Очередь

(зарисовка переходного периода)

Мы трое спешим по улице: я впереди, Наталья Павловна с Ксюшей сзади. Пока мы бежали, насколько можно бежать по холоду и льду, Наталья Павловна спрашивала Ксюшу: «Они там? Какого цвета? Сколько видов? Давно ли она (то есть Ксюша) была там?». На все её вопросы Ксюша давала чёткие ответы, и после этих ответов мы спешили ещё больше. Наконец, мы добежали до угла, и Наталья Павловна крикнула Ксюше, которая вырвалась вперёд: «Займи нам, мы сейчас!». Ксюша кинула мне свою сумку и рванула к двери со скоростью света. В магазине она, естественно, оказалась первой. Я вошла спокойно, придержав дверь для Натальи Павловны, которая в узком тамбуре магазинных дверей никак не могла разминуться с толстой дамой, которая в охапку несла странные продолговатые коробки. Наконец, дама с коробками вывалилась на улицу, а мы с Натальей Павловной чинно вошли в магазин. Едва войдя, я инстинктивно взяла вправо – и мой инстинкт меня не обманул: прямо перед входом, образуя маленький коридорчик, в котором могли сразу поместиться только один не слишком толстый или два уж очень худых человека, возвышалась громада пустых и частично полных ящиков. Наталья Павловна не сориентировалась и, войдя, едва не опрокинула один пустой ящик на человека, который, прижав меня к ним, непременно хотел войти прежде, чем мы., отдавив мне одну ногу. Я – человек спокойный, но сдержаться не могла: я наступила покалеченной им ногой на его ногу со всей силы и сделала невинное лицо. Он не понял, что произошло, и заработал локтями ещё сильнее, при этом отдавив ногу и Наталье Павловне.
Туда, куда мы подошли, уже стояла маленькая, человек в пять очередь. Ксюша втиснулась между мощным молодым человеком и какой-то женщиной в зелёном пальто.
Несмотря на будний день и сравнительно рабочий час, в магазине было много народу. Очередь, куда мы встали, вела в отдел, расположенный в одном крыле магазина. В этом отделе обычно продавали игрушечные коляски, вафельницы, аптечки, почтовые ящики, хлебницы или ещё что-то в быту нужное. Сейчас очередь стояла за деревянными шторами, название которых в очереди ходило как «бамбуковые жалюзи» или просто «деревянные занавески». Едва мы встали в очередь, как за нами обрадовался «хвост» человек в восемь, а рядом с нами ещё одна очередь из тех, которые «пришли посмотреть так просто». Наша очередь свирепо оглядывала появившуюся соседку, на что та отзывалась разноголосым огрызаньем. Изредка подбегали какие-то люди в телогрейках и орали, что они «от Зины» и что «она просила взять, сказала, что отдаст потом».
Мы стояли на месте с четверть часа. Вдруг впереди очередь заволновалась, и женский голос крикнул: «Би-бип! Пропустите, молодой человек! Да пустите же! Бип! Пройти дайте!», и другой из очереди: «Вот так! Чего мелочиться? Сразу ящиками!». Очередь понемногу расступалась, давая проход двум женщинам, несшим продолговатые коробки, как контрабас. Когда они прошли и очередь за ними сомкнулась, впереди снова заволновались: это уже пропускали выбрать шторы. Я отошла к ящикам, не рискнув войти с толпой. И вдруг крик: «Куда вы-то лезешь?», и ответ: «Я стою за вами, что ж мне взглянуть нельзя?». Дальнейший диалог был заглушён шумом толпы. Сквозь узкий проход в отдел я успела разглядеть Наталью Павловну и Ксюшу: они уже были внутри. В это время мимо меня прошёл и на минуту загородил очередь элегантно одетый молодой человек с сумкой. Он протиснулся взглянуть на «то, что дают» и с не меньшими усилиями выбрался наружу. Через несколько минут я увидела его меховой полушубок и чёрную голову в составе очереди, а ещё через несколько минут я увидела Наталью Павловну и Ксюшу, которые с радостными и измученными лицами несли в руках трофей: две странно продолговатые коробки, из одной из которых выглядывала гирлянда синих деревянных палочек. Как противники Наполеона при победе при Ватерлоо, мы гордо вышли из магазина, крепко прижимая к себе замершими руками дверные шторы. Солнце светило, ноги мёрзли – жизнь идёт!