Сэпукку по-американски

-1-
Интересно ощущать, что умирает эпоха. Целая эпоха, представляете? На своей шкуре чувствовать, как умерли 70-е вместе с панками. Тогда казалось, что в смерти Сида и, правда, кто-то виноват, а сейчас всё списали на волшебную пыль. Ну, это ничего. Затем мы ощутили, как, громко стуча какой-то трубой, или может одним из наколенников группы Kiss, улетели куда-то в адски шахты 80-е. О, да. Мы пережили даже это. С этими потерями мы встретили розовые и блестящие 90-е. Мы даже согласились пойти в клубы, что бы ближе видеть миллион однообразных лиц нового времени. И мы уже видели 21 век. Он шёл на нас, а мы крутили револьверами и улыбались. Нам было всё равно. Каждый знал, что 60-е ещё здесь. Может уже не такие цветные, уже без Джефферсон Эйрплэйн, без Боба… Но это были они. Где-то здесь, в кармане, рядом со странной волшебной коробочкой. Ну, да. От них не несло на милю здоровым образом жизни. Лишь, пожалуй, пацифизмом. Местами нездоровым. Хотя, если назвать нездоровым настрой этих людей в странной одежде, увешанных кольцами тяжёлого дыма, то сколь же нездоровым было то, против чего они выступали. Об это можно рассуждать бесконечно, но теперь уже не имеет смысла. В тот день, словно, какой-то канал имени Соединённых Штатов продолжил свой самый идиотский сериал. Дал добро на омерзительный второй сезон. Второй сезон не мог быть в 60-х, и те предпочли удалиться. А нам осталось лишь думать, о том, что у нас есть теперь. Есть ли что-то?
Казалось бы, что нам мешает заглянуть в тоже окно. Поздороваться со всеми, и войти через дверь, выйдя отсюда. Но мы что-то ищем. Наверно, это всё потому, что ни все могут быстро гореть. Наверно, потому, что ещё что-то есть.
Сейчас полночь. На столе кроме револьвера и полу законченной статьи, стоит кружка с ужасным кофе, баночка таблеток от головы и пустая бутылка из-под пива. Рядом как-то странно примостился диск Дилана «Модерн Таймз». За окном, в силу необъятных размеров этого вечно бодрствующего города, слышна симфония из шума сирен, рёва моторов спортивных тачек с чёрными сутенёрами за рулём, обнимающими своих подружек с волосами цвета бумаги для принтера, шума музыки вдалеке, и едва уловимых разговоров. Иногда доносится хохот, иногда бессвязный мат, размываемый ночным воздухом. Но я всё равно его не воспринимаю.
Моя рука лениво потянулась за диском Боба Дилана. Список из 14 песен. Мне они говорят о многом, но большинству из тех, кто сейчас сигналит и орёт непечатное там снаружи, они скажут ровно столько же, сколько учебник по метафизике.
Наверно, мне не стоит засыпать. Завтра мне нужно сдать эту статью, и сдать её нужно утром. Тогда они что-то там успеют, что-то сделают, бла-бла-бла, вобщем издатель будет в экстазе обливаться слюной и невнятно благодарить бога, забыв, что бог не печатает ему ничего. Плевать, её всё равно подпишут моим именем. Хотя, что мне это даст. Народ читает ТВ-программу и комиксы. Кому нужно всё ЭТО. На её написание ушло три дня, забудется она за три минуты. Странное соотношение – день к минуте. Можно, было бы так же проматывать время в какую-нибудь сторону. За стуки можно улететь далеко. Всего через 24 часа я смогу что-то исправить, или посмотреть, что получилось после происходящего здесь и сейчас. Подождать пару суток и можно дальше просыпаться в маленьком домике в пригороде, оттого, что от удара подушкой, а не от дребезжания будильника по зубам. Хотя, можно отмотать и больше, и даже не уезжать из Огайо. Мне там нравилось. Всё было вполне чудесно. Доползти до 2003его, например, и сейчас бы мы всё дальше слушали Леннона. А мы его уже схоронили.
Стена немного подпрыгивала из-за мощного сабвуфера. Скоро копы опять приедут разбираться, зачем этому парню понадобилось слушать техно на ночь глядя. Вряд ли он найдёт вменяемое объяснение. Он же не скажет им, что у него новая дорогущая стереосистема, купленная у каких-то неопрятных итальянцев. Он не скажет даже не потому, что она может быть краденная. Это просто покажется ему глупым. Кажется, я уже слышу шум сирен…
Кажется, я. Кажется, слышу…




-2-
Последняя неделя. А что дальше, кто-нибудь придумает. Но этот человек будет уже из наших двухтысячных. И, я надеюсь, он будет не из тех, кто крутят это шоу. Может быть, это придумаю я, но слишком не рассчитывайте. Я просто переводчик. Чуть лучше, чем мои электронные друзья, чуть хуже, чем мои живые конкуренты. Иногда они меняются. Куча текста, куча текста на выходе. Отличаются лишь языки, и хочется верить, что не смысл. Я иногда думал, что мне надо работать в какой-нибудь газете и писать статьи про взрывы газа в чёрном гетто. Но взрывы это скучно, а теперь и вообще бессмысленно.
Куча людей вокруг. Сидят. Пишут. Думают. Кто-то радостно занимает служебную линию для своих разговоров, а кто-то за это уже не работает. Они иногда проходят мимо и
- Эй, Макс. Как дела?
А что ещё им ответить, кроме как нормально. Если сказать, что что-то не так, то здесь будут три варианта. Они начнут сливать мне, как и у них тоже что-то не так. Они всё так же пройдут мимо, но с мыслью «о, у него ни всё в порядке, лучше с ним не говорить», или же они начнут выяснять, а в чём же всё-таки моя проблема. Даже и не знаешь, кто хуже. И хуже ли. Они ведь все хорошие ребята. Разве нет? И этот с большим носом. Боб, Майк, Стен… Чёрт возьми, я забыл. И эта секретарша, которая будто осветляет и без того блондинистые волосы. И тот тип, что переводит на арабский, без конца рассуждая про террористов. И эта рыжая девушка в футболке с Бобом Марли, которая вообще неизвестно что делает. Хотя, она и не кричит мне «Эй, Макс. Как ты?».
Понедельник. Первый ланч на неделе. Первое отравление желудка биг-маками и чем-то там ещё… Кола. А хочется стейк. Добежать до ближайшей кафешки? Ну-ну. Можно подумать, я потом вернусь. Размечтались. А не вернуться нельзя. Не то что бы страшно, что уволят. Мне лень опять искать работу.
Я просто убеждаю себя, что приду домой и сделаю себе что-нибудь из японской кухни. Хотя, любой, кто меня знает, сразу бы сказал, что бутылка пива и пакет чипсов вряд ли является элементом восточной, западной, чей-то ещё кухни, в правильном понимании этого слова, и вообще едой. Не говоря уже о здоровой еде. Ну, может быть вот сегодня… Может быть… может быть…
Или чёрт с ним.
Тёплая бумага лезет из принтера. У неё странный специфический запах. Но главное, что она тёплая. На ней куча японских иероглифов, куча знаков каны. А недавно это всё было вполне западными буквами. Ну, как недавно… Вчера. И вот я сижу. Грею об бумагу руки, разглядываю японскую клинопись. Пытаюсь понять, как я когда-то давно научился их различать. Люди проходят мимо и пытаются понять, что я вообще застыл со стопкой бумаги в руках.
Потом налил себе ещё кофе.
Пятая кружка уже.
Ну, а что сделать. Вчера сидел, читал ночью. Спать некогда, на дворе миллениум. И ещё несколько лет. Отправная точка уже свершилась, и всё это пока не хочет останавливаться. Только Чарли ещё думает, что всё сможет. Хотя, он мало что смог, кроме как сойти с ума и превратить свою фамилию в псевдоним.
А иероглифы будто светятся. Будто толпа маленьких самураев вырезала острыми лезвиями катан все эти странные знаки на поверхности солнца, скрытого глубоко под бумагой. Как же поэтично…

Самураи вдруг
Солнце изрезали, и
Как же красиво.

Хотя. Зачем самураям резать солнце? Нет. Они не будут резать солнце. Не должны. Солнце, Фудзи, Хризантемы, Сакура. …И Император. Должно же быть что-то вечное. Хоть где-то.
Ещё кофе. Лень делать. А время есть. Вспомнив про газету, быстро нахожу её. Но не нахожу ничего в ней. Даже комиксы какие-то совсем унылые. Наверно, потому что это понедельник. Никто не хочет отпускать от себя выходные. Даже журналисты. Газета плотным бумажным комком опускается в недра мусорного ведра, где её тепло встречают пакетики от арахиса, банки от coca-cola, бумажные собратья и ещё какая-то не идентифицированная никем хрень. Как бы сказал один, теперь уже, классик. So it goes…
-3-

Шеф устроил вечеринку. Её можно запросто назвать «Накорми свою голову». Не хватает только парочки нигеров, продающих экстази где-то в центре толпы. Почему эти люди столько пьют, если им весело?
Подобные сборища… Они опустошают. Более чем. Хочется просто пройтись по прямой среди всех них и там, в конце, увидеть стену изрисованную граффити, услышать другую музыку. Мне нужно кофе, я больше не могу пить шампанское и «Маргариту». Знать бы ещё, что за праздник. День рождение шефа? Второе пришествие Христа? Третье? Падение Бастилии? Третье падение Бастилии? В любом случае, что-то из тех праздников, про которые знают единицы. В толпе чётко видно тех, кто не подходит под единицы. Даже вряд ли тянет на двойки или нули. Хотя, относительно всех, на нули похоже. Всё относительно. Относительно меня странная девушка в углу, набирающая SMS, вполне адекватна. Относительно толпы, я вполне здоров. Смените музыку. Ну да, мы не в кофе-шопе, но сейчас бы подошёл трип-хоп. Скажете, нет? Тогда пусть поёт Френк. Не знаете таких? О, мой бог.
День назад, поздно вечером, в кафе долго говорил с его хозяином. Или кто он там. Он подарил мне пластинку, а купил у него бутылку Джека Дэниелса. На пластинке был Боб Дилан. Как же она трещала, знали бы. Но в это что-то есть. И в Джеке тоже. Ни льда, ни содовой. Мой кот вроде тоже проникся. Хотя виски он и не пил. Значит в пластинке что-то есть. Это существо потом спало на проигрывателе для винила. Главное, что не проломил стеклянную крышку, а остальное не важно. Он ведь живой.
Они не очень. Только что все эти нули, относительно толпы.
Как результат я на улице. Курю что-то. Дым окружает почти полную луну. Луна почти поёт. Я почти слышу. Всё относительно.
Я больше не могу. Мне нужна сейчас моя машина, потом душ, потом остатки Джека, Дилан и моральная подготовка к завтрашнему дню. Неплохо было бы подготовиться к следующей неделе. Но что там будет я не знал. Об этом знал дугой человек. Совсем другой. А он не знал меня. Зато я знал о нём, и, вроде как знал его.
На улице холодно. В салоне машины, тоже почти улица. Особенно, пока она не заведена. Снаружи что-то идёт. Дождь, может снег. Если дождь то он очень тихий, особенно относительно шума в голове. Криков людей в этом здании, что совсем рядом. Или оно далеко. Тут надо понять, где я в этот момент. Хочется просто дипломат, в котором лежат странные предметы, похожие на словарь монгольского языка, кучи чужих счетов и перьевой ручки, которая не хочет писать. Можно ещё покинуть автомобиль, оставить его на стоянке, а завтра понять, что ты уже тут.
Хозяин кафе сказал, что не хочет читать Кастанеду. Его никто ин е заставляет, но ведь если он не хочет, то это тоже факт. Так то. А у меня была с собой книга. Девятый том. Или десятый. Мне его кто-то одолжил. Надо было всего лишь вспомнить кто, но это будет для другого дня. А в день пьяных и почти весёлых сборищ – это всё не будет правильным. Хотя, день назад я, может, и помнил.
Всё проносилось мимо. Я почему-то не пошёл пешком. Но наверно должен был. Нельзя водить в таком состоянии. Нельзя, но, относительно дня, надо. Кот, Дилан, Джек… Да-да. Ещё мой диван и плед. И пустая квартира. Никто не скажет, что вечер пропал. Никто не будет винить себя, что я игнорирую этих нацистов. Я просто еду домой.
Впереди ещё много. А сейчас, этого достаточно. Более чем… Так то.
Главное не спрашивать, а почему я. Можно узнать много нового. Слишком опасно узнать это, когда так много людей. Потом нельзя будет покинуть комнату, потому что будет выход там, где его раньше не было.

-4-
В этот день странности решили взять выходной. Вернее только одна, но её хватало, что бы разбавить всю тут трясину, что окружала этот притон нацистов и планктона. Планктона, который язык не всегда поворачивался, чтоб назвать его офисным. Настоящий пассив в океане. В мировом океане, в широкомасштабном понимании этого слова. И она присоединилась к ним. Или мне так показалось. Шпильки, что Мэрилин бы позавидовала, красные серьги, блузка, которая, в силу своей несущественности, была не очень то нужна. Что за день? Его кто-то украл? Или мне это только показалось. Не стоит наверно говорить, что я опоздал на работу. Ах, чёрт! Я уже сказал это. Ощущения были интересные. Не говоря уже о том, что они были довольно неслабо разбавлены остатками тех чувств, когда меня увольняли. Увольняли в последний раз. Вас…увольняли когда-нибудь. Я сомневаюсь. Я уверен, что мою писанину Вы, если и читаете, то читаете в субботу. Под пледом. И в полночь вы закроете глаза, потому что завтра с утра Вам очень надо поработать. Я не работал в воскресенье с утра. Игнорировал корпоративные праздники. Не старался получить премию. Не лез вверх по карьерной лестнице Иакова. Кот, Дилан, Джек. Ещё какая-то японская красавица, которая незаметно жила у меня дома. Любила моего кота, будто это её родственник. Хотя… В ней было что-то от... А однажды. Она просто ушла. Я узнал её после. Когда показали тот репортаж у перевернувшимся где-то в Техасе автобусе. Она покрасила свои волосы в красный… Ну вообще эта фраза чуть-чуть не к месту.
- Что ты будешь сегодня на ужин, - спрашивала Она, на специфическом японо-английском говоре.
- Виски и что-нибудь из японской кухни.
- Ммм… У тебя гигантские запросы, - смеялась она и уходила на кухню.
Двадцать минут, и ужин был готов.
Два дня и я свободен от неплохой работы.
Ещё пара дней, и водитель не справляется с управлением.
Сто процентов, какой-нибудь мексиканец без прав и вида на жительство.
И вот я здесь. Перевожу тексты. Удивительно, не так ли?
А теперь на меня с футболки больше не смотрит Боб Марли. А я даже не знаю, что случилось. Ну да. Сейчас можно говорить, но я не хочу. Должно быть какое-то логическое объяснение. Но, я думаю, оно примерно такое же, как и ответ о бесконечности вселенной и нетленности времени. Человеческой тупости, не так ли? Больше вопросов, чем ответов. А ведь они скажут, что псих ты. Но ты не псих, ты просто в один чудесный летний райский блаблабла день всадишь заряд из дробовика в лоб своему шефу. А всё потому что Боб Марли перестал смотреть на тебя с футболки. Или здесь более веские причины?
Почему я несу этот бред? Да потому, что вы будите его читать под одеялом дома. Уставшие и «после работы», где вы выложились полностью. Ни то для себя, ни то для галочки. И вы уснёте, укутавшись в это одеяло. Вы никогда не узнаете конец этой идиотской истории ни о чём. К утру книга исчезнет в эмпирическом её понимании и вы просто вечером возьмёте что-то ещё. Очередную историю про плохих и хороших полицейских, эпос о готических замках, или же что-нибудь из классики «страшного рассказа». А ЭТО пойдёт в глубь полки, да там и останется со словами потом дочитаю, а отсюда вывод. Я пишу, что хочу. Пишу, потому что лучше это написать, и забыть, чем вывалить на кого-нибудь.
Шеф бы вывалил. Он может бесконечно рассказывать, как бухгалтер не свёл доходы и расходы к здравому смыслу, как его жена плохо готовит, как у него душно в кабинете. Добро пожаловать в наши кабинеты! Может быть, Вам там будет прохладнее. А эта девочка-без-Боба-Марли-на-футболке… Может, она жена нашего шефа? Хотя вряд ли. Она даже не блондинка. Это бы уже был повод так думать. Может, она бухгалтер. Уже похоже на истину. А если нет? Если меня лишили моего бреда просто так. Просто потому что мир упрощается! Потому что эти нацисты опять загнали нас в бетонную коробку. Или в стальную. Нас там заперли и повезли ниже подвала. В «подвальный подвал». Да, сэр.
И что же нам теперь делать? Просто напиваться к концу рабочего дня? Но ведь тогда мы ничего не дочитаем до конца, и у нас не будет ни одной идеи, как закончить историю самим. Придётся искать книгу, а она уже пустая. Она сильно долго спала там, в глубине полки. Рядом с детективами для чтения в пригородных поездах. Но вот с её обложки на нас ещё смотрит Боб.
Так-то…





-5-
Счёт дням утерялся. Просто бродишь в сигаретном дыме, питаешься запахом кофе. Читаешь, слушаешь, пишешь, сидишь, пишешь, слушаешь, читаешь.
Иногда кипа бумаге тебе открывает вход ни то в зазеркалье, ни то в страну чудес. Один чёрт, всё это где-то в алкогольном бреду. Бегают люди, которые питаются LSD, делают вид, что с ними всё хорошо, а сами падают на рельсы.
Просто иногда отодвигаешь компьютер, делаешь два шага и плюхаешься за столик в каком-то кафе, где хозяин крутит пластинки Харрисона. Не понятно почему, именно его, но всё же слушаешь. Поднимаешь руку и подзываешь официантку.
- Мне кофе и сандвичи с тунцом.
- Хорошо, сейчас принесу.
И ведь знаешь, что сейчас будет очень потом, кофе будет очень некофе, а сандвичи будут с чем-то жутким на вкус, цвет и партийную принадлежность. А заказываешь. И даже более того, будешь есть. И не хуже, чем играл Харрисон.
Заходит она. Боб марли следит с футболки, говоря, что всё будет отлично. Немного метаний из стороны в сторону, а затем она всё же идёт к твоему столику. Сейчас будет «Здесь, не занято? Нет, присаживайтесь».
- Здесь не занято.
- Нет. Вы можете составить мне компанию.
Кривая ухмылка на лице без капли макияжа.
Только замысловатые и довольно большие серьги в ушах как-то особенно по-деловому звенели. Хотя, сейчас это было чисто грандж, но никак не бизнес.
Ещё кофе. Теперь улыбка от официантки. Ровная, но не натуральная. А макияж добил, что было, и она превратилась во фразу «Достали».
Она закурила. Странные сигареты. Слишком крепкие для девушки, но слишком мягкие для сигарет, которые можно курить в атмосфере этого кафе.
Из сумки извлечены очки, затем записная книжка, очки протёрты, книжка открыта. Данные получены. Что она искала?
- Тебя же зовут Макс, точно?
- Да. Только не Безумный. Даже не Пэйн.
- Я Сью. Сьюзен.
Наверно я улыбнулся.
- Ты не поверишь, но да. Сьюзен Даллион. Так меня зовут. Не знаю, что думали мои родители, но имя было придумано явно не случайно.
- Ну, в этой ситуации, мне было бы уместно представиться Бобом.
- Сидом… - она улыбнулась.
- Пусть Сидом. А Бог будет хранить королеву?
- После такого бреда, вряд ли.
- Тогда какой интерес быть Сидом?
- Ну, мало ли.
- Если бы я знал хоть одну Нэнси. А так бессмысленно.
Она отхлебнула кофе, и солнечный луч упал к ней в кружку. Теперь кофе было с солнцем. Интересно, если бы она заметила, она бы пила его дальше. Думаю - да, она думала - нет. Но если нет нужно информации, но не нужны варианты ответа. Всё равно ошибёшься.
- Сью, вопрос не очень вовремя, но кем ты работаешь в том царстве офисной бумаги?
- Благодаря мне, у вас всех есть на что жить и покупать пластинки.
Музыка сменилась и над нами пролетел аэроплан Джефферсона. Куда он собрался, после смерти. Никто не знал. Хотя, я думаю, кролик догадывался. И в тот момент, когда он откусил себе голову, мы вышли из кафе. Никто снаружи не знал про кролика, про солнечный кофе, даже про Харрисона, ни говоря уже о Джефферсоне. И всё-таки они куда-то торопились. Не иначе туда же, куда улетел странный мёртвый президент.
Время работать. Время плавать в бумаге. Время двигать к моменту, когда у девушки в футболке Бобом будет работа. И она даст нам немного денег на пластинки.

-6-
Вы видели во всех этих трэш-шедеврах, как горят глаза у вампиров и им подобных, когда они выходят искать жертву. Я думаю, у нас горели также, только мы уже нашли друг-друга. Сейчас осталось только обоюдно насладиться кровью. Понятно, что в переносном смысле.
Под потолком из дыма сигарет и того, что очень бы одобрил Боб, взирающий на нас с футболки, висящей на спинке стула, сплетались странные узоры. Напоминало облака и от них пахло мятежом. Хотя, его правильнее было бы назвать запахом прошлого. Сейчас проще было встать под знамёна Фиделя, или воинствующих и разносящих демократию, как остывшую пиццу, республиканцев. А ведь эта грязная свинья пошла на второй срок. Где я только живу? Но пока играл блюз и ещё что-то, пока мы лежали на кровати в ворохе подушек, вплетая в потолочный узор очередной замысловатый элемент, мы не думали, о времени, где шимпанзе может войти в овальный кабинет.
Я, если честно удивлён, что я ещё работаю переводчиком, и работаю всё там же. Мой босс… он будто и не заметил, что меня не было на месте не понятно сколько. Наверно, причиной тому было отсутствие девушки с Бобом на футболке. А может просто то, что луна была в скорпионе. Теперь что-то пытаться понять трудно, а всё свалить на себя не реально. Адекватной причины тут явно нет. Неадекватная тоже не очень-то прорисовывается. Так что… самым лучшим объяснением по-прежнему будет «луна в скорпионе».
- Ты думаешь, шестидесятые вернутся? – спросила Сью.
- Мир полон людей вроде нас. Таких же редких, что бы сдохнуть. А значит… 60-е есть.
- Не зависимо от эпохи, да?
- Точно.
- И они никогда не умрут?
- Не-а.
- А мы?
-Мы? Мы тоже слишком редкие.
Она засмеялась.
- Всегда будут sweet 60-th?
- Ну. Должны быть. А то мир сильно изменится. И если изменится, мы узнаем, что пора что-то делать. И снова придут 60-ые.
- Как всегда, из какого-нибудь клуба, где под психоделик летают в белой пыли несколько человек.
- И оттуда тоже.
Она стукнула меня подушкой.
- Ты чего?
- Ты в агентство когда? У тебя уже куча бумаг скопилось, наверно.
- Ну, шеф не звонил, и…
- Ну. Можно подумать ты бы услышал, если бы он звонил.
- Почему нет?
- Ты давно свой мобильный то видел?
А она задала хороший вопрос. За пару дней до этого разговора я отправил смс-сообщение кузине. Поздравил её с годовщиной. С новым годом… Ну, или с чем-то подобным. А потом… Мёртвая зона для всех телефонов. Я поднялся с кровати, а Сью, как мне показалось, сказав, последние слова вырубилась.
Наверно, видела во сне Банши. Много Банши. Тем временем, я был без понятия, куда я дел свой мобильный. На тумбочке заманчиво блестел домашний, но перерезанный кабель отбивал желание пытаться позвонить. Я полазил по карманам пиджака, куртки, зимнего пальто, проверил все полочки, холодильник. Вдруг ухо уловило гудение виброзвонка. Примерно прикинув, где шумело, я понял, что телефон лежит в корзине для белья. Довольно неплохо, что я пошёл искать его, иначе бедный сотовый, слепленный из чего-то там ребятами из Nokia, имел все шансы принять ванну.
Единственная смс.
Она пришла только что.
Кузина наконец-то поблагодарила меня за поздравление.
За, как выяснилось, четыре дня, ничего.
Что ж. Спасибо. Вы даёте мне время.
-7-
Конфетный дым рассеялся. Я снова с вами, открывайте мне двери. Да начнётся же шоу. Наверно, это не мои слова, а моего босса, который в день моего возвращение, сам откуда-то триумфально вернулся. Но он, похоже, решил не учить текст. Не хочет, я возьму себе его реплику.
Тонны информации. Тонны. Бумажные и цифровые форматы. Бумага на экране, единицы и нолики в руках. Мозг упорно ставит себе новую операционную систему. Старая просто не выдерживает.
Но всё не клеится.
Наверно, пора привыкать.
Знаете, так вот роешься в этом сугробе из белой и не очень бумаги. А самая важная лежит в конце. Маленький конвертик. И информации то там не тонна, скорее унция. Быть может карат. Как-то так. Ты переваришь её, она где-то отложится, но обрабатывать её не обязательно. Просто ощущаешь, что всё живо. Просто надо держать. И верить, в то, что мы победили. Всё просто. Мы слишком редкие. Как белые кенгуру или случаи передоза пейотом. Маленький конвертик из желтоватой бумаги, он напоминает кусок сыра, что ел утром.

Здравствуй.
Это всё можно было скинуть тебе на е-мэйл, но тебе ни к чему знать мой электронный адрес. К тому же, я решила, что это более в духе. Ну, ты понимаешь.
Я уезжаю. Придётся это сделать. Там у меня есть важное дело. Если там не закончить, здесь ничего не будет. Извини, что не сказала лично, но мой багаж уже рвался вперёд меня.
У тебя всегда будут твои 60-е, кофе, виски и твой чудесный кот.
Просто без меня. Надеюсь, что пока без меня.
Siouxsie

-8-
Американский писатель и журналист Хантер Томпсон найден мертвым у себя дома в городе Аспен в штате Колорадо.
По словам местной полиции, он скончался от нанесенного самому себе огнестрельного ранения, но никаких других подробностей пока не приводится.
Томпсону было 67 лет.
Он считается одним из основателей так называемой художественной журналистики, в которой сам автор становится ключевым компонентом описываемой им истории.
Самое знаменитое произведение Томпсона - "Страх и ненависть в Лас-Вегасе" - было опубликовано в 1972 году, а позднее экранизировано с Джонни Деппом и Бенисио дель Торо в главных ролях.
Его другие книги - "Поколение свиней" и "Песни обреченных".
В фильме "Страх и ненависть в Лас-Вегасе" Томпсона сыграл Джонни Депп/
"Хантер ценил свою личную жизнь, и мы хотим, чтобы его друзья и поклонники так же ценили личную жизнь его и его семьи", - сказал Хуан Томпсон в заявлении, опубликованном газетой "Аспен дейли ньюз".
Писатель был известен своими описаниями упадка и порочности американской жизни.
Роман "Страх и ненависть в Лас-Вегасе" стал классикой психоделической прозы. В этом произведении рассказывается о том, как накачанный наркотиками Томпсон путешествует по западным штатам США в поисках Американской мечты.
"Художественный вымысел всегда основывается на реальности, только если ты не сказочник, - заявил он агентству Ассошиэйтед пресс в 2003 году. - Нужно откуда-то узнавать правду жизни. Ты должен знать вещи, о которых ты пишешь, прежде чем, ты начинаешь что-то менять".
<BBC>