Аутсайдеры

АУТСАЙДЕРЫ
Предисловие
В каждом коллективе, в котором общая деятельность не объединена какой-либо особой высокодуховной идеей, находятся «белые вороны». И чем ближе к природе сильные особи коллектива, тем тяжелее существование отдельных, непохожих на большинство, чем-то выделяющихся на общем фоне аутсайдеров. Их не замечают, презирают, травят, - тяжесть преследования зависит исключительно от того, насколько строго за деятельностью коллектива осуществляется надзор контролирующих органов. И не надо думать, что речь идет только о школьных коллективах, а травля – эта забрасывание портфеля за забор и обстреливание семечками. Не похожим на большинство может быть любой человек, причем вовсе не обязательно внешне или в выбранном образе жизни, достаточно просто иметь независимую точку зрения в каком-то одном, например, профессиональном, аспекте, и если за этим смелым мышлением индивидуума не стоит на страже кто-то неравнодушный с деньгами и связями, кто-то из большинства, который настолько выбился в люди, чтобы приказывать прочим мартышкам, -- то и взрослого профессионала-мыслителя ждет та же участь быть вне коллектива, что и первоклашку- заику в очках. Вместо портфеля и обстрела семечками ему может периодически занижаться, а то и вовсе не выдаваться, премия, постоянно выделяться худшие ресурсы без объяснения причин, при взаимодействии с окружающими такой человек наталкивается на прозрачно завуалированное, а то и вовсе неприкрытое хамство, причем в ответ на правомерные и существенные вопросы, и не стоит и говорить, что ему не поступают не только неформальные приглашения на внерабочие посиделки, но и вообще любая, даже относящаяся к делу информация, если только прочие могут быть уверены, что последствия такого информационного бойкота не прилетят бумерангом к ним же обратно в виде какого-нибудь наказания от проверяющих органов.
Однако, если мыслитель обладает некоторой силой воли и мужеством и имеет немного смелости философски относиться к проявлениям стадного начала в окружающих, то и в таком аскетичном, по-видимости даже мученическом, положении дел находятся свои плюсы. Это и избавление от дурного общества глупых, малообразованных, зашоренных и, говоря прямо, бескультурных личностей, и возможность сохранить гордость, не впадая в угодливость и подобострастие перед вожаком стаи, и намного больше времени, чтобы побыть наедине со своими мыслями, но главное – это возможность осуществлять те самые идеи, жить в соответствии с теми самыми нормами и правилами, которые человек считает наилучшими, правильными, достойными и верными. Это возможность следовать своим путем, не испытывая необходимость в корректировках в угоду окружающим, не идя на компромиссы с собственным мнением и убеждением. Иногда это приводит к результатам намного лучшим, нежели у толпы прочих хомо сапиеносв. Для этого требуется воля к победе, вера в лучшее и, конечно, немного настоящей удачи, которую кое-кто из завистников называет везением, чудом, а то и просто - магией.
ГЛАВА 1
Дэниел Фортесс всегда следовал установленным правилам, чего бы это ни касалось. Упрямство и твердолобость, которые в нем усматривали окружающие, он сам считал упорством и настойчивостью, а молчаливость и некоторую холодность, - сдержанностью и умением держать себя без излишней фамильярности, то есть, хорошими манерами. Приписываемые ему педантичность он полагал проявлением силы характера, занудство – твердостью, буквальное следование нормам и правилам без исключений – независимостью от проявления различных внешних непредвиденных обстоятельств.
Таким Дэниел был с раннего детства – замкнутым, серьезным, вдумчивым, - и, конечно, испил бы до дна всю чашу доли «белой вороны» и «чудилы», если бы природа не наградила бы его высоким ростом, сильными мышцами, любовью к спорту и смелостью постоять за себя.
В детстве при любой обиде он сначала спрашивал – за что?- словно хотел удостовериться, что действительно никак не давал оснований так с ним обращаться. А потом, получив в ответ новые порции обзывательств или иных, обычных для большинства детей жестоких приемов травли, он дрался – молча, без ответных криков, не боясь последствий, не опасаясь за свою шкуру, словно для него не могло существовать выбитых зубов и сломанных рук. И ему везло – за все детство он не получил за все проведенные драки, даже с численным превосходством противников, ничего страшнее синяка под глазом да рассеченной губы. Возможно, сказалась социальная среда – все же обидчики были детьми из соседних домов – квартала среднего класса, а это означало, что в основном дети были довольно избалованы, хотя и не особенно воспитаны. В семьях им не давали настоящего воспитания, не проявляли к ним достаточно уважения, но вполне обеспечивали всем необходимым, чтобы они ни в чем не нуждались. Поэтому, чувствуя природное желание как-то выделиться, сбиться в стаю против кого-то, эти дети, тем не менее, драться по-настоящему, по-уличному, защищая свою жизнь или кусок хлеба, завоевывая территорию и место в обществе, - не умели, не хотели и сами боялись. Вот покричать из-за угла, подразнить слабого очкарика, толкнуть в спину перед лужей во дворе и убежать – это они понимали. А отвечать за все эти дела один на один, или даже в большем составе, но с существом, готовым в полной мере воздать им, не жалея себя, - это было для них слишком, и они находили новых жертв, послабее и помягче.
А возможно, Дэниел просто не особенно и отличался ото всех – ведь он был молчалив, замкнут и тверд, но никак не ораторствовал, не толкал речей, не искал новых путей и не агитировал за революцию. В подростковом возрасте начав усиленно заниматься спортом, он развил крепкую мускулатуру, привык стричься коротко, по-спортивному, а это было модно, носить преимущественно спортивную одежду. Так что в юности он смотрелся красивым крепким юношей, вызывавшим у девушек неподдельный интерес, - пока они не начинали общаться с ним ближе.
Его немногословность, восхищавшая их поначалу, казавшаяся проявлением мужественности и ответственности, со временем воспринималась ими утомительной, а то даже игнорирующей формой равнодушия. Он не увлекался поэзией, или вообще литературой, чтобы развлекать их романтическими речами, не интересовался машинами и акциями, чтобы громогласно подогревать интерес к себе «сведущими» сентенциями в таких престижных социальных областях, не философствовал о жизни с экзальтацией, чтобы прикрыть отсутствие действительно глубоких чувств, идей, целей, а также серьезных занятий в жизни и даже самого характера. И у него не было кучи денег, чтобы ресторанами и подарками компенсировать отсутствие всего вышеописанного.
В школе он был твердым «хорошистом», не лез вперед, но если его спрашивали – отвечал как считал нужным, невзирая ни на какие общие мнения класса и его лидеров. Его не волновали последствия - он игнорировал дружбу, которая стоила независимости собственного мнения, связывала в поступках, предполагала возможность принесения ей в жертву совести и чести, какими он их понимал для себя.
Если бы он избрал для себя не спортивное, а какое-либо иное поприще – возможно, ему пришлось бы худо, потому что подобострастно заглядывать в глаза, округло говорить и терпеть хамство он не мог совершенно. А без таких умений не то что карьеры сделать в какой-либо фирме или даже государственном учреждении – даже просто влиться в коллектив он не смог бы. Иерархия, стая, вожак, интриги, - все отношения в социуме держатся на этом. Правда, он мог бы сделать карьеру врача – талант военного хирурга выше всяких интриг, но и в спорте - легкой атлетике - он зависел только сам от себя. И он привык делать так, как считал нужным и правильным, а это всегда означало так, как говорил ему тренер, без оглядки на кого бы то ни было еще.
Возможно, он сделал бы прекрасную карьеру, получил бы Олимпийское золото, но травма спины поставила крест на личных спортивных достижениях. В 19 лет он впервые отошел от системы правил из-за личных отношений: девушка-спортсменка, с которой он в то время встречался, уговорила его поехать с ней на концерт в другой город. Он не хотел ехать, наутро у него была сложная тренировка, но с этой девушкой у него как будто начали складываться постоянные отношения – сказывались общие спортивные интересы, ее постоянная занятость тренировками и потому готовность понять и его режим, и его характер, а также уважением к его карьере и к тому, что он уважал ее независимость тоже. И он поехал с ней на тот концерт, чтобы не разрушать эту приобретенную гармонию с понимающим человеком. Тогда он назвал свое поведение компромиссом, но, спустя время, он понял, что это был прогиб – самый настоящий прогиб. Он пожертвовал порядком ради сохранения гармонии в личных отношениях, тогда как настоящая гармония базируется на взаимоуважении и не требует такой жертвы как нарушение спортивного режима без необходимых оснований.
Концерт затянулся, в результате они заночевали в городе, обратно поехали утром, он не выспался…в дороге машина сломалась, пришлось голосовать на шоссе... девушка разозлилась, свое раздражение она не постеснялась выплеснуть на него же. В результате на тренировку он пришел усталый, несобранный, а главное – он опоздал. Обычно перед самой тренировкой он действовал по всем правилам – разогревал мышцы предварительной гимнастикой, начиная с упражнений для шеи. Неторопливо и размеренно, шаг за шагом, мускул за мускулом – он готовил свои мышцы к нагрузкам и натяжениям. Но в этот раз тренировку приехала посмотреть высокая комиссия из Нью-Йорка – ждать она бы не стала. И он, опоздав, не успел достаточно размяться, и, не разогрев свои мышцы как обычно – то есть по всем правилам, – начал показательную серию упражнений на брусьях…
Выйдя из больницы, Дэниел порвал с девушкой, попрощался с большим спортом и …неожиданно получил работу преподавателя-физкультурника в одном из спортивных лагерей в своем родном штате. Этой удаче он был обязан своему бывшему однокласснику – в свое время «книжному червю», испытавшему всю силу природного закона стаи в школьной иерархии. Он терпеливо сносил все «дистанционные» издевательства, но пару раз был на волосок от непосредственной физической расправы – и только заступничество Дэниела помогло ему избежать травмпункта. Теперь этот книголюб закончил Гарвард и в своей работе всеми силами подстраивался под старших партнеров в известной юридической фирме, рассчитывая однажды стать там же младшим партнером. Он женился сразу после получения степени на энергичной, спортивной, хваткой женщине, чья семья с деньгами и положением в обществе входила в попечительские советы нескольких школ и летних лагерей при них.
Рекомендация попечителей лагеря была для его директора законом. Правда, директор был несколько обескуражен, когда столкнулся с непоколебимой приверженностью Дэниела Фортресса к правилам. Фортресс не брал в любимчики детей богатых родителей, сколько бы они ни сулили ему в приватных беседах, не делал поблажек в режиме ни для кого, строго следил за меню в столовой, за дисциплиной в команде, пресекал любые выяснения отношений, не терпел неформальных лидеров, капитанами назначал исключительно самых дисциплинированных и не задиристых, а зачинщиков драк строго наказывал. Он действовал по системе и ни для кого не делал исключений.
Когда жалобы родителей и самих школьников на «прямого как забор» и «упертого как танк», « жестокого как фюрер», «диктатора» и «чужого как с Марса» Фортресса были получены со всех спортивных секций, директор принял соломоново решение. Уволить Фортресса он не мог, а потому он решил выделять его на «Общую группу» – этакую сборную солянку из новичков, малолеток и отстающих со всех прочих секций. В каждой школьной группе в любом виде спорта всегда есть отстающие, которые «не тянут», которым «все равно». Они – балласт. И, как правило, за ними нет никаких тетушек-наседок с мужьями–банковским истеблишментом, или мамочек-истеричек с любовниками в городской комиссии по детскому развитию и спорту. Потому их всех собирали в одной «общей группе» и отдавали в полное «владение» «диктатору Фортрессу». Из такого материала победителей было не вылепить – и коллеги со злорадством смотрели, как необщительный невозмутимый Фортресс в очередной раз приводит свои команды на скамейки вечных запасных.


Да, его коллеги, сначала было приглашали его на свои сборища с алкоголем, ночными тусовками у бассейна. Ведь он всегда участвовал в сборах денег на подарки или материальную помощь. Он ни к кому не лез с замечаниями, но сигарета падала изо рта, а кусок пирога или копченой свинины застревал в горле, водка бунтовала в желудке у любого коллеги при его спокойно-осуждающем взгляде. В «мужских» разговорах он не участвовал, отмалчивался, при обсуждении коллег за их спиной при первой же возможности уходил. О его собственных личных обстоятельствах от него не слышали ни слова. Сам он за помощью ни к кому не обращался. Пару раз он услышал в свой адрес ехидные саркастические замечания и предложил выйти – поговорить по-мужски. Дважды потом писал объяснительную в кабинете у директора, но его одноклассник, прочно женатый на женщине из истеблишмента, словно по иронии судьбы, прикрывал его тыл также крепко, как в свое время прикрывал его своей грудью в буквальном смысл Дэниел. Пара отделанных «по первое число» насмешников в итоге уволились «по собственному желанию», чтобы не получить увольнение за драку в общественном месте. После этого шуточки в отношении Дэниела Фортресса прекратились. Но косые взгляды, зависть к его прочному независимому положению, а главное - прямому достойному поведению, верности системе тренировок, – остались.


Солнце заливало зеленый газон на спортивной площадке номер 13. На ней по негласно принятому правилу тренировалась Общая футбольная группа. И в то лето все началось также. В очередную шеренгу выстроились абсолютно разные мальчишки от 9 до 13 лет. Они растерянно жмурились от яркого солнечного света, переступали с ноги на ногу, и весь вид их – никого не было в подходящей по размеру форме, никто не являл собой по-настоящему спортивной крепкой комплекции – говорил об их полной неготовности к физическим нагрузкам, а главное – о полном нежелании ими заниматься. От тренировок никто из них не ждал ничего хорошего.
Это были мальчишки, с самого первого года школы отлынивавшие от физкультуры как только возможно. И не потому, что они были убежденными шахматистами или больными по соматическому профилю – вовсе нет. Просто физкультура никак у них не получалась. Кто-то был слишком полным и постоянно испытывал насмешки над своим внешним видом, особенно в обтягивающей тело спортивной форме, и первые же крики «вперед, жиртрест», «смотри, трек не разнеси» при полном попустительстве учителя сразу сбивали их, заставляя желать провалиться от стыда сквозь землю. Таким был и Том Хэдли, рыжий веснушчатый парень лет двенадцати, низковатый и очень полный, хотя и совершенно здоровый. Кто-то, наоборот, болезненной худобой при довольно высоком росте напоминал привидение – уныло таскающееся на все мероприятий словно переваренная макаронина. Такого не особенно и дразнят, но ему едва ли лучше – его просто не замечают. Он – тень, ничто. В команде никто не хочет его брать к себе, а если берут, то не считают за игрока – в команде, где он участвует, всегда на одного игрока больше, чем у противников. Чаще всего он не приходит на физкультуру вовсе – и никто, включая преподавателя, этого не замечает. Таким был Чарльз Манлоу, чей отрешенный вид говорил сам за себя. Кто-то был целиком погружен в учебу, участвовал с конкурсах и олимпиадах: например, решал уравнения четвертой степени, как Майкл Саттон – вертлявый маленький человечек с узкими прищуренными глазками; кто-то заучивал наизусть пьесы Шекспира и стихи Теннисона и Китса, как Лоренс Клири – нескладный, страшно рассеянный парень, кто-то увлекался химией и физикой – как Шон Макконли и Стив Реджвуд, настоящие маленькие ученые, но для большинства окружающих просто «не от мира сего». Был тут и вечно падающий, страдающий какой-то перманентной неуклюжестью Ник Крайтон, и, близорукий Метт Кроммар, и недотепа – «маменькин сынок» Карл Мастерсон, и робкий, заикающийся Рон Воун, и неисправимый спорщик, вечный несогласный маленький хиппи Джим Нильсен,и, наконец, Гас Мерри – какой-то хищный, ловкий и шустрый - слишком шустрый. В его поведении все какое-то увертливое, скользящее. Он – «рецидивист», продававший в школе услуги по написанию школьных работ, который попался. Время физкультуры у него всегда было самым «горячим» для его предпринимательской деятельности. Он попал сюда по случайности. Ему не место среди нормальных ребят.
Всех двенадцать собравшихся объединяло одно – они привыкли к своему «особому» положению, адаптировались каждый по-своему и…не ждали ничего нового от лагеря, кроме минимально необходимых мучений «для галочки». Они смирились с тем, что от них больше ничего не ждали во многих областях пока еще школьной жизни.
Тринадцатым на поле «Общей команды» был сам тренер – Дэниел Фортресс.
С обычным своим невозмутимым видом он рассматривал доставшихся ему в этом году «спортсменов».
Он уже три года тренировал «Запас запаса» – тут уж любой начал бы уже работать спустя рукава, видя всю бесперспективность своих учеников. Любой – но не Дэниел.
- Итак, команда. Меня зовут Дэниел Фортресс, я ваш тренер на все время вашего пребывания здесь. Наш лагерь в этом году, как и в прошлом, будет участвовать в футбольных соревнованиях штата, отличившийся там получит стипендию в колледж. Чтобы получить возможность проявить себя таким образом, начать следует отсюда, с этого поля. В течение сезона команды нашего лагеря будут соревноваться между собой за право представлять лагерь в играх штата.
Ни у кого из подопечных речь не вызвала энтузиазма. Они воспринимали ее по-своему – прикидывали, лучше или хуже для них будет этот фактор обязательного соревнования, легче или труднее им будет увиливать от физкультурных занятий. И, судя по печальным лицам, им показалось – будет только хуже.
Фортресс продолжал, словно не замечая упадка настроения в шеренге от рассеянно-меланхоличного к всецело трагичному.
- Ваша команда будет участвовать наравне с остальными. Вам следует придумать название, мотивирующий слоган и эмблему, а также избрать капитана. Но все это позже. Главное сейчас – расписание и общая подготовка. Подъем в шесть утра. Далее – водные процедуры. Горячей воды не предусмотрено. Потом – бег – вокруг территории – три километра. Это немного, но надо успеть пробежать до завтрака. Завтрак – в восемь. До восьми тридцати – свободное время, далее - …
Все это Фортресс зачитывал мерно, без интонаций, как хронометр. И от этого его слова казались еще ужаснее.
- Тебе не кажется, что нас привели сюда на бойню? – тихо спросил Шон Макконли стоящего рядом Стива Реджвуда.
- Мне кажется, мистер Фортресс просто чокнутый, - ответил Стив. – Нам просто не повезло. Но может, мы еше сможет что-нибудь придумать?
-Подружимся с библиотекарем? – понимающе прошептал стоящий с другой стороны Лоренс Клири, но тут их прервал тренер Фортресс.

- Разговоры прекратить! Того, кто будет нарушать режим, ждет штрафная дополнительная нагрузка. Но только два раза. На третий раз нарушитель собирает свои вещи и уходит из команды – и из лагеря, соответственно. Все поняли? Вернемся к распорядку дня, как я уже сказал, далее – отжимания…
- Лично я всегда первым делом налаживаю контакт с медпунктом, - поделился своим опытом Майкл Саттон после прослушанной вводной лекции, когда вся команда осталась на поле, располагая свободным временем до конца дня. Мальчишки переглядывались, читая на лицах друг друга собственный ужас. Шон, Стив и Лоренс уже сбились в маленькую группку и Майкл хотел к ним присоединиться. – Всегда есть возможность пошутить с медсестрой, и она выпишет освобождение на день. Если она молодая – я веду себя как герой мелодрам, и она смеется. Если пожилая – как испуганный маленький ребенок, и она жалеет меня.
- Всем не выпишет, - резонно возразил Шон.
Тем временем, с другого конца распавшейся шеренги подошел еще один образовавшийся кружок: неуклюжий Ник Крайтон, близорукий Метт Кроммар, недотепа – «маменькин сынок» Карл Мастерсон, и робкий, заикающийся Рон Воун,

- Мне всегда выписывают, хотя я и не прошу об этом, - поддержал Шона подошедший к ним Ник Крайтон. – я всегда почему-то падаю и что-то ломаю из инвентаря. Ничего серьезного, но мне сразу выписывают освобождение на максимальный срок.
- И м-м-мне т-т-то-ж-же, - подхватил Рон Воун. – Я-я-я- ттто-ж-же –н-н-не про-о-оо-шу!
И покраснел от напряжения.

- А я согласен с нашим тренером, - сказал стоящий поодаль интеллигент Метт Кроммар. – Многого я, конечно, не смогу, но для того сюда и приехал – чтобы научиться.
-Да ты прямо герой! – насмешливо присвистнул Гас Мерри,- давно не набивал шишек? Надоело высыпаться в теплой постели? Соскучился по командам? Тогда ты прямо по адресу!
-Ты смеешься надо мной? – прямо и спокойно спросил Метт, хотя губы у него задрожали от гнева.
- Да нужен ты, над тобой смеяться! Я говорю вам, парни, что могу достать любое освобождение, не чета вашим жалким библиотекам и медпунктам. 50 баксов с носа – и вы больше этого тренера не увидите, разве что издали. Будете отдыхать, гулять и трескать бургеры целый день!
Предложение было соблазнительным, но такой свободной суммы ни о кого не было, кроме Карла Мастерсона, который примерно так и выпутывался каждый раз из подобных положений. Сейчас он вздохнул с облегчением – везде, где есть цивилизация, найдутся посредники, которые освободят от кошмара. Главное – не волноваться. Он решил при первом же удобном случае передать Гасу деньги.
- Ты сначала себя таким образом освободи, а мы посмотрим! – зло сказал Джим Нильсен. Он ненавидел дисциплину, задыхался от любых правил, но зависеть от проныр вроде Гаса было еще противней. – Если такой умный, помоги товарищам так!
-Ну да, уже бегу, - хмыкнул Гас, однако тему развивать не стал. Джим на вид маленький, худенький, но жилистый и ловкий, как змея. Он и внешне напоминал индейца - своими отросшими волосами, узким лицом, и дикими повадками, мог неслышно подкрасться, не боялся драться, если считал, что его задели, отличался презрением к «желтому дьяволу» – деньгам. Типичный будущий хиппи. Одинаково ненавидел и учителей, и лидеров класса. Его считали кандидатом либо в тюрьму за протесты или бродяжничество, либо в сумасшедший дом - за неизбежный в будущем кокаин. Впрочем, самого Гаса тоже считали кандидатом в тюрьму на постоянное место жительство – за мошенничество.

Джим Нильсен не думал, как он будет выкарабкиваться из намечающегося физкультурного «рабства» – он готовился просто сказать «Нет» - как всегда, после чего начинать отсиживаться без общих прогулок, походов, празднований, словом, повести жизнь на срок пребывания в лагере в лишениях. Это было привычно, и никакие ужесточения режима его не пугали.

Больше всех были озабочены стоявшие вместе Чарльз Манлоу и ТомХэдли. Ни «пофигистского» настроя Гаса, ни стойкости Джима, ни жалостливых историй или хитроумных комбинаций в запасе для взрослых, способных отмазать их, у их не было. Как и особых талантов и интересов, где они могли бы реализоваться и компенсировать неудачи в спорте. Денег на откуп у них тоже не было. Даже друг другу они не были особенно интересны, их связывала только общность их положения. То, что у них было здоровое зрение, достаточный рост, нормальное умственное и психическое развитие и отсутствие заикания да и вообще хорошее здоровье, несмотря на внешние недостатки, - их вовсе не утешало. Хэдли заранее начал внушать себе, что он на самом деле смешон, и просто еще раз ежедневно ежесекундно будет вынужден в этом убеждаться. В конце концов он ляжет на землю и скажет, что больше не может. Над ним посмеются вволю, но потом на какое-то время оставят в покое.
Манлоу наблюдал за всем как всегда меланхолично. Он решил просто спрятаться тени первого же попавшегося дерева, как только окажется чересчур тяжело. Его мысли можно было прочитать, не напрягаясь: «Я снова не потяну, как все остальные. Лучше тихо испариться и не высовываться».

На следующее утро в шесть утра в жилых корпусах лагеря прозвенел третий звонок. Сонные ребята начали выползать из постелей во двор, поеживаясь на утреннем холодном ветерке. Каждая команда собиралась около своего тренера. Тренеры в большинстве своем внешним видом - хмурым, недовольным, невыспавшимся - не намного отличались от школьников – очевидно, ранний подъем был им также в тягость. Наскоро сделав перекличку, они полусонными голосами приказывали идти в душевые, а потом пробежаться вокруг лагеря - три круга. После чего уходили в свои комнаты досыпать, позволяя то же и своим командам. Считалось, что они не подавляли волю детей, рассказывали, как надо действовать, а далее предоставляли свободный выбор. Непосредственные тренировки начинались только после завтрака.

В результате через 15 минут во дворе осталась только команда Фортресса. Он, свежий, выспавшийся, подтянутый, бесстрастный и неумолимый, прошел к стоявшим поодаль ведрам и поманил своих игроков. Те, плохо соображая ото сна, поплелись следом.
-Как я и обещал, сейчас – обливания. Видите эти ведра? Каждый идет, берет по одному ведру и выливает на себя. Потом - переодевание. Сменная одежда ждет вас на скамейке. Вчера я заметил, что вы не уделили ей должного внимания. Поэтому, на первый раз, я позаботился об этом сам. Ваши размеры взяты из медицинских карт. К каждой форме прикреплен ярлык с именем. Итак, вперед.
Никто не двинулся. Парни были в глубоком шоке и надеялись, что им все это просто снится. Обливание? Из ведра? Они рассчитывали затеряться в общей душевой и постараться обойтись брызгами прохладной воды и не более того. Окатиться в шесть утра холодной водой из ведра – это казалось самоубийством. Но времени организовать отмазки или просто выступление общим фронтом – не было. Все же они стояли в нерешительности, смотря на Фортресса широко расширенными от ужаса глазами. А тот, словно не замечая общего ужаса, подошел к ведрам, взял одно и сказал:
- То, какие мы есть и каких побед заслуживаем, - зависит только от нас самих.
И с этими словами взял и вылил свое ведро на себя. Ужас в глазах мальчишек сменился шоком. А Фортресс, мокрый, подошел к скамейке, взял одно из полотенец, вытерся и надел одну из лежащих там футболок. Его голый торс с перекатывающимися мускулами, прямая спина, а главное - невозмутимое лицо, по которому стекали струйки воды, лицо взрослого, уверенного в себе и своих действиях человека, - все это произвело незабываемое впечатление на его учеников. Словно под гипнозом его личного примера, воодушевленные его личной причастностью к выполнению собственных требований и, главное, его явный посыл: «посмотрите, что я делаю – и как я выгляжу при этом», - этот посыл решил дело. Малолетние хлюпики двинулись к ведрам и один за другим, мысленно попрощавшись с миром, приняв героически-мученический вид, вылили на себя ведра.
Вода оказалась теплой. Героизма не получилось – они поняли, что точно не заболеют.
Но то, что невыполнимое, опасное, самоубийственное дело оказалось не столь ужасным и вполне выполнимым – было для них открытием. Появилась надежда – а может, они все же справятся? И одновременно какое-то разочарование – что все оказалось вполне выносимо, не столь героично, как они уже настроились. Они готовы были к намного к большему, хоть и полагали это большее последним, что они сделают в этом лагере перед затяжной пневмонией, которая оставит их в постели до конца лета.
Вымокшие, они молча поплелись к скамейке переодеваться. Форма пришлась всем по размеру: на каждом сложенном комплекте стоял ярлычок с именем. Фортресс действительно позаботился узнать точные размеры и подобрал одежду для всей команды в соответствии с размером каждого игрока.
-Хорошо сидит. Даже жалко, что скоро я заболею и не смогу в ней щеголять, - констатировал Майкл Саттон почти печально.
- В тюрьме тоже на каждого подогнано, - сострил в ответ Гас, натужно улыбаясь. – Думаю, вам, ребята, не стоит покупаться на эту туфту с тряпьем… Вчера я уже кое-что выяснил, - добавил он, понизив голос, - уверен, что уже завтра смогу помочь вам откосить по-полной. Готовьте баблосы, кто не хочет быть героем!
Вчера, после вводной речи он действительно начал разведку местности, присматриваясь и прислушиваясь. Он понял, что в основном здесь контингент обычных школьников, то есть для победы готовы пахать только единицы, остальные, как и везде, держатся за счет стадного инстинкта и мобилизующей силы лидера. Также Гас решил, что в принципе, натаскивать здесь на реальные достижения в спорте никого не собираются, а значит, есть место желанию взрослого тренерского состава лагеря нажиться на халяву, закрыв кое на что глаза.
- Наш тренер – молодец, - прокомментировал Метт в противовес Гасу. – Я думаю, он будет заниматься с нами основательно.
Больше мнений не было, вся группа пошла по направлению к корпусу.
На завтрак была каша, немного овощей и чай с медом. В столовой стоял гомон, звон посуды, звуки непрекращающихся шагов и обмена мнениями. Внимательный Нильсен, съев все, хотя ни овощей, ни каши, ни меда он не любил, заметил, что эти продукты практически у всех вокруг также не вызвали ажиотажа. У многих на тарелках осталось практически все, но никто не выглядел голодным. У пары-тройки ребят он даже заметил булки и чипсы.
Неожиданно к их столу подошел Мастерсон, помахивая большим пакетом чипсов.
-Налетай, ребята, - великодушно предложил он, широким жестом разрывая пакет.
-Откуда? – поинтересовался Джим.
Оказалось, эта неспортивная еда запросто продавалась здесь же, за отдельной стойкой. Плати и получишь горячий пирог с мясом или бургер с луком, чипсы, сникерсы, пей лимонад и колу.
Чарльз Коули и немедленно направился к этой стойке и накупил горячих булочек с сосисками. Однако на обратном пути ему не повезло. Уже пробираясь обратно к своему столу, он наткнулся на Фортресса, неожиданно выросшего прямо перед ним.
- Коули, верните этот несъедобный мусор обратно, - спокойно потребовал он.
Чарльз стоял и хлопал глазами, чувствуя, что приковывает всеобщее внимание.
-Если не хотите и дальше позориться, просто вернитесь и получите назад свои деньги. И передайте вашим товарищам – чипсы, которые вы сейчас съели – последние в этом сезоне. Если не хотите есть здоровую пищу – это ваше право. Но другой – не будет. Или уезжайте из лагеря в кемпинги и прочие санатории.
И Фортресс спокойно ушел, даже не повернув головы в сторону их стола.
-Давай сюда! – подскочил к Чарльзу Гас. – Что он сделает? Все покупают.
Коули подавленно молчал и нерешительно медлил. Вокруг начали перешептываться. На них начали глазеть, указывать, раздались смешки.
-Ну что, послушные мальчики, давай, налегай на морковку! – выкрикнул один. – Кролики, у нас кролики!
-А то вас в угол поставят! – подхватил сидящий рядом приятель, только что умявший двойной чизбургер. Он был нападающим и неплохо справлялся. Мясо ему нужно всегда, – так он полагал.
Воодушевленные поданным примером, остальные также не упустили случая поглумиться над ближними.
-Застегните помочи!
-Маменькины сыночки!
- Инвалиды! Неполноценные!
Последний крик относился к разряду недопустимых в лагере. Политика взрослых предполагала, что нельзя вслух публично указывать пальцем на инвалидов, потому что это не толерантно, а толерантность, внешняя прилизанность, – это главное. И потому возникла тишина, насмешники вернулись к своему завтраку.
Будущие ученые Макконли и Реджвуд индифферентно промолчали, стараясь угадать общее течение команды – бунт или позорное послушание? Ник Крайтон и Рон Воун уже отодвинули свои тарелки с чипсами. Лоули таки не успел их попробовать. Джим не знал, кому заявить протест в первую очередь, – учителю-деспоту или сверстникам-козлам, ибо и те и те не давали ему право самому выбирать что делать, в данном случае – есть или нет эти проклятые булочки, хотя у него и денег на них не было. Гас насмешливо смотрели на Хэдли, как бы побивая его на бунт. Дело решил Метт. Он подошел к Хэдли и выдернул пакет с булочкам.
-Дай сюда! Нам это не нужно! Наш тренер знает, что говорит.
С этими словами, поправив сползшие на нос очки, Метт двинулся обратно к прилавку и протянул пакет продавцу. – Простите, наш тренер запрешает нам есть это. – слова были позорные, но сказаны с таким достоинством, что продавец, нехорошо улыбаясь, все таки вернул деньги молча.
Метт сунул деньги Хэдли в руку.
– Держи.
Хэдли про себя обрадовался. Кто-то другой решил за него.
А Май кл Саттон внимательно посмотрел на Мета. Вот какой очкарик оказался! Уж не метит ли он в лидеры? Тогда Майкл, не станет на его сторону. Майкл сам хочет быть лидером, или он будет сам по себе. Но с этими булками, конечно, у Кроммара удачно получилось. Метт здесь и правда герой – не побоялся насмешек, взял инициативу на себя, перенаправил ситуацию. Майкл почувствовал к нему уважение, и одновременно досаду – на себя. Пока он думал о том, чтобы держать нос по ветру, кто-то другой переменил направление ветра.
На поле все группы построились около своих тренеров, чтобы высказать предложения по символам команд. В других командах у кого-то был выбран волк, у кого-то медведь, у кого-то пума, а также были избраны рысь, ягуар, тигр и прочие хищники, по преимуществу из семейства кошачьих.
Фортресс также спросил, что надумали его подопечные. Хэдли и Лоули ни о чем не думали, они привыкли, что решают и выбирают другие, в том же духе жили Крайтон и Рон – из лени и рассеянности. Все они подумали: «В крайнем случае – выберет тренер». Гасу и Джиму было все равно. Но остальные проявили фантазию.
-Змея – высказался Саттон.
-Почему? - невозмутимо спросил Фортресс.
-Ну, как сказать, мы сильно отличаемся от других команд. Не такие сильные и мощные. Но победить можно и быстротой, ловкостью и мудростью. Змея – символ этих качеств, – пояснил Саттон.
-Неплохо, - подал голос литературный гений Лоренс Клири, - но по сравнению с волками и тиграми змея немного выпадает из общей картины, и потом, мудрость в спорте – это не совсем то. Я предлагаю Волкодава. По-крайней мере, Волкодав сильнее Волка.
– Но это значит заявить, что мы считаем себя такими же, как все они, - не согласился Саттон, обведя рукой окружающие прочие команды на поле. – Идея в том, чтобы отличаться от всех. Играть по нашим правилам.
- Играть надо по правилам футбола, а не фармакологии – настаивал Клири, сразу вспомнив, что змея – символ лекарств и аптек.
-Еще есть предложения? – прекратил спор Фортресс.
-Я за волкодавов. Мы не хуже других – сказал Кроммар.
-Мы за змею – хором сказали подрастающие светила физики и химии Шон и Стив.
-Еще предложения – повторил Фортресс, - или будем голосовать.
Молчание было ответом.
- Голосуем. Хэдли?
Хэдли растерялся. Он не думал, что будут всерьез интересоваться его мнением, да еще после позора в столовой. Но тренер ждал. Тогда он несмело сказал:
- Волкодав.
- Хорошо, волкодав. Манлоу?
-Змея.
Манлоу тоже был растерян по той же причине. Но раз его заметили – решил сказать, и будь что будет.
-Так, мнение Саттона, Макконали и Режвуда известны – это змея. Клири и Кроммар– волкодав. Крайтон?
-Волкодав.
Крайтон, вечно падающий, уверенный, что не продержится на поле без травмы и сутки, хотел хотя бы пару часов побыть Волкодавом.
- Четыре на четыре. Мастерсон?
- Не знаю. Как скажете.
Мастерсон гадал, сегодня или завтра он получит от Гаса Мерри заветную справку об освобождении и потому не хотел ссориться ни с кем в своей группе. Ему одинаково не нравились ни змея ни волкодав.
-Так, воздержался. Воун?
-Т-т-т-тоо-о-о-ж-жж-же.
-Нильсен?
-Воздержался, - угрюмо проронил Джим.
- Мерри?
-Воздержался. – повторил Гас насмешливо. Ему было смешно слушать эту чушь, тем более, что все остальные команды уже давно выбрали лидеров, лидеры выбрали название, и свежеиспеченные Волки и Пумы, распределившись на нападающих и защитников, уже заканчивали выбирать вратарей.
-Тогда мнения разделились.
Хэдли чувствовал прилив злости. Сейчас он что-то решал, имелся шанс взять реванш за столовую и он не хотел этот шанс упускать. Саттон тоже чувствовал: кто победит сейчас, тот и станет лидером, и хотя еще недавно он собирался в медпункт «устанавливать контакт с медсестрой», то есть ему-то как раз должно было быть все равно, как назовут команду, но теперь он забыл о своих планах. Прищурившись, он смотрел на Хэдли и мысленно подбирал ему обидные определения вроде «толстой свиньи с мозгами, заплывшими жиром». Хэдли, в свою очередь, прикидывал, получится ли у него уложить вертлявого коротышку сильным неожиданным хуком справа, а потом сразу упасть на него всем своим весом сверху.
Назревала одна из тех обычных подростковых потасовок, участвовать в которых все участники «Общей группы» всегда считали ниже своего достоинства. Но тут раздалось: «С-с-с-…»
Да, Воун? – спросил Фортресс, и в голосе у него прозвучала даже некоторая надежда.
-Сс-с-со-о-о-к-к-к-ко-л-л-л-лы-ыыы, – протянул Воун.
- Ты предлагаешь назвать Соколы?
- дд-дд-да!
Воун стоял красный, сжавшийся, но решительный. Он не хотел потасовок. Все они были в одной лодке, и он в отчаянии смотрел на начинающуюся «междуусобную» заварушку. Соколы, эти гордые птицы, пришли ему на ум внезапно, и мысль показалась настолько удачной, что он решился привлечь к себе внимание.
- Мне нравится, – сказал Фортресс. – Соколы - древние символы победы. Считалось, что, если воин увидит сокола перед сражением, то победит в нем. Но решает команда.
- Сокол – красивая, смелая птица, - неожиданно поддержал Воуна Нильсен. Ему по прежнему было наплевать, как там они будут называться, но попытка Воуна загасить распрю ему пришлась по душе. Это было бескорыстно, а для заики Воуна даже смело.
- Соколы – это название выделяется из пантер и ягуаров, но ничуть им не уступает – заметил Мастерсон, чувствуя потребность проявить себя, раз уж даже заика Воун почувствовал критичность момента. – Я за Соколов.
- Сокол - высоко летает, далеко глядит, - насмешливо протянул Гас. Если высказываются все, я - тоже за Соколов.
Получалось, что создалась третья группа – за Соколов. Но при этом предложивший название Воун явно не претендовал на роль лидера.
- Соколиный глаза был смелым, мудрым, быстрым и удачливым, - великодушно сдал первым позиции Клири. Но в своем комментарии он перечислил все те качества, которыми противники обосновывали выбор змеи. – Кстати, его другом был Великий Змей, так что – предлагаю всем быть за Сокола.
Шон и Стив, сами не склонные к выяснению отношений, оценили великодушие Клири. Крайтон, после случая в столовой проникшийся уважением к Кроммару, обратился к нему: «Ребят, давайте будет Соколами, а? Соколы всегда реют над поверженными зверюгами».
Кроммар усмехнулся, и согласился.
-Ну что ж, твоя правда. Соколы всегда остаются, когда больше никого не осталось.
-Что ж, решено – подытожил Фортресс. – Большинство проголосовало за Соколов. Теперь надо выбрать девиз.
Еще через полчаса дебатов девизом стала фраза по латыни «Рею надо всеми». И хотя Клири заметил, что это кажется претензией на средневековый рыцарский герб, но тут уж Саттон твердо решил не сдавать позиции, и Макконли с Реджвудом его поддержали. Прочие, удовлетворившись краткостью, емкостью и значительностью девиза, согласились.
Надо сказать, что за то время, которое у «Общей команды» заняло голосование по названию и девизу, прочие команды уже давно выбрали и вратарей, и капитанов, и полузащитников и даже запасных, и давно уже играли на своих площадках. Они насмешливо смотрели в сторону «чудиков» и прокричать обидные прозвища им мешало только присутствие Фортресса. Но они надеялись наверстать свое за обедом.
Однако Фортресс не остановился на этом . Последовал выбор капитана – им стал Кроммар, главным образом, вследствие того, что Саттон - после фиаско со змеей - боялся открыто продолжать курс на лидерство, а Крайтон прямо предложил Кроммара, как самого целеустремленного. Это было забавно – очкарик небольшого роста, довольно субтильный, очевидно заумный, явно «домашний» - и вдруг капитан команды. Скорее, капитаном следовало сделать Нильсена, как самого выносливого среди них, но он с самого начала упрямо отошел на шаг назад, показав, что не хочет быть главным.
Далее последовали выборы всех членов команды, причем каждый высказался, кем он хочет быть. Хэдли было решено сделать вратарем – крупный, мощный, он занимал практически пол-ширины ворот. Сначала он хотел быть нападающим, но представил, как более спортивные, подтянутые соперники из другой команды будут отбирать у него мяч, и согласился стать вратарем. Нападающими были выбраны Саттон, Крайтон, Мастерсон и Нильсен, оставшиеся – защитниками и полузащитниками.
После выборов Фортресс скомандовал:
- А теперь – бегом марш, вокруг поля.
Только-только приободрившиеся игроки опять впали в шок.
- Нашего поля или вокруг всего лагеря? – уточнили Кроммар, как капитан команды.
- Сначала нашего, – ответил Фортресс.
И они пробежали, вернее, протрюхали круг, представляя, как унизительно они выглядят в глазах прочих мальчишек. Те и вправду даже засвистели, уже не обращая внимание на присутствие Фортресса. Но тот невозмутимо скомандовал сделать еще круг – шагом, потом – упражнения на дыхание, потом – еще круг пешком, а потом – быстрым шагом вокруг всей общей лагерной площадки спортивной хотьбой, причем сам пошел первым. Все вокруг смеялись, наблюдая этот променад, а у членов «Общей команды» уот стыда горели щеки. Они готовы были провалиться сквозь землю, и сбежали бы, если бы тренер не шел впереди, спокойно и невозмутимо. Сначала они воображали, что нарезание кругов бегом будет точно последним испытанием, после чего колотье и резь в боку, сердцебиение, обмороки, падения и прочее обеспечат им свободу по предписанию медиков до конца сезона. Но оказалось, что бег был на короткую дистанцию, чередовался с шагом и, в общем, все оказалось вполне по силам даже Крайтону, который умудрился упасть лишь один раз, да и то быстро поднялся на ноги без особого ущерба.
Собственно, он и упал потому, что на трек неожиданно из росших вдоль дороги зарослей вышел страшный на вид старик: в разноцветном тряпье, с заросшим лицом и длинными спутанными волосами; на шее у него висели бусы в несколько рядов; маленькие, пронзительные, колючие глазки смотрели подозрительно и недобро. В руках он держал длинную палку с привязанным к верхнему концу платком.
- Кто это? - тихо спросил Крайтон у пробегавшего следом за ним Воуна, который остановился, чтобы помочь ему подняться.
- Не знаю – прошептал Воун, неожиданно забыв о заикании, – но идем, если ты не ушибся. Мы и так почти в хвосте.
Замыкавший движение Мерри также с интересом посмотрел на необычного туриста. Если бы они были не в спортивном лагере, он мог бы поклясться, что это просто пожилой неформал, который пытается возродить давно ускользнувшую молодость и после очередной пенсионной выплаты одевается в балахон и рассекает с какими-нибудь «хиппи» или «зелеными», а может – с программистами в походе или еще с кем-либо вплоть до байкеров, если пороху хватает. Но остальным членам «Общей команды», незнакомым с прозой реальной жизни, старик показался чуть ли не злым волшебником из книг про Гарри Поттера.
На последних ста метрах спортивной ходьбы Фортресс дал команду бежать, и его подопечные совершили рывок - который неожиданно дал им второе дыхание. Они уже не слышали насмешек и издевательств, не обращали внимания на хохочущие лица окружающих. То, что они сами занимались физкультурой в составе полноценной команды, как равноправные участники спортивных мероприятий, – это доставляло им небывалый подъем! И даже особо насмешничавший на Крайтоном после его падения капитан соседней команды Крис Янг, давший старт травле всем прочим его «подчиненным», включая даже бросок шишки в голову из-за угла – удачное попадание без свидетелей непосредственного автора броска, – не мог испортить волшебного ощущения у Крайтона: «И я могу! Я - могу!!!». Привыкшие терпеть, ждать и молча отступать, повесив голову, теперь они активно действовали, и это было практически откровением для них. К насмешкам они уже привыкли, а здесь они получили поддержку преподавателя, чувство общности и локтя .
Когда они остановились на финише, даже не особенно тяжело дыша, они испытали некоторое разочарование – у них еще остались силы, неизрасходованные в этом забеге. Но Фортресс расставил их по местам и вскоре они начали свою первую пробную игру. Со стороны это выглядело так, словно сонные мухи, едва проснувшиеся, медленно ползают, сами толком не понимая, куда им надо. Но в действительности все, кроме Джима Нильсена и Гаса, впервые без насмешек и издевательств получили возможность играть, причем в условиях, когда можно было не бояться за свое здоровье, не бояться, что собьют, толкнут, ударят в бок острым локтем. Крайтон, верный себе, все же поскользнулся пару раз, но - чудо – пока даже без легких ушибов.
Фортресс наблюдал за ними так внимательно, словно оттачивал мастерство юниорской команды перед национальными играми. Никто не сказал бы, что он смотрит на вялых хлюпиков, недотеп и лентяев, которые рады бы улизнуть от тренировок на весь сезон. Он часто свистел, показывал, что не так, каждому давал отрывистые объяснения, а чаще подходил и подробно показывал, как нужно посильнее ударить, поэнергичнее работать корпусом. Заодно он вкраплял в свои объяснения ссылки на общие правила, а один раз даже сослался на прием игры, известный, как одна из «фишек» Рональдинье.
Все это помимо воли заинтересовывало ребят, давало им чувство сопричастности с большой игрой, настоящим спортом, частью которого они действительно могут быть.
И хотя 90% указаний Фортресса было проигнорировано по той причине, что подростки их просто не понимали, он продолжал прерывать, поправлять, учить.
Со стороны все это смотрелось довольно комично, и свидетели «тренировки» покатывались со смеху во время перерывов собственной игры. И даже их тренеры –если не видел Фортресс - ухмылялись. Задавака, зануда и педант учит идиотов, - хороший повод позлорадствовать. А потому они не одергивали своих капитанов и нападающих, когда те начали кричать друг друг другу как выражение недовольства – фамилии игроков «Общей команды» в качестве обидных прозвищ и кличек.
-Ты чего, ослеп, это наша половина поля! – орал на противников Янг. – Ты че, думаешь, я тебе Кроммар, что ли?! Кроммара нашел! Давай, вали, очко не засчитывается!
- Это ты нашел дураков, играть не умеешь, Воун несчастный! Прошляпил удар, не выкрутишься!
Вскоре неизвестным, но эффективнейшим образом по беспроволочному телеграфу по всему лагерю передалась целая «иерархия» прозвищ, которыми награждали неумех и лопухов.
Неуклюжий, неповоротливый – жирный Хэдли
Медлительный, равнодушный – Манлоу
Ловит ворон, невнимательный – Воун, , Макконелли или Реджвуд
Не от мира сего – Клири
Тупой – Крайтон
Глупый – Мастерсон
Только Нильсен и Гас избежали кличек из своих имен. Наверное, потому что они не были такими одаренными, воспитанными, начитанными, или просто внешне непохожими на большинство.
В столовой во время обеда все присутствующие демонстративно отодвинулись от Саттона, который первый приземлился с подносом за свободный стол. В радиусе нескольких метров от него сразу же образовалась пустота. В ту же пустоту угодили Макконли и Реджвуд, затем Клири. Всем последующим участникам «Общей команды» ничего не оставалось, как разделить эту пустоту с товарищами. Хотя у Гаса мелькнула мысль отсесть от них, ведь он был уверен, что сумеет затесаться в любую группу середнячков из Пум или Рысей, а благодаря ловкости и чувству юмора проберется и к их лидерам. Нильсен в принципе сидел всегда один, и его единственного ситуация никак не напрягла. Он даже отсел от собственной группы на один стул дальше, как бы не идентифицируя себя принадлежностью к какой бы то ни было группе независимо от обстоятельств. Кроммар заметил это. В другое время он обязательно предложил бы свое приятельство, добродушно по-дружески пригласил бы Нильсена присоединиться к их общему кружку, но в данную минуту это выглядело бы так, словно он стесняется изоляции соей команды и судорожно ищет, как бы укрепить свой авторитет как можно большим количество народа. И Кроммар, осознавая, что абсолютное большинство капитанов так и поступило бы на его месте, сам так делать не стал. Помогать другим в зените славы и не лезть самому с просьбами о помощи в трудном положении – таким было его кредо.
Общая команда ела молча, под шушуканье и насмешки демонстративно отодвинувшихся от них окружающих парней. Все громче доносились злословия и шутки на их счет, но пока еще не достаточно громкие, чтобы уже невозможно было притворяться, что не замечаешь их. Гас, поколебавшись, сел пока рядом со своей командой в надежде, что он не слишком примелькается на фоне того же Хедли или Манлоу.
Ели молча, стараясь – неосознанно - закончить побыстрее.
Пока неожиданно огрызки яблок не прилетели словно ниоткуда в тарелки Саттона Клири, затем Мастерсона и Крайтона. Этого не замечать уже было нельзя. Правда, по привычке все четверо еще ниже нагнули головы и втянули их в плечи, но Кроммар твердо решил все изменить.
-Кто это сделал? – спросил он окружающих, встав из-за стола – Кто из вас решил быть такой обезьяной?
Ты сам обезьяна! – раздался голос Янга – Мелкая очкастая обезьяна!
-Шимпанзе – поддакнул Крис Поппер, его главный приятель.
Все вокруг засмеялись и засыпали аналогичными «остротами», вспоминая все семейство ближайшего родственника человека.
-Макака!
-Орангутанг!
-Нет, орангутанг большой, а это так – мартышка!
-Мобонго!
-Точно, мобонго в очках!
«Ну что, Кроммар, досталось тебе? – ехидно подумал Гас, – будешь знать, как учить народ отказываться от моей платной помощи по откосу от занятий. Сидел бы тихо со справочкой, никто бы и не замечал тебя. А теперь расхлебывай тут, Капитан!»
Воун сочувственно смотрел на Кроммара, мысленно призывая его сесть и не обращать внимания, пока они все не встанут и не уйдут из столовой.
Хэдли и Манлоу еще больше втянули голосу в плечи.
Кроммар стоял, и краска медленно заливала его лоб, щеки и шею. Он совсем не подумал, что честного сражения не бывает. Те, кто травят, выбирают беззащитную жертву, чтобы гнать ее все стаей, а вовсе не схватываться один на один в честном поединке. Тот, кто готов выйти один на один, не обзывается и не насмешничает. Вот так, прямо в лицо получить оскорбление - как теперь отстоять свой авторитет? Как вообще сохранить лицо, защитить свою честь, если в драку никто и не станет ввязываться? Если можно в любую секунду получить плевок, пощечину, толчок, издевательство и не иметь возможности поколотить всех обидчиков?
Кроммар был как рыцарь, попавший в лакейскую без меча и кольчуги, и обнаруживший, что лакеи-то с палками.
Он стоял, осыпаемый обзывательствами со всех сторон, моргал под толстыми линзами своих очков и растерянно переводил взгляд по кругу с одной гогочущей физиономии на другую.
«Что я вам сделал? Зачем вы издеваетесь надо мной? Разве можно просто так, без всякого повода, смеяться на Человеком?», – хотелось выкрикнуть ему, но он смутно ощущал, что все это не поможет и вызовет только новый взрыв смеха. А в это время новый огрызок уже угодил в его собственную тарелку.
Но тут послышался смачный шлепок, и на форменной футболке Янга расплылось красное пятно. Это Нильсен ловко метнул свою здоровую пищу в главного заводилу. Также метко следом за помид ором в Янга прилетели и огрызки – один в тарелку, другой – в нос. Пущенные сильной рукой, они вызвали последствия в виде брызг из тарелки с остатками супа – все на ту же футболку Янга, а к этому добавились брызги и на его подбородок – его собственной крови из разбитого носа.
-Ну, пискни еще что про обезьян, ты, долбанный уродец, – и я расквашу твою морду под цвет твоей футболки. – зло, жестко проговорил Нильсен, - Что, струсил, скунс недоделанный?
Янг вскочил из-за стола и ринулся к Нильсену. Тот ждал стоя, вытянувшись как струна, и только сжавшиеся кулаки свидетельствовали о его готовности встретить противника. Но как только разъяренный Янг приблизился, он, почти не прилагая видимых усилий, вскочил на стол, лишь немного опершись на столешницу рукой, и почти одновременно схватил стоявший там соус, после чего обрушил струю соуса прямо на голову Янгу. Тот взвыл и схватил его за ногу, сдергивая со стола. Послышался звон разбитых тарелок, и два тела, сцепившись, покатились по полу.
-Эй, что тут происх…прекратите немедленно! – закричал прибежавший дежурный тренер. Но Нильсен и Янг не разжимали тисков, продолжая наносить друг другу удары. На стороне Янга было преимущество в все, росте и комплекции. Нильсен же был весь как стальная змея. Жилистый, крепкий, выносливый, он задыхался в медвежьих объятиях Янга, но умудрялся возвращать ем такие острые сильные удары, что болевой шок Янга заставлял того ослаблять хватку.
Тренер, а также подоспевшие женщины, стоявшие в столовой на раздаче, растащили дерущихся и увели обоих из помещения.
Зрители молча разошлись. Их запал высмеивать остыл. А что до «Общей комнды» – Нильсен спас этой дракой их авторитет, сумел не только вернуть брошенные огрызки с лихвой, но и «потянуть» за собой на объяснения главного зачинщика. Получалось, что «Общая команда» не проглотила оскорбления, и, хоть не сразу «врубилась», но все же не оставила наездов безнаказанно и дала сдачи.
Собравшись в сплоченный кружок, они также вышли из столовой вслед за Кроммаром – уединиться и обдумать дальнейшие шаги. Нильсен расчистил поле боя, хотя его самого, по большому счету, и не задевали даже, и теперь никто не хотел его покидать, проглотив насмешки.
Вскоре в столовой, недоуменно покачивая головой, остался один Гас. Но ведь у многих на столах остался невскрытый йогурт – не оставлять же такое богатство уборщикам?!
***
В кабинете директора лагеря мистера Стоуна происходил неприятный разговор. За драку обоих участников следовало исключить из лагеря. Но и Хиггс – тренер команды Янга, и Фортресс не желали такого исхода и готовы были вступиться за своих подопечных.
- Во всем виноват Нильсен. Он уже давно заноза в заднице, – начал Хиггс.
- Во всем виноват тот, кто стал кидать огрызки в мою команду, - спокойно ответил Фортресс, хотя черты его лица несколько заострились, а само лицо побелело.

- Это придумали сами ваши мальчишки, чтобы защитить своего, – нетерпеливо перебил Хиггс, – никто, кроме них, этого не видел. Нильсен всегда там, где неприятности, это постоянный нарушитель правил. А Янг – капитан команды, лидер коллектива, он держит дисциплину и задает темп всей команде. Исключим Нильсена, и дело с концом!
- Попрошу не перебивать меня, - спокойно ответил Фортессс, - это во-первых. А во-вторых, если, по-вашему, это прирожденный нарушитель, с какой стати прочим мальчикам из моей команды прикрывать его? Они все - домашние тепличные ребята, и если бы их не задирали, то никакой драки бы и не было. Нильсен вступился за свою команду, на которую напал ваш малолетний оболтус Янг.
-Родители Янга не последние люди, он из хорошей добропорядочной семьи! - воскликнул Хиггс.
- Янг спровоцировал Нильсена, - парировал Фортресс.
- Янг имеет неплохие показатели в учебе, - вмешался директор. – И он действительно из уважаемой добропорядочной семьи.
- Это дает ему право обзываться, кидаться огрызками и подстрекать остальных к тому же? – уточнил Фортресс.
- Это никем не подтверждается, - опять начал Хигггс, - а Нильсен – известный участник всех протестов, какие только возникали в стенах учебных заведений.
-Что ж, значит, в нем сильно развито чувство справедливости, только и всего, - продолжал защищать Нильсена Фортресс.
Он видел, что директор полностью согласен с Хиггсом, и если бы не его, Фортресса, связи с непосредственными работодателями директора, Нильсен бы уже ехал домой, а травля прочих «тепличников» развернулась бы вовсю. Оставшись безнаказанной, она приобрела бы чудовищные формы и превратила бы для них пребывание в лагере просто в ад. Но и теперь еще неизвестно, что решит директор.
Но тут на столе директора зазвонил телефон. Директор снял трубку и вдруг лицо его преобразилось. Он словно вытянулся, приосанился, как служака пред офицером на посту.
«Здравствуйте, сэр! …Да, прекрасно поживает….О…но ведь…конечно!.. Мы все устроим, можете не беспокоиться, сэр! До свиданья!».
Положив трубку, директор выдохнул, сел в кресло, помолчал, а потом строго посмотрел на Хиггса.
- Я нахожу, что Фортресс прав, - строго сказал он. – Янг вел себя непозволительно. Но поскольку вы готовы взять его на поруки, полагаю, справедливым будет то же сделать и для Нильсена. Ведь Вы берете на себя ответственность за его дальнейшее поведение? – обратился он к Фортрессу.
- Беру, - кивнул головой Фортресс, удивляясь про себя такой быстрой перемене, к лучшему для Нильсена, на которую он еще секунду назад никак не мог рассчитывать.
- Вот и отлично. Хиггс, чтобы больше никаких обзывательств и никаких огрызков со стороны ваших спортсменов! Фортресс, сегодня я буду справедлив и беспристрастен, но для Нильсена это последний шанс, так и передайте ему. На этом все.
В это время Нильсен и Янг ожидали своей участи по-одиночке в пустых помещениях спального корпуса. Нильсен сидел на единственном стуле в помещении, и его маленькая худенькая фигурка казалась заброшенной.
Но он был спокоен, хотя размышления его были невеселы. Теперь его точно отправят домой. Черт его дернул связаться с этим Янгом, ведь мать ясно ему сказала – денег в обрез, еле-еле она запихнула его в этот лагерь. Сама она на двух работах, весь день отсутствует, на няню денег нет. Увидят, что он один дома сидит, или засекут, что один по улицам слоняется, – сдадут его в приемную семью, а там такие порядки – из детей дармовую рабочую скотину делают совершенно официально, с разрешении властей. На деньги, которые выделяются таким семьям на каждого приемного ребенка, они покупают себе автомобили и туры за границу, а детей кормят хлебом с макаронами, заставляют работать на огородах или по дому от зари до зари, чуть что – наказывают голодом, холодом и избиениями так, чтобы на теле не оставалось следов. Там запросто можно склеить ласты через полгода – и купленные врачи выпишут диагноз типа чего-то там врожденного. И вот, Нильсен скоро станет таким ребенком, так как иначе его матери придется отдавать приходящей няньке весь свой заработок и самой перебиваться с хлеба на воду.
Но согласиться и молчать, когда этот «золотой мальчик» Янг дразнит этих неповоротливых домашних гусей - как это возможно для свободного человека?
За этими невеселыми мыслями он даже не расслышал приближающихся со стороны улицы шагов, и только когда чей-то шепот позвал его «Джим!», - очнулся от своих раздумий и поднял голову.
В окне торчала голова Мета Кроммара.
«Как он ухитрился подтянуться на подоконник, здесь же окно выше его роста?» - невольно удивился Джим. Но тут же его тяжелые размышления взяли вверх и он грубо спросил: «Чего тебе?»
-Помоги забраться внутрь, - попросил Кроммар, несколько задыхаясь.
-Не надо! Иди давай, пока тебя не хватились! –отказался Нильсен.
-Не волнуйся об этом, помоги! – продолжал просить Кроммар и попытался сам подтянуться повыше, чтобы перевалиться через окно, но – не смог. Лицо его покраснело от напряжения, сморщилось, очка стали сползать.
- Осторожно, очки уронишь! – помимо своей воли крикнул Нильсен, подошел к окну и, обхватив Кроммара под мышками, с трудом втянул его в комнату. Они оба очутились на полу, тяжело дыша.
-Чего пришел? – неприязненно повторил Нильсен.
- К тебе, - ответил Кроммар, не обращая внимания на тон Нильсена, - как ты здесь?
-Не твое дело! Нормально я! Иди отсюда, пока тебя не засекли тут! – зашипел Нильсен, раздраженный пуще прежнего. То, что на Кроммара не действовал его отталкивающая манера, почему-то злило его еще больше. «Пропадет тоже со мной», - вертелось у него в голове. И в то же время он сознавал, что нормальный парень на месте Мета Кроммара должен был бы рискнуть и проведать его.
-Я никуда не пойду, – спокойно ответил Кроммар, отдышавшись. – И ты прекрасно это знаешь. Я хотел рассказать, что Фортресс хорощо тебя защищает. Все обойдется.
-Ну да.
-Да. Я подслушал под дверью. Они спорили, а потом директор сказал, что Фортресс прав, и вас обоих не накажут - до следующего случая. Так что скоро тебя выпустят отсюда…спасибо тебе!
Нильсен молчал. Он не знал что сказать. Радость, надежда заливала его существо, но в то же время то, что этот парень был ему благодарен, даже не зная, в какие неприятности Джим влип из-за него, – означало, что Джим был прав, вступившись за него. Но в таком разе «новый случай», о котором говорил директор, – не за горами! Нильсен чувствовал такой когнитивный диссонанс, что злость просто бурлила в нем. Этот парень должен был оказаться трусливым слабаком – тогда все встало бы на свои места, Нильсен еще раз убедился бы, что мир отвратителен и люди все ничтожны, и потом поклялся бы в очередной раз больше ни во что не вмешиваться, чтобы его дело было – сторона. Он получил бы после всех этих последствий очередной жестокий урок, давший бы ему моральное право не поддаваться голосу справедливого негодования, бескорыстному порыву благородного протеста. А теперь что? Все не так, и ему снова придется влезать во чт-ото, пока его окончательно не выгонят? А то, что влезать придется, он теперь не сомневался. Но лучшая сторона его натуры возобладала и он спросил:
-ну как там вы…держитесь?
- Да, что нам сделается! – облегченно улыбнулся Метт, и открытая его улыбка окончательно расположила Джима в его пользу. – Ты вот молодец! После твоего подвига мы все как-то сплотились даже! Теперь уже никто не говорит, как бы откосить от тренировок. Ты команде пример показал! А я вообще – твой друг теперь!
И Метт протянул Джиму руку.
Рука его, не знавшая ничего тяжелее рюкзака с учебниками, теперь была содрана в нескольких местах, из царапин сочилась кровь. Разодраны были также штаны Метта, а футболка была в пятнах от штукатурки.
-Где это ты так? – спросил Нильсен – неужели по стене и вправду залез?
- Да там выступ есть, даже несколько, только вот нескладный я, не умею, как ты, кошкой лазить, вот и получил пару дыр. Н да это ничего! О! Как же я забыл, растяпа! Держи вот! -и Кроммар вытащил из кармана завернутый пакет.
Нильсен заинтересованно развернул – там оказалась сложенная четверо пицца «Маргарита».
- Купил что ли?
-Да ведь мы не знали, сколько тебе тут сидеть, вот и купили на всякий случай.
Метт радовался, что Нильсену пицца понравилась, что тот взял ее. Он уже боялся, что Нильсен будет держаться колюче и неприступно. И его можно было понять. Капитан команды ведь Метт, а досталось Нильсену. А отправиться домой отчисленным – это вообще трагедия! Метт чувствовал, что если бы так вышло, он добровольно отчислился бы следом. Но Джиму он этого не сказал, чтобы не выглядеть навязывающимся в настоящие друзья.
- А с Янгом мы что-нибудь придумаем, – сказал он вместо этого, - мы посовещались и решили, что больше не поддадимся ни на какие провокации. Заявление коллективное написали – что ввиду ужесточившейся травли просим перенести час обеда на полчаса позже других, чтобы не подвергаться унижениям. Они считают нас хлюпиками и маменькиными сыночками – покажем им сыночков! Будем тренироваться! Еще посмотрим, кто кого!
Энтузиазм Кроммара расторгал Нильсена, в его душе шевельнулось теплое чувство.
-На, откуси – предложил он Метту, но тот покачал головой, – нет, что ты, это все тебе! Вдруг тебя до вечера здесь промаринуют!
Джим откусил – пицца была вкусная.
– Это вы верно решили – сами не драться с ними, - сказал он, откусывая еще кусок. – Они как шакалы – стаей на вас бросятся. Вот я выйду – и мы станем действовать хитро.
-Конечно!
В этот момент из-за закрытой двери послышался шум шагов. Они приближались.
-Давай беги! – прошептал Джим замершему Метту.
Метт подбежал обратно к окну, распластался на подоконнике, спустил ногу, но дальше дело не двигалось – он никак не мог зацепиться за выступ, с помощью которого влез в окно.
- Давай висни вниз, я удержу твою руку, а потом - прыгай – зашептал Джим.
Кроммар на мгновение обалдел, но чувство благодарности и доверия к Нильсену было у него так велико, что он посчитал своим долгом не рассуждая выполнить его указания. Он схватил Джима за руку и, как в пропасть, перекинул свое тело через подоконник, ни на что не опираясь. Джим изо всей силы впился ему в кисть руки – и удержал.
- Теперь прыгай! – скомандовал он Мету.
Кроммар чувствовал, что кисть сжата словно тисками и кровообращение в ней как будто вовсе остановилось. Но – он не упал, а повис над землей. Посмотрев вниз, он увидел, что до земли примерно метр – то расстояние, на которое он никогда не прыгал. Но он услышал, как в комнате открывается дверь – и разжал свою руку. В ту же секунду почувствовал, что летит вниз. Зажмурившись, он приземлился на согнутые колени и тут же перевалился на бедро, довольно больно приложившись им. Но в целом прыжок прошел удачно – он ничего не сломал, не растянул, не вывихнул, не разбил, отделавшись просто большим синяком на ноге.
На всякий случай, Метт тут же отполз от окна за угол дома, потом вскочил и огляделся. Никто из окна не выглядывал, вокруг тоже никого не было. Тогда, прихрамывая, но чувствуя необычайный внутренний подъем, он направился к своей команде, ожидавшей его в палате с отчетом.
-Ну, что? – обступили его все, кроме Гаса Мерри. Последний держался в стороне, явно готовя какой-то ловкий ход.
-Все в порядке! Фортресс вмешался, и Нильсена скоро выпустят. Они с Янгом как бы отпускаются на поруки – до следующего случая.
-И Янгу ничего не будет? – уточнил Саттон, хотя это и так было понятно. Кроммар только кивнул.
-У него богатые родители, - вздохнул Крайтон.
Карл Мастерсон молчал и просто улыбался. Он тихо радовался.
Когда они все вышли из столовой, он почувствовал, что поступок Нильсена и его не оставил равнодушным. Драться он не привык, да и не умел. Но у него всегда было проверенное средство: деньги и влияние его родителей. Все это не спасало его от насмешек, не могло дать ему силу и выносливость, и обычно позволяло ему только более-менее успешно скрываться от наиболее мучительных занятий и социальных контактов. Но теперь он чувствовал, что пора использовать свое средство в наступательных целях. Он просто не мог остаться в стороне. Когда он позвонил домой, его мама сначала очень испугалась, ведь она полагала, что в элитном спортивном лагере с ним должно быть все хорошо, и если он звонит – значит, случилось что-то ужасное. Но потом, по мере разговора, поняв, что ее сыночку ничего не угрожает, она было начала отказываться вмешиваться.
- Да держись ты от них от всех подальше! Не обращай внимания на маргиналов, твое дело там - отдыхать и закаляться. Если тебя обзывают – пожалуйся преподавателю!
Мастерсон попытался было объяснить, что это – бесполезно, поскольку никогда еще преподаватель, каким бы хорошим он ни был, не мог защитить отдельных учеников от общей травли, но быстро понял, что маму так просто не переубедить. Тогда он прибегнул к испытанному средству.
-Мам, если вы с папой поможете, я…соглашусь осенью ходить на курсы бальных танцев, - со вздохом сказал он.
Мама была в шоке. Она и не представляла, что сын ради практически незнакомого мальчишки готов пойти на такие жертвы. Уже почти год, как она наседала на него с просьбами и увещеваниями, говоря о необходимости приобретения социальных навыков, умений и манер, которые пригодятся в будущем в достойном обществе, а также о физическом развитии и просто о здоровье, а также о расширении круга знакомств.
Карл вообще не любил общество и намеревался прекрасно обойтись без него и без необходимых навыков такого рода. И пока ему удавалось держать оборону. Но сейчас он чувствовал, что должен что-то сделать, как-то защитить Нильсена. Этим он словно тоже вступал в невидимую, но бескомпромиссную конфронтацию против ублюдков, от которых он до сих пор только скрывался и откупался.
И он готов был заплатить свою цену за это.
-Да, я пойду, если Нильсена выпустят сегодня без всяких последствий. А Янга исключат.
- Сын, не преувеличивай наших возможностей, - это мама передала трубку отцу. Мы попробуем что-то сделать для твоего храбреца Нильсена, но это все. Ты готов подписаться на танцы на таких условиях?
-Готов, отец. Только поскорее, пожалуйста.
И теперь Матерсон чувствовал, что его переполняют любовь к своим родителям и уважение к себе. Что будет дальше – это было не важно. Он словно отдал долг, и то, что он не захотел похвастаться этим перед другими, делало его еще более бескорыстным. Он оказался сильнее Янга и его прихвостней.
Правда, для победы он немного подстраховался – решил все-таки заручиться некоей поддержкой «иных сил». Тогда он не обратил бы на вышедшего из леса старика никакого внимания, если бы позади него Крайтон не упал. Мастерсон оглянулся было, чтобы помочь ему, но увидел, что Крайтона уже поддерживал Воун, и побежал дальше. Тем не менее, до него долетел их разговор, и он еще раз оглянулся – теперь уже чтобы самому увидеть старика. Тот показался ему зловещим. Именно так, по мнению Мастерсона, и должны были выглядеть всякие маги вроде жрецов культа Вуду.
Когда потом, после инцидента, они все вслед за Кроммаром вышли из столовой, Мастерсон тоже вышел, но, послушав немного возникшее стихийное собрание под раскидистым деревом во дворе, тихо вернулся в столовую. Мерри все еще задумчиво сидел там, в полном одиночестве, и Мастерсон переговорил с ним. Он пообещал ему заплатить, но не за больничный для освобождения от физкульурных тренировок, а за установление связи с этим жрецом. Мерри пообещал и исчез в направлении леса, хотя покидать территорию лагеря было строго запрещено. Но, в конце концов, именно за риск и за ловкость Мастерсон и платил ему деньги.
Через час, когда Кроммар отправился подслушивать под дверью директора, а потом как-нрибудь навестить запертого Нильсена, Мерри вернулся и тихо отозвал Мастерсона в сторонку. Он установил связь. Этот человек был готов помочь – за определенную сумму.
-А где гарантия, что он действительно поможет? – проявил предусмотрительность Мастерсон.
Мерри хитро и покровительственно улыбнулся.
-Он как раз предвидел это. И передает, что готов обеспечить тебе успех. Если успеха не будет, просто не заплатишь ему, и все.
-А что, если успех будет, но я окажусь обманщиком и не заплачу?
-О, он уверен, что ты заплатишь. Иначе он обернет свою силу против тебя.
-Это он тебе велел так сказать мне?
Мерри немного помолчал, потом ответил: «Нет, он ответил так мне. Это я спросил, как он гарантирует твою честность, если готов колдовать без аванса».
И вот теперь Мерри стоял в стороне с загадочном видом, получив от Мастерсона щедрую плату для передачи колдуну, да еще и с процентами – для себя. Но Мастерсон был доволен. Его деньги наконец пошли не на прикрытие, а на контрнаступление на его врагов, более того, - на защиту его друга. А то, что Нильсен после такого смелого поведения относится к разряду его друзей, пусть даже и не близких, и вообще не общительных, но тем не менее, самых достойных, Мастерсон не сомневался.
Вскоре все они выстроились на спортивной площадке на своем месте и стали ожидать тренера. Другие команды зло и угрюмо поглядывали на них, ухмылялись и корчили рожи, пока их тренеры не прикрикнули на них и они не начали свою игру. Через несколько минут появился Фортресс, ведя с собой Нильсена. Невозмутимо он осмотрел самостоятельно выстроившуюся шеренгу и сказал: «Нильсен, займите свое место. Команда, вокруг лагеря по главной трассе – два круга спортивной ходьбой. Если кто-то почувствует, что может бежать, – пусть бежит. Это будет здорово. Но имейте в виду, последние триста метров бежать будут все в любом случае, так что соизмеряйте силы. Вперед». И Фортресс свистнул в свисток.
Общая команда растянутой змеей потянулась вдоль лагерной территории.

ГЛАВА 2
С этого времени Нильсен просто шел спортивной ходьбой, хотя мог бы бежать. Перед его глазами все еще стоял Фортресс. Это его шаги в коридоре спугнули Кроммара. Когда он открыл дверь, Нильсен ожидал в худшем случае что-то вроде «с вещами на выход», а в лучшем – нотацию на тему, что драться нехорошо и ему в виде исключения дается последний-распоследний шанс. Что он должен все осознать и больше не поступать необдуманно. Он приготовился молча вытерпеть любую речь. Но Фортресс неожиданно протянул ему руку, а потом сказал: «Пойдем, Джим, сейчас будет тренировка». Нильсен, не веря своим глазам и ушам, оторопело вложил свою ладонь в протянутую руку тренера. А тот, не говоря ни слова, просто крепко пожал ее. И широко открыл перед ним дверь.
И теперь Нильсен чувствовал, что просто не может подвести тренера. Что он должен чем-то отплатить ему – за понимание, неожиданное, практически сверхъестественное со стороны взрослого, постороннего ему человека. Хотя за что именно и почему - Джим не смог бы внятно объяснить. Но словно огромная волна чего-то прекрасного затопила его, и единственное, что он мог четко сформулировать, – что Фортресс замечательный человек и подвести его нельзя.
Поэтому теперь Джим шагал, приноравливаясь к другим мальчишкам, пытаясь установить такой темп, который был бы им всем по силам, но при этом чуть-чуть больше возможного – для тренировки.
Вечером того дня Соколы обнаружили свои кровати разворошенными. Одеяла и подушки были разбросаны, на простынях валялись дохлые голуби. Вызванный дежурный по корпусу просто не мог поверить, что такое могло произойти, – он ничего не слышал.
С этого дня Соколы должны были сплотиться и быть мужественными. Каждое утро они находили в своих вещах жаб, ужей, дохлых мышей. Нильсену на тумбочке написали «Вонючий крысеныш». На стене основного коридора, куда выходили двери спален, нарисовали карикатуру – огромного глупую обезьяну, а внизу написали фамилию Кроммара. В столовой исподтишка в них кидались едой, гнилыми помидорами, протухшими яйцами. На раздаче блюд им всегда не хватало самых вкусных на выбор, а в основном меню всегда предлагалось либо недоваренное, либо пересоленное. Но самое главное – не прекращающийся шепоток, издевки, оскорбления в спину измененными, нарочно басовитыми либо тоненькими голосами. Когда они разворачивались – все стояли к ним спиной.
Другие тренеры ИСПОЛЬЗОВАЛИ СВОЙ АВТОРИТЕТ И ВЛАСТЬ, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ТРУДНУЮ ЖИЗНЬ ОБЩЕЙ КОМАНДЫ ЕЩЕ БОЛЕЕ ТРУДНОЙ.
-Когда вы начнете играть? Вы все ходите и бегаете туда-сюда как собаки бездомные, прости господи. Так победы не достать!
Ваш тренер не очень-то в вас верит, да? Вы играете не больше часа и двигаетесь как сонные мухи. Просто инвалиды.
-Вы вообще способны на что-либо? Откровенно говоря, позорите наш лагерь!
-Ну что, нытики? Вам не надоело еще? Может, пора домой?
Но они держались, хотя сплоченность их не была особой договоренностью. Просто каждый из них старался не делать оскорбленного, задетого вида, прежде всего, чтобы не спровоцировать новый взрыв и необходимость защищать их. Они, каждый поодиночке, твердо решили оберегать Нильсена, чтобы тому не пришлось уехать.
А во-вторых, они чувствовали свои успехи в спорте. Каждое утро они обливались теплой водой вместе с тренером, который сам обливался ледяной. И понемногу они привыкли и сами захотели делать свою воду попрохладнее. Ну и пусть они трюхали по полю, как сонные мухи – зато они действительно играли в команде. И двигались на поле равноправными участниками. Да, не больше часа. Но до сих пор они проводили на поле часы как бесплатное развлечение для жестоких сверстников, пассивно снося насмешки или попросту прячась либо отсиживаясь на скамейке запасных. Чтобы целый час играть, бегая по полю, – это было для них впервые. И они смутно чувствовали, что все это правильно и все – благодаря тренеру. Авторитет Фортресса не был для них незыблемым только вследствие обладания им властью. Нет, он стал для них и примером, и фигурой взрослого, готового постоять за несправедливо притесняемого, а ведь они привыкли, что учителя, как правило, стараются делать вид, что не замечают травли, спускать все на тормозах, либо присоединяться к большинству и, заигрывая с лидером, поддержать насмехающихся, сделав виноватой саму жертву. Фортресс был тем взрослым, который не стеснял их индивидуальность, но был добровольным их командиром. Они стали уважать его как личность. От этого они, такие разные, стали испытывать что-то общее, и это еще сильнее сплотило их.

Однако, настал день, когда всем было сделано объявление: настало время отборочных игр для выбора команды, которая представит лагерь в соревнованиях округа. Это означало, что предстоят командные соревнования. Фортресс вышел к утренней тренировке с этим сообщением для Соколов и спросил, хотят ли они участвовать.
Первым импульсом абсолютно всех участников было слово: «НЕ-Е-ЕЕ-Т!»
Но Кроммар первый стряхнул с себя эту приобретенную за долгие годы реакцию.
- Мы Соколы и будем участвовать! – твердо заявил он. – Мы уже достигли прогресса и попробуем себя наравне со всеми.
- Да – отозвались Сатон и Лири, Макконали и Реджвуд, не сговариваясь.
- Попробуем, - медленно сказал Хедли, в душе сильно сомневаясь. Однако атмосфера спокойной игры без насмешек над ним, дала ему возможность присмотреться к игре, и он уже успел почувствовать себя сильным и способным вратарем. Теперь он уже не чувствовал себя жирдяем. Наоборот, - способным вратарем.
Манлоу колебался. Он так и не схватил кураж и не чувствовал особенного удовольствия от игр, а бегал он и так всегда быстро. Но Нильсен неожиданно повернулся к нему испросил:
– Ты как, Чарльз, поможешь нам?
И Манлоу, почувствовав себя нужным, согласился.
Мастерсон же думал, что их, конечно, по всем разумным основаниям, побьют в первом же раунде, и надо отказаться. Но то, как удачно прошел его разговор с родителями, настроило его на мистический лад. Оказывается, и правда невозможное становится возможным, если очень захотеть.
И когда Кроммар вопросительно посмотрел на него, он в ответ уверенно кивнул.
Крайтон и Воун от робости ничего не сказали, но и против не были
В первый день соревнований Соколам выпал жребий играть с Рысями. Рыси, довольно слабая по спортивным меркам команда, состояла из средних во всех отношениях парней, даже несколько моложе Соколов. Но, безусловно, их физическое развитие в сравнении с Соколами выигрывало и намного. На их игру пришли посмотреть все свободные команды.
На поле произошло то, что и должно было случиться. Сначала Рыси играли по правилам, на всякий случай присматриваясь, но вскоре, увидев, что они имеют явные преимущества в спортивной подготовке, обнаглели и начали нечестную игру. Как шакалы, которые боятся намеченную жертву при открытом столкновении один на один и издали присматриваются, но стоит им увериться, что жертва в их власти, как они начинают свою отвратительную травлю.
Рыси начали пихаться, толкаться, применять, хоть и неумело, запрещенные локтевые приемы, понемногу входя во вкус, зубоскалить. Хэдли снова услышал в свой адрес знакомые обидные прозвища. Кроммара затравили криками: «Эй, капитан, чего ползешь черепахой?» «Ты вообще бегать умеешь?» «Капитан улиток» и проч. И в конце концов сосредоточились на нем, не забывая поглядывать в сторону Нильсена – удастся ли спровоцировать его на новую драку.
Судья, приятель Тренера комнады Янга, делал вид, что ничего не замечает. И только когда Фортресс, против обыкновения, прикрикнул на него, удалил маленького наглеца, толкнувшего Воуна так сильно, что тот упал, задыхаясь, растерянно смотря недоумевающим взглядом.
Но Нильсен бегал с невозмутимым бесстрастным лицом. Он отлично применил те же запрещенные приемы против двух игроков и сразу вывел их из строя, за что тут же получил от судьи красную карточку и был удален с поля.
Саттон и Манлоу сидели на скамейке запасных и имели полную возможность оценить как неподготовленность собственной команды, так и вопиющую наглость команды противников и предвзятость судьи.
Наконец капитан рысей, Макс Стромберг, ударив по мячу в решающем последнем броске, с криком «конец инвалидам!» изловчился запулить мяч Хэдли прямо в лоб. Хэдли упал, оглушенный. Стромберг издал победный клич и вся его команда радостно засвистела и заулюлюкала.
Разгром был полный. Проигрыш вчистую. Соколы лишились своих розовых иллюзий, что их достижения по преодолению себя что-то значат во внешнем мире. Или что можно спасти себя от унижений, если действовать по правилам и у взрослых на виду. Реальность оставалась неизменной – за свою особенность надо было платить получением ненависти и презрения. Что бы они ни сделали, как бы ни прогрессировали по сравнению с прошлым своим уровнем, пройдет еще сто лет, пока они сравняются даже с не самыми сильными игроками из своих сверстников.
Под гром насмешек окружающих они удалились с поля.

Каждый остро переживал, и поскольку все они были очень разными и привыкли к одиночеству, они разбрелись в разные стороны зализывать раны без свидетелей.
Вечером за ужином им По-обыкновению не досталось самого редкого продукта – их оттеснили на последнее место в очереди, а потом оказалось, что персики в собственном соку как раз закончились перед ними. Перед тем, как лечь спать, они привычно каждый обыскали свои постели и - привычно выловили пару дохлых жаб.
На тумбочке Кроммара было приколото: «Завтра ваш позор, лохи».
С ними подчеркнуто общались исключительно посредством угрожающих записок.
Возможно, они бы каждый сам по себе отказались бы от борьбы и вернулись бы к привычному пугливому образу жизни, если бы следующим утром первым делом Фортресс не известил:
- В связи с выбытием команды Рысей вы переходите на второй этап соревнований. Нагрузки возрастут, выносливость должна быть развита до максимальных пределов. Вы готовы?
Соколы молчали, не зная что сказать. «Рыси выбыли…Как это возможно?» - крутился в головах один и тот же вопрос.
Из затруднения вывел Мерри.
- Переели персиков, - сообщил он всем, ухмыльнувшись. – Наши персики Рысям отдали, а персики-то несвежими оказались. Вот и выбыли они – по причине недомогания не будем уточнять какого.
Соколы посмотрели на Мерри как на ангела, несущего благую весть. И правда, новость казалась им просто фантастической.
- Не будем тратить время, - сказал Фортресс. – Теперь – тренировки всерьез. Противниками Рысей на втором этапе значатся Волки. Так что – мы должны освоить некотрые приемы борьбы. Волки применяют неджентльменские захваты, надо научиться обороняться от них.
Нильсен слушал с невозмутимым лицом, но в душе он интересовался, покажет ли ему учитель что-нибудь, чего он еще не знает. Уличная школа научила его самому разнообразному арсеналу трюков и оборонительных приемов. Но может, удастся узнать что-то новое. Кроммар с серьезным лицом внимал Фортрессу. Наконец он готовился к войне как воин. Саттон и Клири испытывали чувства ученых, которым представляется возможность испытать новые ощущения в роли журналистов и естествоиспытателей. То же примерно думали Реджвуд и Макконелли – они же экспериментаторы и одновременно объекты эксперимента.
Хэдли молчал, но, судя по его тяжелому дыханию и сосредоточенному взгляду, был готов добросовестно освоить все приемы, где его вес был бы преимуществом. Манлоу всплыло на память что-то типа джиу-джитсу – где его комплекция могла бы пригодиться.
Остальные просто приготовились испытать судьбу до конца. То, что случилось с Рысями после их отвратительного поведения, – предстало как знамение свыше, как кара небесная, и они ощущали себя не то Давидами, готовыми поразить Голиафа, не то посланниками – самими воинами господними как то говорили о себе храмовники-крестоносцы в средневековье.
Теперь Соколы вставали еще на час раньше – чтобы перед завтраком пробежать один круг вокруг лагеря. Они уже сносно бежали трусцой этот круг без перерыва, не сбиваясь на быструю ходьбу. Кроме того, во время утренних тренировок вместо непосредственно игр Фортресс стал отрабатывать с ними приемы самозащиты.
Зубоскальство усилилось. Остальные команды помирали со смеху и показывали пальцами на Соколов, когда отдыхали между напряженными играми. И правда, со стороны совершенно неспортивные фигуры общей команды довольно забавно смотрелись, пытаясь образовать между собой нечто вроде спарринга.
А Фортресс среди них выглядел и вовсе неудачником, имеющим прекрасную спортивную подготовку и отличные педагогические навыки, но теряющим свое время на откровенных белых ворон. Просто бросал жемчуг в грязь.
Теперь к передразниваниям прибавлялись и пародирования. Особенно когда все возвращались мокрые перед обедом, а Соколы были абсолютно сухие – даже почти не помятые. Никто не сомневался, что они попросту тратят время, и все их выученные приемы ничего не стоят – пару раз двинуть их локтем, и при всех своих обретенных навыках они упадут также, как при игре с Рысями. Волки, по крайней мере, в этом не сомневались. Но это не помешало им начать планомерное смущение духа противника, несмотря на их мысли о нелепости какого-либо сравнения Соколов с ними самими. Напротив, именно слабость противников и подталкивала Волков на безнаказанное преследование.
Как-то они зажали Воуна по дороге в душ, заставили опуститься на колени и признать, что он – ничтожество, и вся их команда – ничтожество, и сам их тренер – ничтожество. Воун, получавший беспрерывные чувствительные тычки, щипки толчки, с порванной футболкой, под угрозой сломать ему большой палец начал было признавать все это, но стресс, ужас и унижение сказались на его заикании таким образом, что кроме «П-П-П-ПРРРР-ИИ-И-ИИИИ-ЗЗЗЗЗЗЗ!...» никто из подлецов ничего не смог услышать. Воуна бросили там же, на полу. Когда он рассказал, что с ним случилось, выяснилось, что никто, кроме Соколов и Фортресса, ему не верит и, раз свидетелей нет, – все это лишь его фантазия. Юные негодяи получили лишь смехотворное поучение о том, что следует вести себя хорошо.
Воун перестал ходить куда-либо один. Нильсен вызвался всегда сопровождать его, но все понимали, что при следующем случае Нильсен не сможет быть ни свидетелем, ни защитником, так как в противном случае, после успешной защиты, его уберут из лагеря. Было решено, что и Воун и Нильсен всегда должны иметь рядом по крайней мере двух свидетелей, и потому следует ходить не иначе как по-трое, причем вообще всем – чтобы иметь возможность защититься или свидетельствовать.
Но это их не спасло – когда Манлоу, Хэдли и Реджвуд возвращались из прачечной, их обстреляли какой-то дурно пахнущей жидкостью – на расстоянии окатили из шлангов и убежали с громкими смешками.
Виновных, как и следовало ожидать, не нашли.
Появились первые плакаты с карикатурами на Соколов. Поскольку художественный дар был явно не велик, для полного понимания замысла авторов присутствовали подписи.
Потихоньку в травлю включался весь лагерь.
Будь Соколы обычными среднестатическими подростками, они сдались бы сразу. Но у них за проведенные в школе годы в статусе умников и белых ворон выработался уже иммунитет. Да, они стали жить с непрерывной оглядкой, словно преследуемый олень вечно ждет охотников в засаде. Но, против ожидания, это не сделало их нервными и взвинченными, не заставило впасть в мандраж и постоянный страх. Напротив, инстинктивно они преодолели свои индивидуалистические взгляды и сплотились еще больше.
Саттон полностью добровольно подчинился Кроммару – и стал как бы резервным капитаном, на случай, если с Кроммаром что-нибудь, не дай бог, случится..
Хэдли как тяжеловес стал прикрывать в игре самых слабых, а Нильсен стал нападающим – метким как стрела индейца и неудержимым как слон, раненный копьем.
Каждый день они продумывали, куда пойдут и в каком составе.
И старались выжать себя на тренировках по максимуму – ибо возросшая спортивная подготовка стала единственным смыслом и целью, ради которой они терпели все это.
Ночью они выставляли дежурного, который затем отсыпался в пункте первой помощи – они составили график дежурств и на тренировках нарочно кидали мяч прямо в дежурившего либо ставили подножку, либо он сам словно спотыкался на ровном месте и неудачно падал – что угодно, чтобы можно было официально уйти с поля как получившему травму и освобожденному на день от занятий. Фортресс ничего не говорил на этот счет, в своей невозмутимой манере отпускал таких «пострадавших», но вскоре объявил, якобы для предупреждения, что в ночное время разгуливать по лагерю воспрещается – охранниками будут патрулироваться все территории лагеря, а под окнами спальных корпусов – особенно. Соколы сначала отнеслись с недоверием – но через два дня, пронаблюдав под окнами силуэты охранников – успокоились и стали тренироваться в полном составе ежедневно, травмы на ровном месте прекратились. Так Фортресс решил эту проблему – нанял за свой счет нескольких ребят постарше из местных, чтобы они посменно сторожили окна комнаты, где спала общая команда. В случае опасности они должны были свистеть оглушительно, будя Фортресса и пугая злоумышленников. И действительно, пару-тройку раз ребята свистели, завидев крадущиеся к охраняемым окнам тени. Но те убегали, а появление Фортресса позволяло злоумышленникам убедиться, что Фортресс не спит, и попытки проникновения в комнату Соколов по ночам прекратились.
И все-таки Соколам теперь должен был настать конец. Как бы они не охранялись, какое бы мужество не проявляли, а очевидно было, что на футбольном поле Волки обыграют их вчистую. Возможно, они действительно стали играть лучше, у них появилось подобие организованности и подобие бега, и, возможно, они даже сумели бы защититься от грязной игры Волков. Но против настоящей скорости, меткости и сыгранности они ничего не могли сделать. «Что ж, по крайней мере, они уйдут с четверть-финала, а не с отборочной первой игры», - утешали они себя и были полны решимости, невзирая ни на что, сыграть так хорошо, как только могли.
Пришел день игр четверь-финала.
Вот уже отыгрались Пумы и Лисы, Зубры и Ягуары, наконец, настало время Соколов против Волков.
-Мазилы, позорище!
-Сейчас волки вас размажут!
-Не стыдно выползать на поле?
Такие крики раздавались со всех сторон. Соколы молча ждали противников на поле. Но их все не было. И Соколы потихоньку стали удивленно переглядываться.
Фортресс, и сам немало удивленный, пошел выяснить этот вопрос, после чего громкоговоритель известил, что в отборочный полуфинал проходят Соколы, поскольку все Волки оказались в медпунке – поголовно пораженные ядовитым плющем!
Каким образом они все там очутились – было совершенно непонятно, накануне в столовой за ужином их видели в полном составе совершенно здоровыми. Но факт оставался фактом – они не смогу играть, и по правилам лагеря оставшаяся команда переходит на следующий уровень в качестве выигравшей состязание.
Теперь противниками соколов стали Пумы.
Соколы продолжили тренироваться на износ и только-только освоили слаженное нападение более-менее приемлемым образом, когда у Пум произошел страшный скандал: их капитан был застукан за страшнейшим нарушением – кто-то донес, что он бегает на свидания по ночам в женский корпус, и его застали там с поличным. Не успели Пумы оправиться и назначить нового капитана, попутно пытаясь выяснить, кто-же настучал, как их постигла новая беда – главный нападающий во время тренировки упал и повредил ногу так сильно, что спешно был доставлен в больницу. Последующее расследование показало, что место, где он упал, случайно не было посыпано песком, как вся остальная площадка. По сути, там была оставлена небольшая яма. Рабочего не смогли наказать – он уволился за день до несчастного случая, получил расчет аккурат после подготовки площадки. Директор оказался в сложном положении, поскольку родители мальчика готовились подать на лагерь в суд.
В это время Соколы приобрели достаточное дыхание и научились попадать в ворота на бегу… если никто не отнимал у них мяч. Ситуация чисто гипотетическая, но они оценивали это иначе – ведь до тренировок они вообще не могли попасть в ворота даже с места.
При этом, они не были , что называется, «на последнем издыхании» и потому у них было достаточно сил, чтобы обращать внимание на творящееся вокруг. Обзывательства теперь сыпались на них постоянно, причем Кроммар как капитан был главным объектом нападения. Пумы и прочие не стеснялись обзывать его прямо на поле игры – невзирая на присутствие как Фортресса, так и их собственного тренера, который, правда, вовсе не спешил прекратить это.
Однако Фортресс уже дважды был по этому поводу у директора, и, несмотря на то, что это дало новый повод – для других тренеров - посмеиваться уже над ним, твердо просил наказать «зачинщиков». Он знал, на что шел, – в один прекрасный день директор, которому надоели просьбы Фортресса, согласился убрать зачинщика, и Фортрессс назвал имя самого сильного игрока Пум, которого назначили капитаном вместо выбывшего.
На следующее утро появление Фортресса освистали абсолютно все, но он и бровью не повел. Прочие тренеры, преподаватели, просто старшие в группах обычно не обращали внимания на страдания избираемых подростками жертв и предпочитали охранять свой личный незыблемый авторитет, подкрепленный властью, присоединившись молчаливо к лидеру и закрывая глаза на травлю. Но Фортресс был не таким. Он был настоящим и не ценил авторитета, полученного путем заигрывания с молодыми да ранними. Он готов был ежечасно отстаивать свой личный авторитет своими действиями, а если нет – пойти ва-банк. Хорошие отношения в коллективе и ярлык «его любят подростки» ему не импонировал. «У него есть результаты» - вот какого определения для себя он добивался, и это единственное, что имело для него значение. И не важно было, результаты ли это в виде победы его команды на соревнованиях в национальную сборную или результаты откровенных хлюпиков и вечных жертв обстоятельств, которых можно было бы подтянуть самое большое на уровень общей физической подготовки.
В его глазах, все, кто попадал к нему, если они были дисциплинированы и упорны, – заслуживали максимального развития своих физических способностей. И он действовал в этом направлении, стараясь следовать заповеди врачей «не навреди». То есть он не выжимал – он развивал – кропотливо и терпеливо – миллиметр за миллиметром – наращивал подопечным мышцы, повышал выносливость, скорость, ловкость, усиливал сообразительность, ставил удар, оттачивал приемы. Чтобы не терять квалификацию и собственную спортивную подготовку, он вставал в четыре часа утра и полтора часа тренировался сам настольно изнурительно, насколько это было возможно, чтобы весь день посветить своим ученикам. Вечером же, после ужина, он два часа медитировал и выполнял ассаны йоги – чтобы свалиться в постель полностью прокачанным и выложившимся. Кроме того, всем выходные он просвещал своей спортивной специальности и занимался легкой атлетикой. Расслабить за чашкой кофе, посмотреть телевизор - только в воскресение вечером или в отпуске.
Но он никому не рассказывал о таких жертвах своего рабочего времени и не требовал от кого-либо быть ему за это обязанными: он не хотел, чтобы они работали над собой из чувства долга. Тяжело работать самому и поддерживать столь высокий уровень собственной подготовки за счет личного времени – это было его свободное собственное решение и никто за это не был ему обязан. Просто он не мог по-другому.
Поэтому сейчас, видя происходящее, он не сомневаясь поставил на кон свои поверхностно – дружеские отношения с коллегами, хотя тут речь шла вовсе не о сборной. Эти ребята уедут, проиграв кому-нибудь в конце концов, и больше никогда не вспомнят о нем. А ему здесь еще работать и работать. Он все это понимал – и не колебался ни секунды. Такова была его работа - повышать уровень физической подготовки, и он видел, что чем менее разгромный счет будет у Соколов с Пумами – тем больше вероятность, что Соколы, разлетевшись осенью по своим школам, не бросят занятий и сумеют закрепить полученные навыки. Для этого требовалось дать им только немного уверенности.
Зачинщик свистунов, Марк Гердинг, на спор с кем-то выпил стакан ледяной колы и на следующее утро слег с простудой.
Еще один задира, Майк Стаут, неожиданно ударился током, включая зарядку телефона в розетку. Никто не понял, как это могло произойти. Электрику сделал выговор.

ГЛАВА 3
Соколы, изучив базовые приемы различных школ единоборств, научились также блокировать простейшие захваты и балансировать себя при подсечках.
Это не могло их спасти, но они упорно и целенаправленно шли вперед за тренером, готовясь возможно дороже «продать свое поражение», пусть даже это окажется счет один-сто один. Но этот один их собственный гол один был им необходим, и они старались.
Они уже дважды травились молочными продуктами, однако мужественно решились на антибиотики и не теряли ни одного дня.
Они жили, четко соблюдая графики ночных дежурств и дневных переходов. Изнемогая при долгом забеге или усиленной отработке приема, просто тихо садились на скамейку и отдыхали, сколько им требовалось, а потом вновь занимали свои места. Они начали выдерживать поистине спартанский режим и обливались теперь по утрам уже довольно холодной водой. При этом они научились стойко сносить всевозможные оскорбления и, сжав зубы, идти вперед.
В назначенный день соревнований они стояли на поле под градом насмешек и свиста и ждали Пум. Бледные, решительные, со стороны они походили на умных хомячков, фанатично верящих, что они – ужас, летящий на крыльях ночи. Такое зрелище было очень забавным и окружающие забавлялись вовсю, пока не появился Фортресс и не окинул собравшееся стадо внимательным взглядом. Тогда стали ждать Пум в полной тишине. Вылететь из лагеря никому не хотелось.
Наконец, появился секретарь лагеря и сделал сообщение: этой ночью двое из Пум сбежали из лагеря домой, оставив соответствующую записку. В ней они жаловались, что соскучились по дому и не могут вынести физических нагрузок. Это было странно и удивительно, но они действительно нашлись дома и подтвердили по телефону свои слова. Таким образом, в составе Пум осталось менее половины первоначального состава, а по правилам лагеря, замены в команду производились до тех пор, пока количество замен не превысит половину участников. После этого команда превращалась в любителей и тренировалась для собственного развлечения, но не участвовала в соревнованиях.
По умолчанию, Соколы объявлялись вышедшими в финальные соревнования.
Те стояли, как громом пораженные. Они были готовы выдержать нечеловеческое напряжение, возможно, травмы, держаться до последнего, но чтобы вот так, без всякого усилия оказаться в финале…они просто не могли в это поверить. И не только они.
После такого окончания дня и объявления команд-финалистов, в лагере изменилась обстановка. Больше Соколов никто не дразнил, не подкарауливал, не издевался. Они могли спокойно спать ночами и безбоязненно ходить по территории лагеря – их никто не беспокоил. Оставшиеся три команды финалистов – самые сильные и ловкие ребята – стали очень пристально смотреть, что они едят, куда ходят, и каждый день проверять свой наличный состав. Теперь, когда под воздействием неведомых прежде факторов неожиданно самые слабые прорвались в элиту лагеря – все поняли, что с ними следует быть крайне осторожными. А главное – смотреть, куда наступаешь ты и твой товарищ, потому что больше сила и ловкость не давала вседозволенности и не гарантировала победное окончание соревнований.
Команды обратили внимание на тренировки рукопашного боя и на утренние обливания и тоже стали перенимать и то и другое. Они тренировались с утра до ночи, но все-таки зорко следили, что делают слабаки.
Соколы, не снижая темп своих тренировок, ясно понимали, что теперь, когда с их слабостью больше не считаются и готовятся всерьез, и сильные станут сильнейшими, им не на что надеяться. Оригинальность обучения Фортресса копировалась другими тренерами очень грубо, но с учетом колоссальной разницы в первоначальной базе подготовки, Соколам не на что было надеяться.
Так что теперь они тренировались исключительно из уважения к своему тренеру, который подарил им достоинство и выдержку, так самоотверженно повышал их спортивную подготовку и при этом ни разу не повысил на них голоса, ни разу никак их не оскорбил.
В общем-то они уже были в финале и формально уже могли считаться победителями – все, кто оказывались в финальных отборах, автоматически отмечались как социально активные и получали дополнительные баллы для будущего поступления в колледжи.
Но особой радости не было –они видели, что все три прочие финальные команды готовятся растереть их в порошок и не какими-то грязными приемами, а самым простым способом, показав напрямую без уловок, всю их несостоятельность игры на уровне финалистов; показав, что проход Соколов в финал - дело случая, а хлюпики останутся хлюпиками всегда.
Разрыв в подготовке все увеличивался.
И вдруг – за день до игр лагерь срочно закрыли на карантин. У зверька - символа команды Барсуков, вышедших также в финал, обнаружилась чумка.
Все юные спортсмены оказались в больнице на карантине, после которого, если он пройдет удачно и у них ничего не выявится, они разъезжались досрочно по домам.
О соревнованиях для отбора команды в национальную сборную речь больше не шла. В конце концов, мало ли в стране спортивных лагерей, а в них команд? Отсутствие команды от одного из таких лагерей погоды не сделает.
Ночью, лежа рядом в своей палате, Соколы, которые по истечении инкубационного периода все оказались здоровы, прощались и обменивались адресами.
-А ведь мы здорово продвинулись в спорте! – сказал Хэдли. – Правда, Манлоу?
-Да, это так, – подтвердил Манлоу и добавил, – но, по правде сказать, за это мы все должны благодарить нашего тренера.
- Фортресс – скала! – воскликнул Саттон. – Он просто гений!
-Он очень талантливый и одаренный – хором сказали Макконли и Реджвуд.
-Он чуткий, хоть и никому этого не показывает. Он уважает личность в каждом. – Это был Клири.
-Да он просто молоток! – сообщил Мастерсон, - также как и ты, Нильсен!
Нильсен, молчавший все это время, с удивлением поднял глаза на Матсерсона. А тот продолжал, - да, если бы не ты, я бы …у нас бы не было всего этого!
-Что ты имеешь в виду – воскликнул Кроммар с удивлением, но остальные просто посмотрели на Мастерсона скорее выжидательно, чем удивленно.
-Да – повторил Мастерсон, - когда ты так наподдал этому Янгу там, в столовой, во мне что-то проснулось… Правда, ребята, я сказал себе, что хватит прятаться и откупаться. Пора брать жизнь в свои руки. Знаете что? – тут он сделал эффектную паузу.
-Ну?- со всех сторон он увидел вопросительные взгляды и улыбнулся, довольный собой.
- А то, что я обеспечил нам успех силами Вуду!
- Карл, ты, конечно, все это время был молодцом, но не загибай так-то уж! – возразил ему Кроммар и посмотрел на остальных, - мы уже давно не верим в сказки, правда?
Но прочие не поддержали его безапелляционного высказывания. Кромммар даже смутился. А тут еще Мерри, сидевший в стороне, заулыбался, как чеширский кот. –А ты что думаешь об этом? – с раздражением обратился к нему Метт.
Мерри молчал, продолжая улыбаться, за него ответил Мастерсон.
-Не нападай на него. Он-то и помог мне. Помните того страшного старика, который вынырнул из леса в наш первый забег по лагерию? Я тогда сразу подумал - какой-то он странный. А потом Гас сказал мне, что он и правда колдун Вуду. Я вначале не поверил, прямо как ты сейчас. Но! После подвига Нильсена, – Мастерсон с восхищением посмотрел в его сторону, – я подумал, что было бы верхом несправедливости позволить исключить его за то, что он за нас дрался. И я передал Гасу деньги, чтобы он подкупил колдуна. Гас так и сделал, и вот, Нильсен остался с нами! Правда, мне пришлось сделать еще кое-что, вернее, пообещать, но именно из-за колдовства все и сработало! Без поддержки я бы и заикаться с просьбами не стал. Ну и..потом я еще раз связался с колдуном – дал ему еще денег, чтоб наша команда в конце концов победила. – И видите – мы в итоге считай в лиге чемпионов!
Выступив с такой речью Мастерсон умолк, ожидая восхищенных и несколько изумленных возгласов и, в свою очередь, был очень удивлен, когда вместо этого все продолжали молчать и переглядываться между собой.
-А мы думали, это только мы такие умные, - неожиданно раздались удрученные голоса слева. Это были будущие светила физики и химии.
-То есть? – предчувствуя уже потерю эксклюзива, протянул Мастерсон.
- Мы тоже приметили этого старика. А потом видели, как Воун упал, Крайтон ему помог подняться тогда, а за ними бежал ты, Карл. И ты тоже посмотрел на старика. А потом мы видели, как ты шептался с Гасом, когда Кромммар пошел подслушивать разговор у директора и вообще проведать Джима. И когда все прошло на ура, мы все обрадовались, а ты перемигнулся с Гасом. И мы тогда подумали, уж не к колдуну ли Гас для тебя обратился. В общем, наблюдение и дедукция – и вот мы тоже обратились к Гасу.
Правда, у нас много денег не было – но мы ведь и сами кое-что можем…Так что требовалось только, как ты правильно выразился, небольшая поддержка немного ненаучных сил, - Коннелли закончил говорить и перевел глаза на Реджвуда.
Реджвуд продолжил.
- Да, нас тоже вдохновил Нильсен. И мы решили – раз Мастерсон смог, мы тоже сможем. В общем, родители перевели нам наши наградные за победы в последних научных олимпиадах, и мы заплатили за нашу удачу в лагере.
-В чем же? – нетерпеливо спросил пораженный Кроммар, все больше замечая, что поражается он один. – Удачу в чем?
-Ну…убрать Рысей. Они, подлецы, так играли – у нас все руки и живот в синяках были, а уж про Воуна и говорить нечего…Мы решили, будет справедливо, если и они помучаются. Купив удачу у колдуна – через Гаса – мы немного поколдовали сами и сотворили неплохой состав слабительного. Коннелли потом высыпал его в столовой на раздачу сверху как раз перед очередью Рысей. Высыпал во все главные блюда, понимая, что нашей команде все равно достанутся самые невкусные.
-А как вас никто не засек?
О!.. - смутился Коннели. – Мы попросили Саттона, он пролез под столами, вылез с той стороны раздачи и попшикал составом, оставаясь на корточках…
Реджвуд покосился на сидевшего рядом Саттона. – Но это было безопасно, потому что мы купили удачу.
-Да, - заметил Саттон, - я решил рискнуть. Денег мне никто не прислал, но, когда я услышал их шепот вечером, понял, что они не знают, как конкретно использовать свой состав в дело. И я решил предложить свою помощь – даром что ли я самый маленький? Хотя что я – Нильсен меньше меня, а какой молодец! – немного невпопад закончил Саттон и всем стало ясно, что и на него заступничество Нильсена в тот день произвело сильное впечатление, сподвигло на собственный подвиг. – Но я , кончено, не то, что ты, Джим -добавил он уже без насмешки – я без магии ни за что не решился бы!
-Но ведь вы, ребята, вроде бы ученые, – как вы в это поверили? - не унимался Кроммар. Все трое только смущенно улыбнулись.
– Но ведь сработало! – за всех ответил …Крайтон
- И ты тоже..того? – вскричал вконец пораженный капитан общей команды.
- Э… Я всегда падал, всегда…а когда понял, что магия Вуду работает, тоже попросил Гаса…у меня ведь завтра день рождения1 Так что родители дали мне кое-какие карманные деньги, чтобы я купил себе подарок. Вот я и подумал – дать сдачи этим агрессорам – вот лучший подарок для меня! В общем – это я тогда ту яму на поле вырыл. Когда Гас мне передал, что колдун гарантировал исполнение желания, я дождался ночи и выскользнул - в медпункт. Со мной всегда что-нибудь случается, так что все симптомы и реакции я знаю наизусть – в голосе Крайтона прозвучала легкая ирония. – Дежурный уже спал и особенно не присматривался, когда я пожаловался на температуру и озноб, дал аспирин и велел спать до утра, пока не придет новый дежурный. Когда он захрапел, я прокрался на поле. Уже после обеда я наметил ту сторону, где незаметнее всего вырыть яму, в отдалении от центра. Всю ночь я рыл, затихая, когда кто-то проходил мимо. Кстати, Вы знаете, чем занимаются тренеры по ночам? Я теперь знаю и не испытываю к ним больше никакого уважения – за исключением Фортресса. Вот он человек!
- Рассказывай дальше! – попросили челны общей команды, поскольку Крайтон замолчал, отдавая дань уважения Фортрессу, но замолчал слишком надолго. Интрига достигла предела – неуклюжий как плюшевый мишка Крайтон, оказывается, способен быть прямо Штирлицом!
-Дальше?..Ну, я выкопал, а потом …потом пришлось немного выйти за территорию лагеря. План был в том, чтобы вместо земли набросать мягкой травы – упругой какой-нибудь и между ними – твердые стебли – чтобы яма осталась, а сверху тонкий слой земли на чем-то держался.
-И т—тт-ты х-х-ходил н-н-н-но-ч-ч-чь-ю-в-л-лес? – ужаснулся Воун.
-Ужас просто, чуть не умер от страха, - признался Крайтон, – но ведь на мне была магия Вуду. Я где-то читал, что это очень сильная магия, и когда Гас заверил меня, что оплата подошла, я уже ничего не боялся по-настоящему. Я загадал желание – чтобы провернуть мою маленькую месть успешно. И так оно и вышло. Почти сразу мне попалась молодая ель, и я набрал несколько веток, а потом сообразил руками собрать с газона скошенной травы. Сверху припорошил землей. Оставшуюся землю я в своей рубашке перетаскал на ближайшие клумбы около трибун для зрителей. Ну и после этого я только-только добрался обратно до медпункта, как начало светать.
Оставалась одна трудность – заманить в тот угол кого-то из Пум, желательно быстро, – пока туда не упал кто-нибудь из нас. Конечно, мы не носимся как слоны, – риск нашей травмы был не так велик, как у этих резвых Пум, но все-таки…Мне пришлось занять еще денег и оплатить второе желание, – чтобы никто из нас не пострадал, причем все пришлось делать срочно. И Воун мне помог – и не только деньгами. Спасибо тебе, теперь ты знаешь, зачем деньги мне понадобились.
И поскольку Воун только смущался, Крайтон пояснил.
– К счастью, колдун за второе желание запросил совсем немного, как раз столько, сколько мне дал Воун. А затем я попросил Воуна поскорее упасть где-нибудь посередине поля. Пока эти … стояли бы и ржали, я хотел тоже сделать вид, что падаю, увлечь кого-нибудь второй легкой добычей. А сам -з а яму и дразнить. Но все вышло еще лучше. Не успела игра начаться, как этот подонок, которые обзывал меня … не будем вспоминать – сам побежал по всему полю за мячом и угодил прямо в яму! Я до сих пор в шоке – ну и сильная же штука эта магия Вуду! Но все равно, Воун, спасибо тебе, что сразу согласился помочь!
-Так – медленно произнес Кроммар – а донос на капитана Пум – что он был с девчонками – тоже после оплаты Вуду? сделан кем-то из вас?
Наступило молчание.
-Я только обтер их ядовитым плющем – сказал Хэдли, – попросил Реджвуда дать мне усыпляющий газ, он же химик. Ночью, как и Крайтон, я вышел по-тихому из нашей комнаты и распылил газ у этих упырей. А когда вошел через несколько минут в их комнату, они все спали. Плющ у меня уже был заготовлен – с ним Манлоу мне помог, - Хэдли пожал Манлоу руку, – оказывается, Чалри знает деревья как свои пять пальцев! Я просто надел под форму еще две футболки – никто не замечает, сколько их на мне, толстяк и толстяк. Улучил момент, когда все пошли на ужин, да и обернул одной футболкой руки, и собрал эти листья, на которые Чарли указал, в другую футболку. Конечно, мне не по себе было, – но как вспомню, сколько такие гады как Пумы, издевались надо мной всю жизнь!.. А я ведь одной рукой их всех перешибить могу! – Ну это я отвлекся, словом, бросил я футболки в ближайшую урну, а ночью Чарли выскользнул на улицу, тоже прямо как Крайтон, змеей прополз к этой урне и обратно и принес их мне. Ну а дальше – зашел я в сонное царство и протер листьями их все гадкие ухмыляющиеся физиономии!

-Так, - медленно растянул Кроммар, - как я понимаю, удар током – это ты, Коннели?
-Я- смущенно ответил Коннели, - ведь это Реджвуд от скромности говорит, что мы втроем действовали, на самом деле идея его, Саттон помогал, а я так, выражаясь на сленге детей, «был на стреме». Совесть приказала мне соответствовать. Этот идиот везде хвастался своим телефоном, так что подменить его на такой же, но с намагниченной «начинкой» внутри особого труда не составило. Саттон помог – когда нашу жертву увели в медпункт, он прокрался обратно в коттедж и тихонько заменил мою коробку обратно на настоящий телефон.
-Вы..вы все..не знаю, точно, кто вы, - преступники или герои, - устало резюмировал Кроммар. – Получается, один я ничего не сделал для команды, если можно так выразиться..
-Ты сделал, - глухо прозвучал одинокий голос Нильсена. Все разом обернулись к нему. – Донесли на нового капитана Пум ребята, которых Фортресс поставил охранять тебя ночью.
-Меня?!- воскликнул Кроммар.
-Его?!- удивились и все остальные.
- Да. Я сам видел. И Гас тоже.
Все посмотрели на Гаса.
-Ну а что вы хотите? Как бы я со стариком этим Вудуистом связывался, деньги ваши ему передавал – на глазах у всех при свете дня? – немного возмущенно и одновременно туманно начал Гас. – Конечно же, все делал ночью. Ну, а приметить постоянный патруль вокруг наших окон – для меня было раз плюнуть. Нильсен прав – это парни Фортресса донесли.
-Но зачем он их поставил?
-Ради тебя. Из-за тебя, - ответил Нильсен. – Все вы, ребята, отличные парни, я и не знал, что отличники – самые твердые орешки! – Джим улыбнулся. – Вот вы говорите, что все делали из-за той драки, которую я затеял. Спасибо вам всем за такое мнение обо мне, только вы мне ничем не обязаны. Я всегда делаю только то, что сам хочу, и никто мне не ничем обязан.
-Да-да – неуверенно отозвался хор общей команды, поскольку все остались при своем мнении.
-Но вот Фортресс – он ведь на самом деле мировой тренер. Звезда. У него подготовка – олимпийскую сборную тренировать может! А он с нами – как с фарфоровыми – там бегите, там идите, там лобик подотрите. Одно обливание теплой водой чего стоит. В общем, он это делал, потому что так свой долг понимает. А еще потому, что видел – ты Кроммар, этого отношения достоин. Ты вел команду. Ты показал энтузиазм. Говоришь, что ничего не сделал для команды, но ведь только благодаря тебе команда и начала играть! Без твоего желания преодолеть самого себя все остальные давно расползлись бы по липовым больничным. Не было бы ни каратэ ни джиу-джитсу ни бега, ни прыга, ни отжиманий. Вот Фортресс и решил защищать тебя даже ночью – чтобы эти выродки звериные не избили тебя. А что парни из охраны накрыли шашни одного их этих волко-пумов– так это повезло вам всем. Но если бы не ты – никто бы вас не охранял. Так что запиши капитана Пум, погоревшего в женском коттедже, на свой счет.
Долго еще шептались Соколы, пересказывая подробности своих успехов, восхищаясь поочередно то Нильсеном, то Кроммаром, то Фортрессом, благодарили Гаса за его посредничество с магом Вуду, обменивались адресами и делились планами. Каждый твердо решил не бросать приобретенных спортивных навыков, начинать теперь день с холодного душа и записаться в какую-нибудь спортивную секцию, не говоря уже о посещениях уроков физкультуры. Телефон Гаса тоже вязли – на всякий случай, мало ли для чего нужен такой посредник…
И только когда все уснули около собранных рюкзаков, Нильсен пробрался к кровати Мерри и прошептал ему пару слов. Гас раздраженно сузил глаза, но, посмотрев пару секунд на Нильсена, встал и вышел с ним в больничный коридор.
-С чего ты взял? – первым делом шепотом закричал Мерри Нильсену.
-Гас, не злись. Я просто живу на земле, а не витаю в облаках. Как и ты. В отличие от всех наших остальных.
-И что?
-И то. Это ведь ты устроил отъезд тех двух сбежавших?
-Ничего я не устраивал!
-Устроил. Ты им заплатил за побег из тех денег, что получил за якобы контакты с этим стариком Вуду.
-Да ты что?! Я заплатил за Вуду все переданные деньги! Ничего у меня не оставалось!
-Не строй из себя дурака. Мы оба знаем, что никакой он не Вуду, и вообще не колдун. Он просто хиппарь – переросток молодящийся. Может, программист, может, оранжировщик, может, билетер где-нибудь. Вуду – магия черных. Белых туда просто не пустят, даже если он и слетал на Гаити. Ты просто присваивал себе эти деньги, а мальчишек уверял, что все на мази, магия их бережет. Неплохо заработал?
Мерри видел, что Нильсен опасен. Но он не совсем понимал, что тот от него хочет. Признания? Но зачем? Хочет вернуть парням их деньги? Но во–первых, он прав, часть денег Гас потратил, подкупая тех двоих, а во-вторых…
-Слушай, чего ты от меня хочешь? Да, я дал денег на побег, видел, что иначе Пумы раскатают твоих соколов вчистую, и перышек не останется. Но ты ведь сам видишь, как им помогла вера в Вуду. Ты слышал, что они рассказали? Ты стал для них героем, а это пресловутое Вуду – амулетом. Если бы они знали, что никакой магии нет – смогли бы они так рисковать? Да они давно уже сидели быв библиотеке или лазарете со своими липовыми справками, которые я бы им достал за те же деньги, между прочим.
-Вот именно, Гас. За те же. Спрашивается, с какой стати, ты подкупил побег? Ну, раскатали бы их Пумы, тебя ведь это не колышет. Зачем ты это сделал?
-Может, я тоже проникся. Думаешь, я совсем бездушный? Столько трудов, столько тренировок. Я и подумал – и правда, может, и мне на общее дело мани подбросить? Что-то типа благотворительного взноса…Ведь и я , если честно, зауважал тебя. Ты дрался как..

- Оставь свои сентиментальные россказни для Соколов. Не хочешь сказать – я сам скажу – ты подумал, что и вправду, незачем лишать их веры в чудо. В то, что они смогут рисковать и выходить сухими из воды. Потому что тогда они стали бы тренироваться дальше и втянулись бы, что они и сделали. Ты хотел получить постоянных клиентов и разводить их на бабки еще очень-очень долго. Еще бы. Они приедут домой, с верой в возможность купить справедливость, врежутся с этой установкой в общественную жизнь, возьмут приступом все эти баскетбольные и теннисные команды, и, конечно, наткнуться на все то же, что и здесь. Но Фортресса у них уже не будет.
- И тебя тоже, - криво усмехнулся Гас, - ты же вдохновил их, помнишь?!
- И меня, – кивнул Джим. – Конечно, они кинутся звонить тебе, заказывать новые пожелания удачи в их нелегкой борьбе, чтобы и там продолжать этот сизифов труд наладить общий язык и командные равноправные отношения со стадом шакалов, которые не способны на такие отношения в принципе. На это ты рассчитываешь – на скорейшие получения наложенных платежей!
Мерри молчал, возразить по существу ему было нечего. Он твердо решил отпираться, если Нильсен заявит это всем. Он все это придумал еще тогда, в столовой. Сопоставил смелость Нильсена, полезшего с этим гориллой один на один, и эти восторженные взгляды богатеньких размазней типа Хэдли или Крайтона. И вспомнил ту встречу в лесу, и слова о том, что старик-то похож на колдуна. Гас расстраивался, что, похоже, снять денег за липовые освобождения для этих хлюпиков не удастся. И он решил – а что, если дать им другую наживку? Идея проканала, и еще как! – Несколько тысяч чистого барыша, а он просто пару минут поговорил с каждым из этих обеспеченных маменькиных сынков. Пока с развитием событий ему не пришла в голову другая, стратегическая идея. А что, если вложить часть прибыли в новое дело? Подкупить двух шестерок из Пум, чтобы тем самым сорвать решающий матч, где Пумы неизбежно размазали бы Соколов вчистую. Показать Соколам, насколько велика сила магии, чтобы в будущем, приехав домой к своим сбережениям, они не развязали бы кошельки для платы через него, Гаса, за новые чудеса, причем это были бы уже гораздо большие суммы. Ради все больших и значительных запросов о покровительстве высших сил. Все, что для этого надо, – это их уверенность, что они смогут стать полноценными игроками благодаря собственным усилиям под руководством Фортресса и магическим заговорам для отвращения зла в лице всяких идиотов, всех этих пум, рысей, зубров и прочего зверья. В общем-то спор, кто выпьет больше колы, – он был лишним. Мерри это понял, когда услышал, что если выбывает еще один участник – Пум снимут с соревнований. Он сразу подумал, что просто дурак, и надо не выдумывать хитрые комбинации, а идти прямо, потратив часть капитала. Те двое как увидели деньги – сразу согласились сбежать, оставив соответствующую записку. А теперь этот Нильсен все разгадал и чего–то хочет от него. Чего?
-Что тебе надо? – повторил Мерри.
-Я хочу, чтобы ты помогал парням бесплатно. Не тянул с них деньги. Я нахожу, что твоя идея с якобы защитными волшебными силами, – это хорошо. Какое-то время еще она сможет помогать им пробираться сквозь человеческие джунгли и дальше, а потом, я надеюсь, они наточат хоть немного собственные когти и будут в состоянии постоять за себя.
-Ты в уме? Что значит «бесплатно»? Хочешь забрать мои деньги, войти в долю?
-Нет, бесплатно – значит бесплатно, Гас. Пообещай им и дальше удачу Вуду, когда они позвонят, но денег не бери. А взамен…взамен я устрою твое поступление в колледж, если ты не зарвешься и не пойдешь по статье хулиганства либо мошенничества до поступления.
-Ты? Да ты гол как сокол, прости за выражение. Да, ты храбрый, смелый, да, я и сам, правда, тобой восхищаюсь. Но денег у тебя нет, а деньги, я скрывать не буду, у меня на первом месте. Не знаю, с чего ты решил проявить такое великодушие, но эти хлюпики того не стоят. Они и мы – два разных мира. У них все есть, их будущее готово для них на жизнь вперед. Да, их травят сейчас, но как иначе люди, подобные нам с тобой, которым ничего не дается бесплатно, могут выместить свою злость на социальную несправедливость?
-Не заговаривай мне зубы, Мерри. Да, они обеспечены, но они и талантливы, и честны, и работоспособны, и усердны. Они готовы пожертвовать собой во имя долга, чести и дружбы. А прочие, к которым ты приписываешь и меня, – это не столько бедные, сколько бездельники и лодыри, посредственности. Говоришь, они так выражают социальную несправедливость? Нет, они так вымещают злость на то, что у кого-то хватает смелости не быть лентяем и посредственностью в их компании, что кто-то хочет чего-то добиться и имеет смелость не сливаться со стадом. У большинства этой смелости нет, и силы духа встать и начать работать над собой у них нет тоже. Эти «хлюпики» – они слабаки, да, но по животным меркам. По человеческим же только они и есть люди, а те, кто их травит – животные. И не равняй меня с этим зверьем – я из другого теста и никогда в вашем стане не был. Деньги я презираю и людей, которые только с виду люди, а на самом деле трусливые животные – я презираю тоже. Так что выбирай – либо тянешь дальше с Соколов деньги и в конце концов оказываешься рано или поздно в тюрьме за мошенничество, или хоть раз сделаешь благородный поступок – и я дам тебе шанс преуспеть честно.
Гас задумался. Он чувствовал, что в словах Нильсена есть правда. Сколько веревочке не виться, но, когда он вырастет, к его совершеннолетию, таких идиотов, что верят в Вуду или будут платить за больничный, – их будет все меньше. А расходы, напротив, возрастут. Трения с законом неизбежны, и хотя Гас бесконечно верил в свою ловкость и удачу, все же он понимал –риск в будущем оказаться за решеткой велик.
-Так вот, - продолжал Джим – я тебе все это говорю, потому что знаю – ты не такой уж циничный, каким сам себе кажешься. Ведь спор с ледяной колой ты затеял бесплатно, не правда ли?
-Ты и это знаешь?
-Я сам все видел. Ловкий фокус, даже для такого ловкача как ты. Что было у тебя в стакане вместо льда?
-Лед и был.
-Ладно, можешь оставить свои секреты при себе. Решай, что тебе важнее – поступить в колледж через несколько лет или срубить деньжат на халяву сейчас.
-А где гарантия, что вы не кинете меня? Ведь ты же предлагаешь мне помощь с поступлением через посредничество Фортресса? Это он на самом деле мне предлагает, не так ли?
- Это не твое дело, но насчет гарантии, – что скажешь, если уже сейчас ты получишь такой балл за общественную работу в этом спортивном лагере, что шансы поступить возрастут уже в этом году? Это шикарный аванс, как полагаешь?
_ О, тогда - ладно, - быстро согласился Гас, внутренне ухмыльнувшись. - Я получаю высший балл за общественную работу и все будет, как вы хотите.
Нильсен кивнул удовлетворенно, но, усмехнувшись, добавил.
- Только не воображай, что сможешь получить этот аванс и все равно собирать деньги с этих ребят. Как только ты возьмешь первый доллар – я узнаю об этом. Ты сам назвал меня их героем. Не забывай, с кем они будут делиться своими сомнениями и переживаниями в первую очередь. И как только ты начнешь свои фокусы - наше маленькое соглашение расторгается. Ведь результаты общественной работы тоже можно пересмотреть, не так ли? Так что лучше тебе не злить меня.
Гас прикусил губу от злости. Проницательность Нильсена неприятно удивила его. По правде сказать, именно так он и собирался сделать – согласиться, получить свой балл и все равно попробовать взять деньги за продолжение контактов с раздатчиком удачи Вуду. Но, может, Нильсен блефует? Как Фортресс сможет потом изменить выданную им оценку работы Гаса в лагере? Признать, что сам смошенничал, написал неправду? Соображения, из которых он исходил, какими бы гуманными они ни были, – не примут во внимание. Фортресса в этом случае ждут большие неприятности с дирекцией лагеря.
Но Нильсен, словно ему и вправду кто-то обеспечил высший балл по дару проницательности, читал в этот день в душе Мерри как раскрытой книге, и, отвечая скорее на внутренние сомнения Гаса, сказал.
-Ты ведь знаешь, Гас, что директора увольняют? За побег, за отравление, за ту же драку и вообще – по совокупности? Угадай, кто назначается новым директором?
-Это уже решено? – смиренным голосом, сразу признав превосходство позиции Нильсена, спросил Гас напоследок.
-Решено и подписано. А откуда я знаю? Угадай, кто теперь новый помощник директора – пока на неполный рабочий день?
-Знаешь, Джим, - наигранно-добродушно сказал Мерри, словно никакого разговора и не было вовсе и они вышли в коридор только сейчас, - я так рад этому шансу насчет колледжа. Эти парни проявили чудеса храбрости и самоотверженности, думая, что купили себе защиту Вуду. Они заслуживают простой дружеской бескорыстной иллюзии, и ради тебя я обеспечу им это. Ты же и мой герой, верно?
Гас лукаво прищурился, забросив столь иронический крючок лести.
- А ты подумай, Гас, почему им так на самом деле везло? Ты ничего не делал, а все прошло как по маслу. Да, ты навешал им лапши на уши, чтобы они думали, что удача на их стороне, и не боялись. Но ведь удача действительно была на их стороне. Ты ничего не делал, а она все равно была на их стороне. Ты действительно такой скептик Мерри? Загляни в себя. Может, тебе лучше самому стать хорошим человеком, пока реальность не показалась необъяснимее самой смелой твоей фантазии?
И Джим Нильсен хитро подмигнул Гасу Мерри, застывшему в шоке от такого объяснения.