Осколки

*Рассказ о Флейтисте*
Жил-был человек, который все время молчал. Просто потому что это было его природой – молчание. Он не отвечал на вопросы, не начинал разговоров, он просто молчал. И шел вперед, но зачем – кто знает.
Под ногами его был желтый песок, раскаленный солнцем, над головой – небо, а он шел вперед, и взгляд его блуждал с бархана на бархан, нисколько не утомляясь. Он мог идти так часами – в сандалиях, тоге и коротких штанах, без шляпы.
Многие поэтому думали, что он дурак.
Иногда он доставал флейту, и начинал играть. Откуда он её доставал, неизвестно – она обязательно торчала бы из кармана, да карманов у него не было. Может, он её под тогой носил, кто знает.
Играл он сидя, или на ходу – и появлялась вдруг под ногами твердь, и если разгрести песок, то можно было найти камни дороги, оставшейся еще от империи Рима, а может и раньше. Дорога эта неизменно – через час, через день или больше – приводила его в оазис. С домами или без. Всегда с деревьями, иногда это была всего лишь одна пальма и тогда он садился под ней, и начинал играть.
Многие поэтому думали, что он дурак.
Шел бы себе по дороге, может быть она его приведет в Рим. А он играл, и дорога постепенно исчезала, и не чувствовалась более под ногами твердь, расступался под ногами песок как вода. А может, дорогу просто совсем засыпало песком.
А он шел дальше, и мир его был прост – дюны желтые, небо синее, песок горячий. И главным законом было молчание.
Многие поэтому думали, что он дурак.
Хотя наверное все было наоборот.


*Сердце*
У каждого в сердце живет маленький человечек. Когда мы еще дети, он советует нам, и мы его слышим. Мы подрастаем, и перестаем его слышать, потому что начинаем слышать окружающий мир. Для каждого становится слишком много чего-то, и это заслоняет сердце. А человечек живет и живет, пока однажды мы не отдаем сердце другому. Все, без остатка, забыв про себя, забыв, что не сумеем, не сможем без сердца. Иногда нам его возвращают, хоть и не всегда. Иногда возвращают лачугу, реже возвращают дворец, все зависит от того, у кого сердце было. И не спрашивают маленького человечка, где ему хочется жить – в шалашике или дворце, а может быть он предпочтет простой деревянный дом?
Он злится, плачет, обижается, смеется и радуется вместе с нами. Но мы его не слышим, а я не могу о нем рассказать. Да и как рассказать такие простые вещи; «Это как рюмку, или, упаси Бог, стакан описывать – только пальцами вращаешь да чертыхаешься от бессилия»

***
От их поступи дрожит земля. От их смеха расцветают поля, а от ярости пылают горы. Однако их тела из льда – и свет прошел сквозь них насквозь, не оставив следов. Они неспособны были подняться – и тьма окутала их.
Они бродят по земле, утраченные или покинутые, их не страшит холод и пламя замирает над кожей, боясь коснуться. От касания их рук сквозь горы пробиваются ключи, а когда они счастливы то вокруг торжествует жизнь. Они не боги – они лишь люди, осколки того, что было когда-то человеком.
Они не помнят дома, и не знают дороги назад, у них нет претензий к людям – зато у людей есть претензии к ним. Они негры, арабы, евреи, славяне, китайцы, немцы, голландцы и англичане. Они различаются цветом кожи, волос, глаз, а также генотипом. Но их тела из льда, их волосы треплет нездешний ветер, а глаза смотрят туда, откуда он дует. Из их дыхания появляются облака а из рукавов вылетают птицы, но они ничего не просят, ни взамен, ни просто так.
О них складывают легенды, и сжигают их на кострах. У них нет претензий к миру, зато у мира есть претензии к ним. Они – цвет, черное или белое, не признающие полутонов. Они приходят к нам, и мы видим в них то, что мы хотим видеть. Но их тела из льда, а от изредка брошенных ими слов в нашу душу закрадывается страх. И мы гоним их, но вскоре снова зовем назад.
Мы боимся.

*Всадник-Из-Льда*
…танцевал среди дождя… я был им – бесконечно, бесстрашно, бессмысленно. Самая красивая должность – страж дождя. Темнота и ветер были друзьями, и одиночество. Сначала оно кралось за спиной, тихо… Гораздо позже стало другом, очень близким. Ближе стало лишь молчание.
Когда я молчал, говорили дожди. Говорили: «Не уходи, побудь со мной, говори со мной, слушай меня». Так я говорил с тобой, и в шуме дождя потерялся мой стих. Мои стихи и мои песни достигли земли, и разбились о неё – я думал, они превратят камни в золото, но ошибся – камень лишь пожелтел. Наверное, надо больше стихов, но как я могу сейчас? - во мне не осталось ни капли, а горизонт сух.
Я устал от мира. Я спрятался, зарылся под камни в поисках влаги, но не нашел её, а когда над землей пролился дождь, вода ушла в песок, и я вновь ничего не нашел. Где-то там, на севере, я слышал, лежат вечные льды, но мне туда никак не дойти.
Я устал прятаться. Я не умел молиться. Я сидел и шептал: «Дождь, приди». Налетали порывы холодного ветра, а дождь проходил где-то стороной. И я забыл, что мне нужно.
Чтобы слышать, нужно молчать. Когда этот мир полностью укрыло молчание, когда ушли песни, разрывавшие безумьем на части пространство, тогда стали слышны голоса других людей. Новые песни. И, стараясь окутать мир молчанием насовсем, я не заметил, как наступила зима.
Снежинки падали на ладони, и оставались на них легким, уютным снегом... мороз сковал вены - вверх, и до сердца, мимоходом застудив реки. Этого ли снега я боялся раньше, когда кричал: уйди, зима! Дай дышать теплым воздухом и ходить по твердой земле! Милосердная зима отступала, давая дышать и ходить, не давая вторгнуться в мои сны кошмару, от которого нет лекарства и спасения – бесконечный снег и бесконечный лед… Это было давно – много лет и много жизней назад. Зачем я всего этого просил, и кем стал сейчас? Не знаю. Но мои просьбы были исполнены.
Я помню – моя память хранит эти сюжеты – капли дождя по лицу, мокрый капюшон и полы куртки. Запах свежей листвы, запах осенней листвы, запах дыма – целый набор ароматов, разносимых сыростью. Я помню, как брел последнюю осень, шевеля листвой, как и три года назад, и ничего не менялось, ничего… даже сырость осталась та, прошлогодняя, приправленная зимой. Словно опустевший дом, стоял лес, и в нем пахло старостью и пылью. Мне давно уже было безразлично, что делать и кому посвящать, я шел вперед, не обращая внимания ни на что вокруг, обремененный тяжестью собственной дороги…
Пройдя точку невозвращения, я наконец отпустил бесполезный небосвод. Я давно замерз в этих дождях осени – они холоднели год за годом, боль была лишь игрушкой ветра на лице. Я оглянулся, и провел рукой по горизонту, стирая колдовскую черту. Теперь зима могла войти в этот город – и в мой мир. И она рухнула на город, с неба, затянутого тучами или по-здоровому ясного, но все так же неотвратимо далекого.
Снежинки падали на ладони, и оставались на них легким, уютным снегом… мороз сковал вены – по рукам вверх, и до сердца, мимоходом застудив реки. И если раньше я боялся, то теперь был безразличен: я делал шаг, держась ровно, и дышал в такт. Мороз сковал мне вены, и добрался до век – я больше не мог не смотреть; я не мог говорить. Я жил как в кошмаре – я не мог найти происходящему рационального объяснения. Все, что я просил, было дадено, безвозмездно, безразлично. Несокрушимой, неведомой и необъяснимой силой. Силой, которая не есть любовь. Зачем я этого просил, и кем стал, не знаю - это было много лет и жизней назад; знаю, что пройдя какую-нибудь дурацкую «точку невозвращения» - смерть - вновь встречусь с силой, которая не есть любовь.

***
Серый мир. Серые дома, серые деревья, голые или с листвой, покрытой серой пылью, похожей почему-то на микроскопические кубики.
Я иду вдоль домов по улицам. Сначала звоню в двери, потом начинаю распахивать их; тревога все нарастает, и я начинаю звать: «Эй, кто-нибудь! Хозяева, отзовитесь!» - но лишь тишина выползает из дверей ответом, не пахнущая, впрочем, затхлостью и запустением, да оседает легким шепотом пыль. И я понимаю, почему жители города исчезли.
Пыль на ладонях у меня слегка переливается искорками белого света. Звездная пыль… Влажная соль небес. Вероятно, когда на город падали звезды, его жители бежали… Странные люди. Я высыпаю из ладоней пыль – для меня она не имеет никакой ценности. Весь мир покрыт этой пылью.
Мир, в котором я живу.