Володя Чёрный

Володя Чёрный

Никто не знает, где настигнет,
Прервет твой шаг или полет,
Где может быть твой взлет последний
И может быть последний вздох.

«Нелепо все получилось. И зачем я сорвался куда-то? И хоть поселок рядом - всего 5 км, но и их пройти надо», - лежит Володя на снегу, а мысли так и крутятся в голове. Болит рука, так и ломит предплечье. Но хуже всего с ногой: она точно отстегнулась. И только глаза прикрыл, а кто-то трясет его за плечо: «Не спи, Алексеич». Да это же Григорий - друг мой сердечный.
- Все пишешь, Гриша?
- А как же! - смеется Гриша. - Разве я забыл грузчиков? Ведь мы последний грош делили, когда плохо было. Правда, Володя?
-Правда, Григорий!
- А теперь вставай, десантник, а то ведь и замерзнуть можно, - приказывает Володе товарищ.
Тут и Сергей появился, брательник Володин, и с Гришкой помогают тому подняться.
- Что же ты, братан, на снегу растянулся? Не дело это!
- Я сейчас, - шепчет Володя.
Открывает глаза, но нет никого: ни Сергея, ни Гришки. «Плохо дело, - понимает он, - надо вставать». Огромным усилием воли поднимается Володя во весь рост. Надо идти. И хоть снегу немного, но с ногой совсем плохо. «И зачем я согласился сторожить технику в тайге? Чего мне не хватало? - билась в голове поздняя мысль. - Ведь не согласись я ехать сюда, и все было бы хорошо. Уже пять дней прошло или даже семь. А за мной никто так и не приехал. Получается, что меня просто бросили в тайге одного без продуктов. Тут и денег никаких не захочешь. Ну, погоди, Корявин, выберусь я отсюда, тогда и разберусь с тобой! Хоть ты и старый друг, но видно корысть тебя точит. И что за люди пошли - чем больше у них денег, тем они жаднее и бессовестней. Кору мне есть, что ли? - уже совсем вскипела злость у бывшего десантника, и неволь¬но сжались его пудовые кулаки. - Убью гада!.. Наверное, мозги
плавятся, чуть погодя успокаивает себя Володя, - надо остудить их».
Тяжелой рукой он сорвал с головы вязаную шапочку, седые волосы разметались по голове. Присел Володя на поваленную лиственницу и утер пот со лба. Тяжело тащить ногу, но надо идти, не погибать же здесь. А все же хорошо в тайге! А то все рынок, да галдящие китайцы: «Володя, довези товар, хорошо заплачу». Прикрыл Черный глаза, а тут и Трям-Трямыч - китайский контрабандист, спиртом приторговывает. Он ра¬достно обнимает Володю: «Водкой угощу, помогай надо! Ты очень хороший, Володя, карифан мой». Улыбается грузчик, хотя глаза и закрыты, вспоминает он, как везет товар китай¬ский, а бутылки в сумках - трям-трям, трям-трям. Так Трям - трямычем и прозвали китайца - хозяина товара, - смех один. Открывает глаза Владимир, но нет никого, только вороны на деревьях расселись и гортанно надрываются на своем языке: «Погибает человек, он уже наш». И словно понимая их, Володя роняет свое слово:
- Не дождетесь!
Меркнет красота осенней тайги от сильной боли в ушиблен¬ной ноге. Надо идти. «Хорошо хоть ногу чувствую: раз болит она, значит, живая», - успокаивает себя Черный.
Ждал Володя хозяина 5 дней, как и договаривались. И не просто ждал, а немного припас орехов. Ведь кедры рядом, только не ленись - бери. А сколько было радости их собирать! Для горожанина это счастье. И орехи литые - ядра один к одному. Вот и внучку радость, ведь ждет деда разбойник. Знает малыш, что тот с пустыми руками к нему не заявится: не такой у него дедушка.
И снова улыбается Алексеич, теперь уже внуку. «Родной ты мой», - и целует его своими горячими губами. Но нет никого - это просто бред. Понял это Владимир, но видение настолько реально, что не хочется верить в обман. Еще и простыл. Голова болит. Все к одному. И вороны, как черные демоны, мечутся: «кар» да «кар». «Хоронят меня. Зачем я с дороги ушел? Пусть она и длиннее была, зато надежней. А тут в болото залез: вот тебе и короткий путь. Ведь не старый я, и силы еще немеренно, а видишь, все сразу стало отказывать. Видать, поизносился десантник, хотя не хочется в это верить», - трясет Володя седой головой. А тут на него из кустов секач, как танк, прет.
Стал матерый кабанище и глазки щурит на человека. Могучий, непобедимый и бесстрашный - живой таран. «Наверное, и я был такой же в молодости», - думает Володя, и страху в нем нет никакого. И даже мелькнул в голове анекдот озор¬ной про Чапаева.
Летит самолет с Василием Ивановичем в Биробиджан. Но пилот с курса сбился, и сел самолет на другой стороне Амура, в Китае. Сбежались китайцы и смотрят на такое чудо, только глазки щурят. Тут и Чапаев на крыло вылез. Но ничего не поймет комдив, ведь думает, что он в Биробиджане. А люди какие-то странные, и все щурятся ему. Но не теряет самообладания Василий Иванович: «Что, землячки, глазки прищурили? Или Чапаева не узнаете?»
И довольный кабан вроде бы смеется, расплываются его морда и маленькие глазки. Затем зверь презрительно фырк¬нул и удалился по своим делам. Тут нет никакой опасности для хозяина, и человек уже его не волнует, он жалок.
... Приехал Корявин со своими рабочими на деляну в конце седьмого дня, и уже хорошо обдумал свои оправдания перед Володей, и даже денег ему больше, чем договаривались, привез. Но нет Черного Володи, и в помине, хотя вся техника целая, и порядок кругом. Знает делец крутой характер грузчика, ведь дружили когда-то, и сразу подумал, что сторож ушел в поселок. И как-то легче стало на душе у начальника: отдохнет мужик, успокоится, глядишь, и злость улетучится...
Питался Володя последние дни только орехами, благо паданок в тайге много, да еще и белки понасшибали. Вон и куча шишек в углу вагончика, совсем нетронутые шишки. Хотя видно, что и шелушенные орехи были. Значит, их с собой за¬брал сторож. Корявин не первый день в тайге - зверюга, матерый и хитрый, что лис, все видит. А ночью пошел снег. Хотя и небольшой, но все же концы упрятал. А тайга молчит, у нее свои законы. Она вечна, горда и молчалива - она живет своей жизнью.
На следующий день Корявин выехал с деляны. В поселке Володю не видели. И все же верил начальник, что Черный уже дома, хотя и на станции его тоже не видели. Бывший десантник не первый раз в тайге. «Дома Володя», - утешал себя Корявин, но сомнение уже закрадывалось в его душу.
В городе тоже не оказалось Володи. Брат Сергей развёл
руками: «Не было Вовки. Мы думали, что он еще на недельку остался. Таежным воздухом подышать». И на рынке никто не видел Владимира. Грузчики пожимали плечами, а китайцы спрашивали: «Где Володя? Помогай надо», - и убегали по своим делам. Знал Сергей брата, что тот хоть и крут был, и выпивал бывало, но глупостей себе не позволял.
- Что-то случилось! - бросил он в лицо Корявину, и седые Серегины волосы ощетинились. - Что ж ты бросил его?!
- Да я, да я... - мямлил что-то Корявин и сам себе уже не верил, ни одному своему слову.
Искали Володю, все глубже уходили в тайгу от деляны. Может, заблудился мужик. Ушел за орехами да сбился с курса. Может, где-то рядом бродит? И кричали ему, и звали его, но все напрасно. Хотелось верить, что жив Владимир. Но больно легко одет Черный: свитер на нем да легкая осенняя куртка, а на голове вязаная шапочка. Не по сезону все! Да еще и снег все присыпал. Вот задача!
Только в милиции сильно не волновались.
- Пишите заявление и ищите сами, - бросил старлей в лице Корявину. - Человек - не иголка, должен объявиться.
- Так уже столько времени прошло, и зима на дворе, - робко обронил Сергей.
- Вот вы следователю все и объясните. А пока будете на подозрении. Распишитесь здесь и вот здесь, - милиционер ткнул пальцем куда-то в бумагу.
- Да я на хорошем счету, - подпрыгнул как ужаленный Корявин. - И у меня деловая репутация пострадает.
- Ничего, - смеется старлей, - хоть в Госдуму баллотируйся с твоей характеристикой. Там и похлеще есть кадры. По две судимости у них, как два крыла у Серафима, - хохочет.
- Что за Серафим? - не понял Корявин, и лицо его стало наивным, как у ребенка.
- Да ангел это сизокрылый! Деревня! - хохочет Подлюкин.
Сергей Чёрный весь побледнел лицом. Его седой чуб прилип ко лбу. Рот раскрылся, но слов не находилось. Наконец-то он высказался:
- С твоей фамилией, Подлюкин, не здесь надо сидеть. Ангел сизокрылый!
- А где? - взвился старлей.
- Сам знаешь, - отрезал Сергей и пошел к выходу.
За ним потянулся и Корявин. Что там орал милиционер, они уже не слышали.
Прошел месяц, и по рынку поползли слухи, что жив Володя. Живет он в Хабаровске с поварихой, что в бригаде лесорубов была. «Да жив он, Григорий,- уверял меня Валерка - грузчик. Тяжело Валерке с похмелья: пена застыла на губах, глаза обметало белой пленкой. - Я точно знаю. Сам встречал его в Хабаровске и разговаривал с ним». Я подозвал Сергея Черного, что бежал с тележкой к ожидавшему его китайцу. Сергей все понял сразу. «Гришка, бредит мужик! Ты разве Вовку не знаешь? - и дальше побежал. - Некогда мне». Но, тем не менее, он ездил в Хабаровск, искал брата, но все это была «утка»: пьет Валерка, кажется ему всё.
Весной один знакомый рассказал Сергею, что дети из поселка нашли труп замерзшего мужчины. Но это было уже давно, еще в начале зимы.
- Я тебе ничего не говорил, потому что мне некогда было. А потом успокоился. Я в поселке редко бываю. Но все тихо. Ведь Володя давно в розыске. И тебе бы давно сообщили. Ведь есть же у них твой адрес?
Задумался Сергей: «Надо ехать!» Сердце уже чувствовало, что это Володя. Слезы градом текли по щекам: «Это он!» На старом отцовском «жигуленке» они втроем поехали в поселок. Отец держался нормально, сказывалась старая закалка, а Галя все плакала - жалко мужа.
Подлюкин как всегда был в хорошем настроении.
- Заявились, - встретил он семью Черных.
- Ты почему нам ничего не сообщил? - урезонил его Сергей. - Ведь это твоя работа.
- А кому сообщать? Ведь я не следователь, - огрызнулся Подлюкин. - Труп - в морге. Им занимаются следователи. И никаких команд больше не было. Все! Мое дело - сторона, - разошелся участковый. - Я свою работу выполнил, - Сергею показалось, что усмехнулся Подлюкин, но тот спрятал глаза. - А районный морг в другом поселке, вот и езжайте туда со своими претензиями.
Отец тронул Сергея за рукав: едем. А то сын наломает дров, вон как желваки гуляют по скулам: «Едем». Еще двадцать километров ехали молча, что-то говорить не было сил. Только зашел Сергей в морг и сразу узнал Володю. Все его - и куртка, и шапочка, и свитер. Так и лежит бедный, вроде уснул брат. Передали и вещи его - рюкзак с орешками. Это для внучка. Плачут взрослые люди, только Володя улыбается, досматривает свои сладкие грезы.

7 марта 2005 г.