Школьные воспоминания

Я в школе, в первом классе. За какой партой сижу - не помню, не помню также какой был урок, а помню лишь как я взглянул вперед и увидел этот профиль, профиль моей одноклассницы. Она очень выразительно смотрела на внутренность своего портфеля, очень долго в нем что-то искала, потом, наконец, вытащила оттуда тетрадь с учебником и аккуратно положила на свою парту. Я не помню, что было дальше, наверное, ничего необычного не произошло, был обычный урок, тяготивший меня своей унылостью. Отчетливо помню только тот миг, в котором она рылась, копошилась руками в портфеле в поиске нужных принадлежностей для урока. В волосах ее была заколка в виде цветка, а глаза имели невероятно нежный и ласкающий взгляд. По времени этот миг моего созерцания состоял из пяти секунд, не более, но я запомнил его на всю жизнь, он врезался в мой мозг и оставил в нем осколок воспоминаний. Это была моя первая любовь.
Она была отличницей и старостой в классе. Все последующие перемены и уроки я только и делал, что наблюдал за ней. Один раз даже поймал себя на мысли, что школа мне стала приносить удовольствие, что я хожу туда только ради нее и мне это не в тягость. Засыпая вечером, я скорее жаждал утра, чтобы снова пойти в школу и увидеть ее. По-моему я даже дергал ее за косички, либо делал ей какие-то гадости - это был единственный способ сказать ей о моей, всепоглощающей душу, любви. Если бы я ей рассказал о своих чувствах прямо, то она бы рассмеялась мне прямо в лицо. Нельзя о таких серьезных вещах говорить в столь юном возрасте.
Я думаю, она догадалась о том, что я хотел выразить этими поступками. Помню, что она очень злилась, но злилась по злому, не проявляя подлые выходки в ответ. Как бы этим говоря мне, что моя любовь невзаимна и не имеет под собой ни малейшего шанса на счастливый финал.
Я искренне верил, что эту любовь я пронесу через все невзгоды, все ее безразличия ко мне, через всю мою жизнь. Одним словом я верил, что это навсегда. Она же тем временем запала на другого одноклассника, тем самым построив мой первый любовный треугольник. Он был хулиганом и двоечником. По-видимому, хороших девочек притягивают такие парни. Она точно также как я, незатейливо шалила по отношению к нему, и не получала ровным счетом ничего в отместку. Вывод был ясен: она ему была безразлична. Ему была симпатична другая одноклассница, за которой он точно также бегал и строил ей подлянки. Это уже не любовный треугольник, а паровозик получался.
Шли годы, я перешел в пятый класс, и на мое удивление, во время линейки первого сентября, увидав ее, я ничего не испытал. Я так ждал этой даты, я так хотел скорее увидеть ее, но увидев, больно осознал, что любви больше нет. Любовь жила во мне, пока я эту любовь внутренне кормил своими мечтами о ней, своими о ней представлениями. Любовь во мне пульсировала все летние каникулы. В голове плясал ее идеальный образ, отчего сердце выпрыгивало из грудной клетки. Но вот, я ее увидал, и она настолько сильно не сошлась с образом в моей голове, что на некоторое время вызвала у меня сильнейшее отвращение. Моя первая любовь продлилась три года, что по нынешним меркам практически бесконечность.
Странно, что я до сих пор не могу понять, за что я ее любил. Она не особо мне нравилась внешне, она была худощава и с длинными руками (пытаюсь вспомнить ее более отчетливо, и вижу, что в стоячем состоянии, ее руки доставали до колен). Она была чуть-чуть сутула, и голос ее не был ласкающим слух. Скорее всего, я любил ее за ум и глаза. Но 1 сентября, в первый мой день пребывания в пятом классе, я вдруг осознал, что вкус мой кардинально поменялся.
Шло время, а я не имел смысла жизни. Мне было скучно ходить в эту унылую школу, слушать этих унылых учителей и делать унылое домашнее задание каждый вечер.
Пятый класс для меня был необычен тем, что здесь уже не было одной единственной учительницы по всем предметам, здесь на каждый предмет котировался свой учитель. К нам приставили классного руководителя, который преподавал предмет русского языка и литературы. Я ненавидел (и ненавижу до сих пор) всеми фибрами эту учительницу, оттого ненавидел и школьные предметы которые она преподавала. Как она себя высокомерно вела, как легко ставила двойки, ежели мое мнение с ее не совпадало. Тогда я не мог объяснить, отчего эта учительница меня так бесит, сейчас же я понимаю. Я никогда не считал предмет русского языка и предмет литературы точными науками. Задача русского языка передать мысли другому человеку за счет букв и знаков препинаний. Но разве важно, если в предложении я делаю ошибку, никак не влияющую на смысл и понимание этого предложения? Ну что будет, если вместо «мягкого», я напишу «мягково», вместо «что» – «че», вместо «легко» - «лехко» и т.д. Это риторический вопрос, на него отвечать не нужно, потому что ответ очевиден: не будет ровным счетом ничего. Если же учитель так строго придирается и наказывает за ошибки, то у учеников появляется отвращение как к учителю, так и к предмету. У меня это отвращение было к русскому языку и литературе. С литературой все обстояло таким же образом. Учительница заставляла читать какое-то произведение, затем спрашивала какие мысли мы имеем на счет одного либо другого героя данного произведения, и ежели мое или чье-то еще мнение отличалось от мнения ее, то этот ученик безоговорочно получал двойку (так во мне развили нелюбовь к чтению, которое, к счастью, в зрелом возрасте я поборол). Ненавидел школу за это навязывание своего мнения. Всех учеников пытались загнать под одну гребенку, убивая тем самым личность. К точным наукам претензий не имею. Если 2+2=4, то с этим поспорить сложно.
Также был у нас урок физической культуры. И его, как ни странно, я ненавидел тоже. Ну вроде мальчик, а физкультуру ненавижу. И вы вроде спросите: ну как же так? А я отвечу: ребенок за все свои поступки и действия, за свою любовь и нелюбовь к чему-либо никогда не виноват. Виноват всегда взрослый. Этим взрослым был наш физрук. В школе, где я учился, их было двое (а может и трое, точно не помню). Физрук, который учил нас, был в очках, довольно-таки пожилой, жилистый мужик. Видно было, что он придерживается своих четких канонов по видению развития детей в спорте. Он заставлял каждый урок, каждый гребаный урок, сдавать какие-либо нормативы. У него были четкие правила по тому вопросу, что касается формы, в которой мы должны заниматься. Обязательно должны были быть шорты, футболка и какая-то сменная спортивная обувь. Если ты не соответствовал его старому ограниченному взгляду, то тебя просто не допускали к уроку и ставили «Н». Ну, типа тебя не было на уроке. Этот урок физической культуры, благодаря всем этим правилам, канонам и ограничениям превратился в какую-то ношу и обязанность. Ты должен делать так, и ни в коем случае не эдак, а иначе тебя ждет наказание. У ребенка к таким вещам отвращение появляется автоматически, даже если спорт ребенку нравится. И отвращение мое к физкультуре не заставило себя долго ждать. Другой физрук, который учил параллельные классы, не заморачивался. Он давал своим ученикам мяч, и они спокойно играли весь урок в футбол. Как же я всегда завидовал им, когда на очередном скучном уроке, глядя в окно, видел, как по футбольному полю гоняют мяч мои школьные коллеги. Наверное, за все время пока у нас был этот старый очкастый физрук, а он у нас был лет пять, мы и в футбол то играли раз пять. Проще говоря, один раз в год. Естественно я имею в виду не только футбол, а также и другие виды спорта тоже.
К чему я все это веду. Не так часто, но все же были в нашей школе соревнования среди параллельных классов по различным видам спорта. Где мы всегда благополучно занимали последние места.
Была такая игра «снайпер» - игра с мячом, где надо вышибать этим самым мячом противника. И мы однажды на таком соревновании среди параллельных классов заняли предпоследнее место. Радости нашей не было предела. Мы радовались так, как будто взяли золото. Вот до чего нас довел очкастый, ограниченный, строгий учитель. Таким учителям не место в школе, таким место в армии, в тюрьме, другими словами там, где нужен четкий контроль по вопросу дисциплины в связи с обеспечением безопасности граждан.
Я плавно подошел к игре «снайпер». Был урок физкультуры, и видимо мы слишком рано сдали все нормативы, или у физрука-очкарика было хорошее настроение, но он дал нам мяч и разрешил поиграть в эту игру. Помню только, как я подхватил мяч, подбежал к линии, за которую заступать было нельзя, и швырнул мяч прямо ей в грудь. Она поймала его, хотя мне показалось, что мяч летел очень сильно. Я его запустил со всей своей детской силой, которая была в моих хиленьких ручонках. Но она поймала, прижавшись подбородком к шее, а руками зажав мяч к своей (как мне помнится, хоть мы и учились в шестом классе) объемной груди. Я стоял, немного ошалев, не понимая, как она умудрилась поймать мой сильнейший бросок. А она приподняла голову вверх, посмотрела в мои очи такими наивными, издевающе голубыми глазами, мол, ну что ты так слабо бросаешь, затем разбежалась, кинула мяч и вышибла именно меня. Как сейчас помню ее взгляд, который смотрел прямо мне в глаза, и прямо мне в глаза ухмылялся невинной голубизной. Это была моя вторая любовь.
И опять начались подлянки, начались словесные подколы, в общем, все то, что в школьные годы обозначает признание в любви. Когда сделаешь ей что-то неприятное, что-то подлое и гадкое и она сделает то же самое в ответ – это не так приятно, хотя все равно и это могло приносить удовлетворение, которое заключалось в надежде на взаимную любовь (моя первая любовь не делала даже этого). А вот когда сидишь, ничего ей не делаешь, занимаясь какими-то своими делами, и она вдруг ни с того ни с сего бьет тебя по башке портфелем, а затем убегает, тогда получаешь истинное удовольствие. Это уже значило для меня то, что она сама решила сделать мне подлянку, без моей провокации на это, значит, она меня тоже любит, значит, моя любовь взаимна.
За что же я ее любил? Внешне она тоже, как и первая, не выделялась неписаной красотой. В нее я был влюблен исключительно за голубые глаза и дурной хулиганский взрывной характер.