Вовка-13

тринадцатый рассказ
Костюм
В солнечный мартовский день даже самое плохое настроение меняется в лучшую сторону. Был снег и мороз; была утренняя темнота с тишиной, а к ним только сонный надоедливый скрип под ногами – но теперь вот с утра уже яркое солнце пуляет жарким теплом по серым макушкам крылатых головастиков, и они, немножко теряя сознание, от радости повизгивают чирик-чирик. Проехавшая машина слегка обрызгала рассеянного прохожего, а он, обтряхнув подол лёгкого пальтеца, только улыбнулся вослед, словно заранее прощая и следующий раз – потому что это последняя грязная лужа, ну пусть предпоследняя, и других уже больше не будет. Молодая девчонка задорно радуется весне: уже дней через десять можно будет надеть светло-коричневую замшевую курточку, и под неё яркую оранжевую мини-юбку с высокими точёными каблучками, чтобы показать знакомому – и может, даже любимому – обаятельному старшекласснику свои стройные ножки.
Возле церкви народ: начинается великий пост перед пасхой. Тут если и не собираешься поститься всерьёз – до безмясьябезрыбья – то всё равно приятно побыть вместе с родимой поселковой братией и сёстрией, чтобы почувствовать себя единой народной общностью, чтобы в конце концов, наслушавшись мифов и былин об Иисусе и праведниках, всё-таки суметь ущемить свою утробу хоть сутошной голодовкой, а душу хотя бы одним деньком без злобной ругани.
Вовка шагает рядом со мной, держа руки в карманах лёгкой курточки. Раньше он ходил, размахиваясь, будто ветряная мельница: а нынче откуда-то приобрёл немного несуразную для его голенастой фигуры степенность. Может, она от меня, по наследству?
Он здесь всё уже видел, сто тысяч раз, и по-прежнему оглядывается во все стороны, словно бы за ночь тут понастроили множество зданий. А я как нарошно веду его в парикмахерскую, и мне вместе с девушкой-мастером нужно, чтобы он не вертел головой, а хоть десять минут просидел спокойно.
В моём детстве было всего три ходовых причёски; я до сих пор помню не только фразу парикмахерши, но и её интонацию: - Вам бокс, полубокс или под канадку?
Не представляю, что это такое – даже сейчас; только я всегда заказывал канадку, и мне сначала снимали под три пальца кучку волос, потом выбривали виски, за ушами да на шее, а в конце этой красоты в лицо обрушивался едкий фонтан одеколона. Но когда я смотрелся в зеркало, то почти никаких изменений во внешности не замечал: как у кота – те же усы, лапы и хвост.
- Володя, ты усы отпускать будешь или лучше сбрить всё?
А ему очень пошли бы небольшие усики рыжеватого цвета: он станет похож на залихватского гармониста-тракториста, который и геройски зажигает на танцах с девчатами, но и отважно борется с тяжёлыми пластами послезимнего чернозёма.
- А мне мозно?!- Его удивление было непомерно. Он даже не представлял, что может выглядеть обыкновенным мужиком.
- Ну конечно, солнце моё.
Бороду – а вернее сказать, цыплячью волосню – мы обязательно сбреем до самого основанья, до белой кости, чтобы она не позорила Вовку, предъявляя его всем сельчанам как малолетнего шкета. Но усики теперь уже точно оставим, чтоб над верхней губастой губой и слегка выдающейся челюстью они делали его похожим на древнего викинга. Кто тут надо мной потешался? – а ну подходи!
В парикмахерском зале Володьку пригласила к себе на кресло очень красивая темноволосая женщина с изумрудными глазами. То ли приняв её за колдунью, то ль решив, что придётся сажать её на колени – он ведь ни разу не стригся в цивильных местах, его рыжие лохмы обирала только Сашенька-лягушонок – а Вовка поначалу упёрся, как впервые гонимый бычок на лужок.
Боже мой, в его глазах даже появились обидчивые слёзы! – мол, блатуска, не отдавай меня на заклание. И только когда я сел рядом на соседнее кресло, и другая девчонка – как будто бы – защёлкала надо мной ножницами, Володька сразу успокоился, начав по-хозяйски вертеть головой.
- Милый, не вертись, пожалуйста, а то уши отрежу,- со смехом сказала ему мастерица, прощая Вовке его божевильные шалости. Другого бы человека, премудрого, она приструнила б пожёстче.
- Вы ему усы немножко оставьте – пусть подрастают.- Было очень интересно, что же на выходе получится, как будто меня самого втёмную, с чёрной повязкой на глазах, стригли, напомаживали и заново переодевали.
Володька затих в кресле, видимо испугавшись за свои уши. Он даже прижмурился от опадающих волосьев, которые словно осенние листья слетали на белую простынь, на снег, покрывающий плечи. Он, наверное, слышал себе только щёлканье ножниц, жужжание бритвы, да припахивающий девчоночьими духами пшик одеколона. А когда снова посмотрелся в зеркало, то очень удивился совершенно чужому человеку: его изумление с каждой секундой всё больше сменялось радостью узнавания – ведь он даже не догадывался, не знал никогда, каким может быть симпатичным.
Я сам был в восторге от своего подарка. Его встрёпанные космы – бурю в пустыне – мастерица уложила лёгкими волнами речки, солнечной летней – что накатывает мягкой лапой на тёплый бережок – и мне казалось, что если я опущу в неё руку, то омою свою ладонь прохладной водой, окуньками и ряской.
- Спасибо! спасибо! спасибо! – со всех сторон слышалось в парикмахерском зале. Счастливый Вовка бегал туда-сюда и благодарил всех: главную мастерицу, её подшефных девчат, посетителей в креслах, и даже кудрявую кошку с бантами, своей статью похожую на директрису. Он обошёл все зеркала, думая – не обманывается ли – и получив благословенные напутствия, мы двинулись дальше.
Удивительное всё-таки чувство – счастье; когда им завладевает недостойный человек, то многие ему завидуют, причём плохо, со злом. А от Володькиной радости я вижу, как расцветают улыбками прохожие, знакомые, встречные – свои и чужие. Они б ещё больше цвели, узнав, какой волшебный я ещё приготовил для Вовки сюрприз.

Он вошёл вслед за мной в костюмное ателье, озираясь назад – много ль народу сюда ходит – и по сторонам – что будто все разодетые манекены это есть настоящие люди. Когда он понял, что они всего лишь деревянны, то ещё шире разулыбался своей детской ошибке.
Портной поглядел сначала на меня – словно оценивая мой кошелёк как заказчика; потом на Володьку – будто снимая мерку будущего костюма. Он терпеливо ожидал, что я ему скажу. Он уже давно считался никому не принадлежащим портным – хотя ранее обшивал только элиту губернского центра, строго и чопорно, не позволяя себе фантазии души и выдумки сердца.
Однажды ему заказали сразу два пошива – генеральский мундир и костюмчик мелкого клерка. Портной был очень мастеровитый, и очень добрый – поэтому по своей ремесленной знаменитости он согласился шить генералу, а по человеческой доброте и клерку не отказал.
Конечно же, всё у него вышло в срок. Не подкачал старина – пошив случился на загляденье, и оба заказчика как малые дети радовались обновкам. Генерал на мундире бряцал своими медалями, и пальцами шерстил золочёные эполеты, вертя головой, и почти уже бронзовым бюстом по ту сторону зеркала. А клерк сначала тихенько испуганно подошёл, боязливо поднял глаза – и вспрыгнул к потолку от восторга. Это был его первый костюмчик по мерке, в свою красоту – вот теперь милым франтом он мог сделать предложение дочери булочника.
Была там одна мелкая мелочь, которую в спешке губернских сует не углядели клерк, генерал да портной – и о коей не стоит бы говорить – две маленьких пуговички на мундире с костюмом поменялись местами, перепутали важность свою. Такая ерунда размером с мышиный хвостик.

- Нам бы приодеться,- блесканул я из глаз золотыми лучами. Эти червонцы посыпались на пол, зазвенели призывно, и тогда мастер подошёл ко мне ближе.

Я представил, как генерал с новой пуговичкой, сам не свой от радости, сыпал из рук своё золотишко и долго благодарил волшебника портного, кланялся низким спасибом его подмастерьям – а те, удивлённые щедростью чёрствой военной души, приложив ладони к сердцам, сказали в ответ – носите на здоровье. Зато клерк, гордо надув губы, как будто ему здесь были обязаны, мелочно указал тонким пальчиком на лёгкие пылинки, и отсчитав половину суммы, до того уже вдвое урезанной добрым портным, бросил как нищим свои медяки – подмастерья лихо плюнули вслед.
А в понедельник случился ещё больший конфуз. Весь департамент, которым заведовал тот генерал, не узнал своего держиморду начальника. Кажись, с лица он, и фигура та самая – но с каждым чиновным пигмеем он первым здоровается, благодарит за успехи в работе, тут же подробно выспрашивая о личной жизни и нужна ль бескорыстная помощь. Люди не верили сами себе: вроде бы радоваться, что в шкуру тирана вдруг агнец проник – но если они все поменяются шкурами, нравами, то кем же кто будет? Будет хаос природы и столпа государственной мощи – потому что рыбе назначено жить немо в воде, вороне летать да питаться с помойки, а тигр по могуществу обязан рычать, пожирая нижайших.
А в другом департаменте сей же момент – понедельник, с утра – то самое низшее вдруг возомнило себя не бог весть, может даже царём. Прежде всеми запуганный клерк, инфузория в туфельках, повесил на нос свой спесивую дулю – и ходит, народу её представляя, а особо начальству. Никому он не кланяется, через губу на депеши плюёт, и на все посылки по чиновничьей службе грозно рычит – ррррр, сами сходите! – А люди со страхом от него разбегаются: неужели в стране революция, бунт? и это их вождь!
Целый день из-за пуговички была катавасия в городе: пригоняли войска, полицейских, спецназ – потом угоняли обратно, отбой. Только к вечеру жизнь подналадилась: приехала скорая помощь и обоих блаженных приютила в дурдом. Теперь они оба равны – пострижены налысо и носят смирительные рубашки. А живут тут же недалеко, рядом с Вовкой.

- Я могу сшить вам не костюм, молодой человек, а вторую кожу сверху той, что на вас.- Взглянув близко в его серьёзные рентгеновские глаза под очками, я твёрдо поверил этим словам. И решил, что мы останемся здесь.
- Я хочу сделать красивым дружочка, а не себя.
- Володеньку? Да его я ещё краше одену, чем вас.
Меня не удивило, что приезжий портной знает, и даже любит Вовку. Таких блаженных людей все должны обожать и беречь. Не всякая деревенька ими может похвастаться.
Портной обошёл вокруг Вовки, как мозговитый прораб вдоль строительного объекта. В голове его сразу отобразился чертёж, список материалов, и конечно же, смета расходов.
- На какую сумму рассчитываете, молодые люди?
Он вопросил это ненавязчиво; но с тонким намёком на то, что ему не хотелось бы мелочиться. И я, оглядев косым взором блестящие ткани на манекенах, а потом Вовку, прильнувшего солнечными глазами к пиджакам, юбкам и шляпам, ответил размашисто:
- Не особо богато, но чтобы девчата на улице столбенели.
Вот теперь, после моих слов, степенный портной ускорил свои движения в сторону замера, раскроя, пошива. Тканевый метр в его бойких руках кружил по Володькиному телу, словно дрессированная змейка под дудочку факира. А Володька только весело похохатывал от щекотки, уже представляя, какой волшебный подарок его ждёт. У него ведь никогда не было своего костюма – только обноски от добрых людей. Инопланетян сейчас хоть и сытно кормят, но одевают всё равно в старую ветошь, считая, что им незачем и не для кого жить красивыми.
Портной достал белый платочек из нагрудного кармана жилетки, и смахнул со лба набежавший пот. Зато моему дружочку хоть бы что – он слабо реагирует на человеческие отношения и поэтому редко потеет, от жары если только.
- Ты не устал так стоять?- с усмешкой спросил я, глядя на его раскинутые в стороны руки. В этом положении он был удивительно похож на соломенного страшилу, шедшего в гости к мудрому Гудвину за умом-разумом. И волосы такие же – рыжая пакля, что опять растрепалась под ветром, и улыбка та самая – наивняк; только что откормить его потолще.
- Нет. Мне нлавится.- Он бы, наверное, целый день так стоял, чтобы вокруг него все суетились, крутились – вертелся мир.
- Это не может не нравиться, молодой человек,- встрял между нами довольный портной, кидая свои умилительные взоры вправо и влево, то на меня, то на Вовку.- Вы посмотрите, в какое волшебное чудо я вас облеку!- И он набросил на Володькины плечи действительно впечатляющую материю, которую я и сам ещё не носил. В этот момент дядька портной был так прекрасен от вдохновения швейного творчества, что мне уже не хотелось ему, такому восторженному, возвышенному, одухотворённому, платить за работу – чтобы не оскорблять деньгами его высокий душевный порыв.
Мы обещались зайти через неделю на примерку-проверку. Я смотрел на Володьку, и замечал, что в его фигуре появилась вдруг мужеская статность: утихла мальчишеская резвость движений, ботинки уже меньше шкорябали по асфальту, и взгляд стал другим – оценивающим людей и себя. Он словно бы вознёсся над землёй белым ангелом, и стал видеть всё с большой высоты, примечая левым глазом голубое наднебесье, а правым зелёный простор под собой.
- Володя, о чём ты думаешь?- перебил я его всепланетные мысли.
- Я в костюме, навелное, буду класивым,- ответил он мне о простом, и прижал ладонь к покрасневшей щеке.
- Да ты и сейчас лучше всех.- Я ни на одну веснушку ему не солгал, потому что светлее человека нет на земле.