О счастье и несчастье. Рассказ русского человека.

"...Потому уклоняюсь я теперь от счастья моего и предаю себя всем несчастьям - чтобы испытать и познать себя в последний раз... Фридрих Ницше.


Концерт в соборе Святого Павла…

…Была середина лета. Отгремели и ушли в прошлое весенние грозы, отцвела сирень, начались летние жары,..
В Лондоне установилась летняя погода, какой она бывает в начале июля: днём градусов около двадцати и можно ходить в футболке, а вечером и ночью свежий ветерок, под которым и в куртке бывает не жарко.
Мой знакомый англичанин Дэвид, работающий в Сити, в Гилдхолле, пригласил меня в Сент–Полсе, (так говорят англичане) на симфонический концерт оркестра из немецкого города Галле - они сыграют вторую симфонию Брукнера.
Этот знакомый - директор библиотеки в Сити, закончил в своё время факультет русской истории и философии университета Сассекса, говорит по-русски, но со мной общается по-английски – так ему проще. Библиотека его большая, и входит, как часть в административный орган управления Сити. Поэтому, ему часто приносят билеты на интересные выставки и концерты, проходящие в этом деловом центре Лондона…
Я же не упускаю возможности послушать классику и потому мы с женой часто бываем на симфонических концертах в Барбакан–центре, в Фестиваль–Холле и других концертных площадках.
Кстати, музыка Брукнера меня всегда привлекала своим религиозным направлением и я помню, как хотел озвучить один из моих неосуществлённых сценариев для документального фильма, в котором рассказывалось о развитии и ходе драматической истории человечества в двадцатом веке с его страшными войнами, революциями и контрреволюциями.
Сценарий несбывшегося фильма назывался «Предварительные итоги» и я хотел использовать фрагменты из «Мотетов» Брукнера…
С той поры я помнил Брукнера и его музыку…
Пришел я к собору, как мы и договорились, к половине восьмого из дома, который находится в пяти минутах ходьбы…
Моросил мелкий дождик и я на всякий случай прихватил зонтик – погода соответствовала и сезону, и Лондону.
Перед широкой высокой лестницей подле памятника королеве Анне окруженного решеткой, прохаживаясь, я осматривал скульптурную композицию, недавно вычищенный и реставрированный фасад собора, скользя равнодушным взглядом по лицам людей приглашённых как и я, на концерт. Приглашённые поднимались по просторной лестнице к большим дверям дверям собора, где стояли контролёры в униформе.
Фигурки людей на фоне каменной громады собора выглядели маленькими и потерянными…
Этот храм был возведён знаменитым английским архитектором сэром Кристофером Реном на месте старого, сгоревшего в знаменитом Лондонском пожаре в 1666 года, и служил местом коронации и национальных торжеств, олицетворяя силу и богатство империи. Громадный купол собора Святого Павла, виден в центральном Лондоне издалека и является, чуть ли не главной достопримечательностью английской столицы.
И снаружи и изнутри собор выглядит монументально и богато, хотя англиканская церковь которой принадлежит собор, далека от официоза и помпезности. Наверное, поэтому здесь днём – музей, а по вечерам и по праздникам проходят службы, на которые собираются окрестные прихожане, а время от времени проходят здесь концерты симфонической и хоровой музыки…
Громадные часы, в верхней части правой башни, показывали ровно половину восьмого, когда откуда-то сбоку появился Дэвид, увидел меня первым и приветствуя помахал рукой. Я пошел навстречу и мы, поздоровавшись, прошли, куда-то за угол, где были двери и лестница, ведущая в крипт – подвальный этаж собора.
Спустившись вниз, минуя швейцара в тёмной униформе, попали в большое помещение нависающее низкими сводами над бетонными полами.
Оказалось, что организаторы концерта, устроили фуршет для важных персон и Дэвид был среди приглашенных.
К нам тотчас приблизился вежливый официант с подносом, на котором стояли бокалы с белым и красным вином. Я взял бокал белого вина и отойдя в сторону, мы стали разговаривать.
Я задал Дэвиду непростой вопрос, который меня, чем больше я живу в Англии, тем больше интересует:
- В чём заключаются особенности английского национального характера?
Дэвид, отхлебнув вина, подумал, и ответил по-английски. Я передаю его слова в переводе:

- Английский характер складывался веками в стране, которая долгое время была самой сильной и богатой империей мира. Может быть поэтому англичане обладают некоторой самоуверенностью, порождающей узость взглядов на мир и на человека. В молодости я не любил англичан, мне нравилась Европа и конечно Россия, с её трудной историей и блестящей культурой…
Сегодня, - продолжал он, неспешно попивая вино, - я переменился и доволен, что я англичанин, что мои родители были англичанами. Мой отец, например, типичный капиталист и владел сетью мельниц в Йоркшире. Во времена Французской студенческой революции в 1968 году, мы стеснялись своей зажиточности, стеснялись своего привилегированного образования, стеснялись того, что наши родители были капиталистами. Но сегодня всё переменилось – Дэвид засмеялся.
– Ты ведь знаешь эту фразу Черчилля: «Только люди без сердца в молодости не бывают революционерами. И только люди без ума, не становятся к старости обладателями консервативных взглядов»!
- Но, если серьёзно, – продолжил он, – то характер англичан обусловлен островным положением, неким замкнутым пространством посреди моря… Отсюда традиционность, консерватизм поведения и привычек. А наличие хорошо оплачиваемой работы и богатств, которые страна накопила за многие сотни лет, делают многих англичан счастливыми…
По разным опросам около семидесяти процентов англичан считают себя счастливыми людьми, – он вновь широко улыбнулся, - думаю, что в России этот процент будет заметно меньше…
Я кивнул, подтверждая, а про себя подумал, что особенно сегодня, этот процент русских людей будет просто мизерным…
Дэвид, не прерывая надолго нашего разговора, познакомил меня с несколькими своими знакомыми дамами, которые организовали этот концерта. Они сказали мне несколько вежливых фраз и отошли, но от знакомства с пожилыми джентльменами я вежливо уклонился.
Я плохо знаю разговорный английский и потому слушать вежливые фразы, понимая их содержание только наполовину, кивать в ответ головой и делать вид, что я польщён присутствием здесь, мне не хотелось. Да и не так уж я был польщён. Они были отдельно, а я далеко от них в «стороне».
Очевидно, что им до меня не было никакого дела, а мне они, может быть, были бы интересны, понимай я их мудрёные фразы…
Допив вино, мы поднялись прямо в зал и, найдя свои места в первых рядах перед сценой, сооружённой под высоченным, громадным куполом главного храма Лондона, сели и продолжили разговор. Заговорили, почему-то о Кромвеле, и я сболтнул, что начал писать о нём роман, который хочу назвать: «Первый большевик» - Кромвель очень напоминает мне Сталина.
Дэвид вежливо отметил, что многие англичане относятся к Кромвелю прохладно и считают его религиозным экстремистом.
– Что же касается Сталина, то он был просто злодеем – уверенно проговорил он.
Я не согласился и стал говорить о тяжелом бремени ответственности, давившем как на Кромвеля так и на Сталина, патетически упомянул о злом роке преследующем порой не только людей, но и страны…
Дэвид молчал и я, волнуясь, стал доказывать, что двадцать пять миллионов погибших в войну советских людей, страшные потери и разрушения, сделали выбор Сталина во внешней и внутренней политике очень ограниченным и что СССР пожертвовал собой для спасения Европы, в первую очередь Англии…
Но тут оркестр стал настраивать инструменты и мы замолчали. Наступила тишина. В переполненном слушателями зале появился дирижёр и раздались сдержанные аплодисменты…
Одетый в специально сконструированный костюм, состоящий из чёрных брюк и хламиды, похожей на толстовку только без пояса, ухоженный, торжественный дирижёр прошел к своему пульту, поклонился тряхнув длинными волосами, и, повернувшись к оркестру взмахнул руками…
Полилась плотная, монолитно–спокойная, широкая как река, мелодия. Звук был изумительно чистый и сильный. Трубы звенели как на страшном суде, а скрипки пели грустно и сосредоточенно…
Мне стало вдруг невыразимо жарко и, вытерев пот со лба, я вспомнил, что такая же волна внутреннего жара охватывала меня в православных церквях, словно заряд неведомой энергии проникает из церковных пространств внутрь тела.
Это со мной бывает и в русском соборе, куда я хожу по воскресеньям на службы, а иногда и в англиканском Темпле, где в своё время в хоре пел сын…
Теперь, в высоких интерьерах главного собора Англии со мной происходит это же …
А музыка между тем лилась и пела. Громадный зал - крестообразное пространство протянувшееся в длину и в высоту на многие метры, золотые отблески фресок и мозаик, пятна электрического света на уходящих в глубину высоких дугах потолка масштабного купола…
Мелодия наплывала, затопляла пространство собора, Лондона, Мира…
Я расслабился и погрузился в воспоминания–размышления, уже не замечая толпу незнакомых людей окружающих меня, жёсткости деревянного, узко–тесного кресла, не чувствуя, не слыша тихие вздохи и выдохи соседей…
Скрипки звенели и умолкли. Эхо под сводами, несколько мгновений противилось исчезновению их голосов и тоже умолкло…

Первая часть выступления закончилась. Люди вокруг меня зашевелились, задвигались, откашливаясь, и вновь затихли, – словно порыв ветра пролетел по залу и смолк…
Дирижёр вытер лоб платком, перевернул страницу партитуры и вновь взмахнул дирижёрской палочкой…
Маленький седой старичок играющий на контрабасе, двигая челюстью то открывал то закрывал рот, сохраняя трагическое выражение лица. Казалось, что он своим лицом проигрывал некоторые места симфонии.
«Резонирует нутром» – подумал я и тут же, сосредоточившись, забыл обо всём: музыка подхватила меня и мир вокруг перестал существовать.
Я вспомнил, как двадцать лет назад, в Сибири, когда жилось очень непросто, приходил в Филармонию на концерт симфонического оркестра, усаживался посвободнее за спинами всех зрителей и так же погружался в медитацию, концентрируясь на образах, пробуждаемых во мне музыкой; думалось обо всём легко и свободно, а после концерта казалось, что душа получила очищение от наслоений суеты, переживаний и забот - оттаивала, расслаблялась и успокаивалась…
Жить тогда для меня было действительно трудно… Впрочем, как и сейчас… Как и всегда…
Слушая переливы звуков, я невольно поднимал голову повыше, навстречу мелодии, различая малейшие частички составляющие богатую звуковую картину нарисованную гениальным композитором…
Хорошее в жизни быстро заканчивается…
Закончилась и симфония, зал зарокотал аплодисментами и усталый дирижёр уходил и приходил. И каждый раз навстречу ему двигалась растущая волна аплодисментов.
Наконец он ушёл навсегда и зрители поднявшись со своих мест, ещё под впечатлением от услышанного, какое-то время молча двигались к выходу…
Дэвид пригласил меня что-нибудь выпить в ближайший паб.
По ярко освещенным и чистым улицам прошли в сторону Банка, к центру Сити, оставив за спиной силуэт молчаливой громады собора. Потом свернули в боковую улочку и, ещё раз повернув, вошли в паб заполненный посетителями. Сели за столик в дальнем углу и Дэвид заказал по половине пинты светлого пива, по пакету криспсов - солёных и сушёных пластиков картофеля - на закуску. Усевшись в просторном, светлом зале, мы вновь заговорили об англичанах.
Я спросил его, как можно стать счастливым и что он для меня пример счастливого человека…
Дэвид польщённый засмеялся и подумав ответил:
- Да, я счастлив потому, что имею большую, крепкую семью, взрослых детей, которые получили хорошее образование…. У меня есть дом здесь в Лондоне и в Йорке, мои родители ещё живы, так что нет грусти о потерянных близких людях. Я имею интересную несложную работу, за которую получаю приличное жалованье. Я путешествую по всему миру и вижу много нового и интересного…
Он закончил, а я вздохнул и признался, что о себе такого сказать не могу.
- Я ведь уже пять раз начинал свою жизнь на ровном месте – проговаривал я вздыхая.
- Был счастлив иногда очень, но иногда и очень несчастен. Я потерял отца, нестарого ещё и тоже не очень счастливого в жизни человека; дочь, умную и красивую девушку, погибшую в шестнадцать лет, в нелепой автомобильной катастрофе…
Я был женат несколько раз и каждый раз женитьба заканчивалась унизительными сценами развода…
Дэвид улыбнулся:
- Я тебя понимаю. У тебя нет ни работы, ни денег. Ты плохо говоришь на-английском и это не твоя родина…
Со вздохом, я кивнул головой, подтверждая сказанное им. Посидели помолчали прихлёбывая пиво…
Некстати вспомнилась занимательная теория древнекитайского философа Мо–Ди, который говорил, что счастье – это способность жить, удовлетворяя потребности всех шести чувств: слуха, зрения, вкуса, и так далее…
У меня почему то, всегда одно или даже несколько чувств из шести были неудовлетворены и потому, я не мог быть счастливым как ни старался.
Дэвид допил пиво, подождал, пока я закончу со своим и, извинившись сказал, что ему сейчас надо встретить дочь - студентку, на станции метро «Банк».
Мы простились, я повернул в противоположную сторону и не торопясь пошёл по прохладным ночным улицам думая, что ещё не всё для меня потеряно… Сегодня я удовлетворил, как минимум три чувства: вкус – в пабе, слух и зрение в концерте и осталось мне навести порядок в душе и вот тогда, я могу сказать, что я счастлив.
Так размышляя, я подошёл к своему дому, в котором меня ждала любящая жена и двое взрослых и умненьких детей…

… Назавтра был четверг, седьмое июля. В этот день, в лондонском метро, при взрыве террористами бомб погибло около шестидесяти человек и было ранено около семисот…
Выйдя утром на улицу и проходя по городу, я увидел кругом озабоченные лица, услышал сирены машин скорой помощи и почему-то вспомнил вчерашний разговор с Дэвидом…

2004 год. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russi