Светящаяся Пропасть

СВЕТЯЩАЯСЯ ПРОПАСТЬ.
Роман.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ПОГОНЯ.


Пролог.


Лес был настолько плотный, что странный путник чертыхался чуть ли не через шаг, выворачивая ветки и коряги, встающие на его пути какой-то причудливой паутиной. Он очень спешил, и абсолютно не обращал внимания на царапины и ссадины, остающиеся на руках в результате борьбы с буреломом. Хотя, с другой стороны, они и не могли особо его интересовать, так как затягивались в течение одной-двух минут с момента появления, и, видимо не причиняли ему особых неудобств.
Путник действительно выглядел странно: одетый во все красное, (включая сапоги на мягкой белой подошве), и кутающийся в абсолютно белый плащ, такой белый, что станет больно глазам, случайно остановившим свой взгляд на его облачении. Он спешил…
Вольтметр – так звали путника, знал, что он несомненно должен прибыть, и именно первым, (если конечно доведется прибыть), туда, где всё, вдруг то ли закончится, то ли завершится – конечного результата он и сам, ни разу, к сожалению, толком и не предполагал, (в качестве страшной государственной тайны этого ему не сообщили), и он, вдруг, обретет ощущение силы, полного соответствия действительности окружающего мира.
- Во всяком случае, я не буду самым последним в очереди за колбасой. – Внушал он себе в редкие часы тягостных раздумий и сомнений.
Но была и еще одна, не менее весомая причина спешить – он очень-очень знал, что за ним, отставая, буквально на пару сотен гектаров в линейном исполнении, идет он – один, единственный, предсказанный когда-то человек, который сможет предотвратить все, гарантированное на века этой страшной, непререкаемой мощью, присутствием которой он был одарен – мощью тайны Светящейся Пропасти.
И он прекрасно понимал, что опасенья были отнюдь не напрасными, ведь за ним шел Он…

За ним шел Роллинг… Роллинг Дисней – последний рыцарь первого велосипеда древнейшего округа под названием Стоунз.


ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Роллинг.

- Угораздило же меня здесь оказаться! – Думал он, каждый раз, спотыкаясь и поднимаясь, после очередного падения, - Может, действительно, стоило мне послушать этого прощелыгу, цыганского барона и пуститься с табором во все тяжкие странствия и приключения, вместо того, чтобы, вперившись в компас, день за днём продираться через эти дебри, по следам этого ренегата?
- Он, действительно, иногда склонялся к мысли, что не уверен в правильности своего выбора между присягой, данной отцу у его смертного одра и острым желанием, бросить эту погоню и заняться более прозаическими, но, реально понятными делами, например – совершить переворот в цыганском таборе и, пристрелив цыганского барона, заставить эту шайку-лейку сопровождать его песнями и танцами в его нелёгком походе, столь крепко связанном со всеми событиями и приключениями, ждущими его впереди.
Этот лес настолько был ему незнаком, что даже карта, купленная в ближайшем селении, оказалась фальшивой, как надежда завершить миссию в течение двух-трех недель, не считая, времени, затраченного на процедуру опознания сего странного объекта преследования, о котором он знал лишь одно: он слуга… Слуга Голого Короля, заведующего самой глубокой и яркой Пропастью, готовой проглотить не то, чтобы все живое, составляющее этот Мир, но и не дающее надежды даже мертвым, понять, что Смерть – это покой, недвижимый даже развитым социализмом…
И знал он лишь одно: догнать Вольтметра – это лишь первая часть его миссии в мире, что именно потом и начнется все, к чему готовила его Вселенная, уставшая от потрясений майданов и революций…
Но этот лес не причинял ему особых неудобств, так как пол жизни его прошло в подобных дебрях. И пусть это были не реальные леса, но дебри более запутанные и непроходимые – дебри политики его отца, считавшего, что мир – не что иное, как присутствие в мире всего, что считается правильным именно сегодня, и что несовместимо со всем тем, что должно произойти не только в ближайшем будущем, но и в самом, что ни есть удалённом прошлом… Другими словами, в те времена всё было так страшно запутанно, что этот лес не шёл с этим ни в какое сравнение.
Роллинг шел легко и лес, словно подчиняясь его воле, расступался от тропы Белого Странника, преследуемого им уже много дней, а может и ночей – в чем Роллинг абсолютно не был уверен, так как каждую ночь он спал до самого утра, и абсолютно точно помнил, что преследованию во сне он не был обучен не то, чтобы с детства, а просто вообще…
Он уверенно вел велосипед, не обращая внимания на задавленных, глупых бурундуков и белок, заглядывающих ему в глаза с немым укором, конечно же рассчитанным на бойскаутов, не вкусивших всей жестокости мира, медленно, но верно сползающего в страшную, светящуюся Пропасть, ярым служителем которой и являлся этот самый, почти настигнутый им Белый Колдун, давно скрывающийся под маской странника…
В том, что Вольтметр был колдун у Роллинга сомнений не возникало даже тогда, когда он, будучи пионером самого могущественного феода – Стоуна, играл в партизана, в лесах, принадлежавших его отцу, страстному поклоннику всего, что было подвержено неизбежному отбиранию у соседей на благо страны и свое…
Он уже и сам не помнил, как долго он шел по следу этого Белого Неудачника, так ловко устранившего в свое время не только причины непротивления наступлению Пропасти, но и подстроившего потерю всех его, (Роллинга), друзей в битвах, возникших в столь разных местах и временных нишах сползающего Мира…
Он даже и не понимал, в какое время суток он всей душой отдается преследованию, так как все настолько смешалось в лесу, что каждую ночь приходилось спать до утра, а преследовать хотелось постоянно, но аккумуляторы велопрожектора сели слишком давно, и лампа работала только на солнечных батареях. Но мир уже настолько стек в Пропасть, что Солнце светило исключительно днем и Роллинг был просто обречен не обращать внимания на темное время суток, а спать в это время, как ему заблагорассудится. И все-таки он неуклонно, хотя и не особенно быстро догонял этого получеловека, полупризрака в просторах, раскинувшихся в этом ужасном лесу, постепенно переходящем в пустыню, упирающуюся в далекие, абсолютно ничего не предвещающие горы.


ГЛАВА ВТОРАЯ.
Пустыня.

Лес кончился, и он уже даже не помнил, когда это произошло – может вчера, а может только пять минут тому назад. Он просто вдруг осознал, что в сапогах у него хлюпает вода, а позади плещется последняя, судя по карте, в этом районе река, являющаяся зыбким, и слишком ненадежным оплотом жизни перед страшной, давящей своей бессмысленностью властью Великой Пустыни, раскинувшейся от этих берегов примерно на пару недель пути, если поломается велосипед. Осознав, что пора сосредоточиться и объять необъятное, Роллинг слез с велика, принял позу Розы на закате и яростно замедитировал. И ему открылось все…
Абсолютно ясно, словно в формате DVD он увидел Белого, спешащего к, уже столь близким горам, он увидел городок, лежащий в двух днях пути отсюда, он увидел, что ждет его в этом городке и в какой, неотвратимой последовательности. Он даже расcчитал по минутам время, что он затратит на устранение городка и количество калорий затраченной энергии. Он снова понял - Это – Бо-бо, и это неизбежно… и спасибо Богам, что скоро я немножко развеюсь. - Ведь долго, слишком долго он просто шел и шел, подгоняемый инстинктом ходьбы на дальние дистанции, предполагающим настигание, рано или поздно, но не обязательно насовсем этого Белого, пока еще столь далекого слугу Батяни-Комбата, (как называли в Стоуне Голого Короля), и допрос его не так чтобы с пристрастием, но с абсолютным вызовом на откровенность, чтобы понять многое, что не каждому суждено хотя бы услышать, не говоря о том, что даже постичь…
- Да, такая перспективка, конечно, абсолютно не радует. – подумал он, заканчивая медитацию, элегантным почёсыванием затылка.
Роллинг закончил медитировать, легко оседлал велосипед и двинулся вперед. Так трудно, как сейчас ему не ехалось никогда. Река закончилась и осталась где-то позади, (хотя, как он проехал по реке – он и представления не имел), а теперь он месил колесами безжизненные, сбитые в пыльный гравий, почвы пустыни, знающей дожди не чаще раза в два-три года, как, не раз и не два, рассказывали старики Стоуна, пустыни, готовой сожрать все живое, однажды попавшее в ее раскаленные лапы. От жажды он пока, особенно, не страдал – пока еще вполне хватало запаса воды в его сапогах, заботливо сделанных при переправе через реку, да и два бурдюка, отобранных у цыган при еще при въезде в лес, были полны воды. Но он понимал, что это совсем ненадолго – с пустыней шутить нельзя, она быстро делит путников на двух: «своих» и «чужих» и с одинаковым безразличием убивает и тех, и других. Не зря говорили старики: “Пустыне все до фонаря”, и он это прекрасно помнил. Но даже пустыня была бессильна перед ним, и он это знал – ему жажда была еще больше до фонаря, так как он прекрасно знал, что его ожидает не более, чем через пару дней пути по этим пескам. Он уже привык не обращать внимания на солнце, так как оно светило только днем, а спать он еще в детстве придумал по ночам, когда можно абсолютно не обращать внимание на то, что солнце пустыни гораздо безжалостней и светит целый день с самого утра.
Ночь наступила почти незаметно. Роллинг расседлал свой велосипед, припарковал его на углу и расположился на ночлег, предварительно обезопасив себя от непрошенных гостей, типа некоторых, абсолютно беспринципных, ночных Демонов, которые, насколько он знал, иногда возвращаются, причем за разом раз, неустанно творя зло и насилие над личностью в ночи, поставив по периметру четыре растяжки из распятий, сделанных по старинному рецепту из пластида.
На разведенном из кактусов костре, он вскипятил немножко воды, заварил хорошего зеленого чаю, (очень предусмотрительно заготовленного в лесу из хвои каменного кедра), и поужинал, сделав пару бутербродов из пойманных еще у реки песчанок. И прежде чем лечь спать, он долго сидел у костра, и смотрел на звезды, словно пытаясь понять, что они в этой ночи пытаются ему рассказать оттуда сверху, где, как он предполагал, сейчас и находится все, утерянное им и давно и минут двадцать назад – когда он рубил кактусы, и где однажды он вдруг нечаянно обретет не только свое Величие для мира, но и полное понимание того – какого черта сидит он сейчас в этой, остывающей до утра пустыне, смотря на звезды в которых ни разу, ничего не понимает.
Едва начало светать, сработала одна из растяжек. Привычным движением Роллинг проснулся и сделал утреннюю гимнастику, попутно выхватив револьвер. Но тревога оказалась ложной – он просто слишком сильно растянул растяжку, и она сработала, по умолчанию при изготовлении, а демоны в этот момент как раз находились на другом уровне пустыни, в районе реки, которую Роллинг оставил позади еще вчера, причем, без малейших сожалений.
- Вот, мерзкие твари, - в сердцах подумал про демонов Роллинг, - И тут меня, так цинично, заставили проснуться рано, одним осознанием, того, что урон от их нападения, гораздо весомее от урона, полученного от перетянутой растяжки, пусть даже и не специально.
- Завершив таким образом, свою очередную блистательную победу над демонами, Роллинг умылся из правого сапога, быстренько подумал: “Вот бы сейчас побриться!”, и на скорую руку позавтракал остатками вчерашних бутербродов. После чего, еще раз сверившись с картой, нарисованной на песке кем-то из проходивших ранее этим путем, легко вспрыгнул на велосипед и понял, что надо подкачать шины, проткнутые в нескольких местах об острые как бритва камушки, попадающиеся на каждом шагу по здешним ландшафтам. Устранение неполадок заняло у него всего лишь полтора-два часа, после чего, уже окончательно взбодрившись, он уверенно покатил дальше, прекрасно понимая, что никогда уже больше не вернется в эти места, так как они ему совершенно не понравились уже с первых минут присутствия на этом уровне Великой Пустыни.
День тянулся медленно и совершенно ничем не напоминал вчерашний, ведь пустыня так удивительно отличается от леса, что о похожести этих двух состояний земной поверхности не приходится говорить даже в таком, уже не нормальном по своей сути мире, раскинувшемся по все стороны, которые только мог увидеть Роллинг вокруг своего путешествия. И, даже когда наступил вечер, мало что изменилось, как вокруг, так и внутри головы нашего героя, готового по первому зову кого-нибудь броситься в драку, не обращая внимания на здравый смысл и полное отсутствие понимания, происходящего в данный момент. Но вечер все-таки наступил, и его тоже было нужно прожить достойно, невзирая на усталость, нагло овладевающую им каждый раз, по мере приближения к месту очередного ночлега. На этот раз Роллинг решил заночевать в старом, заброшенном шалаше, построенном из редких кактусов, по всей видимости Белым Беглецом буквально день-два назад, что опять же указывало на то, каким правильным путем идет Роллинг, хотя и не совсем понимает – куда именно он идет.
Соорудив привычный костер из шалаша, Роллинг, решив на сегодня обойтись без ужина, расстелил поближе к огню свой велосипед, накрыл его собранными в дороге пучками перекатисоломы, изобилующей в этих диких краях и выкурив самокрутку из измельченного кусочка портянки, с удовольствием вытянулся на этом, столь искусно импровизированном ложе.
Ночь прошла относительно спокойно, если не считать, что пару раз что-то подкрадывалось к нему и тяжело дышало прямо в затылок, опаленный близким костром. Роллинг, даже толком не просыпаясь, просто отмахивал это нечто рукояткой пистолета, чувствуя при этом, как отмашка точно достигает цели, судя по слабому хлюпающему удару и неизменному малопонятному ругательству со всхлипом, следовавшему незамедлительно, после каждого удара. Да разок потревожил его неожиданный вой, который он сам и издал, когда во сне случайно влез ногой в костер, получив при этом ожог, уже вполне привычной степени. А в остальном все прошло спокойно и без каких-либо происшествий.
Ночь прошла. Пора было двигаться дальше. Роллинг засыпал песком головешки, чтобы случайно не спалить всю округу, доел сухари, хранившиеся в бардачке велосипеда, и, легко вскочив в седло, нажал на педали. Он знал, что сегодня будет ночевать уже в нормальных условиях, в обычной, если повезет, даже чистой постели.
И этот день прошел почти нормально, так как велосипед у него угнали уже под вечер, когда до городка оставалось не более трех-четырех миль пути. Роллинг и сам толком не понял, как это произошло, так как отвлекся на погоню за ящерицей он буквально всего минут на пятнадцать-двадцать. Откуда появились похитители и куда тут же пропали – было для него полнейшей загадкой, хотя он очень подозревал, что это и был один из тех мерзких ночных Демонов, отбившийся от своих, и заблудившийся настолько, что оказался средь белого дня именно здесь на его пути. Но было непонятно одно: как он скрылся с железякой, не поддающейся изчезанию в никуда на уровне легких материй, не имеющих ничего общего с велосипедом «Орленок», из магазина под названием: «Нужные Вещи», прекратившего свое существование под давлением Великого Стивена Кинга настолько давно, что прошло уже почти не год, не два…
Но… что произошло – то произошло. Вселенная жила по своим законам, а Роллинг – просто присутствовал в этом выживании, мириться с которым приходилось день за днем, не обращая внимания на автора сего повествования, так как он – Босс, Начальник и – Человек, который вдруг сбрендил…
Что угнали – то угнали, и в случае Роллинга, это был любимый велосипед из Прошлого, и очень поздно было об этом сожалеть. Как бы то ни было, но ему вновь пришлось идти простым пешком до самого Тора – так назывался городишко, не имевший никаких претензий состояться, как населенный пункт его Мечты…
«Добро пожаловать в Торн! (Население – 57 человек)» - гласила надпись на щите, стоявшем возле шлагбаума, работающего, видимо, еще в те дни, когда Роллинг играл в партизана вдали от этих мест, не столь отдаленных от мира, считавшегося благополучным и, столь же благополучно уходящего в страшные глубины Светящейся Пропасти не первый десяток лет и зим, хотя зимы в этом мире, обреченном исчезанию в бездне были понятием, не то, чтобы относительным, а просто – неизвестным… Итак: Добро пожаловать в Торн!
И Роллинг пожаловал в Торн….


ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Торн.

В городок он вошел уже на закате. По трассе. Трасса сия пролегала прямо из пустыни и именно туда, от чего этот городок так упорно отделялся, стараясь выглядеть живым, как никогда – желающим жизни, солнца, и правильного понимания собственного присутствия в этом мире, о полном исчезновении которого в чреве Светящейся Пропасти не знал не один из горожан. Трасса не то, чтобы пролегала туда, она просто проносилась через городишко, и устремлялась дальше и дальше, в ту самую, бескрайнюю пустыню, которой, казалось не было конца до самых далёких, (если всматриваться отсюда), гор, прохода через которые не знал ни один из жителей сего городка, уже хотя бы потому, что ходить им туда не было никакого смысла… Ведь все они прекрасно знали, что там все и всегда происходило не по-нашему… Но происходило.
В Торн он вошел немножко усталый. Все-таки сказывались эти неприятные мили, полные мыслей об угнанном велосипеде, пусть и с порванной цепью, но с совершенно круглыми колесами, которые вполне можно было еще продать на Митинском рынке за деньги, эквивалентные каменному кедру, из которых получилась бы фляга приличного чаю, если другого не видал, но он все равно не поддавался слабости, (а она и является первой подругой усталости), а прекрасно осознавал: Кому сейчас легко?!… Именно в этом настроении он и ступил в Торн…
На первый взгляд казалось, что его здесь ждали. Ведь, прямо у входа в городишко его встречал красивый, букет белых из белых роз, валяющийся в дорожной пыли возле шлагбаума.
Но, только он приблизился к этому букету, протянув к нему обе руки и искренне улыбаясь, как получил булыжником по затылку. Позже выяснилось, что это подал знак один из активистов Гринписа, местного значения, сидевший в засаде уже третий месяц, с надеждою безвозмездно защитить столь скудную в этих, проклятых, позже, Роллингом местах, природу. В общем, с цветами ему не повезло.
Но погода все равно была приятная и этот удар он даже как-то пропустил мимо ушей. Абсолютно не теряя собственного достоинства и планов на будущее, Роллинг очнулся и встал, буквально, в течение какого-то получаса от начала падения возле этого самого букета из роз, столь напоминавших о том, что есть еще красота и в этом мире, столь безжалостном к одинокому путнику, буквально на днях, потерявшему велосипед, причем, совершенно случайно и, похоже, навсегда.
Роллинг поднялся, вновь полный сил и надежд. И он был прав – ему и вправду было на что надеяться. Начинался новый, захватывающий и весьма необычный этап его путешествия. Ведь, впервые, за столь долгий период времени он оказался среди такого множества, еще живых людей.
По большому счету, он даже уже и успел позабыть, что такое – находиться в обществе, пусть даже таком…
- Население, кажется, дружелюбием здесь не блещет, - Подумал Роллинг, - Особенно неприятен, вон, тот сектор строений, стоящих справа от дороги.
А общество и в самом деле стоило отдельного, желательно, абсолютно непредвзятого, взгляда на удивительность индивидуумов, из которых оно так неудачно состояло.
И состояло оно просто из населения Торна. Роллинг долго думал в последствии: что же на самом деле это был за городишко? При всей своей живости, при всем своем стремлении, казаться осколком цивилизации в пустыни – это был не более, чем еще один уголок великого Кладбища человеческих воспоминаний. Воспоминаний о том, что мир, такой зыбкий и уходящий в никуда сегодня, когда-то имел полное право претендовать на совершенство, когда-либо существовавшее под столь знакомой, на любом уровне Луной, абсолютно не воспринимающей как боль, так и радость, попеременно осаждающие планету, рвущуюся в апогею бессмысленности, предопределенную полным бесстрашием, рожденным в глубинах глупости большей части населения этой самой, умирающей планеты, давно попавшей во власть притяжения Светящейся пропасти.
И все равно, это было население. И с ним нужно было считаться. Хотя бы пару дней.
Роллинг спокойно, приветливо сжимая револьверы, шел по единственной в горок улице, встречая настороженные взгляды, устремленные на него, не то, что бы со всех сторон, а просто с каждого миллиметра этого городка, забывшего о том, что не перевелись еще странники на этой земле, в мире где все настолько привычно и необратимо. И он прекрасно понимал, что именно от того как он покажет себя в эти минуты, зависит отношение к нему всех, кто сейчас, столь пристально показывает ему язык из-за каждого угла, приделанного к домишкам, окружающим раскинувшуюся перед ним улочку, ведущую далеко-далеко, если плюнуть на все и решить не останавливаться…
И показал он себя достойно. Он, даже не целясь, застрелил какого-то, судя по виду, бомжа, бросившегося к нему с раскрытыми объятиями, державшему притом в одной руке полупустую бутылку с какой-то жидкостью гадостного цвета, а в другой – странный, рваный звездно-полосатый флаг, такой грязный, что даже треснувший в трех местах после удара о землю рядом с неудачником, столь упоенно размахивавшим им до последних секунд существования, так плачевно завершившегося прямо на бегу.
Этим незаурядным поступком он сразу показал окружающим его поселенцам, что шутки шутить с ним совершенно не стоит, так как с юмором у него в ладах были только револьверы. Он спокойно прошел до гостиницы, находившейся почти в центре городка, (то есть этой улочки), поднялся по ступенькам и вошел внутрь. В общем-то ничего сногсшибательного он не ожидал, поэтому вполне свободно и легко устоял на ногах – ведь все было как в обычной гостинице такого типа, существовавших практически во всех городках, типа такого. Первый этаж просто являлся небольшим салуном, а стойка бара сразу являлась и стойкой регистрации постояльцев, получавших вид на жительство в номерах второго, третьего и седьмого этажей. В последствии Вольтметр много раз думал и никак не мог понять, почему именно и седьмого, ведь в здании было всего два этажа и грязный чердак, загаженный то ли голубями, то ли просто бомжами за долгие годы отсутствия капитального ремонта.
Комнатка была маленькая и чистенькая. Такая маленькая, что он ее еле нашел. А когда нашел – был ненавязчиво удивлен наличием в ней еще пятерых постояльцев, трое из которых спали, а двое ждали своей очереди занять постели. Не долго думая, Вольтметр рассудил иначе и, уже через пару минут и спящие, и претенденты на сон оказались на улице в позициях разной степени тяжести, после полета из окна… Комнатка же стала гораздо уютней и вся его. В общем заселение было завершено, как всегда быстро и без потерь. Теперь можно было и поспать. Спуститься вниз он решил только вечером, так что времени у него оставалось еще достаточно и на сон, и на душ, и на легкую физзарядку, состоящую из полутора тысяч отжиманий от пола перед сном. Заснул он быстро и без сновидений прямо на полу, так как сил вскарабкаться на постель после физзарядки у него уже просто не осталось. Впрочем, так было всегда, так что к спартанским условиям сна Роллинг давно привык…
Проснулся он, как и рассчитывал в начале восьмого вечера и в девять уже был на ногах. Где-то, к полдесятому, он все-таки смог разобраться чьи это ноги. А ноги эти, как ни странно, принадлежали хозяйке гостиницы, на которую он упал, скатившись с лестницы, ведущей вниз со второго этажа. Изящным жестом спрыгнув с ее ног, Роллинг спокойно подошел к стойке бара и заказал полстакана виски и, так, чтобы он видел…
Забрав свои полстакана, он подошел к ближайшему столику, сел
на ближайший к нему стульчик и задумчиво оглядел зал. В полумраке,
в свете тусклых светильников тихо вытрескивающих какую-то страннную мелодию, чем-то напоминавшую, слышанный им еще в юности хит «Нас не догонят», он понял: «И здесь побывал этот белый пройдоха, Вольметр и, своим чернодейством напрограммировал лампадки». А потом уже начал различать сидящих за соседними столами клиентов этой убогой пропинации. Народу было немного. С арифметикой он был в не особых ладах, поэтому предположил, что, примерно – четыре человека, ну, максимум – двенадцать. И, что самое главное – ни один из них ему не понравился – уж слишком они были уже пьяны и горласты.
Но это ещё не было уважительной причиной для пламенного разговора «по душам», плавно переходящего в устранение некоторого числа бесполезных, индивидуумов из тех, что изредка родятся под Луной. Роллинг заказал ужин. Еда оказалась невкусной и, вполне не исключено, что даже несъедобной. И, чтобы настроится на поглощение поданного комплекта еды, ему пришлось предварительно выпить пару литров чего-то, очень напоминающего самогон, крепостью никак не меньше 80-ти градусов. Это получилось, как нельзя, кстати, потому как после последнего глотка ему уже абсолютно не хотелось есть. Ему не хотелось ничего, кроме как попытаться найти, где можно немного поспать. Нашёл он себе место очень быстро и уснул прямо за столом, где он так плотно поужинал, что аж устал и уснул, уронив голову в еду. Это оказалось – очень кстати, так как проснулся он уже утром и прямо в режиме завтрака, т.е. с набитым ртом, носом и, как ему показалось, лицом – видимо он снова бродил во сне и забрёл, куда не положено… И ещё долгих два или три часа он абсолютно не мог понять, что у него болит больше – душа, лицо или голова, а завтракал – просто на автопилоте, сверяясь с инстинктом о правильности своих действий…
Покончив с завтраком, Роллинг решил, что пора заняться делом и выяснить: каковы последствия, присутствия здесь до него, белого пройдохи, способного на такие пакости, какие только могли родиться в глубинах страшной Светящейся Пропасти, руководящей умами и действиями её приспешников и слуг.
Быстренько определив, кто из присутствующих похож на трактирщика, он понял, как должен выглядеть трактирщик и подошёл к стойке бара. Как и всегда, на этот раз Роллинг не ошибся - трактирщик выглядел точно также, как и тот пропойца, который на него был похож. "Что ж, поговорим" - подумал Роллинг и сказал:
- Налей-ка мне стаканчик, уважаемый, а то что-то жаркий сегодня денёк, похоже, начинается.
- Пожалуйста - трактирщик поставил на стойку перед ним стакан какой-то жидкости, напоминающей по цвету, что алкоголь - это яд замедленного действия, которому все возрасты покорны, а курить - вредно...
Роллинг с превеликим удовольствием разделся по пояс и тщательно протёр жидкостью из стакана занемевшее, после сна в позе "сидя" тело и под мышками. Моментально почувствовав, как ему полегчало, Роллинг тщательно оделся, поправил платочек в нагрудном кармане куртки и причесался влажной после протирания тела, рукой.
- Скажи, любезный, надолго ли останавливался у тебя, одетый в белый плащ чужестранец?
- Да, как вам сказать... - трактирщик задумался. Подумав полчасика, он, всё-таки вспомнил, что Роллинг ещё здесь и поставил перед ним ещё один стакан - За счёт заведения! - и, почесав небритый подбородок, наконец-то, вернулся к сути разговора - Ах, да! Значит приехал он сюда четыре дня тому назад, на каком-то антикварном велосипеде, типа "Орлёнок", со спущенными шинами. Ужинал он у нас дважды, я сам это не только видел, но и один из этих раз, даже сам кормил его овсянкой в завтрак. Кстати, очень капризный тип! Всех пап и мам пришлось перебрать, пока удалось впихать в него эту тарелку каши. Зато платил он щедро! Настоящими деньгами из красного дерева, я таких раньше в жизни не видел.
- Послушайте, милейший, неужели вы не можете коротко ответить, что провёл он в вашей гостинице не больше трёх дней! - вспылил Роллинг - Замолчите и дайте мне подумать! - Роллинг подумал минут двадцать три плюс-минус...
Кажется, пазл с исчезновением его велосипеда начал складываться в чёткую картинку "Приплыли", и всё стало становиться на свои места. Учитывая, что Белому проныре были известны кое-какие, хитрые приёмчики по мошенничеству со Временем и Пространством, стало понятно, что это - никакой не заблудший демон пустыни украл его транспорт, а этот ушлый беляк телепортировался из оттуда, где Роллинг его догонял, чтобы украсть его последний, на этом отрезке пути, велосипед, предварительно телепортировав впереди себя, ту, проклятую ящерицу, чтобы Роллинг, сбившись с пути, начал уже догонять её, хотя бы минут пятнадцать-двадцать, которых вполне хватило этому вражине, чтобы похитить "Орлёнок" и телепортироваться в месте с ним обратно, туда где Роллингу, теперь, догонять его придётся гораздо медленнее, ввиду его серьёзнейшей потери и прекрасного приобретения беглеца, который с полным правом мог теперь напялить на себя жёлтую майку лидера.
"Вот, сукин сын!" - ещё раз подумал Роллинг, и вздохнул полной грудью, но очень печально. Он понял, что делать нечего, надо сходить в туалет...
Выйдя из туалета, Роллинг направился в соседний квартал, за углом, где, как ему поведал, по секрету трактирщик, его мог ждать сюрприз.
Прямо за углом, посредине соседнего квартала он увидел вывеску: "Прогнозы и Обещания, Ясновидение за деньги". Роллинг огляделся, чтобы попытаться понять, откуда слетела эта вывеска, причём, видимо давно, так как было видно, как она истоптана редкими прохожими и загажена бездомными мухами и собаками.
Долго пытаться понять ему не пришлось, так как, буквально через четверть часа он заменил, что в одном из окон, стоящего напротив барака, выставлены 12 горшков с геранью, а из форточки доносится условленный, (по точной информации трактирщика), звук, знакомой ему ещё с детства, народной мелодии "Чёрные Фиалки", написанной в смутные времена, мутной хэви-метал группой "Угрюмый ноябрь".
Роллинг подошёл к этому окну и постучал кулаком по стеклу, после чего, стряхнул с руки осколки и приготовился выхватить револьвер. Из окна раздался зелёный сигнал "Войдите!", а звуки про Чёрные Фиалки сменились таинственной мелодией "Позвони мне, позвони...". Роллинг позвонил в звонок возле приделанной прямо около окна двери, и двенадцать раз условлено кашлянул в домофон, как научил его трактирщик. Кодовый замок ржаво щёлкнул и дверь открылась. Путь к местной истине для Роллинга был открыт. Роллинг собрался с духом и шагнул внутрь.
Первые минуты, Роллинг просто ничего не мог разглядеть в сумерках грязного коридора, ведущего в какую-то даль, где располагались столь долго искомые им апартаменты. Проверяя револьвером пустоту пространства впереди себя, он уверено прошёл вперёд, повернул налево, потом направо, потом два раза повернулся кругом, против часовой стрелки, открыл ещё одну дверь и оказался в маленькой, уютной комнатке, с весёленькими обоями на стенах и мебелью, напомнившей ему о детстве проведённом на бабушкиной даче, среди лопухов и треска цикад. Вдоволь навеселившись от вида обоев, Роллинг внимательно осмотрел остальной интерьер и, вскоре, заметил, что у дальней стены, в жалком облезлом кресле, сурово болтая ногами сидит и смотрит на него, ничего не видящими глазами, местная знаменитость - Трунелла Несусветная. Роллинг моментально успел отметить про себя и немножко про неё, что похожее лицо ему уже приходилось видеть когда-то давно, в школьном учебнике по истории партии Нетленных Рыцарей Стоунза
- Ну, здравствуй, проходимец - приветствовала его Трунелла – всё-таки не смог мимо пройти? Так я и предполагала, но всё же не думала, что мы встретимся так скоро и, так ненадолго.
- Здорово, Ведьма! - Роллинг старался не выдавать своей неприязни, охватившей его от боли в порезанной руке - Надеюсь, тебе есть что мне сегодня рассказать, пусть, даже, это будет твой последний разговор в жизни.
- Знаю, что тебя интересует, конечно же действия, планы и мысли того
полубеса в белом, которого ты уже столько времени пытаешься догнать, поймать, арестовать и допросить с пристрастием... Тяжело тебе придётся, однако, знаю - мало радостей ждёт тебя в самом ближайшем будущем. Садись, я расскажу тебе всё. - Роллинг сел прямо на пол перед Трунеллой и приготовился спрашивать.
- Ждёт тебя тяжёлое будущее, - начала вещать Трунелла. - Не будет тебе ни покоя, ни радости, ни нового велосипеда. - Трунелла подумала, - Но не грусти, уж, так откровенно, - услышав слёзы, заполонившие глаза Роллинга.
- Да, причём тут грусть! - взвился Роллинг. - Чего это ты с утра наелась такого?! Это ж надо! Аж слёзы вышибло!.. Ты, хоть вентиляцию включи!
- Не дури, - рассердилась Трунелла, - это входит в программу ясновидения и прогнозирования, а ты, насколько я понимаю, именно за этим сюда и явился. - Так что, расслабься и скажи мне, что ты хочешь узнать в первую очередь, а чего не хочешь знать вообще.
- Ладно, - Роллинг вытер слёзы, выжал платок и продолжил беседу. - Скажи мне, ведьма, что делал в Торне белый хмырь и какие пакости он тут мне приготовил? И не рассказывай мне сказки, что ты того не заешь, этого, и, вообще - ты тут абсолютно не причём.
- Белый хмырь натворил здесь много всякого-разного, - Трунелла помолчала, - Как мог он позаботился, чтобы твоё путешествие здесь и закончилось. Немного времени осталось до того момента, когда сработает его козня-заклятие и местный люд устроит массовую охоту на тебя, на одного. И еще неизвестно, кому в этой охоте повезёт. Не позже, чем солнце два раза окажется в зените, всё местное народонаселение, поголовно, сойдёт с ума на почве страшной ненависти к тебе и всему, что с тобой связано. Например, не меньшую ненависть они станут испытывать и к пулям, которыми ты будешь приводить их в чувство.
- И что, эту манипуляцию сознанием никак нельзя отменить? - Роллинг нахмурился, не хотелось ему расходовать патроны по пустякам. - Неужели всё так запущенно?!
- Ну, почему же, всё возможно, только если я сейчас сама уничтожу дьявола, засевшего вон там, - Трунелла как-то криво ухмыльнулась и направила указательный палец ему в грудь, - Как велел мне мой Белый Повелитель, которого ты так непочтительно назвал хмырём... - Трунелла начала медленно подниматься протягивая обе руки к Роллингу.
"Святой Оззи! Да она же безумна! Она тут хочет настоящий шабаш со мною сотворить!" - Подумал Роллинг, уворачиваясь от её неприятных объятий, - "Ну, постой же, я тебе покажу, солдатскую смекалку и находчивость!", - Роллинг выхватил револьвер и, приставив его к виску, чтобы не даться живым, кинулся вон из комнаты, в тот жуткий, тёмный коридор, через который входил в эту берлогу. В несколько шагов преодолев сумеречную зону, он выскочил на улицу и храбро обозвал Трунеллу "подлюкой" в разбитое окно. В ответ ему донёсся какой-то, нечленораздельный вой, - "Волка прячет, стерва, а лес ему не показывает", - понял Роллинг...
В трактир он вернулся уже под вечер, мокрый и уставший и, сев за грязный, неубранный столик, начал соображать, как же получилось так, что он абсолютно безрезультатно разведал обстановку в городишке, казавшимся вымершим и непричастным к происходящим событиям. Проболтался полдня, впустую, по улицам, оголодал, обносился, да ещё и под дождь попал. "Стар я уже для всего этого дерьма" - взгрустнул Роллинг и заказал себе ужин.
Ужин затянулся за полночь. Дело в том, что когда Роллингу принесли горячее, к нему за столик подсел, странного вида, незнакомец, и пристально уставился на Роллинга. Так прошло минут тридцать, Роллинг, не обращая внимания на соседа, поглощал бобы с подливой и кусочками вяленого мяса, очень подозрительного происхождения. Наконец, незнакомец, снял шляпу, взъершил волосы и спросил: "Послушай, какого чёрта ты остался на вторую ночёвку в Торне, ведь завтра, после пересечения солнцем зенита у тебя начнутся большие и, действительно, серьёзные неприятности. Я не хочу тебя пугать, но в Торне много ли это или мало, но находятся ещё пятьдесят шесть жителей с которыми тебе придётся иметь дело. И что тебе это даст? Может, тебе лучше отправиться дальше, оставив здешние проблемы здесь?". Роллинг подумал минут десять и решил присоединиться к разговору.
- А ты-то откуда знаешь о завтрашней заварушке? - спросил он незнакомца - Этот Белый чародей всему Торну об этом, что ли, объявил?
- Почему же всему Торну? Кроме меня и старой Трунеллы никто ни о чём не догадывается. А я знаю потому, что как велел мой Белый Властелин, именно мне придётся запустить программу зомбирования народа секретной кнопкой, оставленной мне сиром Вольтметром, чтобы я запустил вариант "В", если у Трунеллы не получится разделаться с тобой ещё до того, как. И, клянусь твоим ужином, я сделаю это, чего бы мне это ни стоило - такова воля Светящейся Пропасти и того, о ком я тебе только что говорил! Дай попить?
- А почему он выбрал именно тебя? - полюбопытствовал Роллинг, спрятав полупустой стакан за спину.
- Потому, что ни один нормальный человек не возьмётся за это в трезвом уме и твёрдой памяти, а я, уже три года, как сошёл с ума после несчастного случая, произошедшего в том страшном бою с женой, когда я задержался в этом трактире до утра, отравившись контрабандным пивом. Могу даже справку показать, что все взятки с меня - абсолютно гладки и безосновательны. Тем более, что уже, буквально скоро, я престану быть не только трезвым, но и помнящим родства. - Незнакомец достал из кармана широких штанин гербовую справку и показал Роллингу, - Смотри, жадина.
- Хитро! - усмехнулся Роллинг, и, нехотя, врезал соседу промеж глаз, так, что у того, просто искры из глаз посыпались.
- Эй, вы, там! Прекратите играть с огнём! - послышался голос трактирщика, испугавшегося, что из искр возгорится пламя и спалит его заведение.
- Заткнись, торговец! - Отпарировал Роллинг, - А огнетушители тебе на что?! Тем более, что сигнализация ещё не срабатывала! Налей-ка мне, лучше, ещё пинту и убери этого психа куда-нибудь подальше, пока он моё пиво не стырил! - И после этого он, долго-долго, сидел и тянул пиво, размышляя как завтра уладить всё миром и без нервотрёпки.
"Уйду рано утром" - решил он, в конце-концов, и, окончательно успокоившись, допил пятую пинту, и пошёл в номер - собирать на утро чемодан.
Оказавшись в номере, он вспомнил, что чемодана у него никогда не было и, довольный этим открытием, завёл будильник на полшестого утра, тщательно разделся и лег в постель. "Как всё запутанно и таинственно" - с этой мыслью он и заснул, готовый в любой момент проснуться и отразить нападение кого бы там ни было и по какой-либо причине.
Никакого нападения, однако, этой ночью нет произошло. Не считая, конечно, того, что около пяти утра, дверь его номера бесшумно открылась, и чья-то хитрая рука выкрала заведённый будильник без малейшего зазрения совести, обрекая на провал весь его, продуманный вечером план, и надежду на мирное завершение посещения Тора.
Проснулся Роллинг от странного гула. Спрыгнув с кровати, он, одной рукой протирая глаза, а второй потирая зашибленную при спрыгивании ногу, спокойно подскакал к окну. И тут же понял, как ему повезло. Солнце стояло в самом зените, а под окнами трактира гудела полусотней голосов унылая, полубезжизненная толпа горожан. И среди этого гула ясно проступала фраза: "Кто не скачет, тот - умрёт". И до Роллинга дошло, что разбудивший его гул шёл из земли, под тяжестью, ревущей, подпрыгивающей в унисон безумной публики, ещё вчера бывшей, пусть хмурыми, скучными, но спокойными Торнчками... Увидев его, неуклюже подскакавшего к окну, они, конечно же решили, что это свой, так как тонкая настройка зрительного нерва у всех присутствующих внизу была абсолютно нарушена и ориентировались они только по его скачкам.
Последующие события развивались молниеносно. Роллинг и опомниться не успел, как уже оделся и посидел "на дорожку". Закинув вещмешок за спину, с револьверами в руках, он выскочил в коридор и бросился вниз по лестнице. Внизу, в зале трактира, уде слонялись, подпрыгивая невпопад пятеро ничего не соображающих типов, грозно урчащих только одну фразу: "Убить пришельца!". При его появлении, они, как один повернулись к нему и их урчание превратилось в дикий ор, полный злобы, смешанной с радостью его обнаружения. Ближний к нему тип, тут же запустил в Роллинга тарелкой, из тех, что во множестве стояли на неубранных столах трактира. А слева к нему уже подбирался второй маньяк, размахивая лопатой с обломанным черенком. Первыми же тремя выстрелами, Роллинг, освободил проход к заднему выходу, очень удивив нападавших, диаметром разлёта их мозгов по залу. Бросившись к выходу, он, на бегу, практически не целясь, прихватил на барной стойке чью-то недоеденную котлету и позавтракал, не прекращая стрельбы по мелькающим то тут, то там, в окнах трактира, лицам, так как пятеро первых, присутствовавших в зале смельчаки уже валялись меж столов, во всяких, неадекватных позах, раскинув руки, ноги и мозги вокруг друга дружки. Перезарядив револьверы, Роллинг ударом ноги распахну дверь чёрного выхода и, лицом к лицу столкнулся с обезумевшей Трунеллой, размахивающей опасной скалкой. Ударом второй ноги, он заставил её согнуться пополам, не мешкая, оседлал её и направил, строгими ударами рукояти, за угол, прямо на притрактирный майдан, где бесновалась, размахивая палками, камнями, горящими покрышками и, просто так - руками, основная масса участников этого действа. С криком: "Эх, лети, моя тачанка!", Роллинг открыл ураганный огонь на поражение по всем подряд, уворачиваясь от летящих в него камней и коктейлей Молотова. Площадь заволокло дымом, пороховыми газами, ещё какой-то странной вонью и пламенем со всех сторон. Обезумевшая Трунелла, подгоняемая рукоятью револьвера, носилась кругами, а Роллинг поливал нападающих свинцом и пинками, приговаривая: "Вот, я вас! Научу демократии!"...
Через сорок минут всё было кончено. Последней пала загнанная Трунелла. Расстроенный Роллинг, окинул взглядом разбросанные по земле тела, ещё недавно обзывавшие его самыми обидными словами, чёрный дым, стелящийся от горящих покрышек и в сердцах швырнул каску о землю: "Зачтётся тебе ещё это, белый плащ! За всё ответишь народу!"... Больше здесь делать было нечего. Роллинг, сориентировался по компасу и пошёл к выходу из Торна, понимая, что эта глава его путешествия закрыта навсегда и больше ему никогда сюда не вернуться, да ему и не хотелось. Долго ещё будут стоять у него пред глазами эти кувыркающиеся в предсмертных агониях тела, настигнутые его пулями по всему периметру майдана. И ещё болеть рука, нога, коленка и правая половина черепа, в которые всё-таки умудрились попасть камнями и бумерангами некоторые, из ныне почивших в страшной бозе.
Роллинг опять уходил в пустыню...


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.
Бинк.

Шёл седьмой день путешествия Роллинга по пустыне. Ничего не отвлекало его взгляд, устремлённыё строго вперёд, так как пейзаж, раскинувшийся вокруг, абсолютно не радовал разнообразием. Пески, миражи, хилые кустики перекати-букетов, да палящее солнце, где-то там, наверху, равнодушно выжигающее пространство, преодолеваемое Роллингом назло и вопреки... Правда, каждую ночь, случались мелкие происшествия, типа нападения диких змей на левую ногу в самый разгар быстрого сна, или похищения ужина одиноким, старым вараном, в минуты, когда Роллинг, расслабившись, запевал, старую, народную песню про траву под крышей дома твоего. Но, все эти мелочи были несущественны. Гораздо важнее было то, что у Роллинга давно начала заканчиваться вода и он уже не мог позволить себе каждое утро мыться под душем, как он это делал целых три дня в Торне. Это его, само собой, ввергало в небольшое уныние, но он научился так обильно потеть, примерно, уже к полудню, что мог спокойно умываться, протираться и чистить зубы собственным потом, а остатки воды использовал только чтобы утолять постоянную жажду и готовить по вечерам что-нибудь на слабом огне старой зажигалки, фирмы "PIPPO", случайно, привычно прихваченной в трактире города Торна, в минуты, когда казалось, что взять на память, там, собственно и нечего. Так, в рутинном движении по редким следам Белого Плаща и проходили день за днём, пока на самый седьмой день, впереди не показалась какая-то тёмная точка. Роллинг сверился по карте и понял, что это - сторожка лесника, занесённая сода много-много лет назад чудовищным ураганом, вместе с забором и погребом. Роллинг обрадовался - значит в погребе, вполне, может найтись какая-нибудь съедобность или, хотя бы пара-тройка канистр с водой, заготовленной лесником на чёрный день. А именно такой цвет приобретал седьмой день путешествия Роллинга, которому не было видно конца и края, видна была только эта тёмная точка. Роллинг ускорил шаг и уже на закате радостно подходил к калитке, которая осталась от давно сгнившего забора, остатки которого можно было вполне использовать для розжига костра, чтобы сэкономить бензин в зажигалке и, наконец-то, быстро приготовить ужин, а не как обычно - только к утру...
Открыв калитку, Роллинг вошёл во двор и направился к сторожке. Домик, конечно, находился в плачевном состоянии. Стёкла в перекошенных окнах покрылись трещинами, труба дымохода лежала в трёх метрах на север, а через перила крыльца свисал скелет лесника - бывшего хозяина строения, так и не пережившего разлуки с родным Канзасом, потерявшегося где-то во Времени и Пространстве. "Бедный Йорик", - подумал Роллинг, прочитав личные данные лесника в подобранном у крыльца свидетельстве о смерти. Печально постояв возле останков минут двадцать и подумав о Вечности, Роллинг, аккуратно смахнул кости с перил в палисадник - "И без тебя тоскливо", - открыл скрипучую дверь и вошёл внутрь. Как ни странно, но внутри было чистенько, ухоженно и уютно. Весело молчал в левом углу комнаты какой-то ящик со стеклянной передней стенкой и какими-то, проволочными рожками сверху, стол удобно валялся в правом углу и не загораживал проход от двери в сторону кухни. Стулья, рассыпанные под столом на части, тоже -были вполне пригодны для розжига. Лохмотья, когда-то бывшие занавесками весёленько колыхались сквозняком из рассохшихся рам. Какие-то, жуткие по содержанию, картины косо висели на стенах. "Босх", - получше присмотревшись, понял Роллинг, и перевёл взгляд на полуистлевший вымпел "Ударник охраны лесопосадок", сиротливо свалившийся с гвоздя, справа у окна. Половинка люстры кокетливо свисала с расколотого по диагонали шкафа у левой стены, унылые, худые клопы, жалостливо тянули к нему хоботки и лапки, из последних сил цепляясь за стены. Роллинг бросил им горсть хлебных крошек и прошёл на кухню, отодвинув ногой жёлтый диван, перегородивший проход в кухню. На кухне, не было ничего, не считая, пустынной совы, с какой-то дрянью в когтях взлетевшей в небо всем своим видом выражая недовольство его приходом. В самой же кухне никого не было, кроме унылого сверченья сверчка откуда-то, из-под ржавого холодильника, лежащего у окна. Небольшая печка из медной бочки вывалила трубу, через разбитое окно, образовав круглую, чёрную дыру в потолке, в которой что-то противно шуршало и чавкало. Если после лесника, кто-то и появлялся в этой дыре, то, похоже - давно ушёл. Недаром тут был такой ухоженный вид...
Роллинг задумался. Что-то подсказывало ему, что надо задуматься: "А всё ли это, что суждено ему обнаружить в сторожке?" Подумав сильнее, он понял, что надо обследовать это место повнимательней, ведь не зря же на карте было указано, что здесь должен быть погреб. И тут он понял, что трели сверчка звучат неестественно глухо. Обойдя лежащий холодильник, он моментально обнаружил, под ним загадочную крышку, закрывающую спуск куда-то вниз. Роллинг, без особых усилий, быстро отодвинул холодильник, разогнал обосновавшуюся здесь мышиную семью и открыв крышку, увидел лестницу, ведущую в беспросветную тьму, застывшую внизу, какой-то страшной тайной.
- Есть кто?! Эй, внизу! Я иду! Кто не спрятался - я не виноват! - крикнул во тьму Роллинг и, вытащив револьвер, проверил количество патронов в барабане. "Можно идти" - удовлетворённо понял он посчитав, что барабан заполнен до отказа. Осторожно, чтобы не уронить револьвер, он начал спускаться в темноту. Когда ужас начал обнимать его с ног до головы своими липкими объятиями, он зажёг спасительную зажигалку и увидел, что это - просто старый погреб, абсолютно похожий на тот, что был нарисован на старой карте. У затянутых паутиной, стен находились прогнившие полки, на которых каким-то чудом держались покрытые слоем пыли какие-то банки, бутылки, странной формы сосуды из глины и полихлорвинила и, вполне возможно, хранили в себе, какое-то содержимое, самого разнообразного назначения. Но, по-настоящему Роллинг был поражён тем, что в дальнем, самом тёмном углу, сидел и внимательно разглядывал Роллинга замолчавший сверчок, которого гладил по голове, сидящий рядом мальчик, лет тринадцати, в невиданной Роллингом доселе форме одежды. Грязная, белая рубашка, заправленная в грязные, тёмно-синие брюки, почти полностью скрывалась под тёмно-синим пиджаком, такого же грязного оттенка, с какой-то красно-жёлтой эмблемой на нагрудном кармане и каким-то черным, узким лоскутом ткани, свисающим с шеи на груди. Роллинг, оценив ситуацию, разочаровался, что ничего, особо ценного во всём этом нет, и придав голосу, как можно больше доброты и тепла сказал: "Иди ко мне, малыш, не бойся, общаться со мною не очень опасно". Мальчик, не проронив ни слова, медленно поднялся, сунул сверчка в рот и, хорошенько прожевав, сказал: "Скажите, а вас ничего нет, чтобы запить? А то я боюсь пить из этих бутылок - кто знает, что в них разливали?" Роллинг отрицательно покачал головой: "С собой нет, но наверху, думаю, мы что-нибудь придумаем", - и начал, задумчиво подниматься по лестнице в то же место, откуда недавно спустился сюда. Мальчик последовал за ним, упираясь головой в его каблуки. Что-то снова подсказывало Роллингу, что вместе с этим мальчишкой, у него, явно, добавится и проблем.
Выбравшись из погреба, Роллинг откупорил бутылку, заботливо прихваченную внизу, для дегустации в более подходящих условиях, чем там, в затхлой, отдающей клаустрофобией старинной темноте. Сделав, пару глотков - он обрадовался: "Класс! Мальчишке такое нельзя. Значит, мне больше достанется!". Он открыл холодильник, и обнаружил в нём четыре банки консервированного лимонада "Хлоп! И - кома!", и понял, что этим - вполне можно напоить мелкого найдёныша. Он протянул банку мальчику: "Только не торопись, пей мелкими глотками, чтобы лучше усвоилось и на дольше хватило. Неизвестно, когда в следующий раз мы найдём такой холодильник.".
- Спасибо! - Мальчик одним глотком опустошил банку и благодарно сказал - Дай ещё!
- Ладно, уж! - Роллинг достал ему вторую банку, - Но эту, только мелкими глотками, как я тебя учил раньше. А я, пока, пойду, что-нибудь разожгу, чтобы приготовить ужин. Говорить будем потом. Времени у нас много.
Стулья в печке весело трещали. Чайник натужно закипал, сухари игриво хрустели на зубах, ночь равнодушно взирала в окна снаружи, в животе мальчика звонко переваривался сверчок, где-то наверху ухала вернувшаяся сова, Роллинг, потихоньку, приканчивал содержимое бутылки, прихваченной в погребе и, удобно расположившись на старом диване, рассказывал мальчику историю своего путешествия, сознательно пропуская в рассказе отдельные подробности, относящиеся к категории "18+", заботясь о нервной системе ребёнка. Когда рассказ Роллинга вместе с содержимым бутылки подошли к концу, он решил, что пора выслушать и историю мальчика: как он оказался в этом месте, в таком тёмном низу, и как выжил, несмотря на то, что был там совершенно с одним сверчком, пусть даже и таким съедобным.
- Как тебя зовут? - спросил он мальчика.
- Меня зовут Бинк. - ответил мальчишка.
- Что ж, поведай мне, Бинк, как тебя угораздило найтись мною в этом подвале в это странное время? Мне кажется, это будет занятная история, только, желательно, чтобы - не слишком длинная, а то завтра, нам рано вставать, на работу и ногам нужно, хоть немного тщательно отдохнуть от этого постоянного движения вперёд, с такими редкими привалами на ночь. - Роллинг всем своим видом, что готов слушать...

Это было ясное тихое утро пятницы, тринадцатого числа. Бинк поднялся, как обычно, в полвосьмого и, как обычно, совершенно разбитым, после этих, непонятных, вещих снов, которыми были перенасыщены его ночи. Но, в это утро всё было немного по-другому. У Бинка было реальное ощущение, что в этот день что-то должно произойти такое, что перевернёт его жизнь, очень и очень основательно и насовсем. Умывшись и почистив зубы, он проснулся и пошёл завтракать. Завтракал он долго и без особого аппетита. Почему-то сильно болел правый висок, как будто вчера он сильно ударился молотком, и молоток застрял у него в виске слезился левый глаз и чесалось под всеми коленками. Устав от всего этого одновременно, Бинк выпил растворив, три таблетки "Аспирина" и лёг подремать. Подремав двадцать минут, он понял, что боль в виске внезапно ушла, а ему пора идти в школу. Одев ранец, Бинк вспомнил, что забыл одеться, и снял ранец, чтобы одеть форму. Потом зачем-то посмотрел на фотографию родителей, стоящую на камине и удивился, что сегодня одни ушли на работу, даже не сказав ему, что взять в школу, чтобы поесть на большой перемене и чем это всё запить. "Хорошо, хоть, оставили денег", - подумал Бинк, забирая из отцовского стола триста долларов и ссыпая их в ранец, - "Хоть булочку с йогуртом можно будет купить, или холодный сэндвич с курицей. А, чтобы его подогреть, он вполне мог позволить себе купить на остаток денег микроволновую печь. Бинк ещё раз окинул взглядом квартиру и вышел из дома. Всё снова было как обычно - люди спешили по своим делам, Бинк, не спеша, шёл, направляясь в сторону поворота, за которым находился поворот в сторону улицы ведущей к школе. Он знал, что не опоздает, так как до школы было не более сорока трёх минут ходьбы, а занятия начинались только через час пятнадцать. Утренний воздух был свеж, прохожие были озабоченные, автомобили покорно везли своих пассажиров туда-сюда, уступая дорогу пешеходам на светофорах. "Интересно?", - подумал Бинк, - "А с чего это я решил, что сегодня всё поменяется? Откуда у меня эта нелепая уверенность?". Но он даже и не успел додумать, толком, эту мысль до конца. Именно в этот момент, на небе, как-то вдруг, сразу, сгустились тучи, вокруг потемнело, и страшная молния ударила в светофор, к которому в этот момент подошёл Бинк. От ужасного удара светофором, (как пушинка, слетевшим со столба), по голове, всё содержимое его черепа оказалось на трёх испуганных прохожих, ожидавших зелёного света справа от Бинка, но сам Бинк этого видеть уже не мог, так как в момент удара светофором в глазах у него резко потемнело, мысли спутались и в этой перепутанной мыслями темноте, сущность его рванулась в каком-то неясном направлении, туда, где как он понимали ждёт его настоящее продолжение этого утра. После чего наступило Небытие, закончившееся, когда Бинк снова открыл глаза и понял, что находится в полной темноте, в каком-то странном, грязном, старом помещении, пропахшем плесенью, паутиной и древностью, а, рядом с ним, в этой же темноте старательно свиристит какой-то глупый сверчок, явно испуганный внезапным появлением Бинка. "Да не бойся ты, дурашка!", - Бинк погладил сверчка и быстро подружился с ним, ведь вдвоём, им боялось гораздо легче, чем в одиночку. После, примерно трёх часов размышлений о сложившейся в его жизни ситуации, Бинк услышал чьи- то шаги наверху и понял, что он уже очень проголодался и находится в каком-то подвале, где абсолютно нечего купить. Тогда он решил дождаться, когда кто-то там, сверху обнаружит его здесь и осветит пространство вокруг него, а может, даже и выпустит его отсюда.
- Дальше вы всё знаете, - сказал Бинк Роллингу.
- Нет, - сказал Роллинг, - Далеко не всё. Например, я не знаю, сколько тебе лет, какие у тебя были оценки по пению и - куда, Элис тебя побери, делся твой ранец с которым ты шёл в школу, предварительно насыпав в него триста ваших денег?!
- Скорее всего ранец остался там, в погребе, потому что в последний раз я его ощущал, когда на нём сидел и деньги грели мне душу снизу, - ответил Бинк, - а потом вы так неожиданно спустились, что мне от неожиданности стало так жарко, что пообедав сверчком я просто забыл ранец и оставил его там даже не пообещав вернуться, спасибо, что вы мне напомнили и мне двенадцать лет должно исполниться послезавтра, а пением мы занимались факультативно, и оценок нам не ставили.
- Вот, теперь я знаю всё, - Сказал Роллинг, сквозь сон, - А ранец твой мы отыщем завтра и, думается мне, не только его. Спи, Бинки. Скоро рассветёт.
Ночь завершилась как-то, почти неожиданно. Даже - точно неожиданно. Ведь ни Роллинг, ни Бинк не ожидали, что, едва первые лучи восходящего светила окрасят небеса в розовый цвет, где-то там, по ними, в подвале, вдруг начнётся настоящая вакханалия.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Продолжение.

Проснувшиеся от гула, рёва и грохота, Роллинг с Бинком, какое-то время не могли сообразить, где они находятся и что происходит. Вскоре, где они находятся - они поняли, но, вот, что происходит, всё равно понять не могли.
Звуковое безумие продолжало неистовствовать в глубинах подвала, всё, окружающее их, пространство продолжало ходить ходуном ещё не менее получаса и, несмотря на то, что за окном уже прилично рассвело, здесь, внутри домика, им всё равно было жутко, дискомфортно, странно и, немного голодно.
- Что это было? - спросил Роллинга Бинк, когда всё успокоилось и все звуки, кроме пения проснувшихся птиц за окном стихли, как-то быстро и сами собой.
- Если бы я знал, - ответил Роллинг и задумался, - Но, кажется мне, что я начинаю догадываться, чему мы обязаны таким пробуждением и травмой нервной системы с самого утра. После завтрака, мы будем знать это точно.
Роллинг с Бинком плотно позавтракали разговорами про обед и спорами об ужине, после чего, настало время выяснения отношений с шумами, не дающими не только покоя, но и вообще ничего полезного, кроме авитаминоза, базирующегося на нервных расстройствах. Роллинг хорошенько зарядил револьверы, начистил слюной сапоги и глубоко выдохнув, храбро открыл люк погреба, с грозным выражением лица. Внизу, в тишине столетнего мрака раздалось испуганное, - "Ой!", - произнесённое еле слышным шёпотом.
- Момент истины, - подумал Роллинг и решительно отправил Бинка в погреб на разведку.
Решительно вздохнув, Бинк что-то пробурчал и исчез проёме погреба. Минут через десять ожидания из темноты раздался его голос:
- Я ничего не вижу! Здесь слишком темно! Но, точно знаю, что здесь никого нет, кроме меня.
Роллинг, быстренько соорудив из остатков стула и занавески, импровизированный факел, зажёг его и последовал вниз к Бинку. Внизу, действительно, опять было темно. Однако света факела вполне хватило, чтобы Роллинг увидел, что Бинк его не обманывает и находится в дальнем, правом углу подвала в абсолютном и, каком-то гордом одиночестве.
- Тут, в стене что-то вибрирует, - крикнул Бинк Роллингу, отпрыгнув, от места своей дислокации в периметре подвала. Роллинг подбежал к этой стене, снимая с предохранителя револьвер и грозно хмуря лоб. Действительно, стена очень заметно вибрировала и крошки трескающейся глины и обшивающих стены досок с еле слышным шорохом сыпались на земляной пол. Роллинг быстро оторвал доски от обрешётки и осыпание грунта усилилось прямо на глазах, примерно в два с половиной раза. Заточив зубами доску, Роллинг начал расковыривать стену в месте обрушения породы, углубляясь в таинственные слои, спрессованной веками грязи, перемешанной с нефтью. Когда, вдруг, доска резко провалилась в странную, неожиданно образовавшуюся пустоту, Роллинг понял всю правильность своих действий и интуиции. Отдав факел Бинку, он осторожно запихнул его в образовавшееся отверстие.
- Что видно?
- Ничего, - ответил Бинк, - У меня факел погас.
- Возьми его в зубы и пошарь вокруг руками, не бойся - я с тобой!
- Мне что-то вцепилось зубами в руку! - Доложил Бинк Роллингу минут через десять упорных поисков в загадочной темноте из которой торчали его ноги, - И факел я выронил из зубов, когда делал доклад про что-то!
- Ерунда, - Крикнул Роллинг и отважно потяну Бинка за ноги, - У меня зажигалка с собой, не пропадём!
Выдернув Бинка из проёма, Роллинг быстро отнёс его к лестнице, под подающий сверху свет из отверстия в потолке подвала, захватив по пути пару-тройку сосудов, из стоящих на полках запасов. Возле лестницы Роллинг внимательно осмотрел повреждения Бинка. Но из всех повреждений явным был только странной конструкции череп, вцепившийся зубами в пальцы Бинка. Роллинг молниеносно ударил по черепу рукояткой пистолета. Череп с грохотом рассыпался на части.
- Почему такой грохот?! - вскрикнул Бинк.
- Да это просто сработал револьвер от удара, - Сказал Роллинг, шаря по полу, среди обломков черепа, в поисках части отстреленного уха.
Однако, найти он смог только прекрасно сохранившуюся нижнюю челюсть расколовшегося черепа. Роллинг сунул её в карман.
- Уходим, здесь делать больше нечего, - Роллинг выключил зажигалку и полез по лестнице наверх, на перевязку. Бинк задумчиво последовал за ним, всё ещё находясь под впечатлением боли в укушенной руке.
После того, как на кухне Бинк перевязал ухо Роллинга бинтом из походной аптечки, Роллинг одним глотком опустошил наполовину половину прихваченной внизу, бутылки какого-то пойла, очень напоминавшего по вкусу абсент, разведённый дизельным топливом, достал из кармана челюсть, найденную внизу и хорошенько рассмотрел её.
- Так я и предполагал, смотри, - Роллинг показал Бинку, четырёхзначный код,
нанесённый на правый клык найденной челюсти, и надпись: «Сделано в Китае», - Это какой-то ключ, и он, обязательно нам пригодится в какой-нибудь заварушке, благо, в Будущем их будет немало. Ведь не просто так этот демон оказался когда-то в этом месте, а чья-то непререкаемая воля заточила его в этом подвале именно для того, чтобы однажды ты, Бинк извлёк его прах из Небытия, и вся эта лабуда даёт нам возможность открыть что-нибудь мистическое в самом ближайшем Будущем. - Роллинг сунул челюсть в рюкзак, допил содержимое бутылки и задумался.
- Пора, мой новый, юный друг, - Подумав, сообщил Бинку Роллинг, - пора покинуть нам это негостеприимное место, но, думается мне, что уходим мы в направлении ещё более негостеприимных мест, которыми сегодня перенасыщены просторы нашего мира сползающего в светящиеся недра Безвременья. Так что, давай, распишемся на память на этих руинах, давших нам столь короткий, и недостойный нас приют.
«Ролик и Биня были здесь», - Нацарапал Роллинг ногтем на выгоревшей кирпичной кладке треснувшего фундамента. Отойдя метров на пять, он окинул надпись оценивающим взглядом и, вернувшись доцарапал: «Ну, и дыра!»
Забросив рюкзак за спину Бинку, Роллинг повернулся и, ни слова не говоря, пошёл прочь от проклятой сторожки, так бесцеремонно лишившей его части уха, в обмен на мистический артефакт китайского производства. Бинк, также, не говоря ни слова, сгибаясь под тяжестью рюкзака, двинулся за Роллингом. Их снова ждала Пустыня.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
Опять про Пустыню.

На второй день путешествия, Роллинг заметил, что Бинк начал отставать от него так сильно, что догнал его, только когда он остановился и начал готовить мангал, чтобы перед сном, изжарить наглого варана, вцепившегося в его ногу ещё утром.
- В чём дело, Бинк? Где ты болтался целый день? Уж не затеваешь ли ты что-нибудь у меня за спиной? Меня такой вариант абсолютно не устраивает, так как, если мы не сможем доверять друг другу, мы можем запросто сгинуть в этой Пустыне, как два берега высохшей реки, так что, давай, выкладывай мне всё без утайки, а только после этого я допущу тебя к ужину наравне с собой. – Роллинг грозно и внимательно уставился на Бинка.
- Хорошо, - Сказал Бинк, - Я не стану ничего скрывать, тем более, что я сам воочию убедился, что скрыть от тебя ничего невозможно и свои полтора уха ты держишь очень востро. Дело в том, что, ещё вчера, после полудня, я решил начать считать количество шагов, которое можно уместить в этой Пустыне за время движения в погоне за тобой. А прошлой ночью мне приснилось, что мои родители, после моих похорон в их мире, подали в суд на светофор, убивший меня в тот роковой день, на том роковом перекрёстке.
После трёхмесячной тяжбы, они выиграли дело и светофор приговорили к тридцати пяти годам металлолома. А сегодня с утра, у меня потерялся в костре один кроссовок, и я решил идти во втором, периодически одевая его на разные ноги, но это оказалось очень неудобно, тем более, что случайно, потерял и его во время очередного переодевания. И все эти события меня очень настораживают, так как мне кажется, что всё это – неспроста. Тем более, что следуют они - одно за другим. А отстал я от тебя на такое расстояние и время потому, что ты очень быстро ходишь. А я маленький такой. И к тому же босой, хотя ещё и не голый. А песок горячий и очень жжётся. И идти в ногу с тобой, я просто физически не успеваю. И ещё, у меня очень тяжёлый рюкзак. Вот такая у меня биография сложилась за эти два дня, а теперь давай скорее ужинать, а то я просто умираю от голода и мне ужасно обидны твои подозрения. Надо просто плотно поесть и начать спать с чистого листа, словно никакие вараны между нами не бегали, а только волочились за тобой, вцепившись в лодыжку.
У Роллинга отлегло на душе. Рассказ Бинка звучал вполне убедительно, хоть и был ужасно нудный и он успел даже вздремнуть пока Бинк резал Правду-Матку.
- Прости, друг, - Сказал Роллинг, - Обещаю тебе, что больше никогда это не повторится и между нами не будет никаких подозрений и недомолвок, а к утру придумаем тебе какую-нибудь обувку, а то в босиках и ты далеко не уйдёшь, и я тебя ждать замучаюсь. Садись к огню, бери приборы, будем ужинать чем я нажарил.
Роллинг отдал Бинку лучший кусок жаркого – вараний хвост, очень удобно, и предусмотрительно нанизанный на позвоночник самим вараном. Мясо было, довольно-таки приятным на вкус, хотя, судя по жёсткости, этому гаду было лет триста…
Ужин затянулся на целых полтора часа, из которых сорок восемь минут Роллинг с Бинком боролись за последний кусочек жаркого. А что самое обидное – когда они победили, оказалось, что оставленный без присмотра на время борьбы кусочек, был нагло украден какой-то ночной тварью в рваном трико и кедах на босу ногу, что они выяснили, просмотрев записи камеры наблюдения. Практически в унисон, тяжело вздохнув Роллинг с Бинком сделали по глотку слюны, и Бинк отправился спать, найдя приют в большой куче перекати соломы, которую он, на всякий случай принёс с собой. А Роллинг решил смастерить Бинку какую-нибудь обувку, хотя бы на первое время. Для этого вполне подходил кусок кожи, оставшейся от съеденного за ужином варана. Работа спорилась и к утру возле спящего Бинка уже стояли новенькие черевички, довольно грубой обработки, но вполне пригодные для путешествия в здешнем климате. Умаявшийся Роллинг, быстренько выспался и часам к девяти утра уже яростно растирался прохладным песком, закончив утреннюю гимнастику, пока Бинк обречённо постигал азы физзарядки.
Этот день обещал быть солнечным и жарким, что было абсолютно не удивительно, так как в этой пустыне все дни были солнечными и жаркими.
Выпив на завтрак отвара из перекати-соломы, Роллинг и Бинк начали собираться в путь. Роллинг забрал у Бинка свой рюкзак, помня его вчерашний душераздирающий, скучный рассказ, а Бинк примерил его новые черевички. Которые оказались ему удивительно впору. Посидев, «на дорожку», друг на дружке, по очереди они тронулись дальше, в сторону, уже виднеющихся на горизонте чёрных гор с белыми, видимо снежными вершинами. Жизнь продолжалась, а следы Белого Беглеца встречались почти на каждом километре. Один раз, Бинк даже нечаянно в них наступил, над чем Роллинг очень долго и громко смеялся, распугав ошалевших чаек, которые не могли понять, как их занесло в такую сушь, где на сотни километров, куда ни глянь, не встретишь ни одной рыбёшки, и грустно ползали по песку, умирая от жажды. Роллинг с Бинком двигались вперёд и вперёд и, вот, уже скоро чёрные горы начали заметно подниматься у них на глазах, а далеко-далеко стала видна, слепящая глаза, белая точка которую они так упорно преследовали с того самого дня, как начал сочиняться этот роман. И до гор им оставалось уже не более трёх с половиной дней пути, а белая точка вдали, впереди них уже становилась всё больше и каждую ночь уже был виден огонёк костра, который эта точка разводила, стараясь не привлекать лишнего внимания. Пустыня подходила к концу, вода и еда тоже. Зато в душах наших героев, с каждым днём, всё больше нарастала радость встречи с Белым прохвостом в самом ближайшем будущем.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Чёрные горы.

Пустыня была пройдена. Местность стала выглядеть веселее, Роллинг с Бинком аж, немного устали смеяться. Уже вокруг зеленела трава, деревья задумчиво о чём-то шептались между собой, как и Роллинг с Бинком, пятна редких цветов то тут, то там возникали осколками радуги. Подстреленная косуля давила плечи Роллинга и, словно сама срочно просилась на вертел. Достойный ужин сегодня им был обеспечен. Вот уже пройдены холодные ручьи с чистейшей водой, заполнены фляжки и сапоги, и даже, хорошенько вымыты все выступающие части тела. Путешествие хорошело на глазах.
День закончился. Весело трещал костёр, вкусно шипели капли падающие с тушки жарящейся косули в огонь, Роллинг сидел и сосредоточенно смазывал револьверы жиром, так как остатки оружейного масла было решено оставить для заправки салата, Бинк рубил на салат, собранные, весёлые одуванчики, на соседних деревьях глупые птички тщательно заканчивали строить гнёзда, вдалеке-вдалеке призывно мигали отблески костра Белого Беглеца, солнце медленно и, практически бесшумно, опускалось за горы. Становилось прохладно. Здесь, в предгорьях всё было не так, как там – в Пустыне. Там становилось холодно, только когда ночная мгла охлаждала пески, а костёр угасал по недосмотру.
Ужинали долго. Мясо косули было восхитительным, конечно, немножко не хватало соли, перца, шафрана, тмина, лука, чеснока и корицы, но голода было предостаточно, что с лихвой компенсировало отсутствие выше перечисленного. Салат, из одуванчиков приправленный последними каплями оружейного масла, нашедшегося в рюкзаке Роллинга, хрустко горчил на зубах, но был настолько витаминным, что можно было и потерпеть, чем наши герои и занимались, в течение всего ужина. Заваренная кипятком пыль остатков хвои каменного кедра, прекрасно служила чаем без сахара и чая. В общем, вечер прошёл – просто чудесно. Роллинг, в который раз, рассказывал Бинку о своих школьных успехах по физкультуре, ОБЖ и начальной военной подготовке. Рассказывал, как они с друзьями убегали с уроков по труду, как занимал первые места на соревнованиях по стендовой стрельбе и жёсткому фехтованию, как откосил от армии, оставаясь заместителем отца во время его военных походов, как ходил в разведку в соседние, менее древние округи, как организовывал террористические акты на нефтепромыслах и в борделях, как уходил с друзьями в последний, решительный бой, в котором всех его друзей и перебили, как героев посмертно. Рассказ был долгим и более, чем увлекательным, так что Бинк успел поспать ещё до отхода ко сну «до самого утра». Исчерпав запасы историй, по следам своей памяти, Роллинг, всё же, наконец призвал их с Бинком ложиться спать, потому, что уже поздно.
Бинк подкинул в костёр побольше дров, чтобы отогнать волков, сидевших в сторонке молчаливым полукругом, с гирляндой горящих глаз. Волки ушли, чтобы, до самого утра, обиженно выть, где-то, за ближайшими деревьями на Луну и друг на дружку. Выстрелив для острастки в их направлении два-три раза, Роллинг тщательно укрыл Бинка рюкзаком, а сам настороженно улёгся недалеко от костра, где было гораздо теплее и не так страшно, как боялся Бинк. И так получилось, что после этого, он мгновенно уснул и проспал до самого утра, периодически, подбрасывая в костёр дрова, чтобы не прерывалась временная и тепловая связь вчерашнего вечера и завтрашнего утра.
Ночь прошла относительно спокойно. Небольшой эксцесс нападением на их маленький лагерь стаи бешенных кузнечиков, под утро, вполне можно назвать несущественным, так как напали они, по большей части, на лежанку Бинка и быстренько сожрали всю перекатисолому, на которой он спал, а он этого просто не заметил и очень удивился, когда утром, проснулся на голой земле. Зато, по пробуждении они смогли набрать на завтрак целый котелок объевшихся, сонных кузнечиков, тщетно пытавшихся прыгать, тяжело заваливаясь на бок, и пожарить их на жиру собранном вчера из, съеденной потом, косули. Завтрак получился вкусным, питательным и, конечно, очень своевременным. В общем – день начался удачно, так что утрата лежанки из перекатисоломы, практически, осталась незамеченной не имеющей особого значения.
После окончания завтрака, они, в который раз, собрали свой нехитрый скарб и, ориентируясь на исчезающий дымок костра, погасшего там, впереди,
где он был виден всю ночь. Идти было гораздо легче, чем по пустыне и наши герои уже не отставали друг от друга, а шли очень кучно и, практически, в одном направлении. К концу дня уже остался далеко позади и бивак Белого хмыря, где Роллинг с Бинком, опять собрали горсть, вполне пригодных к употреблению, окурочков с трудным названием про какое-то море, с каким-то каналом, а также, видимо, забытые в спешке, початый ящик армянского коньяка и три килограмма лимонов. Что оказалось очень кстати, так как в трёх днях пути, впереди находился весьма зажиточный хутор, местных контрабандистов, у которых можно было выгодно обменять эту провизию на патроны и динамит.
Рассовав коньяк по рукам и карманам Бинка, Роллинг забросил котомку с лимонами за плечо и бодро двинулся вперёд, показывая Бинку всем своим видом, что тащить тяжести им осталось недолго, а впереди их ожидает ни что иное, а – прекрасный отдых в обществе нескольких отморозков посвятивших свою жизнь и периодические смерти бессмертному искусству контрабанды.

О продолжении пока ничего не известно...

PS Отдельное спасибо Интернету за картинку.