Будешь?

- Будешь?
- Это вы мне?
- Ты будешь?
- Что буду?
- Жить будешь?
- Тю... Я чё, не жива что-ли? - застенчиво чирикала кудряшка в рыжей юбке, которой скорее не было, чем была.
- Держи, это тебе...
- Ухтышка! Что это?! - восхищаясь тем, что невозможно описать и выразить, поразилась студентка какого-то института.
- Бери же и живи.
Она забрала... Бесчисленные годы, фейерверки эмоций и чувств, неизмеримое счастье и нескончаемое здоровье... От приторности нахлынувшего восторга, её рвало и дико хотелось орать! И она орала! До одинокого оргазма, до гипертонического 200/120, до капель солёного пота на загорелом лбу, не подозревая, что часом позднее, её должны были задушить и изнасиловать в подъезде ветхой "сталинки".

Это было где-то там, где происходит то, чего не происходит здесь. Он сидел под акацией и рассматривал свои пустые вены. Ночью он спиливал себе рога, а утром отрезал свои крылья... В каком смысле? Да я и сам не знаю в каком.

- Я всё написала? - читает посмертную записку, чья-то дочь, которой чуть за четырнадцать. Голос слегка хрипел и в его аккорде играли нотки боли и обиды от разрыва с Тимуром, который научил её целоваться и обещал забрать себе её девственность, обменяв её на вкус такой желанной взрослой жизни...
Нечаянно-отчаянно исписанные лезвием младые вены, дышали жизнью, что не желала покидать её гибкое и дивное тело... Лера отказывалась жить и жаждала окунуться в вечный полёт с горячей крыши многоэтажки. Голуби возле её затертых Converse, умоляя её задержаться в этом мире, жадно хватали её за шнурки, словно удерживая от знакомой им механики полёта, который станет первым и последним для сорока килограмм, не предназначенного для полёта юного тельца...
- Пошли нафиг! - швырнула девятиклассница нехитрый набор любимой фразы в уши птицам...
- Будешь?
- Чёрт, ты чё? - едва не оступилась Лера с края борта крыши, - ты кто такой, придурок?!
- Ну не совсем чёрт... Хотя... - опустил глаза невероятно красивый и пугающе старый человек, не понимающий кто он и зачем, - я не помогаю, я делюсь тем, что не моё. Бери, - довесил он к услышанному Лерой.
Девчушка отказавшись понимать происходящее, избавилась от опоры своего тела, испытывая закон гравитации в действии, жадно приближаясь в полёте к асфальту...
- Не важно, я бросаю это тебе, - шепнул он потрескавшимися губами и швырнул ей вдогонку то, что находилось в его ладони.

Диана оставила любимую Тойоту за ночным клубом, где работала администратором. Тридцатилетний автоугонщик Данил был удивлён состоянию Короллы и оставленному на её сидении новенькому Apple. Сладострастно потирая опытные руки, он завёл стартером 109 самурайских коней. Диана уже стояла позади японки, минуту назад вспомнив о забытом яблокофоне, подаренным папиком на пятую пятилетку. Звонко ударив ладонями по багажнику, она громко кричала, взывая о помощи и к совести изуродованного намерением наглеца. Данил поставил на ручник "рисовоз", и вынув из кармана самопальную заточку двинулся к хозяйке. Металл подобия ножа с трудом вошёл в живот вчерашней именинницы и она мирно опустилось на холодную после дождя землю, своими руками все ещё удерживая штанину брюк одичавшего от легкой наживы, уже Дани-убийцы...
- Будешь?
- ...
- Будешь? - повторил он, всегда начиная всякий диалог, именно с этого вопроса.
- Слышь чмо, ты откуда нарисовался? - чуть пугливо, пряча за спину, вкусившую плоть Дианы ржавую заточку, выдавил бывший наркоман с диагнозом ВИЧ.
- Бери... У меня этого много...
- Вали отсюда бомжара! - сквозь жёлтые зубы процедил, недавно овдовевший и осиротевший беглец туберкулёзного отделения городского диспансера....
Левый бок незнакомца, вобрал в себя неумело обработанную железку Данила, по самую рукоять, отделанную грязной изолентой. Незнакомец не замечая агрессии, протянул руку, отдавая содержимое парню.
- Отведай, это лучше чем то, что ты имеешь, - шепнул уголком рта, тот самый, кто сеет невозможное.

Он пил из лужи небо, отковыривая из белоснежных зубов звёзды, играя опавшей листвой своим тихим дыханием. Детвора рядом играла в войнушку, стреляя в друг друга палками-пистолетами, озорно бросаясь песком и обидными для детского слуха словами.
- Пора напускать осень. Очень грустно становится, да и людям надоела жара. Умыться бы от пыли поступков, - подумал, ничего не думая кто-то, облачённый в кого-то или что-то. Он омыл лик вдруг начавшимся и вдруг стихнувшим ливнем и побрёл в неизвестном никому направлении.
Ему нравились цвет акаций и детские площадки. Он любил гулять возле могил, плетя венки из одуванчиков, раздавая их склонившим в почтении к нему свои головы умершим. Его боясь любили и любя боялись, те кто жил, жив и жить ещё вознамерился.

- Мам, мне очень больно...
- А ты обними его крепче и закрой глазки, а я расскажу тебе историю про Винни-Пуха, - глотая слова и слёзы, молвила молодая мать у койки дочери, протягивая ей одноухого Чебурашку, измазанного мороженым. Палаты позабытой бюджетом онкологии, были до отказа забиты горем и слезами безнадёжных и не очень тел с измученными не по годам душами, среди которых была маленькая и хрупкая Алиса, в наушниках с заезженной песней "Прекрасное далеко" из любимого "Гостья из будущего" с героиней-тёзкой. На полу - утка, на тумбе - кефир и плитка начатого "Гематогена". Мать, стоявшая у больничной койки на коленях как в храме, потеряла счёт времени, перестав есть и спать.
- Будешь?
Песня в ушах Алисы внезапно оборвалась и девочка освободила от одеяла век суженые от боли зрачки серых глаз...