Беспризорник

Бывает такое, что вроде бы все хорошо, а настроения нет, какое-то чувство одиночества гложет, или душа страдает от безделья, и совсем не знаешь, чем заняться, и совсем не знаешь, кому написать.
В один из таких морозных зимних вечеров я отправился в ближайшую столовую, поскольку дома не было ничего окромя кусочка черствого хлебушка и крепкого черного чая, а желудок требовал еды получше и поразнообразнее.
Зайдя в столовую, взяв синий выпуклый и липкий поднос, я встал в конец очереди и начал набирать себе все, чей внешний вид и запах способствовал обильному выделению желудочного сока.
Я не задумывался о том, что у меня может не хватить денег, я знал, что в этой столовой я смогу наесться до отвала, до того момента, пока на еду не стану смотреть с презрительным отвращением.
Мой выпуклый поднос ломился от изобилия еды, тарелка супа из-за этой выпуклости стояла набекрень, отчего суп из тарелки практически доходил до ее края, но моя осторожность и плавные движения рук не позволяли супу вылиться наружу.
Передо мной в очереди стоял мальчик лет семи, весь чумазый, в каких-то лохмотьях, рваной и грязной одежде. Он видно был беспризорник. Глаза его выражали абсолютную печаль без капли злобы. Его внешний вид сразу же вызвал во мне жалость и сострадание.
Он неуверенными движениями передвигал поднос и ничего в него не накладывал, но когда дошла очередь до гарнира, он тихим и детским высоким голосочком произнес: «мне макароны». Женщина-повар, которая накладывала еду, пышногрудая Людмила Кормильцева (так было написано на ее бейджике) спросила: «что вам положить еще?». На что мальчик ответил: «больше ничего».
В этот момент в глазах женщины, как и наверняка в моих, блеснуло сострадание, но она, ничего не сказав более, протянула мальчику тарелку с одной лишь порцией вареных макарон.
Подошедши к кассе, ему посчитали весь его обед и назвали цену в десять рублей. Мальчик пошарил в оборванной осенней курточке своей грязной ручкой и вывалил кассирше целую кучу мелочи. Кассирша пересчитала его мелочь и произнесла, что у него не хватает трех рублей.
Макароны - это же самое дешевое, что было в этой столовой. И мальчик этот покупал не клей, не пиво, не одеколон для питья либо водку, он покупал еду, он хотел есть. Никогда ничего жалобнее я не видел, слезы брызнули из глаз моих, запеленав собою четкость контуров, и солеными ручейками стекли до губ. Я смахнул рукою слезы, и протянул мальчику сто рублей, сказав, чтоб он не ограничивался одними только макаронами, а купил себе что-нибудь еще. Он поблагодарил меня, взял деньги и с ребячьей веселостью убежал в конец очереди за добавкой.
Я не знаю, зачем я это написал, наверное, по той же причине, что была изображена в самом начале этого рассказа. И этой же причиною я заканчиваю свой рассказ.
Я написал это от абсолютной скукоты, одиночества и безделия.