праздника. Тем не менее, его создательница доставала иногда и перечитывала созданное:
«На статую Афродиты.
Вот баснословная здесь представлена дочь Афродита,
Моря солёного дочь, пеною ставшей живой.
Как изваял её мастер ! Как чудно проник в её облик
Неги, блаженства призыв, чары прелестной любви !
О, эти ноги, о, плечи, о, полное жизни движенье,
Как повернула она голову милую вбок !
Руки, легко поддержавшие складки одежды,
Кажется, счастье любви в полных охапках несут !
Нет, не насмотришься ты в эти очи !
Губы откроет, - и миг!- чудная речь зазвучит.
И эта речь, и стройная белая шея,
Всё это нас до конца, бедных безумцев, смутит.
Где, в каких снах подсмотрел этот мастер богиню?
Слышно, амброзией тут благоухает кругом.
Той, что из уст излетела и храм наполняет.
Ты, чуть вошёл,- и погиб,- страстью сражённый навек.»

Что, конечно, простительно пристрастному создателю, хотя Наталья Матвеевна и уговаривала написать что-либо реалистичное, из их, пионерской, жизни.
«Да ведь жизнь наша скука смертная. В ней и зацепиться не за что. Когда пишешь о ней, то чушь какая-то получается. Я где-то читала, чтобы верно описать события, которых был свидетелем, нужно удалиться от них на один исторический выстрел».
«Да какие это события?! – вставляла Наталья Матвеевна.- Шавки вокруг бегают и лают».
«Смотри, скоро снова залают, если мы в срок не напишем сценарий».
Они глубоко вздохнули и загляделись в окна, где великолепный огненный закат праздновал какое-то неизъяснимое действо.
«Надо писать,- спохватилась одна.
«Но напишем по-своему, правда?»- настаивала другая.
И они написали. И затем сделали всё по-своему, да так, что этот праздник стал ни на что не похожим в летописи дворцовых мероприятий. В нём взрослые играли все сказочные роли, и это оказалось столь удачным, что представление повторили не только перед 31 декабря, но и ещё несколько раз после в течение каникул во Дворце пионеров, для шефского мероприятия, для подшефной больницы, и даже кое-где кому-то за плату.

Главное в этом празднике – это ёлка.
Ещё рабочие с завода только комбинируют её из частей, постепенно вставляя ветки в железное основание, а лесной запах уже плывёт по небольшому зданию, подогревая всех, - и взрослых, и детей,- праздничным настроением.
Затем готовая ёлка украшается. Для чего Трофимовна выставляет из кладовой коробки с ёлочными игрушками, которые затем относят в зал.
Собираются руководители кружков, а также, самые сознательные из их воспитанников; и кто со стремянки, кто, стоя на стуле или просто внизу, завешивают дерево от верхушки до основания стеклянными игрушками и золотистой мишурой.
Наконец, подошедший Дмитрий Иванович, - мастер по радио-электротехнике,- обвивает ёлку электрической гирляндой и для проверки приводит её в действие.
Ёлка волшебно вспыхивает. И тотчас загорается всеми лампочками хрустальная люстра, зажигаются бра. Яркие блики света переливаются на ёлочном наряде. Художник выставляет на сцену размалёванные щиты. Дети лепят последние снежинки на окна. С потолка свисают ажурные гирлянды и слабо колышутся в потоках тёплого воздуха. На всю мощность включена музыка, которая будет греметь завтра.
Всё проверено в мельчайших деталях, доведено до готовности; в который раз проигран сценарий и костюмы участников развешаны на стульях, дожидаясь завтрашнего дня.
Ещё раз окинем взглядом радостных руководителей, их кружковцев на фоне великолепной, огромной, заполнившей светлый зал, ёлки. Вот она, - само божество праздника,- сверкает символом пришедшей зимы, радостных надежд грядущего года.
Приди, радость, приди, счастье, слети новогодним подарком из открытых небес, - оттуда глядят огромные мерцающие звёзды и неизвестность будущего.
Подруги вышли из Дворца пионеров и смотрятся в морозное небо, - как хорошо, весело, сладко. Завтра бал !
И перед сном им необходимо обязательно созвониться, хотя они и видятся каждый день, и всего лишь недавно расстались.
Так и на этот раз Наталья Матвеевна вспомнила о книге, которую обе купили накануне:
«Как хорошо, что ты посоветовала мне её купить ! Я сейчас читаю и не могу в себя прийти: это что-то необыкновенное, потрясающее. По-моему, это прекрасно !»
«Да, это прекрасно»,- соглашается Елена Андреевна. То так, то этак приспосабливая трубку, Наталья Матвеевна читает в неё то, что ей больше понравилось, а Елена Андреевна слушает со вниманием, и время летит неостановимо и драгоценные минуты сна отданы совершенно бесполезному занятию.
Давно уже положена трубка, давно первоначальное положение зимних созвездий сдвинулось далеко за полночь, а сон Елены Андреевны, точно, разбередили фантомы, столпившиеся у её изголовья. Она долго не может уснуть, потому что, восставшая из забвения Роксана, заламывает руки и в страшной тоске упрекает:
«Пятнадцать лет вы эту роль играли?..
Мой бедный друг, увы!
Вы счастье у себя украли!..»

XIII
В зимний морозное утро тепло и тихо под милыми сводами Дворца пионеров там, где Клавдия Трофимовна, завхозный дух дома, в некотором роде его домовой, устроена на своём любимом месте у окна за столиком с телефоном. Тут же рядом её собеседница, Нина Николаевна, руководитель «Мягкой игрушки», по прозвищу «мягкая подружка». Обе настолько полные, что напоминают какие-то тюки из сложенных подушек.
Кипит чайник и чашки залиты душистым чаем; в вазочке - домашние пирожные, - ведь Клавдия Трофимовна хозяйка завидная. Она угощает Нину Николаевну и каждая говорит о своём сыне.
Как ни странно, эти сыновья разных матерей чем-то похожи друг на друга. Оба полненькие, лысоватенькие, без характера. Время от времени они появляются под пионерскими сводами, чтобы почтительно проведать своих матерей.
Сегодня подобных визитов не предвидится, поэтому Клавдия Трофимовна с Ниной Николаевной тет-а-тет вдвоём коротают утреннюю скуку.
Клавдия Трофимовна – устная сказительница ханыговской истории; спроси её про любого обывателя, и она вам сообщит в интересных подробностях кто с кем, откуда и куда, и зачем отбыл или прибыл, или переженился, или устроил скандал, или просто влип в какую-то гадкую историю.
Даже о тех временах, о которых Клавдия Трофимовна, казалось бы, не должна особо догадываться,- так как проживала совсем в других краях до ханыговского вселения,- она повествовала, словно, была их живой свидетельницей, а имена местных красоток, задиравших ноги со сцены в представлении с народными песнями и танцами для офицеров вермахта, когда Дворец пионеров вовсе не был дворцом, а «кабаре для оккупантов», Трофимовна цитировала наизусть, сопровождая нелестными комментариями типа: «а теперь эти дамы заделались образцовыми супругами и матерями».
В этот раз тематика разговора с «мягкой подружкой» была не менее жареной:
«И как послушаешь да посмотришь на всё это,- то только удивляешься: и это теперь называется «педагоги»! В палец штукатурки, юбки – короче некуда, а уж воображают о себе!.. А ведут себя как!.. Эта вот,- красавица писанная, - поджимает она губки и кивает в сторону, отмеченного печатью остракизма, кабинета,- цены себе не сложит. И когда замуж, наконец, выйдет ? Уж перебирает без конца и без краю !- Все плохие, она одна хорошая. И такая у-умная, преумная, да только её одну на собраниях разбирают. Мы, конечно, в художественных академиях не учились, но и нос так не дерём. Да и муж у нас всегда был и есть один. А у этих всяких-разных пальцев на руках и ногах у всего коллектива не хватит сосчитать…»
В это время телефонный звонок прерывает её негодующий монолог. Она берёт трубку:
«Вам кого? Елену Андреевну? Которую?»
«А, у вас их много?- парирует мужской голос на том конце провода.- Тогда- самую красивую».
«Это надо же – самую красивую!»- после разговора с телефонным остроумцем Клавдию Трофимовну душит то ли жирная одышка, то ли возмущение:
«Вот сказать бы ему, чтобы записывался на очередь, а список на дверях повесить,- вот как раз к будущей весне его черед и подойдёт».
И она продолжает развивать до бесконечности перед «мягкой подружкой» любимую тему, вспоминая в логической связи, конечно, и Наталью Матвеевну с Ольгой Давыдовной. Нужно иметь совсем немного воображения, чтобы ясно представить всё, о чём так задушевно и часто поминалось за чашкой душистого чая с домашними пирожными в избранном кругу дворцовой обслуги.
Поэтому Наталья Матвеевна с таким пониманием воспринимала воцаряющееся тотчас при её появлении демонстративное молчание в кружке «мягких подружек», оккупирующих самое уютное место у окна в сводчатом дворцовом холле.
И после каждой такой немой сцены она потом говорила подругам:
«И так сто лет пройдёт, и Бог знает когда мы уйдём из Дворца пионеров, а они всё ещё будут о нас говорить эти сто лет»…
А в этот миг Елена Андреевна открывает стеклянную дверь и входит в пространство, осенённое покровительством пионерских богов. На ней короткая шубка, высокие сапоги, а на голове затейливо повязан какой-то невероятный пёстрый тюрбан. Она вся сияет, здороваясь:
«Здравствуйте, Клавдия Трофимовна, здравствуйте, Нина Николаевна».
«А, Леночка, здравствуй,-сияющий завхоз, кажется, не может сдержать радости при её появлении,- Моя красавица, как поживаешь? Вижу, вижу, цветёшь, как маков цвет. А тут уже мальчики тебе звонят, никак не дождутся, телефон с утра обрывают. Буквально, за минуту до твоего прихода один спрашивал.- И неподражаемо-ласково тут же добродушно добавляет, - Заждались, соскучились,- как же,- день тебя не видели».
Елена Андреевна с удовольствием смеётся: «А, подождут!»…
Нина Николаевна тут же въедливо её допытывает: «А что это ты приходишь без Натальи Матвеевны? Где же Наталья Матвеевна?»
«Наталья Матвеевна?- весело переспрашивает руководительница юных художников.- Откуда же мне знать с утра, где Наталья Матвеевна? – и, громко смеясь, добавляет, - я же с ней не сплю!»
Беззаботная, она направляется в свой кабинет, чтобы переодеться и приготовиться к предстоящему выступлению.

Красный модельный костюм в талию, лодочки на тоненькой шпильке, маленькая чёрная шляпка и через плечо – шикарное боа из лисьей шкуры, вот и готово,- она Лиса Алиса. В дверь стучатся: «Елена Андреевна, на выход!»
Подхватив под руку своего партнёра- Кота Базилио,- он ниже её на полголовы, но зато во фраке, с бабочкой, в чёрных очках, в лакированных туфлях, а на груди табличка: «Слепой»,- пара взлетает на сцену.
Ах, эта песня из «Приключений Буратино»: таб-таб-таба-та-та,
Какое небо голубое,-
Мы не сторонники разбоя,
На дурака не нужен нож,
Ему с три короба наврёшь,-
И делай с ним, что хошь!
Вначале они проскакали по кругу в чём-то наподобие кадрили, и при этом контраст этой пары уже вызвал смех, а под конец танец превратился в безудержный канкан, во время которого Лиса Алиса крутила свой рыжий хвост, как заблагорассудится во все стороны.
Какое небо голубое!-
Мы не сторонники разбоя.
На хвастуна не нужен нож,
Ему немного подпоёшь,-
И делай с ним, что хошь!
Дети визжали от восторга; какой-то толстый родитель в углу прямо обливался слезами смеха.
Но это ещё было не всё: эти Лиса Алиса и Кот Базилио пришли в гости к детям, чтобы играть с ними. Они построили весь зал в ряды и Лиса пропела: «Дети, кто хочет конфет?» Все орут в ответ: «Я!»
«Итак, будьте внимательны: если я говорю: «конфеты», то вы делаете движение, которое я исполняю, если не говорю, то не делаете».
Лиса Алиса она такая хитрая, она нарочно запутывает игроков, делая движение, говоря при этом: «подымите руки», сама подымая, но не говоря при этом: «конфеты».
Некоторые дети послушно выполняют команды, но всё!- они проиграли, их обманули эти ловкие мошенники, Лиса Алиса и Кот Базилио, так же, как в своё время они обманули наивного Буратино, заставив посадить золотое дерево, а у них, – отняв в этот раз конфеты, которые уплывают из рук, и между редеющими рядами носится лысый сморчок с развевающимся хвостом фрака и гнусавит: «Конфеты мои!»
И вот совсем мало осталось участников этой разбойничьей игры, тех ещё, кто не поддался на козни хитрой-прехитрой, элегантной Лисы Алисы, что смотрит нежно и коварно своими длинными глазами, предупреждая: «И вот ваша последняя попытка, внимательно слушайте: присесть!», и сама при этом приседает, но не говорит: «конфеты», и ещё несколько обескураженных ребятишек в проигрыше; маленький мальчик чуть не плачет. «Не плачь!- мурлычет она, наклонившись к его уху,- я съем эти конфеты за твоё здоровье. Вместе с Базилио, конечно.»
Под конец остались самые стойкие. Лиса Алиса ускоряет темп; она наклоняется, выпрямляется, приседает, говорит и не говорит «конфеты», а самая сильная и уверенная девочка следует за ней во всём, как автомат, выполняющий гимнастику, оставаясь одна, обойдя соперников и выигрывая под шквал аплодисментов.
Это бесспорная победа. Кот Базилио скачет по залу с криком: «Ура победительнице!» Каждому ребёнку хочется потрогать его фрак, рассмотреть круглые очки, бабочку, у всех такое чувство, что живым выпрыгнул из сказки всем известный персонаж, и после вступительного танца, так разогревшего зал, его подлинность является неоспоримой.
«Кот Базилио, Лиса Алиса, дед Мороз, Снегурочка!»- кричат дети.
Теперь они легко танцуют в общем кругу вместе со сказочными героями, и поют, и рассказывают без запинки стихи, а затее принимают заветный кулёк с подарками, и весело скачут, счастливые и свободные, как у себя дома, вокруг огромной, замечательной, пахучей и нарядной ёлки.
«А на прощанье – «танец маленьких утят»,- и дети, которые, может, никогда в жизни не осмелились бы даже повернуться под музыку, опасаясь насмешек сверстников, как самые неловкие, теперь откалывают такие коленца, чвякают пальцами рук в такт со всеми, визжат и веселятся в полном восторге, чувствуя, что они в самом деле маленькие утята, танцующие на королевском балу, где все равны, все – подданные, а есть лишь один повелитель,- Дед Мороз.
Но вот он поправляет шапку, берёт пустой мешок и стучит посохом: «Прощайте, дети! С Новым годом!»
Синий занавес с серебряными звёздами падает за его спиной. Лишь ёлка перемигивается цветными огнями и долго, ещё долго звучит вслед весёлая музыка.

XIV
X!V
И какая может быть усталость после триумфа, когда силы не только не иссякли, но прибывают.
Снять только мех с плеча и вытереть пот, размазывающий косметику.
Как рота солдат, строящаяся в считанные мгновения, компания собирается к третьему акту представления, что продолжится в месте, недоступном для маленьких мальчиков и девочек с конфетными кульками.
Только и слышится: «Наташа, ты готова?»
«Ленка, туфли взяла?»
«Позови Ольгу».
«Уже идёт».
«Липранди с нами?»
Все носятся , как угорелые. Зал пуст, тёмен, осыпан конфетти, брошен, как пепелище. Лишь безотказный Дмитрий Иванович аккуратно сматывает шнуры, отключает аппаратуру, педантично приводит в порядок своё радиотехническое хозяйство.
«Дмитрий Иванович, а вы?»- восклицает Наталья Матвеевна.
Дмитрий Иванович что-то бормочет, отнекивается, оправдывается: «Не могу, поздно; жена ждёт,.. вот велела кефир купить…», - он показывает сумку с бутылкой.
«Дмитрий Иванович, какой кефир?! Новый год ведь! Никаких возражений!»
Да он и сам рад, просто ему хочется, чтобы его поуговаривали. Наталья Матвеевна, маленькая, золотоволосая, зеленоглазая, берёт его под руку с левой стороны и хорошо поставленным голосом декламатора театрального кружка начинает логично доказывать необходимость его присутствия на продолжении праздничного вечера.
Стройно высящаяся выше на полголовы с другой стороны Елена Андреевна, дёргает Дмитрия Ивановича за правый рукав и начинает капризно тянуть:
«Дмитрий Иванович! Ну, что такое? Вы же знаете, как нам нужен там мужчина. Берите свой кефир и своего друга, мы сейчас отправляемся».
И они отправляются, они несутся, не переставая стрекотать, по пути перескакивая с его левой стороны на правую, то, наоборот, с правой на левую, меняясь местами. Тащат его в фойе ресторана, помогают снять пальто, кашне, шапку, а кефир он забирает с собой в зал.
И вот снова музыка, сигаретный чад и одурение от шампанского. Дмитрий Иванович вместе со своим другом, случайно оказавшимся на утреннике,- таким же невысоким порядочным, скромным, очень похожим на своего приятеля, только лишь без маленькой дмитриеивановичной лысинки,- усажены и согреты улыбками посреди цветника своих бойких коллег.
Несколько раз в продолжение вечера Дмитрий Иванович вспоминал, что под столом стоит кефир, который ждёт дома жена, дама властная, резонная и серьёзная. Но если бы он решился хотя бы заикнуться, почему кефир не доставлен вовремя, почему его костюм помят, как изжёванный, и осыпан конфетти, почему в его карманах ни гроша, а он явился так поздно и в таком виде, что даже его двоюродная сестра, случайно заставшая сцену долгожданной встречи супругов, ещё долго будет вспоминать, как за 40 лет, что она знает Дмитрия Ивановича, она никогда не видела его в таком состоянии, то есть, таким пьяным.
Или, если бы кто нашёлся в этот миг рассказать супруге нашего Дмитрия Ивановича, где, в каком злачном месте, в каком кабаке её муж растратил всё до копейки, заказывая любимые песни для своих неотразимых сослуживиц, а кефир и вовсе забыл под столом означенного заведения, оставив, таким образом, своих любимых чад без блинов,- если бы кто смог поведать об этом его супруге,- то, боюсь, проклятия, которые бы она изрекла в этот страшный момент, много испортили бы будущности танцующих сирен.
Но, к счастью, жена узнала все перипетии злополучного вечера с кефиром гораздо позже, когда накал её гнева несколько утих; узнала, потому что не узнать что-либо происходящее в Ханыгове, было невозможно, тем паче, если Дворец пионеров проводит выездную сессию своих мероприятий за стенами учреждения.

XV
Новогодние праздники – это мечта, новогодние праздники – это сказка. Это целая обойма утренников, дискотек для старшеклассников, выставок, модельных показов, всяких-разных «полей чудес».
Но в то же время, это также подведение итогов полугодия, обмен опытом с иногородними коллегами, показательные конференции для педагогов школ города.
Как никогда, директор Ханыговского Дворца пионеров строга, властна и зорка: кадры меняются, одни уходят за другими; не успели поставить штемпель в трудовой книжке, как она уже является, словно разочарованная жена на развод, и бубнит: «Примите заявление».
Туда им и дорога ! Жалеть не за кем ! Они друг друга стоят. Никто не оправдывает доверия.
Вот, например, недавняя секретарша. Уж как привечала Диана Гавриловна эту улыбчивую стрекотушку, как одаряла своим заботливым вниманием. Дошло до того, что даже преподнесла ей букет ко дню рождения. И группу имела Наденька в прибавку к секретарской зарплате, занимаясь с детьми вязанием. И что же ? – Всё равно, столь обласканная, не удержалась, чтобы не сделать пакость.
Попросила её как-то Диана Гавриловна связать перчатки для мужа завгороно. Тот уезжал срочно в отпуск и перчатки нужно было представить в срок. Как оправдывалась впоследствии Наденька, что она работала всю ночь, а на взгляд Дианы Гавриловны сделала кое-как, небрежно, просто, без узора…
Взяла в руки директорша, принесённые утром бледной подчинённой, скромные перчатки, покрутила их и в досаде процедила: «Хорошо. Идите».
Ведь думала чем-то порадовать свою непосредственную начальницу, мечтала преподнести её мужу что-то яркое, модное, изящное, - умеют же они делать, когда хотят!- и что же!- перед ней пара поспешно вывязанных, обыкновенных, наподобие рабочих, перчаток.
После этого случая Диана Гавриловна не могла видеть лица Наденьки без испорченного настроения. Она больше не заходила к той в кабинет, всё суше с ней здоровалась, а Наденька, словно, увядала, тускнела и смех её стал звучать глуше. Однажды, как-то незаметно, она уволилась. Какие уж тут сожаления! – Диана Гавриловна даже вздохнула свободней.

Во время каникул, бывало, кто-то из руководителей кружков отправлялся проведать о житье-бытье других дворцов пионеров; разумеется, не Бог весть каких,- не из миллионных городов,- а из городков, подобных размерами Ханыгову.
Возвращался такой руководитель из подобной творческой поездки, и так и сыпал идеями.
И вот однажды во время некой замороженной планёрки такая опьянённая энтузиазмом подчинённая в ответ на любезное предложение директрисы откровенно поведала:
«Дворец пионеров там хуже нашего. Скажу прямо: наш –это настоящий дворец, а тамошний - обыкновенное здание. Но директоршу я просто не узнала: одета, как все прочие педагоги, так, что даже подумала: не уборщица ли какая? Но она знает всех воспитанников детского учреждения наперечёт, всех зовёт по именам, знает, кто из какого кружка и сколько времени там занимается».
Это было слишком даже для Дианы Гавриловны!
Ухоженная и прекрасная, она поднялась во весь рост перед восседающими перед ней в методкабинете педагогами:
«Спасибо, Светлана Николаевна, за ваш интересный рассказ. Вы очень интересно поделились опытом. Думаю, что вы с пользой его используете впоследствии, потому что в настоящее время ваш кружок хромает среди наихудших. Действительно, одна надежда для вас на этот опыт, -а то хоть закрывай ваш кружок. Я, конечно, очень сожалею, что не похожа на уборщицу, но всё-таки изо всех сил стремлюсь, чтобы наш Дворец пионеров занял достойное место в областных соревнованиях. К чему и вас призываю. А если кто из руководителей будет показывать недостойные результаты, то,- она выразительно взглянула на Светлану Николаевну,- ему, конечно, стоит задуматься: соответствует ли он занимаемой должности?»
Светлана Николаевна тихо заплакала: слёзы обиды мелко заструились между пальцув рук, которыми она закрыла лицо. При этом Наталья Матвеевна, Елена Андреевна, Ольга Давыдовна громко запротестовали в защиту бедной Светланы Николаевны.
Они всегда так: не столько работают, сколько подрывают директорский авторитет. Стоит сделать им замечание, - всегда найдут отговорку, начнёшь разбирать недостатки одной, - в ответ накидывается вся стая. Не всем работникам они нравятся. Однажды на общем собрании их так прямо и спросили: «Почему вы противопоставляете себя коллективу? Наталья Матвеевна, Елена Андреевна, почему вы так дружите?»
А с них всё, как с гуся вода. Что-то они там делают, но ни одной почётной грамоты. Зато всегда дерзко умеют ответить.
Как-то на каком-то совещании, когда Диана Гавриловна торжественно зачитывала священные директивы, привезённые накануне из областных верхов, призывая руководителей, как это предписывало начальство, неуклонно повышать свой интеллектуальный уровень, Елена Андреевна беспардонно прервала достойную речь своей директорши:
«Простите, но как его измерить, этот интеллектуальный уровень?.. Говорят, одним из признаков интеллигентного человека является знание наизусть любимых стихов… Может, попробуем этот метод использовать, как критерий, если уж зашла об этом речь… Давайте, читать прямо сейчас, по очереди, по кругу!..»
В замешательстве от такой невиданной наглости, Диана Гавриловна не нашлась, что ответить в данный момент, но, призвав после минутного остолбенения подчинённых к порядку, она продолжила монументальное чтение наставлений по работе Дворца пионеров с обязательным выполнением, перевыполнением, рапортованием и контролем сверху донизу.

XV!
Дворец пионеров – это дворец. А значит, чистота повсюду идеальная, паркет блестит, окна невообразимой прозрачности, пыль стёрта с мельчайших деталей и кабинеты приведены образцово-показательное состояние: сегодня ждут гостей, ханыговский Дворец пионеров проводит областную конференцию по обмену опытом.
Ряды стульев в актовом зале выравнены в линеечку, вестибюль заставлен выставочными столами, на которых все объекты – в народном стиле,- то есть, глечики, глиняные свистульки, вышитые рушники, орнаменты из соломки, сухих трав, куклы в национальных костюмах…
Одна дворцовая стена увешана картинами изостудии. Это какая-то сплошная салатно-лиловая радость в виде солнечных восходов, сияющих лугов, в окружении ярких лесов, пёстрых букетов, сверкающих речек с купающимися пионерами.
Руководители выстроились напротив входных дверей скромно-торжественным полукругом. Впереди всех Диана Гавриловна с хлебом-солью. Областной автобус тормозит у дворцового входа. Из него выпрыгивают гости навстречу вспышкам фотосьёмки Ольги Давыдовны.
Вот появляется первая: она низенькая, толстенькая, пальто стоит на ней колом, на голове такая шляпа!- что это даже заставило несколько задуматься Елену Андреевну, которая отвела глаза и постаралась не смеяться.
Первая толстенькая,- самая главная,- она принимает хлеб-соль от Дианы Гавриловны и показательно трижды с ней целуется.
Следом являются остальные приглашённые: за толстенькой коротышкой следует коротышка чуть повыше и потолще, за ней ещё одна в чём-то ярко-розовом, что открывается после снятого в вестибюле пальто, и что обозначается, как некое эксцентричное платье с жабо.
Затем ярко-розовая с жабо смешалась с сонмом областных подруг, которые дружно двинулись в паркетную глубину Дворца пионеров.
Под стеной, представляющей паноптикум мертвенно-бледных масок пионеров-героев размером в две человеческие головы, выступавших барельефно, и с носами кое-где зачернёнными непочтительными воспитанниками, что несколько напоминало незабвенного Буратино, сунувшего нос в чернильницу, работники ханыговского детучреждения образовали живой коридор в направлении актового зала и с милыми улыбками изображали какие-то приветственные восклицания.
Гостьи со стадным топотом вошли в зал, и тут же загремел детский хор в праздничной щедровке. Это приятно порадовало прибывших, они расселись по местам, шумно отодвигая стулья, потому что проникнуть в узкие проходы им было неловко: одна была толще другой.
И завертелась механически отлаженная карусель дворцового мероприятия: за песенным коллективом на сцену выпрыгнули в гопаке танцоры хореографического; не успели они слететь со ступенек эстрады, как занавес дёрнулся, раздвинулся, представив маленькую декорацию «Ночи перед Рождеством», и затем подростки, загримированные, как взрослые актёры, так подбоченивались, так крутили клееный ус, так старались шутить грубыми голосами, что вызвали шквал аплодисментов у бегемотих.
Чтец таращил глаза и нараспев подвывал в декламации новогодних поздравлений; балерина умирала в «Лебеде»; авиакружок запускал планер в облёт зала, а у слоних уже давно слипались глаза, они вертели головами, потели, напряжённо откидываясь на стульях, и начинали переговариваться, заглушая актёров.
И только под конец они несколько замерли, когда приподнято-радостно запел фольклорный ансамбль педагогов: в белоснежных кофтах, в цветастых юбках, светло глядя на розовые, малиновые и бордовые складки многочисленных подбородков дорогих гостей, дворцовый коллектив исполнил старинную песню о любовной тоске, о надежде на счастье, что опадает, как листья дикого тёрна, в манере «a capella», и Алевтина Фёдоровна, готовившая певцов к выступлению и слышавшая песню много раз, заслушалась, забыв обо всём на свете, опёршись на свой молчащий баян.
Гостей разморило окончательно. И когда им предложили пообщаться, высказаться о впечатлениях, и поделиться успехами в своей работе, то они только тупо смотрели на стоявшую на сцене конферировавшую Наталью Матвеевну, и вид у них был такой, словно, их только что разбудили и заставили делать гимнастику.
И тогда выскочившая тотчас в повисшую паузу Людмила Степановна, широко разведя руки, пропела:
«Дорогие гости, просим вас к столу. Мы представили наше выступление в народном стиле, и в народном стиле воспитанники кулинарного кружка приготовили для вас обед. Надеюсь, вы будете довольны и – приятного аппетита!»

Может быть, у какой-нибудь красавицы как-то необыкновенно оживится взор при виде драгоценных украшений или несравненных нарядов, но, скорей всего, её радость ровно ничего не будет стоить в сравнении с тем счастьем, что засверкало в глазах представительниц славной интеллигенции, приглашённых на ханыговский слёт по обмену опытом.
Опыт был и им обменялись. Все достойно оценили приготовленные вареники со сметаной и шкварками. Все обменялись довольными замечаниями, все рассказали друг другу, что, как, когда и в каких обстоятельствах готовится у них на кухне. Рецепты приготовления самых хрустящих огурчиков, самой лучшей домашней буженины, а также, синеньких по-грузински так и сыпались.
Слонихи проснулись, оживились, стали симпатичны. Дама в розовом капнула соусом на своё дикое жабо: смех был всеобщим, таким весёлым и непринуждённым.
Чтобы сделать атмосферу ещё более тёплой, Дмитрий Иванович включил музыку, которая здесь звучала безупречно, не то, что в ресторане, где нечётко слышно и часто фальшивят. Бегемотихам трудно было что-то воспринять, точнее, музыки они просто не заметили. Не то, что наши героини, которые переглянулись и вздохнули:
«Жаль, здесь нельзя танцевать».
«А так хочется!»
Стулья одни за другими стали отодвигаться окорокоподобными ногами.
Ещё более пунцовые, чем во время концерта, заезжие педагоги окружили сладко улыбающуюся и распираемую гордостью Диану Гавриловну, чтобы что-то промычать, или изречь, или дать понять какими-то краткими звуками или маханьем рук: опыт был что надо!
Х




9
И вот лёгкая позёмка, пробежав, начисто выметает следы, оставленные приехавшими гостями, у дверей детского учреждения.
Дворец пионеров вновь погрузился в свою сосредоточенную творческую деятельность, словно никаких посторонних в его стенах и не бывало.
В актовом зале ряды стульев опять сдвинуты к стенам, а у станков выстроились балетные красавицы, исполняющие тренировочные па под громкие команды их наставницы, "Леночки и-го-го", как зовут её между собой наши подруги, так как она имела несчастье быть двойником по имени нашей Елены Андреевны.
Но в отличие нашей героини Елену Андреевну номер два зовёт к телефону только собственный муж. "Леночка и-го-го" выше на голову всех сослуживиц дворцового коллектива, румянец у неё кирпичного оттенка, а в лице есть что-то лошадиное.Да и мужа она выбрала под стать себе: в нём тоже чувствуется что-то парнокопытное, сравнение чего тотчас приходит на ум при звуках его блеющего голоса, торжественно описывающего успехи своей семьи в чём бы то ни было: в семейном согласии, счастливо прошедшем летнем отдыхе, количестве денег, потраченных на обустройство новой квартиры и т.д. И радостный смех, которым он при этом разражается, тоже отдаёт каким-то ржанием.
В общем, если поискать среди всех персонажей означенного учреждения идеальную счастливую пару, то "Леночка и-го-го" со своим супругом ею как раз и являлась.
Двойник Елены Андреевны была счастлива не только в браке, но и в работе своего кружка: никто из педагогов, кроме неё, не мог так искренне расхваливать перед родителями своих кружковцев, часто даже уронив при этом настоящую слезу, чем незамедлительно вызвав в них такое умиление, после чего согласие между воспитательницей и родителями кружковцев устанавливалось нерушимым на долгие года.
Замечательные личностные качества, подрагоценней внешней красоты, демонстрировала Елена Андреевна номер два, в которых она, будучи уверенной на сто процентов, даже не боялась накликать гнев богов, во всеуслышанье провозглашая:"Я и так счастливая!"
Ведь на неё они даже не бросят взор из поднебесья: несмотря на свой гренадёрский рост "Леночке и-го-го" ни за что не подойдёт определение "больших деревьев, которые притягивают молнии".
Сладостные звуки штраусовского вальса выплёскиваются из приоткрытых дверей актового зала, наполняя маленький дворец духом беззаботного бального веселья, вырывающегося через то и дело отворяемую наружную дверь, туда, где дышит морозом зимний воздух и школьники, обгоняя друг друга, швыряют то снежки, то сумки, раскатывая и без того скользкие ботинки, падая, смеясь под высокими заледеневшими деревьями, мелко сыплющими сверху сверкающую снежную пыль.

10

И в эту роскошную зимнюю пору, украшенную ледяными драгоценностями, зажжёными сверкающим солнцем, можно немного отвлечься, чтобы сделать небольшое отступление, касающееся Елены Андреевны номер один. Нужно сказать, что она как-то неприятно выделялась в глазах начальства, совсем не проявляя фанатичного отношения к пионерской работе, что так отрадно демонстрировали большинство её коллег, помимо уроков, кропая дополнительно у себя в кабинетах подробные отчёты о проделанной работе, а также составляя длинные доклады, представлявшие собой компиляции, старательно списанные с ветхих журнальных статей, а затем читающиеся посреди засыпающей, почти падая со стульев. томящейся аудитории.
Эти избранные педагоги являлись каждый день с тщательно расписанными учебными планами своих занятий. на которые дети , увы!, часто являлись в мизерном составе, как, впрочем, это случалось и у всех остальных педагогов.
Елена Андреевна не писала докладов, часто являлась на занятия, понятия не имея, чем она будет заниматься с детьми в этот раз, только горячо надеясь в душе, что дети всё-таки явятся. Она помирала со скуки на всех обязательных мероприятиях и оживлялась только тогда, когда чувсвовала возле себя реющее вдохновение.
В этом случае, из самых невообразимых вещей делались фантастические костюмы, и вот уже кружковцы, представляющие четыре стороны света, кто в пончо, кто в венке,кто в сомбреро, декламируют четверостишия, что в минуты реющего вдохновения,их руководительница, изучив вдоль и поперёк потолок своего кабинета,наконец, записывает неизвестно откуда пришедшие к ней в голову рифмовки.
И вот сценарий готов, костюмы тоже, репетиции доведены до совершенства и занавес открывается.
Занавес, волшебный занавес, тёмно-синий, вышитый золотыми звёздами, волнующим движением, подобный шлейфу баснословной кокетки, раздвигается при вкрадчиво-сладких звуках вступающей музыки, открывая действо, залитое ярким светом прожекторов и стремительно разворачивающееся перед зачарованными маленькими зрителями.
Затем игра переносится в зал, прямо перед рядами сидящих зрителей азарт участников заставляет их забыть обо всём на свете. Гремит музыка, под которую отчаянно галопируют раскрасневшиеся дети вокруг расставленных стульев: надо во что бы то ни стало успеть занять одно из них, когда музыка прекратится и все с визгами бросятся захватывать своё место под прожекторным солнцем.
Тот, кто этого не успел сделать, выбывает из захватывающего соревнования. Стулья отставляются по одному в сторону пока, наконец, не остаётся одно для двух последних соревнующихся. Обоим не хватает уже воздуху, обое бешено несутся в яростном желании победить, но вот, музыка обрывается и остаётся он один - победитель, которого так ждали, за которого так болели, в честь которого весь зал ревёт, как ураган. А он посреди всего этого осуществившегося волшебства, ошеломлённый и торжествующий, принимает эту овацию, кланяясь во все стороны и поднимая над головой свой приз.
Алевтина Фёдоровна освещает эту сцену своей неувядаемой улыбкой, склоняя голову к баяну, извлекая из него победный марш.
Елена Андреевна, зачинщица всей этой радостной кутерьмы, амазонкой-победительницей, сжимая в руке микрофон, как скипетр, поздравляет триумфатора и лицо её горит от счастья не меньше, чем его.
Ольга Давыдовна, то приседая на одно колено перед самой сценой, то отклоняясь в сторону, или вовсе убегая в глубину зала, ловит вспышками своего фотоаппарата преходящие мгновения истории.
Вот так они и остаются навсегда позировать на её снимках: с блестящими счастьем глазами, в картинных позах вокруг предводительницы в центре, точно, окружающий её яркий бордюр из венков, пончо, хламид, цветастых кофт, - экзотические пришельцы из далёких стран, краёв и континентов, занёсшие своё незабываемое веселье в ханыговский детский дворец.

На праздничное великолепие, которое устраивает Елена Андреевна, как правило, приходят только её друзья, а в глазах начальства кружок изобразительного искусства фигурирует в числе наихудших. А вечные вызовы его руководителя к телефонным голосам, истомлённо требующим " самую красивую Елену Андреевну Дворца пионеров", снижают её популярность, вообще, к минимуму.
Методист Ханыговского Дворца пионеров, безупречно правильная, как биссектриса, Наина Геннадьевна Совкова довольно долго присматривалась своими подслеповатыми глазами к изломаным траекториям маршрутов Елены Андреевны в её рабочее время: то из своего кабинета в методкабинет, то к соседям в смежные, а то и наверх в группу к Наталье Матвеевне.
Наконец, томящееся безделье Елены Андреевны становится столь очевидным, что негодующая Совкова влетает, как Немезида,в полупустую художественную студию, чтобы обрушить громы и молнии на голову безмятежно улыбающейся Елены Андреевны.
Та только спокойно вначале отпускает детей, а затем, оглянув, вышедшую из своего обычного типажа серой стенки, отдающей теперь розовым, Срвкову, негромко цедит ей в ответ:"Если вы, НАина Геннадьевна, ещё раз позволите себе разговаривать со мной в таком тоне..."
"ТО что будет?!"-не веря своим ушам орёт Совкова.
"А то, что я вас пошлю куда подальше..."
Совкова вопит ещё громче и слышит:"Да пошла ты!"
Гамма красок в лице методиста, будучи довольно бедной, возвращается в прежнее состояние: то есть Совкова вновь становится серой, серее не бывает...
"Ну, Елена Андреевна, Елена Андреевна,вы об этом пожалеете,-" трясущимися губами, еле сумев вымолвить эти слова, воздымая при этом к небу перст, словно стараясь наглядно возвестить грядущее возмездие, тотчас после этого вылетает оскорблённая до глубины души по направлению к директорскому кабинету.
И вот уже Елену Андреевну разбирают на собраниях, ищут несуществующих свидетелей, разбирают по косточкам и высказывают своё мнение по поводу происшедшего инциндента по очереди все примерные сотрудники детского учреждения.
Но виновница злобного ажиотажа, сидя на собрании в окружении своих подруг, как ни в чём не бывало выслушивает все представленные соображения и остаётся такой же спокойной, самоуверенной и дерзкой в своём праве: никто ничего лично подтвердить о том, что именно произошло с глазу на глаз между руководителем изостудии и методистом Дворца пионеров не может, и поэтому, значит, это их личные разборки, которые никого не касаются.
И посему, ничего не оставалось, как дело закрыть, заскучавших работников отпустить на рабочие места, А Диане Гавриловне только попенять на столь возмутительные происшествия в дворцовой среде, будучи не в силах что-то предпринять более действенное, чтобы дать почувствовать ненавистной Елене Андреевне всю силу своей директорской власти.
И только в конце собрания, невинно пострадавшая Совкова, стараясь хоть в чём-то восстановить своё ущербное достоинство, по-прежнему потрясала перстом перед уже расходящимся коллективом и, вонзая убийственный взгляд в непроницаемую Елену Андреевну, пророчески завывала:
"И пусть этот поступок, Елена Андреевна,навсегда останется на вашей совести !"

часть !!
1

Ах, весна, ох, уж эта весна! Вот она поспешно наступает на пятки последнему зимнему месяцу, потому что время бежит так быстро, подгоняемое кружащимися событиями дворцовой летописи. И жизнь истекает так стремительно, как хлещущая вода из разбитого аквариума, где в конце концов на дне остаются бьющиеся в отчаянном порыве золотые рыбки, которым ничто уже не может помочь.
Вот эта весна топит снега и поглощает их землёй,пробивает повсюду нежнейшую зелень травы, оживляет деревья и рапускает их благоухающими цветами и под этими распустившимися ветками уже спешат наши героини, не то что уже написанного, но ещё даже не задуманного авантюрного романа, а закат в небе над ними зажигает свою феерическую иллюминацию, точно в садах Короля- Солнца.
Когда ты идёшь с друзьями вечером и весенний воздух свежо проникает в трепещущие ноздри,тёплый ветер омывает с головы до ног на невесомых шпильках, то, кажется, что охота уже удалась и удача трепещет в руке. Быстрей, всё быстрей, мы так спешим, так бежим, так смеёмся и наперебой стрекочем, летя при этом, как на крыльях, чтобы успеть на ожидаемый праздник.
На Наталье Матвеевне белое платье в чёрный горох, на Елене Андреевне чёрное платье, исчёрканное голубыми молниями, а все прочие, вообще, являют собой пёстрый цветник,который выстраивается вдоль тротуара в ожидании попутной машины.
Можно было бы пойти в ближайший ресторан, для прибытия в который совсем не нужно было бы никаких транспортных средств, но компания без колебаний тормозит проезжавшую машину. В ней робкий водитель на вопрос, сколько он хочет "за подвезти", что-то мямлит:"А сколько вам не жалко..."
"А сколько нам не жалко?"- риторически вопрошает Елена Андреевна Наталью Матвеевну, после чего они, хохоча во всё горло, выгребают всю нашедшуюся на дне их сумок мелочь.

И снова стол с потёртой скатертью, посреди которого претенциозно высится вазочка с захиревшей розой, вечное меню из бифштекса с картофелем-фрит,салатом, кофе, и как всегда, конечно, нет ножей.
"Девушка, принесите ножи, пожалуйста,"- девушка подлетает тут же с бутылкой светлого вина:
"Это для вас с того столика."
Они внимательно поворачиваются к "тому столику":
"А, от этих козлов!"- и они так заразительно весело смеются.
Тем временем, "козлы", ободрённые принятым подарком, уже тут, как тут:
"Девочки, разрешите, мы будем вашими спонсорами?"
Те , казалось, в восторге от подобного предложения: спонсоры, мол, это хорошо, это ново, прилично, невинно, это то, что им нужно... К тому же мужская щедрость так ловко прикрывает все недостатки мужской внешности, как то: лысину, возраст и пр.
Им любезно доставлено ещё и шампанское, их пристойно приглашают на медленные танцы, для них в изобилии заказываются музыкантам их самые любимые из быстрых танцев...
Молодой гитарист из оркестра в перерыве подсаживается к ним, и задумчиво вспоминает:
"Я вас хорошо запомнил в другом ресторане, как вы там вдвоём танцевали, и как после танца весь зал вам апплодировал..."
Они переглядываются и счастливо смеются при этом воспоминании: слава она и есть слава - всегда приятна.
А тем временем названные спонсоры постарались обставить их праздник наилучшими услугами, на которые способен был задрипанный ресторан: на столе явились салат "Оливье", салат из весенних помидор и углеподобный шашлык. Девицы просто расцвели при виде обогащающегося стола, а спонсоры от их настроения, казалось, были в восторге.
Всё было бы хорошо, но время бала истекало стремительно, и поэтому уже и Елена Андреевна наклонилась к уху Наталье Матвеевны:"Наташа, уходим." А та уж в ответ согласно кивала, и тут же затараторила спонсорам, что пора, мол, и честь знать, то есть время уже отбывать, а для этого такси просто необходимо.
Сияющие спонсоры только пролепетали: "Это мы мигом",и как тут же устремлялись наперегонки в поисках заветного автотранспорта.
Увидев их усердное исчезновение, дамы тоже заключили:" А мы тоже - мигом", и тоже отбыли, но в другом напрвлении, попутно прихватив задумчивого музыканта и его знакомого друга, а заодно знакомых друга музыканта.
Когда представительные лысины подкатили в услужливом экипаже к порогу ресторана, то напрасно после этого один из них поспешно рыскал по залу, а затем, не в силах осознать случившееся,машинально спускался по лестнице ко входу, чтобы остолбенело поведать своим ожидавшим внизу товарищам обрушившееся на них несчастье. Но даже все вместе придя к заветному столику, они отказывались верить очевидному.
Единственным выходом в создавшейся ситуации им показались повторные посиделки на прежнем месте, в окружении бутылок с содержимым покрепче, время от времени при этом поминая "такую подлость и такое коварство, что и представить себе трудно, а не то, что пережить". Они припомнили, как при первом знакомстве на вопрос , как их зовут, прекрасные дамы дружно ответили: "А мы пьём только шампанское!"
"Вот и попили,-мрачно заключил главный спонсор.- А теперь подсчитаем убытки".
Жалко, очень жалко, что не все могут быть счастливы одновременно на этом свете. И угодить все м разом -ох, как трудно! Нашим подругам казалось, что они устроили всё для себя лучше не придумаешь, бросив предупредительных ухажёров нв произвол их дальнейшей, спонсорской, судьбы.
Но к их компании с музыкантами по дороге прилепился ещё один знакомый знакомого музыканта и тут же, с первого взгляда увидев Елену Матвеевну, стал настойчиво зазывать всех к себе в гости.
"Ребята, в натуре,- бубнил новоявленный друг Коля, пошли ко мне на хату. Тут близко, Всё хорошо будет, просто класс, вы увидите",
Прикупив по дороге шампанского. а также ведро черешен у случайной торговки, компания, обрастая по дороге ещё некоторыми членами, прибыла к родовому гнезду гостеприимного Коли.
Тут уж, у себя дома, он мог позволить себе ходить, как пришитому к Елене Андреевне, вцепляться в неё руками, которые не так-то просто было от себя оторвать, умилительно называть её "мамка моя" и задушевно приглашать в большую хату.
В небольшом флигеле включили старый магнитофон, помыли под краном во дворе ведро черешен, хлопнули пробкой шампанского, разлив его в чайные чашки, а для особо требовательных раздобыли бутылку водки.
Гремела музыка, Наталья Матвеевна соблазнительно танцевала в паре с музыкантом, Коля переобулся в домашние тапочки, по-хозяйски обнял Елену Андреевну, всем довольный, не переставая талдычить ей в ухо про большую хату.
Елене Андреевне это вскоре надоело, она выскользнула, как рыба, из цепких колиных обьятий, чтобы присоединиться к остальной компании, пьющей водку с шампанским, закусывая черешнями и к танцующей посреди бальной залы Наталье Матвеевне.
Всеобщую непринуждённую обстановку портила только Совкова. Сколько Совкова ни пила, голос её не менялся, она говорила с присутствующими на всякие полезные темы с учительскими интонациями, а к танцам совершенно была неспособна. Поведение Коли она тоже старалась обьяснить с логической точки зрения:
"Он ведь влюбился в тебя, Елена Андреевна, ты уж потерпи".
И Елена Андреевна терпела.
Время шло и всему всегда приходит конец, даже ведру черешен. Тем более речи Коли становились всё настойчивей:
"Пойдём в хату, посмотрим телевизор, посмотришь, как я живу".
"В другой раз, терпеливо отвечала Елена Андреевна, посмотрю, как ты живёшь".
"Ну, пойдём что ли, в натуре,- цеплялся Коля в последней надежде к честной компании,- пойдёмте в хату, посмотрите, в натуре, как я живу".
"В другой раз,- дружно отвечала компания,- прийдём к тебе, Коля, и посмотрим, а сейчас уже поздно и нам пора".
"Ну, в натуре, пойдёшь ты со мной или нет?!"- выходил из себя разъярённый Коля, выскакивая в тапочках следом за обьектом своей любви.
Тем временем, как Елена Андреевна, задержавшись в двух шагах от разрывающейся шавки, терпеливым голосом повторяла:
"Коля, закрой собаку, дай пройти к калитке!"
И, наконец, наскучив бесплодным уговариванием, прыгнула мимо оказавшейся совсем безобидной шавки.
"Наташа, Оля, Совкова,вы идёте?"- выкликала она из-за забора колиного домена.
Вот, наконец, подошли Ольга Давыдовна с Совковой и с друзьями друзей музыканта, с самим музыкантом, но не было только Натальи Матвеевны и вместе с ней гостеприимного хозяина: где-то они скрывались в глубине заросшего садом двора и что-то там обсуждали.
Но вот рассерженная Наталья Матвеевна выбежала к друзьям за калитку, чтобы обрушить громы и молнии на вконец рассердившую её Елену Андреевну:
"Ну. ты, молодец, убежала вовремя! Что ж ты не осталась послушать комплименты твоего Коли?! Он тебя такими словами излагал!.. И всё это досталось на мою долю... И вечно я за тебя грязь разгребаю! Осталась бы, послушала, как я Колю успокаивала: он тут ругается, я его уговариваю, а Колина мама, тут же рядом сидя, ноги в тазике моет... Коля орёт, как бешеный, а она ничего - молча сидит и моет..."
И тут, несмотря на заклятие Совковой Для Елены Андреевны быть с Колей в этот вечер милой и терпеливой, Елена Андреевна разражается таким смехом при воображении Колиной моющей ноги мамы, что гнев Натальи Матвеевны показался теперь в отношении её бесполезным.
"РАно ты веселишься,"- только заметила она и тотчас оказалась права: потому что в неимоверном усилии, переобувшийся из тапочек Коля настиг смеющуюся возлюбленную, чтобы, сжав её в обьятиях раненого барса, застонать:"Мамка моя!..", подавляя изо всех сил её слабо освобождавшиеся лапки.
Но весёлые друзья музыканты вновь призвали неизменную удачу Елены Андреевны, очень быстро разыскав столь нобходимое такси и молниеносно впихнув в него дружную компанию.
А Коля,пытаясь открыть дверцу, завыл в отчаяньи, как приговорённый, вслед отьезжавшей машины:
"Останься, в натуре!"
Но последними словами любимой были:"ПРощай, ангел! Увидимся в другой раз!

2
Под серыми сумерками, что периодически зависают над залитым дождями Ханыговым, не только в безнадёжно-осеннее время года, но и в весенние дни, тоска неумолимо подступает к горлу с требованием выть от безысходности. Слякоть и грязь, кажется, потопляют всё, в том числе и светлые чувства.
Сквозь сетку дождя едва видны невыразительные силуэты,толкущиеся на вечерних улицах, жмущиеся под навесами автобусных остановок, агрессивно впихивающиеся в автобусы, в которых тускло горит свет и пахнет сырой помойкой.
Трудно что-либо ещё рассмотреть, кроме общих планов,в пространстве вечернего Ханыгова, в котором борьба с освещением, казалось, приобрела характер методичной охоты: если в уличных фонарях иногда и появлялись лампочки, то лишь на короткое время, становясь вскоре жертвой несовершеннолетних ханыговских снайперов.
Поэтому, чем более поздний час вызванивали часы, тем меньше прохожих становилось на улице. Люди поспешно рассасывались по домам, спеша, каждый,к своему законному супругу или супружнице в гнёздышко своей добродетельной жизни.Вот как уютно они смотрятся со стороны, когда сидят друг против друга у ярко освещённого стола, а детки радостно бегают вокруг, а по комнатам проносится незабываемый запах борща.
Елена Андреевна и Наталья Матвеевна поспешно оставляют ярко освещённый Дворец пионеров, который как сияющий корабль возвышался посреди темноты и волн ханыговской грязи. Они спешат на остановку, таща вдвоём тяжёлую сумку с бутылью молока: одного из компонентов для праздничного коктейля. А гости уж доставят остальные ингридиенты.
На остановке непроглядная темень и автобуса вскоре непредвидится, поэтому сумка устанавливается на решётчатой остановочной лавке. Но по неизвестной физической причине молочная банка в этот раз не достигает желанного равновесия и падает.
Обе подруги испытывают мгновенный шок, а за ним неудержимый смех заставляет редких прохожих вздрогнуть под проливным дождём.
У их ног начинает расплываться неприличная белая лужа, которую трудно не заметить даже в окружающей темноте. "Всё же лучше, если б это было вино..,"- выговаривает, смеясь, одна, и обое дружно поворачиваются к луже спиной,делая вид, что не имеют к этому ни малейшего отношения.
В дождливой тьме рядом возникает некая фигура,явно желающая завязать разговор. В свете уникального фонаря, примитивно освещающего пространство у остановки, можно заметить в лице незнакомца нечто странное: один глаз, точно, сливается с фоном, он поражён бельмом. Одноглазый.
Но тот, словно не отдавая себе отчёт в своём недостатке, уверенно заводит разговор:
"девочки, а как насчёт шампанского? А если в ресторан? А как бы посидеть красиво: цветы, вино, конфеты,- в общем, скромно и со вкусом?
Он не наглеет,говорит смирно и с первого взгляда видно, что не жадный.
Совкова, которая в своё время обещала записать цитатник Елены Андреевны, могла бы в этот момент выудить из него подходящее изречение, если бы, конечно, находилась в этот момент рядом: "мы любим тех, кто любит нас". И это изречение употреблялось в их компании наиболее часто. На втором месте, между прочим, фигурировало:"поговорим о чём-либо интеллектуальном, о мужчинах, например".
Возвращаясь к нечаянной встрече в данный вечер, то о ней ещё раз будет упомянуто в автобусе, стремительно приближавшемся к жилищу Елены Андреевны, и разговор этот будет увенчан заключительной фразой Натальи Матвеевны, что, мол,"одноглазые тоже люди".
Дома они ещё немного повспоминали о загубленном молоке, о сумке, которую шкодливо бросили под остановочную лавку, вздохнув:" Что-нибудь придумаем для гостей. Может быть, пиццу?.."
3

Теория о том, что одноглазые тоже люди с течением времени не оправдала себя. Одноглазый стал злым гением их развесёлой компании.
Всего один раз сподобившись быть приглашённым посидеть в кругу избранных гостей и распив с нашими героинями одну лишь, скромно принесённую бутылку шампанского,одноглазый джельтмен должен бы быть счастлив по всем вероятным прогнозам. Но не тут-то было.
Даже заключительный танец Елены Андреевны, который всегда символизировал окончание приятно проведённого времени, и значение которого было понятно всем во все времена без объяснений, оказался лишь знаком для Натальи Матвеевны, что пора уводить избранное общество, но для одноглазого ровно ничего не значил.
Тогда Наталье Матвеевне пришлось вспомнить, что ей нужно срочно поспешить, так как к ней на квартиру вот-вот должны прибыть ремонтники сантехники. "Поэтому, как мне ни хорошо с вами, но - пора". И никакие уговоры не могли сломить её решение. Тут уж и Елена Андреевна заспешила помахать ручкой на прощанье гостям, стоя на пороге квартиры.
И хотя Наталья Матвеевна по дороге всячески старалась перевести разговор с одноглазым на всякие нейтральные темы, и, даже приближаясь к дому, указывала на освещённый балкон соседей, восклицая:" А!Вот меня уже и выглядывают, заждались починить бачок!"- тот шёл и мрачнел, и глаз его сверкал в темноте, как белый прожектор.
На следующий день, встретившись, подруги подвели итог: "Попили шампанского - и ладно".
Но одноглазому "ладно" не показалось: он постоянно звонил Наталье Матвеевне во Дворец пионеров, кроме того дожидался её на улице после работы, выспрашивал у Трофимовны и прочих коллег о её местоприбывании, чем возбуждал их неудержимое злорадство, так как одноглазые ещё не появлялись в свите дворцовых красавиц.
В конце концов, этот неудержимый поклонник однажды подкараулил Наталью Матвеевну на площадке пред дверью её квартиры на 7-м этаже.Когда та, кое-как спустилась в его сопровождении по лестнице во двор, собираясь отправиться на работу, не обращая внимания на сопровождение, тот вцепился в рукав её пальто и проволок её в некотором направлении. То, в каком ошарашенном состоянии она находилась и какими словами он сопровождал эту экзекуцию, дальнейшему описанию не поддаются.
Наталья Матвеевна, будучи человеком спортивно тренированным, в конце концов, освободившись от столь пылких объятий,и, оправив пальто и причёску, с достоинством двинулась к месту службы.
Но не так-то просто было сдержать страсть одноглазого, потому что он бежал за нею, а затем кричал ей вслед ещё некоторое время,называя её тем, кем она является в настоящий момент в его глазах.
Прохожие оборачивались, соседи в окнах торжествовали. Наталья Матвеевна шла прямо, не торопясь и не оглядываясь. прийдя во Дворец, она застала свою подругу в настроении хуже некуда.
Оказывается один из обожателей Елена Андреевны поспешил уведомить её в телефонном разговоре об одном занятном диалоге, который ему довелось прослушать в месте, широко известном на ханыговских просторах, а именно: в пивнушке. злопыхательским тоном любезный кавалер расписал, как некий посетитель, погрузив наполовину в пойло уродливую рожу, рассусоливал посреди внимательной компании некое скабрезное проишествие с некими очаровательными дамами.
В ужасе Елена Андреевна узнала до карикатуры низведённые подробности их посиделок с одноглазым поклонником. В дополнение, она прослушала свой домашний адрес, добавленный к подробностям рандеву.
В описании были вставлены такие красочные и позорные фантазии, что со впечатлительной Еленой Андреевной сделалась истерика и она послала телефонного информатора ко всем чертям.
Что было делать? - Разлитое молоко, весёлые вечера, шампанское и беззаботный несмолкающий смех, - за всё это надо было, в конце концов, платить, и одноглазый явился одним из неизбежных кредиторов, возникающих время от времени, чтобы неумолимо взыскать по счетам. Его надо было потерпеть и вынести какое-то время, возможно, долгое.
Такие кредиторы, словно некие издержки производства, время от времени осаждали их на протяжении жизненного поприща.
Вот рыжий коротышка устраивает однажды скандал посреди элегантного дворцового вестибюля:" Мне, бывшему военному, она говорит "эй!", потрясает он в сторону Елены Андреевны. А СОвкова, распираемая от удовольствия при виде этой сцены, спешит замять проишествие и под конец спрашивает:"Где это ты нашла этого пылкого "бывшего военного"?"
В другой раз ещё один кредитор будит Елену в 2 часа ночи пронзительным звуком дверного звонка, когда после рабочей смены решает её порадовать своим визитом.
Она выворачивает пробки и слушает некоторое время барабанную дробь в дверь, исполняемую ногами. Наконец, всё стихает и она засыпает в шорохе и шуршанье дождя, которые кажутся ей сквозь сон шевелением воплощённой тоски, что скопилась над головой под крышей её пятиэтажного дома.
Этот кредитор оказался столь заядлым, что преследовал её в течении лет, устроив настоящую охоту по взысканию долгов.Он то появлялся изо дня на день, то исчезал на некоторое время, погружаясь в медленно тлеющую в удалении страсть
И каждый раз он внезапно заставлял вздрагивать Елену Андреевну, обрушивая удары на уже лишённую приспособления в виде звонка дверь.
"Елена Андреевна!"- взывал он к безответной двери, то, сопровождая звуковыми эффектами свои вослицания, то, в тишине, прислушиваясь: нет ли какого отзвука? А затем без надежды каждый раз удаляясь.
И так до следующего раза.
Елена Андреевна, наученная опытом, тщательно замечала при приближении к дому: нет ли за ней слежки. И только удостоверившись в безопасности, она легко взлетала на невесомых шпильках к себе под крышу, проскальзывая в квартиру, поспешно запираясь на все замки.
Глухие шторы на окнах, уютно горящая лампа, журчание телевизора, и Елена Андреевна, в одиночестве, ужинает у себя на кухне, читая книгу. Книгами завалена вся квартира, все полки шкафов, и она, переходя из комнаты в комнату,читает то одну, то другую. Время от времени звонят подруги: когда у них очередная встреча?
А там и ночь глядит алмазными звёздами сквозь весенние ветви деревьев.Иногда стук и грохот в дверь заставал её именно в такую ночь.
Она лежила в темноте и слушала, как быстро бьётся её вспугнутое сердце. Стук продолжался, продолжался... Наконец, взыскатель долга уходил до следующего раза. она лежала без сна, слушая редкие звуки ночи, и не позволяя тоске спуститься с крыши и устроиться у неё на груди.
Иногда кредитор являлся при свете дня, а она, предполагая жилконтору или водопроводчика, невинно вопрошала:"Кто там?"
"Елена Андреевна!"- завывало в ответ.
"Убирайся к чёрту!"- хладнокровно парировала она.
Не найдя более убедительных аргументов,кредитор начинал петь.
В этот раз её пьющий сосед Коля оказался более чувствительным к талантам её преследователя. Выходя из смежной квартиры, лицом к лицу кредитора он зловеще цедит:
"Ты долго сюда ходишь, так, что я тебя даже запомнил. Когда ты стучал, это куда ни шло- но когда запел..."
"Я не к тебе пришёл," - миролюбиво возражает кредитор.
"А ты слыхал, как тебя к чёрту послали? - Вот и иди."- не унимается КОЛя.
"А ты что,- бить меня будешь?"
"Давай, уходи по-хорошему,"- в последний раз предупреждает мрачный на похмелье Коля.
"А то что будет?"
Дальше препираться незванный гость не успел: пьющий Коля футболял его ногами до площадки первого этажа под истошные вопли нервной соседки с четвёртого, выскочившей из своей квартиры на шум побоища.
Коля кредитора не убил, но изрядно выместил на нём свою утреннюю головную боль и досаду по поводу отсутствия какой-либо выпивки в своей квартире.
А Елена Андреевна приятно удивилась: как всё-таки активные действия приносят наглядные результаты в отличие от прекраснодушных речей и увещеваний.
Наконец-то хоть одному неугомонному заимодавцу было уплачено сполна, после чего он более, вообще, никогда не имел к Елене Андреевне никаких претензий.
4
О, молодость, о,радость, зачем даны вы в столь скудной обстановке? Лучезарные восходы встают, с каждым разом рождая в душе ослепительно-наивные надежды на грядущий день.
Вот за поворотом! Вот в этот вечер! Вон за тем столиком! Там сидит принц с его королевской свитой, что следят настороженным взором за триумфальным шествием героинь на все пионерские времена.
Без шлейфа, правда, но с ослепительными улыбками, и в таких платьях, что носить могут только они, с таким видом, что их все заждались. Ведь можно купить покрой платья и фальшивые драгоценности, но как носить всё это- не купишь. Тому,каким манером курит Елена Андреевна, не научат ни в одном специальном закрытом учебном заведении, а , умея держаться так за столом, как Наталья Матвеевна, можно в любом ресторане чувтсвовать себя, как дома.
Но где же этот дом, когда отовсюду хочется, в конце концов, бежать?
Одно прибежище - Дворец пионеров, куда тянутся все нити звонков:"Наталья Матвеевна, как насчет сегодняшнего вечера? Итак, "Волга" цвета белой ночи будет ждать вас, как всегда, в условленном месте..."
И первый вопрос, переступая порог:"Мне звонили?" И самое удачное, что можно было в ответ услышать:"Звонили и приходили. Искали. И снова приходили. И снова звонили."
И только приглядевшись внимательным взглядом, отставив в сторону шампанское,можно было рассмотреть, что все джельтмены в кожаных нарядах и на "Волгах" цвета белой ночи так странно похожи друг на друга, все, как один являясь подобием неких элегантных граждан, что однажды толкнули Ольгу Давыдовну в грудь, проходя мимо неё в ею же открытую перед этим дверь "Гастронома".
Патентованные принцы с гарантируемыми королевскими регалиями, полные достоинства, которого, как известно, не купишь ни за какие деньги, и которое тотчас бросается вглаза с первого взгляда, и которое тотчас видно по манере, в частности, входить царственно в дверь, даже несмотря на то, что некие дамы и стремились бы во что бы то ни стало пройти перед ними первыми.
Вот "Его Величество" желает возбуждать улыбки милых девушек скабрезными анекдотами, а вот "Его Высочество" задушевно излагает победные реляции о покорении гордых сердец со столь волнующими подробностями в кругу рыцарской свиты. В ответ рыцари отвечают одобрительным гоготом: доблесть она остаётся доблестью, где бы о ней ни повествовалось, даже если всё красочно живописуется где-нибудь в грязном автобусе или у пивного ларька, или в рыцарском одиноком домене, где слышися визг разбитого магнитофона, бутылкам с крепкими напитками потерян счёт, а конец происходящему всегда сводится к сакраментальному вопросу:"Ты меня уважаешь?"
Какой простор для мечтаний при столь широком выборе столь доблестного мужества?! Поэтому и бегут наши загадочные обитательницы пионерского дворца под его светлые своды каждый день с заветным вопросом:"Мне звонили?" А если звонили и даже являлись, то не этот ли, которого судьба изготовила в единственном экземпляре и который в потерянном одиночестве бродит по украшенной столькими красотами земле в поисках утерянного рая, когда они вдвоём являли одно целое?
И вот этот день- это именно тот день! И за этим поворотом! В этом ресторане!.. Или за тем столиком!.. Тот, для кого и походка королвы, и её манера носить платье, и весь энтузиазм, накопленный в бесценном опыте пионерской работы!..
И тот же вечный вопрос:"Наташа, мы сегодня идём куда-то вечером?"
5
Восьмого марта нескончаемо длится день жертвоприношений.
Телефон звонит исступлённо. Трофимовна грузной лодочкой снуёт туда-сюда и ласково отвечает на звонки:
"Елена Андреевна! Позовите Елену Андреевну! Наталья Матвеевна? О
на где-то в актовом зале. Передайте: ей звонят. Ольга Давыдовна, срочно к телефону!"
Ольге Давыдовне не только звонят, но к ней и тотчас являются: поклонник Митюша в полном антураже - в левой руке цветы, в правой - шампанское. Крепкий бычок с печальными тёмными бычьими глазами. Ольга его терпеть не может, поэтому он поит шампанским не только её, но и всю компанию.
В этот раз Ольга ускользнула в самый последний момент. С горьким видом Митюша складывает приношения на столе в методкабинете и начинает изливать душу надрывающей исповедью перед случайно настигнутой Еленой Андреевной :
"Ты представляешь, какая подлая: сказала, что муж в больнице со сломанной ногой,-(а у Ольги Давыдовны в это время был законный муж),- и она отвертелась, что сидит возле мужа. Звоню домой - а муж дома, и нога целая! Это же надо такое выдумать!!!"
Несмотря на драматичность ситуации и необходимость изобретать для Ольги алиби, Елена Андреевна смешивает все карты и смеётся так, что, кажется, её смех проламывает лепной потолок второго этажа.
Митюша возник, как обычно, из ничего, прилепившись и не вспомнить в каком эпизоде к нашим пионерским героиням.
Как всегда, по заведенному порядку Митюша инициировался сначала в ресторане, а затем в гостях у Елены Андреевны.
Полная в бёдрах и пышная в груди, с румянцем во всю щеку, цветущая, как май, сияющая своей знаменитой лучезарной улыбкой, Олечка под руку с Митюшей явилась в точно назначенное время. Всё шло, как заведено: пили шампанское, закусывая конфетами, курили дорогие сигареты, смеялись, гремела музыка и танцевали до упаду. Напоследок Елена Андреевна изображала свой кабаретный танец, -это чтоб позолотить пилюлю,- и что означало: вечер окончен, пора и честь знать.
Митюша аккуратно закрыл коробку с оставшимися несколькими конфетами и сунул её в "дипломат", затем попрощался с хозяйкой и отбыл.
Елена и Наталья долго ещё вспоминали, обсмеивая, как он забирает эту злополучную коробку.
Ольга возненавидела своего поклонника. Мужа она не любила меньше. Муж пил и дрался, выпивши. Митюша не пил, не курил, тратил все деньги на "Лёлю", как он её звал, а она ненавидела даже это имя.
Митюша встречал, провожал, обожал и дарил, а Ольга терпеть его не могла, убегала при первой возможности, уезжала с подругами в ресторан, топтала, в общем, влюблённого ногами как попало, а Митюша уговаривал не только Ольгу, но и её подруг, чтобы Ольга бросила мужа и выходила за него, Митюшу, замуж.
А Ольга и мужа уже давно бросила, но и Митюшу плохо переносила.
Уже много времени спустя, когда Ольга уехала на край света, оставив и мужа,а с ним и квартиру , Митюша, говорят, даже познакомился и подружился ним.
Одним летним утром, спустя много времени, переходя улицу по полосатым линиям, Елена Андреевна как-то столкнулась со знакомой личностью. И тут же, на переходе, Митюша опять заговорил об Ольге, куда она уехала и что с ней, и в его глазах грустного бычка,- по происшествии стольких лет,- Елена вновь увидела то же море неизбывной тоски, которая и теперь заставляла его с надрывом повторять:"Я знаю, что она снова вышла замуж!"
6
Не природные бури сотрясали время от времени Дворец пионеров.
Казалось бы, какое дело пионерской организации до склочных страстей и неуправляемых эмоций женского коллектива, призванного быть мудрым наставником подрастающего поколения? Но периодические встряски разрушали привычную круговерть праздников, занятий и ответсвенных мероприятий, являя собой некое малое подобие природных катаклизмов и забирая энергию для разборки очередного проишествия.
Взять хотя бы знаменитую историю Хрюниной и методиста Косоножкиной. Историю поистине детективную!
Хрюнина, которая, в общем, являлась уменьшенной копией Ларисы Прокловны, с теми же очками, уродливостью и суконной манерой речи, правда, не до конца укомплектованной невообразимой хитростью и коварством последней. Но случай противопоставил их настолько, что конфликт перерос в открытую ссору с расследованием дела, обвинениями и громогласными обличениями перед всем чинно рассевшимся для планёрки двоцовым коллективом.
Как-то Лариса Прокловна, не найдя в ящике своего стола каких-то крайне необходимых бумаг, впала в отчаяние, и тут же запальчиво обвинила находившуюся рядом Хрюнину в краже ценной документации. Единственным предлогом для столь серьёзного обвинения стало временное присутствие Хрюниной в методическом кабинете. Что было, конечно, поразительно с точки зрения аргументации!
Но, как ни странно, оперируя этим аргументом, Ларисе Прокловне удалось довести Хрюнину до такого состояния, что та ответила контрударом: в своей защитной речи пострадавшая сторона обозвала Косоножкину "мелкой склочницей", горько посетовав при этом, что в своё время Лариса Прокловна являлась для неё образцом педагога.
Как могла Лариса Прокловна для кого-нибудь быть каким-либо образцом явилось для нашей троицы настоящим открытием, о чём они прослушали с открытыми в изумлении ртами, потому что иначе, как под именем "жёлтого скорпиона" Лариса Прокловна не фигурировала в дворцовых кулуарах.
Но нашим подругам стало жалко их коллегу Хрюнину, такую одинокую в своём сопротивлении, такую смешную в подражании коварному методисту и такую оклеветанную, поэтому, протестуя, они дружно встали на её защиту:
"Вы не имеете права, Лариса Прокловна! И что это за доказательство- в методкабинет заходят все, кому не лень."
Но так как Диана Гавриловна была на стороне своей "протеже", то никакие логические доводы не имели веса против правоты тех, кто имеет высшее, т.е. директорское, право.
Хрюнина громко возмущалась, сопротивлялась, но её не слушали, точно так же, как и тех, кто встал на её защиту. В конце концов, ей пришлось подать на увольнение и она ушла.
А методистские документы через какое-то время нашлись.
То ли забывчивая Лариса Прокловна сунула их куда-то, куда и сама забыла, то ли кто-то их машинально переложил на место, то ли, вообще, совершилась некая невероятная материализация, но Косоножкина объявила об этом факте походя и спокойно,уже после ухода Хрюниной, не проявляя ни малейшего удивления по этому поводу, а только заметив, что, мол,- слава Богу!- документы нашлись.
Возможно, отважная Хрюнина ночью, вооружившись фонарём и отмычками, подбросила бумаги в ящик? Или, с невинным видом посещая подруг Во Дворце пионеров, незаметно сделала то же самое? Или же, подкупив, попросив, уговорив кого-либо, достигла своей цели таким образом- кто знает? Точно так же, изобретя невиданные для законности аргументы, Лариса Прокловна сумела столь ловко обелить себя, если, конечно, возможно сделать, наконец, белоснежным "жёлтого скорпиона".
7
История эта произошла походя, потому что постоянно некие катаклизмы сотрясали почву под ногами дворцовых работников.
Да и как могли смешаться и стать однородными столь разные представители ханыговской педагогики: с одной стороны, дерзкие, резвые и неудержимиые на язык, а с другой,- те, кто скромен, сдержан и полон всяческого уважения к начальству?
Начальство всегда имело слух отверстым для тех, кто не приходил к нему, как к богам, с пустыми руками.
Перл журналистики Танечка Г., по мнению знатоков считавшаяся красавицей, за свой модельный рост и кукольное личико, настолько возлюбила Диану Гавриловну, что в каждый праздник являлась в директорский кабинет, скромно утаивая за спиной очередное приношение.
Её встречало смущённое щебетание и ласковое отнекивание руководящей красавицы.
Зато после таких визитов и нужды в работе Танечки Г. всегда учитывались: Совкова правила корявые статьи её стенгазет и сбивалась с ног, рыская по Дворцу пионеров в поисках кого-нибудь, кто бы мог красочно оформить заголовок. к руководителю изостудии после первого раза, после того, как она так иронично возводила глаза и фыркала:"Вот взяли журналиста этого неграмотного, - пусть она и рисует!"- после такой отповеди к художнице нечего было и соваться.
Не нравилось ни Танечке Г., ни Диане Гавриловне такая позиция, но достать какой-либо каверзой трёх наших героинь они не могли: слишком те были спаяны, слишком дружны и дружно восставали на любого агрессора все вместе.
Оставалось только вымещать накопленное раздражение на ком-либо незначащем и одиноком, типа бедной Татьяны Петровны Бовдур, которая, воистину, представилась козлом отпущения для всех значимых, и даже не очень, фигур Ханыговского Дворца пионеров.
Приземистая, некрасивая и неловкая, начитанная и немного странная, Татьяна Петровна барахталась одиноко в своём кружке вязания, как пропащая муха в паучьих сетях, не зная, как ладу дать с отсутствием материальных средств и составлением комплекта воспитанников.
Если на планёрке ставили на вид незначительное количество детей на занятиях - это была несчастная Бовдур, если кому-то влепляли выговор с занесением в личное дело за проваленную- по причине отсутсвия средств,- выставку,-это, конечно была, как всегда Бовдур, которая в таком случае смиренно выдерживала все громы и молнии. Если инспектор гороно после проверки работы Дворца пионеров считал нужным найти какое-либо образцово-показательное упущение только лишь для того, чтобы проявить свою деятельность, то в заключительном его докладе всегда упоминались недостатки работы кружка Бовдур, которая от этих потрясений только втягивала голову в плечи, старалась изо всех сил, но всё у неё шло наперекосяк.
Даже длинноногая Танечка Г., бесцеремонно оккупировавшая её кабинет в те часы, когда на занятиях по журналистике не предвидилось ни одного человека, занималась тем, что с видом превосходства рассуждала о пригодности к чему-либо высшего образования, заканчивая свои сентенции убийственным аргументом, мол, за деньги она себе любой диплом купит.
И эта смиренная и забитая Бовдур нашлась, наконец, что ответить нахальной гостье в своём затоптанном унижении:
"Да,это правда, за деньги многое можно купить, но главного всё-таки не купишь: здоровья, например, или уважения. Да и знаний, в отличие от диплома, тоже не купишь".
И вот такие постоянные трения никоим образом не могли привести к общему миру и согласию коллектива, на что с таким рвением устремлялись все упования Дианы Гавриловны и к чему она призывала почти на каждой планёрке.
И только незабвенная Алевтина Фёдоровна, окружённая своими буйными фольклорными воспитанниками, казалось, была в стороне от любых разногласий.
Сказывалась ли её вечная занятость работой или ещё более домашними делами, где не последнюю роль играла тирания идиотической свекрови, или же, вообще, это было свойство её характера, но Алевтина Фёдоровна оставалась со всеми в прекрасных отношениях, не делая различия между правыми и виноватыми, добрыми и злыми, угнетёнными и угнетающими, неизменно называя каждого по имени-отчеству и на "вы", улыбаясь своей незабываемой улыбкой, встречала ли она кого-либо на улице, входил ли кто-то во Дворец пионеров или играла, приклонив в энтузиазме голову к своему баяну, подбодряя кружковцев и подхватывая с ними припев этой чарующей бесхитростной песенки про самовары-чайнички, про то, как они пыхтят, про их крышечки, и про всё такое прочее: незатейливое, задорное, пионерское, что легко запоминалось и легко пелось в любых условиях,- целым залом, или целым летним лагерем, или целым сбором у пионерского костра.
А этот костёр из сложенных конусом досок, предварительно облитых соляркой, который долго горит в уже подступивших сумерках ясного мая, и дети, наигравшись досыта в бурные игры,сидят теперь вокруг него на траве, и с удовольствием горланят почти речитатив разных простеньких песенок, что разучивает и поёт с ними Алевтина Фёдоровна, подыгрывая на своём неутомимо-вечном баяне.
День, как костёр, догорает, а песенка про самовары-чайнички легко слетает в небеса.
Приезжают пожарные на красной машине, чтобы, как положено по инструкции, потушить костёр. Воды в машине- кот наплакал; молодой подвыпивший красавец молодцевато наводит шланг на пепелище, но труба выдаёт совсем ничего, а затем из неё вырывается какое-то клокотание, что вызывает неудержимое веселье среди пионеров.
Под насмешки юного поколения над бравыми пожарными праздник заканчивается.
Но пошатывающийся красавец ничуть не унывает от этой травмы самолюбия: на своей красной машине он увозит трёх пионерских богинь и в гостях у Елены Андреевны начинает рассуждать о качестве пожаров, достоинствах их команды, закусывая принесённую водку мятными конфетами.
А Елена, Наталья и Ольга хохочут при этом во всё горло, и вовсе не от его остроумной речи, о чём тому и невдомек, а от того, что они еле выговаривают от смеха при этом:"На чём мы только ни катались, единственно чего для экзотики нам не хватало- это красной машины!"
8
"12 месяцев в году, - считай иль не считай,- но самый радостный из них- весёлый месяц май!"
Поневоле нечто подобное этому стишку , что твердит Елена Андреевна, привяжется на весь день, когда настроение выше некуда, полстола завалено косметикой, а новое платье, отглаженное до совершенства, радует глаз, будучи вывешенным на плечиках.
Голливудская звезда после пяти часов гриммировки и одевания появляется, наконец, на съёмках очередного блокбастера, а Елена, глаза которой ничуть не уступают очам прославленной дивы, на сборы в ресторан тратит не меньше времени.
И пусть миллионерша носит настоящие бриллианты,а Елена Андреевна - бижутерию, пускай голубоглазый идол экранов одет в платья от лучших модельеров мира, наставница пионеров не меньше радуется платью, сшитому своими руками.
Никогда киношная знаменитость не простоит вечер под открытым небом у закрытого ресторана, когда идти уже больше некуда, а безмолвное отчаяние рвётся из груди, бросая вызов небесам. Ведь Елена Андреевна не меньше, чем кто-либо любит всякие выходы и праздники, хотя бы и на скромной, ханыговской, почве.
Елена также обожает фотографироваться, может быть, не меньше, чем красавицы Голливуда, везде, где бы ни предоставлялась возможность: на новогодних утренниках и других дворцовых мероприятиях, в живописных группировках дворцовой обстановки, а однажды ей посчастливилось быть запечатлённой на киноплёнке, когда Ольге Давыдовне попалась в руки кинокамера.
И вот аппарат стрекочет и безмолвно представляет Елену Андреевну, выходящую из дверей Дворца пионеров. Вот её рука оперлась о ручку двери, а профиль отразился в её стекле. Вот она, не торопясь, сходит по пологим ступеням, вот углубилась в каштановую аллею и уходит по ней, иногда оборачиваясь, вскидывая глаза, удаляясь всё дальше, в тень и темноту роскошных деревьев, исчезая, растворяясь, точно, в прошлом...
В майский чарующий день Елена Андреевна наводит послений штрих на своё творение: надевает чёрные чулки, туфли на шпильках, своё умопомрачительное платье и,наконец, глядится в зеркало. Через 15 минут она должна быть с подругами в ресторане.
Чёрное платье с серым бантом на груди, в котором представлена Елена Андреевна, джинсовая юбка, затягивающая талию Натальи Матвеевны в 50
см, и цветущее совершенство с ослепительной улыбкой Ольги Давыдовны - вот вооружение того воинства, которое вошло в один из чудесных дней мая,-каждый из которых наперечёт,- в светлый зал нового ханыговского ресторана.
Хоть ресторан и новый,но, -странное дело!- выглядит он уже затасканно, настолько банальна, стереотипна его обстановка, словно, в обычной общественной столовой: те же дешёвые занавеси на окнах, пол из мозаичной крошки, обычные столы... Но на столиках в штампованных из толстого стекла вазах - весенние цветы, а за соседним столом - компания иностранцев, где слышится:"Пшепроше, панове", от которого у Натальи Матвеевны замирает сердце,- ах, Польша, её любовь, которую не забыть!- и тут рабочие, приехавшие монтировать новое заводское оборудование.
"Пшепроше, панове,- и вот вы уже крутитесь перед нашим столиком и разливаете пенящееся шампанское! "
"Пшепроше, панове, и вот именно эту песню вы для нас заказываете оркестру, хотя вам так нравится "Казачок". И, Бог мой!- что вы под него вытворяете, когда под конец самый резвый из вас панёнок ложится в изнемозжённом восторге прямо на пол, широко раскинув руки-ноги."
"Пшепроше, панове! Славное панство, теперь вы будете вертеться только под нашу дудку."
Наибольший успех имела Ольга: два самых усердных панёнка наперебой увивались вокруг неё, но все их настойчивые выкрутасы пошли прахом, когда в весёлый круг врезался буйный Коля.
Товарищ был, что называется, прямо от станка, пришёл расслабиться в культурное заведение в кругу себе подобных коллег, а тут,-пожалуйста, глядите!- иноземцы беспардонно уводят отечественных подруг, - да ещё каких!- лучезарная Ольгина улыбка сразила наповал и его.
Для справедливости Коля предлагает соревновательный брудершафт пану: наливает до верху два гранёных стакана и, не спеша, обстоятельно выпивает свой, не закусывая. Последнее несколько озадачивает пана: он, если пьёт, то только пригубя, и к тому же закусывает. Но Колю это не смущает: он наливает себе снова, и точно также выпивает, с достоинством, не закусывая.
Растерянное от подобной демострации панство отступает перед Колей, когда тот, заметно шатаясь, но уверенно приступает к Ольге с предложением танца. Бедная Оленька в беспокойстве оглядывается, но нигде не видит малейшей поддержки или защиты: панство уныло жмётся по углам, готовясь каждое мгновение ретироваться - оно в конец деморализовано нависшей угрозой мордобойной азиатщины.
Девушки решают покинуть нелюбезное заведение. Они выскальзывают одна за другой и вместе с иностранными кавалерами бегут изо всех сил к гостинице, в которой те проживают.
Но Коле убойная доза горячительного, которая другого бы на его месте свалила с ног, только придаёт силы: в три прыжка он нагоняет беглецов, с размаху вцепляется в ненавистного соперника и рвёт его изящную футболку. Тот в сокрушении только качает головой:" Нехорошо, панове!"
"Нехорошо?!- диким азиатским рёвом отзывается Коля.- А наших девок уводить хорошо?!"
"Они сами с нами пошли,"- логично замечает пан.
О, лучше бы он, вообще, не возражал, да ещё логично. Потому что его фраза стала, как масло в огонь, от которой Колино буйство приобрело непредсказуемый градус.
В таких милых препирательствах противники приблизились к цели наших беглянок: ханыговской невзыскательной гостинице,- месту временного убежища заехавших закордонных гостей.
В то время, как портье держал, изо всех сил сопротивляясь, ручку входной двери, которую с противоположной стороны мёртвой хваткой рвал Коля,наши встревоженные героини, проскользнув через всё здание к чёрному входу, убегали через него в направлении жилища Елены Андреевны.
Прощайте, заграничные Ромео! Так и не удалось до конца вечера насладиться вашей церемонной галантностью! Не пришлось и Наталье Матвеевне ностальгически повспоминать вместе с вами все перепетии своей поездки в Польшу, также, пропеть хором несколько усвоенных там песенок, и повздыхать: ах, Польша! как тебя забыть?
А Оленькины толстенькие поклонники как ломали ручки, видя убегающее лучезарное русское диво, но преследовать которое они не решились: вид Коли являл им зрелище пострашнее мадридского торо в разгар боя, когда его уже довольно разъярили конные бандерильерос- очумелый от красной тряпки, болтающейся перед носом, от боли в израненном загривке, с глазами, заливаемыми кровью, он стоит, растопырив копыта, и только сопит, решая кого выбрать, чтобы излить на него всю ярость.
Так и Коля: оторвав ручку от дверей гостиницы, он стоял, поводя глазами, держа эту ручку перед собой, вроде бы что-то соображая, и только верещание подскочившей администраторши, поминающей милицию, несколько привело его в чувство и пробудило сознание того, чем всё-таки, вообще, грозит избиение иностранного гражданина?
Чёрное платье с потрясающим бантом на груди, для кого ты было надето в радостный майский день?!
Пять часов сборов и полстола, заваленного косметикой, всё-таки никогда не дадут гарантии сбывшихся радужных надежд!
На сегодняшний вечер свидание с принцами отменяется!
День истлел, пошёл прахом,один из чудесных драгоценных майских дней,- каждый из которых наперечёт,- и который никогда не возвратить!
Не стоит сожалений и окружающая жизнь.
Но как хочется, как хочется, найти страну, исполнившихся надежд!
Окончен праздник. В этом представленьи
Актёрами, сказал б я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой круг, растаяли они.
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь,-о да!- весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая
жизнь.
Нажмите, чтобы Ответить, Ответить всем или Переслать
Защищён АнтиВирусом Касперского