Похмелье

«Хорошо, что всё это случилось в гараже, - подумал Володька, прикрывая гаражную дверь и, направляясь в соседний бокс за Петровичем, - Здесь хоть есть с кем посоветоваться».

Петрович наводил на полках порядок, когда Володька, пару раз стукнув в приоткрытую створку, вошёл вовнутрь и, приветственно махнув рукой, поздоровался,
- ЗдорОво, Петрович!
- ЗдорОво, Володька, - ответил хозяин, вытирая ветошью руки, - Ну, как сам?
- Да нормально… А ты что, решил перед Новым годом прибраться?
- Да видишь ли, - забубнил Петрович, - Дома - Катька с дочкой кашеварят, стол готовят. Ну, а я, значит, чтоб не мешаться…

- Ага-ага… Чтоб не мешаться… - тут Володька замолчал, прикидывая, а стоит ли вообще во всё это впутывать соседа. Тем более, чёрт его знает, чем всё это может обернуться. Прикинул и решился, а решившись, перешёл на заговорщицкий шёпот,
- Тут, Петрович, такое дело… Как бы это попонятнее объяснить…

Петрович выжидательно поднял брови, выражая полное внимание к собеседнику.

- Ну, в общем… Там у меня… Понимаешь ли… Джин…
Петрович тут же насупился и замотал головой,
- Не-не… Володь… Какой, к чертям собачьим, джин… Да меня Катька на ёлке повесит, если я до двенадцати рюмку трону.
- Да не-е-е…- замахал на него Володька, - Да не тот джин, чтоб пить… А тот, который - «слушаю и повинуюсь»…

Петрович склонил голову набок и внимательно посмотрел на гостя.
Володька же, решив, что один раз услышать хуже, чем сто раз не увидеть, взял соседа под руку, и потащил в свой гараж. Открыл дверь, и втолкнул в неё Петровича. Петрович вошёл, и тут же выдохнул: «Мать твою… Дай Бог ей здоровья…»

Прямо напротив, оперевшись задом на капот Володькиной машины, стоял здоровенный мужичина со скрещёнными на груди руками, с голым торсом и в набедренной повязке из старой замасленной мешковины.

Лицом мужичина был похож на Хромого Тимура, работы доктора Герасимова, и вид имел устрашающий.

Когда оцепенение Петровича отпустило, он поглядел на Володьку и промычал что-то нечленораздельное. Володька в ответ хмыкнул и спросил,
- А? Каково? А ты мне про повешение через ёлку, да про рюмку-недотрогу, - и уже не слушая никаких возражений, налил два лафитничка, стукнул их друг о дружку, и вручил один Петровичу.

Когда водка сделала своё дело, и Петрович немного обмяк, Володька усадил его за столик напротив себя, включил калорифер и стал рассказывать,
- На работе, девчонки, на Новый год дезодорант подарили. Ну, я в гараж приехал, а он в бардачке… Ну, достал, решил попробовать… Крышечку снял, пшикнул, а оттуда вот этот товарищ нарисовался… Ох, он и матерился… Говорил, мол, нигде от вас покою нету – ни в бутылЯх, ни в чайниках, ни в вонючих аэрозолях… А как отматерился, потребовал какую-нибудь тряпку – срам прикрыть, руки скрестил, и теперь ждёт, чтоб я ему три желания выдал…

Петрович, позабыв о священной клятве, молча разлил горькую по лафитникам, покосился на раба дезодоранта, выпил, зажмурился и спросил,
- Ну…
- Что ну? Что ты нукаешь? Ты, Петрович, не нукай… Тут дело тонкое. Тут совет дельный нужен… Чтоб зазря такой случай не профукать. Этот монголо-татарин видать многое может…
- Ну, - вновь проворчал Петрович, и разлил ещё по одной.

Володька в сердцах хлопнул себя по коленям и вспылил,
- Ты давай думай, да дело говори, а не мычи, как бык на привязи.
- Ну… Машину себе новую запроси… Ты ж давно уже эту поменять хочешь.
- Да я об этом уж думал… Но только машину эту я и так купить могу… Конечно не сразу… Но могу…

Третья рюмка окончательно успокоила Петровича, и он, предложив добрать ёмкость, заговорил уже логично и вразумительно,
- Ты, Володька, вот что… Ты тут пока посиди, а я за Викешей схожу… Он человек учёный, как-никак профессор и, без пяти минут, доктор наук… Сядем втроём – и всё враз порешаем…

Сказал, выпил и ушёл.
Минут через пять Петрович вернулся с Викентием Фёдоровичем. Доктор хоть и выглядел сосредоточенным, по дороге получив все необходимые инструкции, но ножкой уже загребал, видимо решив принять упреждающие терапевтические капли пред новогодним возлиянием.

Он оглядел с головы до ног существо потустороннего мира, слегка ему поклонился и, произнеся уважительное «Здрасьте», выставил на стол две бутылки казённой и банку маринованных огурцов. Попросил тут же наполнить бокалы, так как совещание обещало быть нервным, принял успокоительные пятьдесят грамм, и крепко задумался.

Когда молчание профессора перевалило за пять минут, Володька, потеряв всякое терпение, кашлянул и потребовал прений,
- Ну-у-у…

Викентий Фёдорович поглядел на нетерпеливого собеседника, почмокал губами и стал излагать,
- Что касается меня… Я бы Вам, Владимир, посоветовал подойти к этому вопросу оч-ч-чень вдумчиво… Да… Оч-ч-чень… Ну, что может пожелать любой статсись… стасьтись… стасьтисьтический гражданин кроме какой-то банальщины? М-м-м? Ну, вы же не стасьтисьтический гражданин, которому подавай злато-серебро и реки полные вина?

Володька отрицательно покачал головой, подтверждая, что он не это…
- Вот, - продолжил оратор, - Вы же личность, а потому и желания Ваши должны быть достойными! Потому, я бы предложил вторым Вашим желанием избрать неукоснительное привлечение Удачи к любым Вашим начинаниям! Это очень и очень кр.., крдинальная штука – Удача.

Володька на минуту задумался, посмотрел на утвердительно кивающего Петровича, и решился. Он окликнул исполнителя желания, тот, нехотя повернул к нему голову, и кивнул в знак согласия.

Выпили… Хрустнули огурчиком, и только тут Володька спохватился и спросил,
- Постойте, Викентий Фёдрыч… А почему второе? Желание-то,… почему второе, а не первое?

Доктор в ответ улыбнулся и, погрозив кому-то пальцем, пояснил,
- Первым желанием я бы Вам настоятельно рекомендовал испросить у уважаемого Джина полного предновогоднего отрезвления… Всенепременно испросить…И если Вас не затруднит, то и для нас с Сергеем Петровичем… Потому как, ежели мы предстанем в таком виде пред нашими дрожащими…, пардон, дражайшими дамами, то, как мне кажется, никаких других желаний ни у кого из нас может уже и не быть…
Петрович снова резко закивал головой и промычал,
- Ёлка – она ж, Володька, дерево. С сучками… С иглами…

Над этим желанием размышлять долго не пришлось, потому как более разумного и гуманного совета придумать было невозможно. Володька вопросительно глянул на исполнителя, на что тот вновь утвердительно кивнул.

Разлили… Выпили… Теперь уже безбоязненно, а потому с удвоенным удовольствием.
А сразу же после перекура и беседы на отвлечённые автомобильные темы, вновь вернулись к обсуждению и требовательному удовлетворению последней мечты. В конце концов, придя к совещательному соглашению, что мечта эта должна быть сокровенной, высокой и бескорыстной. Потому как мечты корыстные, и не мечты вовсе, а бесовское науськивание к стяжательству.

После недолгих препирательств, внести предложение, было поручено всё тому же профессору.
- Видите ли, Володя… Можно я Вас буду так величать?

Володька величать позволил, и профессор продолжил,
- Если говорить о великой мечте человечества, то тут можно и заплутать… Потому как и свобода, и воля – понятия очень сложные…

Тут Петрович, в сердцах, грохнул кулаком по столу и даже слегка зарычал.
- Вот-вот, - согласился Викеша, - Посему, предлагаю обратить Ваше внимание на искоренение застарелого коварного зла! Оглядитесь вокруг…

Володька послушно огляделся, но ничего «из ряда вон» не увидел, и снова сосредоточился на лекции.

- Зло это, прикидываясь важненьким и нужненьким, прораба.. поработило наши души! Сука! Пардон… А давайте его искореним, к чёртовой матери!
- А давайте! – согласился Володька, - Зло обязательно надо искоренять!
- Да, - подтвердил Викентий Фёдорович, и выдал молчаливый посыл Петровичу, указав пальцем на пустые лафитники.

Петрович, безошибочно угадав желание почти доктора наук, тут же исполнил его телепатическую просьбу.
Выпили… Закусили хрустненьким… Достойно помолчали…
Первым заговорил Володька,
- Викентий Фёдрч… А какое ж зло будем искоренять?

Фёдрч сделал удивлённые глаза,
- А разве это непонятно?
- Ну…- сомнительно протянул Володька.
- Ростовщищи… Ростовщищиство и мздоимство… Ну, в общем, всё это товарно-денежное безобразие.
- Да ну… - удивился Володька, - А зачем?
- Ну, как же зачем? Как же зачем, Вова?... Можно Вас так величать?
- Валяй!
- Мы же все в этом гумне погрязли… Вы только поглядите – ведь эти вот деньги, - профессор вынул из кармана горсть монет и бросил их на стол, - Они же потеряли всякую совесть и свою первоначальную функсы… функсы анальность, - и, придвинувшись ближе, прошептал, - Они сделали нас опять обезьянами…
- Да ладно, - вновь выказал удивление Володька.
- Да-да, Вова… Обезьянами, павианами…

Внимательно слушающий Петрович вновь замычал, и было, уже хотел опять испробовать своей лапищей стол на прочность, но передумал и, уставившись на неподвижного татаро-монгола, спросил,
- Володька, а может ему налить? Как бы не замёрз, бедолага…

На что Володька лишь отмахнулся,
- Не будет… Я ему уже предлагал, - и стал тормошить малость сомлевшего профессора. Тот встрепенулся и спросил,
- На чём я остановился?
- На обезьянах.
- На каких обезьянах?
- Ну, что мы теперь опять все стали обезьянами… Из-за денег…
- А-а-а… Ну да… Павианами… Помню… Так вот, Вы Володенька…

Володька быстро закивал головой, упреждая вопрос, и что, мол, можно, можно так его величать. В ответ Фёдрч утвердительно угукнул и продолжил,
- Вы, Володенька, накажите Вашему волшебнику, чтобы он помог нам отделаться от этой напасти… Но, Христа ради, без крови… Только без крови… Без всех этих Марксов-Ленинов… Ну их к чёрту…
Потому как сами мы уже не сможем. Никогда… И пусть начнёт с чего-нибудь самого мерзкого и слащавого… Пусть истребит его, а уж потом потихоньку, потихоньку… Не надо быстро… Быстро мы не сдюжим… Слишком страшное будет похмелье с этого денежного запоя… Слишком страшное, Володенька…

***

Домой Володька пришёл бодрым и абсолютно трезвым, как и было заказано. Жена, встретив его на пороге, подставила щёку для поцелуя, придирчиво потянула носом, и была несколько обескуражена отсутствием спиртового дыха.

После чего она стала радостно докладывать, что звонил его сослуживец, поздравлял с наступающим, и, что его, Володькин, проект полностью одобрен начальством, и очень удачно вписался в планы.
А чуть позже случился и Новый Год. Шумный, весёлый и санкционированно хмельной.

Первого числа Володька проснулся около полудня. Встал, и был приятно удивлён своей ясной, свежей голове и лёгкости настроения. Пока жена ещё спала, он пошёл на кухню, заварил кружку крепкого чая, и включил телевизор. Сидел, прихлёбывал из кружки и смотрел новости. Смотрел до тех пор, пока в душе не шевельнулась неясная тревога.

Когда Володька понял, в чём дело, он встал с табуретки, и начал перещёлкивать каналы. А убедившись в верности своей догадки, вновь сел на табурет и в растерянности замер.

Рекламы не было нигде – ни на одном канале, ни в одной передаче. Справившись со своим волнением, он вскочил и подошёл к окну. За окном, в резких вихрях метели, чернели прямоугольники погасших рекламных щитов.

Володька упёрся лбом в холодное оконное стекло, и, зябко вздрогнув, почувствовал, как на завьюженные улицы, на редких, спешащих прохожий, на него самого, наваливается волна великого похмелья…