ТОНКОЕ ИСКУССТВО ПЕРЕМЕЩЕНИЯ РОЯЛЕЙ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ
ТОНКОЕ ИСКУССТВО ПЕРЕМЕЩЕНИЯ РОЯЛЕЙ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ
(Были-на)

Было это все, в те заповедные времена, когда страна наша болталась в последних конвульсиях социализма, еще не решаясь впрыгнуть в заманчивый лифт под названием капитализм, где все, вроде, едут в одну сторону, но одни оказываются в роскошных особняках и бриллиантах, а другие в подвале, в единственных штанах. Все изложенное ниже чистая правда, ей богу! Ну, может быть, почти чистая правда.
Тяжелые времена наступают в семье, когда ребенок – это ненаглядное, сладкое чудо, живой херувимчик во плоти, вдруг как-то сразу превращается во что-то продолговатое, худое, сопливое и беззубое. А впереди уже грозно нависла, суровая, мрачная тень школы. Первое сентября, цветы, улыбки, общая фотография на память, слезы родителей – это они в предчувствии. Ну а потом, со второго сентября, двойки, классные собрания, и каждодневное убийство нервных клеток под общим названием "приготовление уроков". Хлопоты, заботы, тревоги.
- Классная руководительница нашей Ниночки сказала, что нашей дочери надо развиваться эстетически, - как всегда с интонацией последней инстанции сказала законная жена Коврижкина Антонина.
Дело было за ужином после очередного родительского собрания. Павел Иванович, а по-семейному просто Пашка, как раз на беду свою сунул в рот последний крупнокалиберный пельмень, домашнего изготовления. От слов жены пельмень тут же встал поперек глотки Павла Ивановича, отчего последний закашлял, захрипел, замахал руками, на глазах его выступили крупные слезы. Одним тяжким ударом Антонина выбила собственное изделие из недр супруга.
- К–как развиваться? – переспросил Паша, доселе не слышавшей от своей жены, всю жизнь проработавшей продавщицей в винном магазине, подобных слов.
- Эс-те-ти-чно, - по слогам отчеканила Антонина, и пояснила. – Мне посоветовали музыку.
- Что, скрипка? – с надеждой спросил супруг свою суровую подругу жизни.
- Нет. Рояль.
Паша тоскливо осмотрел свой зал стандартной, гробообразной формы, и с надеждой напомнил: - Но он здесь не поместится.
- Поместится. Сервант сдвинем влево, телевизор в сторону. Тахту продадим Ивановым, они на нее давно зарятся, купим диван поменьше. Раз дочери надо заниматься музыкой, она будет ей заниматься. То есть развиваться эстетично, - снова повторила она.
Павел Иванович с некоторым испугом посмотрел на свою жену, столь мудреные слова из ее уст по-прежнему пугали его. На следующий день Антонина заявила:
- Я все узнала, нам крупно повезло, в стране с роялями сейчас напряженка, как и во всем остальном, немецких продается мало и они дороги, а наши годны только на дрова. Но!... По знакомству мне дали адрес, где продается хорошее старое пианино. Это совсем близко, на соседней улице.
- Чего продается? – спросил Паша, разбирающийся в музыке как свинья в живописи.
- Бестолковый! Пианино – это и есть рояль, только поставленный на бок!
- А как же на нем играть, лежа на боку что ли? И зачем нам эта старая рухлядь.
Жена безнадежно посмотрела на него, махнула рукой.
- Ладно, там увидишь. Но завтра нужно забирать, а то бабка уезжает, в двенадцать у нее поезд.
- А как?
- Ну, как-как, позвони в трансагенство.
Он позвонил. Оказалось, что такие вещи они с удовольствием перевезут, если клиенты сами наймут грузчиков, к тому же запросили они столько, словно пианино Коврижкиным нужно было доставить откуда-то из Канады. Жена посоветовала позвонить в мебельный магазин, там тоже были два крытых фургона, и даже с грузчиками. В мебельном им подтвердили, что да, они такие вещи возят, но только из магазина. Так что, клиентам надо было сначала дотащить рояль до мебельного, в другом конце города, а там они его уже доставят куда надо.
Антонина надолго, секунд на пять, задумалась.
- Ладно, попрошу наших грузчиков из овощного отдела. Они за пол-литра хоть слона из Африки припрут.
На следующий день она с утра ушла в магазин, велев мужу готовиться, но к чему готовиться – не сказала. Павел Иванович немного подумал и занял стартовую позицию на диване. Через час хлопнула входная дверь, появилась предельно озабоченная Антонина.
- Одевайся быстро! Их сегодня всего двое, вчера получка была. Я еще одного нашла, нашего, из соседнего подъезда, ты четвертым будешь.
- Но, дорогая, - начал Павел Иванович, - я из всех видов спорта предпочитаю шахматы…
- И домино! Конечно, я всегда знала, что ты не можешь ничего, только рога себе зарабатывать с этими оглоедами! Собирайся, козел пузатый!
Коврижкину последнее сравнение почему-то не понравилось, тем более намек на рога, но делать было нечего, и с кряхтением Павел Иванович оторвался от взлетной диванной полосы.
Навербованная Антониной команда стояла у подъезда. При взгляде на нее у невольного грузчика в области живота что-то нехорошо зачесалось, наверное, будущая грыжа. Грузчики были разные, один молодой, со свежим фингалом под глазом, другой старый, седой как лунь. Роднило их одинаковое дистрофическое сложение организма.
«Что их там одной морковкой кормят, они же вдвоем и ведро картошки не упрут», - пронеслось в голове Павла Ивановича.
Зато третий был хорош. Здоровенный детина по имени–кличке Валек, постоянный партнер Павла Ивановича по домино, действительно всю жизнь проработавший грузчиком. С его избытком здоровья о другой профессии он и не мечтал.
- Здорово, Иваныч, - оскалил в приветствии щербатый рот Валек, а затем обратился к хозяйке. - Слышь, подруга, сто грамм бы мне для поправки здоровья, а то я щас и табуретку не снесу.
Антонина с сомнением посмотрела на битюга, но сиплый голос, дрожащие руки и сизо-серая окраска щек подтверждала слова болезного биндюжника.
- Ладно, пошли, А вы потом! – резко крикнула она овощным братьям, двинувшимся было вслед за ними. Те, зная характер Антонины, покорно отстали.
Когда Антонина с Вальком снова вышли из подъезда, на сером лице верзилы уже разгоралась жизнерадостная зорька малинового румянца.
- Ты, хозяйка, главное, не сумневайся, я этих самых роялей перетаскал, ты представить себе не можешь скоко! Видимо – невидимо! Больше, чем ты своему мужу рожек наставила. Га-га-га-га! Шучу-шучу. Ну, суслик, погнали тещу в рощу! - гаркнул, было, Валек во всю глотку своим компаньонам, но тут же сам себя и осадил. - Стоп, а где веревка?
- Какая веревка? - хором спросили Коврижкины.
- Как какая, а на чём вы тащить рояль собирались? Ну, комики, ей богу комики! Без веревки собираются рояль тащить!
Следующие полчаса супруги бегали по этажам, стучали и звонили во все двери, слезно умоляя одолжить на время хоть какой-нибудь трос. Наконец вредный старик из сорок шестой квартиры дал им сомнительного возраста и цвета веревку с настоятельной просьбой вернуть.
Дом, откуда надо было забирать груз, оказался не так уж и близко, минут пятнадцать ходьбы. Квартира с драгоценным инструментом затаилась на третьем этаже старинного особняка еще дореволюционной постройки. Коврижкина позвонила, дверь открыли сразу, видно было, что уже ждали.
- Наконец-то, милочка, вы что, с ума сошли. Время пол одиннадцатого, я уже такси вызвала, нельзя же так! Договаривались же на девять, а сейчас сколько?
Хозяйка, не смотря на глубокий бас, была сухонькой старушкой с достаточно дряблым лицом и некой претензией на интеллигентность в виде старомодных очков-велосипедов.
- Нина Николаевна, мы быстро, только на площадку вытащим и вы свободны, вот деньги, - Антонина вручила старушке солидную пачку ассигнаций, и та сразу сбавила тон.
- Ну ладно, проходите, можете не разуваться.
Она прошла вперед, поясняя на ходу.
- Инструмент в полном порядке, настраивать не надо. Жалко, знаете ли, продавать, фамильная реликвия, таких, наверное, вообще не осталось.
Да, это был не просто инструмент, это был реликт, уникум, раритет! Он ласково сиял волшебной фактурой орехового дерева, казалось, что войны, революции, и прочти тревоги, пронеслись мимо, не задев этого полированного красавца. Впереди, под клавиатурой, изящно изгибались две витые ножки в стиле модерн, переднюю, панель над клавиатурой украшал тонкий, изящный резной узор и два подсвечника из потемневшей бронзы.
- Конец прошлого века, настоящий "Стенвей", - охотно пояснила хозяйка.
- Что же вы его продаете? – не выдержав, спросил Павел Иванович.
- Да…- слегка замялась старушка – сыну деньги нужны, на машину не хватает, да и играть некому. Ладно уж!
Валек осторожно, одним пальцем повернул подсвечник в одну строну, затем в другую.
- Ишь ты! Умели раньше делить. Сколько их перетаскал, а такого не видел. Клёвый рояль.
- Это пианино, молодой человек, - бабуля ласково погладила крышку инструмента, и, глянув на часы, заволновалась. – Господи, время-то, время! Давайте-давайте, забирайте!
Антонина тоже очнулась от грез, и принялась понукать свою банду.
- Набежали, амбалы, - хохотнул Валек, и сразу дал ценный совет. – Надо сначала от стенки его отодвинуть.
Он ухватил одной рукой за клавиатуру, другой нащупал ручку на задней стенке рояля, напрягся, рванул. Раздался приглушенный треск, старушка схватилась за сердце, но рояль уже благополучно отделился от пола и стены, и передвинулся на пол метра вперед. Валек мощно отдувался, лицо побагровело.
- Мамаша, он у тебя не из чистого золота, чижелый что-то!? За такой труд надо ордена надо давать, или на худой конец ящик водки, - глянув в сторону Каврижкиной, со значением сказал спец по перевозкам. Та осталась невозмутимой.
- Ну, чего стоите, оглоеды, отодвигайте, - прикрикнул Валек Павлу Ивановичу и младшему грузчику, которого все звали просто Сережа.
Надо сказать, что Павел Иванович хоть и обладал солидной фигурой, но, в основном, в области живота. Напарник его наоборот – был строен как газета в профиль. Кое-как они распределились у торца пианино, напряглись, запыхтели, дернули. Потом еще раз, и еще. Тщетно!
- Оскочь, дистрофики, - Валек отодвинул рахитиков в сторону, и сам взялся за рояль. Снова раздался странный треск, и пианино окончательно отодвинулось от стенки.
- Да, мамаша, сколько же лет ты его с места не сдвигала? Он вон прирос аж к полу!
Протянули веревку, впереди встал Валек и старый грузчик, которого по иронии судьбы тоже звали Валентином, позади Павел Иванович и Сережа. Бабуля с новой хозяйкой наблюдали за всем действиями со стороны.
- Ну, взяли! – бодро скомандовал предводитель.
Все набычились, глотнули воздуха. Перед инструмента поднялся, он качнулся и со стальным скрежетом двинулся вперед.
- Пол, изверги, боже мой! – заверещала старушка, снова хватаясь за сердце. Сзади действительно зияли две борозды, более похожие на след от вспашки безотвальным плугом.
- Ведь это же все красить придется, боже мой, боже мой! – причитала старушка, заламывая руки и близоруко щурясь на причиненный урон сквозь свои старомодные "велосипеды".
- Ничего, бабуль! Это вам на память о рояле останется, - пошутил Валек и матом прикрикнул на задних упряжных. Вступила в бой и Антонина, выговаривая мужу за лень и отсутствие мужской силы. Павел Иванович разозлился и второй рывок удался. Царапина на полу, конечно, была, но гораздо меньше, чем в прошлый роз.
Между тем подошли к двери, ведущей из зала в прихожую, с пыхтением первая пара протиснулась в коридор, затем пошел инструмент. И тут снова раздался скрежет и сдвоенный вопль старой и новой хозяйки пианино. Одна кричала: "Косяк!", другая что-то про ослов и их родителей.
Рояль пошел пол пути, когда силы у бурлаков иссякли, и они встали, жадно и бурно поглощая воздух. Сзади все раздавались стоны прежней хозяйки инструмента.
- Мой пол, боже мой, а косяк!
Спереди же стонала новая хозяйка, бога всуе она не поминала, в ход в основном шли родственники грузчиков по материнской линии.
- Вы что, не могли людей побольше пригласить? – крикнула старушка Коврижкиной через пианино в прихожую.
- А вам приспичило срочно именно сегодня! – парировала Антонина. – Вчера получка была, где я вам сегодня грузчиков найду?
- Это уже ваши проблемы, они меня не интересуют! Не брались бы за перевозку, если не можете!
- Нет, если вы против, мы можем его оставить прямо здесь! – парировала Антонина.
- Нет уж, забирайте его побыстрей, у меня такси вот-вот должно прийти! Весь косяк мне ободрали, изверги!
- А что вы такую узкую дверь сделали? Как это вы рояль только сюда протащили?
- Откуда я знаю, как его сюда притащили! Мы как в тридцать седьмом сюда приехали, он уже здесь стоял!...
Почувствовав, что эта версия родословной "Стенвея" в корне расходится с предыдущей, старушка прикусила язык.
- Взяли! – мрачно скомандовал старшой, и все старательно ухватились за веревки. Снова раздался скрежет, чей-то стон, не то спереди, не то сзади, но инструмент с хрустом миновал дверной проем и вступил в пределы прихожей. Пол коридора, как назло, был обклеен линолеумом, а так как зад инструмента, усилием звена Павла Ивановича, работал как плуг, то он естественно, содрал его, и начал собирать его наподобие морской волны за кормой большого океанского корабля. Старушка издала вопль не хуже чем Тарзан, засучила ногами и руками, очки ее прыгали на носу абсолютно отдельно от хозяйки и напоминали какое-то странное существо.
- Мерзавцы, что вы делаете! Я милицию вызову!
Бригада остановилась.
- Да, первый раз попадаю в такую хилую компанию, - задумчиво сказал Валек, разглядывая псевдоморской пейзаж. То, что он сказал, затем своим компаньонам написанию не подлежит, хотя и не содержит ни какой государственной тайны.
Угроза подействовала. Отстающее звено дернуло таки вверх упрямое создание прошлого века, и далее последовали уже без всяких там романтических волн. Теперь надо было повернуть инструмент торцом к кухне.
- Ззаводи-заводи-заводи, – подбадривал Валек всех остальных. У него одного были силы, и тащить и говорить одновременно. – Так, хорошо!
Хрясь! И от нежного прикосновения чудо инструмента отвалился солидный кусок штукатурки выступающего угла.
- Вы мне заплатите за все это! – взвизгнула хозяйка дома.
- Еще чего! Дудки! – сразу парировала Антонина. Между ними по-прежнему сохранялась дистанция в один рояль, так как хозяйка дома была заперта в прихожей, а хозяйка рояля на кухне. Да это было и к лучшему, личный контакт сейчас был бы чреват непредсказуемыми последствиями и членовредительством.
- Погромщики, хулиганье!... – далее из уст некогда интеллигентной бабушки посыпались уже непечатные выражения.
Пока женщины бузили, бригада отдыхала. Павел Иванович вытирал лысину носовым платком, грузчики курили одну папироску на двоих, Валек так же смолил "Беломор", с интересом слушая диалог женской публики. У него снова поднялось настроение, после одного, особенно забористого залпа Антонины он довольно заржал, потушил окурок о крышку рояля (чего Антонина в пылу идейного спора не заметила), и скомандовал.
- Открывай дверь, взяли!

Рояль снова заскрежетал колесами по полу, поехал было вон из квартиры, но тут же встал.
- Чего там? – крикнул Валек.
- Ручка мешает.
В самом деле, импозантная, под бронзу ручка входной двери уперлась в один из брусков на задней стенке пианино и не желала выпускать инструмент из квартиры.
- Да, невезуха, - почесал затылок Валек. – Ну-ка, бабуля, прижми дверь, может, пройдет?
Старушка попыталась шваброй прижать дверь, но ничего не получилось.
- Хреново, - прокомментировал бугор грузчиков происходящие события.
- Надо ручку снять, - подал голос молодой грузчик. – Осади назад.
- Точно, - обрадовался Валек, и первым взялся аз веревку.
Сдвинув деревянного динозавра назад, в квартиру Павел Иванович и Сережа занялись ручкой. Вертели - вертели, но дело не шло.
- Ну, что вы там?! – не выдержал бригадир.
- Да никак! Она вместе с замком снимается.
Эх, тупоголовые! Как бы мне… - заметался запертый на кухне гигант бурлацкого промысла. Коврижкина испустила дикий вопль, но Валек уже полз на четвереньках по клавиатуре, сопя как стадо диких кабанов. Добравшись до края, он встал на обе ноги и спрыгнул вниз. Антонину, казалось, хватит удар, зато прежняя хозяйка очень даже ехидно разулыбалась, разглядывая здоровенные, как у снежного человека, отпечатки ботинок на полированной поверхности орехового монстра.
- Ну-ка! – оттолкнул обоих коллег старшой. – Так-так, ясно, что тут думать-то! Открутим ее и все тут! Сейчас… - он поднапрягся.
- Эй, ты, что там делаешь? – заволновалась владелица ручки.
- Ничего, бабуля, не дрейфь, мы это, ласково…
Хрясь! И в руках у него оказалась не только ручка, но и весь замок с приличным куском двери.
- Ты что, сделал!... – уже просто по матроски заорала старуха. Казалось, что глаза у нее превысили размеры очков, а во рту спокойно поместилась вся бригада грузчиков вместе с пианино.
- Спокойно, бабуля, все путем, - пробурчал Валек, озадаченно разглядывая свой нежданный трофей.
- Скотина, как я теперь уеду! – не успокаиваясь, вопила хозяйка. – Я же квартиру не смогу закрыть!
- Да мы его в два счета приделаем, счас этот рыдван вытащим и починим. Все будет о`кей, - и Валек пополз по клавиатуре на свое место.
Павел Иванович увидел, как его жена вздрогнула, открыла рот, но не издала ни звука. Это его несколько изумило, но рассуждать было некогда, Валек уже понукал свою чахлую команду.
- Веревки брать, по местам стоять! – зычно изобразил он из себя капитана, и добавил кое-что из боцманского жаргона.
- Кто тут такси заказывал, полчаса уже жду?! – донеслось от двери.
- Ой, голубчик!... – запричитала старушка и, добавив слезу, все-таки уговорила таксиста подождать еще, он остался и начал помогать грузчикам бесплатными советами.
- Вы его повыше поднимите, там пошире, это даже на глаз видно.
Павел Иванович с напарником перетащили свою пару колес через порог.
- Давай, братва! – радостно завопил атаман, азарт пронял даже таксиста, он ухватился за передок инструмента, рояль резко пошел вперед и… Тут произошла катастрофа! Старый грузчик уронил свой край, а так как его напарник продолжал упираться всей своей дурной силой, то рояль всей своей жуткой массой выдрал порог, а с ним и весь дверной косяк. Рояль продвинулся вперед, тут колесо отцепилось, люди со своей ношей проскочили вперед, вниз по ступенькам, а потерявшая опору тяжелая, оббитая дерматином дверь ухнула назад, чудом не пришибив свою бывшую хозяйку. Она стояла в клубах пыли как живая статуя олицетворение Страха, Ужаса и Негодования одновременно. Из-за ее спины неслышно появилась Антонина. Своим грудастым животом легонько оттеснила статую в сторону, выплыла на цыпочках на площадку и начала прощаться:
- До свидания, Нина Ивановна, приятно было познакомиться, спасибо за рояль, - ласково пропела она, а сама руками показывала за спиной грузчикам, дескать: давайте, давайте, продолжайте!
Грузчики очнулись, обрели какое-то второе дыхание и шустро – шустро махнули все шесть лестничных пролетов, содрав попутно на втором этаже со стены батарею почтовых ящиков.
- Кажется, старушка сегодня никуда не поедет, - заметил бегущий впереди инструмента таксист.
Остановилась "Адская бригада" только на улице. Бросив веревку, все дрожащими руками разобрали сигареты из пачки Павла Ивановича, а, закурив, посмотрели друг на друга. Лица у всех багровые, хоть прикуривай, рты разинуты как у свежевыловленных карасей.
- Я думал бабуля из дворян, а она скорее из крестьян, - попробовал пошутить старый грузчик…
- Нет, из матросов, - мрачно буркнул старшой, и сунул под нос проштрафившемуся коллеге свой огромный кулак. – Поменьше думать надо, а выше рояль поднимать, понял? Связался с вами, доходягами! Бабулька наверняка сейчас в ментовку названивает. Ой, чую я, загребут на пятнадцать суток!
Из подъезда действительно очень даже подозрительно не доносилось ни звука.
- А все эта рухлядь! – рассвирепевший Валек пнул жалобно зазвеневшее ореховое чудо ногой.
- Не трогай рояль, живоглот! – взвизгнула Антонина. – И так все бока ему ободрали!
- Ободрали – ободрали! Нашла тоже мне грузчиков, две ободранные морковки и сундук с жиром! Пожадничала еще на бутылку, так молчи! Я сейчас злой, еще слово, и гадом буду, язык вырву и вокруг шеи тебе же вместо шарфика накручу! Секешь?
Все знали, что Валек пару раз сидел то ли за драку, то ли за хулиганство, но Антонина замолкла и отошла. Павел Иванович удивленно посмотрел на жену, внутри у него что-то заиграло, он звучно сплюнул, матюгнулся с душой и скомандовал.
- Хватит курить! За лямки, черти!
Мужики покорно побросали окурки, впряглись в лямки и, проклиная свою загубленную жизнь, поползли к светлому будущему. Метров через десять силы у всех иссякли, и они встали, отдуваясь и вытирая пот со лба. Павел Иванович чувствовал, что силы его на исходе, еще немного, и он ляжет прямо здесь, на затоптанном мусорном снегу, ляжет и помрет. Он затравленно оглянулся вокруг, увидел около ледовой горочки девчонку лет шести, смотревшую на них сквозь узкую щель амбразуры в черной бабушкиной шали. Со всей прытью, на какую еще хватало сил, Павел Иванович заскакал к ней по сугробам.
- Девочка, хорошая, как тебя зовут? – стараясь говорить как можно ласковей, спросил Коврижкин.
- Настя, - еле слышно прошелестело сквозь шаль.
- Настя, хорошее какое имя, а, сколько Настеньке лет? – И, уже не слушая девчонку, зачастил. – Так вот Настенька, видишь, там дяденьки мучаются с роялем, надо им помочь. Тебе про дедушку Ленина на субботнике рассказывали? Ну, вот и хорошо. Дай санки на время, перевезем вот эту штуку и я тебе их отдам. Ты умная девочка, ты ведь не будешь плакать, ты ведь у нас сознательный элемент.
С этими словами Павел Иванович вытащил из рук девочки веревку и побежал к компаньонам.
- Ты что, да разве можно, раздавим же! – загалдели мужики, разглядывая самые обычные алюминиевые санки.
- Цыц, надо попробовать! – пресек дебаты заинтересовавшийся бригадир.
Они подняли один край пианино, подсунули туда санки, осторожно выровняли, натянули веревки, и… все сооружение поехало.
- Хорошо придумал, Иванович! – похвалил атаман Коврижкина. Сзади потихоньку разгорались вопли Настеньки.
Метров через сто их догнала шустрая старушка с ревущей Настенькой на поводке.
- Вы што делаете, ироды! Ну-ка, отдайте сейчас же санки назад, иначе я милицию вызову! Уже воровать у детей начали!
- Мамаш, не бухти! Довезем вон до того дома и отдадим, - пробовал урезонить старуху Валек.
Бабка, не успокаиваясь, бежала рядом, продолжая бранить угонщиков транспортного средства.
- Уймись, пенек ты старый! Тебе что, санок жалко? А нас тебе не жалко?
- Палок на вас жалко нет, дармоеды проклятые! – бабка не успокаивалась ни на секунду.
Между тем подъезжали к нужному всем им дому, миновали один поворот, другой. Тут бабка выдала что-то особенное заковыристое, Валек отвлекся, а так как он был основной тягловой и сдерживающей силой, то пианино накренилось, подумало секунду – другую, и с маху ухнуло на всю заднюю стенку. Какая зазвучала при этом музыка! Она заглушила дружный вопль всей гоп-компании, причитании бабки и скорбный вой Антонины. Она заглушила все эти ничтожно-суетные звуки, возвысилась до органно-симфонического звучания, и медленно стала угасать, сначала обрывая высокие ноты и как бы растекаясь над землей басами. В дружном звучании сотен струн какие-то уже замолкли, какие-то долго еще вибрировали, последними допели свою скорбную песню басы, тишину, наступившую после этого небольшого концерта, приятно называть звенящей.
Павел обернулся к жене. Несмотря на внушительные габариты и гораздо более молодой возраст она сейчас странно походила на прежнюю владелицу данного невезучего инструмента в момент прощания их друг с другом. Глаза были скорбны и ужасны одновременно.
- Едрит твою мать! – сказал Валек почти литературно, остальные молчали в невольном трауре. Воспользоваться музыкальной паузой шустрая старушенция прихватила свои санки и припустила к своему дому с рыдающей как белуга внучкой. Большой Валек выдал ей вслед такое "доброе" и сочное пожелание, что все мужики невольно рассмеялись.
- Они еще ржут! Ханыги!... – искренно возмутилась Антонина Васильевна.
- Хозяйка, не переживай, счас все подымем, не беспокойся! Навались, мужики!
Пианино на колеса они поставили легко, как-то даже играючи.
- Накачались, буйволы! – хохотнул довольный тренер, открывая крышку клавиатуры. Все стали по очереди тыкать в клавиши заскорузлыми пальцами. Как это ни удивительно, но инструмент звучал!
- Ну вот, полный порядок! Это ведь делала не орденоносная фабрика имени Беломор–Балтийского канала. Это еще проклятые капиталисты клепали! – рычал от восторга Валек.
Хозяйка подошла к роялю, неуверенно провела рукой по клавиатуре. Инструмент действительно, несмотря на падение, звучал. Она вздохнула.
- Несите дальше, гангстеры!
Подъезд был уже близко. За два приема бригада доползла до крыльца. Лестница в доме Коврижкиных была в два раза уже той, по которой они так лихо сбежали полчаса назад. О лестничных площадках и говорить не хотелось.
- Как только из таких домов покойников выносят? – задумчиво спросил мелкий Валек.
- Как-как, из окна, наверное, выбрасывают, - предположил старшой и, надвинув напарнику шапку на глаза, сказал. – Ты лучше думай о том, как мы эту хреновину тащить будем?
- Что думать, тащить надо! – бодро бросил Павел Иванович, хотя у самого перед глазами плавало множество шустрых, головастых светлячков, похожих на потерявших направление сперматозоидов.
В это время за спиной мужиков хриплый голос торжественно провозгласил.
- Вот они, какие молодцы, как они дружно!
Все пятеро действующих лиц мысленно выругались, потому, что принадлежал этот голос, мог только одному человеку, всемирно известной знаменитостей этого района по кличке Кардинал. Те, кто впервые видел эту суровую женщину с лицом главного инквизитора всех времен и народов, думал, что свою кличку она получила из-за красной шапки непонятной восьмигранной формы, носимую ей в любое время года и действительно напоминающую головной убор католического кардинала. Но самое смешное, что на самом деле это была ее фамилия. Кто и как наградил ее род этой фамилией неизвестно, но зато широко был известен крутой нрав этой мослистой, суровой старухи, и зимой, и летом носившей кроме приметной шапки черное кожаное пальто, и резиновые растоптанные калоши на босу ногу. Полностью подтверждая свой чекистский наряд, Кардинал всегда была в курсе всех происходящих в районе событий, вгоняя в пот и вызывая головную боль у коммунальных служащий всех рангов и торгашей всех магазинов. Ни одна из них не смела, обвесить кардинала ни на грамм, зная, что та трижды проверил любую покупку, и заставить доложить не хватающие граммы. И вот этот бич божий сантехников, грузчиков и продавцов неумолимо приближался к бурлацкой флотилии Павел Ивановича.
- Ты бы лучше сзади встал, Валек. Ты же вон, какой здоровый! – дала первый ценный совет вездесущая помощница.
Валек весьма мрачно глянул на нее, но только смачно сплюнул себе под ноги. С Кардиналом даже он спорить не стал, но все-таки впрягся по-своему, в коренники.
С грохотом, треском, пушечной пальбой хлопающих дверей рояль торжественно вплывал в новый для себя дом. Грузчикам пришлось несладко, они вынуждены были идти не сбоку пианино, а впереди и сзади его.
Кое-как втиснулись на первую лестничную площадку, встали передохнуть. Из сорок шестой квартиры высунулась плешивая голова собственника веревки и проскрежетала:
- Веревочку не забудьте, потом мне вернуть.
Валек, стоявший к нему ближе всех, примерился, чтобы дать щелбан противному старику, но тот вовремя исчез, а из-за двери скрипуче донеслось.
- Вы не хулиганьте, а то я милицию сейчас вызову, - и далее что-то бормочущее, очевидно уже уходя вглубь квартиры.
- Ду-ду-ду-ду, - передразнил старика Валек. – Тушканчик ушастый, выпь болотная!
- Эх, Валек – Валек, как был ты в детстве хулиганом, так им и остался. Раньше из рогаток по окнам стрелял, потом кулаки у тебя зачесались. Вот и сейчас тебе неймется…
Речь Кардинала походила на запев длинной поучительной песни степных акынов. Валек от этого сразу как-то озверел, схватился за веревки и гаркнул компаньонам.
- Давай!
Все как-то тоже воодушевились, инструмент быстро достиг следующей площадки, оставив, правда, на крашеной стене приличной толщины метровый рубец, о чем Кардинал, зачем-то увязавшаяся за всей церемонией, тут же поведала всему прогрессивному человечеству.
- Эх, что же вы так неосторожно-то, подъезд-то недавно только красили! Что за люди пошли, а? Им лишь бы свое урвать, затащить эту свою штукаковину, а на общество совсем наплевать!...
Общественная мораль и низкий уровень самосознания были любимыми коньками Кардинала, философские аспекты этой проблемы она часами могла разбирать в очередных дискуссиях и подъездных диспутах. Может, присутствие местного идеолога подстегивало дружную ватагу, а может близкий финиш, но они даже не использовали честно заработанный перекур, а, отдышавшись на площадке между этажами, двинулись далее, к светлому концу.
Трагедия разыгралась всего за две ступеньки до заветной двери. Подозрительная веревка все-таки оправдала свою репутацию и лопнула у верхней тягловой пары. Нижняя, более хлипкая пара, тут же уронила свою сторону "Стенвея", и тот неумолимо покатился назад. Тощий Сережа просто встал к стенке и рояль его не заметил. Павел Иванович оправдал пословицу, и прыгнул не выше головы, но с места на перила для его возраста и веса тоже очень даже хорошо.
А многотонный реликтовый носорог неумолимо катился вниз, лихо перепрыгивал, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку и все, наращивая скорость. Увидев внизу две очередные жертвы, он сразу нацелился на них своими хищными, полированными бокам. Женщины, до этого мирно шедшие за мужчинами, отреагировали по-разному. Антонина замерла на месте с открытым ртом, а Кардинальша пустилась бежать.
- Держи его! – крикнул сверху бригадир, но с таким же успехом было остановить скорый поезд Москва – Пекин.
Самое удивительное произошло позже. Даже участники этих событий до конца своих дней будут с удивлением вспоминать эти знаменательные три-четыре секунды. Произошло что-то невероятно, вроде выигрыша в Спортлото, или глухонемой тещи.
Пианино сначала достигло мощного туловища Антонины Коврижкиной, но вместо того, чтобы свалить или расплющить его, оно легонько притиснуло ее к стенке, дотащив до батареи почтовых ящиков. Тут смирное, круглое тело Антонины начало вращаться навроде шарика в обойме крупного подшипника, по ходу смещаясь в угол. Это придало инструменту некую угловую скорость, он плавно вошел в поворот, догнал на вираже Кардинальшу, заставив и ее сработать как второй шарикоподшипник. Благодаря такой необычной помощи двух женщин, рояль четко выбрал верный путь и с грохотом полетел дальше, на первый этаж. Там что-то здорово бабахнуло, и наступила подозрительная тишина. Первой ее нарушила, громко застонав, Кардинальша. Антонина только всхлипывала в своем углу, мужики же молчали, ошеломленно глядя назад.
- … Твою мать-то! – Наконец с душой выплеснул из себя удивление Валек. – Как же он там, зараза, развернулся?
Наконец, всеобщее оцепление прошло, и мужики всей гурьбой посыпались вниз, на ходу шаря глазами по замызганному мозаичному полу стандартной лестничной площадки с габаритами человека с двумя пустыми авоськами. А он, гляди-ка ты смог развернуться!
Площадка первого этажа, вопреки ожиданию оказалась пуста, только в сорок шестой квартире как-то слишком широко была открыта дверь, а внутри ее виднелось что-то до боли знакомое. Разогнавшийся рояль, очевидно, сам решил доложить хозяину веревки о ее безвременной кончине. Он лихо выбил дверь квартиры и, снеся по пути вешалку вместе с одеждой, уперся в другую дверь, ведущую в зал, к счастью для хозяина, вынесшего музыкальный таран, а то бы путешествовать и путешествовать о ореховому сокровищу по избранной для торжественного визита квартире. Между тем откуда-то из-за рояля доносились сдавленные звуки панического тона.
- Что это? – спросил Валек. – Собака что ли скулит?
- Да не было у него собаки, - припомнил Павел Иванович, - зачем ему собака, он сам злой, как собака. Эй, там есть, кто живой? – крикнул он в сторону странного поскуливания.
Последовал взрыв каких-то междометий. Стало ясно, что где-то там, за роялем, есть живое существо. Валек потянул на себя строптивого "Стенвея" и из груды теплых вещей и вешалок выбрался сначала густой поток скрипучей ругани, а потом уж и сам ответственный квартиросъемщик с оторванной телефонной трубкой в руке.
- Я на вас в суд подам, я вам всем сейчас шеи посварачиваю!... – единственное, что печатное проорал щуплый такой с виду старикашка.
Валька это возмутило, он двинулся, было вперед, подняв руку как бы в испанском приветствии "Но пасаран", но в этот момент в дверном проеме показались форменные шапки с кокардами, и прозвучал строгий голос:
- Что происходит, кто милицию вызывал?
- Я, я, я вызывал! – заволновался старик. – Вот, эти, вот, ворвались ко мне со своим роялем, а еще раньше вот этот, - он ткнул пальцем в Валька, - делал мне вот так! – и он изобразил позицию пальцев для щелбана.
- Пройдемте, граждане! – сурово обратился представитель закона ко всем шабашникам.
- За что, гражданин начальник?! – возмутился главный ответчик. - Эта гнида подсовывает гнилую веревку, из-за этого все идет к чертям, а я же еще, к тому же, и виноват!
- Пройдемте, пройдемся, там разберемся! – не внял его мольбам страж порядка, за руку выволакивая бригадира из темной прохожей.
- Э-э, - закричал вдогонку жалобщик. – Вытащите сначала эту штуковину, вставьте дверь, а потом их забирайте!
- Ага, счас! Не дождешься, фраер поганый! Сиди теперь на унитазе! – злорадно рассмеялся Валек. – Веди в воронок, начальник!
Действительно, дверь, прижатая инструментом, открывалась не более чем на ширину ладони, так что хозяин сорок шестой квартиры был обречен на существовании в прихожей, правда с наличием присутствующих мест. Поняв это, хозяин бросился вслед за милицией и на два голоса с Антониной стал убеждать советских центурионов, что угрозы для жизни не было никакой, просто был злой рок и воля обстоятельств. Они, было, убедили в этом сурового сержанта, но тут из подъезда, стеная и охая, выковыряла помятая "Стенвеем" Кардинальша.
- Ох, изверги, покушение, истинное слово покушение! Чуть не убили, совсем чуть, было, не убили!
Сержант снова встал в стойку и опять начал запихивать всю банду в воронок.
- Замолчите, мамаша, меня вон тоже роялем переехало, но я же не жалуюсь! – в сердцах бросила Антонина подруге по несчастью.
- Ага, тебе хорошо, ты вон какая толстая, а мне все ребра отшибла этим твоим роялем!
Все-таки слабо у нас общественность разбирается в народных инструментах…
- Твои кости хорошим жерновом не перемелешь! – снова сорвалась на крик Коврижкина, а затем слезным голосом обратилась к сержанту.
- Милый, ты пойми, я одна эту чертову музыку наверх не снесу, пусть они его затащат, а потом забирай хоть навсегда.
- Ещё чего! - крикнул уже из воронка возмущенный предводитель. – Буду я тебе после этого пупок рвать! Накось, выкуси! – и он протянул в сторону хозяйки огромную сизую фигу.
Тонька зло покосилась в его сторону и принялась добиваться полной реабилитации всей банды. Убедившись, что со стороны потерпевших претензий нет и приняв в качестве залога их хорошего поведения на пол-литра, сержант смилостивился и полностью и полностью амнистировал всех варнаков.
- Мне подождать? – спросил у Антонины подобревший милиционер.
Валек громко хохотнул и демонстративно, сунул в карманы свои огромные кулаки, начал насвистывать что-то далеко не соловьиное.
- Нет – нет, уезжайте, мы как – нибудь сами разберемся! – поспешно заверила его Антонина.
- Ну ладно, но ежели что – вызывайте.
И наша милиция уехала беречь других граждан родного города.
Исподтишка состроив отъезжающему воронку жуткую рожу, Валек на радостях, что легко отделался, сплясал какую-то африканскую чучу–мачучу и обернулся к Коврижкиной.
- Нет, хозяйка, ты как хочешь, а я понес материальный ущерб. Так что давай по сто грамм и огурчик на каждую боевую единицу! Верно, мужики?
Овощные братья радостно загалдели, всей душой одобряя предыдущую резолюцию. Пришлось Коврижкиной выносить прямо в подъезд бутылку и закуску, и под нытливое брюзжание противного старика, разливать оживленным грузчикам прямо на рабочем месте. К ее удивление протянул руку и ее муженек, а когда она открыла, было, рот, властно сказал:
- Давай, давай, не жлобься!
Не желание выпить поразило главу семейства, она бы сейчас сама с удовольствием рубанула стаканчик для поправки истощенного организма, а вот эти новые интонации в голосе мужа. Она безропотно разлила драгоценную жидкость. Павел Иванович выпил, крякнул, похрустел огурчиком, и, бодро хлопнув в ладоши, скомандовал, подражая не то капитану, не то боцману.
- По местам стоять, концы отрубать!
Получилось как-то двусмысленно, но прошло на "ура". С веревкой решили больше не связываться, а нести пианино так, кто за что уцепиться. Навалились дружно и на собственном пару, на малой реактивной тяге доперли злощастный инструмент до дверей квартиры Коврижкиных. Там тоже пострадали пол, косяки, двери. Ремонт они потом делали полгода. Но это уже мелочи, главное было уж сделано. Напоследок немножко переехали инструментом ногу молодому грузчику, но, приняв для обезболивания грамм двести и на карман еще столько же, тот поскакал на работу молодым кенгуру.
Расставались они уже все совсем как родные. Как известно, совместный труд сближает людей, а пережитое ими могло приравниваться разве что, к боевым действиям. Долго смеялись над всеми баталиями пережитой компании, особенно над свойствами женщин служить смазкой для слаломных роялей. Антонина так же выпила со всеми за компанию и, расчувствовавшись, не пожалела пустить на закуску заначенную палку копченой колбасы.
Как оказалась, инструмент пострадал сравнительно мало. Белая краска, позаимствованная с дверного косяка, оттерлась, отлетевший подсвечник кое-как присобачили на место, а приглашенный настройщик, побренчав немного на рояле, содрал с них плату, как с эмира Кувейта и заявил, что звук у инструмента идеальный и он зайдет через полгода, чтобы еще раз насладиться его звучанием. Больше он, правда, не понадобился. Потому что через пару дней, преподаватель музыкальной школы сказал удрученным супругам.
- Затрудняюсь даже сказать, какой зверь наступил на ухо вашей дочери, но в наших лесах такие гиганты не водятся.
После этого диагноза Коврижкин в первый раз в жизни накричал на свою жену, а та настолько растерялась, что покорно перенесла справедливую критику снизу.
Хлопот у них было еще много. Старушка экс хозяйку, оказывается, хватил удар, прямо там, на лестничной площадке, в проеме разрушенной двери. Но она еще оклемалась и шустро бегала по судам, ибо за время ее отсутствия из квартиры пропала куча разных вещей, а так как они находились почему-то в пределах того же подъезда, то судилась она со всем подъездом, плюс Коврижкины, на что и израсходовала остаток отведенных ей Господом времени и сил.
Долго донимал их сосед снизу, требуя возместить ущерб за сломанную дверь и разбитый телефон. Впрочем, бог шельму видит: разъяренный рояль влетел в его квартиру, как раз в тот момент, когда старик звонил в милицию, кляузно жалуясь на честных тружеников. Так что вскоре Коврижкины, не церемонясь, выпихивали старика за дверь со словами: "Еще раз придешь, снова на тебя рояль спустим!"
Валек, увидев Коврижкина, кричал уже издалека: "Здорово, коллега! Колымнуть не хочешь, тут у меня знакомый рояль продает", - и затем долго, утробно ржал.
Наш славный Павел Иванович сильно изменился, стал покрикивать на жену, а вскоре, напившись с тем же Вальком, даже поколотил ее. Это пошло Антонине на пользу, от пережитого она резко похудела, и даже как-то похорошела. Кто знает, может это и есть самая лучшая, истинно русская диета, а, мужики? Воли много бабам дали, вот они и пухнут от счастья.
А рояль по-прежнему стоит на самом видном месте в квартире Коврижкиных. По настоящему инструмент называется, конечно, пианино, но им больше нравиться его звучное мужское имя. Продавать они его опасаются, сначала надо на ремонт накопить. Да и стоит он хорошо, на видном месте, блестит начищенными подсвечниками, отражает все вокруг себя полированными боками и придает всей комнате незыблемый антураж интеллигентности. Антонина дошла до того, что как-то брякнула каким-то новым своим знакомым: "Фамильная реликвия!"
Сказала, и сама испугалась сказанному.
Подойдет иногда Павел Иванович к инструменту с кружкой чая, побренчит одним пальцем "Чижик-пыжик", закроет крышку, и вздохнет вслух: "Да, умели вещи делать раньше, гады".
А рояль молчит, только поблескивает своей полировкой. И прикидывает Павел Иванович, сколько же он будет стоить в двадцать первом веке, если прогресс и качество у нас в стране и дальше будут развиваться все в том же деградирующем ключе. И хорошо ему становиться не только от выпитого чая, но и то ощущения того, каким богатством он обладает.
Конец.