A Wasted Life

I've lost a war
I've lost a fight
I've killed a man
Wasted a life

The Rasmus - Open My Eyes

Когда неделю назад заключенного нашли мертвым в камере, где тот провел последний год своей и без этого полной неприятностей жизни, то поначалу не обратили внимания на сжатую в руках трупа тетрадь. Для сотрудников тюрьмы она не представляла никакой ценности, разве что для недавно пришедшего работать парня, который безумно любил собирать всякие интересные вещи вроде старинных денег или редких видов драгоценных камней. Как казалось многим, даже сидевшим здесь преступникам, он был немного не в себе каждый раз, когда находил то, что считал достойным экспонатом в его коллекции. И в этот раз новый работник беспрестанно просил отдать ему личную вещь недавно умершего заключенного и только два дня назад смог заполучить ее. Правда, из-за антисанитарных условий парень в скором времени заболел и вынужденно покинул свой пост. Пока молодой коллекционер лежал в больнице (простуда без осложнений - без этого уже никуда), он досконально изучал записи в тетради, ставшей для преступника, можно сказать, дневником, где тот в полной мере высказал все, что не сказал кому-то лично или самому себе, признаваясь в собственных недостатках и принимая их, пусть даже и не до конца. С тех пор сны пациента городской больницы стали похожими на полнометражный черно-белый фильм, наполненный нестерпимой болью и бесконечным отчаянием, пропитанный слезами утрат и бесконечных потерь и неудач, где главную роль исполнял безымянный заключенный. Он не хотел называть своего имени, считал это ненужной тратой времени так же, как и долгие рассказы в подробностях о своём детстве, юности, о своих родителях и людях, которых он встречал в своей жизни.
И фильм этот не обещал лёгкой жизни, весёлых приключений и счастливого конца.
И начинался он с пятого августа две тысячи пятого года.

***
Запись номер двадцать четыре.

Август. Ненавижу этот месяц, ненавижу лето, это вечно поджаривающее макушку солнце, веера всех цветов и мастей, коими беспрестанно обмахиваются девочки, девушки и женщины, унылые, уставшие физиономии, скрытые за шляпами и кепками, жалобы школьников и студентов на скорое окончание каникул и сумасшедшую беготню родителей по магазинам канцтоваров в надежде купить все самые нужные школьные принадлежности для своих ненаглядных детишек, которые скоро проведут несколько лет в настоящем аду, где их ждет ничего, кроме насилия над их мозгами, где ничему полезному не научат, а лишь наполняют головы знаниями, которые в дальнейшем вряд ли пригодятся.

Пожалуй, август самый несчастливый месяц в году.
Именно в августе четыре года назад у сестры случился выкидыш. Я пытался её успокоить сам, водил к психиатру, чтобы она смогла выговориться и немного успокоиться, но бесполезно. Она не находила себе места, а вскоре решила залечить горе вином. Ничего хорошего из этого, конечно же, не вышло. В скором времени она, не сказав никому ни слова, посреди ночи ушла в обнимку с дорожкой сумкой, набитой алкоголем, и пустилась во все тяжкие. После выпивки в дело пошли наркотики, а спустя полтора года сестра умерла от передозировки. Когда я сообщил ее мужу о том, что с ней случилось, он отнесся к этому совершенно спокойно.

- Ох уж эти женщины, вечно переживают по поводу и без да из крайности в крайность бросаются, - произнёс он, в третий раз закуривая.

Три года назад погиб лучший друг. Захотел полететь на юг, развеяться и отдохнуть от городской суеты, а тот самолет весьма неудачно оказался под прицелом террористов. Никого не жалели, а детей и женщин убили с особой жестокостью, не забыв при том всех побрить налысо и отрезать кисти. С мужчинами обошлись проще - их головы нашли в отдельном большом мешке на борту; и весь этот ужас каждый день в течение почти четырёх месяцев потом показывали по телевизору. И иногда казалось, что этих гребаных ведущих и журналистов волновал только один этот случай, а остальное было никому не интересно.

В две тысячи третьем году в один день умерли мои родители. И от одной болезни. И обоим было за восемьдесят. Как ни пытались потом знакомые успокоить меня, я долгое время был мрачнее грозовой тучи, все переживания держал в себе и затем не выдержал и взорвался - провел больше полугода в слезах и ночных кошмарах, где видел, как жизнь покидает отца и мать и я ничем не мог им помочь. К психотерапевту я не решился пойти, хотя нужно было.

Запись номер тридцать один.

Год назад в нашу больницу, где имею счастье работать, пришёл новый невролог. И он меня уже конкретно достал. Он постоянно сваливал на остальных свою работу, вечно ссылаясь на какие-то непонятные срочные дела. То ему надо было забрать ребенка из детского сада, то поехать в другой город подработать в другой больнице, то жена в очередной раз тяжело заболела. И если другие сумели в следующий раз отказать ему по причине собственных неотложных дел, то я - увы! - не смог. Я вообще по своей природе человек добрый, отзывчивый, готовый помочь родным и близким в нужный момент, и этим тот подонок и воспользовался - попросил за него дописать несколько отчетов, а сам быстренько собрал свой чемодан, накинул куртку и быстрее пули вылетел из кабинета. Он нагло врал всем и без разбору - придумывал немыслимые истории о том, как чуть не погиб в Тунисе или путешествовал автостопом по Германии. Он всем нам пускал пыль в глаза, а сам незаметно для всех добивался своих целей. Когда он заврался так, что окончательно запутался в своих выдумках, все перестали ему верить и как один отказывали ему в помощи по работе. А я никак не мог перестроиться и сказать "нет".

Я постоянно ругал себя, стоял перед зеркалом по несколько часов, представляя вместо собственного отражения того засранца, и повторял спокойным голосом: "Извини, ничем не могу помочь". После начинал бить кулаком в грудь и, переходя на крик, говорил: "Нет, нет и еще раз нет". Я клялся себе, что завтра так и сделаю, едва появится перед мной лицо, которое я уже не в силах видеть и безумно хочу разбить, изуродовать, уничтожить, но как только наступал новый день и нужный ключ открывал рабочий кабинет, где принимаю пациентов, беспрестанно жалующихся на свои болячки, и из головы тут же вылетали нужные слова. Я становился прежним и за это я ненавидел себя ещё больше. Каждый раз, когда я возвращался вечером домой с ещё большей порцией отчётов о умерших в больнице за прошлую неделю, я кричал на себя, спрашивал, почему я не могу измениться, позавчера разбил вазу, которой в этому году исполнилось бы пятьдесят два года. Ровно столько же в счастливом браке прожили бы мои родители, будь они не там наверху. Знаю, они жили с пользой для себя и других и заслужили на небесах своё место.
А я - нет.

Запись номер сорок шесть.

От его очередной просьбы помочь становится не по себе. Разрастающаяся чёрная дыра в груди всасывает в себя все вокруг, оставляя после звенящую пустоту, молоток в голове с каждым мгновением стучит сильнее и сильнее, в глазах плещется гнев, а губы искривляются в жалкой пародии на зловещую ухмылку. Ноги немного болят после трёх часового сидения без перерыва за компьютером, а руки так и просятся отделиться от тела и сжать горло невролога. Встаю и делаю пару шагов вперёд.

Парень слегка испугался, чуть крепче сжав папку с документами о новоиспеченном пациенте. Голос чуть дрожит, когда он отвечает, услышав мой категорический отказ помочь ему с очередными отчетами:

- Эй, дружище, ты это... не злись на меня, пожалуйста. Мне срочно...

- Хватит твоих "срочно", - если бы рядом висело зеркало, я наверняка бы ужаснулся, увидев своё отражение самого настоящего живого мертвеца. - Почему ты постоянно куда-то пропадаешь? Неужели твоя жена вправду так чрезвычайно часто болеет? Да неправда все это, нет у тебя ни жены, ни ребёнка. Ты пользуешься мной, когда остальные вовремя тебе отказали. А теперь и я тебе отказываются в помощи. А теперь, пока я тебя вот этими руками не придушил, катись к черту.

- Ты меня пугаешь, дружище. Эй, ты чего..

Он не успевает договорить, потому что я набрасываюсь на него и с силой сжимаю его глотку. Он пытается что-то сказать, но у него получается только сипеть и едва произносить отдельные звуки. За это время, что лишаю его жизни, я невольно вспоминаю то время, когда я без всякого зазора в душе писал за него всю необходимую информацию о больных, тратил по несколько пачек бумаги, пока печатал отчёты и копировал результаты анализов и обследований, и ругал себя за то, какой же я тогда был идиот. Нет, это слишком мягко сказано. Я не идиот, я - кусок свежего собачьего дерьма. Вот кто я такой.

Прихожу в себя и без ужаса в глазах смотрю на очередной труп. И не чувствую ничего, хотя должен был. Но мне безразлично даже то, что из приоткрытой двери санитарка заметила то, что я делал и как главврач на всех порах спешит сам удостовериться в произошедшем.

Запись номер шестьдесят.

В этих четырёх стенах невольно забываешь о ходе времени, о своих неосуществленных планах, несбывшихся мечтах и о том, что, возможно, по тебе плачет или вспоминает кто-то из друзей или родственников. И уж тем более тебе не до этого, когда заражаешься от сдохнувшего позавчера сокамерника туберкулезом. О врачебной помощи придётся забыть, ибо какое кому дело до того, что завтра ты и сам станешь трупом?

И пока жизнь покидает меня, я снова вспоминаю свою жизнь. Нет, это даже не было жизнью, это было существование. Бессмысленное, не нужное никому, даже тебе самому, существование, в котором ты не видел ничего, кроме долгожданной зарплаты и скорейшего возвращения домой, где тебя никто не ждёт, разве что включенный по привычке телевизор напомнит тебе о происходящих в мире и родном городе и стране катастрофах и конфликтах. И о том, что ты "живой". Хотя внутри ты уже давно мёртв. Не чувствуешь прежних эмоций, а по привычке бросаешь коллегам осточертевшее " Добрый день, как обстановка?", заходишь в свой кабинет и едва успеешь сесть, как тут же стук в дверь оповестить о человеке, который пришёл к тебе пожаловаться, что у него где болит и как ему быть. По привычке до позднего вечера сидишь над историями болезней и мысленно посылаешь нахрен весь мир, который тебе до чертиков надоел. Будь возможность, ты бы тут же спалил его, и себя вместе с ним.
А ведь столько всего я хотел успеть сделать. Всего уже и не вспомнишь. А пока

Я проиграл войну.
Я потерпел поражение в бою.
Я убил человека.
Потратил впустую жизнь.