Не отмолить

Анатолий Павлиоти
Не отмолить
«Только рай один для всех, а ад
каждый создаёт себе свой».
(Автор)

Пролог

Согласитесь, не часто в наше время встретишь такие искренне тёплые отношения близких людей. Особенно если один из них уже глубокий старик, а другой ещё юный подросток.
Совсем ещё недавно старика и мальчика можно было увидеть в парке южного городка. Это было их излюбленное место. В тёплые дни они гуляли по аллеям парка. После продолжительной прогулки они обычно присаживались на старую голубую скамейку возле летней эстрады. Здесь, под могучими кронами клёнов эти двое вели беседы, как любил говорить старик, за жизнь. А жизнь старик прожил непростую, наполненную самыми драматическими событиями. Ему всегда было что рассказать внуку. Мальчишка с интересом слушал непридуманные истории своего деда, который для подростка был настоящим героем, живой легендой и лучшим образцом для подражания.
А иногда они просто вдвоём рассуждали и спорили на различные житейские или философские темы. Для старика это была любимая часть их общения. Ему всегда была интересна позиция подростка в том или ином вопросе обсуждаемых тем. И здесь он уже вовсю поучал мальчишку, но делал это всегда деликатно, не обижая и не задевая достоинства внука.

Часть 1
Хороший дед.
Утро выдалось замечательное. Ночью моросило, и теперь в парке пахло свежестью прошедшего дождя, густо замешанной на благоухающих ароматах сирени. Парк сейчас казался единственным в городе островком, где можно было полной грудью вдыхать чистый воздух. Чудное, прекрасное утро.
Когда старик и мальчик подошли к своей скамейке, солнце было ещё не так высоко, и скамейка оставалась влажной. Понятно, что сидеть на ней будет не совсем комфортно.
-- Деда, а давай просто ещё походим, -- нашёлся подросток.

-- Согласен, -- ответил старик. – Но опять у меня одно условие…
-- Помню, деда, помню! Не ускорять шаг, так как ты уже не очень молод. Хорошо, я обещаю.
-- Хм, -- ухмыльнулся старик, -- обещаешь-то ты всегда, а я потом за тобой не могу угнаться. Какая же это получается у нас прогулка? Это больше марафон какой-то.
-- Деда, не бурчи. Сегодня я точно обещаю.
-- А если снова нет? – хитро сощурил глаза старик.
-- Ну, тогда… -- подросток призадумался на пару секунд, -- тогда я сегодня мою у тебя полы.
-- Вот, это уже серьёзный договор, -- сказал старик и взъерошил своей большой пятернёй мальчишке волосы.
Ладонь старика казалась подростку просто огромной. Да и сам его дед, не смотря на возраст, выглядел внушительно крепким человеком.
И вот уже побрели эти двое по ещё пустынным аллеям, длинным и ровным. Старик с упоением любовался окружающей природой. Только такой старый человек, повидавший в жизни своей всякого, мог так откровенно понимать и отмечать истинную красоту парковых деревьев, густых кустов сирени и даже хорошо заметных в высокой зелёной траве ярких жёлтых цветов одуванчика. Такой любви к природе нельзя научить. Такая любовь прорастает в душе сама годами. И когда кажется, что удивить тебя уже ничего не может, а ты вдруг удивляешься самому простому и обыденному и не понимаешь, почему этой настоящей живой красоты не замечал раньше. А теперь ты видел её вокруг, радовался всем сердцем и всё больше влюблялся. Влюблялся и был счастлив тем, что эта любовь с тобой наконец-то случилась, что она теперь с тобой навсегда.
-- Дедушка, ты опять задумался о чём-то своём? Ты даже не заметил, как сам оставил меня позади.
Старик остановился.
-- Ну вот, -- сказал он, -- сегодня я виноват, признаю. Опять залюбовался всей этой красотой.
-- Ага, сам признался, -- обрадовался мальчишка какой-то своей маленькой победе. – И как же мы сегодня поступим с твоими полами?
Старик сощурился, глядя на внука, и обречённо пробурчал:
-- Пощады мне, похоже, сегодня не ждать.
Мальчишка наигранно вздохнул, покачал головой, но вдруг улыбнулся и сказал:
-- Ладно, не боись, вместе помоем.
И от этого своего решения он ещё больше почувствовал себя великодушным победителем.


Гуляли они уже минут сорок. Болтали, спорили, смеялись, иногда передразнивали друг друга, от чего снова смеялись. Всё было как обычно. Солнце за это время поднялось выше и успело высушить любимую скамейку.
-- Посидим? – спросил подросток.
-- Неужели устал?
-- Нет. Но я подумал, что ты устал.
-- Да, есть немного. Только не то, чтобы я уж прямо так и устал, просто слегка притомился.
Лишь они присели, мальчик завёл разговор на самую его любимую тему.
--Бабуля говорит, что ты за свою большую жизнь спас тысячи людей. Ведь это правда?
-- Не совсем. То есть это не я один спасал. Я же рассказывал тебе, какая у меня была команда.
-- Да, но ты был командиром спасателей. Значит, ты больше других рисковал, ты отвечал за жизни не только тех, кто попал в беду, но и за жизни членов твоей команды.
-- Знаешь, работа спасателей очень специфична. Когда команда выполняет свою миссию, в ней не бывает приоритетов, не бывает главных, не бывает самых важных и не очень важных людей.
-- Я знаю, ты сравниваешь свою команду с ладонью и с её пятью пальцами. И ладонь эта в самый ответственный момент всегда превращалась в один кулак. Ты это сейчас хотел сказать?
Старик посмотрел на внука, положил свою руку ему на плечо и ответил:
-- Верно. Хорошо, что ты понимаешь это. Спасая чужие жизни, мы одинаково рисковали своими и одинаково побеждали вместе.
-- И всё же у тебя и звание выше и наград побольше…
-- Да-да-да, -- перебил старик подростка, -- а вместе с наградами побольше ранений и теперь вот ещё всяких болячек. Уж не знаю, что лучше.
-- Всё равно, деда, ты мой герой, -- сказал мальчик без лишнего пафоса.
-- А, ну это конечно, -- согласился старик и рассмеялся.
Когда он вот так смеялся, глаза его становились добрыми-добрыми, и мальчику в такой момент всегда хотелось обнять деда и радоваться, что он у него такой есть. И сейчас вот он обнял крепко старика.
-- Деда, как же я тебя люблю. Ни у кого нет такого деда, как у меня.
Старик опять засмеялся, а подросток добавил:
-- Точно тебе говорю, ты один такой. И ты знаешь, как я тобой горжусь. И как мне завидуют мои друзья.
-- Угу, это потому, что ты постоянно приукрашиваешь все мои истории. Думаешь, я не знаю.

-- А что, -- не стал отрицать мальчик, -- имею полное право. Ведь мы с тобой это заслужили.
Внук ещё крепче обнял старика. Из кармана подростка послышался мелодичный сигнал мобильного телефона. Парнишка привычным ловким движением извлёк аппарат и глянул на дисплей.
-- Бабуля, -- сообщил он деду.
-- Скажи ей, что у нас всё в порядке, и мы ещё погуляем. Погода сегодня отличная.
Пока подросток говорил по телефону, старик обратил внимание, что мальчик за чем-то пристально наблюдает. Что-то явно происходило на его стороне скамейки. Старик немного склонился вперёд и увидел, как по одной из щербатых досок передвигался крупный муравей. Не бежал, как обычно, а именно передвигался, таща за собой кусочек чего-то очень ему нужного. Старая голубая краска потрескалась и шелушилась по всей длине доски. Муравью было очень сложно пробираться среди встречающихся препятствий, часто приходилось огибать подгнившие выщерблины, а через те, обогнуть которые было невозможно, он с завидным упорством перетаскивал свою важную ношу. Этот маленький трудяга так удивил старика тем, с каким отчаянием он, ни на секунду не останавливаясь, продвигался к только ему ведомой цели, что старик ощутил инстинктивный порыв помочь насекомому. Но как? Куда он идёт? Где его дом? Где те его собратья, которые могли бы дружно подхватить его тяжёлую ношу? Старик осмотрелся вокруг скамейки, но ни муравейника, ни других муравьёв он не увидел. А тут внук как раз закончил разговор с бабушкой словами: «Бабуль, всё окей! К обеду мы будем. Целую, люблю!». Опять таким же привычным движением парнишка отправил телефон в карман. Старик уже открыл рот, чтобы сообщить внуку, что он тоже всё это время наблюдал за работой муравья-труженика, хотел сказать, как его поражают подобные вещи в живой природе, но внук, не поворачивая ещё головы к старику, вдруг в мгновение ока щелбаном сбил муравья куда-то далеко в траву. От неожиданности старик поперхнулся набранным воздухом. Сильно закашлявшись, пожилой человек резко откинулся на спинку скамейки.
-- Дед, ты чего? – встревожено спросил подросток, решив, что старик начал задыхаться, словно, как это уже бывало, у него случился сердечный приступ.
Мальчик начал быстро расстёгивать деду ворот рубашки, но старик отвёл в сторону его руки, несколько раз глубоко вздохнул, снова прокашлялся и, наконец, сказал:
-- Поперхнулся.
-- Деда, ты меня сейчас напугал, -- сказал мальчик и секундой позже улыбнулся.
-- Ты меня сейчас тоже напугал.
-- Чем? – удивился подросток, не понимая старика.
-- Скажи, вот ты наблюдал за мурашкой. Долго наблюдал. А потом раз, и сшиб его в траву. Ты зачем это сделал? Не думаю, что так ты хотел ему помочь.
-- Ну просто, -- ответил внук и неловко замялся, не зная, как оправдаться.


-- Вот да, сделать тебе это было действительно очень «ну просто». А ты теперь подумай, ты представь, каково ему сейчас. Не известно, сколько времени он тащил свою добычу и сколько ещё надо было тащить. Сегодня он бы вернулся домой с чувством выполненного долга. Может даже накормил какую-то часть своей огромной семьи. Но нет, он очень просто получил щелбан, который в раз разрушил привычный для него ход жизни. Хорошо, если он остался жив и не стал калекой…
-- Деда, но это же просто муравей… -- всё ещё пытался оправдаться внук, но вдруг осёкся, помолчал секунду, и уже с совсем другой интонацией сказал, -- Да, извини, я не знаю, зачем и почему так сделал. По-дурацки как-то всё вышло. Даже не подумал…
-- Не подумал? Ну, конечно, не подумал. Есть же более важные вещи, о которых и подумать куда важнее.
-- Дед, ну прости. Я сегодня испортил всю прогулку.
-- Не в этом совсем дело, мой дорогой. Вот я, сидя на этой скамейке на прошлой неделе, заметил, как на той стороне аллеи, у самого её края пробился маленький яркий такой цветочек. Может ты тогда обратил внимание, что я пару раз вставал и подходил к нему, чтобы нагнуться и получше его рассмотреть. Не знаю, как он называется. Да это и не важно. Меня поразили его форма и цвет. Пять лепестков расположились правильной звездой. Их яркий розовый цвет покрывали тонкие фиолетовые прожилки по всей их длине. А внутри и чуть в глубине самой чашечки цветок был окрашен оранжевым. И всё это было так тонко, так филигранно. Форма поражала своим изяществом. Природа сотворила настоящее произведение, великолепный шедевр. Она сделала это, конечно, для каких-то своих более прозаичных целей. Но может она всё же ещё и хотела, чтобы мы замечали такую красоту, удивлялись ею и учились радоваться таким, казалось бы, простым, но, вместе с тем, ошеломляющим вещам. Да, внук, я был ошеломлён, рассматривая чудесное творение.
А вчера произошла такая вот история. Мы с тобой так же сидели здесь и болтали. Мимо пробегал юноша. В ушах наушники. Занимался спортом и слушал, наверное, хорошую музыку. Аллея была свободной. Беги себе хоть по её центру, никому ты не помешаешь. Но он почему-то бежал по самому краю аллеи. Не понятно, ведь по центру гораздо удобнее. Ну да ладно, это его личные заморочки. И вот так, уже пробегая мимо нас, подошвой своего красивого белого кроссовка молодой человек буквально снёс маленькое живое существо, чудесное растение. Полностью, с корнем и на кусочки. Я даже сообразить сразу не успел. А потом смотрю, нет цветка. Вот только был, и вдруг его нет. Растоптан, разорван, перетёрт с пылью и песком. И глаз мой больше там ничего не радует, и сердце старика больше не запоёт, как тихо оно пело, ощущая рядом присутствие маленького обитателя нашего парка. Он погиб вчера. Нелепо как-то. А парень-спортсмен побежал себе дальше. И я уверен, что, скорее всего, он хороший человек, может чей-то добрый папа. Его обязательно кто-то любит. Он даже не знает, что вот только погубил хрупкое создание. Конечно, случайно. Ведь он бежал, наслаждаясь хорошей погодой, слушал музыку, смотрел вперёд и, может быть, даже любовался красотами парка. А вот посмотреть под ноги, заметить, что не один ты на этой аллее, что там тоже кто-то нашёл себе место под солнцем, ему было совсем ненужно.
-- Деда, ты очень расстроился вчера, да? Прости меня. Вот я дурак дурацкий какой-то.

-- Не дурак ты, милый. Просто, наверное, не научился ещё замечать, не научился всего понимать. Не научился, как тот вчерашний бегун, смотреть себе под ноги и в прямом и в переносном смысле. Такая наука не даётся нам с рождением. Её необходимо приобретать самому как опыт, необходимо учиться замечать то, что тоже захочется потом полюбить. Это и есть часть того счастья, которое мы все так стремимся найти для себя в жизни.
-- Ты у меня не только мудрый дед, ты ещё и поэт, -- сделал свой вывод парнишка, и ему опять захотелось обнять старика.
Вся грусть, которая сейчас только наполняла глаза пожилого человека, начала таять, губы обмякли и потянулись уголками в улыбке.
-- Меня, конечно, пугают и расстраивают подобные нечаянные человеческие поступки. Но я замечаю и другие вещи, другие поступки, которые радуют, которые помогают понять, что всё не так плохо в нашем мире человеков. И добра в нём на самом деле не меньше, чем зла. Кстати, если вернуться к тем же муравьям…
-- Дедушка, я уже осознал. Ну честно. Поверь.
-- Нет, я не о тебе. Я о другом случае. Ты послушай. Где-то пару недель назад отправила меня наша бабуля с длинным списком за продуктами по магазинам. Суббота. Народу полно. Суетятся, торопятся. Мне спешить некуда. Не давала бабуля таких инструкций. Иду себе по тротуару, наблюдаю жизнь вокруг, дышу привычным выхлопным воздухом. И каждую секунду меня обгоняют разные люди. Да и навстречу мне тоже разные. Кто улыбается чему-то, кто смурной, как осеннее небо. Те смеются, другие что-то шумно обсуждают. Кто-то даже громко ругается, прижав к уху мобильный телефон. Вокруг полная гамма человеческих эмоций. Всё обычно. Но вдруг я замечаю, что во всей этой суете что-то резко изменилось. Обогнавшие меня люди неожиданно и, казалось бы, без всякой причины буквально на ровном месте останавливаются, сбиваются и кучкуются, словно пробка на автостраде. И тут же они по очереди начинают, кто влево, кто вправо, сходить с тротуара, словно перед ними внезапно выросла стена или появилась большая яма. И шум здесь стал сразу совсем другой. Тише стал. Я ничего не мог понять и постарался из-за спин и через головы идущих впереди меня увидеть, что там произошло. Только когда впереди меня уже все сошли с тротуара, двигаясь по его обочине, предстала сразу вся картина происходящего. Внук, я всё мог предположить, всё мог себе представить, но только не то, что увидел. Через всю ширину асфальтированного тротуара, с лева на право, в том месте, где теперь в прямом смысле слова не ступала ни одна нога человека, чёрным ручьём текло длинное шествие муравьёв. Прекрасно организованно, без лишней суеты и неразберихи, они несли маленькие белые шарики. Нет, не шарики, а такие овальные капсулки. Любой мало-мальски образованный человек знает, какую ценность представляет для мурашей содержимое той их ноши.
-- Ясно, что это их будущее потомство, -- сказал подросток.
-- Было хорошо видно, что, пересекая тротуар, шествие удалялось в траву и там тянулось ещё куда-то далеко. Это великое переселение муравьиной колонии буквально завораживало своим масштабом. Но не это было главным. Примерно в метре с одной стороны от живого ручья и в метре с другой стороны от него чья-то явно детская рука белым мелом крупно написала: «Люди, внимание! Идут муравьи со своими детками. Не наступите!». А потом уже ярко-розовым мелком

ещё более крупно и жирно было дописано: «Пожалуйста!». И тут же было нарисовано жёлтое солнышко с широкой улыбкой. Представь себе, все люди останавливались, прекращали шуметь, читали, сворачивали на обочину, где аккуратно переступали необычное движение и продолжали дальше свой путь. Я заметил, что многие улыбались, звучали слова одобрения в адрес неизвестных маленьких защитников удивительного проявления земной жизни. Я продолжал ещё какое-то время идти рядом с теми людьми, которые только что вместе со мной столкнулись с явлением поистине человеческого отношения к братьям нашим меньшим. Тогда я отметил, как в толпе совершенно разных индивидуальностей, словно по волшебству, вдруг одинаково менялось настроение. Как я уже сказал, люди оставались всё теми же разными, но вот глаза их становились одинаково добрее, что ли, а взгляды теплее. И пусть только на минуту-другую, пока их снова не накрывала привычная обыденность и суета, но то было чудо, настоящее чудо.
-- Круто! – с восторгом отметил мальчишка, -- Есть ведь, деда, добрые люди, да?
-- Я, внук, так думаю, что все мы в той или иной степени люди добрые. Только, к большому сожалению, многие прячут свою доброту. Стесняются её. А то и вовсе стыдятся. Не модно, вроде, сегодня быть добрым. Иные же вообще считают, что доброта граничит с проявлением слабости. Чушь несносная. Они говорят, что жизнь, мол, такая злая. Но только я думаю, что жизнь здесь не причём.
-- Ой, деда, постой! – почти выкрикнул подросток, снова достал из кармана мобильный телефон и, тыкая пальцем в экран его дисплея, забормотал примерно следующее: «Ютуб, ютуб, ты мой. Ютуб, ютуб, ты всегда со мной…»
-- Ты что там бормочешь? Колдуешь, что ли? – спросил дед, следя за не совсем понятными ему действиями внука.
-- Ага, -- ответил внук, -- и сейчас, я уверен, должно быть чудо. Где же ты чудо, где? Где же?.. А-а-а, вот и мы. Глянь, дедуля, это тебе ничего не напоминает?
Парнишка протянул старику телефон, на дисплее которого пошло видео. Старик ещё никак не мог понять, что всё это значит. Он пристально вгляделся в происходящее на видео. Что-то показалось ему знакомым, что-то такое он уже где-то видел. И вдруг старик до неприличия громко вскрикнул:
-- Чёрт возьми! Это что такое? Как это? Откуда? Это же тот самый случай про спасённую колонию муравьёв, про пешеходов… А вон, глянь, ну глянь же, что написано мелом на асфальте!..
Парнишка с восторгом наблюдал ожидаемую им реакцию своего деда. Видео продолжалось, и в какой-то момент старик снова выкрикнул: -- Не может быть! Это же я вон там, смотри, показался среди людей! Точно я, ты видишь, да?
-- Где, покажи,.. поверни чуть ко мне… -- парень взглянул на экран. – А точно ведь это ты, дедуля, точно ты! Офигеть, вот это номер, вот это удача! Смотри-смотри, как аккуратно ты вслед за другими переступаешь, обходишь. И серьёзный такой… А вон тётенька сразу за тобой, смотри, что делает. Она подняла свою юбку выше колен, словно под ней не муравьи бегут, а течёт вода. Глянь, ступает так, будто боится забрызгать свою одежду. Ну и прикол! Ха! Супер, деда! Ты же у меня теперь звезда документального кино.
Старик посмотрел на внука и спросил, недоумевая:

-- Так там было телевидение? Это что, там всё это, значит, снимали? Да нет, быть не может. Такое я бы точно заметил…
-- Деда, я тебя обожаю, -- засмеялся внук. – Ну почему ты никак не можешь привыкнуть к тому, что сейчас каждый сам себе телевидение. Кто-то увидел интересный сюжет и снял мобильником видео, а потом выложил ролик в интернет. Всё просто.
-- Да, у вас сейчас точно всё просто.
Старик был под большим впечатлением. Как же так, он только-только рассказал внуку удивительный случай, а внук ему тут же этот случай показал в кино.
-- Одно только жаль, -- сказал старик, -- наша бабуля такое кино не увидела. А расскажу, так не поверит, скажет, что я фантазёр.
-- А вот и поверит, не сомневайся -- поспешил успокоить деда подросток. – Это же запись . Её можно крутить бесконечно. Всем покажем, и все поверят.
-- Вот это здорово! – обрадовался старик. – И на память останется. Верно?
-- Ну да, --подтвердил внук. – Видишь, а ты так недолюбливаешь продвинутые технологии.
-- Нет, но теперь-то я вижу, что определённая польза, конечно, есть, наглядная прямо польза, -- согласился старик.
А подросток засмеялся и назвал деда хитрецом. Он хотел уже отправить телефон обратно в карман, но вдруг снова задержал взгляд на дисплее.
-- Ух ты! –сказал он. – Деда, здесь столько отзывов о видео.
-- Серьёзно? – спросил старик.—И что люди пишут?
Парнишка быстро просмотрел с десяток первых отзывов и ответил:
-- Здесь все в основном хвалят тех, кто написал мелом предупреждения. Несколько похожих отзывов о том, что растёт замечательное поколение. Один вот парень из другой страны даже написал, что в своём городе тоже однажды видел подобное. И он рад, что такие случаи происходят, как он выразился, даже на международном уровне. Вот чудак.
-- Я так понял, -- сказал старик, -- что отзывы все положительные. Ну правильно. Иначе-то и быть не может.
Старик всё ещё оставался под впечатлением, и с его лица не сходила улыбка.
-- Верно, деда, -- подтвердил слова старика внук, -- все хорошо отозвались, ты прав. Хотя, нет, постой. Есть тут и кое-что другое. Вот послушай, что написали два явных идиота: «Ну и ржачь, -- пишут они. – Каракули мелом сделали две тупые овцы из шестого класса нашей школы. А потом толпа лузеров, как стадо баранов, начала скакать через муравьёв, и все этому радуются, придурки. Всё это было возле нашего дома. Мы с другом посмотрели видео в тот же день, поржали. А вечером вышли на улицу, нашли у дома в траве новую муравьиную хату, залили в неё бензина для зажигалок и запалили. Вот это было достойное зрелище. Мы тоже сняли видео, но

яркий огонь всё испортил. Не вышло видео». И это, деда, ещё не всё. Кто-то сразу после них написал: «Дебилы, надо было дождаться утра, чтобы было светло, тогда бы получился зачётный ролик».
Мальчишка взглянул на деда, ожидая, что тот сейчас начнёт изливать свой праведный гнев. Но старик молчал. Только в лице переменился. Лицо побледнело, губы тряслись, а в глазах читалось глубокое отчаяние.
-- Дедушка, ты чего? Да не бери ты в голову. Два законченных отморозка. Что с них взять? Тут вот дальше, смотри, пошли отзывы народного гнева в их адрес. Кто-то даже написал, что тоже живёт в этом доме, и он обещает найти уродов и переломать им все пальцы, чтобы неповадно было брать в руки спички и вытворять, как он пишет, «свою беспредельную погань». И подпись рядом «Жора, ВДВ». О-о-о, вот это ребята конкретно попали.
Старик повернул голову, посмотрел на дисплей, потом на внука и тихо с хрипотцой сказал:
-- Господи, это же какие матери рожают такое? Какие же потом школы и какие педагоги такое учат и воспитывают, а, внучек?
Подросток уже сильно пожалел, что вообще заикнулся старику об отзывах. Он сообразил, что нужно срочно менять тему, иначе дед начнёт себя накручивать, что ничем хорошим не закончится.
-- Дедуля, а ведь ты прав. В нашей школе, к примеру, такие педагоги попадаются. Особенно молодые, новенькие. Их самих ещё воспитывать надо.
Старик глубоко вздохнул, вдруг встал со скамейки и предложил внуку пройтись ещё кружок по парку.
-- Отличная идея. -- согласился парнишка. -- Заодно нагуляем аппетит к обеду.
Старик и подросток медленно пошли по аллее. Мальчик старался придерживать деда за локоть, решив, что старику это сейчас не помешает. Но дед успокоил внука, сказав, что он в полном порядке и может идти без посторонней помощи. Но за заботу поблагодарил. И в который раз попросил подростка не ускорять свои шаги. А подросток в который раз пообещал идти всё время только рядом и поспешил вернуться к разговору, чтобы закрепить начатую новую тему.
-- Дедуль, вот бы тебя нашему классу сделать классным руководителем. Ты бы точно воспитал наших настоящими людьми. Научил бы, что почём в жизни, рассказывал бы каждый день свои истории…
-- А ты бы сидел и светился весь от гордости, -- сказал старик, уже включаясь в новую тему разговора. – Ты тоже придумал, внучек, такое. Приходит в школу детей поучать дед во сто лет.
-- И что? – возразил мальчишка. – Ничего, кроме пользы, ты бы в школу детям не принёс. А для пользы твой возраст не помеха. Я вообще считаю, что таких людей, как ты, надо беречь. Такие люди являются бесценным духовным богатством нации. И жить такие люди должны тысячу лет.


-- О, ну ты уже это загнул., -- сказал старик. – Тут бы свой век дожить спокойно. Что ты такое выдумал? Детей должны учить те, кто обучен этому специально. И хорошо, чтобы это были настоящие профессионалы. Вот от кого должна быть польза.
-- Ну да, -- сказал мальчишка с ухмылкой, - это вот как раз такие профессионалы, как наш новый классный. Пришёл к нам вчера первый раз такой новенький весь педагог. Оставил всех ребят после уроков и начал воспитывать. Полтора часа переливал из пустого в порожнее, повторяя затёртые до дыр прописные истины. А под конец такое выдал…
-- Это ты сейчас хочешь мне рассказать о вчерашнем конфликте в школе? – спросил старик, давая понять, что он уже в курсе последних событий.
Парнишка взглянул на деда, глубоко вздохнул и сказал:
-- Понятно. Мама тебе уже позвонила и наябедничала.
-- Не наябедничала, внук. Ты что это так о матери своей? Она просто попросила с тобой побеседовать. Она уже давно свыклась с тем, что ты, как она считает, кроме меня, никого не хочешь слушать.
-- И правильно она считает. Это так и есть. Ты, дед, у меня в авторитете. Ты мудрый, всё про жизнь знаешь. А когда меня начинаешь воспитывать или когда ругаешь меня, тебя интересно даже просто слушать. Ты всегда разберёшься, сделаешь свои правильные выводы и только потом принимаешь справедливое решение. Я разве тебя когда-нибудь хоть раз не послушался? Да мы даже когда с друзьями моими начинаем спорить, и никто из нас не хочет признавать, что не прав, то все безоговорочно соглашаются, чтобы я спросил у тебя совета, чтобы ты нас рассудил. И поверь, все мои друзья твёрдо знают, как ты рассудишь, так оно и будет. Вот, деда, что такое настоящий авторитет твоего слова. А что мама? Она накричит, не желая даже выслушать меня. Так, чисто для галочки. Потом вся такая в делах, вся в бесконечной спешке уже через час и сама всё забудет. Скажи, какая мне польза от такого воспитания? Нет, вот ты, правда, сам скажи.
-- Скажу, -- согласился старик. – Скажу тебе, что ты сам только что поддержал тот факт, что мама твоя абсолютно права.
-- И в чём же она тут права? – не унимался подросток.
-- Права, что звонит мне или бабушке и просит тебя повоспитывать.
Подросток закусил губу, подумал и сказал:
-- Хитрый ты дед, но умный. Вот видишь, тебе хватило двух правильных фраз, чтобы я сам докумекал до того, что совершенно напрасно сержусь на маму за то, что она вам с бабулей звонит и на меня стучит. Ну, это в том смысле, что просит на меня, так сказать, авторитетно повлиять. Это же всё в итоге для моей же пользы.
-- Я рад, что ты докумекал. А теперь расскажи мне сам, что произошло вчера в школе. Я уже заинтригован. Не часто на тебя жалуются учителя, -- подметил старик и приготовился слушать внука.

Подросток уже давно заметил, что в такие моменты их общения дед ещё больше замедляет шаг, если они прогуливаются, и неотрывно устремляет взгляд себе под ноги, чтобы ничего другого вокруг его не отвлекало. Он умел слушать.
-- Наш новый классный, так сказать, руководитель принялся нас вчера поучать, что нужно стараться жить так, чтобы как можно меньше приходилось совершать такие поступки, за которые потом будет стыдно до конца своей биографии.
-- Хорошо сказал педагог, -- согласился дед.
-- Сказал-то хорошо. А я спросил его, сколько он сам совершил постыдных поступков. Ты думаешь, он ответил честно? Ни фига подобного.
-- Что же он ответил?
-- Сказал, что нет ни одного человека, который не совершил хотя бы один поступок, о котором бы потом пожалел, и за который даже перед самим собой было бы откровенно стыдно. И что ты думаешь, я сделал?
-- И что же ты сделал?
-- Я ему возразил. Сказал, что обобщать и судить по себе не надо. Потому что таким образом можно оскорбить чьи-то чувства.
-- А чувства эти, уверен, были твои? – смекнул мудрый дед.
-- Ну хоть бы и мои. Зачем же он говорит то, чего не знает точно. Он, конечно, тоже спросил, чьи чувства он может так оскорбить. Я ему правду сказал. Сказал, что мои. И привёл ему в пример человека, в биографии которого постыдных поступков нет и быть не может.
-- Ух ты, -- удивился старик, -- это где же ты нашёл такой пример?
-- Деда, это, конечно же, ты. Да. И друзья мои тоже начали со своих мест кричать, что я говорю правду, что ты герой, настоящая легенда. А он вдруг рассмеялся прямо мне в глаза и при всём классе назвал меня наивным и глупеньким фантазёром.
-- Внук, но даже это не давало тебе право обозвать учителя «тупым уродом».
-- Я это сказал, когда уже сел на место. Я был уверен, что он не услышит. Но он оказался ухастым. Постой, деда, не говори сейчас пока ничего. Да, я сознаюсь, что погорячился, что не должен был обзывать учителя, который, кстати, вчера фактически закопал в землю свой авторитет в нашей школе. Но ты сам рассуди. Разве он был прав, когда делал свои выводы, причёсывая, как говорит бабуля, всех людей под одну гребёнку? Он что, вот прям всех-всех знает? Он что, знает тебя? Кто дал ему право так судить обо всех людях? Получается, что его небезобидное заявление было и в твой адрес тоже. Скажи.
-- И скажу, скажу. Я думаю, что в своих суждениях твой учитель прав.
-- Как? – подросток даже остановился и ошарашено посмотрел на своего деда. – Ты чего, дедушка? Ведь речь шла о тебе. Ты, наверное, меня сейчас недопонял, да?


-- Нет, -- ответил старик, -- я правильно тебя понял. И чтобы сейчас не углубляться и дальше в нашу дискуссию, скажу тебе сразу, как оно есть. Вся проблема в том, что ты меня уже совсем в святые записал. И это явно помешало тебе вчера понять, что человек, который считает не совсем так, как ты, может оказаться прав. А в моей биографии на самом деле есть один поступок, за который мне действительно стыдно по сей день. И, поверь, будет стыдно до дня моего последнего.
-- Дедушка, ты никогда об этом не рассказывал, – теперь уже лицо подростка побледнело и уже его губы задрожали.
-- Знаешь, я большой тайны из этого никогда не делал. Хотя и не очень афишировал. Но вот теперь понимаю, что именно тебе я давно должен был рассказать. Не знаю, чтобы тогда стало с моим авторитетом, но вчерашнего конфликта у тебя в школе не случилось бы точно.
-- Деда, по твоей вине во время спасательной операции погиб человек? – почему-то почти шёпотом спросил мальчишка.
-- О, нет, что ты! Бог миловал. И я ему за это буду благодарен вечно. Здесь другое совсем.
-- Дедуля, а ты разве веришь в бога?
-- Верю, внук.
-- Но ты не ходишь в церковь. У вас с бабулей дома даже иконы нет.
-- Для веры это всё человеку совсем не обязательно. Бог, он в сердце, в поступках, в мыслях и даже в молитвах. Да, не удивляйся, я довольно часто мысленно молюсь. Молюсь обо всех вас, кого люблю, о здоровье бабули, о многих вещах я, бывает, говорю с богом. И совсем ни к чему, чтобы это видели или слышали другие. Это нечто очень личное. Я открою тебе один секрет. Все люди к своей старости в той или иной степени становятся верующими.
-- Я это понимаю. Это, как бы перед лицом приближающейся неизвестности, ну или неизбежности. Похоже, как и то, что на войне в окопах нет атеистов.
-- Очень верно сказал, -- согласился старик. – Ты где это услышал про окопы?
-- Прочитал в одной книжке.
-- Ты, внук, правильные книжки читаешь. Но мы с тобой отвлеклись от начатого разговора. Я сейчас, думаю, должен тебе рассказать о том своём поступке, которому, увы, нет и сегодня ни оправдания, ни прощения в моей душе.
-- Дедушка, а может ну его этот конфликт. Всё уже прошло. Я лично всё честно осознал. Ведь это самое главное. Я обещаю, что после выходных сам подойду к классному в школе, извинюсь и признаю, что был не прав. Может теперь уже и не стоит ворошить прошлое? Мы же с тобой и без этого так прекрасно друг друга понимаем.
-- Ну, ты что это? – не то удивился, не то возмутился старик. – Ты агитируешь меня идти на попятную? Знаешь же, что я не соглашусь. Нет, давай, я всё же расскажу, а потом мы вместе обсудим и сделаем из всего правильные выводы. Так будет честнее. Согласен?
Парнишка вздохнул, пожал плечами и согласился. Но только он по каким-то своим соображениям предложил вернуться снова на их голубую скамейку. Старик не стал возражать. Они вернулись.
-- Было это в моём очень далёком и, поверь, интересном детстве…
-- А-а-а, -- вдруг с нотками облегчения в интонации воскликнул подросток, -- так это было ещё в твоём детстве. Деда, ну это же не серьёзно. Ты так запугал меня, что я уже бог знает что ожидал услышать.
-- Ты, внучек, наберись терпения и прояви уважение. Сначала выслушай, а потом решишь, серьёзно всё или нет. Мы договорились?
Подросток кивнул в ответ, и старик продолжил свой рассказ.

Часть 2
По закону высочайшей добродетели.

«Дай, Бог, нам всем осилить по счетам».
(Автор)
-- С тех лет, как себя помню, жил я с родителями в центре нашего города. Помнишь, я как-то тебе показывал дом моего детства?
-- Конечно, я помню. Дом старый такой, но, о-го-го, какой ещё крепкий, -- ответил подросток.
-- Верно ты подметил. Вот были же времена, когда строили на совесть. Наш дом был одним из четырёх домов, которые окружали большой двор. Если так, конечно, можно выразиться, так как двор был не круглым, а почти квадратным. Просторный был двор. И росли в нашем дворе три высокие акции. До чего же это красивые деревья. Один из домов был четырёхэтажный, а три другие дома в два этажа. Так вот, крышу одного из трёх домов полностью укрывали густые ветви крон сразу двух акаций. Когда деревья зацветали гроздями самых удивительных белых цветов, весь двор наполнялся душистым ароматом. Ни одно другое дерево так больше не пахнет. Но нас, детей, в то время привлекал не только запах акаций. Очень мы любили есть их сладкие цветы. Срывали свежие гроздья, запихивали себе целиком в рот и с большим наслаждением жевали. Родители знали об этом, иногда ругали и говорили, что в тех цветах любят селиться какие-то мелкие насекомые или червячки. Но нас это никогда не останавливало. И потом, я лично несколько раз, вооружившись большой отцовской лупой, изучал цвет акации. Ни разу никакой живности я там не обнаружил. Кстати, моя мама каждое лето просила меня собирать цветы акаций и приносить домой. Она потом раскладывала их на газеты и выставляла на подоконник, чтобы солнце быстрее высушило цветы. Мама готовила из них лечебный отвар. Я до сих пор помню, какой это был ароматный и приятный на вкус чай.
Ребятишек в нашем дворе было достаточно. Но так сложилось, что это были только мальчики. Поэтому при желании во дворе почти всегда можно было найти, с кем поиграть. Конечно, интересы у всех были разные. Но была в нашем дворе одна компания, в которой шестеро ребят всегда держались вместе. Общие игры, общие темы для бесед, общие походы в кино и общие детские проблемы. Среди этих ребят был и я. Все мы учились в одной школе, а разница в возрасте у нас была не более одного-двух лет. И не было у нас ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни каких-то других ваших этих электронных штучек. Телевизоры, правда, были уже в каждой семье. Пара каналов, одно хорошее кино в неделю, да и раза три в неделю мультики, которых мы ждали, как маленького праздника. Вот и все наши зрелищные развлечения были в те годы. Поэтому наше детство проходило, считай, во дворе. Удивительно, но мы всегда находили, чем заняться. Что только не придумывали. И я повторюсь, что детство наше было куда интереснее, чем ваше. Дня не проходило без приключений. Иногда, правда, некоторые приключения заканчивались хорошей трёпкой от родителей, но всё равно никто ни о чём не жалел.
Врагов у нашей дружной шестёрки во дворе не было, если только не считать бабки Нины, в чьё окно иногда влетали наши мячи, да одного старшеклассника Сани. Саня редко принимал участие в наших играх, так как он считал, что во всех играх должны были быть только его правила, часто называл нас идиотами, а любые споры всегда решал кулаками и пинками. Ударить мог любого вообще без всякой причины, если просто был в плохом настроении, или если хотел над кем-то поиздеваться, демонстрируя при всех ребятах свою силу. Наши родители запрещали с ним водиться. Парень был из неблагополучной семьи. Отец его много лет уже сидел в тюрьме, а мать нигде не работала, но дома появлялась редко и сыном не занималась вообще. Взрослые опасались, что Саня втянет нас в дурную историю или научит чему-то плохому. Да мы и сами сторонились его. Но когда Саня появлялся во дворе, а это, слава богу, было не часто, нам приходилось терпеть его присутствие. Спросишь, почему? Да мы просто все его откровенно боялись.
-- Не может быть, -- внук был крайне удивлён. – Я не верю, деда, что и ты мог бояться какого-то одного дворового хулигана.
Старик улыбнулся.
-- Мог, мой дорогой, тогда мог. Я ведь не сразу родился твоим героем. Да и в нашей компании я тогда не выделялся ни высоким ростом, ни большой силой. Но боялись мы даже не столько тумаков и затрещин от Сани, сколько его моральных издевательств, оскорблений и насмешек. В общем, Саня нас периодически прессовал и кошмарил, как ты сейчас любишь говорить, а мы его терпеливо ненавидели. Ненавидели в нём всё. Даже его внешность. Это был крупный парень. Хоть не сказать, что он был спортивного телосложения. Нет, сложен он был как-то неуклюже, что ли. Как я уже сказал, он был крупный, но в то же время какой-то рыхлый. Одевался неопрятно. Летом всегда выходил во двор в растянутой белой майке, трикотажных синих спортивных штанах и рваных старых кедах размера моих детских лыж. Но самым неприятным было его лицо. Есть, конечно, люди просто не красивые. Саня же был подчеркнуто уродлив. Говорят, что на подобных людях природа отдыхала. Так вот, в случае с Саней она, по-моему, вообще была в коме. Неестественно огромная голова, светлые, непослушно торчащие во все стороны волосы, очень большие уши, такие же большие всегда выпученные бесцветные глаза и пухлый большой рот, скрывающий крупные жёлтые зубы. Но самым нелепым на его лице выглядел маленький носик, словно нарочно заметно вдавленный в лицевую часть черепа. Этакий мальчик-пекинес. Признаюсь, мне тогда частенько, грешным делом, хотелось взять в руки что-нибудь потяжелее и так вмазать по его пухлым слюнявым губищам, так дать, чтобы у этой человеческой пародии отвалились уши. Да и не только я об этом мечтал. Все ребята во дворе считали Саню мерзким, отвратительным пугалом огородным, для которого издевательство над любым из нас всегда принимало форму его личного развлечения. Все наши игры он превращал в насилие и насмешки.
-- Похоже, он был ещё тот отморозок, -- сделал свой вывод подросток.
-- Я уже потом, когда стал что-то по жизни понимать, осознал, что это был явно психически нездоровый человек. Об этом часто говорили его поступки. Вот однажды, к примеру, он вытворил такое, после чего лично я долго был в состоянии шока. Уж не знаю, как и рассказать тебе. Пошловатая, в общем, история.
-- Ты же сам решил мне рассказать всё. А теперь говоришь, что не знаешь, как рассказать.
-- Нет-нет, я рассказывать не об этом собирался. Но мне очень важно, чтобы ты понял, что был за человек тот Саня. А ещё чтобы ты мог понять, почему я стал участником одного события, после которого глубокое сожаление и стыд не покидают меня. Я не ищу для себя оправданий. Если честно, и сам хочу понять, как допустил случившееся, как позволил себе то, что всегда осуждал в других. Ведь уже даже в детские годы я был уверен, что не способен ни на что подобное. Какая сила толкнула меня на безобразный поступок, и почему другая сила не схватила меня за руку, не остановила меня, не вразумила?
-- Хорошо, деда, ты рассказывай. Может, мы с тобой потом вместе сможем найти ответы на эти твои вопросы.
Старик внимательно посмотрел на подростка. Как-то слишком по-взрослому и без притворства внук выразил желание поддержать его, выразил готовность попробовать помочь разобраться в том, в чём самому старику разобраться не хватило целой жизни. Он обнял внука по-отечески и сказал:
-- Какой же ты у меня хороший. И какой уже оказывается взрослый в свои шестнадцать. Я согласен, не будем отвлекаться, а поговорим после.
Так вот, однажды наша компания, вдоволь набегавшись по двору с мячом и прячась от жаркого летнего солнца, укрылась на большой скамейке в тени акации. Не помню сейчас, о чём мы болтали, да это и не важно. И так совпало, что скамейка та располагалась прямо у Саниного дома, да ещё и под его окном на втором этаже. Болтали мы довольно громко, так как и не думали, что в полдень мы можем кому-то этим помешать или даже кого-то разбудить. Но вот в какой-то момент над нами распахнулось окно, и из него показалась большая голова. Голова злобно рыкнула, привлекая наше внимание, и вдруг заорала: «Ну что, сыкуны, разбудили меня, да? Вот это вы все сейчас конкретно попали. И попали вы под самую большую раздачу, которую я сейчас буду исполнять». Кто-то из моих друзей попытался что-то сказать, скорее всего, хотел как-то оправдаться и отвести от нас всех надвигающуюся беду. Но Саня заорал ещё громче: «Рты позакрывали все. Сидим ровно, ждём и боимся. Кто рыпнется удрать, поймаю и убью нахрен. Ферштейн, недоноски?». Потом голова исчезла.
Никто из нас тогда ничего не ответил. И так было ясно, что лучше уж сидеть ровно и ждать. Ждали молча. Через пару минут голова снова показалась в окне и гаркнула: «Все щас быренько встали и поднялись до меня!».
Это был первый и единственный раз, когда я оказался в квартире нашего тирана. Увидел примерно тоже, что и ожидал: кругом беспорядок, на стульях висела какая-то одежда, пол был весь заплёван шелухой от семечек, на столе несколько тарелок с объедками и один грязный стакан почти коричневого цвета, вероятно от крепкой заварки чая.
То, что я расскажу дальше, может тебя, внук, сильно смутить. Но, как говорится, слова из песни не выкинешь. Да и ты уже несколько постарше, чем тогда был я сам, и некоторые вещи понимаешь больше. Так вот, Саня завалился на свою кровать, а нам велел выстроиться перед ним в ряд. Осмотрел нас взглядом помещика на крепостных и сказал: «Хотел я вас поначалу отзвездячить хорошенько. Но вот сейчас подумал, что проку мне от этого никакого. Накостылять я вам и так всегда могу. Однако, с другой стороны, наказать-то вас всё равно как-то надо. И что же я придумал? Не догадываетесь, нет? Ну тогда очень внимательно следим за моим пальцем», -- сказал он и указательным пальцем обратил наше внимание на свой гадюшник. Потом спросил: «У вас дома с папочками и с мамочками вашими тоже такие свинарники?». Мы почти в унисон тихо ответили: «Нет». Саня медленно приподнялся, сел и уставился взглядом в пол. В воздухе, как красиво сказал классик, повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Все молчали. Мы даже дышать стали тише, сдержанней. Прошла минута, вторая… От растущего напряжения у меня на спине выступил пот и ручейками начал стекать вниз. А Саня продолжал молча сидеть и пялиться в пол. Начало даже казаться, что он о нас вообще забыл, вспомнив что-то своё. Мы осторожно переглянулись. Двое из нас пожали плечами, один, что стоял ближе ко мне, опустил голову, медленно поднёс руку к своему носу и рукавом стёр повисшую на его кончике большую каплю пота. И в этот момент мне вдруг нестерпимо захотелось чихнуть. Не удивительно, ведь вокруг было столько пыли. Меня охватил панический ужас. Нет, ну надо же было именно в такой момент. Я перестал дышать. Собрал в кулак всю свою волю, призвал все свои силы. Не очень мне это помогло. Меня распирало с каждой секундой. Я ощущал, что ещё мгновение, и меня либо разорвёт, либо мой чих громко вырвется у меня не только из носа, но и изо всех отверстий моего обречённого тела. И когда я понял, что больше уже не могу не дышать, когда понял, что катастрофа неизбежна и, отдаваясь на волю судьбе, я сделал глубокий вдох, голова нашего ирода вдруг резко поднялась и из неё с рёвом горного обвала, с силой мегатонного цунами обрушился на нас злобный вопль: «Так почему именно я должен жить в таком говне?».
Знаешь, внук, нашу реакцию, конечно, надо было видеть, да и слышать тоже. Ну то, что мы все одинаково сильно вздрогнули, это понятно. Но совсем не одинаковы были сопровождающие это эффекты. У одного моего друга, того, что стоял рядом со мной, отлетели от рубашки сразу все пуговицы. Двое других ребят одновременно громко пукнули. Причём одиночным отделался только один из них. Второй же разрядился короткой очередью, а потом закончил своё, так сказать, выступление разорвавшим последние остатки чистого воздуха убийственным контрольным, ударной волной которого снесло со стола мирно пировавших на объедках мух. Стоявший на левом фланге нашей шеренги, оказался немного скромнее. Он просто тихо надул в штаны и слегка поседел в висках. Мне же повезло больше остальных. Из моего носа единым порывом мгновенно вылетели все жидкости вместе с хроническим гайморитом, от которого я тогда, наконец, избавился. А ещё я проглотил свой последний молочный зуб. Шестой же мой друг месяц потом заикался, моргал только левым глазом, но зато с того дня начал чётко выговаривать букву «р».
Когда всё стихло, всем нам было уже ясно, что сейчас прозвучит приговор. Надеялись лишь на то, что у деспота была очень бедная фантазия. Тут либо каждому по фингалу, либо всем по шее, а только потом по фингалу. Либо гестаповец каждому что-то сломает. Однако приговор прозвучал для нас неожиданный. Саня снова опустил голову и, снова глядя в пол, уже тихо сказал: «Мне показалось, что я задал очень простой вопрос. И мне теперь не понятно, почему до сих пор ни один из вас не сдвинулся даже с места. Или вы настолько тупые, или ждёте более тяжёлой мотивации, а?».
Тот мальчик, который так эффектно разогнал всех мух, спросил:
-- Ты хочешь, чтобы мы у тебя здесь навели порядок?
-- Нет, грёбанный зенитчик, -- снова заорал Саня, -- я, наверное, хочу, чтобы вы мне к общему тут пейзажу насрали ещё и на потолок!
-- Сань, -- тихо обратился мальчик, стоявший возле меня, -- не злись, мы сейчас поубираем.
-- Сейчас поубираем? – сощурив взгляд, прошипел Саня. – Нет, хитрозадые, не просто сейчас, а сейчас и потом, и завтра, и всегда, когда только скажу. Давайте, зашуршали. И помните, кто сочкует, тому премия – смачный пендель. Всё, бездельники, утомили вы меня.
Мы отошли в угол большой комнаты, чтобы решить, кто что будет делать. Я смотрел на ребят, смотрел на убогое жилище, на сидящего на кровати и ковыряющего в большом ухе Саню, и чувствовал, как меня всё сильнее и сильнее начинало охватывать отчаяние. И вот парадокс: само осознание безысходной обречённости вдруг вызвало во мне понимание, что происходит что-то неправильное, что-то недолжное происходить со мной, то, что отравляет мою душу и отнимает у меня всяческое уважение к себе. Я не просто не хотел ничего больше делать для ненавистного Сани, а я твёрдо решил, что не буду для него ничего делать. Сердце в моей груди вдруг забилось сильнее, дыхание стало глубже, а решение всё твёрже и смелее. И в какой-то момент меня прорвало. Я вдруг громко и чётко, впервые глядя Сане в глаза, сказал:
-- Лично я не буду здесь ничего делать.
Саня не заорал, не вскочил и не набросился на меня. Он спокойно с уверенностью своего превосходства спросил:
-- Почему?
-- Не хочу, -- ответил я, и моя решимость стала ещё твёрже.
-- Так никто не хочет. Правда, ребятки? И я тоже не хочу. Но надо, -- сказал Саня и, издевательски улыбнувшись, спросил, -- А чего же ты хочешь?
Не знаю, то ли та его улыбочка повлияла на меня, то ли терпение моё окончательно уже лопнуло под напором адреналина, но я вдруг, выплёскивая весь накопившийся гнев, крикнул Сане в ответ:
-- Я хочу дать тебе в рыло! Хочу, чтобы ты сдох, гнида! Хочу, чтобы сдох навсегда, чтобы тебя зарыли в землю, и никому не было бы тебя жалко. И пацаны все хотят этого. Все хотят, чтобы ты сдох. Все тебя ненавидят, все!
Пока я кричал, заметил, как кулаки Сани сжались до белизны костяшек, лицо потемнело, а глаза налились звериной злобой. Вдруг он резко встал. Я инстинктивно отступил назад. Саня, словно разгневанный бык, поочерёдно посмотрел на каждого из нас, потом повернулся, подошёл к входной двери квартиры, вынул из кармана ключ, вставил в замочную скважину и дважды его повернул, отрезая тем самым нам единственный путь к спасению. Потом он вернулся к кровати, сел, скрипнув панцирной сеткой, и процедил сквозь стиснутые от злобы зубы:
-- Все, значит, ненавидят. Прекрасно. Значит, все боятся. А знаешь, почему? – спросил он, обращаясь ко мне. – Я объясню. Нет, я даже покажу. Подойдите только ближе. Не сыте, я не трону никого.
Никто из нас не шелохнулся.
-- Ну же! – гаркнул Саня.
Я вздрогнул и первым сделал шаг, потом ещё один и ещё. Остановился у изголовья кровати на расстоянии вытянутой руки. Я не оборачивался к ребятам, но слышал, как пятеро таких же камикадзе подошли и стали за моей спиной. И в этот момент Саня резко встал и шагнул ко мне. Я машинально закрыл лицо руками, ожидая звонкой пощёчины. Саня любил бить по лицу с размаху своей широкой ладонью, считал, что у него это получается очень эффектно. Но сейчас он схватил меня за руки, опустил их вниз, приблизил своё лицо к моему, почти коснувшись его, и, глядя в мои глаза, сказал:
-- Нет, я не стану вас бить. Это мне уже не так интересно. Сейчас я покажу вам, что сделаю с каждым, кто ещё раз разинет свою пасть, кто ещё хоть раз посмеет сказать мне: «Не буду» или «Не хочу». Потом он сильно схватил меня за ворот рубашки, дёрнул ещё ближе к себе так, что мы ударились лбами и прошипел: «Ты будешь первым. Даже не сомневайся».
Он отпустил меня, повернулся к кровати, откинул одеяло и, обращаясь к кому-то, кого мне не было видно, сказал: «Ну что, моя цыпка, давай покажем этим девочкам, как Саня будет их теперь наказывать». Он наклонился вперёд и вытащил из-под одеяла за одну ногу большую пластмассовую куклу. Повернулся к нам и сообщил:
-- Это Маша – три рубля и наша. А что есть у Маши? -- Он повернул куклу спиной к нам. Внизу туловища игрушки была проделана круглая дыра диаметром с грецкий орех. Её края были тщательно оплавлены и зачищены. – У Маши есть дырочка. А зачем Маше дырочка? А чтобы Саша делал с Машей то, что он теперь будет делать и с вами. Но вы, я смотрю, ещё не поняли, что именно. Правда? Так я вам покажу.
И этот больной урод взял куклу в одну руку, другой рукой вытащил из своих трусов своё внушительное хозяйство, запихнул его кукле в отверстие и начал демонстрировать нам то, что собирался сделать с каждым из нас. При этом он хохотал, хрюкал и остервенело подскакивал на месте. Назвать происходящее отвратительным было мало. Какая-то невыносимая мерзость заполнила всё вокруг. Больше не было чем дышать. Вокруг была только одна мерзость с её удушающей ядовитой вонью. Больное существо пыхтело возле меня, заливаясь потом, брызгая слюной и обдавая нас своим смрадным дыханием. Даже отвернувшись, я не мог избавиться от этого смрада. И вдруг меня вырвало. Вырвало прямо на кровать ублюдка, на его подушку и простынь. Вырвало мощным фонтаном, брызги которого щедро окатили Саню с головы до ног. То, что произошло дальше, я окончательно осознал, когда был уже достаточно далеко от всего того кошмара. Я сидел в своей комнате на стуле с мокрым полотенцем на коленях. Начиная уже успокаиваться, я вспоминал, как оказался дома. После того, как меня вырвало, совсем не думая о последствиях, без страха и единого колебания я сорвался с места, выпрыгнул из окна второго этажа, только коснувшись ногами земли, сделал какой-то невероятно фантастический кувырок вперёд, вскочил, шагнул, упал, но сразу опять вскочил на ноги и, казалось, уже через мгновение был дома. Смутно вспомнил, как в кухне из крана, громко шумя, напором лилась вода, как держал под этим напором голову и как потом уже в своей комнате вытирался полотенцем для посуды. Было удивительно, что после моего акробатического этюда из всех травм я обнаружил у себя только разбитые коленки, локти и ссадину на щеке.
Вечером того же дня я узнал, что выпрыгнул из окна не только я. Сразу за мной последовал самый младший из нашей компании. Но ему повезло меньше. Он приземлился на край скамейки, вывихнул ногу и сломал ребро. Отец этого парнишки, помню, утром следующего дня кричал во дворе, что переломает Сане ноги и открутит ему голову. Но ему так и не удалось исполнить свою угрозу. Саня, словно шакал, который почуял неладное, сбежал из дома и какое-то время где-то скрывался. Отца моего друга понемногу успокоили. Обратились к участковому, подали заявление в милицию. Потом даже мать нашего обидчика приходила к некоторым из наших родителей, разговаривала с ними. И через пару дней страсти начали стихать, а после и вовсе всё как-то замялось. От ребят же я потом узнал, что Саня их всё же в тот день побил. Он хотел заставить их отстирывать его постельное бельё. Но ребята отказались. Ну он и сорвал тогда на них всю злость. Он несколько минут гонялся за каждым по комнате, бил, куда только успевал достать, потом вовсе выскочил на стол, спустил свои трусы и пытался помочиться на моих друзей. Угомонился лишь тогда, когда услышал шум со двора. Он выглянул в окно и понял, что по его вине один из нас получил серьёзные увечья. А когда во двор приехала машина скорой помощи, Саня тут же выпустил ребят из своей квартиры и, воспользовавшись суматохой, сбежал из дома. Мне же лично он просил передать, что не успокоится, пока не выполнит своё обещание наказать меня. Все знали, что подобные Санины обещания никогда не были пустыми. Тем более что садист не упускал случая развлечься по-своему.
-- Деда, -- заметно приглушённым голосом обратился подросток, -- знаешь, я сейчас хорошо представил и понял, как ты должен был тогда испугаться. И я уверен, что тебе не нужно стыдиться этого. В подобной ситуации не каждый взрослый сможет сохранить душевное и эмоциональное равновесие. Уверен, что неадекватной была бы как раз твоя обратная реакция. Ведь угроза твоему здоровью или даже жизни была реальной. Ты имел дело с непредсказуемым психопатом. Скажи мне, так это и есть тот самый твой поступок, о котором тебе стыдно вспоминать?
-- Нет. Но мой рассказ уже близок к этому. Если ты не возражаешь, я хотел бы продолжить всё по порядку. Или я уже утомил тебя своими воспоминаниями? Мы ведь можем продолжить в другой раз. Спешить-то нам с этим некуда.
-- Ну, конечно! Это ты что ещё вздумал? Я заинтригован, как никогда. И потом, ты же знаешь, что твои истории я готов слушать бесконечно. Извини, что отвлёк тебя. Рассказывай.
-- Ага, я продолжаю. Я на чём остановился?
-- На том, что твои друзья кошмарили тебя угрозами Сани, нагоняя страха.
-- Нет, мой дорогой внук. Не поверишь, но поначалу никакого страха вообще не было. Наоборот, я ощущал себя героем, смело и открыто выступившим против нашего общего врага. Моим поступком восхищались не только друзья мои, но и все мальчишки нашего двора. Отказ мой подчиниться тирану воодушевил всех, словно все обретали желанную свободу. Ну и потом, мы почему-то были тогда уверены, что Саня в наш двор больше никогда не вернётся. Его мать просила забрать заявление из милиции, боялась, что сына найдут и отправят в колонию. Однако никто заявление забирать не согласился, и оно тогда стало как бы нашей страховкой.
Прошла неделя, потом месяц. И вот уже осень. Каникулы закончились. Школьная жизнь быстро затянула в свою особую организованную суету, в свои проблемы и задачи. Происшедшее летом становилось всё менее значимым. И все разговоры о Сане скоро совсем сошли на нет. Уже даже казалось, что никакого Сани никогда и не было. По выходным мы спокойно собирались во дворе, без оглядки и без излишней опаски шумели, играли в наши любимые игры. Так продолжалось до конца октября. И нам казалось, что так уже будет всегда.
Но как-то дождливым вечером мы сидели у меня на веранде и играли в домино. Заканчивалась первая учебная четверть. Предвкушение осенних каникул рождало приятные эмоции. Настроение у всех ребят было приподнятое. Было нам по-детски спокойно и хорошо. Однако спокойствие закончилось тревожным известием. На веранду вбежал младший братишка одного из моих друзей и сообщил, что Саня вернулся домой. Сначала мы не поверили. Но это оказалось правдой. Кроме того, на следующий день мы узнали, что родители нашего травмированного летом друга всё-таки забрали заявление из милиции. Для нас это было тогда сродни с предательством. Мы же верили обещанию взрослых избавить наш двор от больного психа навсегда. Тем более что для этого был отличный повод. Но почему взрослые вдруг изменили своё решение, мы так и не узнали наверняка. Скорее всего, мать Сани откупила сына.
С того вечера над моей головой сомкнулись серые тучи. Всё, что ещё вот только-только ободряло, что обнадёживало уверенность и покой в одночасье словно сдуло порывом осеннего ветра. Я, понятное дело, начал опасаться встречи с Саней. Я, кажется, уже говорил, что он учился не в нашей школе. И поэтому в помещении и даже во дворе нашей школы я тогда ещё ощущал некоторую защищённость. Но вот приближающиеся каникулы уже не так радовали. Вечерами и в выходные дни я перестал ходить во двор играть с друзьями. Ребята, как могли, старались меня поддержать и приободрить. Они рассказывали, что Саня во дворе не появляется. Видели его редко и то мельком. Он почти ни с кем не общался и ни разу не спросил обо мне. И так вот постепенно моим друзьям удалось меня убедить, что наш враг больше не представлял для нас былой угрозы. А если он снова попытается портить нам жизнь, мы решили пугать его колонией. Сейчас это уже, конечно, кажется наивным, но тогда мы все шестеро написали от каждого из нас по заявлению в милицию и постоянно старались держать эти заявления при себе. Нам тогда казалось, что так наши угрозы будут выглядеть более убедительно. Мы же помнили, как подобное заявление взрослых напугало Санину мать.
Я снова начал выходить во двор с ребятами. Правда, частенько ещё с опаской поглядывал на окна квартиры человека, пообещавшего жестоко со мной расправиться. Но опасения мои оказались напрасными. Иногда, играя во дворе, мы видели идущего домой Саню. Он, конечно, зыркал в нашу сторону, но к нам больше не подходил.
Каникулы быстро пролетели, в чём для нас был их самый большой недостаток. И опять учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин. В том году морозы потрогали нас за носы уже в середине ноября. Но набирать силы в полной мере зима тогда особо не торопилась. Сырость и почти ежедневные дожди надоели до чёртиков. Хотелось перемен. И вот наконец-то! Я хорошо запомнил утро первого воскресенья декабря. Проснувшись рано, я выглянул в окно спальни, выходящее в наш двор, и вдруг издал такой вопль, что своим неудержимым восторгом разбудил и перепугал родителей. За окном весь наш двор, крыши домов и кроны наших любимых акаций были засыпаны свежим снегом безупречной белизны. Снег был подсвечен яркими лучами солнца, искрящийся, манящий своей девственной нетронутостью. Мне, конечно, хотелось, не мешкая ни минуты, побыстрее тепло одеться и первым ворваться в фантастический и долгожданный зимний пейзаж любимого двора. Но за моей спиной появилась мама, радостно хлопнула в ладоши и крикнула папе, что настал час ему исполнить обещание в первый же снежный выходной вынести во двор для чистки ковры. Не скажу, что мои планы рухнули в тот же миг, но они были несколько скорректированы, так как я традиционно был обязательным участником озвученного мамой мероприятия. И, глянув на меня, мама, конечно же, сразу отметила перемену в моём лице. «Не стоит так расстраиваться, -- сказала она. – Сейчас перекусим. Потом ты поможешь папе во дворе с коврами. А уже после обеда можешь идти гулять хоть до самого вечера. Никуда ни снег, ни твои друзья не денутся». Ей в ответ был мой глубокий вздох и покорный кивок головой.
Быстро позавтракав, я скатал потуже ковёр в своей комнате, забросил его на плечо, по дороге к входной двери захватил в прихожей выбивалку и маленький веничек, крикнул отцу: «Догоняй!» и вышел во двор. Погода была замечательная. Мы с отцом бодренько, с задором и даже с удовольствием управились часа за полтора. В дом мы вернулись ещё задолго до обеда. Перед тем, как снова постелить ковры, необходимо было замести и помыть полы в квартире. Но мне нестерпимо хотелось к ребятам во двор. Думаю, что мама прочитала в моих глазах такую мольбу, что сжалилась надо мной и отпустила. Только поставила условие, чтобы я со двора ни ногой, так как она не собирается звать меня к обеду дважды и чтобы с моей стороны не было никаких моих «ещё чуть-чуть». Я быстро переоделся, достал из подсобки санки, натянул на голову ушанку, на руки надел варежки, на ноги валенки и уже полностью экипированным вырвался на желанные просторы нашего двора. Там резвилось больше десятка мальчишек. Санки были не у каждого, поэтому мы пользовались ими по очереди. Катали друг друга, устраивали гонки, подстраивали хитрые тараны и захватывающие дух красивые перевороты на виражах.
Уже через час разгорячённые, мокрые и уставшие мы вповалку попадали все на скамейку, чтобы немного отдышаться и передохнуть. Увы, но скамейка в нашем дворе была только одна. Однако не распахнулось над нашими головами окно второго этажа, и не возникла оттуда отвратительная голова. Мы уже не только не опасались чего-то подобного, но теперь уже больше и не вспоминали в разговорах о ненавистном Сане.
-- Как будто его и не было. Да? – не то спросил, не то просто утвердился в своём понимании подросток.
-- Скорее, как будто его больше не будет. Да, так, именно так – как будто больше будет. Хорошо, что ты побудил меня уточнить. Потом это уточнение в значительной мере повлияет на развитие событий в моём рассказе.
И так, отдыхая на скамейке, мы начали гадать, во что бы ещё поиграть. Санки всем уже надоели. Азарт, вызванный первым снежным днём, начал остывать, и требовалось что-то совсем новенькое, что-то такое, что сможет снова нас зажечь. Так между нами тогда повелось, что инициатором почти всех наших игр и приключений был я. Ребята чаще всего именно от меня ждали новых идей. То ли потому, что я в нашей компании был на год старше остальных, то ли потому, что я больше других любил читать и черпал свои идеи из книг. Признаюсь, мне этот факт тогда даже льстил. Вот и в тот зимний день ребята ждали от меня чего-нибудь необычного. И новая идея не заставила себя долго ждать. У нас во дворе между двумя домами был проход шириной метра три. Может, чуть больше. Этот проход вёл к ещё одному маленькому такому карманному дворику. В этом дворике у каждой семьи был свой небольшой сарай для хранения бытового хлама, инструментов, гвоздей и другой всякой всячины, которую просто было жалко выбросить. Почти все мальчишки держали в таком сарае велосипеды, у кого они, конечно, были. И вот, в тот день я предложил считать каждый из наших дворов – и большой, и маленький – отдельным государством. А между государствами, на их границе, из снежных блоков, которые мы сами должны были предварительно изготовить, я предложил возвести крепостную стену так, чтобы она полностью перегородила весь проход. Новая идея сразу захватила всех ребят. Возведение крепости оказалось увлекательным инженерным делом. Сначала хотели построить просто стену. Но потом, по ходу уже самих строительных работ, придумали сделать в стене бойницы, а сверху стены решили соорудить несколько крепостных башенок, за которыми можно было прятать головы, не наклоняясь, а так же было удобно и безопасно наблюдать за неприятелем. Помню, кто-то из ребят палочкой начертил на снегу схему всей постройки. Схема всем понравилась и была принята нами, как говорится, за основу.
На удивление стена довольно быстро выросла примерно нам по плечи. Она была прочна и, поверь мне, просто восхитительна. Закончив строить башенки, мы разделились на две команды. Обе команды скрылись по разные стороны крепостной стены. Заготовили побольше снежков, и по условленному сигналу начался бой на вылет.
-- Это как? – хотел уточнить подросток.
-- Ах, ну да! Главное-то, для чего всё и затевалось, я забыл рассказать. Всё предельно просто, но, вместе с тем, и очень интересно. Если во время боя противник попадает в тебя снежком, ты из игры выбываешь и уже со стороны наблюдаешь за ходом сражения. Побеждает та команда, в которой хотя бы один боец до самого конца остаётся в игре, то есть выживает.
-- Здорово! – сказал внук. – И ты, конечно, всех победил. Я угадал?
-- Если бы, – ответил старик и вздохнул.
-- Как? – раздосадовано спросил внук. – Неужели твоя команда оказалась слабее и не выстояла?
-- Ну уж дудки! Мы дрались на славу. Тут случилось другое.
-- Значит, что-то пошло не так, -- догадался подросток. – Кто-то начал играть нечестно?
-- Произошло, мой милый, то, чего уж точно никто не ожидал. Сначала всё шло отлично. Мы даже уже начинали выигрывать с хорошим перевесом в боевых единицах. Со стороны противника снежков летело всё меньше. И мы, понимая ситуацию, неосмотрительно позволили себе чуть расслабиться. Уже не так бдительно следили за тем, что происходило на стороне противника. Сознавая, что хорошо прикрыт ребятами из моей команды, я присел возле самой крепостной стены, решив подготовить с десяток крепких снежков, чтобы потом, не оставляя противнику ни малейшего шанса, одним штурмовым ударом закончить битву верной победой.
Налепив достаточно припасов, я уже был готов привстать, чтобы в последний раз правильно оценить обстановку. И именно в этот момент весь мир вокруг меня буквально взорвался. Ну во всяком случае, мне тогда так показалось. Хотя в реальности почти так и было. Крепостная стена в том месте, где я к ней прижимался, вдруг разлетелась с такой силой, словно в неё на полном ходу влетел бронепоезд. И он не только полностью развалил нашу снежную постройку, но и придавил собой меня так, что я не в состоянии был пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы осмотреться и понять, что произошло.
-- Вот это да! – воскликнул внук. – Я представляю, как ты испугался.
-- Скажу честно: я не испугался, когда произошёл сам удар. Просто не успел. Не испугался даже тогда, когда увидел, что тараном у бронепоезда было большое свиное рыло. Но вот по-настоящему я испугался, когда понял, что бронепоезд назывался Саня.
-- Вау! – снова воскликнул внук. – Погоди, так это был тот самый ваш дворовый отморозок?
-- То был наш дворовый кошмар во плоти. Представляешь, этот идиот с разбега протаранил своей тупой головой нашу крепостную стену, сбил меня с ног и придавил своей стокилограммовой тушей. Я лежал на спине, смотрел прямо в его бесцветные немигающие глаза, а крупные капли от таявшего снега стекали с багрово-красных щёк свиного рыла и разбивались о моё лицо, затекая остатками влаги мне за шиворот.
-- Да, то ещё ощущение, -- сказал внук. – И чем же всё закончилось?
-- Закончилось? Да если бы. Всё только начиналось.
Бронепоезд Саня чуть приподнялся на своих руках, осмотрел лежащего под ним меня, узнал и, изобразив усмешку, прохрипел: «Хе-хе! Вот это я удачно прилёг. Какая приятная встреча, не правда ли, дружочек? Надеюсь, тебе, беглец, там внизу не очень жмёт? Нет, ну ты глянь, как совпало. А?». Он, ещё раз хихико-хрюкнув, грузно и неуклюже, пыхтя и кряхтя, встал на ноги. Потом нагнулся, ухватил обеими ручищами за ворот моего пальто и одним рывком поставил на ноги и меня. Дурная сила. Ещё минуту назад в проходе между двумя дворами стоял такой шум, что мы, ведя сражение, с трудом слышали и понимали слова друг друга. Теперь же наступившая вдруг тишина доходчиво давала мне понять, что в этом месте сейчас осталось только твое: я и держащий меня двумя руками бронепоезд Саня.
-- Гейм овер, -- сказал внук.
-- Это ты правильно подметил, -- согласился старик. – Но закончилась только наша игра. А теперь начиналась уже другая, Санина. Однако ни я, ни мои друзья, которые попрятались, кто куда успел, ни даже сам Саня об этом тогда ещё не знали.
-- Это как? – не понял подросток.
-- Да так, ты дослушай. Саня вдруг отпустил меня и начал отряхивать снег со своей одежды. Я же продолжал оставаться неподвижным памятником обречённой неизбежности. Почистив свои куртку и брюки, Саня взглянул на меня и скривил на лице гримасу глубокого девственного раздумья. Не помню, о чём тогда думал я. Уж точно не молился, что было бы в тот момент вполне логично. Но что ты, я же был пионером. Нет, можно мне было, конечно, надеяться на чудо. Но когда речь шла о Сане, любое подобное чудо было больше, чем фантастика. И, тем не менее, чудо случилось.
-- Разверзлась земля, и Саня провалился в ад, где ему уже писали прогулы? – попытался пошутить подросток.
-- Нет, о мой жестокий родственник, -- возразил старик. – Всё было ещё невероятнее. Саня вдруг приблизился ко мне на шаг, положил правую руку на моё плечо и сказал: «Ладно, с каждым могло случиться. Я перебесился». Он отпустил моё плечо и спросил: «Что, проехали?». Я только смог кивнуть головой, не до конца ещё сознавая, что зверине внутри стоявшего напротив меня Сани я больше не аппетитен, а значит, я помилован и мог этот день считать своим вторым днём рождения. Жаль, что не запомнил дату, -- сказал старик и усмехнулся.
-- Да, дедуля, мне знакомы, наверное, те эмоции, которые ты тогда испытывал. Был у меня однажды подобный неприятный опыт.
-- В школе? Тебя кто-то обидел? Кто-то из старших преследует тебя? – естественно заволновался старик.
-- О-о-о! Дедушка, не начинай. Сейчас накрутишь себя только напрасно. Это было уже года два назад. Учился в моей школе похожий отморозок. Терроризировал всех вплоть до учителей и директора. Но, слава богу, и на него нашлась управа. Как-то однажды он неосмотрительно принялся обижать новенького ученика. А у того новенького оказался какой-то очень не простой папа. Вопрос с отморозком так стремительно порешался, что мало кто даже понял, что и как. Только обидчик на радость всем исчез чисто по-английски, не прощаясь.
-- Вот, -- обрадовался старик, успокаиваясь, - мир не без добрых людей.
-- Ну, деда, на счёт добрых людей я в том случае не очень уверен. Просто всё так удачно совпало. Ладно, расскажи, что же у вас там с Саней произошло дальше. Ты меня уже минут сорок интригуешь, а по сути, как мне кажется, всё пока вокруг да около. Я уже понял, что Саня ваш был настоящей сволочью, и от него можно было ожидать всего, что угодно.
-- Именно, -- подтвердил старик и почему-то вдруг усмехнулся.
Внук вопросительно на него посмотрел, не поняв, что такого смешного он сказал. И старик тут же пояснил:
-- Ты так это сформулировал: «по сути», «как мне кажется»…
-- Тебе это показалось смешным?
-- Нет-нет, не смешным. Так часто говорят в своих интервью или докладах всякие заумные мужи по телевизору. Просто мне это сейчас показалось забавным.
-- Бывает, деда. Рассказывай уже дальше, не томи.
Старик ещё раз усмехнулся и продолжил свой рассказ.
-- Именно, ты прав, ожидать от того человека можно было всего, что угодно. И так же оно произошло. А я, дурак, ослеплённый тогда неожиданным примирением, не успел даже сообразить, как был втянут в жестокую историю, которая и стала для меня настоящим постыдным поступком. Думаю, это был тот самый случай, когда не хватило смелости сказать «нет» и, по меньшей мере, просто уйти. Хотя просто уйти в той ситуации было бы не менее постыдным, чем остаться и участвовать.
-- Вы совершили преступление? – спросил внук и закусил нижнюю губу. Он всегда так делал, когда надеялся, что его предположение окажется ошибочным.
-- Да, -- ответил старик. – Теперь я в этом уверен.
-- Дедушка, ты меня пугаешь. Вы кого-то убили?
-- Знаешь ли, мой милый, преступления-то разные бывают. Убили мы или нет… -- старик вдруг замолчал на несколько секунд, провёл ладонью ото лба через всю свою лысую голову до затылка тем движением, которым обычно убирают назад мешающие волосы.
Волнение, а вместе с ним любопытство и интерес, выросли у подростка в разы. Его дед был мастером заинтриговать любого слушателя, рассказывая о многочисленных подвигах на службе его команды спасателей. Но сейчас он превзошёл себя на столько, что стоило бы в этот момент любимой бабуле позвонить на «мобилку» с целью позвать внука с дедом обедать, внук без колебаний убил бы её. «Мобилку», конечно, не бабушку же.
-- Деда, и так, Саня предложил тебе мировую, – напомнил нетерпеливо подросток.
-- Да, верно. Сейчас я уже не вспомню подробно. Он говорил ещё что-то о том, что презирает трусов и тех, кто не способен на настоящий пацанский поступок. Я, честно говоря, толком не знал, какой именно поступок у Сани попадал в категорию «пацанский». Скорее всего, он имел ввиду те поступки, которые он позволял себе, и для которых нужна была какая-то особенная решимость и смелость. Так вот Саня тогда сказал, что видит во мне нормального пацана, а не такое, как он выразился, «сыкло», как все мои друзья. Не знаю, из каких там своих соображений Саня делал такие свои выводы, но спорить с ним я не стал. Все его слова однозначно хорошо слышала вся моя компания. И, ты не поверишь, я даже не то, чтобы там загордился от подобной похвалы, но как-то заметно воспарил духом, что ли, как-то даже приободрился, что впоследствии мне потом очень дорого стоило. Саня одобрительно похлопал меня по плечу, давая тем самым понять, что я принят в его пацанский клуб. Потом он сунул себе два пальца в рот и громко свистнул. У меня зазвенело от этого в ушах. А он сказал: «Зови свою банду сюда. Я сегодня добрый, никого не трону.Обещаю». Я позвал ребят, сказав, что им бояться нечего. Не сразу, медленно и ещё с опаской, из-за разных углов и даже из-под сугробов начали показываться головы ребят. Я махнул им рукой, и через минуту за моей спиной собрались все мальчишки, принимавшие участие в снежной баталии. Саня осмотрел всех и спросил: «Чего носы повесили? Погода не нравится? А, может, вас огорчило моё внезапное появление? Так это зря. Я вот чо подумал: если у вашей банды есть такой нехилый главарь, так, может, и каждый из вас не совсем уж и чмо?». Саня взял меня под локоть и спросил:
-- Ты вот сам как считаешь?
Я обернулся, глянул на стоявших за моей спиной ребят, вдруг зачем-то им подмигнул и ответил:
-- Так же считаю.
-- Ага, -- сказал Саня, -- друзья, значит, у тебя надёжные, и ты в этом уверен. Уверен, что не предадут, не бросят одного, если чо?
-- Ну да, мы всегда вместе и во дворе, и в школе, и вообще… -- ответил я, уже догадываясь, куда Саня клонит.
И догадка моя была верной. Саня, снова приблизившись ко мне вплотную, в упор заглянул в мои глаза и с искренней насмешкой почему-то шёпотом спросил: « А что же за любопытное явление наблюдалось здесь минут пять назад? Я стоял на этом месте. Ты находился рядом в буквальном смысле в моих руках. А больше чо-то я никого не видел. Нет, я успел, конечно, заметить, как сверкнуло несколько пар пяток. Но я, наверное, ошибочно принял хозяев тех пяток за твоих друзей. Наверное, не успел разглядеть, что это была не твоя банда». А потом Саня повернулся к моим друзьям и уже громко добавил: «Прощеньица просим, отважные люди. Солнышко яркое, снег белый. Совсем глазки мне заслепило, не признал, обознался я. Не серчайте на засранца».
Мне хотелось тогда быстрее закончить этот цирк. И я решил сказать правду:
-- Нет, Саня, солнышко и снег тут не причём. Да и ты прекрасно знаешь, что видел именно этих ребят. Но ты в другом ошибся. Мои друзья, увидев тебя, не сбежали, а отступили. Уверен, что ты улавливаешь разницу. Посмотри, ведь ни один из них сейчас не сидит дома и не трясётся, забившись там в дальний угол. Все они сейчас здесь, рядом со мной. И будь уверен, что моя пара пяток не сверкнула у тебя перед глазами лишь потому, что мне меньше повезло. Не сомневайся, если бы я тебя тоже вовремя заметил, или если бы ты хотя бы не навалился на меня, не дав тем самым мне ни единого шанса даже с места сдвинуться, то видел бы ты меня тут. Ага, как же! Мы бы тогда все бы сквозанули уже со двора. Однако, все мы здесь. Ты меня прижал, а ребята, видя это, не сбежали и не бросили меня, а просто временно отступили. Такая вот у нас стратегия. Понимаешь?
-- А-а-а, -- пропел Саня, -- Так ты говоришь о том, что я, мол, не допёр до вашей такой стратегии. Ну да, куда же мне со своими куриными мозгами.
-- Заметь, ты сам это сказал, -- указал я Сане на факт.
-- Угу, а ты это же подумал, -- парировал мне в ответ Саня тоном, подводящим черту исчерпанной теме разговора.. – Окей, хватит нам попусту языки чесать. Не сбежали, значит, молодцы. Погода какая сегодня клёвая, мы тут базары разговариваем, пылим своими метёлками. Лучше расскажите, во что играли сейчас. Я догадался, что это какая-то новая веселуха, но сути ваше игры не всосал ни разу. А, может, мне понравится, и мы сыграем вместе.
-- Ну да, если опять только по твоим правилам играть будем, то весело по традиции будет только тебе, -- вдруг очень верно заметил один из моих друзей.
-- Зато я враз опять всех победю, -- сказал Саня и расхохотался.
Некоторые ребята тоже засмеялись. Это было хорошим знаком, что напряжение и неприязнь уступали место желанию поверить такому несвойственному для Сани поведению. Однако кто-то из ребят всё же спросил у Сани, действительно он хочет принять адекватное участие в игре, или его предложение сыграть вместе является его очередной блажью, очередным поводом издеваться над нами, унижать и обижать в своё удовольствие тех, кто слабее.
-- Во, блин! – воскликнул Саня. – Я первый раз предложил всё по-нормулику, так теперь вы, бля, начинаете выпендриваться.
-- Извини, Саня… -- начал, было, я объяснять, что у ребят есть достаточно причин не верить его благим намерениям.
-- Извиняю, -- перебил меня Саня и вполне резонно предложил: -- Делимся на две банды, восстанавливаем стену, вы по ходу объясняете мне правила. И давайте уже начнём. А то как вам ещё понять, что я реально хочу по-хорошему, без балды. Побазарить я, конечно, тоже люблю, но так вот за базаром и зима кончится.
Странно, но было похоже, что все только и ждали этих слов. Сразу засуетились, решили, кто против кого будет сражаться. Но тут всем стало ясно, что команда, в которую вошёл Саня, имеет преимущество. Не только потому, что Саня был сильнее других, и удар его снежком нёс более мощный потенциал. Преимущество было в том, что врятли кто-то из команды противников отважится зарядить в Санину ряху, промахнуться в которую было сложно по причине её размера. Однако отступать было поздно, а после предшествовавшего только что разговора даже как-то унизительно.
Мы снова увлеклись строительством новой ещё более крепкой стены. Галдели, шутили, смеялись, спорили. Между дворами опять господствовал шум-гам. Когда же стена-крепость достигла задуманной высоты, команды принялись готовить боеприпасы. Мороз в самом начале той зимы был ещё слабым. А солнце -- относительно тёплым. Поэтому снег был рыхлый, мокрый, и снежки из него лепить было легко. Они получались крепкими и тяжёлыми. Помню, мне как-то одним таким снежным снарядом угодили в ухо. Не поверишь, ухо неделю было бордово-синим, а звон в голове оглушил меня на несколько часов.
-- Не от Сани, случайно, тебе так прилетело? – спросил внук.
-- Слава богу, что нет, -- ответил старик. – Это было не в тот раз и даже, по-моему, другой зимой. Ну это не важно.
Короче, мы уже практически были готовы начать новое снежное побоище. Шум стих. В ожидании условного сигнала нарастало напряжение и азарт. Каждый, осторожно выглядывая через бойницы или из-за верхних башенок, пытался оценить ситуацию на противоположной стороне и обозначить для себя первую цель. И вдруг совершенно не к месту сдавленно, но отчётливо прозвучал Санин голос: «Ша, пацаны! Замерли все! Замерли, я сказал!». Интонация произнесённых слов ясно давала понять, что возражения недопустимы. Я был в одной команде с Саней со стороны маленького дворика. Естественно, мы все замерли в недоумении. По другую сторону снежной стены ребята вели себя соответственно. Саня жестами дал нам понять, что надо обернуться к сараям и рукой указал в один из углов дворика. «Кошак», -- сказал он тихо и опять же жестами велел нам без резких движений начать окружать животное. Это был уже старый чёрно-белый кот с рваными ушами, грязный и очень худой. Заметив, что мы начали к нему приближаться, он попятился, сильно хромая на правую переднюю лапу. Фактически он даже не в состоянии был на неё наступить, только чуть касался утоптанного нами снега и в неуклюжем прыжке сразу валился на левую лапу, пытаясь таким образом удерживать равновесие. И чем больше мы приближались, тем яснее в зелёных глазах кота читался сначала животный страх, а потом, когда кот осмотрелся и осознал всю серьёзность своего положения, я увидел тех глазах такой ужас, от которого у меня самого внутри всё сжалось. Отступая, кот, наконец, упёрся в угол между двумя сараями. Всё, отступать ему больше было некуда. Саня обернулся к нашей рукотворной крепостной стене и жестом велел второй команде ребят, наблюдавших всё это время за нами, быстро перебраться в маленький дворик.
Саня славился садистскими наклонностями по отношению к домашним животным, и мы это знали. Не спуская взгляда с кота, он скомандовал нам всем выстроиться полукругом так, чтобы угол, в который забилось несчастное животное, был в его центре. Таким образом у кота не оставалось ни малейшего шанса вырваться из нашего окружения. Мы ещё не понимали до конца Саниных намерений, но вся ситуация уже казалась, мягко говоря, неприятной. Поняли мы лишь тогда, когда Саня, стараясь не делать резких движений, присел, зачерпнул обеими руками мокрый снег и, сдавливая из него крепкий снежок, шёпотом велел нам делать то же самое. Только двое из ребят без колебаний тоже присели лепить снежки. Остальные попытались возразить, дать понять, что не хотят ничего подобного делать и не станут кидать тяжёлые снежки в кота. И вот тут наш Саня снова начал стремительно возвращаться в тот образ мерзкого отморозка, который мы все так ненавидели уже много лет. Его лицо обезобразилось злобным оскалом, и он зашипел: «А ну, сыкуны, быстро присели и лепим снежки! Если хоть один вонючий урод попробует сейчас сбежать, отвечаю, займёт место этого кошака. Вы меня знаете». Потом Саня поднялся с двумя снежными ядрами в руках. В тот момент он находился рядом со мной, а я, так получилось, оказался самым крайним с одной из сторон нашего окружения впритык к одному из сараев. Саня повернулся ко мне, сунул в мою руку снежок, потом, обращаясь к остальным, заорал: «Вот кто настоящий пацан, и кого я сегодня начал, в натуре, уважать! Кто докажет мне сегодня, что он такой же, могу забожиться, буду уважать. А сыкунов, бля буду, мы будем чмырить и мандячить каждый день…». Он ещё с десяток секунд брызгал слюной, угрожал и унижал. В общем, подымал боевой дух по-своему. И за всё это время забившийся в угол кот даже не шевельнулся. Видимо он уже имел подобный опыт и понимал, что любое его резкое движение может разозлить обидчиков ещё больше. А Саня не унимался: «Ну, давайте, кто у нас тут чмо, покажись! Кто первый побежит к мамочке? Или среди нас нет таких? А? Чего молчите, словно дерьма в рот набрали?». Напряжение накалялось. И в какой-то момент один из моих друзей, не сдержавшись, крикнул, что никакое он ни чмо. Помню, что именно он первый бросил снежок в кота. Бросил сильно, но не попал. И вот тут уже нервы сдали у животного. Кот вдруг сорвался с места и кинулся бежать вдоль сараев в надежде найти хоть маленькую лазейку для спасения. Но Саня быстро разгадал его манёвр. Дело в том, что на противоположном краю полукруга оказался самый младший из нас щуплый мальчонка, который не успел ещё слепить себе снежок. И сейчас он просто стоял и растерянно смотрел на бегущего прямо на него кота. Ещё секунда-другая, и коту уже бы удалось вырваться из нашего оцепления. Но это только если бы не было Сани. А Саня, увы, был. В мгновение ока он метнулся к щуплому мальчишке, сшиб его с ног, рухнул тут же на четвереньки, зачерпнул обеими руками в охапку чуть ли не полдвора снега и швырнул всё это в опешившего от увиденного перед собой кота. Сносимое снежной лавиной животное, отлетело метра на полтора от Сани, перевернулось через свою голову, после чего ретировалось и снова ещё глубже забилось в своём углу между сараями. Входивший в раж садист Саня продолжал хватать всё новые и новые порции снега и, наскоро лепя из них подобия снежков, метать их в кота. Ко всему он ещё успевал корректировать наши действия. Да, внук, мы тоже начали кидать. У меня на всю жизнь застрял в голове этот звук. Мокрые, тяжёлые снежки ударялись о двери сараев так, словно это были камни. Двери гремели, дребезжали доски, звенели навесные замки. Кто-то, очевидно, бил прицельно, кто-то, как я, просто бросал снег в направлении животного, лишь бы Саня видел, что участвуют в его забаве все, что трусов нет. А Саня, обезумев от садистской эйфории, с силой вбивал и вбивал снежные ядра. Вбивал туда, куда недавно забился кот, а сейчас это уже была бесформенная грязная снежная глыба. И глыба росла и росла. Казалось, ничего живого там уже остаться не могло. Но то ли от холода и боли, то ли от того, что внутри глыбы уже нечем было дышать, животное вдруг отчаянно зашевелилось. А спустя мгновение оно одним рывком буквально взорвало снежные оковы и снова ринулось на прорыв. И что удивительно, кот почему-то опять выбрал тот край, где находился Саня. Но Саня, к счастью, в тот момент в очередной раз нагнулся за снегом и не успел сразу отреагировать. Ещё прыжок, и животное точно уйдёт. Отвлёкшись, Саня уже упустил шанс его остановить. Он ничего уже не мог сделать, настолько стремительно всё происходило. И всё бы уже должно было благополучно закончиться. Если бы не один из моих друзей, который находился ближе всех ко мне. Я увидел, как он сильным взмахом занёс снежок над своей головой. Несчастное животное оказалось полностью открытым для удара. До него было всего несколько шагов, и не попасть в него мог только слепой. Ты, я уверен, слышал, что в некоторых экстремальных случаях, когда от неминуемой трагедии людей отделяли буквально мгновения, время вдруг чудесным образом сильно замедлялось, словно человеку давалась последняя возможность принять единственно правильное решение и спасти жизнь. Именно такой феномен произошёл тогда и со мной. Правда, окончательно я осознал это уже потом. А тогда всё вокруг превратилось в замедленное кино. Только видел я в нём лишь того моего друга и насмерть перепуганного кота. Всё остальное: двор, сараи, снег, ребята, небо – словно размылось цветными пятнами в какой-то абстрактной картинке. Будто всё это не было в те мгновения важным и поэтому не должно было отвлекать моё внимание от главного. Я видел, как поднялась рука моего друга, держащая большой снежок, вдруг застыла на пике своего размаха, а потом начала медленно опускаться, направляя тяжёлый снаряд точно в цель. Стремящийся вырваться из окружения кот не видел этого, так как уже заметил брешь в нашем оцеплении и, спасаясь, не сводил больше с неё свой взгляд. Поэтому ему было не увернуться от неминуемо настигающего удара. За те мгновения я даже успел для себя отметить и удивиться, насколько я отчётливо, во всех деталях всё это видел. И я так ясно тогда мыслил, что мог безошибочно рассчитать, что я сам могу успеть сделать. Дотянуться до правой руки друга и выбить из неё снежок не успевал уже точно. Единственное, что я мог сделать с успехом, так это толкнуть друга в левое плечо и тем самым помешать меткости броска. И вот теперь с той же скоростью, с которой опускалась правая рука моего друга, поднимались и тянулись к его левому плечу обе мои руки. Мне хотелось сделать это ещё быстрее, но не получалось, я был как во сне. Эффект замедления реальности прервался в тот момент, как только мои пальцы коснулись плеча друга. Далее был мой резкий и сильный толчок, а рука моего друга молниеносной тенью описала в воздухе дугу, завершая своё подлое дело. Однако какая-то третья сила внесла свои коррективы в происходящее, нарушив не только действия моего друга, но и моё желание отвести от кота беду. Точно рассчитав свой толчок, я также точно предугадал последующую траекторию полёта снежка. Он должен был с громким хлопком разбиться в полуметре позади животного о дверь крайнего сарая, миновав который кот смог бы уже беспрепятственно сбежать и скрыться от своих мучителей. Но от моего сильного толчка друг мой поскользнулся на плотно утоптанном снегу, и его падение изменило траекторию брошенного снежка. Тяжёлая твёрдо слепленная масса ударила животного в бедро, отчего зад кота по инерции занесло в сторону. Машинально ища точку опоры животное всем своим весом наступило на свою больную лапу, впервые сильно вскрикнуло и завалилось на бок. И опять для меня «включилось» замедленное кино. От испуга и неожиданности увидеть прямо перед собой вскрикнувшего кота, Саня выронил уже готовый снежок, который поплыл вниз к его ногам. Мой друг, не успевая выставить перед собой руки, чтобы смягчить удар падения, плавно и неуклюже заканчивал свой полёт жёсткой посадкой на правый бок. Но в этом эпизоде уже и он теперь был не важен. Отчётливо и ясно я видел только одни зелёные глаза. Измученные болью с отчаянием они смотрели почему-то только на меня так, словно их совершенно беззащитный сейчас хозяин старался запомнить своего врага, истязающего и бесцельно, лишь ради своей забавы, избивающего и калечащего его. Запомнить врага, отнявшего у него только что последний шанс на спасение. Мне захотелось крикнуть ему, что это не я, что я наоборот изо всех сил пытался помочь ему, спасти… Но вдруг замедленное кино прервал ещё один истошный крик: «Сука, бля! – орал Саня. – Я чуть не обосрался со страха! Чего вы все вылупили на меня свои беньки, недоноски? Всё, звездец кошаку! Теперь он наш. Добивайте его!».
Увы, ни я, ни кто другой из ребят не проронили ни слова. Никто даже не пытался спасти обречённо смотрящее на всех нас животное. А Саня, снова наклонившись за снежком, не выпуская из бокового зрения жертву, продолжал давать нам указания: «В бошку его бейте! Поняли? Бейте все в бошку!»…
Старик вдруг замолчал. Было очевидно, что его голосовые связки парализовал спазм, с которым старик пытался совладать. Это наводило подростка на пугающую мысль, что его дед о том, что произошло дальше в тот день, рассказать своему внуку просто не мог. Однако, спустя ещё минуту, старик чуть осипшим голосом продолжил:
-- Знаешь, я ни тогда, в тот день, ни после него и даже став потом взрослым человеком не мог понять, что же тогда творилось у меня в голове. Почему я, любящий с раннего детства всё живое в нашем мире, способный уже тогда сочувствовать и жалеть, умеющий радоваться каждой новой травинке весной, радоваться каждой человеческой улыбке и каждому доброму слову… Почему я стоял тогда в том маленьком дворике и даже не пытался остановить безумие? Мало того, но я ведь ещё и принимал участие в самой настоящей казни невинного животного только потому, что так захотелось одному больному ублюдку. Что это было со мной? Какая такая сила заставила меня совершить такой поступок? И почему я не воспротивился этой силе? Почему позволил ей разрушить и убить в себе частичку моей души, навсегда оставив в ней чёрную рану, которую не в состоянии залечить ни одна самая проникновенная и искренняя молитва? Вот, внук, те самые вопросы, которых никогда не должно было быть, но которые породил мой постыдный поступок.
Ты, конечно, хочешь услышать, что было дальше, чем закончилась та история моего позора. К счастью, её конец не стал трагичным. Вот это тоже было одно из чудес моей жизни. Именно в тот момент, на котором я прервал только что свой рассказ, на всю нашу детскую округу прозвучал громкий голос моей мамы. Она звала меня обедать. Как говорится, спасение пришло от туда, от куда его никто не ждал. Голос моей мамы действительно каким-то чудесным образом словно отключил меня от мира безумия, выдернул меня из него, снова возвращая в мир моего детства. И не только я один очнулся тогда от кошмара. Почти все ребята начали выходить из оцепенения. Оглядывались друг на друга, неловко суетились и, словно застигнутые за непотребным делом, не знали, куда спрятать от стыда глаза. Всё больше группируясь, начали отходить от Сани в сторону. И только он, только этот монстр, ещё не понимая, что его игра, в которой проиграли все, уже закончилась, только он сидел на корточках, снова и снова подгребал к себе новые порции перетоптанного уже сильно подтаявшего снега и лепил свои грязные игрушки.
А измученный и побитый, но на редкость сообразительный кот быстро понял, что самая пора сматываться, поднялся и, сильно хромая, побрёл куда-то в свой мир. Он даже не оглядывался. Вот тоже загадка. Как он понял, что ему в след больше не полетят тяжёлые снежки? Почему он уходил, больше не опасаясь нас, почему больше не пытался убегать и прятаться? Словно между ним и нами кто-то провёл невидимую черту, за которой он почувствовал себя в абсолютной безопасности.
-- Фу-у-у, деда, -- выдохнул, наконец, подросток. – Боже мой, как же я боялся услышать совсем другой конец твоей истории. Но ведь закончилось-то, деда, всё хорошо. Да, неприятно, понимаю. Согласен, что за такой поступок нормальному человеку может быть стыдно и вполне может быть даже гадко в душе от подобных воспоминаний. Но ведь всё закончилось. И закончилось уже большую кучу лет назад. И ты это понимаешь, и я это понимаю. В чём же смысл пожизненных душевных терзаний? Я уверен, что ты уже тысячу раз, миллион раз раскаялся, что уже достаточно в душе стыдил и позорил себя. Но всё, твой суд закончился. Ты стал настоящим героем, прекрасным человеком. Тебя все любят, уважают. Тебе до сих пор приходят письма от спасённых людей, от их друзей и близких. Всё это очень важный, достойный и по-настоящему заслуженный итог всему тому, что ты совершил в своей жизни. Неужели это всё не оправдало тебя, не простило той детской ошибки?
Старик молча слушал своего внука, который, как казалось самому парню, говорил правильные слова, давал свои правильные оценки, стараясь быть убедительным и по доброте душевной желал поддержать любимого деда, успокоить, наконец, душевные терзания близкого человека. Всё это радовало старика. Конечно, он сейчас понимал, что его внуку-подростку не ответить на мучавшие старика вопросы. Старик прожил большую жизнь, повидал и испытал в ней столько, сколько иному не испытать и за три жизни. Он обрёл богатейший жизненный опыт. А вот ответов на свои вопросы так и не нашёл. Наверное поэтому та история из детства не оставляет его в покое. Но сам факт того, что он свою историю рассказал внуку, стал важным для старика. И самое главное в этом то, что на душе стало ощутимо легче. Рассказ взволновал подростка даже больше, чем дед ожидал. Мальчишка проникся чувствами старика, приняв тем самым на себя часть душевной боли. Старик ощущал, что сейчас они были на одной волне, и беседа эта нужна была, наверное, им обоим. Поэтому оба так не хотели торопиться ставить сейчас в ней точку.
-- Моя мать, -- вдруг прервал своё задумчивое молчание старик, -- учила меня почаще ставить себя на место других, чтобы избегать в жизни повторения своих ошибок и не совершать в отношениях с другими новых. В тот выходной, ночью, когда мои родители уже спали, я лежал и представлял себя на месте бедолаги кота. Представлял то, что мог он почувствовать, когда увидел нас, когда осознал, что кто-то задумал недоброе. Особенно я раз за разом мучительно переживал те мгновения, когда животное, лёжа на грязном снегу, смотрело в мои глаза. В наполненности этого взгляда читалось столько отчаяния, боли и ненависти. Казалось, он видел во мне воплощение всего зла своего мира, видел существо, развлекающееся и наслаждающееся его страданиями, его жизнью. И мне от этих моих мыслей было так тяжело. Эта тяжесть казалась совершенно непосильной для детской души, такой неестественной и такой чужой в моём тогдашнем ранимом и прекрасном детстве. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Помню, что той ночью я долго тихо плакал. Я представлял в темноте перед собой несчастное животное и шептал ему: «Прости меня. Я не хотел. Прости, если можешь…». Той же ночью я поклялся себе, что обязательно найду кота, принесу ему много самой вкусной еды. И потом буду заботиться о нём столько, сколько будет нужно.
-- Ты нашёл его? – спросил внук.
-- Увы, -- ответил старик. – Я долго искал его. И не я один. Мне помогали мои друзья, которые тоже хотели как-то загладить свою вину. Первые несколько дней мы прибегали из школы после уроков, запасались кусками колбасы или рыбы и обыскивали все углы нашего двора, искали в соседних дворах, на соседних улицах. Но всё было напрасно. В итоге каждого вечера мы, возвращаясь с поисков, раздавали запасы еды другим бродячим котам и, конечно, надеялись, что завтра нам всё же повезёт. Но не везло и завтра…
-- Да, жаль, -- сказал подросток. – Вероятно, кот был так напуган, что вообще навсегда покинул ваш район.
-- Мне, внук, очень тогда хотелось, чтобы кот тот обязательно оклемался от наших побоев и жил ещё долго-долго. Я часто с горечью вспоминал, да и сейчас иногда вспоминаю ту историю. Не раз она снилась мне во всех подробностях и красках. И я опять переживал всё заново. А когда просыпался, то первые минуты думал, что вся та история мне вообще только однажды приснилась. Ко мне приходило облегчение, какое приходит обычно, когда после ночных кошмаров осознаёшь, что всё просто приснилось, всё не было с тобой в реальности. Однако, потом я всё равно понимал, что тот страшный зимний день не был моим сном, он лишь во снах повторялся. И сердце моё сразу наливалось свинцом. Да и по сей день это неприятное ощущение тяжести не ослабевает, когда вдруг нахлынут воспоминания.
-- Ох, деда-деда, -- вздохнул парнишка, -- если честно, я не знаю, как помочь тебе, как успокоить твою боль и залечить твою душевную рану. Сегодня я эту боль в какой-то степени ощутил и сам, слушая твой рассказ, переживая твою историю. Ощутил и понял, что, наверное, и правда нет ей успокоения. Только если бы можно было вернуться в прошлое и всё исправить. Но, увы.
Старик, сощурив глаза, посмотрел на внука, вдруг обнял его и сказал:
-- Ты у меня совсем уже взрослый парень. Ты понимаешь такие непростые вещи. Я вижу, что растёшь ты молодцом. И меня это очень радует. А учитель твой всё же, я думаю, прав. Все в своё время совершают такие поступки, о которых потом сожалеют. Только одним удаётся вынести из этого для себя урок и не повторять больше своих постыдных ошибок. Другие же стараются, как вы, молодёжь, сейчас говорите, не заморачиваться и поскорее всё забыть. А забыв, можно потом снова оступиться, но куда уже серьёзнее.
-- Вот, дедушка, правильно я говорю, что тебе надо идти в школу нашим классным руководителем. Представляешь, сколько бы ты мог воспитать хороших людей, скольким бы помог избежать тех самых ошибок.
-- Да ладно тебе, -- старик улыбнулся. – Знаю я, какие сейчас в школах ученики. Никаких нервов не хватит. Что ты? Пожалей своего деда.
-- Ой, не прибедняйся. Нервы у тебя железобетонные. Сам говоришь, что МЧС закаляет несгибаемых людей.
-- Ну-у-у, -- пропел старик, -- это же когда было. Я на пенсии уже сто лет. Меня уже даже ветер вот подует и согнёт.
-- Согнёт, да не сломает, -- заметил подросток. – Ты у меня крепкий дед. Мне ли не знать этого. Кому рассказать, что ты каждое утро даже в зимние морозы делаешь на балконе зарядку в одних трусах. Обзавидуются. Ты говоришь, что это привычка. Но такая привычка не живёт долго без воли. А сила твоей воли ещё та…
В кармане подростка подал мелодичный сигнал мобильный телефон.
-- О, бабуля нас зовёт обедать. Видишь, дед, как это удобно. Твоей маме приходилось кричать на весь двор, зовя тебя домой. А до нашего парка бабуля сейчас без такой технологии докричалась бы?
-- Господи, да согласен я, согласен, удобство несомненное. Ответь уже бабушке. Скажи, что будем сейчас возвращаться.
Подросток коротко поговорил по телефону и вернул аппарат в карман. Старик хотел уже, было, встать со скамейки, но внук придержал его и спросил:
-- Дед, ответь мне честно, ведь в твоей жизни нет больше тем и поступков, о которых ты сейчас жалеешь?
Старик наморщил лоб, словно пытался что-то вспомнить. Потом вздохнул и с очень серьёзным выражением лица, с неподдельной убедительной тоской в глазах ответил:
-- Есть. И меня это очень тяготит. За всю свою жизнь я так и не научился хорошо целоваться.
Подросток округлил глаза. Потом хлопнул деда по колену и расхохотался до слёз.
-- Ну вот, сказал старик с притворной досадой в голосе, -- я так и знал, что будешь смеяться над пожилым человеком. А ведь я сказал это вполне серьёзно.
-- Не обижайся, дедуль, -- сказал подросток, насилу успокоившись, -- но ты с таким драматизмом это сказал. Извини, мне трудно было сдержаться. Да, а проблема твоя действительно не шуточная. Как же бабуля к этому относится? А? Вот так вот она всю жизнь это героически терпит?
-- Бабуля? – переспросил старик. – Что ты? С ней вообще беда. Вообще не умеет. Так что терпим героически мы оба.
--О да, вы реально уникальное поколение. Ну я не знаю, дедуля, что тебе на это сказать. Может бабуле стоит попробовать сходить к соседу?
-- Это зачем ещё? – спросил старик.
-- Ну как, дед, зачем? Подучилась бы, получила мастер-класс. Потом бы и тебя радовала.
-- Ах ты, маленький негодяй! – прикрикнул старик, потрепал внука за волосы и теперь уже сам рассмеялся.
Шутка и смех приподняли обоим настроение. И с таким настроением возвращаться домой было приятно. Подросток бодро встал. Старик ещё раз усмехнулся, покачал головой и, встав следом за внуком, одёрнул вниз рубашку и более аккуратно заправил её в брюки. Но вдруг как-то неуклюже пошатнулся, словно потерял равновесие, попытался ухватиться за спинку скамейки, но промахнулся и с разворотом грузно повалился на спину в траву. Внук настолько не ожидал ничего подобного, что не успел никак среагировать, чтобы удержать деда от падения. Он перепугано склонился над стариком и хотел попытаться понять его, но сразу решил, что сейчас этого лучше не делать и полез в карман за телефоном.
-- Дедушка, ты держись, дедуль! Я сейчас позвоню бабушке… Вот, уже звоню… Сейчас, звоню уже ей… -- Подросток так волновался, что не мог сразу нажать нужные иконки на сенсорном экране. – Нет, не бабушке. Бабушке я потом. Я тебе сейчас «скорую» вызову. Держись, деда, всё будет хорошо.
Старик лежал в тени на прохладной траве, повернув голову набок. Он не видел внука, но хорошо его слышал и думал, что парень всё делает правильно. Сильная боль в груди пронизывала тело насквозь и почти не давала дышать. Тело быстро слабело, и от этого пугающего ощущения холодели и немели конечности. Тело словно отключили, и оно переставало слушаться. Вместе с этим пришло вдруг ясное осознание, что скорая помощь уже не успеет. Старик умирал. Он закрыл глаза, но сразу открыл их опять. Он хотел ещё видеть свет. У самого лица своего он увидел на высокой зелёной травинке, ярко подсвеченной пробившимся сквозь крону клёна солнечным лучом, большого муравья. Старику показалось, что муравей пристально на него смотрит. Превозмогая боль, старик, насколько смог, глубоко вздохнул и, еле слыша сам свой сиплый голос, обращаясь к муравью, сказал: «Ты беги отсюда. Сейчас будет тут много людей. Затопчут тебя. Спасайся сам. Видишь, я уже всё. Не смогу помочь. Беги, пожалуйста…». Чудо или совпадение, но муравей вдруг засуетился, спустился по травинке ниже, остановился и снова словно бросил на старика последний взгляд. Старик ещё раз сделал вдох и уже почти беззвучно прошептал: «Прощай». Он закрыл глаза. «Боже мой, как же она коротка, жизнь. Словно мгновение прошло. Моя жизнь. Что, это всё? Вот так вот? Сейчас? Это же моя жизнь… Моя жизнь… И всё сейчас вот кончится? Темно и больше ничего?». Старик вдруг подумал о жене. Он всегда боялся, что именно в такой момент её не будет рядом. А ведь она ещё думает, что он живой. Думает, что всё как всегда: он сейчас идёт домой обедать, она привычно ждёт. Сейчас будет перезванивать внуку. Будет поторапливать. Будет говорить, что так вот каждый раз они вечно плетутся, как две черепахи и никак не наговорятся уже. А обед стынет. И почему она должна каждый раз им перезванивать. Будет ворчать на старика в труппку телефона, стоя у входной двери и держа наготове в руке кухонное полотенце для традиционной порки своих, как она обязательно всегда говорит, безответственных мальчишек…
Ему так хотелось, чтобы она сейчас держала его за руку. Ему бы тогда не было бы так страшно.
Сердце старика сильно стукнуло в груди, и последняя тёплая волна привычно прошла по всему телу. Старик уже понял, что не дышит. Тело вдруг качнулось, словно его осторожно опустили на воду. Он и правда ощутил под собой воду. Она была тёмная. Нет, он её не видел, но знал, что она тёмная. И он покачивался на её поверхности. А вода вдруг потекла под ним. Было странным, что он оставался лежать на месте и покачиваться, а вода, быстро превращаясь уже в реку, текла под ним всё стремительней. И он не мог понять, как возможно, что она движется, а он нет, хотя его точно совсем ничего не сдерживает. Он ещё слышал какой-то неясный шум жизни. Дважды ему показалось, что он ощутил лицом дуновение тёплого ветра. Что-то должно было вот-вот произойти. Появилось непонятное, но ясное ожидание. Оно было напряжённым, и напряжение всё усиливалось, нарастало. Он вдруг снова ощутил своё тело. Ему даже показалось, что он сейчас глубоко-глубоко вздохнёт. Но тут произошло, наверное, то, что так напряжённо ожидалось. Это было очень похоже на то ощущение, когда вдруг резко срывают одежду. Нет, не одежду. Скорее одеяло. Да, тяжёлое и душное одеяло. Хотя то, что оно было тяжёлым и душным, понимаешь только тогда, когда его с силой срывает сразу всё куда-то высоко вверх, потому что уже без него сразу становится очень легко и свежо, легко и невесомо. И с этим одеялом сорвалось и унеслось прочь всё последнее сущее, что чуть-чуть ещё оставалось мгновение назад вместе с ощущением тела, всё то, что ещё слабо связывало с жизнью. Конечно же, это именно оно удерживало его на месте в стремительном потоке тёмной воды. Но теперь река сразу подхватила и понесла. Так легко, спокойно. Не было больше тревоги, напряжённости, ожиданий, надежд. Только невероятная свобода и невесомость. Бесконечно приятная. Но эту невесомость всё равно колыхала на своей поверхности тёмная вода, быстрым потоком устремлявшаяся в ту бесконечность, которая уже больше не пугала. Ничего уже не было важно, ничего уже не было нужно. Оставалось только единственное понимание невесомости, ощущение стремительности потока и внезапно возникшей и нарастающей эйфории безмятежного счастья…
Но вдруг поток начал замедляться. Тёмная поверхность уже больше не покачивалась, и невесомость заскользила по ней в бок, словно её притягивал к себе незримый берег. И чем ближе был этот берег, тем тёмная вода становилась холоднее, а невесомость вдруг начала наполняться и быстро исчезать. Снова вернулась тяжесть и полное ощущение тела, а потом – знакомые запахи, холод и жгучая боль. Сильнее всего холод ощущался ладонями и почему-то босыми пятками. Морозный холод. Боль молнией прошла через всю правую руку от ладони до плеча. Ещё мгновение, и в глаза ударил яркий свет, слепящий своей белизной. Минута, другая, и в казавшемся совершенно не прозрачном свете начали проявляться какие-то отдельные очертания. Сильный холод уже ощущался животом и грудью, а ладони и пятки начали коченеть. Глаза быстро привыкали к свету. Всё ещё непонятные очертания уже обретали формы и цвета. Морозный холод добрался до ушей, и они начали болеть. А вместе с эти проявился сильный голод и слабость. Уже немного ориентируясь в окружающем пространстве, он начал понимать, что почему-то стоит на четвереньках. Руки и ноги дрожали, с трудом удерживая тело от падения. Мучительно хотелось пить. Мыслей ещё не было. Только букет неприятных ощущений. Он приподнял голову вверх и увидел голубое небо. Да, он узнал его. Начал оглядываться по сторонам. Формы и цвета прояснялись ещё быстрее. В них всё более угадывалось что-то знакомое, вызывающее в его мозгу смутную тревогу. Всё более и более становилось узнаваемым. Яснее и яснее…
И вдруг… «О, боже!», -- это первая мысль скорее была первым воплем, вызванным вдруг осознанием всего и ужасом понимания, где он и что с ним. И это осознание было намного страшнее того осознания смерти, которое он испытал раннее и которое уже осталось в прошлом. Теперь уже всё было ему знакомо. Знакомо очень-очень давно. Всё, кроме одного – самого себя. Вернее было бы даже сказать, что самого себя в привычном ему понимании не было вообще. Сейчас он уже мыслил. Мыслил так же, как и раньше. Мыслил и понимал, что всё это невозможно. Но невозможное теперь оказалось возможным, явным и не менее реальным, чем то, что было с ним раньше, от самого рождения и до самого конца жизни.
Он вдохнул морозный воздух и вдруг отчётливо услышал, как приглушённый голос сказал: «Кошак»… Было очень холодно. Он вспомнил, что в это пугающее место его привело желание отыскать для себя хоть какую-то еду. Сильно хромая, он сделал два нетвёрдых шага. И тогда он увидел их. Они были великанами. Не сводя с него свои взгляды, они приближались и быстро выстраивались полукругом. Когда он уже всё понял, спасаться было поздно. Бежать было некуда. Теперь он уже знал, зачем они это делают и знал, что сейчас будет происходить. Страх сменился осознанием, что это тот его единственный шанс, та высочайшая добродетель, которую он искал всю свою большую жизнь. Превозмогая боль, почти не наступая на правую лапу, он добрался до тупикового угла между двух сараев, вжался в него своим отощалым телом, снова поднял глаза к небу и, с готовностью принимая должное, мысленно произнёс: «Спасибо тебе, Господи!».


6 мая 2016 г. Анатолий Павлиоти

© Copyright: Анатолий Павлиоти, 2016
Свидетельство о публикации №216102701317