Королевы красоты - рабыни патриархата

Королевы красоты - рабыни патриархата.

Она лежала с закрытыми глазами и старалась ровно дышать. Там, за окном пели соловьи. Она впервые и услышала-то их здесь, когда закрыла глаза и взяла свой разум в капкан. Ей почудились запахи цветущих деревьев, но каких – она не понимала. Какой-то новый дурман преследовал ее. Это был запах сирени. Раньше она знала только запахи туалетной воды, мыла и дезодоранта. Да еще перепадал иногда запах французских духов на других женщинах, которые уже сделали пластические операции и обслуживали богатых бизнесменов и политиков. У них были узкие, по западным стандартам, бедра, худые ноги и торчащая на ключицах грудь. Все – как у моделей. Только разница была в груди. Одни имели грудь как у козочек, а некоторые – как у других парнокопытных. Но все резво бегали и страстно улыбались. К сожалению, далеко не все были немыми и часто вступали в разговоры. Кафку считали женщиной, а Жорж Санд – мужчиной. Последнее время ей все время снился один и тот же сон:

Подиум казался бесконечным.
Модели шли в улыбках и шелках.
Тянули ноги длинные беспечно,
Слегка скрипя на тонких каблуках.

Улыбки, словно срезанные вишни,
Мелькали, как кинжалы на устах.
Чужие и холодные излишне –
Вам говорили: все в этой жизни – прах.

Когда так долго приходится ходить на высоких каблуках, часто переодеваться и краситься, то думать уже некогда. Тебя мажут, щупают и раздевают, бьют по заду или прижимаются потными животами. Но твоя задача – удачно пройти по подиуму, не запутавшись в длинном платье или не потерять грудь. Иногда приходится крепить грудь скотчем. Встречаются и красивые от природы девочки, но их затаскивают на конкурсы красоты. И дальше пойдет работа и днем, и ночью. До Оскаров могут и не дотянуть. Хочется, конечно, демонстрировать белье, но ведь туда надо же что-нибудь положить. Одни – худеют, другие - наращивают. Можно ведь сделать пластическую операцию и некому не понадобиться. А время быстро бежит.




Так быстро бежит время,
Что некогда посмотреть на небо.
Лишь на скаку вдеть ногу в стремя
Тебе поможет встреча с Фебом.

А он – обманщик, не торопится явиться.
Зачем ему, красавцу, торопиться?
Он – иностранец, не ведает, не знает
Как душа, в снегах замерзшая, страдает.

Она и лифчик-то не носила никогда. Не за чем было. Да и никто не претендовал на ее девичьи прелести. А у матери все было на месте, как у любой советской женщины. Куда же у нее все пропало? Даже не выросло.
Мать сказала: « Во всем виноваты 90-е годы, когда нечего было жрать и приходилось со всеми спать за кусок хлеба, а потом лечиться. Может быть поэтому и не выросло». Она тоже помнит, как хотелось все время есть. И даже не всегда было подсолнечное масло, чтобы намазать его на хлеб, а не пить пустой чай на завтрак. Подсолнечное масло все время быстро заканчивалось, потому что мать использовала его на маски для лица и тела. У ее матери были сочные губы, и она любила целоваться. Дочь ее тоже хотела научиться целоваться, но нее не хватало опыта для учебы. Она пошевелила новыми губами и почувствовала некоторое напряжение в области челюсти. Но были ли у нее губы, она не поняла. Говорили, что не все пластические операции бывают удачными. Но сейчас ей было наплевать, она хотела целоваться новыми сочными губами с тем молодым красавцем – стриптизером, которого и видела-то только раз в женском ночном клубе. Но он на нее, на ту, прежнюю, даже не взглянул. На нее вообще никто не обращал внимания, как будто она – насекомое какое-нибудь. Но мухи и те привлекают внимание. Ей захотелось потрогать свою новую упругую грудь, но она не смогла пошевелить руками. Вдруг она почувствовала, что все время думает о чем-нибудь: о матери, о детстве, о прошлом. Ей захотелось забыть все это, так называемое прошлое, ничтожное, мелкое прошлое, в котором мать говорила, что у нее нет будущего, если… если не иметь богатых родителей, богатых покровителей и богатых мужей. Ведь кто-то должен оплачивать счета?

Да, мы здесь живем.
Среди снегов и вишен.
Как все и всюду много пьем
И ближнего не слышим.

А снег дает нам силы жить,
Противостоять природе –
Ведь нужно многое любить,
Чтоб выглядеть по моде.

Легкий-легкий ветерок зашевелил листьями на деревьях и принес сиреневый дурман, зацепившись за занавески. Они колебались от этого шелестящего ветерка и напоминали старинное бальное платье какой-нибудь Наташи Ростовой, например. Почему бы и ей не быть Наташей Ростовой, не ездить на балы, не скакать на лошади, не целоваться с принцем. И ее новые сочные губы вытянулись и обрели форму лилии. А новая упругая грудь стала податливой и ожидающей поцелуев. И вся она как будто приподнялась, стараясь обхватить его, склонившегося к ней, руками за шею, и целовать его щеки, глаза, губы. Занавеска, зацепившись об открытую фрамугу окна, прошуршала бальным платьем, и она расстегнула давящий на грудную клетку корсаж, и вся отдалась ему, своему воображаемому принцу. И ей стало хорошо-хорошо, спокойно-спокойно, как в утробе матери, и захотелось свернуться калачиком. Но противные соленые слезы потекли вдруг из прежних, не
тронутых хирургом глаз и стали въедаться в новую, свежую, готовую к употреблению бархатную кожу.

Невинные дневные бабочки
Играют по -глупости в салочки:
Порхают, кружатся и жмурятся,
А небо давно уже хмурится.

Воздух, наполненный сладостью,
Не обещает любви и радости,
А зовет полетать в упоении,
Чтобы жизнь прошла, как мгновение.

Невинные дневные бабочки
Играют по -глупости в салочки…




2006 г.