- Ой! Кто это там?! – удивлённо воскликнула молодая женщина, слившаяся с ковром из соломы, щедро разбросанной по лужайке. Мужчина, лет тридцати пяти уже вскочил на ноги и, прыгая на одной ноге, поспешно надевал джинсы. При этом он вертел по сторонам головой, тщетно пытаясь кого-то увидеть.
– Там! Смотри! Вон там!! Да это же дятел! – её палец указывал в сторону дерева, чей ствол обхватил коготками и теперь мерно долбил дятел.
- Забавно, - произнёс мужчина и огляделся. Казалось, этот крохотный островок был надёжно укрыт и от стороннего глаза и от внешнего мира. С трёх сторон лужайка была окружена полукольцом непроходимого кустарника ежевики. Колючие кусты толпились вдоль русла ручья, жадно впитывая его влагу. Проникнуть сюда можно было, лишь пройдя через крохотный участок ручья, у самого его истока - небольшого природного бассейна, сокрытого от чужого глаза ветвями дикого инжира. Но и здесь было не всё просто, ибо охранное кольцо замыкала группа эвкалиптов. Их благовоние смешивалось с пьянящим запахом инжира, добавляя сладости плодам ежевики, чей иссиня чёрный сок отпечатался на губах и пальцах молодой и красивой женщины.
С нескрываемой нежностью и лёгкой иронией он разглядывал свою спутницу, а она стыдливо прятала свою наготу и от этого становилась ещё желанней. Тряхнув копной соломенных волос, она посмотрела по сторонам, словно желая убедиться, что никто больше не нарушит их уединения.
- Ой, мама! – вскрикнула она, поджимая ноги и уставившись на ветвистый инжир. Его тяжёлые от плодов ветви, склоненные над бассейном холодной и чистой как хрусталь воды минерального источника, скрывали опасность.
- Там кто-то есть. Слышишь? – запричитала она, и замерла, превращаясь в слух.
– Кто-то лакает воду! – воскликнула она, вскакивая, и мечась по поляне, в поисках одежды.
- Всё! Хватаю свои штаны и бегу отсюда! Я боюсь! Кто-то пьёт воду!
- Пусть пьёт, - веселился мужчина. – Лично мне он не мешает.
- Да? – спросила она, склонив набок свою красивую голову с мило растрёпанными волосами цвета выгоревшей соломы.- И ты не собираешься меня защитить?
Мужчина пожал плечами.
- Я сама сумею постоять за себя, - заявила она и в её руке, свободной от одежды, оказался камень. – Пусть только появится… мало не покажется.
- Не надо! - рассмеялся её спутник. Брось. Тяжелый камень. Не докинешь.
- Я не сейчас буду бросать, а когда он объявится.
Послышались какие-то торопливые звуки и женщина, отбросив камень, кинулась в объятия мужчины.
- Ой, мамочки! – обняла она его и закрыла глаза. – Мне страшно…
- Не бойся, - сказал мужчина, поглаживая её затылок. - Ну, лакает кто-то, да! Пьёт воду, маленький…
- Ты его видишь?! – спросила женщина, слегка отстраняясь и поворачивая в сторону бассейна голову.
- Нет, - ответил мужчина. – Только слышу.
- Тогда откуда ты знаешь, что он маленький? Ой, мама! Он там лакает! – запричитала она и быстро стала одеваться…
- Не торопись, - привлёк её к себе мужчина, целуя в лоб. – Кажется, он испугался тебя и убежал. Слышишь, как стало тихо… Вот и дятел умолк.
Он расстелил футболку и улёгся, приглашая подругу…
- Да… тихо… - протяжно произнесла женщина и, всё ещё оглядываясь, прилегла рядом.
- Ты меня защитишь?
- Да.
- А я защищу тебя.
- Хорошо.
…Когда она проснулась, он лежал на спине и, не моргая, смотрел в небо. Ему казалось, что не небо распростёрлось над ними, а вселенская душа спускается, паря двумя красавцами-орлами; что несёт она в уставший от страхов мир нездешнюю тишину и покой… и ещё какие-то неведомые прежде чувства…
Затаившийся на ветке дятел видел, как пошевелилась женщина, как оторвал взгляд от неба мужчина, наблюдавший парение двух хищников…
- Знаешь, - прошептал мужчина, - а ведь тишина… она вовсе не безмолвна. Она, оказывается, переполнена звуками. Ты только послушай, - сказал он, надолго умолкая.
Какие-то диковинные птицы робко перекликались в ветвях эвкалиптов и деревья отвечали им поскрипыванием и треском отслоившейся от стволов коры. Где-то вздыхал ветер и настойчиво журчал ручей…
- Я поняла, - сказала она, переворачиваясь на спину. - Это звуки большого доверия. Они пробуждают во мне странные чувства…
- Я тоже чувствую нечто… это потрясающе. Ощущаю невероятную радость… Кажется, что сама любовь парит над нами. – Он указал пальцем в небо, туда, где кружились два орла и размеренно, словно читал стихи, произнёс:
- Парит вселенская душа, спускается с небес…
- Любовь? – удивилась женщина, и широко расставив руки, попыталась обнять небо. Потом она развернулась и, оседлав мужчину, сильно обняла его, дыша в лицо:
- Любовь?
- Любовь, - согласно кивнул он.
- А мысли?
- Какие мысли?
- Нет мыслей?
- Никаких!
- А желание закрыться? Спрятаться, защититься?!!
- От чего? От этой благодати? – Они молча смотрели в глаза друг друга.
- Ты действительно её ощущаешь? – настаивала она, не выпуская его из кольца объятий. – Ты настаиваешь, что это и есть благодать?
- Неужели ты сама не чувствуешь того, что небо спускается к нам?
- А это не страшно?..
- Нет…
- Но ведь нет никого…
- И не нужно.
- Правда?
- Есть я и ты…
- И никаких других женщин?..
- Никаких!
- Правда?
- Убедись сама…
- Значит я – Ева?
Он привлёк её и поцеловал:
- Я люблю тебя.
- Мне это нужно часто-часто слышать! – скороговоркой ответила Ева, едва переводя дыхание. Голова её поникла, и она заставила себя произнести то, в чем, казалось, никогда бы не созналась.
- Я ведь…ревную тебя. Очень. – Чистый ангел смущённо смотрел в сторону. – Милый мой Адам, поверь мне, что это ревность тела… а душа – с тобой… Я узнала разрушительную силу сомнений, порождающих греховные желания мести… узнала их механизм на себе и то, как они отравляют человека.
Но я знаю и другое… Просто, когда что-то наполняется смыслом, то сомнений быть уже не может. - Она уткнулась руками ему в грудь.
- Был огромный период, когда меня преследовало неотступное чувство того, что всё бессмысленно. Ведь, если даже любовь - вот так?! - Ева развела руками, и глаза её были полны слез. – Если даже любовь – это только лишь радость тела, значит всё бессмысленно. - Выдохнула она, снова ткнув Адама.
- А потом переживёшь это… пройдёшь сквозь дебри бессмысленности… и вдруг - начинаешь открывать для себя какие-то дали... глазками начинаешь поблёскивать… надеяться на что-то… во что-то верить… Но ведь до этого – полное ощущение краха… абсолютное безверие… А то, что приходит вслед за этим… тоже ведь невозможно ни угадать, ни почувствовать...
- Значит, нужно всё же верить?
- Обязательно!.. И сомневаться не в природе чувств, а в себе… если что не так…
- Природа великодушна, - произнёс Адам, - а душа…
Но Ева не дала ему закончить. Она приложила к его губам палец, и широко распахнув глаза, страстно заговорила:
- Душа! Очень она изощренная штука, эта душа! На любую хитрость у неё всегда есть своя... простота.
Вот послушай! И, пожалуйста, не перебивай меня… Душа - она ведь бесхитростна. И сильна она этой своей слабостью. И каким бы ум ни был хитрым и изворотливым тюремщиком, душа найдет себе щель, чтобы излиться… Болью найдет, тоской, скукой - чем угодно! Найдет и - достанет! Вывернет тебя наизнанку…
Раздался свист.
- Снова дятел? - спросил Адам. Ева согласно кивнула:
- Вот он! - закричала она. - Полетел, полетел! – и она легко вскочила и побежала за дятлом, пересевшим на другой эвкалипт. Она подошла вплотную к дереву и, запрокинув голову, позвала Адама:
- Иди сюда! Тут деревья соорудили трубу! Это как портал, где небо слушает землю… наверное, мы тоже сможем услышать небо! Если, конечно, постараемся.
Перелетевший на соседнюю ветку дятел снова начал было стучать клювом, но почему-то споткнулся и снова умолк.
…Они сидели у основания огромного лесного оргАна. Кончики пальцев рук щемило, немели ноги, в голове стоял лёгкий гул. Адам посмотрел на Еву, и она ответила ему поворотом головы. Глаза её были преисполнены мольбы, а вопрос, терзавший её изнутри, прорвался наружу:
- Милый мой! Как мне избавиться от ревнивой жадности… я не хочу тебя делить ни с кем, я не хочу тебя отпускать… боюсь тебя потерять… я хочу владеть тобой… прижать тебя к своей груди и – ты только мой! Это ведь катастрофа! До чего это утяжеляет душу!
- Ты боишься, что если не прижмешь к себе, я возьму и исчезну?
- Да.
- Ну, тогда - прижимай. - И Ева обняла Адама. И слёзы катились по её лицу ручьём, а она всё целовала его, постанывая и шепча:
- Вот так… да? мой, ой... подожди… я вот так… хочу. – И он почувствовал внизу живота жар от её ладошки.
А она задрала голову вверх и снова увидела дятла. Тот затаился на ветке эвкалипта и, не шевелясь, наблюдал, как она повернулась к Адаму спиной и, не высвобождаясь из его объятий, стала тереться о гладкий ствол дерева.
- Вот эту... веточку, - тяжело дыша, произнесла Ева, - вот сюда... да! да!! да!!! о! о... ой!..
Когда дыхание стало мешать им, они оставили заботу о нём телам. Их протяжные стоны казались такими же естественными, как шум родника и вливались в единый нарастающий ритм разных стихий, мчащихся в объятия друг друга. Все ускоряющийся ритм деревьев, их ветвей и листьев, трущихся друг о друга тел, высек ту самую искру…
-Ааааааааа…
-…ум, - стартовали в неизбежное души...
- Фрррррр!!!- сорвался с ветки обескураженный дятел.