Раннее детство

Раннее детство.


Жаркое лето. Двор одноэтажного двенадцати квартирного дома, поросший местами крапивой и лебедой, залит лучами палящего солнца. В песке играют чумазые ребятишки, играют в дом, в маму с папой, и «понарошку» готовят обед, так как их мучает не проходящее чувство голода. Во двор заходят трое военнопленных в сопровождении конвойного и просят разрешения нарвать для супа крапивы и лебеды. Жильцы дома, которые сами частенько варили такой суп по нужде, дали разрешение. В это время к военнопленным относились уже сдержаннее, да и знали, что их вот-вот отправят обратно в Германию. Ну а те, что останутся лежать за городом на отдельном немецком кладбище под берёзовыми крестами - своё получили. Так им и надо!

К вечеру, когда жара немного спала, жильцы стали открывать окна и выходить во двор пообщаться с соседями, поделиться новостями…

Тётя Шура Хорева, одинокая женщина, потерявшая за годы войны всех своих родных, выглянув в открытое окно, окликнула соседку, многодетную Нюру Бахвалову, которая проходила по двору, держа младшую дочь за руку:

-«Ну как дела у тебя? Как здоровье?».

-«Ох, Катерина, не знаю, что и делать. В больницу на операцию надо ложиться, да что-то боязно», - ответила Нюра.

Голубоглазая девчушка, которой только сегодня исполнилось пять лет, прижалась к ноге матери. Это была я. Не понимая всей серьёзности происходящего разговора и только, задрав головёнку, я переводила вопрошающий взгляд с матери на тетю Шуру и обратно. В двух шагах от нас местная дворняжка что-то усердно искала в земле, раскапывая ямку…

-«Вот что, Нюра, старшие девчонки у тебя уже взрослые, самостоятельные, присмотрят за малыми. А ты ведь им нужна здоровой. Решайся!»- Посоветовала тетя Катя.

- «Да, наверное. - Проговорила мать и тут её взгляд упал на собаку, роющую ямку. Она схватилась за сердце: Ты посмотри – она же роет мне могилу!!! Это не к добру…»

- « Да полно тебе заниматься суевериями! - Попыталась успокоить Нюру тетя Шура.- Даже и не думай о плохом!»

С тяжелым сердцем Нюра пошла домой, чтобы собрать всё необходимое для больницы и на следующий день легла на операцию…

Операцию ей делали в городской больнице четырнадцатого августа 1948 года…

В этой же больнице хирургической медсестрой работала тётя Поля Чугунова, жена маминого брата, который, как и наш отец, погиб на фронте. Тётя Поля, присутствовавшая на операции, потом рассказала, что в какой-то момент во время операции Нюра вскрикнула от боли. Тогда хирург, жесткий властный мужчина, которого в больнице все боялись, приказал анестезиологу:

- «Добавь ей наркозу, чтобы заткнулась и не мешала работать!»

…И она «заткнулась», навсегда…

Разбудить от двойной дозы наркоза Нюру не смогли. А ей было всего сорок четыре года!..

Потом были похороны, море слёз. Людское море, пришедших проводить в последний путь многим хорошо знакомую многодетную женщину, сочувствующих и просто любопытных, не умещалось во дворе дома и разлилось вокруг дома. Похоронная процессия под траурную музыку, под рыдания родных и близких шла медленно и заняла всю центральную улицу города. Троих младших детей – девяти, семи и пяти лет – чтобы они не устали и не задерживали, дед Андрей усадил на конную телегу, которая завершала шествие…. Движение транспорта непроизвольно остановилось.

После похорон, когда немного утихли рыдания, высохли слёзы, встал вопрос: «Как жить дальше???»

Кто-то советовал подать на хирурга жалобу в суд, кто-то советовал пристроить младших троих, а может быть и тринадцатилетнюю Женю в детдом. Посоветовавшись, старшие сёстры решили, что сами будут воспитывать младших.

Старшая сестра Зинаида, работавшая в ателье индивидуального пошива, или как его тогда называли – «индпошив», была замужем за Виктором; у них росли две дочери – погодки: трёх и двух лет. Жили они на краю города у самого леса в небольшом домике у родителей Виктора. Там было тесновато, дети спали на полу.

В мальцевском домике, половину которого занимали Бахваловы, места хватало всем. Нина с Володей и полуторагодовалым сынишкой занимали комнату в деревянной пристройке. В двух других комнатах - шестнадцати метровой в деревянной пристройке и длинной вытянутой тридцати восьмиметровой непосредственно в кирпичном мальцевском доме - теперь остались Тамара – девятнадцати лет, которая уже работала на Хрустальном заводе, Капа – пятнадцати лет, пятиклассница Женя, первоклассница Галя и дошколята Юра и я - Надя.

Нина тогда уже работала на заводе «Стекловолокно», где в воздухе цехов всюду летали невидимые стеклянные нити-паутинки, цепляющиеся за одежду, волосы, впивающиеся в кожу работников. В соответствии с правилами техники безопасности, перед началом смены и после окончания работы, работники полностью переодевались, но это не спасало от мелких иголочек из стекла, которые досаждали и дома. Володя работал водителем.

Капа проучилась всего пять классов, а затем, чтобы как-то помочь матери, нанималась к более зажиточным семьям нянькой, прислугой.

Однажды к осиротевшим детям пришел хирург, делавший операцию, с просьбой не подавать на него жалобу в суд: дескать, ничего не поделаешь, покойную не вернуть; а у него тоже двое малых детей. Кроме того, он клялся и божился, что будет помогать, чем может и даже выделит участок под посадку картофеля на территории городской больницы, которая примыкала к дому сирот. Старшие сёстры посовещались с дедом Андреем, бабушкой Дусей и согласились с его предложениями - в суд подавать не стали…

Жизнь пошла своим чередом… Пока было возможно, старшие в свободное от работы время ходили в лес за ягодами и грибами. Затем, Капа и Женя шли на местный рынок, продавали лесные дары, а на вырученные деньги покупали и приносили домой кирпич черного хлеба, бутылку молока или кружок круто сваренной на воде пшенной каши. Потом кто-нибудь из старших делил добытые продукты на всех…

И всё же молодость брала своё. Часто в большой комнате собиралась молодёжь – парни и девушки – при свете свечей, так как электричество часто отключали, устраивали под гармонь, на которой очень хорошо играл Володя, или под гитару танцы, пели песни. Особенно мне запомнилось, как спрятавшись за диван, я с замиранием сердца слушала песню, в которой звучали слова: «Что ж ты бродишь всю ночь одиноко, что ж ты девушкам спать не даёшь...», или про васильки, которые « собирали для Лёли». На крещение девушки собирались и гадали на суженного-ряженного, пытались узнать свою судьбу, или устраивали колядки.

Кто помладше, любили играть на улице за домом в салки или догонялки.

В феврале на улице темнеет рано. Было часов шесть вечера, когда в дом вошёл Василий, Тамарин молодой человек, неся на руках страшную ношу. Это была наша сестричка Женя, вся окровавленная, в одном валенке. Играя в догонялки, она выбежала вместе с другими детьми на обочину машинной дороги и встала, пропуская грузовые машины. Две машины проехали нормально. Третья машина ехала неровно, какими- то зигзагами и повернула на Женю; Женя перебежала на другую сторону и упала в сугроб. Машина опять повернула и наехала на Женю, лежащую в сугробе… Дети, находящиеся рядом, услышали только, как Женя крикнула перед смертью одно слово: «Мама!!!» Испуганные дети растерялись, а грузовик, выбравшись на дорогу, умчался. Василий шел с работы, когда услышал, что плачут и кричат от ужаса дети, подошел и увидел случившееся…

Женю положили на стол. Кто-то нашел в сугробе и принёс домой валенок; кто-то побежал искать ненужного уже врача, кто-то сообщить в милицию…

Меня и Юру отправили к старшей сестре Зинаиде, чтобы сказать о новой беде. Нас оставили там ночевать, чтобы мы не мешались, не крутились под ногами, а Зинаида с Виктором побежали к нам домой. Дом опять наполнился слезами и горем. Так через полгода после смерти матери мы потеряли ещё одного близкого родного человека…