Людка

Валентин Ярмолкин

РАССКАЗЫ СТЕПАНОВА

Людка.

Живу я в Сибири, в районном городке - маленьком, зелёном. У нас много берёз и сосен, потому что совсем недавно, лет восемьдесят назад, здесь была тайга. Вокруг нашего города и сейчас тайга. Когда я учился в школе, мы не успевали убирать шишки, иголки и серёжки с покатой крыши нашего школьного дома. Хорошо было нам тогда - мы дрались, мирились, смеялись, а я ещё любил читать книжки про разведчиков. Правда, это все любили - все мальчики и даже некоторые девочки, но я - больше всех. И когда после чтения начиналась игра, никто лучше меня не мог устроить засаду, замаскировать тайник или организовать нападение из-за угла - я старался всё продумать тщательно, до мелочей... Два прозвища было у меня тогда: "зануда" и "глаза на затылке".

Однажды кое-кто мне всё это напомнил - и разведчиков, и засады, и внезапные нападения. В тот день я шёл себе и шёл нашей улицей и вдруг кто-то маленький и ловкий, как рысь, прыгнул сзади на меня, обхватил обеими руками за шею и чуть не удушил. А потом засмеялся колокольчиком, и я сразу понял, кто это.

Это была она, Людка, потому что, кроме неё, никто так смеяться не мог.

А я совершенно спокойно спросил:
- Зачем же ты, Люда, меня пугаешь, душишь и вообще... так неожиданно? Я, однако, очень рад...
Она меня отпустила, но не совсем. Взяла за рукав, повернула лицом к себе и сказала:
- А ты, Пашка, такой же зануда! И всё так же у тебя глаза на затылке!

А я наконец её увидел.

Скажете: "Сейчас начнёт рассказывать... про первую любовь... Не надоело? Каждый про себя знает... Почему ты думаешь, что это интересно?"

А я и не знаю, почему... Вспомнилось..

Так вот, я её увидел. Какая была, такая и осталась - необыкновенная. Только лицо чуть увяло и морщинки появились в уголках глаз - она всегда была весёлая и любила смеяться.

Я смотрел на неё и молчал.

А она сказала:
- Здравствуй, Паша. Поговорим, если не занят?
Она всегда так мне говорила.
И я сказал, как всегда:
- Здравствуй. Поговорим.
И она засмеялась. Всё было, как тогда, двадцать шесть лет назад...

Двадцать шесть лет назад Людка была умница, а я был, признаться, тугодум... несколько... и тоже вряд ли изменился, - по крайней мере, не хотел бы этого показывать...

Мы шли по улице рядом и сперва молчали. В тот день, как по заказу, нам было некуда спешить - дела были, но не важные, и погода стояла хорошая - солнышко и лёгкий ветерок... Людка всегда любила мне что-нибудь рассказывать, а тем более теперь... Многое было интересно лишь нам двоим, а кое-что - только ей...

Юность свою я помню яснее и, пожалуй, даже ярче, чем детство - и вы, верно, догадываетесь, почему... Я и Люда...

Одним словом, я был влюблён, робко - теперь уж не поправишь - а Людка немножко меня замечала, а немножко нет. Когда она начинала замечать меня побольше, мы гуляли на окраине нашего городка и разговаривали о чём придётся.

О главном я так и не решился заговорить, ни разу... Боялся, что Люда не поймёт, а то и посмеётся... "Зато завтра или через неделю - будь что будет! - обязательно скажу ей всё! " Я был очень рад, когда однажды нам удалось поссориться - я разозлился, и почти всё ей сказал... Не то, чтобы в самом деле напрямую сказал, но... ну, вроде как мальчики девочек за косички дёргают...

А потом мы помирились, и мне показалось, что Люда была рада этому больше, чем я. А ещё потом школа и юность кончились, сразу после выпускного Людка уехала в Ленинград и там вышла замуж, а я остался дома и, как говорится, "себя не нашёл". Впрочем, сам я так не думаю - по-моему, я ничего своего в жизни не потерял. Вот только если Людку... Но это ведь её дело, не моё, так?

Мы с Людой ровесники, учились в параллельных классах и, конечно, я вообще был ей не ровня... Ей никто в нашем городе не был ровня - умница, красавица, спортсменка, скромница и немножко хулиганка, - прямо как в кино, только лучше, потому что Людка-то была не из фильма, а всамделишная... Само собой, ухажёров было больше, чем надо... Уж, конечно, не Людку я выбрал бы, если б только мог...

У Люды, по своему, тоже не было выбора - просто некого было выбирать, а большому кораблю - большое плавание... Может, и правда, что разборчивая невеста на кривого попадает, но первый брак у Люды впрямь не заладился крепко - четыре года прошло с выпускного, и Люда вернулась в родной город, пожила месяца полтора у мамы (отец у них умер, когда мы учились в восьмом - из-за этого, по-моему, Людка и бросила свою художественную гимнастику) - и снова куда-то пропала. Я тогда и не видел её и не вспоминал - сам хотел жениться и чуть не женился...

В армию не сбежал, а так - просто расстались и как раз повестка пришла... Потом уже, лет через семь, от кого-то услыхал, что во втором браке Люда живет хорошо, муж - военный лётчик, транспортник, в Иркутске проживают, Байкал у них там и всяческая природная красота, вот только детей нет... Шёл тогда 1989 год... А теперь Люда у нас, в родном городе...

Улиц в нашем городе немного, но они длинные... Видели вы просеки в лесу? У нас эти просеки-улицы выходят к реке, а на реке - пристань. Получается сибирский райцентр. Есть магазины, гостиница, дом быта и культуры, райсовет-администрация, две школы... Была ещё музыкальная, но сейчас её нет... Наверное, скоро будет православный храм... Немного дальше, в стороне, в глубине тайги - закрытый военный город. Там вообще всегда было много всякой культуры - туда Людка и ездила учиться художественной гимнастике в Спортивный клуб Армии и "подавала надежды"... Уже шли разговоры о том, чтобы отправить её в Ленинград, за ней приезжали тренеры-селекционеры, но отец не отпускал...

А теперь Люда снова в родном городе...

Мы шли по длинным просекам и говорили о чём придётся, вернее, о том, о чём хотела говорить Люда.

Она старалась ни о чём меня не спрашивать и о себе ничего не рассказывать. Она говорила только о несостоявшейся гимнастике, о "школьных годах чудесных", даже о футболе...

Наступил вечер, немного душный - жарко в июле. Мы вышли к реке, появилась мошка, но не сильная. Спустились по косогору к берегу. Люда была в джинсах, на берегу присели прямо на траву.

- А ты меня не слушаешь, - сказала Люда. - Я давно заметила.
- А ты рассказываешь не главное, - ответил я.
- За-ну-да! - воскликнула Людка и слегка хлопнула меня по щеке. - Мошка, - объяснила она. - ТЫ рассказываешь главное! Это ТЫ без умолку говоришь, говоришь, вспоминаешь наших и ваших ! И главное - извини - задаёшь вопросы!
- Не хотел тебе мешать, - ответил я.
- Нет, спрашивай! Задавай вопросы! Я вот сразу заметила, что у тебя залысины вон какие, худой, неухоженный - и небритый, и без бороды - значит, холостой... и ничего не спросила, и всё знаю, а ты, хоть и сообразил, что я совсем не изменилась - но мне про это не сказал! Вообще - бирюк, чалдон! А откуда я приехала, когда, зачем вернулась, почему тебя отыскала - тебе не интересно?

Улыбнулся я...

- Хорошо, прошу, расскажи о себе подробно.
- А ты правда хочешь узнать?
- Ещё бы!
- А что?
- А всё.
- А если всё, то, значит, всё по порядку и всё, как было, да? А потом ты о себе тоже всё-всё расскажешь?
- Да мне не о чем особенно-то рассказывать. - У меня почти ничего не случалось интересного.
- А вот, например... Ты, наверно, так ни разу и не женился - я угадала?
- Угадала.
- Разве это не интересно? Я бы хотела узнать - так, ненароком - а почему?
- Так вышло... Но, в общем, ты и тут могла бы догадаться...
- Приятно слышать...

Люда немного помолчала, подумала...

- И правда, это неинтересно... Приятно, да, но... Ты ведь характером - однолюб? Это нечасто, но обыкновенно... Только жалко и... совестно... Я могла бы ещё тогда.. сообразить.., и ты был бы счастлив, правда?

- А ты?.. А я и сейчас счастлив...

- Приятно слышать...

Заметно похолодало. Солнце скрылось, появились тучки, с реки примчался ветерок - лукавый - маленький, но пронзительный... Я хотел отдать Людке свою куртку, но она воспротивилась: "У меня такая же!"

- Лучше в салочки поиграем, побегаем - согреемся. Не бойся, никто не увидит. Ни теплохода в речке, ни человека на берегу... Давай, догоняй!

Я подумал, что она бросится сразу же наутёк, но обманулся - Людка три шага сделала вперёд, а потом, резко обернувшись, изо всей силы ударила меня головой в живот. Я, согнувшись пополам, чуть не застонал от боли, а она, взвизгнув совсем по-девчачьи, помчалась наискосок вверх по косогору, прочь от реки.

Бежали долго, но я её так и не догнал. Она ждала меня у первых домов, приплясывая от восторга и, задыхаясь, приговаривала:"Не поймал, не догнал!". Тут я её и поцеловал - второй раз в жизни, и опять неудачно: Людка снова наградила меня оплеухой, только звучала она по-другому - как-то обнадёживающе...

- Ты совсем девчонка, - сказал я ей, переводя дух. - Акробатка.
- Ошибаешься, - возразила Людка спокойно. - Я рожала. Два раза, да не повезло мне... А бегаю быстрей тебя - так это не удивительно...
- Ты и дерёшься больно, - вставил я.
- Извини, учту... Так вот - не курю, и всех пьющих друзей и подруг развернула в противоположную... Одиноко бывает иногда, конечно... Зато...

И она сделала сальто, правда, не очень удачно - упала бы, если б я не поддержал...

- Спасибо, милый, - прошептала она чуть слышно и на мгновение прижалась ко мне. Я хотел обнять её снова, но не успел - Люда выпрямилась, сделала шаг в сторону и протянула мне руку - ладошкой вверх. Ладонь у Люды была тёплая и твёрдая.

- А всё-таки я устала - сколько сегодня бродили, - пожаловалась Люда. - Помоги мне идти - я за тебя уцеплюсь, и как на буксире... Допустим, ты отличник, а я двоечница... Или ты братик, а я сестрёнка... Карманы не оторвутся?

Она засунула руки в карманы моей куртки и уже насовсем прижалась ко мне, а я крепко обнял её за плечи... Странно хорошо мне стало тогда, словно и правда она мне сестра - не лукавая подружка, каких много, а сестра, единственная, - лучше и надёжней всякой жены.

Немножко всего-то мы и прошли - шагов семьдесят - а Люда уж отдохнула. Высвободилась из объятий, взяла меня под руку и сказала:
- Теперь я тебе буду рассказывать всё, братец, а ты слушай внимательно и не перебивай... Уговор, да?

Когда умер её отец, она вдруг поняла, что исчез лучший в мире человек. Ей показалось одновременно, что и мир потерял лучшего своего человека. Тогда она твёрдо решила, что её жизненное назначение - помогать мужчинам. Вернее, одному мужчине - мужу. Делать его сильным и добрым. Ведь штангистов и боксёров полным-полно, и нежных поэтов хватает, а мужчин нет! То есть не то, чтобы мужчин нет, а нет героев, сказочных принцев, рыцарей... Что делают мужчины, когда им тяжело? Правильно - хватаются за бутылку горькой, и жизнь кажется им слаще... Что делают мужчины, когда им страшно? Правильно - сбиваются в стаю и думают, что стали сильнее... Даже мальчики в школе - рано или поздно они вырастут, и станут скучными дяденьками, у которых глаза блестят только после рюмки, потому что в нынешнем мире женщина может делать то же, что и мужчина, а подвиг почему-то почти всегда упирается в профессиональные обязанности или в уголовный кодекс...

- Я тогда была уверена в том, что те, кто "наверху", - продолжала Люда, - кто правит страной, и те, кто им помогает - совсем другие мужчины. Такие, как мой отец. И сама их жизнь - не профессия, а именно жизнь - подвиг, и законы пишут - они. На их плечах всё держится и не разваливается, а как же иначе? Они сильные, серьёзные, умные, только ум их недостаточно добрый... Это неудивительно - у них жёны неправильные. Эти женщины хотели только получше устроиться в жизни, если их брали "снизу", или ничего не понимали и не понимают в жизни простых людей, если они дочки тех, верхних - их брали из "своего круга" - и те, и другие принципиально неспособны дать мужу добрый и разумный совет. К тому же, хоть у них уже всё есть, но они привыкли получать и не умеют отдавать... А женщина должна не брать, а давать - ласку, любовь, ну, и вообще... например, просить за обиженных, требовать справедливости, и... мужа тоже жалеть, если у него дух ослабнет... Я думала, что у меня всё это получится, но не в нашем же городке? Прости, но если честно, то я думала даже так: "Не по мне материал..." И в том смысле, что я не справлюсь - сложно, и не той высоты полёт... Все мои силы здесь пропадут впустую - и трезвый расчёт, и благородные порывы, - говорила мне Люда, и я видел и её, нынешнюю, и другую, прежнюю, шестнадцатилетнюю - они словно прятались друг за друга, одновременно разные и одинаковые.

- Я думала, там на своём месте буду... Я хотела, как мама с отцом, только лучше, ведь будущее должно быть лучше, ведь так, Паша? Я всегда так думала и сейчас почти так же думаю, только почему-то мне не повезло - сначала с одним мужем, а потом и с другим, - говорила она, и я видел, что у Люды глаза блестели от слёз...

- А почему ты так решила - женой?.. Может, лучше было бы стать чем-нибудь попроще - артисткой какой-нибудь, или через комсомол пойти, ну, не женой будучи, из-за кулис управлять, а самой стать лидером каким-нибудь - вдруг получилось бы?

Людка расхохоталась.

- Забавно! Артисткой - почему не гейшей? А через комсомол - это тоже вроде артистки, если ты смазлива... Тем более замуж надо - для приличия.... Я не поняла - ты глумишься, что ли, или всерьёз говоришь - ты дурак, да? Вроде меня... Ты ревнуешь, что ли?

- Чего ревную? Ничего не ревную, серьёзно говорю, а тебя что-то не пойму... И почему - дурак вроде тебя?

- Ах, ну да, ну да... Ты и правда вроде меня... Тогда уж не чем, а кем, кстати... Тогда уж, если серьёзно, катарсис - понятие тонкое и спорное, а эмансипация вообще чушь! Всё земное управляется настоящими древними законами и приёмами... Мужчинами и умными, заметь - умными! - женщинами... Мне даже удивительно, что ты такой непонимающий... Или прикидываешься, зачем? И вообще, не перебивай, а то я не расскажу, как надо...

Её отец двадцать лет знал, что умрёт в любую минуту, а умер, когда не ожидал...

Мать Люды перенесла спокойно и смерть мужа, и разлуку с дочерью, и одиночество... не совсем одиночество, потому что в нашем городе у этой семьи и друзей, и врагов было много - родители Люды были не "простые" люди, и не маленькие...

Возвращение дочери после первого неудачного брака надломило Елену Апександровну, тем более, что Люда поначалу не хотела ничего рассказывать - да и позже ничего толком не рассказала...

- Конечно, ошибка... Я только испереживалась - вдвое, и маму измучила... Но не могли мы говорить... Пытались, а не вышло, не заговорили... Слушай, Стёпик, совесть грызёт, правда - может, лучше было бы остаться - через силу - приласкаться к ней, служить, ухаживать, деньгами помогать и по хозяйству... Потом оправдание приходит - не сразу же она умерла, как я во второй раз уехала, не из-за меня же; хотя, наверно, если из-за всего, то и из-за меня тоже..

- Зря не мучай, - сказал я. - У многих так. Я жизнь прожил рядом с родителями, а жил, как чужой... Навещал редко...

- Ты сейчас совсем один, я знаю - всех о тебе расспросила. Я много про тебя знаю...

А что такое многое она про меня успела узнать? - подумал я, но вместо этого спросил:

- Когда Елена Александровна умерла?

- Я думала, ты знаешь, - удивилась Люда. - Я разозлилась на тебя - на похоронах не был,- и вообще жалела, что вспомнила о тебе... Три года назад умерла мама. Я приехала её хоронить и осталась...

- Она гордая у тебя была...

- Все мы гордые... Опять перебиваешь, ладно... Отправилась я после школы в Ленинград - там в ЛГУ поступила на филологический, и замуж вышла... Тренер по гимнастике из армейского клуба мне помогла, она ж и приезжала тогда - карьеру прочила и славу... И перспективы... А я поняла - кто я буду? - пешка, тренер сборной... За границу жить-работать мне и сейчас не хочется, хотя по-английски я говорю и читаю, а хотелось бы испанский... Сервантеса в подлиннике, а?

- А китайский?
- Китайскому они нас сами научат! Их нарочно завозят?
- Да как будто нарочно... А я много могу рассказать...
- Лучше потом...

Мы шли и шли по нашим просекам, - и не замечали, где какая улица кончается, а где начинается... Люда будто вернулась туда, в Ленинград, на четверть века назад...

- Мальчик мой - ну, первый муж то есть - был из хорошей ленинградской семьи: папа - партийно-хозяйственный работник, мама - преподаватель в нашем же университете, в общем, начиналось всё, как я и хотела, даже слишком по плану... И мальчика-то я полюбила - не так, чтобы совсем, "любовь до гроба", но казалось, что полюбила крепко, а мне и хотелось крепко...

- Стирала с удовольствием, готовила - я всё умею, даже шить-вязать немножко могу... Ты знаешь - до девятого класса в ежовых рукавицах прожила, да и потом никуда и ни с кем, и сама так привыкла, и не жалею, и в это верю, мне моя мама-труженица примером была и осталась...

- Его родителям я понравилась: и папе, и даже маме... Жильё они нам добыли хорошее, да быстро, машина у него уже была, дача государственная - у родителей, а стала вроде как наша с ним собственная, кого хотели, того в гости и звали, - он-то был единственный ребёнок в семье, как и я... В общем, полный порядок, даже сказка...
- Как ты и хотела, - вставил я.
- Да, почти как хотела... А потом... В общем, случайность, а случайностей не бывает... Понесла я сразу...
- Тоже как хотела, - опять вставил я.
- Молчи, злой дурачок, - спокойно сказапа Люда, - родители были, в общем, рады (я чуть было снова не вставил: "его родители", но удержался) - тАк-то они хорошие были старики, да, в общем, и не старики ещё совсем - но только выкинула я... И никто не понял, почему - была у меня раньше от гимнастики маленькая травма, но медицина твёрдо заявила, что она, травма то есть, здесь ни при чём. И не волновал никто меня, наоборот... Но почему-то на восьмом месяце - мёртвый мальчик... Главное, Паша, мальчик! Жалко так...

Я отвернулся. Помолчали. Потом Люда сказала:
- Ты, Паша, извинись...
- Да, прости меня... Какой-то бес попутал... Сказал со злой души...
- Вернее, от ревности непомерной. Прощаю и не плачу.

- Как выкинула - нервная стала, то есть виду не показывала, а что-то во мне внутри дрожало, не по себе мне внутри стало... И плохое в жизни я увидела яснее, чем прежде, я ведь и так не глупышка, да? - а тут... Меня жалели все, и постарались развлечь, хотели помочь... забыть душевную травму... а сделали хуже...

- Я сперва не общалась ни с кем - всё училась, а потом с мальчиком поженились, и всегда с ним, а подруг никого не завела...

- А тут стали уделять внимание, и стар, и млад, и мужчины, и женщины - как бедная сиротка стала, жертва природы и обстоятельств... Жалеть стали, прогуливать везде - и театр, и музей, и ресторан, и прочее, и, наконец, по-настоящему в свой круг ввели - и вот тут-то я и увидела, как они живут, и мне не понравилось...

- Нравственное их состояние меня - как сказать? - удивило... Я думала, что их - ну, вообще столичных людей - повышенное положение есть для них средство к жизни, будущей и счастливой, а оказалось - цель, единственная и к настоящей... Это наверху, а внизу, "в народе" - ещё хуже. Они - столичное население - одновременно хотят наверх и знают, что никогда туда не попадут, если не сделают что-нибудь этакое, понимаешь? Ведь у нас не так, и даже сейчас не так, правда, скажи?

- Не знаю, - я и в самом деле не знал, как ей ответить. - Наверно, есть какие-то общие правила...

- Большинство людей, по-моему, всегда любило вещи, особенно хорошие, а когда вещей стало больше и они стали лучше, большинство полюбило вещи сильнее, а на людей любви не стало хватать... Человек с рождения слышит ласковое слово от мамы, молочко сосёт, а над ним - красивая погремушечка висит... Он её видит, потом ручкой берёт, потом на зубок пробует, и так далее...

- А потом он от мамы уходит... к жене, допустим, или к мужу... мамы уж нет, а погремушечка с ним остаётся, - в тон мне невесело продолжила Люда. - И так из поколения в поколение, а то, что сейчас происходит - это что-то чудовищное... "Больше вещей, хороших и разных!"

- В школе нам про это рассказывали как-то не так, с какой-то хорошей и спокойной стороны, а когда я всё это там, в Питере, увидела наяву и на самом деле, а потом и поняла наверняка, мне захотелось домой, к маме...

- Наверняка поняла - это значит, что у меня и с мужем были разговоры, и с отцом его... Мама, кстати, у них добрая... Она меня почти поняла и отпустила. И денег дала - три тысячи, и я взяла... А мальчик меня, кажется, и сейчас бы не понял. Он меня не отпускал, а потом обиделся. Заревновал, а ревновать было не к кому...

Засмеялась.

- Мне ж было всё равно, я ему всё всегда пожалуйста, только вроде головешки стала, чёрной да сухой - и внутри, и снаружи... Разошлись, и уехала. За два месяца разошлись, по обоюдному согласию и формально тоже быстро сделали... Приехала домой к маме, и никого не хотела видеть. И с мамой не смогла жить, она мне - живой укор, а я - ей. И через четыре месяца уехала в Иркутск...

- Почему в Иркутск? - поинтересовался я.

- Байкал там, Паша! Самый глубокий! Хочешь - верь, хочешь - не верь, а я девчонкой Байкал сколько раз во сне видела... Как звучит, послушай: Бай-Кал! Священное море! Славное!

Какой-то бес снова меня дёрнул за язык и я сострил:
- Особенно последний слог!

Людка сперва недоумённо смотрела на меня. Но потом поняла, и лицо её противно сморщилось. Она презрительно процедила:
- Шут-ник, од-на-ко! И где нахватался? Телевизор, поди, каждый день смотришь? Хохмы мочалкам отмачиваешь? Дураком тебя назвать - обидишься, наверно...

Мне показалось, ещё немного - и она плюнет мне в лицо. Но не мог пошевелиться. В угол она меня поставила. Как мама. Стоял, смотрел на неё. Дар речи потерял. Она не прекрасная была в гневе. Некрасивая. Страшная.

Лицо у неё разгладилось, но она всё смотрела мне в глаза, уже спокойно, словно раздумывая, что же дальше со мной сделать. Я глаза опустил. Она спросила:

- Что молчишь, Пашенька?

- Прости, - выдавил я.

- Прощаю, - сразу сказала она. - Бес попутал? Подсознание прорвалось? "Оно"? Седьмой слой? Да?

Я не понял, о чём речь, но поспешил согласиться:

- Да.

- Ну и молодец, - она улыбнулась. - Добровольное признание смягчает, облегчает и выручает! А всё-таки... Давай помолчим... У меня злость на тебя ещё не прошла.

Мы прошли целую улицу из конца в конец, а Люда всё молчала - шла чуть впереди, не оборачиваясь, словно забыла обо мне... Как будто сосредоточенно размышляла о чём-то - голову склонила низко и шла медленно, да к тому же постепенно замедляла шаг... Я ждал, когда она остановится совсем, - чтобы спросить, о чём она думает или лучше - ещё раз попросить прощения, но - не угадал момент - Люда остановилась неожиданно, резко повернулась и всё так же молча посмотрела мне прямо в глаза.

Вдруг сказала с улыбкой:
- Четвёртый год уже живу в нашем городе. И тебя часто вижу. А ты меня ни разу не заметил. Я нашим ребятам, девочкам, учителям, если кого встречу, давно уже говорю: "Молчите, если он - ты - спросит про меня. Нет меня в городе и нет, и где я - неизвестно". Вспомнила как-то тебя - давно ещё - жалко стало, и себя тоже... "Дура ты, дура! - думаю, - вот кто тебя любил! Он да Сёмик", - помнишь Сёмика? Вы и звучите похоже - он Сёмик, а ты Стёпик... Он, говорят, повесился лет пять назад - правда это?

- Правда. Повесился. Но я не хочу - в этом у нас с ним разница.

- Не надо, что ты... Жаль его. Если б я раньше приехала... Он такой смешной был, патлы висят, как у спаниеля ушки... А почему повесился? Я спрашивала - кто что говорит, и все по-разному - а записки он не оставил... Кто-то говорил даже, что и не повесился он вовсе, а ушёл куда-то... Пешком.

- Нет, не то... Он рассудком повредился... Тут женщина одна была... вроде бы из-за неё, потому что она сразу после этого уехала. С работы - она в суде работала - уволилась и вообще из города уехала. А может быть, и не из-за неё... он перед этим стихи стал писать - мне показывал и ещё кому-то, кажется, - странные стихи, непонятно о чём, - не о любви, не о природе, не о женщине этой, а так... что-то вроде Хлебникова, только непонятнее...

- Красивые?
- Что "красивые"?
- Ну стихи эти... Знаешь, бывает такое... Непонятное и красивое... Во сне, например...
- А-а... Наверное, красивые... Даже скорей всего...
- Жаль... Ты ничего не запомнил?
- Ничего.
- Жаль...

Вдруг Люда спросила:
- А на какой улице мы сейчас?
- А какая разница? - сказал я.
- Ну, так, - Люда почему-то смутилась, - вообще...

- Вот что, Паша! - сказала она. - Довольно я тебе рассказала на сегодня, правда? Я не пущу тебя к себе - не целомудрия ради, а просто хочу теперь побыть одна. - Улыбнулась. - На какой мы сейчас улице? Хочу домой. А ты меня завёл в тайгу, коварный разбойник...

Я начал соображать...
- Слушай, Людмила! А ты где теперь живёшь? Ты не сказала...
Люда улыбнулась.
- А ещё "глаза на затылке"... Перед моим домом и стоим... Квартиру нашу мне сохранили, - надо же, как повезло... В родном доме живу, на родной улице...
- И в родном городе, - сказал я.
- Да. И в родном городе, это точно...

Люда отвернулась...
- Всё, Паша. Пойду я...
- До завтра? - спросил я.
- Нет. Ровно через неделю...
- Через неделю?! - крикнул я.
- Да. Приходи туда, к реке, и в то же время, хорошо? И не звони, не надо... Мне, кстати, номер телефона изменили, потом скажу номер... А придёшь - тогда и поговорим... если ты не будешь занят...

- Я не буду занят, - сказал я. Мне стало тоскливо - вот сейчас она уйдёт, исчезнет на целую неделю, и я поскорее спросил:
- А на что ты живёшь, где трудишься? Если хочешь - могу чем-нибудь помочь...
- Потом, Паша, потом всё расскажу, и от помощи не откажусь - всё потом... Побегу, до двери не провожай.

И она опять протянула мне руку ладонью вверх:
- Спокойной ночи?
- Спокойной ночи.

Неделя тянулась долго - не знаю, с чем сравнить... Дела стали скучными. Мне показалось, что и вторым браком она была разочарована... Я строил всякие предположения, фантазировал - это занимало время.

А всё стало хорошо. Хорошо стало, что было нормально, и что было плохо - стало хорошо. А всё, что было хорошим раньше, вдруг стало ничтожным в сравнении с тем, что Люда где-то рядом, что вот не было её, а теперь есть, и что она меня сама нашла... Всё вокруг стало, как в шестнадцать лет, только лучше. Я вдруг понял, что никогда не был счастлив, а теперь получил то, чего не заслужил...

За неделю я приготовил массу вопросов, на некоторые сам же и ответил: например, я угадал, где она работает, а где ей работать, как не в школе, лицее то есть, может, даже и в нашей школе... Потом я сообразил, что она преподаёт физвоспитание, а, может, заодно и английский и литературу... Потом я понял, что скоро Люда опять уедет: конечно, она и разыскала меня перед отъездом, для облегчения души ей нужен был я или Сёмик... Но всё-таки я её ещё раз увижу, по крайней мере...

Мне хотелось вылечить её - она из-за своего идеализма надорвалась, взяв на себя ношу чрезмерную и, в общем, бесполезную. И ещё меня никак не оставляло чувство вины за Байкал - я, не желая, плюнул ей в душу, да и себе тоже...

Через неделю Люда меня напугала - опоздала, и мне каждая травинка казалась острой иглой... Появилась Люда, когда пошёл дождь.

- Прости, Паша, опоздала - как на свидание, - поблёскивая зубками, повинилась Люда.

"У неё и зубы такие же, как были, не то, что у меня", - позавидовал я. Я не люблю зубных врачей, предпочитаю о них не вспоминать...

- А почему - "как на свидание"? У нас и есть свидание, а не "как"? - встревожился я.

- Да, конечно! Это я так, пошутила... А знаешь, когда я родилась? - спросила она.

- Ну, на месяц позже меня - и что? - уже сердито спросил я. Не люблю, когда меня разыгрывают, пусть даже и Людка...

- Да не "что", а в дождь я родилась! В дождь! И к тебе сейчас пришла в дождь - не нарочно, само так получилось! На работе задержалась, а вышло, что и к тебе успела, и к дождю! И вот вы оба тут, и мне хорошо и мокро! Ты ж смотри - мы уж вымокли все!

А я и не заметил, что летний ливень хлещет нас изо всех сил - он вырос за минуту, и незачем было прятаться от него...

А Людка опять выкинула фокус - прямо в одежде кинулась в реку, перепугала меня уже не в шутку... Что было делать? - я полез за ней, спасать же надо! - утонет ещё, сумасшедшая, а реке всё равно, кто в ней плывёт, нормальный или тронутый... Я, например, ей, Людке, на самом деле поверил: подумал, что она поплывёт, ну, хотя бы вдоль берега...

А она просто залезла в воду по шею и подняла руки над головой, помахала мне - мол, давай присоединяйся, здесь приятно и безопасно, жду! Конечно, она, хоть и не могла всё придумать заранее, но была уж точно уверена, что я за ней брошусь...

Но и я оказался не простак, сам сыграл шутку - подобрался не спеша, нырнул, схватил её за ноги, дёрнул... И чуть не утопил - тут уж ей пришёл черёд испугаться, она даже захлебнулась, но я сразу же вытащил её на берег...

- Откачивай меня, утопающую, - задыхаясь, потребовала Людка. Она и в самом деле глотнула порядочно...

- Вот ещё! Сама топилась, сама и откачивайся! Спасибо-то хоть я дождусь от тебя?
- Когда отдышусь...
- А поцелуйчик?
- Дома...

Дома всё мокрое стащили с себя, помогая друг другу... Люда сразу на себя накинула халатик, а мне швырнула какое-то огромное полотенце... Мокрую одежду развесили на кухне - в ванную почему-то Люда не пустила меня, сказала: "Ещё утопишь..." Я хотел посмотреть, как у них... у неё в комнатах стало, но она и туда меня не пустила - сказала, что нечего смотреть, всё как было, так и осталось, неужели не помнишь?

Я помнил - ничего у них в квартире лишнего не было, скромно, даже аскетически как-то...

У нас в городе были дома "свои" и "хорошие", Люда с родителями жила в "хорошем" доме - пятиэтажном блочном, в трёхкомнатной квартире, и всегда, с рождения, у неё была своя комната... Когда я - редко - заходил в гости, Люда сперва угощапа меня "чем-нибудь вкусненьким" - она была страшная сладкоежка, и при этом не полнела нисколечко - а потом всегда тащила меня в свою комнату что-нибудь вслух почитать, какую-нибудь "интересную-полезную" книжку. Когда я упирался: "Опять читать, сколько можно! Пойдем на реку, в лес, в кино!", она отвечала кратко: "Учиться никогда не поздно и не рано, ученье нам всегда - подмога и охрана!" Люда уже тогда была - педагог без упрёка, но присказку эту она употребляла только дома, а мне казалось, - для меня одного...

Как пришли и разделись - чуть отдышались и поставили чайник, - заварили чай, и молчали - долго, глядя друг на друга. Молчать нам было легко, и чай пили молча. После чая я всё-таки спросил, хоть и не совсем то, что хотелось:

- Ты, Люда, только чай пьёшь?
- Нет, молоко ещё люблю.
- И где у тебя?..
- Что?
- Ну, не молоко, конечно... А то я уж месяц - ни в глазу, а сейчас - в самый раз... И настроение...

Люда посмотрела на меня удивлённо, и удивление сменилось обидой:

- Пашка, в самом деле... Настроение у него... Ты сам - куришь?
- Нет, - я, и правда, вот уже года полтора, как не курил.
- Ну и я не хуже тебя - имею я право не курить или нет?

Я не выдержал и расхохотался - теперешние девочки, действительно, все как одна смолят...

- Ты же ещё и заливаешься!

Я получил третью оплеуху. Четвёртой была, скорей, пощёчинка, пятым подзатыльник, а потом мы смеялись уже вместе.

Поцелуйчиком Люда меня не стала угощать, сам я не решился, но всё равно было хорошо... "Не пришло время для поцелуев и прочего, - думал я. - Когда ж она начнёт про себя-то, дальше-то, рассказывать? И, может... вспоминать не хочется... Я сам не знаю, чего сейчас хочу... Смотреть на неё..."

- Ты, Люда, - вдохновенно сказал я, - не женщина, а сказка! Ты чересчур правильная, такого не бывает! Если бы это было тогда - понимаю, но сейчас... Ты лучше стала, чем была, хотя это тоже как-то - сравнивать... - я замолчал.

- А ты прав, Пашенька, дорогой, - спокойно отозвалась Людка, - и лучше я стала, и сказка сейчас, и, главное, что чересчур правильного не бывает - бывает только просто правильное, правильное - и всё... Ладно, пойдём купим тебе чего-нибудь... Только я пить всё равно не буду, да и ты - смотри, держи себя в руках, а то у тебя и без этой язвы глаза вон как горят...

Мы с Людой опять забыли про время - и одежда высохла, и ночь пришла. Точнее - было полдвенадцатого, когда Люда надо мной, выпивохой, сжалилась... Я сказал было, что и один сбегаю - зачем педагогу на люди в такое время и по такому поводу? - но Люда, слегка удивившись, как это я про её работу догадался, твёрдо заявила, что будет меня сопровождать лично, с любопытством и пристрастием: "Я за три года ни разу после двенадцати на улицу не выходила - зачем? Мне своих лицейщиков и лицейщиц достаточно... Но раз такой случай - ты мне всё расскажешь и покажешь. Гидом будешь мне по нашему городу, родному и неизведанному..."

Хоть мы за Урапом, а и в нашем городке давно уже есть приметы европейской цивилизации: ночной клуб - для состоятельных, и круглосуточный магазин - вся бедная местная ненавязчивая публика по ночам собирается там - и внутри, и рядом. Что-то вроде Гайд-парка или Пушкинской площади... Знакомых у меня там много, сказать правду - почти все, но вряд ли приятные, особенно сегодня... Поблизости всегда дежурит милицейская машина, само отделение милиции осталось на другом конце городка...

Пока собирались, ровно двенадцать стало, в полночь и вышли. Идти было далеко - шли не спеша. Люда боялась темноты (или только делала вид?), - уцепилась за мой рукав, семенила рядом, как мышка, - а я думал о том, как нас встретят мои приятели - была надежда, что не заметят, не обратят внимания - сейчас совсем уж не хотелось мне их видеть, да и вообще никого, кроме Люды... А пришли - ничего и не случилось, заметили нас все, только... как говорится, "установилось гробовое молчание"... Там и женщины были - они-то Люду очень заметили, и меня тоже, но - ничего, взял я свой коньяк, точнее, бренди, и пошли мы восвояси. Даже скучно стало. Пришли домой - десять минут второго, удивились - что-то долго ходили! Снова - чайку, и вот тут-то Люда стала рассказывать, как было там, на Байкале...

- Приехапа - что делать? Байкал Байкалом, а ничего, кроме аттестата и паспорта, девушка со второго курса филологического на словах, а! Как-то устроилась во Дворце культуры, сначала уборщицей - вот это действительно забавно было... Директор - строгая-престрогая дама, лет пятидесяти - как посмотрела, как оценила... Я-то рассчитывала, что директор - мужчина... И вот дама эта повертела мой аттестат - я из ЛГУ даже справки не взяла, когда уезжала - потом паспорт полистала, а там: замужем, разведена, и сроки многозначительные... вот она мне и говорит: "Вам, девушка, - акцент сделала - вряд ли у нас понравится... Кем же мы Вас возьмём, как Вы думаете? - таким официальным тоном всё это произнесла - мне стыдно стало - есть у нас вакансия уборщицы, но понравится ли Вам?.. Справитесь?.. " А что, - говорю, - давайте уборщицей, это я умею - сор из избы выносить..." Недоумённо посмотрела она на меня, а потом улыбнулась - так, чуть-чуть...

А потом в библиотеку тамошнюю я стала ходить и однажды спросила "Морнинг стар" - удивились они: "Зачем вам?" - спрашивают. Объяснила, что училась в Питере, что мама - "англичанка" в школе, спросила у них по-английски, что народ читает-предпочитает - снова удивились, поставили младшим библиотекарем, обещали помочь восстановиться в какое-нибудь учебное заведение, да я сам с усам - пошла на подготовительные в педагогический, потом поступила на вечернее отделение иностранных языков - ну, всё вроде наладилось... Директриса ДК меня просто полюбила: "Людочка да Людочка", - милочкой я у неё каждый день была, а однажды даже лапушкой - это когда за Алика выходила...

Главное, времени свободного у меня совсем не было, и я горечь всю свою так глубоко запрятала, что, казалось, совсем её уничтожила и обо всём больном забыла... И по скалам я лазала, и в краеведческий ходила, и в спортзал, и в кино, и на пляж, само собой, - поклонники завелись, да напрасно - я с Аликом моим ещё во Дворце познакомилась, сразу, как уборщицей поступила, - тут Люда пошалила, глазками постреляла слегка, - мыла полы, а швабры не было - сломалась швабра, а он, соколёнок мой, в это время мимо проходил и не о полётах, видно, размышлял - заметил... И я заметила - ушла сразу в туалет, будто за водой, посидела там полчасика... Но он на улице ждал, а уж зима на дворе, да вьюга в тот вечер была...

Он бы меня пропустил, потерял бы возле выхода - я вместе со всеми шла, и он спутал меня с Верой Серковой, хореографом, - мы с ней одинаковые со спины - чуть было к ней не подошёл... Но я её догнала, и: "Верочка, какая на тебе юбочка сегодня! - это на репетицию, или на каждый день?" - а он, не знаю, сообразил или нет, но подошёл и тоже бойко: "Простите, девушки, не разрешите ли с вами познакомиться? А метель-то сегодня какая - прямо новогодняя! - вы не считаете?" "И считаем, и пишем, - говорю, - и полы иногда моем..." А под Новый Год я за него вышла, вот и всё, - Люда счастливо вздохнула. - Налей-ка мне заварочки, Пашок, поухаживай, пожалуйста...

И заварочки я ей налил, и кипяточку, и себя не обидел, и Люда продожала, осторожно прихлёбывая горячий чай:

- Спасибо, братик, прямо как с Аликом - ты не обижаешься? не обижайся, лапа, - он тоже как сделает горячий, любили такой-то и я, и он, пьём с вареньем - покупное - сама всё хотела сварить, и никак не успевала... У-ух, горячий, славно!.. - тогда вот так же, на кухоньке... мы сперва два года жили в семейном общежитии, а потом ему дали двухкомнатную квартиру, служебную... Кухня какая-то маленькая у строителей получилась, мы вдвоём еле умещались - я его к телевизору гоню, а он: "По телевизору таких не показывают!"

- "Каких это - таких?" - спрашиваю, он объяснять начинает, в малогабаритной кухне-то, я таю, конечно, всё из рук валится, какая тут стряпня, прости Господи... и ты, братик, прости, пожалуйста... Но знаешь, с ним я тебя вспоминала - похожие вы чем-то, ты мальчишкой был как он, потом уж как-то посерьёзнел.. потяжелел как-то, а он - шустрик, шутник, как он летал на транспорте-то? - тоже всё с шуточками, наверно... Ему бы истребитель... С виду он, наоборот, крепкий такой был мужик, ну, так... покрепче тебя, пожалуй... Аликом-то его никто, кроме меня, не звал - Алексей он был у меня по паспорту-то... Как отпуск - всегда в тайгу уходили вместе, шалаш построим, двустволка у него была, пара капканов... Там заповедник, но его знали, буряты степенные, понятливые... Лётчик - не последний человек, охотничье удостоверение если в порядке, то можно и не в сезон, осторожно, конечно - лишнего не брать... Нет, я потом тебе расскажу, ты как-то смотришь не так, лучше я на потом это оставлю, про хорошее-то...

Она замолчала, пальцем чертя чайную дорожку на клетчатой клеёнке... Я спросил осторожно:
- А что, и плохое было? Если не хочешь - не рассказывай...

Люда не ответила, словно и не слышала, вела и вела пальцем мокрую полосу туда, сюда... Дотащила до края стола, пролила на пол несколько капель, поглядела на них... Протянула равнодушно:
- Бы-ло... А как же... Если нет его - значит, было... Только не плохое, а страшное... Припозднились мы, на ночь страшное не рассказывают... Шёл бы ты домой - я злая, да? Устала...
- А может... Куда я сейчас пойду - на ночь глядя, и чая мы сколько уговорили... Может, расскажешь? Я ждал, ждал - целую неделю...
- Ждал, да? - вздохнула Люда. - Хорошо, слушай... Только, если можно, обними меня - как тогда, после сальто - мне полегче будет...

- Я не знала ничего - их отряд у нас в Иркутске стоял и стоял, и по контракту они в Россию всякую оргтехнику из Китая перебрасывали - компьютеры там, комъемтеры... А тут вдруг часть отряда переводят в Таджикистан, и слух ещё пошел, что потом в Афган пошлют - вроде на подмогу американцам, с терроризмом бороться... Деньги там какие-то сумасшедшие по контракту должны были идти личному составу... Догадались мужики, что это наркомафия московская либо питерская, а дело-то контрактное: хочешь - иди, не хочешь - не ходи, но уговаривали... Всё-таки лётный состав у нас не очень-то продажный... Если бы ребёнок у нас с Аликом был, не дёрнулся он бы...

И опять я виновата - боялась, как бы не выкидыш опять... Алик хотел, да обязательно чтоб мальчика, а я противозачаточные кушала потихоньку, а ему говорю, что, мол, скоро да скоро, да когда-нибудь, да, может, и не я виновата... Он тоже разведённый был - я не говорила? - и тоже не было у них ребёночка-то... Боялась, что после выкидыша бросит он меня - дура, свихнулась я, что ли? - а всерьёз так думала...

А ещё и сладко нам так было вдвоём - мне уж и не хотелось быт менять, всё думаю - ну, ещё годик поживу для себя, а там... Задаривал он меня - тряпки, цацки, цепочки-камушки... Хотя в последние годы поголодней стало, и вообще противно - телевизор-то я уж и не включала... Но так думаю - он, да я, да мы с ним... а можно и чужого ребёночка взять, на худой конец... в армии служим, день прошёл, и...

А он взорвался - меня жалел, а сам в себе кипел - держался, держался - и не выдержал. Короче, изложил все подозрения в рапорте и пригрозил прокуратурой. А у этих просто - что им майор какой-то?.. Вышел он машину проветрить - воскресенье было, мы решили дома посидеть, а ему скучно что-то со мной стало... Паша, среди бела дня же! Два часа нет, три - бегу к гаражам, а он там лежит, будто плохо ему... И вокруг - никого... А он уж холодный... Я присела, глажу его лицо - думаю: может, согрею его, потеплеет - поцелую его, страшно целовать холодного, мёртвого... Ну, поехала у меня крыша, как говорится...

- Алик мой, Алексей то есть, был хороший... Ты тоже хороший, может, ещё лучше, может, у нас что-нибудь и получится, не знаю... а только его я никогда не забуду, ты не обижайся - никогда, я тебе всё откровенно хочу сказать... Добрый, сильный, его все любили... почти все. Повернулось так, что стал он крайним, а оказался первым, все струсили, все кто волки, кто шакалы, а он человеком остался... Убили его, и я второй раз выкинула, а как раз ребёнка ждала, во второй раз, и второй раз не вышло, - Люда говорила как попало, выговаривалась с души вон - вся дрожала, прижавшись ко мне...

- Что ты мне про китайцев рассказать можешь, всё сама знаю - и про китайцев, и про афганцев, одни компьютеры нам шлют, другие - наркотики - мой сам это всё и возил - китайцев снаркоманила английская мафия, а афганцев нынче - американская... Что тут знать - всё в школе проходили, все опиумные войны, вспомнить только, и посмотреть вокруг, сейчас в магазине я всё сразу увидела, Паша, почти все ж "обкуренные", ну, бухие, ладно! А кабаки в городе нашем - красивые!.. Бабка сидит в газетном киоске, а под прилавком или за пазухой у неё что? Наркота! Милиция всё знает - и сделать ничего не сможет! Из Москвы к нам тащат, а в Москву откуда наркотики идут? Оттуда ж, из Афгана, где раньше интернациональный долг был, а теперь американцы... Они под видом "борьбы с терроризмом" травят нас оттуда, "борьба с терроризмом"... А тех, кто Алика моего...

Плакала она долго - сперва тихо, потом навзрыд - я не останавливал - всё равно через минуту она уж билась в истерике... Потом сидела, глядела в какую-то точку на полу. А я понял - ничего она мне больше не расскажет. Никогда не расскажет. Не дам.

Потом Люда спросила:
- А что не пьёшь-то? Так рвался, глаза горели...
- Не хочу что-то...
Люда вдруг подошла ко мне, долго, прямо, пристально посмотрела мне в глаза... Я нарочно не отводил взгляда - мне непонятно было, что это за "гляделки" такие она устроила... А её глаза как-то потухли и ресницы - длиннющие, шестнадцатилетние - будто сами собой опустились... Она повернулась - прочь от меня... Сказала:
- Тогда иди за мной...

Луна светила в окно, всю комнату заливала неярким спокойным молоком. А поверх лунного света был шёпот Люды:
- Милый мой, нежный - хочешь, понесу от тебя, хочешь?.. О-ох!... сейчас зачну и понесу от тебя, хочешь?.. хороший мой, чудесный... муж мой...

Рассвет пришёл - розовый, робкий... Пришёл рассвет, и Люда сказала:
- Маленького Бог даст - поеду в Задонск, поклонюсь...
- А что там, в Задонске? - не сразу спросил я.
- Место там хорошее... И святой - добрый... Туда бы - рожать-то... Поедешь? Без тебя - боюсь...
- Не знаю, - сказал я.

Прошла та ночь, давно прошла... А что нынче? Нынче уж восьмой месяц - Люда спокойная, как не знаю кто, а я каждый день трясусь, как вспомню, что будет... Но не пью - Люда иногда сама наливает, когда мне уж совсем невмоготу... Тоже хочу маленького - мальчика, девочку - всё равно, кого...