Книга рассказов о любви. Окончание.

Э П И Г Р А Ф:
- Поезд ушёл. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду?.. Стихотворение «Опять весна». Из книги «На ранних поездах». Борис Пастернак.

…Весна уже пришла в город. Невский проспект, стоит сухой и чистенький, без привычного снега, грязи и льда… Солнышко выглянуло и розовые закаты стали наплывать, опрокидывая небо где – то за «Кораблями» в море и в тишину вечера….
И так хочется выбраться из города, хотя бы ненадолго, в перемены предвесенней природы…
Тут кстати, Лёша Сергеев забежал и уходя предложил съездить на Свирь, подышать воздухом и посмотреть часовню, которую он начал рубить ещё прошлым летом - я этим делом сразу заинтересовался…
Среди недели созвонились поехать туда на субботу – воскресенье…
Лёша работает в Законодательном Собрании, помощником депутата. Мы с ним познакомились по нашим общим подростковым делам в моём районе, и всё это время я ему рассказываю при встречах о сибирской тайге, о ночёвках у костра, а он мне об Алтае, где летом, в отпускное время копается с университетскими археологами, ищет остатки древней жизни.
А тут, наконец решили побывать на природе вместе и поговорить «за жизнь». Хотелось поговорить долго, подробно обо всём на свете, со радостью настоящего сопереживания, чтобы никто не мешал.
Но меня прежде всего интересовал вопрос о том, почему он с утра до вечера в бегах и встречах, устраивает дела для других, а часто за других, а своими не занимается. Да и я сижу в своём подростковом клубе целыми днями, а по выходным провожу детские и юношеские соревнования, и доволен и даже помолодел за эти годы. Ведь правильно говорят – с кем поведёшься, а я работаю педагогом в подростковом клубе…
Проснулся рано. Поставил чайник на электроплиту и начал собирать «разбитое» за последний переживательный год «лесное хозяйство». Год для меня был действительно один из самых тяжёлых в жизни. Я развёлся, п переехал жить на снятую квартиру, сильно переживал радикальную перемену в жизни. Но об этой поре моей жизни в другой раз…
Рюкзак нашел быстро, потому что именно в нём перевозил весь мой скарб на новое место жительства. Куртку, шапочку, котелки тоже нашел, а вот сапоги «утратились», лежат где – то на антресолях в квартире бывшей жены. Но наши отношения на сегодня таковы, что я и слышать о ней без внутреннего содрогания не могу…
Чертыхнулся. Посмотрел на свои зимние башмаки купленные по случаю, на распродаже и решил, что ничего страшного не произойдёт, если разочек в лес в них схожу. Тем более у костра не ночевать - Леша говорит, что домик там цивильный – свет, печка, радио. Даже телевизор есть…
Пил чай, слушал утреннюю программу ленинградского радио. Выступали политические комментаторы, с горькой усмешкой цитировали премьер – министра, а мне вспомнилось довольное, круглое лицо: премьер ведет заседание правительства, потирает руки; «перебивка» – что – то строго и зычно повторяет (может быть свое знаменитое теперь: «Хотели как лучше – получилось как всегда…), «перебивка», льстиво улыбается Ельцину. Глядя на «шефа» снизу вверх…
Я ворчу про себя, допивая чай и дожевывая бутерброд…
Я живу один. Снимаю однокомнатную квартиру и не могу нарадоваться тишиной и одиночеством. Общением за неделю сыт по горло. Иногда, глядя на Лешу думаю - как он выдерживает. Ведь с утра до вечера в бегах и все с людьми. А люди-то обижены жизнью и злятся даже на погоду…
Под вечер, иногда, заскочит с рюкзачком, ко мне в клуб, сядет в кабинете поудобней, ноги вытянет и согревшись, начинает дремать по ходу разговора. Рассказывает, что был по работе у старичков в совете ветеранов, потом у тренера, который учит девчонок волной борьбе, потом бежит в Законодательное Собрание писать афишу и размножать её – из Хакасии приехала знакомая, которая поёт горловым пением…
Где он только энергию берёт? Ведь «дома» у него нет. Живёт за городом, на даче или ночует на работе - пристроился через знакомых где – то на окраине Питера, во дворце, сторожем...
Ещё родители старенькие. Он к ним почти каждый день заезжает, узнать как здоровье. А ведь питерские концы немаленькие… А ведь где – то ещё жена есть, тоже бывшая. Я подробности не знаю, не спрашивал…
Встретились на Ладожской. Лёша доехал со мной до Александра Невского, там пересадка. Попросил подождать и с рюкзачком за плечами, помчался наверх – у него неотложная встреча. Передать надо что – то человеку. Я стоял, ждал…
И приехали в Купчино, минута в минуту. Пока поднимались на платформу, услышали гул тронувшейся электрички. Выскочили наверх, а наша электричка только что ушла – я её и «почувствовал» где – то над головой.
Потоптались, решая что делать. Нам ведь надо было ещё пересаживаться в Волхове. Посчитали по времени… Я предложил идти на шоссе и голосовать попутку. Идею эту по зрелому размышлению отвергли: по шоссе можно и до завтра не доехать. На автобусе конечно дорого, да и расписание не знаем. Лёша предложил разойтись и встретиться в четырнадцать тридцать, то есть пол третьего – подойдёт следующая электричка, а в Волхове часа три погуляем на «просторе», и потом уедем уже на Свирь.
Сергеев ушёл по делам, а я поехал «домой»( хотя какой дом? Ведь только три месяца снимаю квартиру и бываю там по ночам. С соседями ещё не знаком.) Однако ходить по городу с рюкзаком тоже невесело…
Приехал, лёг, почитал Набокова, «Камеру обскура», встал, поел, послушал радио. Пел любимец женщин, элегантного возраста красавчик Сергей Макаров. Вспомнилась его белозубая улыбка, голос приятный, густой, весело – насмешливый. Смеётся. Благодарит поклонниц…
Поехал на Московский вокзал раньше времени, сидел на рюкзаке, ожидал около бюста Петра Первого. Милиционеры прогуливаясь поглядывали на меня. Я сидел и они, наученные последними взрывами, приглядывали за за мной, как и за всеми на вокзале. Вид у меня на сей раз был вполне цивильный. Поэтому не очень беспокоился.
Лёша, как всегда появился в последнюю минуту.
Почти бегом шли на платформу. Только сели и электричка тронулась. Лёша вздыхая, рассказал, что был в архитектурном театре, слушал историю их скандальных дрязг. Грустно улыбался комментируя: - Разваливаются! Портфели делят, а хорошее дело вот – вот рухнет…
Я вспомнил – на Играх Доброй Воли, где я случайно участвовал в качестве одного из организаторов смешного рекорда Гиннеса, (об этом в другой раз) они ехали на грузовиках, везли макеты сделанные неинтересно.
Подумал: «Если разбегутся, то никто ничего не потеряет. Меньше причудливых нахлебников…»
Погода, с утра ветреная, к вечеру выправилась. Солнце светило легко и радостно. Пока Лёша, после рассказа о архитектурном театре дремал, я смотрел в окно на проносившиеся мимо поля, чёрные на белом, дома, зелёные сосняки, грязные, по весеннему платформы станций и снова летящие мимо кустарники. Проталины, поросшие сосняками невысокие холмы, густые тёмные ельники подступающие иногда к самой железной дороге. Машинист лениво и непонятно бубнил по радио названия станций. Представил кабину тепловоза, жёлтые лица машинистов, зевающих от жёсткого встречного солнца; а тут ещё в микрофон надо болтать…
В Волхов приехали к шести часам вечера. Выгрузились, под ярким заходящим солнцем, оставили рюкзаки в камере хранения и сопровождаемые любопытными взглядами волховчанок, пошли гулять по посёлку. Рядом с вокзалом чернел разрытой землёй пополам со снегом большой пустырь, а улицы были непривычно узкие и пустые…
Прошли по центральной, повернули направо. Ходьба разогрела. Разговорились…
В одном из киосков (этого добра сегодня много) купили четвертинку – чекушку водки с иностранной этикеткой. Обсуждая этот торговый феномен, прошли дальше, до самой окраины. Где – то справа, в лесу стояли однообразные пятиэтажки. А впереди, дорога в проталинах, уходящая вдаль, среди зарослей кустарников и одиноких молодых сосенок. На полях, среди перелесков, под холодным низовым ветром лежал, синеющий тенями, снег.
На дорогах постепенно вытаивает накопившийся за зиму мусор: обрывки газет, полиэтиленовые рваные пакеты, обломки кирпичей. На обочине торчит серая, запылённая прошлогодняя трава, ломкие пересушенные трубочки медвежьей дудки, бегут ручейки талой воды «впадая» в мутные лужи посередине колеи...
Тихо. Так бывает тихо весной, накануне выходных, в небольших городках, когда работа закончена все разошлись по домам – квартирам, сидят ужинают, смотрят телик, отдыхают после безрадостной скучной недели нудной работы. Впереди блаженный вечер, а потом по нарастающей нервное ожидание – суббота… Воскресенье… И снова неделя работы… От таких мыслей, меркнет солнечный свет, становится холодно и тоскливо…
Наконец мы возвратились на станцию Волхов. Здесь многолюдно… Солнце заходя на Западе, розово светит на старое здание вокзала, на поблекшие за долгую зиму людские лица радующихся предстоящим выходным, светит и в наши задумчивые лица. Мы уже о многом успели поговорить в этой провинциальной тишине и обдумываем услышанное и сказанное…
Подошла наша электричка и небольшой толпой, пассажиры ввалились в вагон, уселись поудобнее и наконец тронулись к конечной точке нашего путешествия. Многие пассажиры вагона, хорошо знают друг друга, как часто бывает в небольших городках. Начались оживлённые разговоры. Я сидел слушал и смотрел. Лёша сосредоточившись, что – то чиркал в своей записной книжке и по сторонам не глядел…
За окном начались длинные весенние сумерки. Несколько раз, заходящее солнце прорываясь сквозь лесные чащи и заливало окна алым цветом, хотя силы в его лучах уже не было и в вагоне потемнело…
Вскоре зажглись электрические лампочки и солнце исчезло до завтра…
На подъезде к нашей станции мы заволновались, Лёша глядел в окно прикладывал руку козырьком, чтобы справиться с отражением противоположной стены, всматривался не узнавая в редкие домики, пробегающих мимо полустанков с одним – двумя электрическими фонарями под крышей…
Наконец решительно сказал: – Наша следующая…
Высаживались в ночь как в омут, тускло освещённый привокзальной лампой. Похрустывая ледком подмерзающих луж пошли куда – то вперёд и вправо.
Вскоре глаза привыкли к темноте и осторожно шагая по краешку дороги, мы начали вслух гадать - вскрылась ли Свирь, а если вскрылась, то прошёл ли ледоход.
Нас догнал какой – то мужичок с солдатским рюкзачком за плечами и мы на ходу разговорились. Он шел в деревню, которая стояла километрах в пяти от реки. Мужичок успокоил нас, что река ещё и весны не почувствовала и ледокол пройдёт только недельки через две. Выяснилось, что ледокол каждый год колол лёд на Свири перед открытием навигации…
Я стал интересоваться волками и он рассказал, что прошлой зимой видел волков, но они очень осторожны в такое время, ходят ночами, а днями отлёживаются в чаще и совсем не слышно, чтобы чью-нибудь скотину задрали или кого-нибудь напугали. (Волки - это мой «пунктик» на сегодня. Я собираю материал для книги о волках и собаках).
Разговаривая, вышли на асфальтированное шоссе и навстречу стали попадаться слепя нас фарами, большие грузовики – фургоны… Шли гуськом, по обочине - я отстал и захромал. Разговор прекратился сам собой.
Вскоре попрощались с мужичком и перейдя шоссе, свернули на заснеженную, наезженную дорогу по которой, как говорил Лёша, два раза в день, рано утром и часов в пять вечера, ходит автобус. Но сейчас было темно тихо и жутко. Чёрная ночь, мерцающие, за лёгкими облачками звёзды и испуганно злобный лай собаки, охраняющей этим лаем одинокие домики стоящие подле дороги, с тёмными окнами и раскачивающимся фонарём над крыльцом. Ветер дует откуда – то справа, с заснеженных ещё полей едва проглядывающих в черноте ночи. И только среди леса он стихает, но сдержано и угрожающе шумит вершинами придорожных елей и сосен…
Лёша худой, высокий и длинноногий - я за ним едва поспеваю - идёт и смотрит вперёд и по сторонам и рассказывает, что приехал сюда впервые лет пять назад, с приятелем, у которого здесь, в деревне, живут летом, на даче, родители. Поправляя лямки рюкзака, Лёша говорит:
- Летом здесь хорошо. Рыбалка, ягоды, тихо – народу немного, купаться можно – вода в Свири чистая.
У Алексея Петровича (видимо, отец приятеля) есть лодка…. И вот я, слушая как умерла его жена – продолжает рассказ Лёша после паузы - подумал, что хорошо было бы часовню срубить. Здесь места глухие, но православные с давних пор. Правда уже давно за Свирью нет ни одной церквушки и даже часовенки. А ведь люди живут, есть и старушки, которые хотели бы помолиться и у батюшки благословение попросить. А негде…
Лёша надолго замолчал, вспоминая:
- Ты знаешь, мы ведь начали её ещё прошлой весной. Но пока перевезли лес, пока ошкурили… А то дожди зарядили, то заболел приятель… Одному хорошо, но тяжело - брёвна тяжёлые. Да и руки топором сбил в кровь, ты сам видел…
Последовала длинная пауза, во время которой мы дошли до тупика, в который упиралась наша дорога, и где автобус разворачивался. Дальше была уже только покрытая снежными наддувами, замерзшая река.
Пошли по тропинке, набитой человеческими ногами…Ещё, видны следы лошадиных копыт и санных полозьев. Огоньки деревни на другой стороне реки светили тускло и казалось мерцали в ночной тьме…
Спустившись с высокого берега пошли напрямик к ближайшему огоньку на той стороне. Вправо и влево, смыкаясь с чернотой ночи расстилалось широкое белое пространство, посреди чернеющих лесами берегов. Ветер задул сильнее и слышно было как шуршит позёмка и скрипит смёрзшийся снег под ногами. Пошли по санному пути, петляющему то влево то вправо, по обозначенному воткнутыми в снег по бокам колеи высокими ветками – вешками. Лёша объясняя сказал: - Вешки, чтобы не сбиваться с пути в темноте и в снежный буран. Иногда санный путь ветром за полдня заносит так, что ничего не разобрать; ветры весной частые и сильные, то вверх, то вниз по течению…
Тут Лёша стал рассказывать, как кричат переправу летом, с берега на берег.
- В ветер и дождь – ничего не слышно. Я один раз встречал знакомого: договорились на десять вечера. Дело было осенью, уже стемнело. Я думал что он уже ждёт на переправе, взял в деревне лодку и поплыл. Перегрёб вон на тот мысок…
Он повернулся к берегу, с которого мы ушли и показал рукой в ночь.
- Перегрёб, а его там нет. Я давай кричать. Ветер дует, деревья шумят. Темно. Дождь льёт. Ну думаю, если приехал – или заблудился или вернулся назад. И тут же слышу издалека кто – то кричит. Вначале хотел идти туда по берегу, а потом сообразил, сел в лодку и спустился по течению…
Не прерывая разговора, поднялись на снежный бугор берега. Санная колея вывела на расчищенную трактором дорогу – улицу. Дома стояли только с одной дальней от берега стороны и были молчаливы и темны. В них жили летом. А сейчас только редкие электрические фонари обозначали жилые помещения. Вскоре подошли к дому с фонарём, во дворе которого остервенело лаяла хриплым басом, крупная собака. Мне стало неприятно – столько собачьей злости было в этом лае, и больше от страха перед неизвестным, чем от смелости. Захотелось побыстрее миновать этот дом и этот двор, и вновь окунуться в чёрную, холодную тишину…
Лёша вполголоса объяснил, что здесь живёт его знакомый, отставной водолаз, сейчас на пенсии и сторожит дом…
Наконец оставив позади злую собаку и спящего подводника, подошли к «нашему» дому. Видно, что здесь не было никого давным – давно. Сугробы с улицы намело вровень с заборчиком и мы шагая по насту, перешагнули через него - прошли «верхом». Ткнули входные двери в сени - оказалось заперто. Ключ от первых дверей висел на гвоздике, в сарае, но ворота в сарай, служивший одновременно гаражом для лодки и мотоцикла, были завалены промёрзшим и окостеневшим снегом. Попытались досками разгрести сугроб и конечно ничего не получилось. Стали думать, что делать дальше. Я пошарил рукой под крышей в тёмном закутке и нащупал лом…
Лёша позёвывая и потирая озябшие руки, решительно сказал: - Будем ломать стены, проникнем в сени, а там висят ключи от вторых дверей. Я хмыкнул в ответ, оглядел темноту вокруг и согласно кивнул головой…
Ломать было неудобно – вывернутые с гвоздями доски не выходили из пазов – снизу мешал толстый слой смёрзшегося снега.
И всё – таки, минут через пятнадцать работы, освободили пролом в две доски и протиснулись в сени. А дальше всё было просто: включили электрический рубильник, загорелась электрическая лампочка, мы нашли ключи, с замиранием сердца быстро открыли замок и вошли внутрь, откуда пахнуло на нас запахом старого влажного дерева и холодом давно Делал я покинутого человеческого жилья…
Пока Лёша разводил огонь в печке, я включил электрическую плитку, вышел во двор отворив двери сеней изнутри, а точнее, уперевшись отогнул их и пролез наружу; набрал в ведро сплавленного морозом кристаллического снега. Вернулся в дом и переложив снег из ведра в чайник, поставил кипятить воду. Делал это паривычно, совсем как в тайге, в зимове. Печка скоро разогрелась, струйки тёплого воздуха, стали растекаться по просторным комнатам…
В первом помещении – кухня. Там стоял стол, стулья, шкаф для посуды и буфет - непременная деталь интерьеров деревенских домов. Всё было старое, давнее, изношенное, однако чем теплее становилось внутри, тем уютнее смотрелись эти вещи …
Начали распаковывать рюкзаки. Переоделись в спортивные костюмы и приступили готовить еду - оба устали и проголодались.
К ужину традиционный холостяцкий набор – сыр, колбаса, хлеб, луковицы, чай, сахар, конфеты. Всё Лёша аккуратно разложил и нарезал. Делал он это привычно и умело, как это делают живущие независимо самостоятельные одинокие мужчины. Я следил за печкой. Из поленницы, принёс три охапки дров и подбросил во второй раз. Между делом вели короткие разговоры, а точнее я спрашивал Лёшу «за жизнь», а он отвечал…
Наконец чай закипел. Я достал заварку в жестяной коробке и заварил покрепче.
Пододвинули стол поближе к печке и сели на стулья покряхтывая от усталости и глотая голодную слюну. Всё выглядело чистенько и аппетитно: хрустящий лук нарезанный кружочками и залитый растительным маслом, полукопчёная колбаса, с белыми кусочками жира на срезе, пластики жёлтого сыра, пушистый белый хлеб купленный ещё тёплым в Волхове…
Заманчиво забулькала ледяная водочка, налитая в старинные гранёные стаканы…
Подняли налитое и Лёша, поправив усы и бороду левой рукой, правой держа стакан провозгласил: - За всё хорошее, что нас ожидает в жизни – сделал паузу примериваясь и поглядывая на содержимое стакана – и за тех, кому жаль, что они не с нами!
Закончив тост, он решительно опрокинул водочку в рот, одним махом проглотил, крякнул и понюхав хлеб, заел корочкой, ну совсем как мой старый дед из моего детства, сидя в деревенской избе пил самогон и благодарил Бога за прожитый день…
Плотно закусив, налили и выпили по второй. Четвертинка опустела и по телу разлилась теплота, мир сузился до размеров стола и разогревшейся до малиновых пятен, печки…
А тут и чай подоспел: горячий до обжига, коричнево – золотистый на проблеск сквозь стеклянные стенки стакана. Мы не сговариваясь вздыхали, приговаривая: - Эх, хорошо! Красота!.. Чай то, чай то каков! – поддакивали друг другу… Мы искренне радовались теплу, свету, вкусной еде, питью, приятному собеседнику…
Ночь, холод, далёкие звёзды, заснеженное поле реки под крутым берегом – всё осталось позади, всё жило теперь отдельно от нас и вместе – было частью декораций, которыми природа обставляла жизнь людей… Вспоминалось: «Жизнь – театр и люди в нём – актёры…»
Убрали со стола. После крепкого чая глаза у Лёши заблестели. Сидели у печки… Дрова потрескивали… Темнота за окнами больше не настораживала… Выпитая водка разогрела кровь, мышцы расслабились, язык развязался. Мир и жизнь обрели глубокое значение и смысл…
- Зачем ты это делаешь? – продолжил я наш нескончаемый разговор – то, ради чего мы ехали сюда, шли, проникали в мир холодной тишины, в промороженную за зиму избушку…
Лёша не спешил отвечать, открыл дверцу печки, помешал чёрной металлической кочергой пламенеющие угли, подбросил два полена, прикрыл немного обжёгшись, потёр пальцы о ладонь правой руки.
- Я не вижу здесь ничего особенного – замолчал словно ожидая наводящих вопросов.
Была моя очередь говорить.
- И всё таки, ты даже не такой как я … Нужные слова находились с трудом…
- Мне, понятно, больше делать нечего, кроме как жить для других. Я в этих других смысл жизни вижу, потому что ни карьеры, ни родных, ни семьи у меня не осталось. Но смысл – то нужен!? И тебе наверное тоже!
Помолчали… Лёша улыбался. – Ну во первых, я это делаю не специально, не задаюсь целью работать помогая другим. Ведь у меня тоже жизнь выскочила из колеи и уже давно…
Он поднялся, взял с печки эмалированный чайник с раскалённой плиты, налил, теперь уже тёмно – коричневого чаю в стакан, опустил кусочек сахару, долго мешал позванивая ложкой о стекло, потом отхлебнул большой глоток, устроился поудобней.
- Мне кажется я ничего не делал в жизни намеренно. Ещё когда учился в школе, собралась компания ребят, занимались в историческом кружке – Иван Грозный, террор, революция. Увлёкся эсерами: - Ну там Савинков, Созонов, Каляев…
Ведь всё это здесь было, в Питере… Мне это было интересно и никаких планов я не строил… Я просто жил здесь и сейчас…
Он обвёл рукой полукруг… Я сказанному не удивился.
- И совсем ещё недавно – продолжил Лёша, Савинков в пролёт лестницы бросился, в тюрьме. Каких-нибудь пятьдесят – шестьдесят лет назад…
Я террористов - эсеров понимал и сочувствовал. И потом – ведь революция продолжается! Просто надо это чувствовать. Ведь эти застойные деятели с лысинами и бровями узурпировали власть, которая с такими жертвами, кровью, страхом, голодом – он подыскивая слова жестикулировал правой рукой – лишениями, завоёвана. А сейчас ведь, многие хотят сделать, чтобы все эти жертвы были напрасными…
Он словно разговаривая с самим собой тихо повторял: – Нет, не воскресить. Нет!..
- Что, кого не воскресить? - тихо гадал я…
Разгоревшись Лёша поднялся и стал ходить из угла в угол, твёрдо ставя длинные худые ноги на скрипучие половицы…
- Уверяют, что не надо было делать Революцию, воевать с белыми, строить Союз, выполнять пятилетние планы. Договариваются до того, что винят большевиков в том, что Ленинград во время Отечественной войны не сдали немцам… Цифры приводят…
Помолчав, продолжил: - Идиоты! Думают, будто можно жизнь остановить. Глупо конечно. Но когда людям постоянно капают на мозги и день и ночь, и по телевизору, и по радио, и в газетах - то естественно, хочешь не хочешь, а поверишь…
И потому, сейчас в России кризис не финансовый, не экономический, а нравственный. Настоящий кризис общественной совести. Люди сбитые с толку политическими провокаторами вне и главное внутри страны верят только в деньги. Они и религию заводят себе как автомобиль, для того чтобы у боженьки просить помощи – большие деньги доброго начальника…
Лёша надолго замолчал. Я допил чай, и стал слушать как ветер за стенами, порывами ударяет в крышу и надавливает на оконные стёкла, чуть тренькая состыкованными посередине краями…
- Я же тебе рассказывал, что организовали мы, несколько десятков студентов и аспирантов, общество «Мемориал». И стали бороться с властями, тогда ещё советскими, чтобы они свои решения согласовывали со специалистами, с общественностью. Первые демонстрации провели…
Он остановился, сел, подбросил дров. Дождался, пока разгоревшись загудели...
Я перешёл на раскладушку, лёг поудобнее. В доме заметно потеплело. Ходики громко тикая показывали два часа ночи.
– Ну а потом, началась перестройка и в августе девяносто первого, мы все пришли на площадь к Мариинскому дворцу, хотели защищать Горбачёва, хотя верить коммунякам уже не могли, и никому не верили на слово. Кроме Ельцина…Тот был обижен властью, почти изгнан и его все жалели…

… На меня напала зевота – день и в самом деле был длинный. И эта деревенская природная тишина, славно убаюкивала… Пока Лёша молчал, я первый раз заснул лёгким сном…
Открыл глаза, когда Лёша продолжил рассказ: – Активисты «Мемориала», после Августа девяносто первого года пошли в гору. Но люди то хорошие - Саня Петров стал председателем жилищной комиссии в Законодательном, а жить - жил в подвале. И когда узнал какие дела вытворяют в Москве «молодые демократы» – загулял. Говорит: - Не могу этого видеть и слышать!..
Мы с ним иногда встречаемся, хотя он сейчас в Москве и в Питер приезжает редко…
Лёша снова замолк и я тут же уснул и проснулся, только услышав Лёшино предложение: - Ну что, спать будем?.
Конечно я стал делать вид, что не сплю, но сам с удовольствием расстелил постель, влез в холодные простыни и мгновенно «вырубился»…
Проснулся от порыва ветра, который задребезжал окном, зашуршал чем – то по чердаку…
Открыл глаза, увидел деревянный потолок, повернулся скрипя раскладушкой и укладываясь поудобней. Лёша тоже заворочался. В доме было совсем светло и потому, я спросил в пустоту: - Ну что, встаём?
Посмотрел на ходики и увидел, что уже десять часов утра. Лёша поворочался, выпростал лохматую голову из под одеяла, заморгал глазами, глянул на светлый, зашторенный квадрат окна. Ветер вновь дунул и в трубе что – то вздохнуло холодным воздухом.
- Да, надо вставать – промолвил он, рывком вылез из под одеяла, пригладил ладонями волосы, прочесал пальцами бороду…
- Во сне Законодательное видел... Опять ругались на комиссии – он не уточнил на какой, сдёрнул ноги с кровати, всунул ступни в валенки с обрезанными голенищами, неловко встал, пошатнулся, выправился и быстро вышел на улицу, скрипнув дверями... Через некоторое время вернулся, постучал полешками в дровянике, вошёл с охапкой, бухнул их к печке. Подошёл к кровати, одел суконные брюки поверх спортивных, в которых спал и начал растапливать печку. Пришлось и мне подниматься. Оделся покряхтывая. Обул свои городские башмаки, схватил вёдра, ковшик, топор от печки и пошёл на реку за водой.
На улице дул холодный ветер и светило яркое солнце. Кругом зеленели пушистой хвоей сосны и ели, блестел поверхностными кристаллами, глубокий, лежащий причудливыми волнами сугробов, снег. Слева внизу, расстилалось снежно – ледяное широкое поле Свири.
«Большая река» – отметил я про себя и стараясь не поскользнуться, ступая во вчерашние глубокие следы, пошёл к реке… Тишина стояла необыкновенная, непривычная, грустная . Остро почувствовалось заброшенность и одиночество…
Спустился под высокий берег по подобию тропинки, но воды не увидел – вчерашние проталины затянулись сероватым толстым льдом. Прошёл похрустывая снегом чуть вправо, вглядывался в открывающийся за поворотом просторы замершей реки, протянувшиеся до горизонта…
Вернулся, нарубил льду топором, сгрёб его руками и ковшиком в ведро, поспешил назад, в избу. Деревенские деревянные дома, стоявшие по берегу реки длинной улицей молчали, вглядываясь в просторы реки фасадными окнами…
В доме печка уже разгорелась и Лёша мыл в большой закопчённой кастрюле рис. Делал это тщательно и закончив, поставил варить кашу.
Я невольно порадовался, что он такой неутомимо – активный и не считающий свою и чужую работу. Сам взял веник и подмёл избу, наносил дров, разрубил пару чурок в дровянике вспоминая свои одинокие походы по зимовьям в Прибайкалье, откуда я был родом.
«Хорошо с таким умелым и трудолюбивым напарником, физически легче и поговорить можно когда захочешь» – думал я.
Чуть позже, в тёплом доме позавтракали рисовой кашей, попили чаю с мятными пряниками и к двенадцати были свободны.
Закрыв выломанный ночью в сенях пролом теми же досками, пошли погулять, посмотреть заповедник – мы, как оказалось ночевали в Свирском заповеднике, куда я давно хотел попасть…
Вначале шли по дороге расчищенной от снега трактором, потом свернули на речную гладь, на лёд и увидели свежие человеческие следы.
Лёша прокомментировал: - Рыбак пошёл, Иван – подводник, сосед у которого вчера ночью во дворе собака лаяла…
Пошли по следам. К полудню ветер стих, а золотое лёгкое солнце поднялось к зениту и снег, отблескивая под его лучами, слепил глаза. Вскоре увидели вблизи от берега, на высоком берегу, серый сруб, высотой венцов в семь, и рядом брёвна лежащие под снегом.
- Вот она, наша часовня – улыбаясь проговорил Лёша. – Конечно работы ещё много, но кто ищет – тот находит, кто работает - тот делает… Он произнёс эту цитату голосом пророка и я невольно улыбнулся. Лёша подойдя погладил верхнее бревно сруба.
А я был разочарован - думал что увижу нечто монументальное, а тут простое зимовье, да ещё в самом начале строительства.
- А почему часовня не в деревне? – спросил я, чтобы заполнить неловкую паузу.
- А здесь раньше местное кладбище было. Вот и решили поближе к вечному покою – Лёша глянул на меня и улыбаясь продолжил: – Я понимаю, что это не «Спас на крови», однако всё начинается с малого. - Но сколько времени и сил я потратил в Ладейном поле, чтобы в поселковом совете пробить все бумаги и разрешение на лес. Все заявки на бумагах Законодательного собрания писал. Вот здешние чиновники и не захотели связываться. И районного архитектора миновал... Повезло, подписал исполняющий обязанности. Сам - то в отпуск только ушёл. Я его больше всех боялся. Ну а дальше уже проще. Лес заготовили втроём с приятелями. А привезли трактором из заповедника…
- Ну я тут и дорвался до топора. В первые дни все ладони сбил в кровь и пальцы перестали сгибаться... Боль была адская. Думал, что так теперь и останется. Но отошли…
Лёша весело смеялся и глядя на руки быстро шевелил пальцами…
«Может действительно всё получится – думал я. – А крышу сделают с красивым коньком и внутри иконы поставят. Батюшка приедет из Ладейного, освятит, и будут люди приходить из округи молиться. А там, смотришь, приход сделают…»
Уверенность Алёши передалась мне.
И он, словно продолжая мои мысли добавил: - Достроим, освятим и люди будут перед иконами свечки ставить за упокой души и молиться за тех кто ещё жив, Христа поминать и размышлять о добре и зле. Мы люди православные и в бога веруем,- копируя кого – то закончил он и скрывая довольную улыбку, погладил бороду…
Во мне сидит дух противоречия, связанный каким - то образом с моим жизненным опытом. Я только что, сам об этом думал и чуть ли не этими же словами. Однако вдруг не захотел с ним так просто согласиться… Во всяком случае, хотелось Лёше возразить, поколебать его уверенность, чтобы поддакиванием не сглазить такое хорошее дело. И я нерешительно произнёс: - Видимо Лёша, сегодня времена другие начались, люди веруют всё меньше, а если верят, то эта вера отдалённо напоминает христианство. Скорее это язычество подправленное под христианство. А если верить «Повести временных лет», то князь Владимир, который был воином, но политиком прежде всего – политиком коварным и распутным. Когда крестил Киевскую Русь, то предлагал всем явиться завтра на Днепр, а тем кто не придёт – искать другую службу…
А то что в округе стали рубить и жечь деревянных идолов, так это великокняжеская «директива пришла на места»…
Времена тогда, думаю, были круче, чем в Революцию. Вот и приняли христианство по приказу начальства…
Лёша слушал даже внешне не соглашаясь и не утерпев, перебил меня: -Дмитрич! Ты, мне кажется, неправ…
Он боялся обидеть меня резкими возражениями: - Ты видимо, как и большинство неверующих, хотел бы видеть церковь чем - то идеальным. Но, как говорил мне один преподаватель духовной академии, бывший университетский биолог: «Люди в церкви, и в Академии в том числе разные. Одни умные. Другие пессимисты, третьи жизненные неудачники и даже пьющие. Но все они веруют в Бога и это их объединяет, это в них главное»
Лёша прошёл несколько шагов молча и продолжил: - Вот и здесь люди разные. Простые люди в основном верующие и им эта часовня нужна. Бог ведь нужен людям в беде, а нищета и старость это разве не беда? И потом раньше, до революции, простые неграмотные люди действительно веровали в Илью Пророка, который разъезжает на колеснице по небу и когда гремит гром – это значит гремят колёса его повозки на небесных дорогах…
Может быть не так конкретно и просто, но вера во многом была такой. Простые старушки веровали в Боженьку, сидящего в длинной белой рубахе на небе, на тёмном облаке, пишущего нескончаемые дневники человеческих грехов. Ему ведь оттуда всё видно…
Сейчас, во времена космических экспедиций, самолётов и компьютеров всё уже сложнее…
- Одно хотелось бы подчеркнуть – Лёша внимательно посмотрел на меня, проверяя слушаю ли я его… - Если сегодня церковь не сможет увеличить своё влияние, не сможет стать той силой которая будет решать в Божьем государстве дела по божески, то «кесарево», то есть государственная тирания очень скоро приведёт Россию к внутреннему краху!
Лёша замолчал…
Я об этом тоже много думал и потому сразу ответил: - Ты прав, будет плохо. Я согласен с тобой в одном, что если церкви не восстановятся, если деньги станут главной ценностью в нашей жизни – а они уже становятся если не стали, думаю тут трудно что-то возразить - Россия быстро превратится в арену кровавой борьбы за деньги, за акции, за землю наконец. Земли в России много, а людей мало и тех кто согласен на этой земле работать совсем немного. Я уж не говорю о Сибири или о Севере. Тут и думать не хочется о будущем…
Но посмотри вокруг. Ведь и здесь на Свири, надо в первую очередь делать паром, раздавать людям землю, семена, трактора и сельскохозяйственные орудия в аренду или хотя бы внаём… Как угодно, лишь бы распахивать эти умершие колхозные пустыри, получать урожай, жить в достатке со смыслом и достоинством. Об этом писал Толстой сто лет назад…
А его, за критику Победоносцева и порабощённой государством церкви изгнали из храма. Это разве не кощунство? Самого верующего, как протопопа Аввакума, - да на костёр. Самого мудрого – да вон из церкви...
И всё в угоду кесарям…
- Помнишь: «Кесарево – кесарю, а Божье – Богу». Так вот в народе, сейчас, иногда шутят перефразируя это так: «Кесарево – кесарю, а слесарево – слесарю». Как бы у нас с возрождением церкви так не получилось!..
Лёша глядел всё грустнее…
Долго шли молча…
Лёша наконец заговорил: - Вот и я Дмитрич, вижу, что надо помогать людям уверовать в какие – то христианские идеалы, а без церкви это невозможно… Всё летит, несётся с телевизионным гиканьем и фальшивыми аплодисментами, с песнями и свистом в тар – тара-ры, то есть к Чёрту, в буквальном смысле. А так как я пока не могу здесь построить церкви, то я хочу построить часовню… Начнём с себя – закончил он разговор и улыбнулся…
На ходу разогрелись. Солнце поднялось в тёмно-синем, глубоком небе почти в зенит и нагрело весенний, ароматный воздух…
Дойдя до залитой солнцем речной косы, с которой весенние ветры, сдули почти весь снег, остановились, постелили куртки на замороженную землю поросшую травой и чуть присыпанную ярко белым снегом. Под ясным, золотым солнцем, полежали с полчаса, закрыв глаза, слушая шуршание чуть веющего ветерка. Каждый вспоминал и думал о своём.
Но едва солнышко прикрыла тёмная тучка, похолодало, пришлось встать и куртки одеть.
Пошли дальше и свернув в небольшой заливчик, увидели впереди чёрную точку на белом – фигурку рыбака. Направились туда…
Подошли. На складном стульчике сидел рыбак, мужичок среднего роста в армейской шапке и стёганке, в ватных штанах и в валенках, на которые были одеты калоши. Он улыбался нам, помахал рукой узнав Лёшу и когда подошли ближе, заговорил: - Я вчера ночью слышу Барсик лает, думаю кого там чёрт носит по темноте? На тебя и не подумал Алексей…
В ответ на мой вопрос – как ловится - показал на высверленную лунку и пояснил: - Я вчера поймал здесь прилично, а сегодня, то ли ветер не с той стороны то ли что, но не клюет хоть убейся – и посмотрел на солнце. Лицо у него было уже загорелое, кожа на носу облезала, седая щетина серебрила подбородок. Маленькие зелёные глазки смотрели весело и добродушно…
- Сегодня не клюёт - подтвердил он ещё раз. – Надо наверное домой идти…
Около лунки лежало несколько маленьких рыбок с яркими красными плавниками на брюшке и блестевших мелкой чешуей…
- Ну, а вы что? – посмотрел на меня быстрыми внимательными глазами. Когда домой? – Он показал рукой куда – то на Запад.
Лёша ответил: - Да вот Иван Петрович, завтра поутру хотим отчалить. Правда не помню во сколько ранняя электричка отходит…
- Я тоже не знаю – весело откликнулся Иван Петрович. – Я ведь уже два года дальше Ладейного Поля не выезжаю. Нет нужды…
Вдруг клюнуло – кончик удочки дрогнул. Иван Петрович ловко перехватил леску, быстро перебирая руками вытянул снасть и на лёд упала, изгибаясь и подскакивая от поверхности утрамбованного снега рыбка, плоско – широкая и блестящая. Я как человек впечатлительный, заохал, завосхищался; Иван Петрович подозрительно глянул мне в лицо, не увидев насмешки успокоился, рыбку с крючка снял, бросил поодаль и проговорил: - Барсику на уху уже наловил…
Поколдовав с коробочками, он сменил наживку и опустил снасть в лунку…
Поговорили о том, что весна поздняя, что прошлый год в эту пору уже ледокол прошёл и лёд поплыл, а нынче мороз, снег едва тронут теплом. Ещё недели три будет стоять…
Когда уходили Иван Петрович пригласил к себе на уху…
Возвращались верхом, по береговой дороге и зашли по пути в гости к леснику Игорю. Жили они с женой Светланой, в большом одноэтажном доме, на пересечении лесных дорог…
Когда – то, дом был приличным и выглядел солидно. Но доски обшивки со временем покоробились, изгородь вокруг двора наполовину разобрали на дрова и внутри, стоял проржавевший грузовик без колёс и какие – то бочки, банки, бидоны из под краски.
Постучавшись вошли и навстречу нам, мяукая и испуганно озираясь, выскочила кошка, а вслед вышла молодая женщина, встретившая нас почти равнодушно, Лёшу узнала, пригласила проходить и сказала , что Игорь сейчас придёт, а она, как раз готовит обед.
Мы сняли куртки в прихожей и прошли на кухню, где топилась, потрескивая дровами, большая печка и что – то жарилось на сковороде…
- Зарезали Петьку – спокойно сказала Светлана и я понял, что это тот баран о котором мне рассказал на подходе к этому дому, Лёша. Каждое лето, Света покупала ягнёнка и держала его до весны, зимой прямо в доме, в бывшем дровянике, выкармливая на мясо.
…Посидели поговорили. Обменялись новостями. Света рассказывала, а Лёша знающе ей поддакивал: О дочке Катьке, которая зиму жила у бабушки в Питере, где – то на Васильевском острове. О своём брате, который по - прежнему пил горькую и пугал мать тем, что продаст квартиру. Мать собиралась подать на сына в суд, но терпела его жалея…
Света, помешивая мясо на сковородке говорила: – А что его жалеть - то, пропойцу. Ведь он матери - то не жалеет. Водит в дом гостей, а друзья у него такие же, как он сам…
Света надолго замолчала. Одета она была как обычно одеваются деревенские женщины находясь дома.: короткие валенки с калошами на ногах, серые чулки, юбка коричневая в клетку, свитер и сверху душегрейка из бараньего меха. Выглядела лет на тридцать, но черты лица неопределённые, стёртые. И только заметно было мне, какое – то внутреннее беспокойство, что заставляло предполагать, что она ждёт от жизни вообще, чего – то плохого, неприятно – трагического.
В просторных комнатах было мало вещей и расставлены, разбросаны они были как попало. Чувствовалось, что хозяйка не привыкла к устойчивому быту с занавесочками, картинками на стенах, яркими покрывалами и спящей на печке кошкой. Лёша наверное бывал здесь уже не один раз и на беспорядок, а точнее на безбытность не обращал внимания.
Вскоре пришёл Игорь, мужчина, тоже лет тридцати, с жидкой рыжей бородкой и русыми мягкими волосами. Поздоровались, представились и стали садиться обедать. Света поставила сковороду с мясом на стол, и попробовав я понял, что она его пережарила и даже немного подожгла местами.
Выставилась на стол и бутылка водки. Разлили по стаканам и я сказал тост за дружную семью, вполне искренне. Мне почему – то хотелось пожелать этим простым людям счастья и согласия в семейной жизни. Хозяева засмущались и в ответ на мой вопрос, Игорь, после второго тоста, стал рассказывать, что попал сюда, в егеря, лет восемь назад, молодым парнем.
- Всю жизнь хотел пожить в лесу – говорил он. - В детстве читал Майн – Рида, Фенимора Купера и заболел лесом... Вначале жил здесь в заповеднике на кордоне, а когда перевёз жену и дочь, дали этот дом… - Вот уже пятый год живём здесь…- заключил он.
- Ну как охота в здешних местах? - спросил я и Игорь с удивлением глянул на меня: - Какая охота? Здесь и стрелять то не разрешено. На той стороне правда можно – он кивнул головой куда – то мне за спину – но там уже ничего не осталось. Говорили, что раньше здесь лосей было видимо – невидимо, но всех повыбивали браконьеры…
Он, вспомнив что-то оживился: – Прошлый год осенью, лес заготавливали на той стороне – подхалтуривали, зарплата то у нас невелика – уточнил он.
- И вот как – то едем с утра на тракторе, а он стоит в дальнем конце просеки. Думали вначале, что лошадь. Но откуда она здесь в лесу…

… Выпили ещё по одной. Жёсткое мясо хрустело на зубах, но на качество пищи в этом доме, как и в большинстве деревенских семей не обращали внимания..
- Ну а волки как? – вновь задал вопрос я, оживляя разговор и Игорь стал рассказывать, что волки в заповеднике проходные…
- Вот говорят, что волки напали на машину прошлой весной в Подпорожье, на ветеринара, который ехал в деревню, на ферму! Да какие тут волки? – Игорь презрительно махнул рукой – люди на каждом шагу. - Сейчас надо людей бояться больше чем волков – он хотел углубить эту тему, но я вновь встрял: - А медведи? Медведи то есть?
- А куда им деваться – рассудительно ответил Игорь, чувствуя мой интерес и словно удивляясь немного моей неосведомлённости. – Света! Помнишь в прошлом году медведя бабка Портнова видела?
Света вступила в разговор: - Да, конечно! Это на том краю деревни было. Там ещё наш барашек с Портновскими коровами пасся… Этот медведь, наверное хотел на барашков напасть и потому всех страшно напугал. У нас ведь тут больше пенсионеры живут…
Щёки Светы раскраснелись от выпитого и она с воодушевлением рассказала про медведя, долго ворочавшегося в кустах, про портновских коров, которые привыкли и не бояться пастись в лесу, но в тот раз сбились к домам и испуганно мычали…
Лёша сидел поддакивал, но было видно, что эти рассказы он уже не один раз слышал и что мысли его далеко от нашей беседы и вообще от этого дома.
Хозяева захмелели немного и стало понятно, что они рады гостям, потому что за зиму видели новых людей очень редко и им приятно было поговорить с посторонними, благожелательными людьми, интересующихся их простой жизнью…
Ушли мы от них часа через три и настроение моё, после наблюдения за их жизнью по их рассказам, испортилось.
Конечно они люди простые, но жить так не имея ни одной новой книжки, не хотеть знать ничего кроме сплетен и слухов о заработанных другими больших денег – совсем нелегко.
Тут, длинными зимними вечерами можно волком завыть от безысходности или запить горькую. Я с этим не один раз сталкивался в предыдущей жизни в глухих российских местах и никак не могу понять причину толкнувшую таких людей к переезду из города в деревню.
Конечно, «простому» человеку, что в городе, что в деревне жить скучно. Но зачем тогда менять «шило на мыло».
Мне вспомнилась похожая пара, встреченная мною на северном побережье Байкала, в таёжной глуши, куда они сбежали из города от пьянства. Там было всё понятно… И потом у тех, на лицах было написано, что они запойные… Хотя Света?..
Шли и молчали. Словно прочитав мои мысли Лёша сказал: - Игорь ещё корзинки плетёт. Красивые. Цветочницы там, хлебницы…Сейчас просто не сезон…
Мне показалось, что он Игоря оправдывает. И я подумал: «Каждый отвечает за свой выбор и за свою жизнь и платит свою цену за ошибки…»
Солнце опустилось в туманную дымку над горизонтом. Ветер стих и казалось немного потеплело. Шли не торопясь...
Я обдумывал увиденное и услышанное:
- И как только они здесь живут?– начал я . – Ведь одному, ещё куда ни шло, а вдвоём, да ещё днями, а то и неделями не выходя из дома – ведь рехнуться можно!
Лёша шёл, молчал. Потом проговорил: - Она пьющая – помолчал и продолжил – она летом иногда загуляет и пока всю деревню не обойдёт, домой не возвращается. Он, Игорь, её иногда на третий день домой чуть ни на себе тащит. Вся деревня знает – Светлана загуляла. Она конечно безобидная, но денег у всех уже назанимала…
Игорь её иногда поколачивает…
Подошли к дому... Лёша долго возился с замком и вдруг проговорил невпопад, хотя я уже забыл о разговоре: - Не хотел бы я такой жены…
Я понял, что он об этой паре часто думает…
Войдя в ещё тёплый дом, включили свет и поставили на электроплитку чайник. Я, продолжая прерванный разговор, спросил: - Игорь наверное её любит? - и выжидая замолчал…
- Наверное – наконец ответил Лёша. Лицо его было грустным и глаза смотрели не отрываясь в проём темнеющего окна…
- У них дочка лет восьми, хорошая девочка. Летом живёт здесь. Со мной приходила разговаривать, когда я часовню рубил… Сядет рядом и рассказывает о папе, о Свете, о бабушке… Весёлая и умная девчонка.
Чайник закипел и Лёша выключил плитку. Заварил чай. Разлил и грустно улыбаясь, продолжил «свою» тему: - Я ведь тоже влюблён и «покинут». Ты знаешь – он улыбаясь посмотрел на меня. - Детей хочу, жену нормальную, любящую…
Он помолчал, посмотрел в окно и продолжил: – Говорят седина в бороду, а бес в ребро…
Я хмыкнул. В его бороде не было ни одного седого волоска…
- Я раньше не верил, - теперь знаю… Точно, так и есть… Ты её видел. Она в пединституте учится, на последнем курсе и теннисом занимается…
Я вспомнил высокую стройную Наташу Крылову, которая на городских соревнованиях, где я был судьёй, выступала за сборную института… Красивая фигура, коротко стриженные чёрные волосы, карие глаза, улыбчивое лицо…
- Да, всё началось неожиданно – Лёша допил свой чай налил ещё. Сел поудобней и стал рассказывать не прерываясь. Ему наверное очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем – горем.
А я смотрел, молчал и слушал
- Ты же знаешь, я бываю на соревнованиях и иногда о них пишу в разные газеты. Вот там я с ней и познакомился года два назад… И в первый раз не обратил на неё внимания – у меня тогда ещё хорошие отношения были с бывшей женой. Мне тогда было уже тридцать три и я знал, что уже ничего хорошего впереди быть не может. Как я шутя напевал тогда – Всё позади и любовь и разлуки и встречи…
Лёша помолчал. Повздыхал…
- Прошёл год. И вот как-то после очередных соревнований, вечеринка случилась. Выпили вина. Танцевали. Я обычно сейчас не танцую – в двадцать лет своё оттанцевал…
Он улыбнулся: – Я ведь в молодости был щеголем, шил одежду у портных. Ходил на танцы во Дворце культуры, как на работу. Можно было сказать, что был там заметной фигурой. Девчонки сами меня приглашали на танец… Сейчас в это трудно поверить – он автоматически погладил бороду правой рукой… - Но это действительно было… Тогда в клубах, в субботу и в воскресенье были танцевальные вечера. Ходили все молодые: студенты, старшие школьники, рабочая молодёжь. Девушки с парнями знакомились и мужей себе загадывали…
Я вначале стеснялся незнакомых девушек приглашать на танец. А потом привык. Осмелел… Лёша глубоко вздохнул. - Парень я был здоровый, весёлый, танцевал, как уверяли, неплохо. Я незадолго до того, закончил танцевальные курсы, при Доме культуры… Лёша тихо засмеялся – Я тогда самообразованием занимался…
Помолчав он продолжил: – Но я отвлёкся… В тот вечер после соревнований, на вечеринке, я как обычно, когда с молодыми общаюсь сижу, смотрю на танцующих, улыбаюсь и вдруг она, Наташа, подходит и приглашает меня…
Я удивился, но виду не подал. Пошли танцевать. А она льнёт ко мне, смотрит в глаза, будто мы друг друга уже десять лет знаем…
Лёша сделал паузу: - Тут я и поверил, вдруг, что ещё ничего не потеряно, хотя конечно понимал, что просто так эти танцы не закончатся…
Я её в тот вечер проводил до дома и впервые поцеловал… Она потом смеялась и говорила: - Мне первый раз с тобой целоваться не понравилось…
...Какое – то время мы не виделись. А потом, однажды забежал в Пединститут, по делу и её встретил. Стояли, болтали почти час. Она на лекцию опоздала и когда уже совсем уходила, я осмелился и пригласил её к себе на дачу, за город, где я жил после разрыва с женой. Она почти на ходу сказала свой телефон и просила позвонить, а на приглашение не ответила ни да, ни нет…
Я позвонил на следующей неделе и подрагивая внутри, пригласил в субботу утром, поехать на электричке в Зеленогорск, где «моя» дача была…
И она согласилась.
Я ещё долго не верил, что она придет, пока не увидел её на платформе, рано утром, с рюкзаком за плечами. Сидит и ждёт меня на скамеечке. Я её сразу зауважал – так рано утром и не опаздывать – это для меня о многом говорит…
Лёша вздохнул, поглядел в окно, на холодно – розовое, закатное небо, над чёрной кромкой леса. Потом, привычным жестом огладил бороду…
- И уже в ту поездку я увидел в ней нежную покорность, веру в меня, как в человека неравнодушного и впервые за многие годы услышал, заметил слово люблю, которое не было пока произнесено, но которое прочитывалось в доверчивых улыбках, в уступчивом согласии давать мне больше чем я прошу, серьёзное отношение к моему человеческому я, которое уже потеряло надежду на взаимную теплоту отношений…
Я помню, как сейчас, её ласковые глаза, никого кроме меня не замечающие вокруг, заботу и уход почти взрослой женщины, за любимым! Она кормила меня бутербродами в электричке на обратном пути, а покормив и проследив, чтобы я всё доел, положив голову мне на плечо задремала, не обращая внимания на любопытные взгляды соседей по переполненному вагону…
А потом начались ежедневные встречи, лёгкие слёзы и обиды из-за невозможности погулять дольше, зайти на прогулке подальше… И ежевечерние звонки, и ласково - нежное слово, привет… И моя недоверчивость, боязнь отдаться искреннему чувству, таяли под напором её серьёзно – внимательного отношения к нашему будущему, вопреки неодобрению догадывающихся о чём - то родителей и её знакомых, вопреки моей давно пораненной гордости и ревности…
Лёша прервался и долго молча смотрел в одну точку… Потом вздохнув заключил: - Я до сих пор не знаю, за что она меня любила…
После этих слов, Лёша задумался и замолчал надолго. А я, не прерывая его молчания обдумывал услышанное, мыл посуду, убирал со стола…
Давно уже сумерки опустились на деревню, на заснеженные, холодные, тихие, леса, на широкую долину Свири…
Гулкий шум мотора приблизился. За окнами промелькнул яркими фарами проехавший автомобиль и звук удалившись, вскоре замолк - начинали проведывать свои домики первые городские дачники…
Лёша поднялся, подошёл к окну. Отодвинул занавеску и долго вглядывался в надвинувшуюся на дома ночную тьму…
… - Я сам этого захотел – словно прервавшись на полуслове, продолжил он свой монолог – и она рано или поздно ушла бы от меня… Так лучше будет, если это случится по моей инициативе. Мне решать, чему быть и чему не быть. Я старше её и я мужчина…
Он снова надолго замолчал, ходил по комнате, иногда останавливаясь перед окном, смотрел в темноту и вновь начинал ходить…
Я понимал его. У каждого из нас бывают в судьбе переломные моменты, когда кажется, что жизнь заканчивается, что впереди уже ничего светлого и радостного не будет…
Лёша неожиданно продолжил: - Наталья долго не могла поверить, что я её люблю. Да и для меня это было новостью – он грустно усмехнулся. – Я достаточно волевой и рассудочный человек и мне казалось…
В конце концов случилось так, что понял– без неё мне трудно прожить и день…
А она успела ко мне привыкнуть и её чувство постепенно стало обыденностью, угасало. Она уже не хотела ехать со мной в деревню, жаловалась, что я её никуда не беру с собой, хотя была занята с утра до вечера: то зачёты с экзаменами, то тренировки, то соревнования…
Наталья расцвела, обрела уверенность в своих силах, в своей привлекательности для других…
Отношения медленно, но неуклонно менялись. Чем больше я влюблялся и «тонул», тем меньше она ценила мои влюблённые жесты… Она стала необязательной - обещала после своих дел позвонить и не звонила. Обещала прийти и не приходила, ссылаясь на занятость и усталость…
И я решил, пока не поздно, взять инициативу на себя…
В один из вечеров, когда я ждал, а она не пришла…
Я позвонил ей сам и сказал, что нам лучше не видеться больше, что я завёл себе новую женщину…
И бросил трубку…
Это было месяца два назад…
Лёша надолго замолчал и потом криво улыбнувшись произнёс: - И как же я в это время мучился!..
Лёша потер глаза руками… - Началась бессонница. Я ходил днём шатаясь от усталости и нервного истощения как пьяный. Иногда готов был звонить ей и соглашаться на все унижения, лишь бы раз в неделю видеть её…
Но в последний момент что – то удерживало или мешало мне набрать её номер…
Печка разогрелась, пыхала жаром и Алексей снял свитер. Щеки его порозовели. Глаза лихорадочно поблескивали. Он вновь переживал уже прошедшее и грустил об утраченном…
- Я позвонил ей через две недели и сказал, чтобы она не мучилась ревностью и разочарованием, что у меня нет никакой женщины, что я это придумал, что я её люблю по – прежнему, но что не хочу дружбы с её стороны, а только любви...
Конечно я запинался, когда выговаривал слово любовь, потому что считаю его выражением чувства необыкновенного, почти смертельного, уверен, что любить способны единицы из сотен, а остальные, говоря «я люблю тебя» имеют ввиду, прежде всего чувство, которое испытывают к себе самим, и потому, для большинства надо бы проговаривать - «я люблю себя».
Я неистово хотел её видеть, и вместе с тем понимал, что нам лучше больше не видеться. Лучше для неё и наверное лучше для меня...
И потом была зима...
Я зверски уставал, приезжая на дачу, рубил дрова, топил печь, засыпал в два часа ночи и видел жуткие сны. Просыпаясь утром, во всём теле чувствовал усталость и ломоту в костях…
Одним словом из бодрячка, каким был совсем недавно я превратился в запущенного, страдающего приступами тоски, пожилого холостяка…
Лёша замолчал, теперь уже насовсем.
Он рассказал то, что хотел рассказать, но в конце рассказа уже, как все одинокие люди, жалел о том, что раскрылся мне, а я чувствуя его невольное недоверие, обиделся в свою очередь… Так бывает…
Я надеялся, что вечером мы сходим в гости на уху к доблестному подводнику, но просчитался – Лёша ударился в воспоминания. Конечно я ему сочувствовал, но здесь была история, в которой он сам был виноват. Ведь влюбился то он, что называется по собственному желанию. Вот и мучился. Так в жизни всегда бывает… А о том, почему он позволил себе влюбиться – он умолчал…
Вслух я говорил Лёше: - Ты ещё не старый и ты нравишься женщинам. Тебе надо переболеть Наташей. Это на год, не больше… Потом будет легче. Ты ошибся в одном. Ещё Пушкин писал: «Чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им». Ты попросту отдался чувству… Это смело, это искренне, это благородно, но кто сейчас способен это оценить? – вопрошал я, а Лёша грустно качал головой…
Ему было плохо всё это время, последние месяцы – я это давно заметил, по его необычному равнодушию, ко всему, что было вне его переживаний, по его порой отсутствующему виду…
Я вспомнил его прежние шуточки, лукавые улыбочки, смешные каламбурчики – с ним раньше было весело…
Сейчас он сильно переменился и я понимаю почему. Однако за всё в жизни надо платить и потому…
Я ему просто искренне сочувствую, но ничем не могу помочь. Ему сейчас никто не в состоянии помочь. Даже Наташа. У них попросту всё заканчивается. Может быть ещё не кончилось, но…

… Время подходило к десяти. Мы конечно никуда не пошли. Лёша выговорившись немного оттаял и улыбаясь рассказал, что Иван Петрович, считается местным Дон – Жуаном…
- Тут осенью скандал приключился – посмеивался Лёша.. – Жена Иван Петровича уехала на курорт лечить печень, а к нему в гости, из соседней деревни зачастила Вера Петровна, их общая знакомая, одинокая дама. (Здесь все всех знают). Придёт, обед ему сварит, бельишко возьмёт постирать… А то Иван Петрович к ней в гости отправится. Да на несколько дней…
Ну, а ты сам видел, какой он шустрик и без предрассудков – Лёша засмеялся.
А тут жена раньше срока приезжает – говорит, что – то сердце по дому скучает. Приехала а Иван Петровича дома нет. Стала его искать, кто – то услужил, да всё и рассказал…
Вера Петровна, бывшая учительница - человек интеллигентный и уважаемый, но и это её не спасло. Жена Ивана Петровича скандал учинила, окна в доме «разлучницы» побила, оскорбляла плохими словами…
Я смеялся над Лёшиным рассказом от души, представляя бравого отставника в неловкой ситуации.
Лёша закончил рассказ уже из своей кровати…
- Вера Петровна в суд на жену Ивана Петровича подала, но его всё откладывают. Конечно скандал, смех на всю деревню, обида, но дело то не судебное…
Лёша зевнул и прокомментировал: - В Законодательном Собрании скандалы посмешнее бывают…
Я вскинулся и спросил – Что, тоже на почве?
- Нет – сдержанно улыбнулся Лёша. – Если бы? - и стал серьёзным. - Недавно моего шефа около дома бандюки избили - в больницу попал. Он говорит, что его запугивают, чтобы в «чужие дела» не лез. А он пытается разоблачить депутатов, которые и в Законодательном заседают и в частных фирмах подрабатывают… Голову ему пробили и рёбра сломали…
Мы ещё немного поговорили о работе Собрания, потом поставили будильник на два часа ночи и погасили свет. Утром, в шесть часов утра электричка уходила на Питер…
… В темноте зазвенел будильник. Я не спеша поднялся, и включил свет. Лёша заворочался и отвернувшись к стене продолжал спать. Включив плитку, поставил чайник. Достал продукты и разложил их на столе. Но есть не хотелось. Хотелось спать. Деревенский воздух, действует как снотворное…
Сделав бутерброды и заварив чай, я подошёл к кровати, чтобы разбудить Алексея. Он дышал тихо, с большими перерывами. Зубы и губы были плотно сжаты, мышцы тела напряжены. Я только прикоснулся к его плечу, а он уже открыл глаза и спокойно, будто и не спал вовсе, проговорил: - Да… Встаю…
Я извинился: – Мне жаль тебя будить…
Он заулыбался: - Что ты, что ты! Я уже выспался – и быстро начал одеваться… Надо отдать ему должное – что бы не происходило у него в душе, но держался он достойно.
Попив горячего, крепко заваренного чаю, вышли из избушки около трёх часов ночи. На улице была оттепель и на небе не видно ни одной звезды. Деревенская улица была хорошо освещена уличными фонарями, но спустившись с крутого берега на лёд, словно погрузились в спрятавшуюся под речным обрывом, ночь.
Шли медленно, щупая санную колею ногами Алексей шагал впереди и мне было не до разговоров. Втянувшись в ходьбу разогрелись. Остановившись на минуту, сняли из под курток тёплые свитера. Перейдя реку, задержались на высоком берегу - смотрели на оставшиеся позади, деревенские огни. Каждый в это время думал о своём. Я остался доволен поездкой: много впечатлений, много хороших разговоров и Лёша для меня стал ещё более близким и понятным человеком. Я стал его ещё больше уважать…
Выйдя на асфальт дороги, пошли не торопясь и разговор уже переключился на городские темы.
- Ты знаешь. – начал Лёша – чем больше я общаюсь с депутатами, тем больше хочется уйти с этой работы. И если бы не наша дружба с шефом, то я бы уже давно покинул «стены» Собрания - он широко улыбнулся.
- Его сейчас одного нельзя оставлять. А то, ведь он тоже живой человек, может бросить копать это «болото» и сделает вид, что его это не касается…

… Начался ветер прилетающий откуда-то из-за дальних полей и приносящий далёкие звуки собачьего лая. Лес на обочине стоял тёмной стеной и только изредка, вдалеке проглядывали серые прогалины. Помню, что пока шли сюда на Свирь, то видели на обочинах несколько домов, а сегодня тьма была непроглядная и потому дома прятались в ней как за занавесом…
Долго шли молча. А потом Лёша спросил: - А как у тебя дела на работе?
Я привычно стал перечислять чиновников районной администрации с которыми успел поругаться за последний год.
- Они работают только для себя – стал я объяснять. – Они работают на «государевой» службе, получают зарплату с наших налогов, но ведут себя как владельцы своих чиновных кресел. И если частный предприниматель, ошибётся в своём деле, он свою ошибку будет расхлёбывать рискуя личными деньгами, благополучием, а иногда, по нашим временам даже жизнью.
Сам знаешь, бандиты сейчас весь частный сектор контролируют. Государственные же чиновники ни за что не отвечают, «двигают» своих, заваливают работу и в конце концов, с них, как с гусей вода – знай себе штаты увеличивают и ещё гордятся, что за малую работу, получают большие зарплаты.
Это своеобразная «культура работы» в русских госучреждениях. При таком отношении - когда на конечный результат никто не обращает внимания, лишь бы бумаги и отчёты были в порядке - всё разваливается!
Я разгорячился. Пришла моя очередь исповедоваться:
- И вот десятки, сотни тысяч, миллионы таких горе – работников, ходят на службу, получают зарплату, выступают на совещаниях и семинарах, а дела идут всё хуже и хуже! И это ещё полбеды. Но они ведь угнетают всех несогласных, всё новое встречают презрительно – подозрительно и губят всё неординарное и направленное в будущее. И они ведь друг за друга горой стоят!
Я уже шёл по дороге первым и словно на автопилоте, разыскивал, чувствовал правильную дорогу.
- Они ведь, как плесень – скреби ножом, кипятком поливай, а ей хоть бы что. Только настырнее после этого становятся…
- Тот кто, начиная службу, сидел в общей комнате, смотришь уже обзавёлся собственным кабинетом, завёл секретаршу, повесил на двери табличку с часами приёма и всё. Его уже голой рукой не возьмёшь, даже если он дурак дураком, и взятки берёт ловко и привычно. А ничего не докажешь…
Я сделал паузу вглядываясь в тёмное пятно на обочине. А потом продолжил: - Рука руку моет. Они друг друга в районе хорошо знают. Зачем им лишние хлопоты и работа с новыми веяниями. «Неплохо живём и без инициативных людей «– как бы говорят они своим поведением…
Их завтрашний день не интересует. Они живут как философы – одним днём. Но разница в том, что они обыватели и потому глубоко о чём - то думать и не привыкли, и не научены…
Они знают одно - у них есть свои интересы, а интересы людей их совершенно не интересуют…
- Система! – заключил я, как обычно, горячась, разговаривая о чиновниках.
…На востоке появилась синеватая полоска и когда мы свернули с асфальта на станционный отворот, стало почти совсем светло. Сквозь серую плёнку ненастного утра, проглянули уже ненужные огоньки сонной станции…
Мы пришли раньше назначенного срока на полчаса. И стояли на платформе подрагивая от недосыпа и холодного ветра, дующего с востока…
Жёлтой звёздочкой, впереди мелькнула фара тепловоза и мимо с громом, скрипом и ветром пронёсся грузовой состав, оставив за собой тишину, лесное эхо и пустоту раннего утра.
Вспомнились стихи Бориса Пастернака из сборника «На ранних поездах»:

…Навстречу мне на переезде
Вставали вётлы пустыря,
Надмирно высились созвездья
В холодной дали января.

Вдруг, света хитрые морщины
Сбирались щупальцами вкруг.
Прожектор нёсся всей махиной
На оглушенный виадук…

Я читал, вспоминая слова с пятого на десятое, а Лёша слушая с восторгом говорил: - Хорошо! Как хорошо!
- Я ведь в Переделкино бывал зимой и представлял, как Пастернак не выспавшись, рано утром, стоял у переезда – там есть такое место, а мимо, с грохотом и стоном рельс, проносились металлические чудовища, пышущие горячим паром - паровозы. И страшно выл гудок…
...Незаметно вывернула из – за спины и мягко «подплыла» к платформе электричка...
Мы поднялись в натопленный вагон и заняли пустые скамейки в купе. Лёша устроился поудобнее и задремал, а я смотрел в окно, на пробегающие мимо станционные пустынные посёлки, тёмные еловые леса, широкие заледенелые реки, ещё засыпанные снегом…
Ближе к Питеру, вагон стал заполняться. Вошли и сели напротив, молодая пара. Она, в красивой, дорогой шубе, он, в замшевой куртке, без шапки. Она держала его за руку, смотрела влюблёнными глазами…
А он к этому уже привык, равнодушно поглядывал в окно и читал свою книгу. На очередной станции вошла их знакомая и он встал, поклонился и вновь сев, продолжил читать книгу, а подружки защебетали, обсуждая американское модное кино.
Тогда повсюду гремел «Титаник».
- А Леонардо Ди Каприо, ну просто душечка! – ворковала вошедшая и ей вторила её подруга. Молодой человек читал не отвлекаясь и я заметил, что это тоже американский переводной детектив…
На очередной остановке, в вагон, толпой вошли мрачные, не выспавшиеся дачники, возвращающиеся в город после выходных. Вскочил в вагон и книгоноша.
Прочистил горло и сладким баритоном, заученно заговорил: - Уважаемые пассажиры! Я приношу свои извинения, но в продажу поступила книга о новых злодействах крестных отцов мафии в Америке. Автор продолжает тему знаменитого американского фильма «Крестный отец».
Он решительно двигался по вагону, показывая обложку, с мужественно выглядевшим мужиком в шляпе и чёрным пистолетом в руке…
Книгоноша перешел в соседний вагон, так и не продав ни одного экземпляра, а я подумал: «Интересно, кто им эти зажигательные рекламные тексты пишет?»…
Электричка приближалась к Петербургу. Лёша перестал дремать и начал рассказывать, что материалы о институтском теннисе, он отправил в Москву и ждёт, когда там его напечатают. Он говоря это зевал и равнодушно поглядывал за окно…
...Мы снова становились городским жителями – болтливыми, скрытными, занятыми работой, и проблемами зарабатывания авторитета и денег…
Электричка, минуя грязную промзону, мягко вкатилась в большой вокзал и подошла к перрону.
Мы вышли вместе с суетливой, взъерошенной толпой, по переходу спустились в пыльное метро, быстро попрощались и Лёша мелькая в потоке людей длинноволосой бородатой головой, вскоре исчез в многолюдье. А я, чуть прихрамывая - болела нога от длинных непривычных переходов пешком - направился в другую сторону. Мне нужно было на правый берег Невы…
Лёша ушёл, а я поехал к себе на квартиру. Высадившись на Ладожской, обошел торговые ряды, купил себе продуктов и отправился «домой» В моей снятой на время квартире, после заброшенности деревенского дома, всё выглядело современно, чисто и ухоженно.
В своё удовольствие накупавшись в ванне, отогревшись от всех замерзаний на Свири, я приготовил себе поесть: сделал салат, поджарил лук с курочкой, заварил ароматный зелёный чай. Поел неспешно, читая что - то детективно – неправдоподобное и поэтому, не задевающее сознание…
Через время, я стал зевать и подумал, что можно пораньше лечь спать.
Засыпая долго вспоминал нашу поездку, видел грустное, умное лицо Алексея рассказывающего о своей любви…
Он для меня открылся с какой – то совершенно необычной в наше время, романтической, может быть даже трагической стороны, как человек героический, человек решительного действия и потому незабываемо, даже
как –то литературно обаятельный…
Тот, кто не видел такие лица в моменты откровенных разговоров, не ощущал исходящей от этих людей силы убеждённости, тот не поймёт, почему таких людей любят лучшие и замечательные красавицы, почему их уважают после одного взгляда на их не очень красивые, но мужественные лица, не только доброжелатели, но и враги, готовые сказать подобно китайским мудрецам, придумавшим надпись на надгробье врага: «Мы смиренно надеемся, что при вашем новом рождении, вы, когда-нибудь станете нашим другом и учителем»…
Его серьёзность, глубина внутренних чувств, оптимизм человека, верящего в добро и красоту, невольно заставляют задумываться о нашей собственной позиции в этом мире.
Лёша, несмотря на свою неухоженную внешность, невольно внушает симпатию всем окружающим и особенно женщинам. У женщин инстинкт на внутреннюю красоту, который, к сожалению почти совсем утрачен мужчинами.
Лёша своим существованием заставляет меня поверить, что пока такие люди живут на свете, не всё потеряно для этого мира…

… С той поры, прошло много времени. Я давно живу в другой стране…
У меня новые друзья, а если честно, то их нет вообще. Знакомые конечно есть, но…
Я иногда вспоминаю жизнь в России и почти каждый раз вспоминаю о Алёше Сергееве и переживаю - как он там сегодня поживает…

...Недавно, через русских приятелей, я узнал, что Алёша трагически погиб.
Вот как это было…
… Он ехал одним из последних троллейбусов со дня рождения своего приятеля…
Троллейбус был почти пуст. На переднем сиденье видна была фигурка девушки, старающейся быть незаметной. На задней площадке веселились подвыпившие молодые хулиганы. Они со вкусом матюгались и подначивали друг друга заняться девушкой.
Они были совершенно уверены, что ни водитель, ни длинноволосый бородатый мужик не помешают им. Их кожаные куртки были как униформа, показывающая , что они принадлежат к бандитам, или «косят» под бандюков…
Наконец один из трёх хулиганов пошатываясь прошёл по проходу вперёд и сел рядом с девушкой…
- Подвинься дорогая! - проговорил он решительно и дохнул ей в лицо чесночным перегаром. Девушка молчала и сжавшись в комочек, смотрела замершим взглядом перед собой…
Лёша наблюдая за этой сценой подумал. «Бандюки конечно от неё не отстанут, если их не напугать…»
Он тяжело задышал, лицо его побледнело… Решительно сжал зубы и крикнул через весь троллейбус» - Оставьте девушку в покое или я позвоню в участок!
Он пошарил правой рукой по карманам, словно ища мобильник…
Один из хулиганов дёрнулся, воспринимая реплику одинокого пассажира, как оскорбление: – Ну ты, мужик! Сидишь и сиди. Тебя не трогают и молчи!
Девушка, в этот момент вскочила и подошла к выходу…
- А мы тебя проводим – проговорил третий, до сих пор молчавший бандюк…
Лёша решительно встал и прошёл к передней двери и остановился рядом с девушкой, словно прикрывая её своим телом от разгорячившихся хулиганов…
Троллейбус затормозил, остановился на следующей остановке, девушка выпрыгнула почти на ходу и побежала через сквер к ближним домам.
Лёша собрался остаться в троллейбусе, но бандюки окружили его и хватая за полы пальто, матерясь гоготали: – И мы выходим браток. Ты в рот – компот, шибко смелый! Вот и выйдем, поговорим…
Один из хулиганов протиснулся вперёд и соскочил на асфальт, двое напирали сзади…
Лёша вынужден был сойти вслед за ним. Водитель в кабине видя всё в зеркало, молчал и делал вид, что его это не касается…
И только Лёша ступил на землю, как увидел, что первый бандюк, не поворачиваясь к нему, наотмашь взмахнул левой рукой и он получил тупой удар в груд.
Ступив по инерции ещё два шага вперёд, Лёша почувствовал, как по груди, под одеждой потекло что – то горячее и липкое. Отставшие бандюки с гоготом, вынырнули из-за его спины и почти побежали прочь, матерясь и размахивая руками…
Девушка к тому времени уже скрылась из виду, мелькнув последний раз тоненьким силуэтом, исчезла межу домами…
Лёша стоял пошатываясь и никак не мог понять, чем мог его ударить первый бандит. Он сделал несколько шатких шагов вперёд, понял, что теряет сознание и из последних сил, подойдя к тонкому деревцу, растущему рядом с остановкой, обхватил его руками и так замер, слушая всё происходящее в его раненном теле, словно со стороны…
Затем, утратив чувство реального мира, потерял сознание, зашатался и упал под дерево…
Машины, проезжавшие в этот поздний час мимо, освещали его тело светом своих фар. Некоторые водители замечали лежащего под деревом человека, но ни у кого не вызвала сочувствия, скорчившаяся фигурка, под деревцем.
Все уже привыкли и к пьяным на улицах, и к бомжам, которым негде было ночевать. Знай они, что человек лежащий под деревом умирает – они наверное бы остановились, позвонили в скорую помощь… А так…
Лёша, не приходя в сознание, умер от потери крови под утро, через несколько часов после ранения…
Бандюк, ударивший его в грудь ножом, делал это не первый раз и потому, нож был направлен точно.
Утром, пожилая женщина пришедшая на остановку, заметила тело, нерешительно подойдя поглядела на почерневшее бородатое лицо мёртвого Алексея Сергеева и стала махая руками и что – то истерично вскрикивая, останавливать проходящие мимо легковушки...
Наконец один из водителей тормознул. Выслушал сбивчивый испуганный рассказ женщины стараясь не приближаться к телу, позвонил по мобильнику и вызвал скорую…
Вскоре, с воем сирены подъехала милицейская машина.
Осмотрев труп милиционеры, опросив женщину и водителя и записав номера телефонов, отпустили их, а сами остались ждать машину скорой помощи…
...Над городом, над страной, над всем миром занималась мутно – серая, осенняя заря. На посветлевшем горизонте, проявились серые, тяжёлые тучи и на порыжевшую, спутанную траву сквера упали несколько капель начинающегося дождя…

Октябрь. 1998 год. Лондон. Владимир Кабаков




Праздники. Пьеса для чтения.

Пьеса в трёх актах


Первый акт.

Квартира в пригороде. Сергей просыпается на диване. Смотрит на часы. Садится и произносит цитату – поговорку: «Кто рано встаёт – тому бог даёт». - Каков однако великий и могучий русский язык! (Комментирует для себя)
- До чего же глубоко и по человечески – мудро… (Смеётся. Смотрит на часы)

- Ого. Уже десять часов. Опять проспал. Говорил же себе, что надо пораньше лечь спать… Опять зачитался. «Дао Де Дзин» меня затягивает как подвыпившего буддистского монаха. Казалось бы какое отношение Лао – Дзы имеет к нашему пригороду. Оказывается и здесь его афоризмы работают…
Он говорил: «Хотеть – ещё не значит делать!»
Странно, но русская поговорка, которая сегодня определяет всю нашу либеральную жизнь: «Хотеть не вредно», пожалуй и есть переложение с китайского на русский…
(Встает. Одевается и на ходу продолжает) - Однако Россия имеет свои авторитеты… Правильно говорил полковник Скалозуб у Грибоедова, о книгах: «Собрать бы их, да сжечь!»

Заправляет диван, выходит на кухню. Стук во входную дверь…

Сергей – Входите, не заперто! (Входит Ирка с подружкой Таней)
Ирка – Привет Попов!
Сергей иронично – Привет птичка. (Целует её в щеку.)
Ирка – Знакомьтесь. Это моя подруга Татьяна. Мы вместе учимся. (Тане) А это Попов. Я тебе о нём много рассказывала. Смотри, осторожнее с ним… (Смеётся… Достаёт из сумки пакет) – Позволь незабвенный Попов поздравить тебя с маленьким юбилеем. (Разворачивает пакет, вынимает пластинку и отдаёт Сергею.)

Сергей – Ого, Ириша. Это как раз то, что мне сейчас нравится. «Мотеты» Брукнера. У меня от них крыша едет. Особливо если после бессонной ночи.
- Я тебя Ириша за то и люблю, что ты умеешь подарки делать… А что касается юбилея, то он совсем не маленький. Кажется, лучшая часть жизни уже прожита…
Ирка оглядывает кухню.
– Слушай Попов. А почему ничего нет для праздничного стола?
Сергей – А я вот сейчас сажусь, и начинаю чистить картошку, а ты лапочка помогай. Скоро Лялька должна подойти. Она пораньше обещала…
Стук в дверь. Сергей открывает и входит Лялька, с букетом цветов.

Лялька. – Поздравляю тебя Серёжа. (Вручает букет, целует) – А тут ещё. (Разворачивает пакет) Пуловер!..
Сергей тут же одевает пуловер. Осматривается – Лялька! Ты просто волшебница. Ну прямо как на меня вязано… (Целует Ляльку)
– А как ты размер угадала?
Лялька – Очень просто. По памяти!.. (Все смеются)
Сергей – Девчонки! Вы уж сами решайте насчёт праздничного меню, а я картошку чищу. (Ставит пластинку и под торжественную музыку чистит картошку. Девушки подвязав передники начинают чистить лук, морковь и так далее… (Свет на сцене гаснет…)

Снова квартира Попова. Приходят гости: Репин с женой Анкой, Лопатин с женой Галкой, потом Афродитов с Линой, потом брат Сергея с приятелем и двумя девушками. Симон с гитарой. Все принимают участие в приготовлении закусок…
Симон – У тебя Попов, как обычно - самообслуживание?
Сергей – На этом стоим. После революции, как известно, господ упразднили… И нам, тоже надо барские привычки оставить…
Входит Ефимов. – Попов! Можно тебя на минутку?..
Сергей и Ефимов уходят в другую комнату.
Ефимов – С днём рождения тебя, Серёга! Я вижу у тебя настоящий праздник…
Сергей – Проходи, раздевайся и принимай участие. Хочешь хорошо закусывать, участвуй в создании праздничного стола…
Ефимов перебивает – Я принёс тебе то, что ты просил…
Сергей, прикрывая дверь – Ну ка, ну ка показывай…
Ефимов проверяет дверь, отворачивается, вынимает что то из - за пояса и отдаёт Сергею.
Сергей разворачивает бумагу и держит наган на ладони… Потом, прокручивает барабан с угрожающим металлическим щёлканьем…

Сергей. – Работает! (Любуется на пистолет) Пистолет системы «Наган». Классная вещь и как всё военное имеет хищный дизайн… (Открывает платяной шкаф ключом и кладёт наган в карман пиджака.) Ты не беспокойся! Как договаривались, отдам тебе через неделю. Патроны мне пообещали принести тоже…
(Неловкая пауза) – Ну пойдём. Я тебя со всеми познакомлю.
Вводит Ефимова в столовую.
Сергей – Внимание девушки! Виктор Ефимов. Недавний доблестный пограничник. Не женат. Рекомендую…
(В квартире по прежнему звучат «Мотеты» Брукнера…»
Ирка – Попов. У тебя сегодня музыка не та. Пойдём ко мне сходим, за пластинками. Здесь же рядом. А у меня и Джордж Майкл и Гребенщиков есть...
Сергей – Надеюсь гости без меня не успеют соскучится… Лялька! Ты старшая по батарее… Мы быстро…
(Сергей и Ирка уходят. На авансцену выходят Галя Лопатина и Лина. Закуривают).
Галя – Попов сейчас Ирку точно «трахнет».
Лина вздыхает – Он похоже никого не пропускает. (Делает паузу) А точнее его никто не пропускает… И как только Лялька терпит… Я её как - то видела у Лопатиных, когда она его полдня дожидалась. Сидит на качелях на детской площадке и мечтает о нём… Забавный характер…
Галя меняя тему – Лина, а где Юрка?
Лина. – А я не знаю. Я его прогнала… Вот попросила Афродитова привести меня сюда…
Галя с подтекстом – Понятно… Я знаю, что Афродитов в тебя со школьных времён влюблён. Ты не боишься, что он сегодняшний поход, как аванс воспримет?

Лина смеётся – Я сейчас уже ничего не боюсь… А что касается Афродитова, то я знала это ещё в школе, но когда Юрка появился, то мне не до чужих любвей было. Кстати, ты помнишь, Афродитов у меня на свадьбе был?
Галя – Помню его лицо, когда он на тебя смотрел… Я думала, что он мог и застрелиться там, если бы было из чего… Он тогда ещё напился…
- Лина вздыхает – А сейчас его чувства мне совсем не опасны. У меня, к несчастью, другое на уме…
Сергей и Ирка возвращаются…
Галя в сторону – Быстро они управились…
(Сергей ставит Майкла Джорджа, который что – то лирично напевает по-английски).
– Надеюсь это большинству понравится… (Через паузу) - Ну а теперь, господа – товарищи, за стол. Лялька докладывает, что закуска в основном готова…
(Все рассаживаются за стол.)
Сергей, иронизируя напевает. - Пить будем и гулять будем, а придёт время – умирать будем… (Смеётся) Кавалеры, ухаживайте за дамами. У всех налито? Я хочу на правах хозяина и именинника произнести тост. Можно?
Все – Можно, можно.
Сергей – Я поднимаю бокал, за вас, моих гостей, за возможность всех увидеть вместе. И конечно же за весну, которая обещает новые возможности… (Все смеются). - Вы меня не так поняли. Я имел ввиду походы в тайгу… (Все снова смеются).
Выпивают и закусывают…
Симон – Ну, закуска первый класс, как в ресторане «Ангара». (Все смеются)
Сергей – Это наши девчонки – рукодельницы… Ну почему у нас многоженство запрещено? (Все смеются)
Симон саркастически – Мне кажется тебе просто грех жаловаться. (Встаёт)
- Ну, теперь наверное и гостям слово сказать можно. (Оглядывает гостей). Мы все рады за тебя Попов и выпивая этот бокал, хочется пожелать тебе всего того, что ты сам хотел бы себе пожелать: и интересных походов, и новых книжек по китайской философии, и новых побед на футбольных полях! (Через паузу) – Но не только на полях… Смеётся и выпивает.
Сергей - Это что за намёки! Мы с Лялькой... (Снова смех)

Репин. – А я хочу алаверды… (Наливает рюмку водки.) – Я хочу рассказать одну историю. Мой знакомый, как то попал сюда в пригород, ночью девушку провожал. Ночевать его не оставили, а время двенадцать, автобусы ходят очень редко…
А наше предместье известно своими хулиганами. На улице темно и страшно, хмель прошёл. Мой знакомый, университетский преподаватель, ничего тяжелее ручки в жизни не поднимал. А к нему из темноты, вдруг подходят несколько парней угрожающего вида.
Он понял, что бить будут и тут вспомнил, как я ему про Попова рассказывал. Вот он возьми и ляпни: Мужики, а я Попова знаю! Эти ребята и пальцем его не тронули, а проводили до остановки и мелочи на билет дали…
И я хочу выпить за Попова, за его авторитет. Он ведь в жизни ничего не боится. Даосов уважает, в леса ходит, сидит дома книжки почитывает, да иногда нас защищает от хулиганов…
Ну, в общем, за тебя Серёга… (Все выпивают и стуча вилкам по тарелкам, бодро закусывают).
Лопатин встаёт. - Господа – товарищи! Позвольте мне… У меня похожая история есть… У всех налито?
- Прошлой весной, местная шпана, меня на пути из универа прихватили, и в лужу запинали… Развлекались… А потом под окнами стояли и горланили весь вечер, на драку провоцировали, дочку маленькую пугали.
Серёга, в то утро из лесу шёл, и по пути зашёл… Как узнал про это, так лицом побелел. Мы в тот же день прихватили их верховодов, и поучили их так, что после этого, самый их главный дома несколько дней не ночевал… Боялся, что Попов придёт с ним разбираться…
Вот тогда я понял, насколько, эта братва Серёгу боится и уважает… Думаю, что это не просто заслужить…

Сергей – Они меня боятся из – за моей вежливости. Я на них ни разу голос не повысил и не выругался нецензурно… (Общий смех)
Лопатин – Вот и я говорю – давайте выпьем за вежливого Попова… (Выпивает)
Анка Репина. - А можно от женской половины тост? (Все – можно, можно…)
Анка – Я хочу поздравить Серёжу и пожелать ему всего, всего…Ведь он друг женщин… (Смех, реплики: Всех женщин мира…)
Анка - Не смейтесь… Я помню, когда нас с Валерой выселяли из квартиры, он нам помогал переезжать, наши вещи на телеге по всему посёлку возил и шкафы большие один таскал… Давайте все за него поднимем и выпьем… За…за хорошего человека. (Все встают и пьют)
Ирка – Пусть он теперь нам о лесе какую-нибудь историю расскажет… (Все – просим, просим…)
Сергей – Можно я сидя… Вы конечно все знаете историю, как здесь под городом, в тайге меня рысь напугала. (Все смеются). Но у этой истории было начало. Я тогда служил на Дальнем Востоке, тоже в лесу. А там рысей было немеряно, потому что охота запрещена. И вот, сменившись с дежурства в два часа ночи, я иду из капонира в казарму, а около казармы рысь, страшным голосом кричит и кажется, что по казарменной крыше ходит… Их там на острове много было…
Я взял в руки фонарь металлический, а он на утюг немного похож да и весом килограмма полтора, застегнул шинель толстого сукна наглухо и решил с нею сразиться. Вспомнил вдруг Лермонтова и поэму «Мцыри» и подумал, а чем я хуже?!
Подошёл шагов на десять к кустам, фонарь выключил, чтобы лучше в темноте видеть, а рысь в чаще рыкает, от злобы кашляет, давится, но не уходит, ждёт пока я на неё нападу. Тут я остановился, постоял в темноте, и что - то мне не по себе стало. Думаю: «Да пущай живёт. На кой она мне?» (Смеётся)
Ефимов – Струхнул значит?
Сергей – Значит да… И тогда я понял, что я не Мцыри. Слабо мне… (Все смеются)
Афродитов вскакивает – Я хочу выпить за Попова, потому что он из нас самый естественный человек. Всегда сам по себе и собою остаётся…
Я помню, когда ему было шестнадцать лет, то ему родители купили новое пальто, модное такое, в клетку. И он сразу стал очень важным. А под пальто были какие - то шаровары и стоптанные ботинки. А он такой довольный… (Смеётся.) Ты помнишь, помнишь!..
Сергей делает строгое лицо – Не срами меня. Я этого не помню… (Все смеются и Сергей больше всех). – Эх, святые времена! Я помню, как Васька Карась, местный хулиган и двоечник, по весне, гонит рядом с девчонкой на велосипеде и она его спрашивает: А зачем вы хотите со мной познакомится?.. А он ладошкой нос утёр и так гордо отвечает: Да просто, для интриги…(смеётся) А он ведь говорить почти не умел, но в нужный момент нужное иностранное слово нашёл… (Все громко хохочут)
Сергей – Господа! А теперь танцы, до следующего захода за стол…
Выходят из за стола и танцуют. Сергей в коридоре подходит к Ефимову, который пьян и покачиваясь курит.
Ефимов – А ты Серёга почему не пьёшь?
Сергей шутливо – Управляя людьми и служа небу, лучше всего соблюдать воздержание. Так говорил Лао – Дзы…
Пьяный Ефимов Сергею. - Вот ты всё хи – хи, да ха – ха… – А ты не знаешь, что значит лежать в снегу не поднимая головы, когда пули совсем рядом свистят так противно. Кажется, что уже следующая в тебя попадёт точно. А потом слышишь, как Мишка рядом захрипел и кровь горлом забулькала…
Сергей – Давай об этом после. Это слишком серьёзно, чтобы об этом вспоминать между танцами…
Ефимов – Да, серьёзно! Думаю, что никто здесь не может понять насколько это серьёзно!
Сергей. - Ну отчего же. Я знаю одного паренька, он в Афгане служил. Его в задницу ранило, когда он из подорвавшегося БТР-а выпрыгивал. Говорит показалось, будто молотком ударило, а потом вдруг штаны намокли и в сапог натекло… Он весёлый парень…
Ефимов – Это кому как… А меня армия просто изуродовала. Я и сейчас никак не могу отойти. Не могу приспособиться к гражданской жизни…
Сергей – На меня армия тоже подействовала, только в другую сторону. Там, я как в монастыре, вдруг начал понимать насколько хорош и красив мир, в котором мы живём. Именно там, пройдя рабство личной несвободы и вернувшись домой, поклялся без клятв (смеётся), у даосов такое бывает… что я теперь буду ценить каждый день, каждый час обрушившейся на меня свободы… И с той поры я живу весело…
Ефимов – Ну тогда тебе хорошо…
Сергей – Ну пошли, пошли танцевать. Потом как-нибудь поговорим, в лесу, у костра… А здесь не то место… (Уходят)
Снова Сергей в другом конце сцены, разговаривает с Иркой и Настей.
Сергей – Я вчера читал до трёх часов. Утром проснулся и думаю – книги это зло. Столько времени отнимают. К тому же проспал.
Таня вступает в разговор – Ну это вы зря. Книги – это ведь как учитель…
Сергей – Я считаю, что книги – это опиум для народа. Отвлекают от создания материально – технической базы жизни…
Ирка – Да не верь ты ему. Он книжки читает с утра до вечера. С детских лет…
Сергей – Я же говорю, что это зло… Может быть поэтому моя личная жизнь не устроена
Ирка – Ох, Попов! И почему ты не женишься?
Сергей смеётся – Долго рассказывать… (Уходит, танцует с Лялькой)
Ирка к Тане – Я его знаю с шести лет. Он тогда лежал в больнице, в которой мамка работала медсестрой. Так он там среди детей устроил соревнования, кто быстрее свой обед съест. Доктора, его благодарили, за это, а родители просили его подольше не выписывать.
Таня – А что с ним было?
Ирка - У него какие-то осложнения были после ревматизма. Говорили, что он умереть может. Но всё как видишь обошлось…
Ирка – Давай я тебя лучше с Симоном познакомлю… Он журналист и работает где то в университетском издательстве. Он - поэтическая личность. А Сергей - это слишком, он не для тебя…
Таня – Что значит слишком?
Ирка – Ну это значит опасный… Голову можешь потерять, если он тобой займётся… (Смеётся) Я думаю здесь каждая вторая девушка по нему тайно или явно с ума сходит…
Таня – Ой, как интересно!
Ирка. – Ну пойдём Таня за стол. Я видела, что Симон на тебя глаз положил… (Уходят)
Афродитов выходит на кухню покачиваясь – Я кажется перебрал – (Пьёт воду.)
Входит Репин. – А ты чего не танцуешь. Там столько девушек сидит.
Афродитов – Да я, чегой-то запьянел. Сам не заметил, когда лишнего на «борт» взял. Попов, как обычно, всех завёл своими тостами…
Репин – Да, когда он в ударе невозможно остаться равнодушным…
Откуда в человеке столько энергии. Ведь по лесам как леший в одиночку, да по ночам ходит. Что его там притягивает? Я вот тоже с ним хочу разочек сходить…
Афродитов – Он мне объяснял, что после армейской неволи понял красоту буквальной свободы. А в лесу – говорит он – подлинная свобода и есть. Сам собой распоряжаешься… И потом, он что – то говорил о Боге, которого можно встретить на границе природы и человеческого бытия… Но для меня это малопонятно… (Снова пьёт воду)
Афродитов продолжает - Я один раз с ним ходил. Ему хоть бы что, а я уже идти не могу… (Ходит по кухне и массирует живот)
Потом правда отошёл у костра. Почти всю ночь сидели разговаривали… Но утром – едва на ноги встал… (вздыхает) Уж лучше дома, за книжками с приключениями. Можно чайку попить… И ходики так мирно тикают.
Репин – А ты ведь с родителями живёшь?
Афродитов - Да. Отец болеет. Он ведь уже старенький. Я – поздний ребёнок… Иногда приходится за ним присматривать. Он ведь тоже ночами не спит, читает, или пишет. Пишет книгу воспоминаний. Он, войну в штрафбате начинал. Один, из всех, с кем воевал и выжил…
Репин – А как же он попал в штрафники?
Афродитов – Он до войны был водителем танка, на котором маршал Блюхер ездил. Когда Блюхера арестовали, то и отца загребли. Говорят – что враг народа, что не мог не знать, о связи Блюхера с японцами, а если знал и молчал, то значит заодно. Просидел он несколько лет в лагерях, а потом на фронт попросился. Взяли в штрафбат, вину искупать. После войны демобилизовался, весь в шрамах. Восстановился в партии…
Репин – Романтическая история с хорошим концом. А я думал их всех после войны в Казахстан…
Афродитов словно не услышав продолжил – На заводе его председателем парткома выбрали. Он ведь в лагерях с большими людьми сидел. Политически подковался… Сидит читает переписку Сталина с Рузвельтом и говорит посмеиваясь: «Жизнь всё по своему выстраивает. Вот если бы не лагеря, то я бы так таёжником и остался…» Он ведь откуда то из Уссурийского края…
Входит Попов – А вы чего тут скучаете?
Репин – Да вот, наверное кому - то скоро и крепкий чаёк с солью надо будет пить.
Попов – Кто пить не умеет, тот не гусар… Однако, если плохо будет, укладывайся в спальне на постель… (Уходит назад насвистывая)
(Афродитов страдальчески морщится.)
Ефимов – Зато Попов сегодня в ударе. Со всеми сразу танцует, а девушки в очередь выстраиваются. Хорошо Лялька не ревнивая… Галя Лопатина, так просто на нём повисла…
Афродитов - Ты Ефимов много по сторонам смотришь. Иди да сам танцуй…Ты не на границе. (Смеётся). А ведь праздник большой. Попову двадцать пять стукнуло…

Поздняя ночь. Лина уходит домой. Сергей выходит её провожать…
Лина – Я тебя Попов хотела персонально поздравить, но ведь к тебе не пробиться… Поклонницы одолели…
Сергей – Ты преувеличиваешь. Я просто друг женщин… Другое дело, что я их очень понимаю. Ведь мужики всегда «сами с усами». Ничего не знают, ничего не чувствуют, а своё я впереди всех ставят… С ними неинтересно… Они, мужики всегда телом, а не душой озабочены. Норовят от девушек своего добиться, а это пошло и не эстетично, когда без большого чувства…
А я вижу во всех частичку тела Будды. В этот раз кто - то родился женщиной. В следующей жизни будет мужчиной. Для меня женщины – тем хороши, что даже если они тебя не понимают, то стараются понять, чувствуют…
Лина – Ты всё смеёшься, Попов, а на душе у тебя вижу не очень весело.
Сергей – Не надо об этом. Всё суета и томление духа. Мне кажется о подлинно серьёзном можно только с улыбкой говорить. Иначе жить очень тяжело. Кругом драматизм разлит, а люди просто этого не видят… До поры, до времени.
Лина – Я знаю, тебе жить не просто. Но хорошо, что ты есть. Это многим твоим настоящим друзьям помогает жить…
Сергей - Вот спасибо. А я и не знал, что ты такая серьёзная…
Лина загадочно – С некоторых пор стала задумываться…
Ирка появляется – А вот вы где! Там Симон собирается петь…
Лина – Ну я пошла…Ещё раз поздравляю… Афродитову не говорите, что я ушла. Мне тут рядом… И потом, за ним уже одна молоденькая девочка ухаживает…(Уходит)
Сергей – Действительно, Афродитову сейчас хорошо. Он лежит, на кровати в спальне, чуть живой, а новую знакомую за руку держит…
Ирка – Афродитов, хороший человек, но почему - то его девушки не любят… Вот и рад сочувствию…
Сергей – И для меня это загадка… (Смеётся невесело)
В переднюю выходят Лопатины. Прощаются и уходят.
Лопатин жмёт руку Сергею. - Поздравляю старик… Четверть века - это дата…
Сергей прощаясь целует Галю в щёчку. (Лопатин и Галя уходят) Потом, Галя вдруг бегом возвращается и крепко целует Сергея, а потом убегает…
Ирка – И эта готова!
Сергей – Ира! Быть злой нехорошо…
В другой комнате Симон разговаривает с Таней…
Симон – А я ведь тоже музыкальную школу закончил. Только по классу гитары…
Таня – А правда, что вы и стихи для песен пишите?
Симон – Иногда, но очень редко. Как - то стеснительно рядом с Высоцким или Визбором. И потом они уже обо всём написали. Есть ли смысл повторятся…
Входит Сергей – Афродитову плохо. Он ведь не пьёт. Вот не зная меры и перебрал…Ну что Симон, время для песен настало?!
Симон берёт гитару и налив рюмку водки выпивает…Потом настраивает гитару…
Симон - Я хочу спеть песню Высоцкого для начала. «Идёт охота на волков…», и хочу это посвятить Попову. В тебе старик, - обращается к Сергею - есть то, чего ни в ком из нас нет. Ты похож иногда на волка, а иногда на охотника…
,А в нас в большинстве только охотник сидит, да и тот любитель…
Симон начинает петь голосом Высоцкого:

Рвусь из сил и из всех сухожилий
Но сегодня – опять, как вчера,-
Обложили меня. Обложили!
Гонят весело на номера!


Из – за елей хлопочут двустволки-
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Припев - Идёт охота на волков. Идёт охота!
На серых хищников – матёрых и щенков.
Кричат загонщики и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука!
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.
Видно в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали – «Нельзя за флажки!»

…Во время песни, пьяный Попов начинает хрипло подпевать…
Симон умолк и какое - то время все молчали…
Симон – Я помню, как мы с Серёгой, на Байкале жили. Приехали на неделю, а прожили почти месяц…
С ним хорошо. Он молчит, но когда надо, говорит по делу… (Выпивает рюмку водки не закусывая.) Продолжает - Времена были хорошие. Да и туристы - народ душевный…
Сергей подхватывает тему - Там Симон был в качестве солиста и главного нашего снабженца продуктами. Вечером его приглашают на концерт, попеть, а я в качестве администратора и грузчика. Во время ночных концертов у костра, Симону от души и чарочку подносили, а иногда и мне с «барского плеча» перепадало.
Ночью, мы в нашу палатку возвращались с «добычей» – Гонорар за выступление, мы съестными припасами брали. Симон, как глава компании и солист, несёт гитару, а я - излишки продуктов, подаренные нам добросердечными туристочками.
Симон – Да… Тогда я отъелся и отдохнул на целый год вперёд. А Серёга загорел как негр. На нём, как на вороном жеребце, чернота отливала синеватым блеском…
Симон наливает рюмку выпивает и берёт гитару – Ну а теперь - все негромко вместе: (Играет и все поют)

То взлёт то посадка, то зной, то дожди.
Сырая палатка, и лучше не жди.
Идёт молчаливо в распадок рассвет.
У ходишь – счастливо. Приходишь- привет…

Все поют вполголоса… Сергей встаёт.
Обращаясь к Симону – Я чай поставлю… (Выходит на кухню. За ним Ефимов…
Ефимов – Слушай Серёга… Я о таких вечерах мечтал в армии. Здесь, у тебя все какие-то добренькие. А в армии я привык, чтобы не унижаться, самому надо унижать, чтобы тебя боялись…
Сергей – Я был в армии, и требовал от своих сослуживцев, чтобы они молодых не смели трогать. Один раз даже поддал, своим годкам, за то, что они обкурились анаши у соседей «флотов» и в казарме после отбоя, когда молодые спят без задних ног, попробовали устроить вечеринку.
Назавтра, когда оба проспались, прощения у меня просили…
Но когда я уходил на гражданку, наша «смена» за моей спиной говорила молодым: «Вот Попов уйдёт, мы с вами будем разбираться».
Но, думаю это они просто пугали молодых. Ведь всем лучше, когда люди живут как друзья или хорошие знакомые…
А уж на гражданке, жить можно припеваючи, потому что ты здесь на свободе…
А в армии меня несвобода, на всю жизнь достала. Я думал, приду домой, лягу на кровать и буду трое суток лежать не вставая, и в потолок плевать…
Ефимов – Ну и как?
Сергей – Да куда там. Только появился на пороге, прибежали все друзья… По дороге кто - то меня узнал. Я же в армейском был. Всю ночь сидели разговаривали…
Оказывается меня здесь ждали. Я только сейчас понимаю, что для меня армия, как монастырь для монаха… (Вздыхает)
Это было время испытаний… иногда очень полезных. Я сегодняшних молодых не понимаю. Они от армии увиливают, а это ведь как высшая школа жизни… Недаром в Англии аристократы своих детей до сих пор в интернаты, учиться отправляют.
- Ну пойдём чай пить, да будем укладываться, кто – где. Уже утро…
Свет гаснет. Занавес…

Наступает рассвет. Спальня в квартире Попова
Лялька спит. Сергей поднимается, проходит к закрытому шкафу, достаёт наган, Берёт патрон из стола, вставляет в барабан и прокручивает его.
Лялька ворочается в постели. Сергей выходит в смежную комнату.
Сергей говорит вслух -Ну, наконец - то я один… Все разошлись по домам, а Лялька спит. (Подходит к окну)
- Двадцать пять лет – это существенный возраст… Жизнь даёт мне много больше чем другим: любовь женщин, здоровье, свободу, которая конечно внутри нас.
Поэтому, лучше умереть сейчас, чем длить это, постепенно утрачивая всё, чем я обладаю сегодня. Как сказал, один из эсеров – террористов, когда его приговорили к смерти: «Какая разница когда умирать. Две тысячи несъеденных обеденных котлет – небольшая потеря для мира».
Однако просто покончить с собой, было бы проявлением трусости перед жизнью и сентиментальностью. Но попробовать хочется…
Как там, в «Пиковой даме»: «Сама судьба нам мечет банк…» (Прокручивает обойму, поднимает пистолет к виску и нажимает на курок. Звучит сухой щелчок и Сергей пошатываясь опускает наган) - Значит сегодня не судьба!
Он вновь прокручивает барабан и прицелившись в угол, нажимает на курок… Звучит выстрел и Сергей прячет пистолет в шкаф. Вбегает растрёпанная, испуганная Лялька.
– Серёжа! Что случилось?!.
Сергей - Ничего страшного. Я уронил утюг на кастрюлю. Оттого такой гром…
Я думал ты крепко спишь… (Обнимает её за плечи) Пойдём спать лапонька… Сегодня уже воскресенье.
(Уходят) Свет на сцене гаснет. Занавес…

Конец первого акта.

Свадьба… Зал столовой, которую сняли родители Симона для его свадьбы с Таней. Попов был свидетелем со стороны Симона и готовит зал к приезду жениха и невесты. Он поправляет букет цветов во главе стола.
Сергей – Сейчас должны подъехать… Декламирует: «Уж тройки звенят бубенцами…»
(Шум за сценой.)
Сергей – Идут. (Подходит к магнитофону и включает марш. Появляется Симон и Таня в праздничных одеждах. За ними родители, гости… Рассаживаются за столы. Отец подзывает Сергея.)
Отец Симона – Сергей! Ты за музыку отвечаешь?
Сергей – Я…
Отец – Неужели трудно было найти свадебный марш Мендельсона? Это ведь событие на всю жизнь!
Сергей – Я старался, но… И потом это тоже марш хороший. И вы же знаете Александр Александрович - чтобы событие запомнилось, надо чтобы что то было не так…
Отец – Если взялся отвечать за музыку, надо дело доводить до конца…
Сергей – Ну, вы знаете, я ведь не Ди – Джей. Я всё это по частям собирал: Магнитофон у одного друга, записи у второго…И сам всё привёз. На себе…
Я то вообще Шопена предпочитаю. Извините…
Уходит и садится за маленький стол, рядом с Линой.
Лина – А ты что Попов, не с новобрачными за столом сидишь?
Сергей – Так мне удобнее.
Лина, будь другом, принеси с того стола коньяк, а нашу водку взамен поставь. Будем пить приличную выпивку, а музыку пусть другие крутят. Я её принёс, а они пусть крутят, что им нравится…
Лина встаёт и приносит коньяк.
Сергей постепенно веселеет – У советских собственная гордость.
(Наливает себе и Лине) - Им видите ли марш Мендельсона подавай. А где я его возьму, если все кругом вдруг захотели женится? (Поднимает рюмку чокается с Линой и выпивает).
Сергей – Мне Мендельсон иногда противен. Слишком он оптимист. К тому же романтик… А романтики, с их прославлением красоты, рано или поздно к жуткому суперменству скатываются…
А там уже и до газовых камер недалеко. Но скрипичный концерт Мендельсона, если раз в два года, ещё ничего. А так, это какой-то разбавленный Чайковский. (Вдруг громко смеётся)
Лина – Ты чего Попов?
Сергей – Получился невольный каламбур в армейском стиле – Разбавленный Чайковский…
(Потом вдруг помрачнев) - Мне сегодня, что - то совсем плохо. Эта дурацкая свадьба, этот бедный Симон, который от волнения чуть в обморок не упал, когда, в зале бракосочетаний музыка заиграла. Я ведь рядом стоял. Таня, конечно очаровательна. Но её и его родители…
Лина – Ты Попов не переживай. Всё перемелется… А если не попробовать, то и знать не будешь - что хорошо, а что плохо…
Вот я была в Юрку влюблена в восемнадцать лет, думала, что он гений, а он оказался просто маменькиным сынком и во мне утешения и защиты от жизни искал…
Сергей – Это ты зря. Он мужик хороший. А то, что его мамка сломала, так это его беда, не вина. Я помню, как она мне один раз в шестнадцать лет сказала – Ты нам не ровня. Я тогда стал ёрничать и говорить, что мой старший брат техникум закончил…
Конечно, тебе с нею было наверное нелегко. Вы же у неё жили. (Наливает коньяк.) Декламирует - «Камин затоплю, стану пить; Хорошо бы собаку купить!»
Сергей – Да и вообще, я ничего. Я ведь помню, что говорил учитель Лао: «Действие не устраняет незнания, так как не противоречит ему». В начале жизни, мы как корабли, которые только что из гавани вышли в открытое море. Перед нами все направления открыты… А нас влечёт туда, где ещё для наших родителей грабли были положены…
И вместо того, чтобы посидеть подумать … мы жениться торопимся.
Лина – Какие грабли, Поляков? Ты что бредишь?
Сергей выпивает ещё рюмку – Ну это те грабли, на которые ещё наши родители в молодости наступили и по лбу получили… Мы ведь очинно своих родителей напоминаем…
Лина смеётся – Ах вот ты о чём…
С большого стола доносится крики: - Горько! Горько!.. (Молодые целуются…)
Сергей. – Ты знаешь Лина древнюю китайскую притчу, про супер коня?
Лина – Нет. Расскажи…
Сергей выпивает очередную рюмку – Бормочет - Им всё равно что пить, а я коньяк люблю - всё справедливо…
Сергей - Так вот. В Поднебесной, императорский конюх уходил на пенсию. Он нашёл и представил себе замену, императору. А тому захотелось вскоре другого парадного коня. Вызывает император нового конюха и говорит – Отыщи мне в моих бесчисленных табунах самого красивого и самого быстрого вороного жеребца и представь мне…
Конюх ушёл и через некоторое время приводит кобылу да ещё и пегую. Император как увидел так от гнева затрясся. Говорит - казню неуча. А потом вызывает бывшего конюха и говорит: - Ты кого мне подсунул, - так мол и так… - Старый конюх побежал смотреть кобылку, а потом прибегает и кричит.
- Император! Я знал, что мой преемник знаток лошадей, но здесь, он показал, что провидит сквозь время и внешние формы. Это действительно лучшая лошадь в Поднебесной…
Лина смеётся – Ну и к чему этот рассказ?
Сергей мрачно – Это я по поводу свадебного марша.
Лина – Думаю, что древние китайцы мало что смыслили в маршах.
Сергей – Они давно знали разницу во всём. Они задолго до притч Соломоновых сказали: «Всё суета сует и томление духа.» И ещё они говорили: «Нужно осуществлять не деяние, соблюдать спокойствие и вкушать безвкусное. Великое состоит из малого, а многое из немногого. Поэтому, совершенномудрый начинает не с великого, тем самым совершая великое».
Их горделивый эстетизм доходил до того, что они говорили – «Знающий молчит, говорящий не знает…» И это были не просто слова, а руководство к действию. У них было главное правило. Живи тихонечко и делай вид, что ты такой же как все. Им принадлежат слова: «Подлинно великие люди проживают жизнь незаметно…»
Невеста Симона, Таня пробегая мимо, обнимает Сергея. - Серёжа! Я так счастлива сегодня!.. (Гладит его по плечу и убегает…)
Сергей – Лина, я на минуту, выйду подышать. Мне надо с коньяком сделать паузу.
(Выходит в прихожую. Вслед за ним выходит покачиваясь Ефимов.)
Ефимов – Как тебе невеста, Попов? Хороша, не правда ли… Я видел, как она тебя оглаживала. Ты и её хочешь оприходовать?
Сергей собирался уходить в зал, но вдруг остановился - Что ты сказал?! Ты не забыл, что я свидетель жениха?
Ефимов – Ну и что? Разве это впервые для тебя?
Сергей – Ты Ефимов отнюдь не моя спящая совесть, и потому, проглоти язык, иначе…
Ефимов становится в стойку: - Что иначе?
Сергей молниеносно бьёт его снизу в живот, а потом правым крюком в подбородок. Ефимов падает, а Сергей входит в зал, видит Афродитова и говорит – Пойди, подними Ефимова. Он сегодня видимо нездоров и потому, упал в прихожей…
Афродитов выбегает и поднимает Ефимова. Тот приходит в себя…
Ефимов – Ну, погоди Попов…
Афродитов, отряхивает его, приносит ему куртку и говорит. – Витя, ты иди домой. Попов и убить может. Он почему - то сегодня не в духе…
Ефимов уходит пошатываясь, бормоча – Ну погоди герой… Сочтёмся как-нибудь…
В зале Афродитов обращаясь к Сергею: - За что ты его?
Сергей криво и зло улыбаясь. – Каждый человек должен соблюдать правила приличия. В доме повешенного не говорят о верёвке. В доме, где идёт свадьба, не говорят плохо о невесте… Я понимаю, что он твой друг. Извини меня. Но он в следующий раз будет вежливее. Кто - то ведь должен его этому научить…
Сергей возвращается к столу садится и налив коньяк выпивает…
Сергей. – Я ухожу, Лина. Ты со мной?
Лина с вызовом – Если ты меня до дома проводишь?
Сергей – Как скажешь? (Встают)
Лина – Надо ведь с женихом и с невестой проститься?!
Сергей – Не обязательно. Мы сегодня уйдём по-английски, не прощаясь. Мне почему то здесь всё разонравилось…
Уже на выходе Лина. - Моя мать сегодня забрала Настю и уехала к подруге, так что я одна.
Сергей – Вот и замечательно. Мы у тебя вечер и продолжим… (Уходят)
Свет гаснет. Занавес.

Квартира Полякова. Сергей сидит за столом и читает книжку…
Стук в дверь. Сергей – Входите, не заперто!
Входит Лопатин… Взволнован… - Я хочу с тобой поговорить!..
Сергей – Ну раздевайся. И проходи на кухню. Я как раз ужинал с вином…
Лопатин волнуется, берёт бутылку и из горлышка выпивает. Сергей смотрит на него вопросительно…
Лопатин – Ты знаешь… Я выгнал Галю из дома…
Сергей молчит…
Лопатин – Она плачет, кается. Говорит, что с ума сошла, от скуки жизни…
Я приехал с охоты, а её дома нет. Она где - то там ночевала. Дочку тёще отвезла, а сама поехала к знакомой. Там какие-то мужики были. (Лопатин ещё раз прикладывается к бутылке…)
– Она говорит, что с тебя всё началось…
Сергей встаёт и ходит по комнате, потирает ладони – Она вчера ко мне приходила и много плакала. И… Я всё знаю. Она хотела, чтобы я тебе всё рассказал. Но я сказал ей, что она на себя наговаривает. Что между нами ничего не было…
То же говорю и тебе…
Лопатин – Но она всё мне рассказала и ты у неё был первым, а потом всё пошло!
(Волнуется, ходит по кухне.) – Я тебя прошу! Расскажи, как всё было. Мне надо решить, что дальше с ней делать…
Сергей смотрит на него – Успокойся. Я её не соблазнял. Она от скуки, уже на себя наговаривает.
Лопатин плачет, вытирая глаза – Ну я прошу тебя, скажи мне правду?
Сергей - Извини… Но мне нечего тебе сказать…
Лопатин не прощаясь выходит. Дверь хлопает…
Сергей стоит и говорит сам с собой. - Черт! Какая гнусность! Она ведь говорила, что любит меня. И только потому я…
А потом, ей выходит мало стало и она нашла ещё… «любимых».
Какая грязь! Я ведь не спрашивал её, как она ко мне относится. Она сама твердила мне о своей любви. И ведь она со слезами восторга это говорила…
И я попался на комплименты, как школьник…
Бьёт кулаком по стене. – Я никого не обманываю и никому не говорю о любви. И видит бог, я всегда старался всё переводить в плоскость дружбы. Я не могу позволить себе спать с женщиной, если она не любит меня…
О гнусность! Как я теперь буду верить всем остальным? Я никому не говорил, что люблю! Чёрт! Надо выпить. Иначе…
Уходит на кухню…
Стук в двери. Входит Репин. – Привет Серж. Как там в лесах дела?
Сергей отвечает, немного помолчав и справляясь с собой - Вчера вернулся. Две ночи в зимовье на Курме ночевал. Ты не представляешь, какая там красота и чистота. Звёзды ночью, на небе, как серебряная пыль. И никого вокруг. Никто не болтает чепухи и не врёт…
Репин – Ты так о лесе рассказываешь, что мне иногда сны о тайге снятся. Возьми как-нибудь и меня с собой…
Сергей - Как только будешь готов, скажи.
Репин – Я сейчас дописываю пьесу. Вот закончу и тогда свободен. Смешная получается. Как-нибудь дам почитать.
Сергей – О чём пьеса - то…
Рейкин – Да о боксёре, которому жена изменяет.
Сергей – По поводу измен, мне что - то не очень. Я вот хочу встретить пьесу, где нет не только измен, но нет и любовной интриги. Вот это должна быть вещь…
Просто человек, и просто жизнь. Без всякого любовного сиропа.
Репин – Ну, для большинства это наверное будет совсем неинтересно.
Ну я ухожу… Вижу, ты сегодня не в настроении… Жду леса…
Сергей идёт на кухню. Наливает вина, и выпивает. Стук в дверь. Сергей бормочет.
– Похоже на приёмный день в редакции толстого журнала…
- Входите!.
Входит Лина…
Лина - Репина встретила, говорит пьесу пишет. О любви и измене…
Сергей – Мне кажется - это такая пошлость. Большинство людей говорит о любви, как о бесплатной путёвке в санаторий. А ведь это глупо…
Настоящая любовь – это боль и тоска по утраченной свободе…
А в реальности, - заученный порядок слов и действий, и всегда завершается постелью…
Глупо!
Лина – Ах, как я тебя понимаю!
Сергей продолжает не замечая её реплики - Если это любовь - тогда что же есть равнодушие? Но не для этого же человек рождён!
(Ходит по комнате) Как хочется вернуться в юность… Ты наверное думаешь, что я ловелас, но ведь я был влюбчив и всю юность почти, был влюблён в кого-нибудь и часто -заочно…
Помню девушку, с которой так и не познакомился… Страшно стеснялся...
Я тогда уже работал где - то в дальней командировке…
Для меня видеть её, было радостью, неважно с кем там она была. Для меня другие не существовали. Я увидел её и влюбился и потом по вечерам ходил и смотрел на её окна. И у меня никаких мыслей не было, как бы её в постель затащить. Я боялся её этим обидеть…
Я её сейчас вижу иногда… Усталая женщина: хозяйство, муж, ребёнок. И выходит, что не она была главная причина, а что - то внутри меня было…
То, что хотело любить другого человека, другую личность. Думаю нечто подобное чувство испытывал Адам, пока Бог ему не создал Еву…
Лина – Ну ты, Поляков, что-то расклеился. Это пройдёт. Я знаю про Галю… Она ведь моя подружка. Она конечно насвинячила и себе и другим…
Сергей – Нет, не пройдёт. Просто я жил, жил… И вдруг словно остановился на месте и огляделся. -Где я? Что со мной происходит? Неужели теперь всегда будет так?
Лина гладит его по голове, по плечам. – Ты знаешь Сергей, я давно хотела тебе сказать… Но думаю, ты такой гордый. Неправильно поймёшь…
Лина начинает плакать и вытирать слёзы ладонью. – Я ведь тебя люблю и уже давно…
Сергей молчит. Берёт платок и вытирает ей слёзы.
Лина - Я ведь в начале думала, что это пройдёт. Думала, что когда мы с тобой переспим, то это пройдёт, что я не буду так тосковать…С женщинами так бывает. (Достаёт сигарету и закуривает, ломая спички)
- А всё получилось наоборот. Я ведь сейчас если день тебя не увижу, то начинаю сильно скучать…
Я о тебе всё время думаю: где ты, что делаешь. С кем ты. И, я ведь тебя не ревную…
Иногда мне кажется, что я какая - то букашка перед тобой, перед твоей хорошо скрываемой тоской. А иногда мне жалко тебя до слёз…
Ведь женщины к тебе, как мотыльки летят, и каждая думает: - Нет, я не обожгусь! Я не такая! (Лина смеётся сквозь слёзы и вытирает глаза тыльной стороной ладони).
Лина – Вот и я так думала. Мне сейчас и плохо и хорошо. На работе, вокруг меня иногда рой поклонников, один большой начальник в любви признаётся и замуж зовёт. Обеспеченный такой и перспективный: машина, квартира, дача…
А я не могу ни о ком думать кроме тебя…
Как тебя вспомню, так плакать хочется. Воображаю, как ты стоишь, волосы на голове рукой ерошишь и молчишь…
И смотришь внимательно и снова молчишь…
(Затягивается, выпускает дым и выбрасывает сигарету).
- У меня сердце начинает болеть, когда ты несколько дней не приходишь…
Я места себе не нахожу. Я и не знала, что любовь такая мучительная бывает…
(Снова плачет) – Я ведь думала, что сильнее, чем свою дочку Настю, больше никого не смогу любить. (Подходит к умывальнику и ополаскивает лицо…)
- Я ведь от тебя уже аборт сделала, и шла домой чуть живая…
- А Настя дома одна сидела…
Я шла морщась от боли и только о тебе и думала.Думала, что если ты захочешь, то я всё брошу – мать, Настю. – и за тобой пойду. Только бы быть с тобою рядом…
Я не знаю, зачем я это тебе говорю…
Сергей молчит и вытирает ей слёзы платком…
Лина – Мне, почему то, тебя так жалко. Ты ведь один…
Лялька, Ирка, - это всё другие. Я вижу – ты улыбаешься, а тебе ведь невесело… Вокруг тебя женщины, как бабочки вокруг огня. А ты как костёр, только холодный – всем виден, всем светишь…
Думаю, может потому и липнут к тебе, что ты недоступен. А что у тебя в голове никто не знает. Книжки? Лао – Дзе?
Лина начинает плакать навзрыд…
Сергей молча подаёт стакан воды…
Немного успокоившись Лина продолжает – Я ведь дурочка помню, как первый раз тебя увидела. Думала ничего особенного. Мы тогда ещё с Юркой жили.
Он тогда повторял - Попов, Попов! А я увидела и подумала – ничего тут нет. Парень здоровый, улыбается. (Вытирает слёзы ладонью, хлюпает носом)
Лина – Я потом поняла, что ты опасный человек, когда увидела, как вокруг тебя и Лялька и Галя, и Ирка вьются и мне захотелось узнать…
(Она засмеялась сквозь слёзы) – Тут-то и попалась пташка…
Когда раньше мне говорили с широко открытыми глазами – Он такой, такой!!! - я ведь не верила…
Думала: «Видали мы таких! А сейчас когда ты рядом, я счастлива, как в детстве, в Новый Год. А когда тебя нет, то я несчастна, как приговорённая к смерти…
Лина берёт руку Сергея и страстно целует её – Ты мне веришь!?
Сергей молчит, и второй рукой гладит её по голове.
Сергей. - Я конечно верю тебе. Но я не знаю почему это мне…За что?
Лина – И я хочу, чтобы ты знал ещё, что меня любит Афродитов. Он говорит, что хотел бы женится на мне…
Сергей – А вот это может быть мне бы и знать не надо было. Но спасибо, что сказала. Я ведь, стараюсь, не вставать между моими друзьями и их жёнами или их девушками. Немножко жаль, что мир так тесен…
Лина со смехом сквозь слёзы – Надеюсь ты Попов не ревнивый?
Сергей – Нет… Пока нет… Я тебе чайку налью.
Лина успокоившись, пьёт чай и спрашивает Сергея – Я, что то Ляльки давно подле тебя не вижу?
Сергей – Я думаю, что она больше не придёт. Я решил, что незачем ей голову забивать ерундой, и сказал, что не люблю её.
Лина – И что же она…
Сергей – Она поплакала, как водится. Да всё в порядке. Она от меня уже почти отвыкла. И потом, она в университете сейчас работает и там много молодых аспирантов…
Я буду только рад, если она найдёт себе кого-нибудь подходящего. Она всё таки хорошая девушка. Кому - то счастье принесёт. Она ведь домовитая…
Лина – Я вижу, что ты какой - то грустный сегодня. У тебя на душе какой – то мрак скопился. Я ведь чувствую…
Сергей – Ну, я совсем не такой романтический юноша, каким иногда могу показаться. Мрак – это сильно сказано.
Лина – И всё – таки…
Сергей – Я действительно не доволен временем, в котором родился и живу.
Кругом, какое – то ленивое неверие в идеалы братской жизни, автоматическое поклонение инстинкту жизни…
Одна моя «романтическая» знакомая, назвала себя материалисткой, и вдруг объяснила этим, необходимость зарабатывания денег.
Меня её откровенная буржуазность поразила. А она ведь с виду красивая и добрая. Пока…
Лина – Интересно, кто это?
Сергей – Ты её не знаешь. Она родственница моего друга. Учится в университете, на филфаке. Я, в разговоре упомянул Фолкнера, а она говорит – дай фамилию запишу.
А ведь отличница была в школе и в университете одна из первых. Наверняка со временем станет кандидатом наук… И таких кругом – легион…
Лина – Ну, не всем же таким как ты быть, Попов…
Сергей – Тут другое. Многие принимают хорошую память за ум. В этом беда. Я всегда вспоминаю христианский афоризм: «Много знающих – мало понимающих».
Кажется, в этом причина упрощения жизни. А для меня жизнь – это длящаяся трагедия с пессимистическим финалом…
(Наливает вина и выпивает. Потом встаёт и говорит, шагая из угла в угол)
- Многие вокруг говорят о любви, а я вижу, что любить - то способны только женщины, да и то две – три из ста…
Остальные, говоря «я люблю тебя» подразумевают, банальную истину – «я люблю себя». По мне, так привычка к близкому человеку – сильнее любви. Сколько вокруг преданных, верных мужей и их, потаскушек – жён. И наоборот…
Здесь наверное даже не биология, а зоология сказывается…
Лина – Ах, вот ты какой!
Сергей - И ты Лина, должна быть со мною искренней. Мне эти любовные зоологические жесты опротивели! Кокетство, любовная игра…
Лина – А я и не скрываю, что тебя люблю. Ты для меня как солнце для цветка. Куда ты идёшь, туда и я поворачиваюсь…
Сергей гладит Лину по голове – Ты извини, что я на тебя свои проблемы «вывалил». Но ты спросила – я ответил. Будешь ещё чаю?
Лина – Нет, спасибо, я пошла домой. Настя чего-то приболела. Просила меня побыть с нею…
Сергей – Передай ей, что я для неё новую куклу имею…
Лина – Точно, что ли, Попов?
Сергей - Ты же знаешь. Детские подарки – это дело серьёзное. Скажи, что завтра приду и подарю. Главное, чтобы выздоровела…
Лина - Ну я пошла… Не провожай меня. (Целует его и уходит.)
Сергей ложится на диван – Сегодня был трудный день…
Занавес…

День. Квартира Попова. Застолье. Репин, Афродитов, Сергей. Афродитов отводит Сергея в сторону.
Афродитов. - Ты знаешь, что я взял дипломную работу, по Великой Американской депрессии…
Сергей – Знаю и одобряю. Думаю на сегодня это очень актуально. Думаю, что Россия стоит на пороге такого же кризиса. И уж слишком много людей вокруг чуждых добру.
Утверждать, что социализм отличается от капитализма, отсутствием кризисов, просто вздор.
Репин – Я тоже чувствую -что-то надвигается. Жизнь превращается в балаган. Лозунги, вместо реальной работы. Над домами торчит аршинными буквами «Народ и партия едины», а я ведь знаю, что этот самый народ пьёт водку и говорит: «Они делают вид, что нам платят, а мы - что работаем».
Афродитов – Я вот об этом и написал…
Ну, конечно полит корректно, как сегодня говорят.
… Я иногда думаю, что может быть я ошибаюсь. Но мой однокурсник, Игорёк, работал летом в горкоме и порассказал мне…
Говорит, что они после городских комсомольских конференций, устраивают такую гульбу – с водочкой осетриной и икоркой.
И «Старший Брат» из горкома партии, подключается. Там, секретарям всем уже под пятьдесят и они очинно любят с молоденькими комсомолочками время проводить.
Сергей – Вот же фарисеи – лицемеры! Простой народ в очередях давится за «мясными костями» и масло по талонам получают, а эти жулики…
На днях я видел страшную картину: молодой русский мужик, рано утром – дело было часов в шесть, лезет через забор во двор магазина…
Афродитов – Он что решил магазин ограбить?
Сергей – Если бы так. Я бы его сразу зауважал. Но он лез туда, чтобы очередь за
говяжьими костями занять! Но и их, сегодня по талонам продают.
А люди с ночи очередь занимают.
И тут я подумал – «Эта власть долго не продержится». И мне кажется дело тут не в глупости парт номенклатуры. Главная причина, на мой взгляд, в том, что «мурло мещанина» сегодня протиснулось в первый ряд бытия.
И это «мурло» замаскировалось потрёпанными лозунгами и наряжено в красный кафтан…
(Выпивает вино) – Но, винить одних функционеров – это всё равно, что обвинять зиму в том, что на дорогах появилась гололедица и машины скользя начинают биться одна о другую…
Тут основная причина удачной «поездки», в личном умении, в личной ответственности…
А зимы были и будут…
Просто люди постепенно стали больше думать о личной выгоде, вместо выгоды общей, общественной. А это – всегда в ущерб другим. Кто сегодня может положить жизнь «за други своя»? Высокие цели незаметно испарились, а вместо…
Продуктовые наборы в спец распределителях убили идеи свободы и братства… Увы, так всегда бывает. Так было и во времена Цезарей и Брутов…
Афродитов смеётся – Лозунги сегодня действительно немного поистёрлись... Только, когда я увижу партийных чиновников вместе с этими мужиками в магазинской очереди, я поверю, что "«народ и партия едины"».
Сергей – У этой власти нет будущего. Они обменяли героическое наследие отцов на свои спец распределители…
Я в делах такой власти не участвую…
Репин – Ты Серж, потише. Времена наступают непонятные…
Но у меня тоже есть знакомый, у которого жена комсомольский секретарь в обкоме. Так он с ней алкоголиком скоро станет. Она с работы, чуть ли не каждый день под шафе приходит и выпивку приносит, которую там уже не могут допить…
Афродитов – Вот, вот! Я и написал, немного о Соединённых штатах, в 1929 году, и немного о нашей стране уже в наше время. И пока материалы копал, то выяснил, что Рузвельт, когда страну спасал, то схватился с американскими олигархами, с разными там Дюпонами и Рокфеллерами. Они ведь хотели тогда к своим деньгам ещё и власть приобрести, прикупить так сказать, воспользовавшись безработицей…
Сергей – А когда защита? Я хочу пойти послушать. Дело твоё нужное и даже необходимое сегодня…
Афродитов – А ты знаешь, мой научный руководитель, как то странно себя ведёт. Всё тянет, всё откладывает, всё с оппонентами советуется.
Сергей – Да… Неладны дела в Датском королевстве. Всё кругом как-то незаметно начинает разваливаться!
Я был в Питере недавно. Так этот, некогда красивый город, стал немного похож на старика с «выбитыми» зубами…
Там уже давно реставрацию надо делать. Стоят дома вдоль улицы, закопчённые, грязные, а кое - где уже снесли здание и какими-то тряпками пролёты завесили. Страшновато становится…
Будто декорации к пьесе о проигранной войне…
Репин – А ведь это и в университете заметно. Ректор, такой солидный, с седенькими височками, завёл себе любовницу, секретаршу, а она забеременела…
Сергей – Я его недавно видел, у своего декана. Он мне здороваясь, «два пальца» подал и не посмотрел на меня. Я для него никто…
Я ещё тогда подумал, что он со своим высокомерием и тупостью, где-нибудь обязательно споткнётся… Даосы говорят, что чванство с глупостью рука об руку ходят…
Репин – Симон, до свадьбы с Таней, чудил. Он тогда, у замдекана, жёнку отбил…
Пока тот был где-то в Смоленске, на конференции, он у его жены ночевал. Вечером подойдёт к дому, свистнет, она ему окошко откроет и он, как Ромео, через окно и в дом. Никто не видит, никто не знает…
Ему и вправду тогда, негде ночевать было… Я бы его у себя поселил, но у меня уже живёт квартирант…
Сергей – Ничего, Симон думаю скоро остепенится. В него Таня по-настоящему влюблена…
А ей, родители квартиру на свадьбу купили…
Может быть, скоро на новоселье будем гулять. Поэтому, уже после их свадьбы, ещё раз предлагаю выпить за Симона и Таню. Может быть скоро он владельцем двухкомнатной квартиры станет…
Но мне чтой-то этот вариант очинна не нравится. Так начинать супружескую жизнь опасно. Невольно можешь оказаться в неоплатном долгу…
Чокаются выпивают. Попов ставит на проигрыватель пластинку, соло трубы с симфоническим оркестром.
Сергей – Послушайте, как труба выпевает. Это же надо так владеть инструментом…
Все сидят и слушают… Свет медленно гаснет. Занавес…

Вечеринка в квартире Тани. Все знакомые нам герои тут… Танцуют.
Сергей сидит и пьёт вино. Лина танцует с Афродитовым.
Репин подходит к Сергею. – А ты чего Серёга не танцуешь?
Попов мрачно – Похоже я своё оттанцевал. Как говорил учитель Лао – есть время танцевать, а есть время пожинать плоды.
(Смеётся) Почему-то, я всё больше становлюсь мизантропом. Все говорят, что я счастливчик, а мне кажется, что у меня кризис среднего возраста начинается.
Я начал понимать героя пьесы Толстого – «Живой труп», Федю Протасова. Он как бы сам себе не верит, что можно быть счастливым всю жизнь.
Конечно это всё толстовские идеи, но всё-таки…
Попов некоторое время молчит и выпивает вино…
Репин – ты что – то Серёга сильно заскучал. На тебя это не похоже…
Сергей – Надеюсь, что это временно. Перечитывал тут в очередной раз «Исповедь» Толстого. Он там говорит, что было время, когда он от себя шнурки и ремни на ночь прятал, чтобы во время нервной бессонницы не повеситься… Нечто похожее и у меня.
Смысл жизни понемногу уходит и остаётся одна бессмысленная суета…
Часто вспоминаю одного паренька, Сашку Грошева. Так он застрелился в семнадцать лет и никто не узнал почему он это сделал…
Меня, этот вопрос сильно последнее время интересует…
Говорит через длинную паузу – Извини меня Репин. Я это должен сам перевернуть…
У всех, всегда, есть на душе что –то невесёлое, но многие улыбаются или даже смеются…
А я не могу врать. Мне кажется, что это вовсе незачем делать…
Подходит оживлённая Лина. – А ты чего не танцуешь? Такая музыка классная!
Сергей – Я ухожу… Ты со мной или…
Лина – Попов, ну давай останемся ещё ненадолго. Мы ведь недавно пришли…
Сергей – Ты можешь остаться, а я ухожу… (Встаёт)
Лина – Ну какой же ты упрямый… Подожди меня. Я только оденусь…
Афродитов подходит и говорит огорчённо – А ты Лина уже уходишь?
Лина – Вот Попов сегодня не в духе…
Сергей – Я ведь говорил, что ты можешь остаться… (Уходит. Лина идёт за ним с видимой неохотой).
Двор перед домом Афродитова. Фонарь. Аптека напротив…
Лина догоняет Попова. – Ну подожди… Какой же ты всё-таки дурак. Ты ведь меня к Афродитову ревнуешь!
Сергей резко поворачивается – Что ты сказала?! Повтори!
Лина – Я говорю, что ты дурачок, наверное меня…
(Попов коротко бьёт её правойладошкой по щеке) – Повтори ещё раз!
Лина – Я говорю, что ты дурак … (Попов так же резко бьёт её левой ладонью по правой щеке).
Попов, холодным голосом - Повтори ещё!
Лина начинает плакать – Дурак! (Попов вновь бьёт по левой щеке)
Попов – Повтори!
Лина плачет и молчит…
Попов прячет руки в карманы – В следующий раз, ты будешь думать, когда начнёшь говорить плохие слова…
Он резко поворачивается и уходит. Лина плачет и кричит – Попов вернись! Прошу тебя!?
Попов не оглядываясь уходит и плачущая Лина остаётся одна…

(Занавес)

Квартира Лины. Она осматривает свои опухшие глаза и щёки в зеркало…
Стук в двери. Лина бегом подскакивает к дверям и открывает. Входит Попов… Какое-то время смотрит на её опухшее лицо.
Потом произносит – Ты меня прости. Я не знаю, как это получилось! Нам больше не надо встречаться… Я словно белены объелся… Ты можешь меня ненавидеть, но…
Лина – Я эти два дня как сумасшедшая. Я вчера на работу не ходила. Всё ждала, когда ты придёшь. Я ещё раз поняла, что ты можешь делать со мной, что ты захочешь!
(Плачет и вытирает слёзы прямо руками).
- Я сегодня всю ночь не спала и всё думала о тебе…
Прости меня. Я привыкла со всеми болтать, что мне угодно...
Но я без тебя жить не могу!..
Если ты уйдёшь навсегда, я просто повешусь! Мне без тебя жизни нет!
Попов – Я ухожу. Но, я подумаю о том, что ты сейчас сказала. И я приду. Но только не сейчас!
(Поворачивается и уходит)
Лина стоит и закрыв лицо руками плачет навзрыд…

Занавес!

Конец второго акта…

Третий акт…
Проходит несколько лет…
Квартира Репина. В прихожей зеркало завешанное чёрным покрывалом. Входит Попов.
Навстречу Анка Репина – Плачет – Серёжа! Горе - то какое.Как увижу кого из наших друзей, не могу удержаться, хотя, казалось, за эти дни все слёзы выплакала…
Проходи… Там в гостиной столы накрываю поминальные. (Уходит. Входит Симон. Молча жмут друг другу руки).
Симон – Ну Репин, ну удивил! Раньше всех туда…
Я понимаю, все там будем, но так неожиданно…
Сергей – Я тоже не поверил… (входит Анка)
Сергей продолжает – Увидел записку на двери, читаю «Серёжа, Валера умер» – Думаю что за чепуха. Дней десять назад видел его в бане…
Анка – Он мне говорил, что вы в лес собираетесь, я и не беспокоилась. Думаю, раз с тобой – всё будет хорошо.
Сергей – Они без меня пошли на Соболиные озёра…
Симон – Анка расскажи наконец, как это случилось. Все знают, а я нет…
Анка - После леса, когда они с озёр пришли, он сына Ваську, сводил в больницу и сделал ему укол гаммаглобулина…
Потом через день, у себя из головы клеща вынул. Ты же знаешь какие у него волосы густые. Говорит – ничего, вон Попова, десятками каждую весну кусают, а он только здоровее становится…
Потом через неделю - другую, как то прихожу домой, а он лежит в постелипод одеялом и стонет. Я глянула, а его судороги корчат – весь выгибается. И уже сознание теряет!
Я вызвала скорую, увезли в реанимацию и через двое суток, он умер там. Говорят сердце остановилось… (Плачет)
Вы ребята уж сами тут… Я пойду, мне надо о поминках беспокоиться. (Уходит)
Сергей - Я вчера могилу копал ему на кладбище и всё думал, как судьба нас испытывает. Только у Репина жизнь стала налаживаться, казалось он удачу поймал. На семинар драматургов собирался ехать через полмесяца, в Среднюю Азию… (Пауза)
Пойдём Симон, помянем Репина, выпьем по рюмочке.
Симон – Да я не могу сегодня. Слово Тане дал, что бросаю пить. Вот уже три месяца не пью…
Сергей – Ну ладно, я один… Что - то горько мне.
Симон – Я пойду, с Анкой поговорю… (Уходит)
Сергей наливает рюмку. Подходит Ирка, несёт бутерброды.
– Анкаприслала, говорит надо ребятам чем-нибудь закусить…(Смотрит на руки Сергея) – Что это у тебя?
Сергей выпивает, а потом отвечает – Да вчера могилу копал. Ломом да лопатой кровавые мозоли набил. Земля – глина с камнями. А остальные мужики с полудня выпивать начали…
Так после этого, с них и работники никакие – сама знаешь…
Вот я и не вылезал, пока не докопал сколько надо. А сейчас смотрю на мозоли и понимаю – это чтобы долго помнить…
Наливает ещё рюмку. – Ну давай пока никого нет, я один за него… Мир праху его… (Ирка подвигает ему бутерброт)
Сергей продолжает – Он мужик был с характером. Один такой среди всех. Всё с судьбой боролся, и казалось начал побеждать… Ан нет - «подстерегла злодейка»…
- Одна надежда, что душа его жива…
Ирка – Что ты там бормочешь?
Сергей – Пока с кладбища все не приехали, я его душу помяну. Я ведь сегодня его из морга забирал…
Лежит в гробу, как огурчик. Весь в спортивном, борода вперёд торчит, лицо спокойное… Но я вижу вдруг, что это не он!
Ирка всполошившись – Как не он?!
Сергей – Нет, тело то его, а души в нём нет. Тело пустое, а душа должно быть уже летит « в звёзды врезываясь»…
И мне спокойно стало! Как там в евангелии «Не заботьтесь о теле, а душу сберегайте, ибо душа попадёт в небесные чертоги…»
Ирка – Ну ты Попов, как всегда умничаешь. Ты посмотри, Симон - то не пьёт… Ему же три месяца назад операцию сделали.
Сергей – Да что ты говоришь?! Я его с полгода не видел!
И он молчит. Гордый стал.
Ирка – Он ведь с Танькой ругаться из-за выпивки начал. Она его и выгнала. Он по друзьям ходил, где пустят, там и ночевал. Ляжет на полу на свой спальник и рядом горсть таблеток кладёт…
Представляешь – днём в Университете, директор издательства, а вечером голову негде преклонить!
Вот его и прихватило как - то вечером. Кровь горлом пошла!
Пока операцию делали, половину крови потерял и треть желудка вырезали. Только минералку сейчас и пьёт. С Танькой помирился. Сидит дома…
Но пока в больнице был, из университета мужики один за другим шли. У него же друзей сотни!
Сергей – Да, он отличный мужик. Мягок только. Но потому и отличный…
(Входят гости, рассаживаются…)
Симон – Наливает себе воды. – Ну что, по первой? Я теперь распорядителем буду, потому что сам только воду… (За столом разливают водку)
Симон – Я несколько слов скажу. Я Репина уже двадцать лет знаю. Всякое бывало. Помню в Одессу уехали без денег. Голодали там. Я, один раз в обморок упал…
Так он меня в больницу увёз и пока меня не «поправили», сидел рядом…
И сколько раз он меня выручал…
Пусть земля ему будет пухом. (Кто - то тянется чокаться. Сразу несколько голосов: «Не чокаются на поминках! Не чокаются!)
Все выпивают, закусывают…
Поэт Соколов, редактор молодёжной газеты, встаёт. Все затихают.
– Я его недавно узнал. Он принёс пьесу в нашу Молодёжку. Прочитали. Видим талантливый парень. Напечатали…
Я думаю теперь, чтобы память о нём сохранить, надо бы его пьесы издать. И я полагаю, что мы в редакции будем думать, как это сделать…
Надо, чтобы память о нём осталась. (Выпивает. Все выпивают тоже. Шум за столом усиливается.)
Сергей встаёт. Шум медленно смолкает – Я Репина давно знаю. Жизнь он прожил непростую. Всё у него было – и беды и радости. Только литературных успехов не было. И вот казалось пошло…
А тут и смерть… И я думаю - у него был характер. И потому, он всегда был самим собой. Иногда это нравилось, иногда нет, но в памяти хорошее победит плохое.
Сегодня, мы схоронили тело, но душа его уже там (Показывает вверх) И потому, пусть её там примут как подобает. А мы, если понадобится, будем в свидетелях на Страшном Суде…
Все молча выпивают. Одна из знакомых подходит и несёт Сергею варенье на ложке. Он отстраняется – Спасибо. Я этого не люблю. (Девушка отходит обиженная)
За столом шум. Кто - то пьёт, кто - то закусывает. Сергей выходит из за стола
Ирка. – Ты куда Попов?
Сергей – Я подышать хочу…
Ирка - Я с тобой.
Выходят на кухню.
Сергей – У меня из головы не идёт, как это возможно в нашей современной жизни. Жил человек, не достиг ещё зенита жизни…
Сходил в лес, какая – то букашка заразная укусила, и вдруг умер, исчез. И вместо – белое пятно, «чёрная дыра».
И я чувствую себя вовлечённым в этот «факт» неправдоподобной реальности. Ведь это я его в лес приглашал. И уверен, что если бы я пошёл с ним, ничего бы не случилось. И потом, ведь он на меня ссылался, когда не стал делать укол гаммаглобулина…
Тут определённо стечение обстоятельств, которое люди называют судьбой! (Сергей долго молчит).
- Ведь казалось, Репин, после десятилетия борьбы за самореализацию, наконец схватил удачу за хвост: Союз писателей, семинары, конференции, пьеса в газете. И тут катастрофа… И я каким-то боком замешан…
Ирка. - Ты не переживай Попов. Таковы уж твои свойства. Карма - как ты раньше говорил…
Кстати, ты знаешь, что Ефимов на Север уехал, охотником стал, как ты.
Сергей – Ну, ну. Мы разные…
Ирка – Да ты что Попов?! Он же – твоя копия. Ты просто не замечаешь, как ты на людей влияешь!
Я по себе помню. Сегодня такой день, когда всё можно говорить…
Я ведь в тебя была влюблена несколько лет. Я дня прожить не могла без того, чтобы тебя не увидеть… (Гладит Сергея по рукаву)
- А у мужиков другое. Они невольно поддаются твоему давлению.
Вот Ефимов… Он даже говорить стал как ты. И усмехается тоже, как ты. Не так добродушно, но внешне похоже.
Сергей смеётся – Не обижай меня Ира…
Ирка – Он сейчас где - то в тундре, охотничий участок взял и живёт там…
Сергей грустно вздыхает – Да… Были времена… Я сейчас сильно переменился…
Сартр – французский философ такой, говорил, что мы попадаем в рабство к тем, кто нас любит…
Ирка – И даже ты Попов?!
Сергей – Я нормальный человек… (Пауза)
Недавно приезжал Костриков, ты его помнишь. Я у него, как то, тоже был свидетелем на свадьбе. А до этого он меня, возил в общежитие, где, жили бывшие зэки, просил с ними разобраться. Сдаётся мне, что он из меня тоже, былинного героя вообразил…
Ирка. - Ну и как?
Сергей – Там обошлось без мордобоя. Он показал меня своим недругам, поговорили и всё обошлось…
Ирка – Ну, так что Костриков?
Сергей -Он, как приехал откуда - то из под Питера, сразу ко мне побежал. Лины дома не было, и я с маленькой Наташкой нянчился и стиркой занимался. Он посидел посмотрел на меня и ушёл с укоризной во взгляде. Он моей новой жизни не одобряет…
Ирка – Ну и я не одобряю, Попов. Лина ведь на всех твоих друзей, а тем более подруг, чуть не лает. Со мной не здоровается. Один раз даже из дома выгнала - так ревнует тебя ко всем…
Сергей вздыхая – У неё болезнь. Она меня ревностью замучила…
Ей кажется, что на меня все женщины бросаются. А я же не буду её уверять, что я хороший и верный. Что мне женщины только как люди нравятся… Стыдно…
- Она и подлость мне сотворит, только потому, что ревности не сможет перебороть…
Сергей вдруг улыбается. – Зато когда была беременна, то за руку меня держала, боялась отпустить на пять минут. Ну да ладно…
Ирка – А ты знаешь Попов? Я недавно Галю Лопатину видела. Так они ещё одного мальчика родили и Лопатин рад до небес…
Сергей вздыхает – Может так и надо Ира. Ведь мужики хорохорятся, пока им жёны, их место не укажут.
И только после этого начинают ценить и понимают, что без женщины жить не могут… (Выпивает ещё рюмку) Знал бы – сам ни за что не женился…
Но дело сделано. Теперь это факт биографии…
Как там буддисты говорят: «Лучше карма плохая, но своя, чем хорошая, но чужая».
Да ладно!Может кривая вывезет. Я же везучий! (Надолго замолчал. Ирка ждёт продолжения рассказа).
Конечно – что сделано, то сделано! (Грустно вздыхает)А ты бы Ириша пошла Анке помогла, за столом…
Ирка – Я тоже об этом подумала. (Уходит.)
Входит поэт Соколов. Закуривает. Заметив Полякова. - Мы с вами незнакомы… (Протягивает руку – Андрей…
(Сергей называет себя…)
Соколов. – Мне понравилось, как вы говорили о Репине. Он действительно был неоднозначный человек.
Сергей. – Уж это точно! Да и кто из нас прост?
Соколов – Симон мне говорил, что вы тоже пишете.
Сергей – Ну, не так уж и пишу. Я скорее стараюсь жить. Я действительно пописываю для ТВ, для молодёжной редакции… О интересных людях. А таких я вижу вокруг очень много.
Соколов - Вот и напишите о ком-нибудь в нашу газету…
Сергей – Боюсь вам не подойдёт.
Соколов – Это почему же? Для ТВ подойдёт, а для нас нет. Мы ведь вот так и Репина нашли.
Сергей – Думаю, что это он вас нашёл! И потом, я пишу на клочках, и стараюсь, чтобы редактор на ТВ, идею уловил. Спасибо, они пока вздыхают, но терпят и берут…
А дальше - это уже их дело. Я ни одной из десяти своих программ не видел.
А что касается Репина, то вы его поздно «нашли». Вот он умер от энцефалита, а это для вас, равнозначно смерти от молнии - случайность…
А для меня нет!
Вы пишете о СПИДе взахлёб – тема модная, а о энцефалите, от которого по двести человек за весну, здесь, в Сибири умирает, вы не пишите, потому, что СПИД для вас экзотика, а энцефалит – это обыденность. Умирали и будут умирать.
Соколов – Мы не можем оставаться в стороне от проблем мира!
Попов – Извините за резкость, но вы провинциальная газета, а проблемы мира, для вас как очки, для известной героини басни Крылова…
Ещё вы пишете с придыханием о «охранителях». По сути вы их рупор. Сохранение «национальных» памятников и «старины» – это ваш конёк! (Саркастически копирует экскурсовода) – В этом доме останавливался Чехов, проездом на Сахалин. Его надо сохранить для потомства…
А то что в этом доме живые люди существуют, дети растут, с печным отоплением и туалетами и помойками на улице – это охранителей не касается.
Соколов – Ну это вы зря. Мы ведь о культурном наследии заботимся.
Сергей – Вы бы лучше писали о том, как много талантливых, красивых людей, умирает так и не найдя себя или спиваются, комично и трагично подражая Хемингуэю…
Соколов – Пьянство – это бич России.
Сергей – Когда человек знает, зачем он живёт, что его руки и мозги нужны другим людям – он тогда не пьёт. Он живёт. У него времени на пьянство нет…
Когда простые люди, после Революции и Гражданской войны начали строить новый мир, они учили грамоту не по прописям.
Им это было непонятно и неинтересно: «Маша Любит кашу» – это глупо, считали они.
Кто её не любит кашу, если она есть? Но когда учителя давали им предложение: «Рабы не мы – мы не рабы» – то они писали это сознавая, что это о них сказано…
Они учились воевать и работать, и после войны, работали не покладая рук. А потом, снова воевали насмерть. Гитлер, до этого, завоевал Францию за два месяца, словно на танковых учениях. И союзники из-за Ла Манша не помогли…
А в Союзе он забуксовал, а потом и рухнул…
Значит было что - то в советских сердцах, что перебороло то, казавшееся непобедимым, в немецких сердцах
А сейчас, всё смешали в кучу: и культ личности и великие победы. Вот и топчемся на месте, вот и говорим о СПИДе, вместо того, чтобы энцефалит победить, и своих людей спасать…
(Соколов делает попытку прервать его)
Сергей однако продолжает - Мой друг, Афродитов, тоже скоро умрёт. У него рак. Последний год, в горзеленхозе работал. Деревца в скверах высаживал. А ведь он талантливый историк. Дипломную написал о Великой Депрессии в США… У нас к этому же идёт. А ему сказали - тема ваша не актуальна - при социализме экономических кризисов не бывает. Что верно, то верно. Только у нас то сейчас не социализм, а номенклатурное бюрократическое государство! Вот он от безысходности и заболел. Не водку же пить…
Соколов - Послушайте Попов. А вы опасный человек. Вам социализм не нравится. Но ведь партия объявила перестройку. Михаил Сергеевич, пытается страну и партию от наследия прошлого избавить…
Сергей - Как же, слышал...
Прорабы перестройки, социализм с человеческим лицом.А вместо лица, у этого социализма, «мурло мещанина» вылезает…
И потом, недавно ещё Горбачёв говорил о ускорении. Но никто не объяснял, что и как ускорять. А ведь кто-то за эту бессмысленную инициативу, пересел из кресла пониже - в кресло повыше.
Помните анекдот: «Я не знаю кто такая Хунта и кто такая Чили, но если Луиса Карвалана не освободят?!
Соколов – А вы язвительный человек…
Сергей – Вот поэтому-то, я и не пишу в вашу комсомольскую газету…
Соколов – Ну знаете…(уходит.)
Входит Ирка. – Что это Соколов выскочил отсюда как ошпаренный?
Сергей – Да так, поговорили…
Ирка – Ну и что ты такой мрачный снова? Все говорят, что будут помнить, Репина, напечатают пьесы… Красиво говорят.
Сергей – Выпили они вот и говорят. Даосы говорили – кто красиво говорит, тот мало делает. А ещё они говорили – вначале делай, а потом говори о сделанном, а не наоборот…
Ирка – Ну ты как всегда, Попов, очень недоверчив.
Сергей – Ира, ты должна понять, что мой скепсис - он на почве опыта произрастает. Ведь ты посмотри на них внимательно.
Ведь они не на поминках, а на празднике… На празднике живых!
Ирка – Ну и что? Они ведь сегодня уже плакали, а сейчас улыбаются.
И это нормально…
Сергей – Плакали то, они тоже о себе. Ведь Репина нет, а они живы…
И потом Репин ведь не был благостным. Он их периодически тревожил правдой о них самих.
Но так же, когда жизнь их припирала к стенке, он им помогал, но требовал взамен поддакивания, а иногда и ответной благодарности…
Поэтому они плакали. Но поэтому они и смеются…
За это я его и уважаю. Он умер, но не сломался!
Ирка – Ты Попов иногда очень непонятно говоришь.
Сергей – Прости голубчик. Я знаю, что надо быть добрее, а точнее наивнее. Но не могу. Ты же знаешь, - Познание умножает скорбь, От многия знания – многие печали! Так что прости меня, если можешь.
Давай тихонечко уйдём… Репин бы нас понял…
Ирка – Как скажешь, Попов… (Тихонько уходят. Из Гостиной доносится громкий шум разговоров…)

Занавес…

Квартира Попова. Вечер после поминок…
Входит Попов… Лина встречая его – Ну и где же ты был?
Сергей – Ты же знаешь. Сегодня Репина хоронили…
Лина – А почему ты один пошёл, без меня?
Сергей – А кто с детьми сидеть будет?
Лина – А мне уже надоело безвылазно дома сидеть…
Сергей – Ну, надо потерпеть немного… Я просто не мог не пойти…
Лина – А эта твоя подружка Ириша, наверное тоже там была? Я тебя знаю, Попов! Ты же без подружек жить не можешь!
Сергей – Ну ты это зря.
Лина – Что зря? Что зря? Эта выдра Ира, так вокруг тебя и вьётся…
Как - то приходила, даже сюда. Я её выгнала и сказала, чтобы она больше не появлялась в моём доме…
Сергей едва сдерживая раздражение – Лина! Я тебя прошу быть повежливей с моими друзьями.
Лина – Ну, знаешь! С меня тоже достаточно. Я ухожу гулять! (Одевается и собирается уходить…) - Настя и Малышка спят. Если Наташка проснётся, покорми её из бутылочки. Я приду поздно…
Сергей – Лина! Не делай ничего на вред другим людям. Ты об этом будешь потом очень жалеть!
Лина – Ну это уже моё дело! (Уходит)
Сергей ходит из угла в угол – Идиот! Сколько раз себе говорил - нельзя верить женским слезам…
Вот теперь и расхлёбывай! (Ломая спички, закуривает сигарету).
Нет! Так дальше не может продолжаться! Завтра же начинаю действовать. (Открывает шкаф, достает бутылку водки, наливает полстакана и выпивает. Потом садится и уже успокаиваясь говорит сам себе)
– С этим надо заканчивать. Я не могу себе позволить становится жертвой истерик! Это может зайти очень далеко…
Подходит к проигрывателю и ставит пластинку – «Мотеты» Брукнера. Звучит музыка, Сергей сидит и курит…
Свет постепенно гаснет.

Занавес.

Квартира Поповых. Утро через неделю…
Сергей собирает свой охотничий рюкзак…
Лина – Ты опять в тайгу?
Сергей – Да …
Лина – Мама говорит, что тебе лучше на работу нормальную устроится.
Сергей – Будем считать, что я маму послушался. Только на работу я устроился в отъезд. И вот скоро надо прощаться…
Лина – Что ты опять задумал, Попов?
Сергей – Я устроился на лавинную станцию, в институт сейсмологии…
Буду наблюдать за сходом лавин. И сегодня туда улетаю!
Лина – Сергей! (Плачет) Куда, туда?.. А как же мы?
Сергей – Я подумал и решил, что нам надо пожить отдельно. Ты стала ко мне относится совсем не так, как это было вначале.
И я подумал, что надо нам на время расстаться. Настя уже большая, и поможет тебе за Наташкой ухаживать. А я, будем считать, уезжаю на заработки.
Я буду получать на этой лавинной станции приличные деньги, и буду тебе их отправлять…
Самому мне мало нужно. Поэтому, решится финансовая проблема. (Пауза)
- А проблему наших отношений сама жизнь разрешит…
Думаю, что так будет честнее, да и для детей лучше. Настя будет знать, что отчим в командировке, а Наташке, сейчас ещё всё равно - лишь бы мамка была рядом…
Лина плачет. - Ты меня прости, с моей глупой ревностью, но я без тебя не смогу жить…
Сергей – Ты сейчас знаешь, для кого тебе жить, а мне надо немного отойти от суеты, в которую мы погружаемся, месяц за месяцем, год за годом…
И потом, я буду приезжать…
Думаю, что так будет лучше для нас обоих. На время надо расстаться, чтобы вспомнить начало нашей совместной жизни!
Лина плачет – Серёжа прости меня… Я люблю тебя по-прежнему…
Сергей – Сейчас, я уже ничего не могу изменить. После смерти Репина, я как - то по новому взглянул на мою и твою жизнь.
Я понял, что смерть приходит неожиданно, и застаёт нас на полпути. Свой жизненный ресурс, здесь, я уже выработал. Надо побыть одному, и подумать, как жить дальше…
Да и для вас, будет лучше, если я буду хоть и далеко, но жив.
Лина – Ну, ты, хотя бы дождался Насти. Она скоро из школы придёт…
Сергей - Скажешь ей, что я уехал в командировку и скоро вернусь. И потом, это ведь не смерть, когда человека уже нет совсем. Я ведь жив. (Усмехается)
Или кажется, что жив… Прощай!
Целует Лину, одевает рюкзак и выходит…
Лина стоит посреди комнаты, вытирает слёзы – Я так и знала… Его даже детьми не удержать… Бедный Попов!!!

Свет гаснет и занавес опускается…


КО Н Е Ц





Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal