Дантон. Из Книги о Всаднике.

Толпа привычно ревела и вытягивала шеи, стараясь получше рассмотреть происходящее. Сегодня площадь была заполнена до отказа. Даже в прилежащих улочках толпились горожане.
Это напомнило ему день, когда они отправили на эшафот короля.

Тот день стал триумфом их революции. Сколько с тех пор голов скатилось под ножом гильотины… И каких голов! Когда иссякла очередь герцогов, графов, маркизов и прочих блистательных аристократов и аристократок – настал черед самих революционеров.

И вновь все повторяли его имя! Кто с уважением, кто с ненавистью и страхом…
Неистовый трибун революции. Он знал, что там, на площади ждут своих жертв. И в первых рядах - прачки. Те самые прачки Парижа, что носили на пиках прелестную головку невестки герцога Орлеанского, показывая ее герцогу – надевшему со страху фригийский колпак и вышедшему
на балкон приветствовать палачей своей родни. Не спасло. Гильотина дождалась и этого труса.

Эти прачки были гласом Парижа. Самые неистовые и опасные. Самые неутолимые в своей ненависти к аристократии и всем врагам революции. Это они шли в толпе первыми, громить и убивать. Они требовали смерти каждому, кого подозревали в принадлежности к аристократии. Они приходили с утра пораньше и занимали первые места вокруг эшафота. В чепцах, с вязаньем в руках,
устраивались поудобнее, рассаживаясь на скамеечках принесенных с собой.

Ждали и вязали, обсуждая последние новости. Они были беспощадны. Вчерашний кумир, едва взойдя на эшафот превращался во врага, чью кровь им непременно хотелось увидеть. Эти гарпии в чепчиках постоянно алкали крови. Всё равно чьей. Они утоляли свою жажду ненасытной мести ко всем, кто имел несчастье оказаться вознесенным над толпой. Ко всем, кому вынуждены были стирать за гроши
их белье и одежду. Ах сколько жертв отправил он на потеху этим ведьмам под нож гильотины. Но не только это было причиной террора.

В Конвенте тоже жаждали крови. Господа революционеры так боялись и ненавидели
друг друга, что при каждом удобном случае спешили отправить на эшафот того,
кого боялись, перед кем пресмыкались, а заодно и соседа по креслам. Раз запущенная машина смерти уже не могла уже остановиться. Молох террора постоянно требовал жертв. И часто под нож шли лучшие, каждый, кто поднимался вверх по ступеням власти, приближал свой последний час. Свора боялась и ненавидела своих вожаков, которые постоянно искали – кого из них отправить на площадь. Но Дантона превзойти было сложно.

Ежедневно он выходил на трибуну со списком новых обвиняемых. Ежедневно, кто-то из членов Конвента отправлялся на эшафот. И редко, когда это происходило поодиночке. На эшафот, после речи Дантона, уводили группами. И страх воцарялся среди членов Конвента,
когда неистовый оратор выходил к трибуне, доставая листок с речью и очередным списком.

На этот раз он не успел сказать ни слова. Депутаты словно сорвались с цепи,
едва завидев его, вышедшего к трибуне. Он только успел вытянуть бумажку из кармана, как раздались вопли обвинявших его, требовавших смерти ему самому. Дантон был схвачен, низвергнут с трибуны и его место уже заняли обвинители, которые с пеной у рта требовали смерти ненавистного оратора и обвиняли во всех грехах против республики.
Он пытался перекричать их, оправдаться. Но все было бессмысленно. Никто не захотел выслушать. Последнее, что успел прокричать Дантон, было – Революция как Сатурн пожирает своих детей!

Уже в камере, он с ужасом понял, что топор революции, которым он так беспощадно орудовал – вырвался из рук и обернулся против него же. Точно так, как это было до него. Вот и настал час расплаты. Завтра прачки получат свой новый акт этого кровавого спектакля. Завтра они получат его самого. Насладятся зрелищем крови, увидят как эта голова скатится в корзину… Весь Париж будет смаковать подробности
его казни. И только он, уже безгласный и неподвижный будет брошен в яму.
Никогда больше ему не взойти на трибуну, не произнести речи, не вынести приговор врагам. Они сожрали его и теперь ликуют в своих постелях, чтобы утром прибежать на площадь и насладиться местью за свой страх перед ним.

Его последняя ночь. Он смотрел на огарок свечи горевшей перед ним. Внезапно огонек мигнул и заметался как от порыва ветра… Некто в черном струящемся плаще, с капюшоном низко надвинутом на глаза возник в камере. Два синих огонька зажглись во мраке капюшона. Дантон почувствовал, как леденящий душу страх проник и растекся по телу. Он невольно вскинул руку и перекрестил себя. Пришелец ответил ледяным смешком.

- Уж не думаешь ли ты, что Сатана явился за тобой!
- Кто же ты? – прошептал Дантон.
- Я тот, кто перерезает нить жизни смертных. Легат Легиона Смерти.
- Значит, все о чем говорят священники – правда? Есть Бог, ангелы, черти,
и Смерть не есть простое физическое явление?
- Как видишь – правда.
Из-под плаща выглянул серебряный череп насаженный на рукоять меча. Череп издевательски подмигнул пустой глазницей. Легат устремил пронизывающий
холодный взгляд на узника.

- Ты пытаешься сейчас понять, отчего так произошло. Почему едва завидев тебя,
они так дружно накинулись.
- Это заговор! Враги революции решили убрать меня.
- Глупец! Не было никакого заговора. Это ты подготовил свой приговор.
Ты сам дал им команду наброситься на тебя, не дав вымолвить ни единого слова.
- Я? Как?

-Ты столько раз выходил на трибуну, доставая листок, чтобы зачитать очередное обвинение и отправить новых жертв на эшафот, что они уже привыкли ожидать – кого ты обречешь на смерть. Каждый день ты приговаривал их к смерти. Каждый день кто-то отправлялся
из кресла депутата под нож гильотины. Они боялись тебя больше кого-либо на свете.
- И тем не менее посмели!
- Конечно посмели. Ты так перестарался, что сегодня, когда едва попытался достать листок с речью, как каждый почувствовал прикосновение к своей шее ножа. Ты знаешь, что страх порой делает трусов смельчаками?

- Но я не собирался никого приговаривать к смерти! Я хотел обратиться к ним
с предложением! Призвать к миру.
- То есть, намеревался смягчить вашу политику террора! А они решили, что ты заготовил новый список жертв. И страх каждому шепнул, что настал его черед. Ты сам попался в ловушку, которую заготовил своими руками.
Череп противно захихикал. Ошеломленный Дантон схватился за голову.
- Так вот почему они так яростно набросились на меня!
- Да! Ведь они привыкли, что если ты вышел на трибуну и достаешь бумагу, то полетят новые головы. Но на этот раз получилось наоборот –Дантон убил себя добром. Хотел обратиться с миром, а получил смертный приговор. Ты не представляешь, как будут смеяться в Аду.

- Это возмездие, – прошептал Дантон, – Я понял, всех нас изначально ожидала смерть
на эшафоте. Чем больше мы отправляли туда людей, тем ближе была наша смерть.
- Вы сами себя обрекли на возмездие. И сами его исполняли. Вспомни – всех вас, кто казнил короля и его семью, а также тысячи мужчин и женщин, только за то, что они носили титулы, – отправили им вослед на эшафот свои же товарищи. Одного за другим вы казните друг друга, даже не задумываясь – кто будет следующий. И лишь когда вас заключают сюда, некоторые прозревают.

Легат замолчал. Дантон стоял раздавленный услышанным. Наконец он с усилием вскинул голову.
- Пусть так! Пусть я погибну. Но зато мы сделали величайшее дело – свергли тирана, дали людям свободу.
- Свободу? Свободу убивать и умирать. Посмотри! Они все так же голодны и раздеты. Как были нищими, так и остались. Старых господ сменили их рабы. Ничего нового. Просто вы получили возможность судить вчерашних хозяев и веселить чернь гильотиной.
Ты и твои товарищи прекрасно знаете, что если остановитесь, то эта чернь вас самих потащит на эшафот. Вы боитесь этой черни сорвавшейся с цепи.
Вот и устраиваете жертвоприношения для нее. А заодно сводите счеты между собой.
Но настанет день и чернь сама преподнесет корону тому, кто задушит революцию.

Дантон вскинул голову, он старался не показать своей растерянности.
- Время рассудит нас. История прославит наши имена.
Череп вновь хмыкнул.
- Слава, штука преходящая. Лучше подумай о том, что ждет тебя за порогом.
Легат, не глядя на узника, прошел к выходу и вышел сквозь дверь.

Толпа бесновалась и неистовствовала. Дантона подвели к гильотине, повалили…
Он еще успел прокричать им свою фразу о Сатурне. Тяжелое лезвие с зловещим шелестом ринулось вниз. Прачки взревели, пожирая глазами зрелище того, как конвульсивно дергается тело, как кровь хлынула из шеи… Палач достал голову из корзины и показал площади. И никто не видел, как спешился с мглисто-черного коня высокий Всадник в черном струящемся плаще. Он поднялся на эшафот и подойдя к телу привычно вынул из ножен меч. Взмахом клинка отсек нить и не обращая внимания на казненного, взлетел в седло.

Дантон, покинув тело, стоял и тоскливо смотрел вокруг. За спинами собравшейся толпы, он вдруг увидел всех, кого некогда отправил на плаху. Они стояли, высоко подняв в руках свои головы, чтобы ему было лучше видно их. Мужчины, женщины, дети… Они смотрели и улыбались ему. Укоризненно. И страх объял Дантона.
Стрингер.