RebyC. Chapter 2

IndiffeRence. Chapter 2

Равнодушие… Как много сразу можно сказать одним лишь словом! А сколько смысла! А сколько чувств! Вернее, бесчувствия… Не будем вспоминать о старушке с протянутой рукой, мимо которой прошли опустив глаза; о человеке, которому было плохо, но его оставили позади, утешив себя мыслью: «… видимо, старик сегодня пьян» или о тоненькой девушке с чемоданом втрое тяжелее самой себя, которая… Ой! Уже вспомнили! Повнимательнее! Нет необходимости переходить на сотни частных случаев, чтобы убедиться в одном: мы стали жёсткими пофигистами по отношению к окружающим. К родным ещё куда ни шло, но когда нас последний раз волновало, как себя чувствуют окружающие, всё ли у них в порядке. Какое нам дело? Нас это не касается…

Действительно ли так стало, или автор драматизирует, и на самом деле так было всегда? Всегда существовала грань общения знакомых и незнакомых людей, но общая степень сочувствия действительно снизилась, причём сразу на несколько отметок. Но если раньше перевести старушку через дорогу считалось не каким-то подвигом, а в порядке вещей, если раньше люди с ужасом слушали криминальные хроники, которые их вставляли похлеще Лафкрафта, а сегодня мы засыпаем под «Криминальную Россию», а чтобы получить хоть какие-то впечатления от экшна, нам недостаточно крутого байка и перестрелки в кадре: чтобы что-то почувствовать, нам обязательно нужна смерть в кадре, лужа крови, больше взрывов, больше скорости и секса, то какой можно сделать вывод?

Зеркальные нейроны – клетки, отвечающие за сопереживание (читай: равнодушие) в мозгах современного человека стремительно отмирают – кроме тех, что мозг задействует при просмотре порнографии, - а это значит, мы действительно стремимся к тому, что общество из единого целого превращается в тучу броуновских частиц. Движущихся беспорядочно, бессистемно и постоянно отталкивающихся друг от друга. А не задумывалась ли хотя бы одна частица, что будет, если она сама окажется на месте того, кому нужна помощь? Кто поможет?

Так говорил Шам

Здание клиники находилось в центре города – отсюда было удобно реагировать на вызовы в любой конец. В отличие от окраин – высоких, тёмных и грязных – как башни и улочки времён Мрачного средневековья, только ночью выглядевших настолько же притягательными, насколько загадочными оттого, что тьма скрывала неухоженный внешний вид улиц и домов, и только огни в окнах прорывались сквозь темноту, - в отличие от окраин центр был более-менее ухожен. И здание клиники было ярким тому примером. Отделанное под мрамор покрытие и не настолько обильное использование стекла сразу выделяли его на фоне ландшафта стеклянно-стальных офисных и дорогостоящих квартирных зданий. Три несущие стены соединялись, образуя треугольник, и если две из них были с балконами и выходили видом к реке, по которой текла вода настолько чёрная, что она больше походила на чернила, то третья была без балконов, с вывеской «Клиника» и шестью вращающимися стеклянными входами-выходами.

Из второго выхода – того, что был под буквой «Л», - в половине второго вышла девушка – высокая, с золотистыми волосами, в розовой юбке, белой майке и кроссовках, с розово-голубым с наркоманской фенечкой рюкзаком через плечо и в белом респираторе на лице. По-другому было нельзя, атмосфера города – да и не только – была очень коварной. Мельчайшие частицы свинца и ванадия, витавшие в воздухе были неразличимы ни глазом, ни рецепторами запаха, но были губительны для человеческого генофонда, поэтому большинство выходящих на улицы было вынуждено носить респираторы в пол-лица, едва ли позволявшие идентифицировать личность прохожего. Но в том, что из второго выхода клиники в половине второго пополудни вышла Аиша, не было никаких сомнений. Потому что здесь так написано.

Девушка вышла из клиники и направилась к станции ОТ – общественного транспорта. Она находилась на соседней улице, и Аише нужно было пройти полквартала пешком. В обеденное время на улицах центра час-пик – много людей на лицах, так что для личного транспорта на проезжей части было мало места – высотки слишком близко располагались друг к другу. Да и мало кто шиковал в последнее время, рассекая улицы на личном транспорте – нефть дорожала в геометрической прогрессии с каждым днём, а солнца было так мало, что даже сейчас – в половине второго – его максимальной яркости хватало лишь для того, чтобы разглядеть ближайшее здание и идти не спотыкаясь.

Полуденные сумерки сменялись бы кромешной тьмой уже в начале пятого часа вечера – а зимой и до начала четырёх, если бы не уличное освещение, отключавшееся в полночь и возобновляемое в пять часов утра. В отдельных местах оно было круглосуточным, но снабжать энергией постоянно весь город было бы слишком энергозатратно, поэтому в одиннадцать вечера начинался комендантский час – все, находящиеся на улицах граждане должны были успеть добраться до дома, а тем, кто задерживался, помогали полицейские. Их рабочий день заканчивался в полночь, когда к работе приступал особый ночной отряд быстрого реагирования и многочисленные роботы – по сотне машин на жилой квартал.

Но до ночи было ещё далеко – сотни людей в костюмах и респираторах, с кейсами и папками толкались по улицам центра, серый диск солнца отражался в стеклянных одеждах безмолвных башен из бетона и стали, а в двух метрах над головой, вибрируя, дрожали титановые трубы, пронизывавшие улицы города, как кровеносные сосуды.

То были рельсы общественного транспорта. Чтобы отказаться от использования редкой и дорогостоящей нефти, общественный транспорт перевели на высоту трёх метров над уровнем улиц. По паре титановых труб за счёт электричества двигались небольшие вагончики, отходившие от каждой станции с частотой в пять минут. По сути никакого открытия Америки – та же подземка, только на другом уровне, чтобы разгрузить последнюю. Потому её многие и прозвали надземкой, но Аиша предпочитала название «ОТ», потому что так говорил Шам. Шам…

Пока девушка шла по улицам, её мысли блуждали где-то далеко. Ей нравилось гулять в центре, разглядывая высотки, какими бы однотипными они не казались. Но девушка различала их по форме фасада, цвету стекла или узору стальной сетки. Запоминала, а потом возвращалась к ним вновь, как к старым знакомым. Но вот она дошла до станции общественного транспорта и её мысли вернулись к тому, что случилось несколько недель назад с её парнем, чему она так и не могла найти разумное объяснение. Шам отправился в Кибер, перед этим передав ей послание о том, что должен был разгадать какой-то ребус, а ещё то, что в любом месте могут прослушивать и отслеживать информацию. А потом не вернулся. Он ушёл. Ушёл, сгинув в пространстве Кибера. Шам рассказал ей очень много, наверное, достаточно для того, чтобы она могла понять, что с ни случилось, но в виртуальной реальности она опьянела, и не смогла запомнить всё, что он ей сказал. Он что-то искал. И похоже, что это что-то было настолько важным, что от него избавились. Но могли ли? Аиша никогда не слышала о том, чтобы пользователи погибали в пространстве Кибера, возможно ли такое? Убить человека, когда он вот – перед тобой, и никто не мог ему реально навредить.

Вагон скользил плавно и негромко, как монета по школьной доске, - совсем не то, что в подземке. Внутренности его – стены и сиденья были бледно-жёлтые, так что непонятно, то ли это серый пластик под жёлтым светом ламп, то ли жёлтый пластик под бледными лампами. За окном начались запустелые улицы из обшарпанных однотипных домов, как тюремные казематы, или «грёбаный инкубатор», как говорил Шам. Запустение усиливалось тем, что в отсутствие хорошего освещения и ввиду всеобщей солидарности улицы были полны мусора – как техногенного, так и макулатуры. Чернокожим обитателям гетто девяностых такое даже не снилось.

До станции Аишы оставалось ещё три остановки. Но она внезапно и для самой себя она встала и пошла к выходу в ожидании ближайшей остановки. И как будто находя объяснение для сознания, она подумала про себя: «Я должна докопаться до истины. Должна узнать, за что погиб Шам. Нужен хакер». Девушка была настолько поглощена своими мыслями, что совсем не обратила внимания на сидевшего через двух человек от неё пассажира в очках с серыми стёклами, длинного и с лицом квадратной формы, уткнутым в плоское стекло с глупыми анимациями на экране, заботившими его куда меньше, чем-то, что Аиша выходила не на своей станции.

Немногим меньше, чем сто лет назад было придумано, пожалуй, самое страшное оружие массового поражения – массовая культура. Музыка для всех. Мода для всех. Ориентиры для всех. В чём опасность этого оружия? В том, что посредством культуры, если её подчинить себе, можно определять настроение, ценности и ориентиры потребителей продуктов этой самой культуры. А если она создавалась изначально подчинённой, а её потребители – жители всей планеты, сложно ли представить, насколько огромен её потенциал? Сначала нам пели о любви и свободе, затем о бунте, и в итоге дошли до саморазрушения, свободного секса и некоторых форм насилия. И чему нас привели эти эксперименты?

Во многих странах они нанесли колоссальный урон по институту национальности и сложившемуся общественному укладу. Люди сотворили себе кумиров из артистов музыкальной индустрии, максима которых – секс, наркотики и рок-н-ролл. Только если рок-н-ролл со временем деградировал, первые два извратились до неузнаваемости. Результат – тысячи асоциальных элементов по всему миру, выпавших из истории своего народа. Кому и зачем понадобилось стирать институт национальности? Чем это может нам грозить? Вот тут интереснее.

У каждого из нас есть семья, родные и близкие. И тут с человеком происходит несчастье. Кто его поддерживает? Допустим, коллеги по работе. Теряет работу – остаются друзья. Теряет друзей – остаются родные. И представим на секунду самое ужасное. Человек теряет всё. У него нет ни семьи, ни дома, ни имущества. Почему он не останется один. Его поддержит общество. У него есть нация – единая с ним общность. Те, с кем он связан общей исторической судьбой и в рамках которой реализуется, развивается и приносит пользу другим. Ну а не будет нации – что тогда? К кому за помощью пойдёт человек? К большому брату? Так может, вот кто спонсор массовой культуры…

Амир

Аиша прекрасно помнила, кто жил на этой станции. Она сама тут выросла и помнила всю трущобную шпану. Трудно поверить – но часто так оно и бывает, при всей своей женственности и утончённости в детстве она была самой настоящей пацанкой и водилась с самыми конфликтными ребятами квартала. С ними она первый раз наполнила лёгкие лайтом (так назывался синтетический наркотик, имитировавший эффект от курения марихуаны, который был прямо противоположен названию); с ними научилась угонять велосипеды (для этого нужно было взломать электронный замок); с ними же лишала дорогостоящих мобильников неосведомлённых граждан, оказавшихся на окраине города, – но чтобы сбить систему, они отдавали мобильники другому парню не из их компании – тому, кто был слишком труслив для таких вылазок и был чрезвычайно рад, когда повсеместно в выпускаемых мобильниках железо с системной программой стало единым целым.

Этого парня звали Амир, и каждый раз, когда Аиша приносила ему новую груду незаконнодобытых телефонов и девайсов, их разговоры могли тянуться долгими часами, и он всегда испытывал от них незабываемое удовольствие. Аише тоже нравилось его общение, потому что её друзей с улицы интересовало, в основном то, какой приём можно было бы применить на том или ином прохожем, у кого лучше достать синтетики или новинки кибернетических игр; а Амир мог рассказать ей о том, что было на планете сто лет назад, да и раньше, как устроен мир, система виртуальной реальности и работа всевозможных гаджетов, без которых их жизнь была бы немыслимой – от часов до ЦК (одним словом, всё то, что она могла узнать в школе, если бы посещала занятия хотя бы в полтора раза чаще). Девушка (тогда ещё – девочка) знала, что у Амира были к ней чувства, но выбрала Шама – потому что он выбрал её. И с тех пор – а прошло с тех пор ни много ни мало – пять с лишним лет. Мир успел измениться до неузнаваемости, и она даже не знала, живёт ли он ещё там или нет.

Закусив под респиратором губу, Аиша задумалась. «Допустим, он там… Как я начну разговор? Привет, Амир, давно с тобой не виделись, но теперь мы можем пообщаться, потому что мне нужно тебя использовать… М-да, - Аиша вздохнула и нахмурилась, - Я бы сразу послала и хлопнула дверью… Стоп. Ещё же надо не пропалиться в прослушку. Очередной ребус… Кругом одни квесты, вашу мать… А что ты хотела, подруга, того, кто за тебя всё решал, больше нет. Так… Что бы мне самой такое нужно было услышать, чтобы не послать человека в первые шесть секунд? Хотя… Он не я. И уж этот червяк любит всякие задачки. Напишу ему текстом а-ля топ-секрет, и приехали… И говорить не в помещении – вытянуть зомби наружу. Главное, чтобы дома был», - с этими мыслями Аиша выдохнула и пошла по направлению квартиры Амира.

Со своими способностями, как она считала, Амир давно мог бы работать на обслуживании ЦК, но из-за своей застенчивости он почти никогда не выходил из дома и мало с кем общался. Аиша запомнила его таким, каким он был пять лет назад – худощавым, даже можно сказать, костлявым. С острыми коленками, торчащими рёбрами и тазобедренными костями с натянутой на них кожей. Раз в несколько месяцев его лицо покрывалось ковром из прыщей, часть из них оставляла рубцы, которых с каждым разом становилось всё больше. Он носил широкие очки толстого стекла и старомодной оправы в стиле «авиатор», вечно был в полосатой сине-белой маечки и длинных до колен труселях. Длинные тонкие губы, расплывавшиеся при виде Аиши в самой что ни на есть чудаковатой улыбке в сочетании с беспорядочно топорщащимися тёмно-русыми волосами и огромными глазищами придавали ему вид самого настоящего чокнутого профессора.

Таким он и предстал перед ней, когда дверь распахнулась – Аиша оценивающе приподняла правую бровь, оставив левую там же, где и была, подумав про себя: «Некоторые вещи не меняются». Не рискнув использовать заметки, она напечатала сообщение, пока стучала в дверь. Просто напечатала, не выбирая адресата, чтобы отправить. «Не говори имя». Тыча экраном в довольное лицо Амира, Аиша угрожающе приставила палец к респиратору, как бы усиливая посыл сообщения, хотя как оказалось, в этом не было необходимости. Парень понимающе кивнул, скрылся в дальней комнате, вернувшись в грязных рваных синих джинсах и серой кофте с натянутым на голову капюшоном так неуклюже, что форма его головы напомнила ей конец презерватива в процессе использования. В руке у него был бумажный блокнот и авторучка – у девушки создалось впечатление, что он давным-давно в курсе всяких прослушек и прочей слежки. Слежка… В этот момент Аиша вспомнила очень важную деталь – Шам говорил ей о том, что вся информация о пользователях Сети сохраняется на ЦК – туда же, где расположена платформа Кибера. Весьма кстати – как раз накануне разговора с Амиром.

Парень, держа блокнот в правой руке, неловко нацепил респиратор, скользнул в старые рваные оранжевые кеды, не завязывая и шнурки, выскочил на галерею к Аише и запер за собой дверь. Его дом, как и все в квартале, по форме напоминал букву Г, основание которой выходило к свалкам этого квартала – туда собирали мусор с ближайших домов, а вывозили раз в неделю, так что нечего было удивляться, что мусора там было достаточно, чтобы даже в респираторе заслезились глаза.

Когда-то там, у самого края свалки, собирались наркоманы, бездельники и бездомные. Сейчас там было намного меньше посетителей, так что беседа могла пройти и без блокнота. Но всё-таки там были люди. Чему Аиша была сильно удивлена.

А что, может не так уж плохо, если человек не будет зря тревожить окружающих своими проблемами? Пусть всё решает Система – так и жить намного легче и проще.


Действительно – какое нам должно быть дело до тех, кто вокруг? От равнодушия разве кто-то умирал? Но ведь и с того света ещё никто не возвращался, чтобы подтвердить его существование… Безразличие к окружающим может обернуться гораздо более плачевными последствиями, нежели порицание и муки совести. У кого-то совесть находится в анабиозе до конца жизни, и это отнюдь не мешает им творить «добрые дела».

Безразличие, равнодушие снижает как общую эмоциональную восприимчивость – это на первых порах, так и уровень удовлетворённости жизнью в общем – в долгосрочной перспективе. Так что оно является одним из корней нашего несчастья – собственного несчастья. Ещё сотню лет назад об это знали и помнили – как же нас заставили об этом забыть? Да-да, сначала были те самые красавчики с длинными причёсками и клоунскими нарядами, что уверяли нас, что рок-н-ролл спасёт мир. От Вьетнама, Холодной войны и несознательных правителей. И им поверили: все заразились, заболели массовой культурой. А потом стали заражаться венерическими заболеваниями, появилось множество молодых людей, не способных и не желавших реализоваться в обществе. Начались проблемы с зависимостями и ранней беременностью. Вот тогда-то и был первый поворот масскультурной машины – времена менялись и на смену бездельникам-мечтателям пришли молодые специалисты – целеустремлённые, эгоистичные и честолюбивые яппи. Которые стремились обогнать конкурентов, сделать карьеру, утвердиться и всё – ради денег. При том им было абсолютно наплевать, что в холодильнике у собственных родителей и есть ли там вообще что-либо; наплевать, как дела у их одноклассников и ребят, с которыми они росли на одной улице, если только эти связи не могли принести им выгодную сделку; важен им был лишь уровень собственного достатка.

Давно ли мода на ценности и образ жизни менялась с тех пор?

Химоза

Амир с Аишей подошли к большой площадке, по периметру обставленной мусорными баками, переполненными до такой степени, что они скорее напоминали кучки мусора, так как очертания баков под мусором едва ли можно было угадать; окружена была площадка старым потрескавшимся бетонным парапетом в метр высотой, и лишь с противоположной стороны свалки, которую отсюда им было не видать, был выезд. Подойдя к свалке, они уселись на парапет, бросая в стороны сканирующие взгляды, удостоверяясь, нет ли поблизости полицейских.

Амир вопросительно взглянул на Аишу, она сощурила взгляд, собираясь с мыслями и думая, о чём лучше сначала спросить. Он тем временем уже черкнул в блокноте авторучкой небрежным, но стильным почерком: «Что случилось?» Девушка выхватила у него из рук блокнот с ручкой, перевернула страницу и написала: «Откуда тебе известно о прослушках?»

«Это лишь недалёкий не знает. Вроде тех ребят за твоей спиной. Ты об этом хотела поговорить?» - под фразой Амир черкнул дугу с двумя точками, имитируя улыбку. Он не знал, с чем к нему пришла Аиша и хотел не терять позитивного настроения. Не поняв его посыл, девушка обернулась, прочитав очередную запись: за спиной у неё метрах в четырёх на отколовшемся участке парапета сидела компания из трёх человек. Один был длинный с грязными жидкими патлами, другой – коренастый, с угловатой формы конечностями, бритый наголо и довольно длинной бородой без усов, третий был ужасно худым, в старых очках на резинке, из-за которых было совершенно непонятно, куда направлен его взгляд; все – в серых спортивных костюмах. Аиша беззвучно ахнула и на автомате прикрыла респиратор рукой. Длинный патлатый достал из-под куртки стеклянную колбу с двумя горлышками, одно из которых прикрывал металлический колпак, - Аиша уже знала, что будет дальше. Поджигая один конец и вдыхая едкий дым по очереди, они пустили колбу по кругу.

Она узнала этих парней – не могла не узнать. С ними прошло всё её детство. И они ничуть не изменились с тех пор. Только кое-кого не хватало. В компании она была шестой – парней было пятеро. Высокого длинноволосого парня звали Кимаш, он любил играть на гитаре и губной гармошке, с детства много курил – и курил всё, что только можно и нельзя, – а ещё постоянно обращал внимание на то, чтобы его правый глаз закрывала чёлка. В детстве он верил, что когда-нибудь начнёт писать песни, его заметят, и он станет популярным. Лысый и бородатый – Шон – научил её взламывать электрозамки, чтобы угонять чужие велосипеды. Он всегда первым сподвигал остальных на какие-либо мероприятия, а в случае переделки первым кидался на обидчика, и никогда не давал друзей в обиду. Благодаря ему к их компании никто не смел подойти, когда они были на своей территории. Худой очкарик – Эрни – скорее походил на ботаника, попавшего в дурную компанию. Он всегда и во всём поддерживал друзей, кроме как в том, чтобы прогуливать школу. Тем не менее, и он был тут. Не хватало Раша – толстого, неуклюжего паренька, которого они называли Шариком. И ещё Малика – он был самым младшим из них и самым странным. Он ещё не перешёл тогда в средние классы, у него был постоянно задумчивый взгляд, а разговаривал он мало. Он единственный был чёрным в их компании, но дружба не знает цвета кожи. Особенно в детстве.

До Аишы с Амиром донёсся едкий запах синтетического наркотика, девушка очень хорошо помнила этот запах. Настолько химозный, что аптека отдыхала в сторонке. Это была самая дешёвая дурь – и самая вредная для организма. Неудивительно, что эти трое были без респираторов – их стеклянный друг по силе урона не многим уступал городскому воздуху. Амир нахмурился и закашлялся, а у Аишы на глаза навернулись слёзы. В первые с тех пор, как не стало её парня.

- Тут воняет. Хочешь, уйдём отсюда, - сказал Амир сквозь респиратор, решив, что их всё равно никто не услышит. Да и опасаться в этот момент было нечего: если парни взялись курить дурь, значит сейчас тут было безопасно.

Аиша молча кивнула, стараясь сдержать слёзы. Они встали с парапета и пошли в сторону реки.

Как же так получается, что к проблеме равнодушия взывает любая национальная литература, ещё со времён классицизма, обличая эгоизм, равнодушие к проблемам ближних, а оно никуда не деваются, а только усиливается с годами? Наверное, мы стали меньше читать и думать… «Просто танцуй, и всё будет хорошо» («Just dance, it’s gonna be OK»), - знакомая фраза? Нас заставили забыть то, кем мы являемся на самом деле, а мы легкомысленно решили, что это наш личный осознанный выбор...

«И научил Он Адама всем именам…» - или как там было… Как маленький человек учится чему-либо в этой жизни? Говорить, ходить, рисовать или чему-либо ещё? По принципу «видит-запоминает-делает». Если он что-то увидит, его уже очень сложно заставить об этом забыть. Если ребёнок уже научился разговаривать, то научить его «не говорить» будет весьма проблематично. Поэтому любой тип поведения, когда-либо зафиксированный в памяти в тот или иной момент срабатывает, и человек сам порой не осознаёт, с чего это вдруг его охватил этот неконтролируемый приступ истерики или, напротив, безудержного хохота… Поэтому, например, весьма опасны любые публичные обсуждения или уже тем более – демонстрации таких общественных болезней, как гомосексуализм или наркомания. Даже в негативном свете мысли о нежелательных программах поведения при большой частоте могут быть достаточно вредными. Почему сцены насилия не рекомендуются к просмотру людям со слабой психикой? Потому что они с равной долей вероятности могут ассоциировать себя как с жертвой, так и с маньяком, причём испытывая аналогичные чувства. В результате мы получаем либо параноика с панической боязнью всего на свете, либо психопата-убийцу… А если десятилетний подросток постоянно слышит о борьбе за свои права неугомонных организаторов каких-то парадов, да ещё о том, какие мы все разные и поэтому должны толерантно терпеть любые извращения в нашей среде? Что мы получим?

Остаётся только надеяться, что его родители-таки увидят внуков… Безразличное поведение распространяется в обществе точно так же. Если в детстве к ребёнку относились кое-как, либо не научили сочувствовать, трудно будет ожидать от него чего-то иного. И чем сильнее оно популяризируется – другими словами, чем чаще внедряется в общественное сознание, тем шире распространяется. В неврологии давно зафиксировано, что такие общественные пороки, как курение, «умеренный» алкоголизм, националистические настроения, распространяются в обществе подобно вирусу.

Мост

Не вонь от мусорных баков. И отнюдь не дым от химаря выдавливали по капле одну слезу за другой. И даже не светлые воспоминания из детства. Совсем другое чувство – то, которое Аиша испытывала так давно, что казалось, с ней это было впервые. В детстве её друзья были подобны бездомным котятам – немытым, голодным, лохматым, но таким милым и забавным. Когда они превратились во взрослых и неприятных уличных котов, девушка испытала дикую жалость, глядя на то, во что превратились близкие ей в детстве люди. У неё настолько перехватило дыхание, что её сил вряд ли хватило бы, чтобы подойти к ним и заговорить. Да и не за этим она пришла сюда.

Аиша молча шла за Амиром, пытаясь сдерживать слёзы. Она смотрела на свои белые кроссовки, которыми медленно перебирала, не чувствуя ног. Она должна была как-то взять себя в руки. Воспоминания из её детства на фоне того, что она увидела, ложились таким контрастом, что девушка чувствовала себя всё хуже и хуже. Чтобы взять себя под контроль и как-то изменить свои ощущения, Аиша постаралась подумать о чём-то хорошем. Вспомнить самые светлые воспоминания. Как они с Шамом лежали на крыше и смотрели на небо. Такое чистое и светлое, когда день отличался от ночи не на четыре оттенка, а действительно был днём. Как он крепко прижимал её к себе. И обещал, что прибьёт, если она ещё хоть раз выдернет его провод, пока он тусуется в Кибере. Они уже достаточно отошли от мусорных баков, и теперь неторопливо продвигались сквозь широкую сеть длинных галерейных зданий, в перспективе подобную гигантскому муравейнику.

Вспомнив что-то хорошее, Аиша всё-таки смогла глубоко вздохнуть. К Амиру девушка пришла с конкретной целью, и она не должна была об этом забывать. Смена обстановки тоже помогла ей сконцентрироваться. Ей ни к чему сейчас было предаваться воспоминаниям о том, как здорово было в детстве проводить время с друзьями, и сожалению о том, что они все остались на том же уровне. Сквозь завесу уличной атмосферы проклюнулся мост.

- Амир…

Девушка собиралась начать разговор, как услышала, что парень тихо зашипел на неё из-под респиратора, кивая взглядом в землю. Аиша не поняла сначала, что он имел ввиду, но замолчала и посмотрела туда, куда он указывал. Под ними медленно оставался позади серый потрескавшийся асфальт, который со времени её детства изменился лишь тем, что трещин стало в два раза больше. Она не заметила, как парень ловко спрятал блокнот в боковой карман своей кофты так, что как будто у него ничего и не было в руках. Затем он достал из кармана девушки телефон – от неожиданности Аиша даже ничего не успела сказать – и наклонил его отражающей поверхностью заблокированного экрана так, что Аиша тут же увидела двор близлежащего дома и до боли знакомую фигуру. У девушки второй раз за этот вечер перехватило дыхание. Они с Амиром шли по набережной вдоль чёрного загрязнённого залива, к мосту через который они подходили. А выше них и немного позади их преследовала фигура высокого мужчины в чёрном или сером костюме – различить цвет в отражении экранного стекла телефона для неё не представлялось возможным – она его уже видела. В сеансах. И в клинике.

Под мостом были площадки, на которых во времена Аишиного детства днём курили дети, а по ночам спали бездомные. Технического их назначения никто не знал, но практическое применение им нашли просто незаменимое. Амир взял Аишу за руку и повёл под мост. Площадки, ограничивавшиеся и крепившиеся к мосту металлической сеткой, были пусты. Они забрались на ближайшую площадку, огороженную металлической сеткой. А потом перебрались на соседнюю, и дальше. Так они оказались под самой серединой моста, и, хоть пространство вокруг них окутывал техногенный туман, они всё равно могли безошибочно различить, если бы кто-то захотел забраться на площадки как с одной, так и с другой стороны. Но главное – теперь они могли поговорить так, чтобы никто не слышал.

Амир первый начал разговор. Причём тем вопросом, которого Аиша никак от него не ожидала.

- Я могу тебе доверять?

Девушка округлила глаза, повернувшись к нему лицом.

- Зачем ты пришла? И чего ты хочешь?

- Мне нужна помощь… Почему ты спрашиваешь, можно ли мне доверять?

- Кто этот тип? Ты его знаешь? Почему он шёл за нами?

Аиша опустила глаза и задумалась.

- Не знаю, - солгала она. Девушка не знала, почему, но считала, что лучше сказать неправду насчёт того человека. А может просто не отдавала себе отчёта, когда врала. Она процитировала строчки из вспомнившейся песни «Героин»:
- Не знаю… «Наверное, я просто чего-то не знаю».

Бороться с вирусом – одно из необходимых условий выживания организма. Если он победит – организм погибает. К примеру, представьте, что все мужчины в один день стали «нетрадиционно» ориентированными. Женщины не могут дальше производить потомство, и общество вымирает в одно поколение. Поэтому для больного организма есть только два пути – либо вылечиться, либо погибнуть, уступив болезни. Но долго сдерживать вирус для организма достаточно энергозатратно и отнюдь непродуктивно. Он старается избавиться от болезни в кратчайшие сроки, если только в состоянии её побороть. Наша проблема в том, что современное общество заражено не одной, а целым комплексом болезней. Несколько вирусов сразу одолеть достаточно сложно. И если наркомания – это всего-навсего Гепатит Ц, то Вирусом Имуннодефицита для общества является как раз равнодушие. Потому что безразличие к проблемам других, а в результате – и общества в целом, в несколько раз ослабляет сопротивляемость другим порокам. Давно ты давал подзатыльника парнишке, просящему тебя купить ему сигареты, потому что ему сказали, что это «удовольствие для взрослых?» Наверное, просто ещё помнишь, как сам точно так же моросил на его месте.

Но, как и опухоли могут быть не только злыми, но и доброкачественными, так и не только плохой пример заразителен. Если сознательность и достойное поведение хотя бы одного человека из нашего окружения вызывает положительные эмоции, этого достаточно, чтобы появилось желание к подражанию. Не будем обманываться в своей сугубой индивидуальности. Даже самое оригинальное поведение, которое нам покажется уникальным, мы усвоили по частицам от всех предыдущих виденных нами манер поведения. Причём чем оригинальнее нам кажется наша манера, тем более бессознательным оказался отбор фрагментов предыдущего опыта. Если же поведение так или иначе складывается из подражания, так почему бы не начать самим выбирать те схемы поведения, которые нам хочется? И дальше – самому становиться примером для других. Стать искреннее, доброжелательнее, проявлять больше участия. Только лучше заранее подумать, что лучше приложить, если не повезёт обжечься. В заражённом обществе здоровый индивид получает не один и не два ожога за жизнь, так что глядите в оба…

Хакинг или «Наверное, я просто что-то упустил»

- Мой парень… Шам…

- Да… Я знаю…

- Ты знаешь, что с ним произошло?

- Что? – парень осекся, - а… нет… Я имел ввиду, я знаю, как его зовут, - расстроенным голосом проговорил он, - Так… что случилось?

- Он погиб. Вернее… Не знаю… - девушка вновь начала задыхаться, - мне кажется… его могли убить… И я не успокоюсь, пока не выясню это. Просто это произошло в Кибере. Я в этой хрени не разбираюсь и… Я хотела узнать у тебя…

Амир вздохнул, и его лицо приняло намного более серьёзный вид. Он нахмурил брови и продолжил разговор сквозь респиратор:

- Знаешь, теоретически это возможно, если выдернуть шнур, когда человек подключён к Киберу, но на практике никогда…

- Нет, - перебила его Аиша, - её глаза загорелись огнём, и она почувствовала в себе намного больше энергии, чем за миг до этого, и продолжала более быстрым темпом голоса, - я была рядом, он всё время был подключён. И закончился он, пока находился в реальности Кибера. Сначала я была с ним, там, потом отключилась, и ждала, не знаю сколько… я задумалась, а потом… Он холодный. И я повернула голову. У него кровь из ноздри… И я была в ужасе. Как в кошмарном сне… Только его нет…

- Хм… - Амир сильнее нахмурил брови, - а… Он что-нибудь употреблял? Может, у него просто остановилось сердце? И кровь носом… Такое бывает, когда…

- Да нет же! – глаза Аишы расширились, - он не был нариком! Он сказал, что через Кибер вышел за пределы программы и вышел в Сеть, то есть… подключил своё сознание к Интернету… Непосредственно…

Аиша не видела, как под респиратором у Амира открылся от удивления рот, она даже не заметила, как отвисла его нижняя челюсть – слишком была поглощена своими мыслями. Но парень выглядел так, будто только что подержал Будду за яйца.

- Но… Но это сделать невозможно… Я сам изучал коды Кибера. Только… Никому не говори – это незаконно. Эти данные строго засекречены. Через обычное кресло со шлемом ты не то что их не увидишь, даже не будешь знать об их существовании. Нужен компьютер…

- Расскажи мне. Я ни черта в этом не шарю.

- Любая программа – это набор условий и положений. И любое действие будет совершаться в рамках этой программы, пока ты её используешь. Например… Наш мир. Реальный. Планета имеет форму шара. И силу притяжения. И если ты будешь двигаться, тебя всегда будет тянуть к поверхности Земли, хоть ты тресни, и всё время двигаясь в одном направлении, ты в итоге обогнёшь Землю и вернёшься в точку, из которой начала движение. Это закон. Так предусмотрено программой. И тут ты ничего не поделаешь – пока выполняются эти условия, результат будет таким – и никак ты его не изменишь. Потому что программу писали не мы.

Аиша чувствовала себя, как на уроке естествознания в средней школе, - Амир говорил с ней, как с идиоткой. Но лучше так – чтобы она поняла всё, и ничего не упустила.

- Но вот мы придумали компьютеры. И создали другую реальность. Где мы тоже можем написать свою программу, задать определённые условия и посмотреть, как в ней будут происходить те или иные процессы. Как бы если условий немного, ты итак будешь знать результат. Пропишешь рамку и точку, которая будет двигаться в рандоме внутри неё с бешеной скоростью. Где бы она ни оказалась в какой-то момент времени, она будет в одном или ином углу рамки, ну, или будет в этот момент ударяться о её стенки. Но из рамки она не выйдет. Но ты писала программу. Тебе известен исходный код, и ты можешь её поменять. Ты добавляешь условие, что в рамке есть одна прореха, как раз размером с эту точку, и запускаешь. По закону вероятности выходит, что рано или поздно точка выскочит из рамки и будет дальше лететь в виртуальной пустоте, а шанс, что она так и не найдёт выход, ничтожно-ничтожно мал. В общем, вот и всё программирование – только на разных языках, платформах и так далее. Конечно, не очень интересно тебе будет сидеть перед экраном с горкой лайта, бомбасом и бутылкой сладкой газировки, наблюдая, как скоро точка выскочит из рамки. Но ты сделай рамку подобную нашему миру. Вместо точек – человеческий фактор – то есть каждый пользователь. И вот тебе Кибер. Программа предусматривает создание файла запуска, доступного пользователю через его дыру на шее, - с этими словами Амир повернулся к Аише затылком и снял ужасный капюшон, обнажив вшитое металлическое отверстие у самого основания головы, необходимое для подключения к Киберу.

Аиша задумалась и машинально потрогала пальцами аналогичное отверстие у себя на шее.

- Но файл самой программы – где записан этот код, - продолжал Амир, - и все условия – он хранится на серваке. Том, ради которого мы сейчас ходим в масках на улицах и постоянно очищаем воздух в домах. И он не доступен никому, кроме главных разработчиков. Вся штука в том, что да, твоё сознание в Сети, но только в рамках программы, в рамках Кибера. И пока ты находишься там, для организма ты всего лишь видишь сон. Сон в определённом месте – киберпространстве, к которому подключены сотни других пользователей, при этом осознанный. А сон – лишь дефрагметация жёсткого диска – головного отдела нервной системы. Во сне ты никак не можешь умереть. Он нереален.

- Но почему ты думаешь, что Кибер взломать невозможно? Ты что, решил, что я чешу тут макароны?

- Нет, просто, наверное, я что-то упустил. Понимаешь, когда много условий, можно найти лазейку, где они будут взаимоисключающими, и так можно взломать программу. Если тебе доступен исходный файл – то вообще без проблем – бери и развлекайся. В других случаях – ищи несоответствия. Всё, что противоречит какому-то из условий программы. Так тебя выкинет, и ты сможешь в рамках своей лазейки писать свою программу – как государство в государстве. Но бывают программы, которые замыкаются сами на себе – то есть конечное условие после первого же запуска – запрет на изменения, и тут даже с исходным файлом ты программу не изменишь. Если в такой программе нет лазеек – то она совершенная. Взломать её нельзя. Наш реальный мир – одна из таких программ. Или книга, например. Вот Кибер я считал одной из таких программ.

- Шам думал иначе… А как ты… ну… изучал код Кибера?

- Я подключился к серваку через компьютер. На самом деле, я просто искал что-то интересное. Но нашёл архив, в котором по кубиками разложена вся программа Кибера, - их нельзя ни изменить, ни взломать. Можно лишь прочитать. Аиша, - Амир закинул руки за голову, и снял с шеи шнурок, на котором болталась тонкая серебристая пластинка, - на этой флэшке весь код, который я переписал с исходника Кибера. Можешь взять себе – у меня дома всё есть несколько копий на всякий случай. Но если что… Ты ведь понимаешь, что я в любом случае буду отрицать, что дал тебе «эту штуку»?

- Да, конечно. Но ты говоришь, что не нашёл там ничего, что… где бы программа противоречила самой себе…

- Да, может быть, там ничего нет, а может, я не разглядел. В любом случае, мы не можем больше здесь оставаться – скоро комендантский час. Тебе ещё нужно добраться до дома. И это будет очень странно, что мы укрылись ото всех, да ещё опоздали домой… Поищи что-нибудь сама. Я сделал такой интерфейс, чтобы можно было видеть код как текст на пластине в самом Кибере. Продолжим в другой раз. Рад был тебя видеть.

Аиша кивнула, и они направились в противоположные стороны: Амир обратно на берег, с которого они залезли, а Аише гораздо быстрее было бы двигаться через противоположный. Она цеплялась за сетки и перебегала площадки, пока наконец его не достигла и не скрылась в дымовой завесе.