Из приюта Магдалины

Анора — рабыня в одной из так называемых «прачечных Магдалины», жутких исправительных учреждениях религиозного типа, которые действовали в Ирландии более двухсот лет вплоть до 1996 года. Жизнь в приюте нельзя назвать жизнью, поэтому, несмотря на опасность, Анора решается бежать.
_______
(Первый вариант текста был написан для дуэли № 1254 группы «Дуэли у Типичного Писателя». Вдохновилась фильмом «Сёстры Магдалины».)
_______
Каж­дый ве­чер из ре­шёт­ча­того ок­на сто­ловой Ано­ра наб­лю­дала од­ну и ту же кар­ти­ну: пур­пурно-зо­лотой цер­ковный ку­пол и але­ющие в пос­ледних лу­чах кры­ши даль­них до­мов пог­ру­жались в су­мер­ки. Ве­чером де­воч­кам вы­пада­ли ми­нут­ки, ког­да мож­но бы­ло вот так вот прос­то смот­реть в ок­но, не нап­ря­гать­ся за­учи­вани­ем длин­ных мо­литв и вспом­нить свои прош­лые жиз­ни, сво­их род­ных.
Мы встре­ча­ем рас­свет, пол­день, ве­чер и ночь, но это единс­твен­ное, что мы де­ла­ем, не в на­ших си­лах заб­рать вас от­сю­да — пе­чаль­но и трус­ли­во от­зы­ва­ют­ся кры­ши до­мов Мал­линга­ра. Ку­пол ка­толи­чес­кой цер­кви твер­дит дру­гое. Вы са­ми зас­лу­жили сво­ей учас­ти — го­ворит он. Пос­тро­ен­ный для ве­ры и очи­щения ду­ши, он фа­нати­чен и без­ду­шен, он ли­цеме­рен нас­толь­ко, нас­коль­ко ли­цемер­ны слу­жите­ли, жи­вущие под его пок­ро­вом.
Нес­коль­ко крас­ных до­мов и цер­ковь, пусть пос­ты­лая и дес­по­тичес­кая, — единс­твен­ный жи­вой, ви­димый из окон ку­сочек ир­ланд­ско­го го­рода. Он в де­сяти ми­нутах ходь­бы, ес­ли толь­ко от­крыть две­ри на пер­вом эта­же. Проб­ле­ма в том, что ник­то, кро­ме как во вре­мя не­кото­рых вос­крес­ных по­ходов в цер­ковь, не от­кро­ет их для ху­день­ких де­вочек в се­рых плать­ицах, с из­ра­нен­ны­ми, пок­ры­тыми мо­золя­ми и наг­но­ени­ями ру­ками. Са­мое страш­ное — вы­тянуть ру­ку, рас­то­пырить паль­цы и наб­лю­дать сле­ды фи­зичес­кой бо­ли, раз­дра­жений от по­рош­ка и во­локон сти­ра­емо­го белья, сле­ды раб­ско­го тру­да — не про­ходя­щие, не­из­ле­чимые, ибо ник­то в этом аду не при­ведёт ра­быням док­то­ра и сам не по­даст ис­це­ля­ющих ма­зей, бин­тов, не ос­во­бодит хо­тя бы на де­нёк от ра­боты. Один Бог, о ко­тором дни и но­чи нап­ро­лёт твер­дят в при­юте Маг­да­лины, ве­да­ет, смо­гут ли «пад­шие жен­щи­ны» об­рести сво­боду до заг­робной жиз­ни.
Ано­ра мол­ча ела хлеб.
Сле­ва от неё так же ти­хо, не смея ни с кем за­гово­рить, си­дела вес­нушча­тая, яр­ко-ры­жая от ушей до кон­чи­ков паль­цев Флан­на­ха. Во­лосы её счи­тали язы­ками ад­ско­го пла­мени! Их со­бира­лись вско­ре пос­тричь. Са­ма она — ви­нов­ни­ца от­цов­ско­го гне­ва и по­зор семьи, ибо не выш­ла за­муж за дуб­лин­ско­го мис­те­ра, выб­ранно­го для неё от­цом. Отец и ли­ковал, и злил­ся от од­ной мыс­ли, где сей­час про­водит свои дни ры­жее дь­яволь­ское от­ро­дие, соз­данное кап­лей его спер­мы; ког­да она по­пала сю­да, он пе­рес­тал на­зывать и счи­тать её до­черью, че­го тре­бовал и от же­ны.
Спра­ва, де­лая жад­ные глот­ки, пи­ла во­ду Гай­нэй­лт. Её при­ём­ные ро­дите­ли, вы­сокие, кра­сивые ка­толи­ки, чью внеш­ность пор­ти­ли раз­ве стро­гие мор­щи­ны на пе­рено­сицах, до неё наб­ра­ли в семью двух маль­чи­ков, од­ну де­воч­ку и ещё од­но­го маль­чи­ка. Пос­ле ре­шили взять ещё и Гай­нэй­лт — де­воч­ку-ли­липу­та. Де­тям по­лага­лись неп­ло­хая еда и тёп­лые пос­те­ли, од­на­ко и мать, и отец слиш­ком мно­го вы­нуж­да­ли тру­дить­ся по до­му. Са­ми они не ра­бота­ли и по­луча­ли за при­ём­ных де­тей го­раз­до боль­ше де­нег, чем мог­ли бы по­лучить за офи­ци­аль­ную ра­боту, из ко­торой ощу­тимо вы­чита­лись на­логи.
Всё шло от­но­ситель­но хо­рошо. Ма­ма не всег­да бы­ла стро­га. Хоть и ред­ко, иног­да на од­но толь­ко Рож­дес­тво, но ба­лова­ла всех де­тей по­дар­ка­ми. От­цу же взбре­ло в го­лову, что де­тей и так дос­та­точ­но, а эта млад­шая не мо­жет до­тянуть­ся ни до бель­евой ве­рёв­ки, ни до вер­хней пол­ки, не прис­та­вив та­бурет­ки. Да и внеш­не вро­де ли­липут, а не кар­лик, но как же урод­ли­ва! На­до с ней что-то де­лать...
Он ре­шил — и вот Гай­нэй­лт здесь. До бель­евой ве­рёв­ки она так и не уме­ет до­тяги­вать­ся, но сти­ра­ет усер­дно. Ру­ки её нас­толь­ко при­вык­ли к стир­ке, что мо­золи и кровь им не так страш­ны, как для ла­доней и паль­цев дру­гих ра­бынь.
По дру­гую сто­рону сто­ла — Не­ил. К ней единс­твен­ной об­ра­ща­ют­ся по нас­то­яще­му име­ни, но ко­рот­ко и, как ко всем, пре­неб­ре­житель­но, ник­то из сес­тёр ни ра­зу не наз­вал её Эле­оно­рой.
Од­нажды Эле­оно­ру по доб­ро­те ду­шев­ной под­вёз до­мой муж­чи­на, и отец ре­шил, что де­вуш­ка с ним встре­ча­ет­ся, бо­лее то­го — по­теря­ла не­вин­ность.
— Са­дись сю­да! — ряв­кнул он, ука­зывая на ди­ван.
— Что? — всхлип­ну­ла Эле­оно­ра и, пя­тясь, са­ма не за­мети­ла, как се­ла.
Отец зад­рал её платье и по­лез под тру­сики.
— Не на­до! У ме­ня ни­чего с ним не бы­ло, я кля­нусь.
— Мне нуж­но убе­дить­ся, це­ла ли ты.
Эле­оно­ру на­пугал не страх её блу­да, а ин­те­рес и же­лание в го­лосе от­ца. Ей по­надо­билось не боль­ше се­кун­ды, что­бы убе­дить­ся в сво­их по­доз­ре­ни­ях. А даль­ше — при­езд слу­жите­лей при­юта.
Ря­дом с Не­ил — Ара­бел­ла. В чём её ви­на, Ано­ра не зна­ла, дол­жно быть, как-то не так пос­мотре­ла на од­но­го маль­чи­ка, за­то за­пом­ни­ла, как мо­нахи­ни ска­зали ей в пер­вый день: «Ара­бел­ла? Прав­да Ара­бел­ла?! Ты по­зоришь имя Ара­бел­лы Ден­ни, пер­вой, кто по­забо­тил­ся о судь­бе пад­ших и бо­гоне­угод­ных жен­щин вро­де те­бя. Твоё вто­рое имя Энн, вер­но? От­ны­не бу­дешь Энн».
Не од­на Флан­на­ха бо­ялась за­гово­рить с кем-ли­бо. Прос­тое че­лове­чес­кое об­ще­ние здесь за­меня­лись дол­гим мол­ча­ни­ем и мо­лит­ва­ми, а те, кто на­ходил ред­кие ми­нуты об этом по­думать, бо­ял­ся, что за­будет не толь­ко своё имя и име­на сво­их род­ных, но и ал­фа­вит — как на­писа­ние букв, так и их зву­чание. Не­кото­рые де­воч­ки меч­та­ли ес­ли не об от­ды­хе, то хо­тя бы о раз­ной ра­боте и луч­шей пи­ще. Не­воз­можно же пос­то­ян­но сти­рать, сти­рать, сти­рать... Пусть им да­дут воз­можность что-то на­писать — ес­ли не пись­ма род­ным, то ка­кие-то за­писи для при­юта; где-то под­мести, но не за­нимать­ся од­ной стир­кой, от ко­торой ужас­но бо­лели ру­ки!
На гла­за Эле­оно­ры на­вер­ну­лись слё­зы, но она тут же сдер­жа­лась, не рас­пла­калась. Прос­то вспом­нился вче­раш­ний день.
Вче­ра за сто­лом Эле­оно­ра шеп­ну­ла сло­во Ано­ре, и тот­час, вы­воло­чен­ная за ши­ворот из сто­ловой и заг­нанная в тес­ную ком­на­ту, по­лучи­ла де­сять уда­ров плетью по ляж­кам. Сса­дины, прик­ле­ен­ные по́том к жёс­ткой юб­ке, те­перь го­рели, как ожог кра­пивы.
А Ано­ра пе­ред тем, как взять чаш­ку, с тру­дом сжа­ла пра­вую ла­донь: де­воч­ки ви­дели, что внут­ренняя сто­рона ла­дони крас­не­ла ши­роки­ми, ос­тавлен­ны­ми ли­ней­кой по­лоса­ми. Чаш­ка в ру­ке тряс­лась, и во­да мог­ла вы­лить­ся, но Ано­ра сле­дила, что­бы это­го не про­изош­ло. Она и так стра­дала от жаж­ды. Не хва­тало, что­бы во­да, ко­торая бы­ла, вы­лилась. Па­ру всё же упав­ших ка­пель Ано­ра спеш­но вы­тер­ла ру­кавом и не сра­зу со­об­ра­зила, что это бы­ли не во­да, а слё­зы. В от­ли­чии от Эле­оно­ры, она не сдер­жа­лась.
Нас­ме­ха­ющий­ся цер­ковный ку­пол.
За­губ­ленная кра­сота Флан­на­хи.
Уми­ра­ющее рве­ние к во­ле, поч­ти сми­рение Гай­нэй­лт, ко­торое та бы спо­кой­но наз­ва­ла адап­та­ци­ей, ес­ли б зна­ла та­кое сло­во.
Сса­дящие но­ги Эле­оно­ры, сле­ды до са­мых яго­диц, из-за че­го си­деть бы­ло боль­но, буд­то с те­ми же ра­нами — на со­ли.
Грусть Ара­бел­лы.
Всё, ум­но­жен­ное на три го­да му­чений, всё, что слу­чилось с Ано­рой пос­ле из­на­сило­вания («Мер­зкая дев­чонка са­ма приш­ла ко мне во двор. Ина­че я бы не за­хотел её»), ког­да она, обес­по­ко­ен­ная здо­ровь­ем со­седа, дав­но не вы­ходя­щего из до­ма, приш­ла на­вес­тить его, да­ло тол­чок к су­мас­шедше­му, но, по­милуй­те, не са­мому ли луч­ше­му ре­шению?
Сбе­жать.
Толь­ко бы выб­рать пра­виль­ное вре­мя и пра­виль­ные об­сто­ятель­ства. Ведь за всё вре­мя раз­ные де­воч­ки уже пы­тались бе­жать: кто-то — к род­ным, к от­ка­зав­шимся от них жес­то­ким от­цам, кто-то, ски­нув ро­зовые оч­ки, — прос­то в го­род, но там их ло­вила и воз­вра­щала в при­ют по­лиция. Бег­ля­нок стриг­ли на­голо.
Ано­ра с ужа­сом вспом­ни­ла од­ну из бег­ля­нок, Де­ланей. То­же ког­да-то из­на­сило­ван­ную и, по мне­нию мо­нашек, боль­но строп­ти­вую, от то­го ка­кое-то вре­мя мо­наш­ки из­де­вались над ней как ни над кем дру­гим; плю­ясь в ли­цо, на­зыва­ли су­кой и блядью.
Ни стро­гие чёр­ные кло­буки, об­рамля­ющие ли­цо, ни зак­ры­ва­ющие те­ло ря­сы не смог­ли сде­лать ус­та мо­нашек бо­жес­твен­ны­ми. Из их уст вы­лета­ли во­ис­ти­ну жес­то­кие и бес­по­щад­ные сло­ва. Как и не­малое чис­ло «свя­тых» на зем­ле, слу­житель­ни­цы при­ютов Маг­да­лины ско­рее, слу­жили Дь­яво­лу, не­жели бы­ли приб­ли­жены к Гос­по­ду.


***

Поч­ти год на­зад, ут­ром Ано­ра по­дума­ла, что мо­жет уме­реть.
Ле­то рез­ко пе­реш­ло в осень. Зе­лёный ок­рас де­ревь­ев сме­нил­ся на жёл­тый все­го за два по­хода в ка­толи­чес­кую цер­ковь, а ред­кие лас­ки лёг­ко­го ве­тер­ка, дос­та­вав­ши­еся боль­ше при­роде за ок­ном, чем де­воч­кам, быс­тро сме­нил­ся су­ровым пред­зимним вет­ром. Тог­да-то, ночью, Ано­ру, чья кро­вать сто­яла пря­мо у ок­на, про­дуло, и она прос­ну­лась за два ча­са до зав­тра­ка и на­чала из­ну­ритель­ной ра­боты.
Гор­ло тре­бова­ло мо­лока. Мно­го мо­лока.
Ано­ра пред­ста­вила, ка­ким мог­ло быть мо­локо, ес­ли бы его за­вез­ли в при­ют для них, плен­ниц, и мыс­ленно уви­дела как бы ви­сящую в воз­ду­хе сы­рую во­ду, по­хожую на заб­лу­див­ше­еся при­виде­ние. А мёд? Его вкус всег­да был так си­лён, что ни­ког­да не за­бывал­ся, и сей­час от вос­по­мина­ний, буд­то от ме­довой сла­дос­ти, за­щипа­ло язык. Но ни мо­лока, ни мё­да у де­вочек не бы­ло. Ник­то не знал, удас­тся ли им вку­сить ког­да-ни­будь че­го-ни­будь кро­ме ло­моти хле­ба и слип­шей­ся, пло­хо по­солен­ной ка­ши.
За не­име­ни­ем мё­да с мо­локом Ано­ра вста­ла пить хо­лод­ную во­ду из-под кра­на и по­лос­кать ею гор­ло. Нак­ло­нив­шись над умы­валь­ни­ком, она от­кашли­вала жёл­то-зе­лёные сгус­тки бо­лез­ни. Взгля­нув на уни­таз, рез­ко скло­нилась и выр­ва­ла. Рвать бы­ло осо­бо не­чем, и Ано­ре уда­лось выр­вать как раз сгус­тки соп­лей. А пло­хо ей ста­ло из-за ви­да сле­дов дерь­ма: вче­ра ве­чером от ка­ши, при­готов­ленной, на­вер­но, из неп­ра­виль­но хра­нив­шей­ся кру­пы, у мно­гих де­вочек бо­лели же­луд­ки, бо­лел низ жи­вота, и, скру­чива­ясь на кро­ватях, они еле тер­пе­ли и за­тем по­оче­рёд­но си­дели на од­ном единс­твен­ном уни­тазе. Ужас­ное сос­то­яние же­луд­ков и ки­шеч­ни­ка вы­мота­ло их, но ник­то не дал им ни нор­маль­ной еды, ни ле­карств, ни лиш­них пя­ти ми­нут сна.
Ког­да же прек­ра­тит­ся эта боль — фи­зичес­кая и ду­шев­ная?..
Нес­коль­ко ми­нут Ано­ра от­кашли­валась, а ког­да нас­ту­пил подъ­ём, до са­мого ве­чера она, ес­ли не име­ла под ру­кой по­лоте­неч­ка, не­замет­но пря­тала соп­ли пря­мо в одеж­ду и пе­ред сном счи­щала всю эту дрянь. Ког­да она на­ходи­лась у всех на ви­ду, осо­бен­но пе­ред стро­гим, при­дир­чи­вым взо­ром мо­нашек, то дер­жа­ла сгус­ток пря­мо во рту: про­тив­но, но не гло­тать же его сно­ва? Ка­залось, Ано­ра не мог­ла ра­довать­ся ни­чему, но од­но­му всё-та­ки ра­дова­лась: ес­ли она пе­режи­ва­ет за мне­ние мо­нашек о сво­ей прос­ту­де боль­ше, чем за са­му прос­ту­ду, то она поп­ра­вит­ся и бу­дет жить.
Но это бы­ло поз­же. А ут­ром, воз­вра­ща­ясь из ту­алет­ной ком­на­ты, Ано­ра стол­кну­лась с Де­ланей, взгля­дом вы­лавив в по­лум­ра­ке сна­чала её жёс­ткую при­чёс­ку «ёжик», по­явив­шу­юся не так дав­но вза­мен лы­сине и скрыв­шей ра­ны от не­ак­ку­рат­но­го бритья, а за­тем — её ос­трое ли­чико, тре­бу­ющее сво­ей кра­сотой на­рядов, ко­торые вряд ли ког­да-ни­будь при­мерит хо­тя бы од­на из пра­чек-не­воль­ниц. Ано­ра не при­дала зна­чения ни са­мой встре­че, ни прос­коль­знув­ше­му меж­ду ней и Де­ланей тре­вож­но­му им­пуль­су. Де­воч­ки в прин­ци­пе дав­но при­вык­ли к тре­воге и да­же бы­ли бла­годар­ны чувс­тву, хоть как-то под­го­тав­ли­ва­юще­му их к не­из­бежно­му те­лес­но­му на­каза­нию или ос­кор­бле­ни­ям.
Ано­ра пош­ла до­сыпать.
А в шесть ча­сов на­чались сту­ки в ту­алет. Сна­чала не­уве­рен­ные и ти­хие, за­тем — быс­трые и бес­по­кой­ные.
— Эй! Эй! От­крой! — кри­чала Эле­оно­ра.
Ано­ра прос­ну­лась. Скрип­ну­ла кро­вать Флан­на­хи — прос­ну­лась и та. Сле­дом в кро­ватях се­ли Гай­нэй­лт, Ара­бел­ла, ещё нес­коль­ко де­вочек и са­мой пос­ледней — Рей­чэл.
На скрип кро­ватей по­вер­ну­ла ис­пу­ган­ное, со­четав­шее блед­ность и по­лутень про­ходя­щей но­чи, ли­цо Эле­оно­ра, на миг пе­рес­тавшая ба­раба­нить в дверь.
— За­молч-чи, Не­ил! — злос­тно про­шипе­ла Рэй­чел, од­на из нем­но­гих ве­зучих, быс­тро и за­кон­но по­кинув­ших при­ют. Од­на из нем­но­гих, зо­вущих Эле­оно­ру Не­ил, как и мо­наш­ки.
— Там... Там... — окон­ча­тель­но прев­ра­тив­шись в вос­ко­вую фи­гуру, ле­пета­ла Эле­оно­ра.
— Ес­ли зак­ры­то, по­мочись где-ни­будь в уг­лу. За это на­кажут мень­ше, чем за шум, ко­торый ты под­ни­ма­ешь.
— Дверь зак­ры­та из­нутри!
Что-то не­доб­рое, та­кое оче­вид­ное, но в пер­вые се­кун­ды ус­коль­знув­шее от умов де­вочек кро­илось в сло­ве «из­нутри». И тут, точ­но ог­ненный во­лос, вспых­нул воп­рос Флан­на­хи:
— А где Де­ланей?
Толь­ко тут все по­няли, что в кро­вати Де­ланей ни­кого нет. Пе­рег­ля­нулись. И спус­тя миг ока­зались у две­ри ря­дом с Эле­оно­рой. Все на­пере­бой зас­ту­чали в дверь ту­але­та.
— Де­ланей, ты здесь?
— Де­ланей, от­крой!
— Де...
— Что здесь про­ис­хо­дит?
В об­щем шу­ме ник­то не ус­лы­шал под­ни­ма­ющих­ся по лес­тни­це ша­гов мо­нахи­ни Кло­дак. Де­воч­ки мгно­вен­но за­тих­ли, опус­ти­ли ку­лаки, но все они со­пели и крях­те­ли, у всех вы­соко взды­малась гру­ди. Все бо­ялись, но боль­ше пе­режи­вали за Де­ланей, хо­рошую, во­левую дев­чонку. Ког­да — ни­ког­да с ней пе­реки­дыва­лись па­рой слов, хо­тя при пыт­ках дли­тель­ным мол­ча­ни­ем это бы­ло слож­но.
Мо­нахи­ня Кло­даг нах­му­рила ры­жева­тое от ста­рос­ти, обыч­но бес­пристрас­тное, иног­да злое и ре­же все­го — на­пуган­ное ли­цо. Сей­час оно бы­ло имен­но на­пуган­ным. Де­воч­ки рас­сту­пились пе­ред «ма­мой», как пе­ред бо­гиней, ког­да та прош­ла к две­ри. Кло­даг не смог­ла её от­крыть и тог­да поз­ва­ла мо­нахи­ню Э­илис. Та с по­мощью инс­тру­мен­тов сло­мала за­мок.
Две­ри ши­роко рас­пахну­ли, и мо­нахи­ни ах­ну­ли. Они уже ви­дели та­кое, от­но­сились к это­му не по-че­лове­чес­ки, как буд­то ни­чего страш­но­го не про­изош­ло, и дав­но зна­ли, как пос­ту­пать в та­ких слу­ча­ях (и пос­ту­пали), од­на­ко тень стра­ха не мог­ла не ло­жить­ся на ли­ца да­же не­людей, дей­ству­ющих буд­то бы от ли­ца Гос­по­да, а пе­ред сном пе­рес­чи­тыва­ющих до­ходы от пра­чеч­ной и пре­да­ющих­ся гре­ху ал­чнос­ти.
Де­воч­ки взвиз­гну­ли и от­сту­пили. Эле­оно­ра прик­ры­ла рот ру­кой. Флан­на­ха зах­ны­кала и в ры­дани­ях за­вали­лась на грудь Ано­ры. На час­то под­ни­ма­ющей­ся гру­ди го­лова Флан­на­хи ка­чалась, точ­но ры­жий па­рус­ник — на вол­нах. Кло­даг взгля­нула на Флан­на­ху — кон­крет­но на неё — и... не на­каза­ла её ни за сла­бость ду­ха, ни за со­домист­ские нак­лоннос­ти: всё же жен­щи­на при­жима­лась к жен­щи­не, а раз­дуть из это­го ве­ликий грех не сос­тавля­ло тру­да.
Все смот­ре­ли на то, че­го не дол­жно бы­ло быть в ту­але­те. Че­го ещё не бы­ло ве­чером и на гра­нице но­чи и ут­ра. На оку­тав­ший хо­лод­ное че­лове­чес­кое те­ло ко­кон при­ют­ско­го се­рого платья.
Пра­вый ту­фель Де­ланей шлёп­нулся на пол. Стук его, ви­димо, заг­лу­шил­ся сте­ной и по­тому ни­кого не раз­бу­дил. Ле­вый дер­жался на сви­са­ющей, си­нюш­ной но­ге, над умы­валь­ни­ком. Ник­то не ре­шал­ся пос­мотреть вы­ше, а, ки­нув взгляд, тут же от­ве­ли его. Соб­ра­лись с си­лами — и вновь пос­мотре­ли.
Но­вый визг.
Но­вый всхлип.
— На чём она? — рав­но­душ­но спро­сила Э­илис.
Скры­вая, что по­раже­на ка­мен­ности вто­рой мо­нахи­ни, Кло­даг как мож­но быс­трей от­ве­тила:
— На бель­евой ве­рёв­ке. Вы же ви­дите, сес­тра.
Кло­даг за­мол­ча­ла. Э­илис по­вер­ну­лась к де­воч­кам и по­пыта­лась кри­чать, но выш­ла до­воль­но спо­кой­ная стро­гость:
— Вре­мя подъ­ёма уже нас­ту­пило. Со­бирай­тесь на мо­лит­ву пе­ред зав­тра­ком. Ту­алет... на пер­вом эта­же. По­быс­трей. Ну же. Здесь не на что смот­реть.
Поз­же, ког­да де­воч­ки прис­ту­пили к тя­жёлой ра­боте в пра­чеч­ной, а Кло­даг бы­ла не са­мой вни­матель­ной над­зи­ратель­ни­цей, им уда­валось шеп­тать­ся о Де­ланей. Рей­чэл с иро­ничес­ким со­жале­ни­ем ска­зала, что ду­ше Де­ланей суж­де­но по­пасть в ад — ту­да, ку­да — «ох, как же жаль» — по­пада­ют все са­мо­убий­цы. За эти сло­ва её воз­не­нави­дели: Рей­чэл ни­ког­да не от­ли­чалась так­тичностью, уди­витель­но, что мо­нахи­ни ещё не от­ме­тили её ос­трый, греш­ной язы­чок, но сей­час... Её сло­ва бы­ли за гранью по­нима­ния... Ос­таль­ные ра­быни го­вори­ли сло­ва скор­би, но ник­то, хо­тя это мгно­вен­но всплы­ло в па­мяти, не вспом­нил вслух, что Де­ланей пы­талась бе­жать, ког­да ка­лит­ку слу­чай­но ос­та­вили от­кры­той.
Де­ланей вер­ну­ли и не толь­ко ос­триг­ли. Из неё вы­били все фи­зичес­кие и ду­хов­ные си­лы, её убе­дили, что спас­тись не удас­тся. У неё от­би­ли ве­ру в мес­те, где о ве­ре го­вори­лось пос­то­ян­но.
Тог­да Ано­ра ока­залась уве­рена, что преж­де чем по­кон­чить с жизнью те­ла, Де­ланей пе­режи­ла смерть сво­ей ду­ши. Кру­пица на­деж­ды, ко­торая чу­дом мог­ла ос­тать­ся пос­ле пы­ток — на­каза­ний за по­бег, осы́па­лась.


***

Сер­дце Ано­ры выс­ту­кива­ло каж­дое страш­ное сло­во при­ходя­щих к ней мыс­лей.
«Ты мо­жешь ос­тать­ся в при­юте и даль­ше. Изо дня в день. Изо дня в день... Та же скуд­ная еда. Тот же ад­ский труд. Од­на и та же одеж­да. Из но­вого — толь­ко мор­щи­ны на ли­це, а к ста­рос­ти — се­дые во­лосы. Ес­ли ты до­живёшь до ста­рос­ти».
«Ты ви­дела хоть ко­го-то, кто до­живал до ста­рос­ти? Ты ни­ког­да не за­думы­валась, ку­да ис­че­за­ют те, кто не смог боль­ше ра­ботать? Кто вдруг пло­хо се­бя по­чувс­тво­вал, а на зав­тра его уже ник­то не ви­дел... Ты уве­рена, что их от­прав­ля­ют об­ратно до­мой?»
«Как ду­ма­ешь, чьи ос­танки там, на клад­би­ще по­зади при­юта? Ты же зна­ешь, что там на­ходит­ся клад­би­ще, хо­тя нет ни мо­гил, ни крес­тов. Там по­чива­ют лю­ди, не счи­та­ющи­еся людь­ми пос­ле смер­ти и не счи­тав­ши­еся ими при жиз­ни. Ра­быни при­юта Маг­да­лины. Та­кие, как ты».
«Пос­мотри на свои паль­цы. Рас­смот­ри их в по­лум­гле. Твои паль­цы уже нез­до­ровы. Что бу­дет с тво­ими ру­ками даль­ше? Ты бу­дешь сти­рать ко­жу рук о чу­жое гряз­ное бельё. О гряз­ное бельё та­ких же не­чис­тых лю­дей или тех, кто не зна­ет, не за­думы­ва­ет­ся, что поль­зу­ет­ся ус­лу­гами ра­бынь. А за­пах по­рош­ка и хи­мика­тов? Твои лёг­кие од­нажды да­дут сбой. А ми­зин­цы? Ты рас­па­ришь их до вол­ды­рей».
Стук.
Вздох.
В нап­ря­жении под­ня­лась грудь.
«Ты мо­жешь сбе­жать. Это рис­ко­вано, но ты мо­жешь».
Мок­рый уго­лок гла­за.
«Ты ста­нешь жи­вой. Жи­вой!»
Стук. Вы­дох. Гру­ди опус­ти­лись, въ­еда­ясь в пус­той же­лудок.
«ЖИ­ВОЙ!»
И Ано­ра окон­ча­тель­но ре­шилась.
Она ду­мала три го­да. Три го­да она чёт­ко дер­жа­ла в го­лове весь план и за­пас­ной план, об­ри­сова­ла все воз­можные ва­ри­ан­ты. Осоз­на­ла собс­твен­ную ци­нич­ность и по­роч­ность в двух воп­ро­сах, но всё! По­ра бы­ло за­быть об ис­ка­жён­ных по­няти­ях цер­кви о гре­хе.
Нас­то­ящий Бог соз­дал прек­расный мир, на­селён­ный людь­ми и зве­рями. В его ми­ре есть воль­ные пти­цы и стаи рыб, и толь­ко жес­то­кость ло­вит тех и дру­гих, уби­ва­ет или са­жа­ет в клет­ки, точ­но так же, как по­сади­ли в клет­ку их, пра­чек. Нас­то­ящий Бог — это лю­бящий отец, не име­ющий ни­чего об­ще­го со здеш­ни­ми мо­нахи­нями и слу­жите­лями цер­кви, для ко­торых мо­наш­ки, в свою оче­редь, — са­ми дой­ные ко­ровы. Нас­то­ящий Бог по­нима­ет и про­ща­ет... Ано­ра бы­ла уве­рена, что он пой­мёт и прос­тит ей два мо­мен­та.
Пер­вый — ес­ли не бе­жать са­мой, то брать с со­бой нуж­но толь­ко ко­го-то од­но­го. Как бы ни бы­ло жаль всех.
Все­ми вмес­те пра­вят по­кор­ность и страх. Имен­но по­это­му ра­бынь боль­ше, чем мо­нахинь, они, да­же обес­си­лен­ные рабс­твом, го­раз­до силь­нее фи­зичес­ки, но не мо­гут ус­тро­ить ни бунт, ни мас­со­вый по­бег. За­яви о сво­их пла­нах не од­ной, а хо­тя бы двум де­воч­кам — воз­никнут рож­дённые стра­хом воп­ро­сы, пой­дёт по­вышен­ный тон, пой­дёт осуж­де­ние — не рве­ния к сво­боде, а буд­то бы Ано­риной бес­печнос­ти. Кто-то — хо­рошо, ес­ли не сра­зу мо­нахи­ня — неп­ре­мен­но ус­лы­шит раз­го­вор, пой­ма­ет его нить, и пи­ши про­пало! Нет, брать нуж­но толь­ко од­ну.
Ано­ра выб­ра­ла Флан­на­ху.
Вто­рой мо­мент — пёс. В при­ют по­пада­ли за мел­кие «гре­хи», ник­то из де­вочек не был ви­новен в убий­стве. Ник­то в жиз­ни не оби­жал ни дру­гих лю­дей, ни да­же жи­вот­ных. Но Ано­ре пе­ред по­бегом пред­сто­яло как раз убить жи­вот­ное — пит­буль­терь­ера, при­над­ле­жаще­го Э­илис.
Вче­ра обыч­но вни­матель­ная Э­илис об­ро­нила ключ от сей­фа с фар­ма­цев­ти­кой, ис­ка­ла его и тряс­ла не­до­уме­ва­ющих де­вочек, в то вре­мя как не­ча­ян­но за­мечен­ный и по­доб­ранный ключ на­ходил­ся у Ано­ры. Пос­ле сна, ста­ра­ясь не шу­меть и час­то вздра­гивая, Ано­ра проб­ра­лась в ком­на­ту с нес­коль­ки­ми сей­фа­ми и от­кры­ла тот, к ко­торо­му по­дошёл ключ. Втай­не она на­де­ялась, что ключ по­дой­дёт к сей­фу и с день­га­ми, но — увы. Од­на­ко фар­ма­цев­ти­ка — это уже шанс на спа­сение!
Ано­ра дос­та­ла то, что ей бы­ло нуж­но, буд­то слу­чай­но уро­нила ключ не­дале­ко от сей­фа и ти­хонь­ко вер­ну­лась в об­щую спаль­ню, спря­тав тро­фей под по­душ­ку, а на сле­ду­ющий день про­носив его с со­бой.
И вот он — ко­нец то­го «сле­ду­юще­го дня».
Раз­до­быв сре­ди ле­карств снот­ворное, чёт­ко зная, где лю­бит на­ходить­ся со­бака, где си­дит и что ест Э­илис (пи­талась она не скуд­но, хо­тя до рос­кошной жиз­ни ей по­ка не хва­тало тру­да ра­бынь), Ано­ра под­сы­пала его в еду сна­чала са­мой Э­илис, за­тем — её по­чу­яв­ше­му не­лад­ное пит­буль­терь­еру. Флан­на­ха, пос­вя­щён­ная в пла­ны Ано­ры, тем вре­менем прос­то на­ходи­лась не­пода­лёку, вро­де как «на шу­хере».
Че­лове­ка, пусть да­же то­го, кто пле­нил и из­де­вал­ся, Ано­ра убить не мог­ла. Она зас­та­вила Э­илис все­го лишь зас­нуть на нес­коль­ко ча­сов. А вот пит­буль­терь­еру она от­сы­пала вдвое боль­ше рас­толчён­но­го рас­тво­ра, хо­тела умень­шить до­зу, вы­сыпать лиш­нее на пол, но... пе­реду­мала.
Ано­ре по­каза­лось, что она уби­ва­ет собс­твен­но­го сет­те­ра, прек­расное ры­жее соз­да­ние из её прош­лой жиз­ни. На се­кун­ду по её ру­кам про­шёл­ся ток, из гла­за вы­тек­ла сле­за, но она спра­вилась с эмо­ци­ями. При­сутс­твие Флан­на­хи по­мог­ло.
— Идём, — ска­зала Ано­ра, ког­да Э­илис, опус­тив го­лову на стол, пос­висты­вала меж­ду хра­пами.
Тём­ные со­бачьи сос­ки, как ко­ровье вы­мя, смеш­но выс­ту­пали на под­ня­том квер­ху пит­буль­терь­ер­ском пу­зе. Глу­пая сон­ная мор­да бряк­ну­лась ря­дом с мис­кой. Зверь не умер. Он ды­шал и то­же, за­раза, хра­пел. На миг Ано­ра да­же улыб­ну­лась и не смог­ла вспом­нить, ког­да в пос­ледний раз улы­балась, сме­ялась, шу­тила или слу­шала чьи-то дей­стви­тель­но ве­сёлые, без­злоб­ные шут­ки.
На сто­ле Э­илис бы­ло что взять съ­ес­тно­го. Из­вечна го­лод­ным и боль­ным же­луд­кам де­вочек еда по­мимо хле­ба и ка­ши не по­меша­ла бы. По­это­му Флан­на­ха взя­ла со сто­ла и сло­жила в вещ­ме­шок ва­рёные яй­ца, тя­жёлые, хо­лод­ные на ощупь, огур­цы, па­ру по­мидо­ров и листья са­лата.
Ано­ра же на­щупа­ла связ­ку клю­чей, по­ору­дова­ла со вто­рым сей­фом, наш­ла там нем­но­го де­нег (боль­ша́я сум­ма бы­ла пот­ра­чена нес­коль­ко дней на­зад) и, по­коле­бав­шись, по­ложи­ла их за па­зуху. Най­дя так­же ключ от глав­ной две­ри, Ано­ра хо­тела бы­ло дви­нуть­ся к ней вмес­те с Флан­на­хой, ког­да...
— Сес­тра Кло­даг? — ма­шиналь­но спро­сила Флан­на­ха.
— Флан­на­ха, нет! — Ано­ра по­тяну­ла Флан­на­ху за ру­ку, нап­равляя к вы­ходу из ада.
— Что вы сде­лали с Э­илис, ис­ча­дия ро­дом из са­мого пек­ла?! — наб­лю­дая за спя­щей, и бо­ялась, и воз­му­щалась, и не­нави­дела весь мир Кло­даг.
Она схва­тила Флан­на­ху за пле­чо и сжа­ла его до бо­ли. Флан­на­ха скри­вилась, а Ано­ра поз­во­лила се­бе уда­рить мо­наш­ку ос­три­ём клю­ча по ру­ке.
— Аф-ф! — вскрик­ну­ла та и с той се­кун­ды по­няла сла­бость сво­ей уг­ро­зы. — Без­божни­ца! Я не раз­ре­шаю... Я под­ни­му де­вочек и зас­тавлю их вас на­казать.
— Де­вочек? Или ис­ча­дий ада? — съ­яз­ви­ла Флан­на­ха.
— С до­роги, ста­рая лжи­вая ведь­ма! И толь­ко пос­мей за­явить на нас.
Ано­ра вых­ва­тила у мо­нахи­ни Флан­на­ху. Вмес­те де­воч­ки под­бе­жали к две­ри. Ано­ра вста­вила ключ и не по­вери­ла, ког­да вслед за скри­пом две­ри ус­лы­шала гул ноч­но­го вет­ра, ког­да вмес­то мрач­ных, про­питан­ных се­ростью стен встре­тила пер­ванше­вую, усе­ян­ную звёз­да­ми ночь.
Ано­ра вы­тол­ка­ла Флан­на­ху на ули­цу. Те­перь ос­та­вались во­рота.
Их за­мок лег­ко под­дался, и пред­вку­шение во­ли сме­нилось нас­то­ящей сво­бодой.
Про­ща­ясь с адом, де­воч­ки ви­дели, как Кло­даг вмес­то то­го, что­бы пог­нать­ся за ни­ми, пе­рек­рести­лась и уш­ла ку­да-то. Уже поз­же Ано­ра по­дума­ла: за связ­кой клю­чей и за дру­гим клю­чом от во­рот и глав­ной две­ри, что­бы всё зак­рыть, что­бы не вы­дать, что это она упус­ти­ла двух вос­пи­тан­ниц. Ко­неч­но, воз­никнет воп­рос, кто зак­рыл две­ри, но тог­да мож­но спих­нуть на лю­бую вос­пи­тан­ни­цу, буд­то бы по­могав­шую бег­лянке, но не ре­шив­шу­юся бе­жать са­мой. Ес­ли же ос­та­вить две­ри от­кры­тыми, стар­шая мо­нахи­ня, Э­илис, сра­зу пой­мёт её, Кло­даг, оп­лошность.
Ес­ли Ано­ра ока­залась пра­ва в сво­их по­доз­ре­ни­ях, то что это бы­ло со сто­роны Кло­даг? Скры­тое в ре­лиги­оз­ных дог­мах и в сер­дце ти­рана че­лове­колю­бие, как бы поз­во­ление де­воч­кам бе­жать, или все­цело тру­сость, же­лание быть та­кой же, как Э­илис, за­мета­ние сле­дов оши­бок во всег­да глад­ко про­ходя­щей жес­то­кос­ти?


***

До са­мого по­луд­ня по­гони не бы­ло.
Под ку­полом свет­ло­го тёп­ло­го не­ба рас­ки­нулись изум­ру­ды ир­ланд­ских по­лей. Сво­бод­ные в мыс­лях и дви­жени­ях, неп­ло­хо по­зав­тра­кав­шие, име­ющие день­ги, две под­ру­ги спе­шили в не­боль­шой ле­сок, от­ку­да хо­тели доб­рать­ся в со­сед­ний го­род.
В ле­су по­оче­рёд­но под­ре­мали, не имея ча­сов и лишь ин­ту­итив­но от­ме­рив друг дру­гу пол­то­ра ча­са на от­дых. Флан­на­ха пред­ло­жила, что­бы сна­чала от­ды­хала Ано­ра, ведь это она вы­тащи­ла их дво­их из ада. За­тем под­ре­мала са­ма.
Уже в го­роде впер­вые за дол­гое вре­мя Ано­ра заш­ла в ма­газин, за­гово­рила с про­дав­цом — че­лове­ком из жи­вого ми­ра, до­купи­ла про­дук­тов и при­об­ре­ла одеж­ду. Се­рые платья, ко­торые на­поми­нали о тю­рем­ных ус­ло­ви­ях и мог­ли вы­дать бег­ля­нок по­лиции, де­воч­ки уто­пили в ре­ке.
Толь­ко на сле­ду­ющий день Ано­ра и Флан­на­ха наш­ли жи­лище — в до­ме од­ной по­жилой да­мы. У неё же ста­ли ра­ботать гу­вер­нан­тка­ми. С тех пор ни Кло­даг, ни Э­илис, ни по­лиция их ни ра­зу не пот­ре­вожи­ли.
— Спа­сибо те­бе, — Флан­на­ха, чьи во­лосы из ог­ненно­го пле­на прев­ра­тились в рос­кошную осень и чьи щё­ки за­румя­нились, од­нажды (че­рез ме­сяц пос­ле по­бега) гла­дила то лоб, то ма­куш­ку рас­слаб­ленной, при­ходя­щей в се­бя от ужа­са Ано­ры.
— Кто вы­тащит от­ту­да их всех? — спро­сила Ано­ра.
Флан­на­ха от­кры­ла рот и не наш­лась, что от­ве­тить. Это был ри­тори­чес­кий, слиш­ком слож­ный воп­рос. Воп­рос вре­мени и слу­чай­нос­ти, че­ловеч­ности и жес­то­кос­ти, мер­кантиль­ной ре­лиги­оз­ности и чис­той ве­ры.
По­том они об этом по­гово­рят. По­том они — всё мо­жет быть — най­дут спо­соб по­мочь ос­таль­ным де­воч­кам. Вы­тащат де­вочек из их лич­но­го ада. Ведь их при­ют Маг­да­лины был да­леко не единс­твен­ным во всей Ир­ландии. А кто вы­тащит ра­бынь из всех при­ютов?
По­том они об этом по­гово­рят.
Сей­час же... Сей­час им труд­но го­ворить да­же о сво­боде, о дос­тупной еде и дос­той­ной кры­ше над го­ловой; о сне и ле­карс­твах, в ко­торых нет нуж­ды; о скром­ной, но не убо­гой одеж­де; о воз­можнос­тях об­рести про­фес­сию. В этом нет ни­чего уди­витель­но­го. Все лю­ди лю­бят свет. Но ког­да вы­бега­ешь на свет из кро­меш­ной ть­мы, в ко­торой про­был нес­коль­ко лет, он по­нача­лу сле­пит гла­за. Нуж­но вре­мя, что­бы при­вык­нуть.
Нуж­но вре­мя.