Прыжок

Рассказ вымышленный, оскорбить кого-либо цели не имеет.

-Не делайте этого, Василий Игнатьевич, это грех!
Василий Игнатьевич Коловоротенко стоял на краю пропасти, повернувшись спиною к своему спасительному собеседнику. Он думал прыгать, ему хотелося кончать с этим треклятым существованием, не имеющим ничего общего с нормативами счастливейшей жизни общества. Потерявши ребенка, а вскоре и жену, судьба своей злой иронией не оставила ему шанса на дальнейшее жизнеобеспеченье, надломивши Василия Игнатьевича духовно. Он стоял на краю обрыва с полнейшим и твердым как кремень намерением прыгать, а что ж ему остовалося? Ничего, господа, ничего. Вам вот легко будет сейчас его осуждать, будете вы говорить что он дурак, что не понимает всей красоты мироздания, но я вас уверяю с полною ответственностью, что вы бы на его месте поступили точно так же. Вот и Леопольд Фридрихович Пинчук считал точно также как и вы, пытаясь со мною спорить, он считал что прыгать Василию Игнатьевичу ни в коем случае нельзя, что нужно ему жить дальше, что он победит все жизненные преграды и тд и тп. Ах да, чуть не забыл, у Василия Игнатьевича вдобавок ко всему был рак последней степени и мучали его сильнейшие, острые боли в области туловища.
Леопольд Фридрихович был верующим интеллигентом, он свято верил что душа его коллеги (да да, именно коллеги, ведь они и не друзья вовсе, а всего лишь навсего коллеги), после последнего в жизни своей прыжка, провалится в кипящий огненной лавою ад.
Пинчук этот был из тех людей, кому есть дело до каждого, и я до сих пор не пойму его, то ли он просто проявлял такую заботу о всех людях на земле для наглядности и позерства, то ли он действительно заботился и переживал за каждого встречного-поперечного незнакомца. Но друзей у него не было, и это странно, ведь такой "добрейшей" души человек, а имел только коллег да поверхностных приятелей. Не пойму я его, сложный он человек для меня. Какой-то слизский и скользкий персонаж.
- Леопольд Фридрихович, вам бы лучше отойти отсюдова! Не мешайте мне, не лезьте вы в мою жизнь, разбирайтесь лучше со своею! Хотя вы может быть поэтому и лезете то ко мне, что у вас своей жизни то не имеется!
- Ах, как вам не стыдно, Василий Игнатьевич! Я тревожусь за душу вашу, а вы на меня, вместо благодарности, льете помётом с верхушки до низу! Постыдились бы перед смертью то? Хоть бы попытались на последок приятные впечатления оставить о себе, ан нет, нагрубили, а теперь прыгайте как подлец, исковеркавший не только свою жалкую душонку, но и мою душу обидевший! Прыгайте, Василий Игнатьевич, прыгайте, мне теперь вас не жалко, бог с вами!
Коловоротенко повернулся лицом к собеседнику, очутившись спиною к оврагу и улыбнулся во весь свой широченный рот.
- Как же вас сильно задели мои слова, Леопольд Фридрихович, видать правду сказал, раз вас так зацепило то. Ведь нет у вас жизни то своей, от того и ныкаетесь по чужим, да пытаетесь свою правду всем навязать! Да это вам бы надо прыгать то, а не мне, я то хоть имел жалкую жизню, да свою, индивидуальную.
Ладно, уйдите, Леопольд Фридрихович, шучу я, у вас здоровье в полном порядке, время у вас еще есть, идите лучше, да займитесь поисками своей собственной жизни, не тратьте тут время на меня.
Коловоротенко снова повернулся спиною к Пинчуку и начал пристально вглядываться вниз, как бы собираясь с духом для последнего своего действа.
- Вы, Василий Игнатьевич, подумайте, - не унимался Пинчук, - вот прыгните вы, изобразите тем самым суицид, кто ж вас хоронить потом будет как человека? Сгниете ведь как собака?
- А что мне до этого уже будет то? После смерти то что ж я буду чувствовать? Абсолютно ничегошеньки, Леопольд Фридрихович, пусть хоть буду гнить в канаве, мне уже будет абсолютно все равно. Родных у меня не осталося, так что за них переживать тоже не стоит, отсюдова ваш аргумент и яйца выеденного не стоит.
- Ну, это как знать! Бог ведь всё видит! Вот прыгните вы сейчас, а потом перед богом то как оправдываться будете? Что ж вы ему скажете в свое оправдание? Ведь это грех! Нельзя себя убивать, даже если и кажется что выхода никакого нет!
- А я не верю в бога, Леопольд Фридрихович. Разве ж если бы он был то, то позволил бы он такой несправедливости случиться, что случилась в жизни моей? Отнял у меня ребятенка, жёнку, а теперь еще и до здоровья то моего добрался.
А детей для чего он с рождения инвалидами делает? А обманщиков и воров для чего прославляет и финансовые благосостояния дает? Ведь если задуматься то, то нет справедливости в той версии, которую ваша библия то твердит. Справедливость немножко другая в реальности то, "кто успел, тот и съел" называется, кто прошелся по головам самый первый, тому и корона, вот она настоящая то справедливость.
- Вы видно не знаете, Василий Игнатьевич, что бог детей инвалидами с рождения делает только тех, кто в прошлой жизни грешили ведь. А тех кто богат нынче, хоть и подлецами да врунами являются, те в прошлой жизни были праведниками, богу служили и подчинялися только ему, да законам божьим.
- Нестыковочка получается, Леопольд Фридрихович, зачем же человека в этой жизни наказывать за прошлую жизнь, если он прошлую то жизнь свою не помнит? Вот был у меня котёночек...
- Подождите, Василий Игнатьевич...
- Пожалуйста не перебивайте, Леопольд Фридрихович, на чем я остановился?
- Вы что-то говорили про какого-то там котёночка, Василий Игнатьевич, право, не знаю к чему вы ведете.
- Хм... Так так... Ага! Всё, вспомнил, Леопольд Фридрихович, спасибо, так вот, был у меня котёночек, нагадил он в тапок, а в тапки гадить нельзя, нужно бы в лоток гадить то, так будет ли толк если я подожду пару месяцев то, когда котёночек уже забудет про свою оплошность, и только потом накажу его, тыкая мордою в засохший котеночий кал? Котёночек то удивится, мол что это меня хозяин тыкает в этот твердый непонятного происхождения камень, да и после того как отпущу я его, пойдет своей дорогою, считая это наказание непонятным. Да и не наказанием он это посчитает, а несправедливостью к своей котеночьей душонке. Наказывать за проступки нужно тут же, сразу же, мгновенно, и чем меньше времени пройдет от проступка, или, как вы говорите, греха, до наказания, тем наказание будет эффективнее. Бог, если бы он был, Леопольд Фридрихович, должен был бы наказывать за грехи человека в той же самой жизни, в какой жизни он эти грехи то и творил. А от того принципа, про который утверждаете вы, толку то никакого и не будет, родился ребенок инвалидом, живет себе, мучается, и совершеннейшим образом в непонятках находится, за какие же это интересно грешки его таким сотворили, над чем хоть сожалеть то, над чем исправляться? Не зная своего наказания, Леопольд Фридрихович, невозможно и на путь то истинный встать! Вот оно как.
Были сумерки, птички щебетали, вороны каркали, где-то поблизости скрипела саранча, ветер дул со стороны Коловоротенко в сторону Пинчука, и потому Пинчуку так хорошо и внятно слышалась речь Коловоротенко, хоть Коловоротенко и стоял спиною к Пинчуку, лицом обращенный в бездонную пропасть.
Но после начался штиль, Коловоротенко сел, свесив ноги с обрыва и закурил свою последнюю сигаретку. Он вдыхал аромат табака, прищуривал от удовольствия свои глазенки и иногда, между затяжками, покашливал себе в свободную от сигаретки руку. Пинчук все это время стоял позади и молчал, он наблюдал как сидит Коловоротенко, находящийся к нему спиною, свесивши ноги с пропасти, и белое облачко сигаретного дымка появлялося над головою, поднималося вверх и растворялося. Такая сцена длилась минут пять, Коловоротенко курил последнюю папироску, наслаждаясь ее вкусом и усыпляющими звуками природы. Он поймал себя на мысли, что ему сейчас хорошо, но только он докурил сигаретку, только кинул ее с обрыва, то тут же почувствовал вернувшуюся колкую боль в области туловища.
Версия Василия Игнатьевича Коловоротенко:
Как же болит, не могу более ни о чем думать другом, кроме как об этом то чертовом раке, будь он проклят, зараза эдакая! Пора прыгать, время пришло, отступать то уже совершенно точно поздно, точка невозврата то уже пройдена.
Коловоротенко встал и сделал шаг в пустоту, почувствовал мгновенный, сильнейший, абсолютно животный страх и желание остаться в живых, почувствовал какой-то странный зацеп за его одежду в области задней стороны плеча и полетел. Он успел осознать, что за плечо, а теперь еще и за рукав его по-прежнему кто-то держит, ему на мгновение показалось, что всё это сон и он сейчас проснется, все это время страх никуда ни на минуту не исчезал, и Коловоротенко отключился, как будто бы уснул, а потом... Потом просто пустота, ничто, как была для него пустота до рождения, точно такая же пустота наступила для него и теперь. Он больше ничего не чувствовал, ничего не желал, ничего не осознавал, он просто прекратил свое жалкое, бессмысленное существование.
Версия Леопольда Фридриховича Пинчука:
Ага, Василий Игнатьевич встает, я успею его спасти, потом он меня же и благодарить будет ведь, будет говорить, что я спаситель его, спас его от необдуманного поступка, будет уверять что теперь обязан мне по гроб своей жизни, будет чтить меня и уважать, надо спасать эту заблудшую душу ведь.
Пинчук быстрым рывком двинулся к Коловоротенко, зацепил рукою его за одежду в области плеча и не удержал всей той тяжести Коловоротенко, которою тот обладал. Да и зацеп своей кисти руки ослабить не успел, и полетел вместе с Коловоротенко вниз. В полёте так же ему показалося, что всё это ему снится, что это не имеет с реальностью ничего общего, начал хватать Василия Игнатьевича за рукав, боясь отцепиться от него, в Коловоротенко он видел хоть какую-то надежду на спасение, но разум его еще в полёте, как и у Коловоротенко, отключился. Пинчук потерял сознание, а когда сознание пришло, то он оказался в обшарпанной больничной палате. Он начал пытаться пошевелиться, но со страхом осознал, что всё его тело парализованно, что он даже не может шевелить ртом и разговаривать, ощущение сна для него не закончилось, он никак не мог поверить в происходящее и осознать, что это реальность.
Версия моя:
Коловоротенко прыгнул, Пинчук успел его схватить за плечо и от этого полетел вместе с ним, в полёте оба отключились, Пинчук оказался сверху, и тело Коловоротенко оказало ему смягчающий эффект. Он очень удачно приземлился, всего лишь переломал себе все кости, и благодаря смягчающему эффекту тела Коловоротенко, на которое он упал, его жизненно необходимые органы остались целы. На следующее утро еще живого Пинчука и мертвого Коловоротенко нашёл грибник и таким вот образом Пинчук в этом, незапланированном для него происшествии, остался жив.
Прошли годы.
Пинчук по-прежнему лежал, не мог сказать ни словечка, и очень часто по щекам его текли соленые слезы. Он питался через вводимые искусственным путем витаминно-белковые смеси, не чувствуя прекрасного вкуса еды и, естественно, не получая от этого процесса ни малейшего удовольствия, он гадил под себя, у него отрафировались все мышцы, он стал похожим на скелета, спать он мог только под обезболивающими и снотворными (давайте не забывать, что хоть он и не чувствовал собственного тела, то боль то он чувствовать продолжал), а болело у него всё и всегда. Так как шевелить он теперь мог только глазами, сиделка научилась общаться с ним, она водила пальцем по буквам алфавита, а Пинчук моргал под определенной, нужной ему буквой, таким образом он составлял слова, а из них и предложения. И очень, очень часто он составлял такую просьбу: "убейте меня, я хочу умереть". На что ему лишь отвечали, что это грех божий, что так делать нельзя, нужно жить и бороться до конца.
Знаете, часто в школах учитель по литературе спрашивает у своих ребят после прочтения какого-нибудь художественного произведения: "кто же рассказчик?" И школьники начинают гадать, кто повествует, и в большинстве случаях могут только гадать, так как прямым текстом практически нигде рассказчик официально не указывается. Я же облегчу задачу всем тем школьникам, которые будут читать этот рассказ в школе, а учитель-дуралей, с харей всезнайки будет надменно спрашивать у ребят: "ну и кто же тут рассказчик?". Как вы поняли, всю эту историю мог кому-нибудь рассказать только Пинчук, моргая глазами, но это было бы очень долго, да и зачем ему это рассказывать, ведь эта история его выставляет полным глупцом, нет, Пинчук этого не делал. Рассказчик я, и я сам признаюсь сейчас вам кем я являюсь и откуда видел всю эту историю. Я - бог. Да, я существую, и я не могу осуждать Коловоротенко, он был абсолютно прав во всем что касается библии, нельзя справедливость в этой книге сопоставлять со справедливостью реалий, реальность другая, я создал этот мир по другому принципу, а библия - это лишь книжка, написанная людьми. И не приплетайте, пожалуйста меня, бога, к этой "художественной литературе", всё совсем не так, как описано там, я вас уверяю, а как на самом деле - вы можете только догадываться, ведь еще ни одна священная книжка не подобралась к моему разоблачению и близко.