Последнее лето детства, или повесть о первой любви

Я приехал в деревню, после того, как не был там более двадцати лет. Странно, но первое ощущение было такое, что ничего не изменилось. Та же безликая кирпичная будка остановки, разве что побольше выпавших кирпичей, видимо, ремонтировать на фиг никому не нужно, да узкая деревянная скамья у самой стены, ну эту видно, что недавно меняли. Небольшой пруд за остановкой, который и прежде-то, больше походил на большую лужу, высох окончательно. Не зная и не скажешь, что прежде здесь был пруд, так, старая яма заросшая травой. Тот же неподалёку амбар из красного кирпича, только теперь он сильно покосился, да широкая трещина чёрной змей вползла в стену, грозя разрушить это кирпичное сооружение. Что-то хозяин не спешит приводить его в порядок, толи руки не доходят, толи хозяина уже нет в живых. Тот же, в конец раздолбанный асфальт. Впрочем, асфальта почти не осталось, с обеих сторон придорожный песок засыпал дорогу чуть ли не до самой середины, как вообще водители на ней управляются? Ну в одну-то сторону, ещё ладно, а если нужно разъехаться встречным автомобилям? А люди на обочине? Впрочем, в деревне и раньше-то на такие вещи обращали не много внимания, а теперь, похоже, и вовсе никому дела нет.

Да, при более внимательном взгляде изменения, всё-таки, заметны, но не в лучшую сторону и какие-то незначительные, по сравнению с городом. Стоит только отлучиться из города на сколько-нибудь продолжительное время, как изменениям потом не можешь надивиться и чем больше город, тем существеннее эти изменения. Впрочем, я помню ещё те времена, когда в городе по нескольку лет кряду могло ничего не меняться. Это после развала Советского Союза всё завертелось, как в калейдоскопе, а до этого… Ведь скука же была смертная… Это сейчас города живут и развиваются. Во всяком случае, большие города. В деревне же всё наоборот. Деревня похожа на стареющего человека. Если видишь этого человека каждый день, то не замечаешь происходящих с ним изменений, а вот если повстречаешь его после продолжительной разлуки, то невольно думаешь: «Как же он постарел!» И скорее всего, он про тебя – тоже самое. Не знаю, может и есть в России деревни, которым повезло, куда после перестроично-демократической разрухи пришли хорошие хозяйственники и подняли их на должный уровень, но я о таких что-то не слышал. Во всяком случае, к нашей деревне это не относится. До таких отдалённых, заброшенных в глуши деревень дела никому нет. То есть, власть-то, конечно, тут есть и вроде даже чем-то занимается, но вот конкретных результатов почему-то незаметно. Местное население практически предоставлено самому себе. Подростковое поколение мечтает повзрослев свалить отсюда в город и сваливают при первой возможности, правда, осуществить это получается далеко не у каждого, и тогда они попросту спиваются, а те кому это удалось, время от времени навещают доживающих здесь свой век своих родителей, если нету возможности забрать их в город, а после их смерти, кто как – кто-то изо всех сил тянет на себе оставшееся хозяйство (но это редко), кто-то продаёт, дабы не иметь лишней обузы. Работы в деревне нет, да и коренного населения осталось немного, а те что приобретают эти дома – дачники, делают это не для того, что бы работать на земле.

Покосившиеся заборы кое-где держатся на честном слове. Восстанавливать их просто некому. Во многих домах живут только старые бабки, чьи мужья уже давно умерли от пьянки, а дети, либо тоже спились и забросили хозяйство, либо давно удрали в город и не кажут глаз в родные пенаты. Несеянные вокруг поля, так же производят удручающее впечатление. И понатыканные тут и там особняки новых русских хозяев жизни тоже глаз не радуют. Ну не монтируются они с окружающим ландшафтом. Вот только они, да время от времени проносящиеся по разбитой деревенской дороге навороченные иномарки их владельцев напоминают о том, что некоторый прогресс всё же проник и в эту глушь. В остальном же было ощущение, будто уехал отсюда неделю назад. Впрочем, в деревне всегда так бывает.

Вот ещё один высохший пруд, справа от дороги. На моей памяти люди в нём никогда не купались, но в нём стирали бельё и плавали утки. Вот баня, которую не красили и не ремонтировали, наверное, лет двести, интересно, работает ли она ещё? А вот здесь, могу показать с точностью до метра, прямо на песчаной обочине дороги некогда пробился родник. Вода в нём была такая студёная, что от неё сводило зубы и мы – дети, были уверены, что самая чистая и полезная, а потому набирали её бидонами.

С левой стороны тянется длинный огород тёти Поли. Хотя, какая она тётя? Мы, действительно, её так называли, но вообще-то она была ровесницей моей бабушки, а быть может, и старше. Бабушки уже давно нет, тёти Поли тоже. И дом её, вместе с земельным участком, её наследники продали вскоре после её смерти. Им он просто без надобности. Кому он принадлежит сейчас – не знаю, да и знать не хочу. Какая мне разница? Нынче я здесь лицо постороннее. Я не был тут двадцать лет, и наверное, не приехал бы вовсе, если бы не насущная потребность для решения некоторых вопросов в деревенской администрации.

А вот и наш дом. Не весь, а только одна его половина. Другая принадлежит соседу. Тогда многие дома так строились, не знаю, может из соображений экономии.

Две скрипучие ступеньки ведущие на крыльцо. Проржавевший массивный навесной замок поддаётся с трудом. Я вхожу в прихожую. Да, конечно, за двадцать лет что-то тут изменилось, но тот же широкий самодельный стол и старый комод на своих местах. Родственники, которые после бабкиной смерти регулярно приезжают сюда, худо-бедно, но поддерживают дом в должном состоянии. Что же касается меня, то я бы сейчас предпочёл забыть о нём вовсе.

Я открываю следующую дверь и прохожу в избу – маленькое полутёмное помещение с низким потолком и четырьмя окнами. Сразу же наваливается тоска и хочется поскорее выбраться из этого полумрака снова на улицу, к солнечному свету.

Странно, а ведь мне когда-то здесь нравилось...

В этом доме прошла значительная часть моего детства. Не самая большая, но очень существенная. В этом доме жила моя бабушка, мать моего отца.

Мне повезло родиться в городе. Этому счастью я обязан своим родителям, которые в своё время приложили все усилия для того, что бы перебраться из деревни в город, закрепиться там и создать нормальные условия своему потомству. Сделать это в то время было намного проще, чем сейчас и главным преимуществом были квартиры, ради которых не нужно было залезать в кредитную кабалу, а нужно было лишь проработать определённое время на одном предприятии, которое занималось строительством домов и выдачей квартир. Где-то это происходило быстрее, где-то медленнее, но в общем-то, кто хотел – добивался. Однако, и здесь тоже всё было не так просто. До квартиры нужно было ещё дожить. В первую очередь их давали семейным и многодетным парам. Сколько лишений пришлось пережить моим родителям скитаясь по съёмным квартирам и домам деревенского типа, мне впоследствии рассказывала моя мать. Кстати, снимать их, по меркам того времени, тоже было не дёшево, могло и ползарплаты уйти. Мой отец, по складу своему человек склонный к деревенской жизни и перебравшийся в город только ради моей мамы, в глубине души мечтал вернуться обратно в деревню. Когда они поженились, до квартиры ещё было далеко, а иметь своё жильё очень хотелось. В это время ему предложили квартиру в одном из совхозов в сельской местности и он уговорил мать переехать туда. Они уже сидели на чемоданах, но в последний момент мама заявила:

-Нет, ты как хочешь, но я не поеду. Я уже через многое прошла, что бы остаться в городе, вытерплю и всё остальное, потому что не хочу, что бы моим детям, когда они вырастут и будут бежать из деревни, а это наверняка произойдёт, пришлось пройти через такой же ад. Не хочу я для них такого, и не поеду.

Сказано это было таким решительным тоном, что отец понял, что настаивать бесполезно и не стал спорить. Чемоданы были разобраны и больше они к теме переезда в деревню не возвращались.

Когда я родился, они снимали комнату в деревенском доме в посёлке в городской черте, потом им дали комнату в коммуналке, причём соседство с молодой одинокой женщиной было на редкость удачным – ни ссор, ни конфликтов, а вскоре, после рождения второго ребёнка – квартиру от завода.

В тот год я пошёл в школу.

Однако их деревенская жизнь на этом не закончилась. Оба они были родом из одной деревни и каждый выходной с весны и до самой осени, набив сумки купленными в городских магазинах продуктами, отправлялись в родные края навестить оставшихся там родственников, причём и у того и у другого из родителей к тому времени оставались только матери. Почему получилось так, что из двух бабушек я хорошо знал только одну, я здесь объяснять не буду, ибо это не имеет никакого отношения к той истории, которую я поставил себе здесь рассказать, скажу только, что иметь родственников и свой огород в деревне тогда было очень выгодно, разумеется, при том условии, что деревня эта находится не за тысячу километров. Но с этим было всё в порядке – час езды с пересадкой на троллейбусах через город, столько же на автобусе из города до деревни и десять минут на попутной машине, которую ещё нужно было поймать, что бы не топать семь километров пешком по не асфальтированной дороге с ребёнком на руках.

Понимаю, что современному человеку это может показаться несусветной дикостью, но тогдашние люди, особенно урождённые в деревне, не были избалованы благами цивилизации, не падали в обморок при запахе табачного дыма, хотя курящих женщин было не в пример меньше, и вообще были покрепче, поздоровее, и согласно гражданским нормативам, все, как один, готовы к труду и обороне. Зато было куда отправлять детей на летние каникулы и круглый год овощи и фрукты с собственного огорода, вместо прогнившего насквозь товара из овощного магазина. Кто помнит советские магазины «Овощи и фрукты», тот поймёт о чём речь. А главное, регулярное, хоть и кратковременное возвращение в родительский дом, давало хорошую отдушину моему отцу в его тоске по деревне.

Первые несколько лет своей жизни я тоже провёл в деревне. В то время, когда мои сверстники вставая рано по утру бодра маршировали в детский сад, я благоденствовал у бабки, спал, сколько хотел, делал, чего хотел, или, наверное, как-то так, потому что из той поры у меня в памяти осталась огромная лужа за амбаром, в котором мы с отцом запускали деревянные кораблики, с картонным или клеёнчатым, вырезанным из молочного пакета парусом; сам кораблик – кусок деревянной доски с заострённым носом и металлическим килем из консервной банки. Особым шиком было запускать такие кораблики на пруду во время весеннего разлива,когда вода заливала все окрестные поля, от дальней кромки огородов и до самого леса. Грустно и одновременно забавно было видеть, как кораблик уходит в даль, зная, что он уже не вернется обратно и при этом воображать, будто это большой настоящий корабль уходящий в кругосветное плаванье. И таких корабликов было запущено бессчётное количество. Нынешние дети этой забавы не знают. Ещё помню большого чёрного кота, он наверное, был очень старый, потому что всё время спал, песню «Катюша» разученную под бабушкиным руководством, которую я с гордостью исполнил перед навестившими нас в очередной выходной родителями и подслушанную у бабушки «Богородицу», которую я неизвестно зачем попросил её обучить меня.

Бабушка, будучи верующим человеком, никогда не пыталась приучать меня к вере в бога, очевидно понимая, что её внуку рано или поздно предстоит стать пионером, а может быть, опасаясь негативной реакции моей матери - не воинствующей атеистки. Что касается отца, то он будучи верующим человеком, никогда не ходил в церковь, не распространялся о своих убеждениях, и эти убеждения не помешали ему в своё время вступить в пионерскую организацию, после – в комсомол, ибо туда, как и в пионеры тоже принимали скопом по достижении четырнадцатилетнего возраста, но на этом его политическая сознательность закончилась, ибо к начальственным должностям он не стремился, а работать на военном заводе простым рабочим, можно было и без партийного билета.

Разное отношение к религии не помешало моим родителям всю жизнь оставаться вместе, видимо, оба разумно полагали, что каждый имеет право на свои убеждения, и незачем детям преждевременно канифолить этим мозги – вырастут, сами разберутся. Единственным существенным разногласием было то, что мать и вовсе не собиралась меня крестить, но тут бабка настояла, зато мать одержала верх в вопросе, когда нужно было выбирать для меня имя. Бабушка настаивала на деревенском имени Иван, в честь моего деда, которого я не застал, отец готов был уступить, но мать резко воспротивилась, заявив: «Я рожала, я мучилась и я буду решать, а сделаете по своему, всё равно потом схожу перепишу». Таким образом, я получил то имя, которое имею и на момент проживания у бабки знал, что бог это то, что изображено на иконе, не имел ни малейшего понятия, для чего это нужно и воспринимал всё это, как естественный атрибут деревенской избы.

Самая старшая наша родственница, которую я ещё застал живой - прабабушка Катя, постоянно лежала на кровати за специальной перегородкой, но в теплые летние дни иногда выходила погреться на крыльцо. Она никогда не снимала с головы чёрного платка и весь её остальной наряд тоже был чёрного цвета. Она мне так и запомнилась – вся в чёрном. Она называла меня будильником, за звонкий голос, который прорезался всякий раз, когда я начинал отстаивать свои права, правда случалось это в основном во время приезда моих родителей – бабка имела особенность потакать всем моим капризам. «Ну, завелся будильник», - говорила она в таких случаях, а дядя Володя, младший из сыновей моей бабушки, дольше всех своих братьев не желавший перебираться в город, видя, что меня не удаётся успокоить, говорил: Да я щас пойду, запишу его в колхоз», - причём слово «запишу» произносил с ударением на второй слог. Слово «колхоз» ассоциировалось у меня с чем-то вроде загона для лошадей, и я возмущённо протестовал: «Не надо меня в колхоз!» - однако, вскоре умолкал – «колхоза» я боялся.

Похороны прабабушки, а мне тогда было четыре года, запечатлелись у меня в памяти в форме короткометражной хроники, на которой закутанные в чёрное старухи стояли со свечками в руках, а человек в длиннополой рясе – поп, читал по книге, и при этом постоянно сбивался, потому что приступил к исполнению своих обязанностей предварительно приняв на грудь два или три стакана водки. Уже не помню, кто дал мне в руки вставленную в газетный обрывок зажжённую свечу и я тоже стоял со свечкой в руке, понимая, что так надо, но, естественно, не осознавая всей серьёзности ситуации. Моя память не сохранила следующего момента, но со слов моей матери, ещё до начала службы, я, видимо, недовольный суетой и большим скоплением посторонних в доме, выдал:

-И чего пришли?

Бабушка никогда не держала корову, но постоянно покупала для меня молоко, ей приносила его на дом знакомая молочница. Это было настоящее коровье молоко, а не тот суррогат, что нам уже тогда продавали в продуктовых магазинах, и уж тем более не тот, что продают сейчас. Не знаю, на сколько верно, но есть мнение, что дети не дополучившие в своё время нужного количества молока, в последствии вырастают весьма ущербными в умственном отношении людьми, и с этим трудно не согласиться, глядя на многих знакомых мне людей, про которых я точно, знаю, что настоящего коровьего молока они и на вкус не пробовали. (А возможно, и материнского тоже). Не зря же в старину корову на Руси называли кормилицей. Всё-таки было в этих древних традициях наших предков нечто большее, чем обыкновенная причуда, не зря же, те кто так стараются разрушить человеческий генофонд нашей страны приложили столько усилий для уничтожения нормальных, здоровых и привычных нам продуктов питания, подменяя их генномодифицированной и химической отравой.

Потом родители забрали меня из деревни и отправили в детский сад; сделано это было с единственной целью – приучиться к жизни и общению в коллективе, и это было правильно. В последствии мне приходилось видеть детей, у которых дошкольные годы прошли сугубо под родительской опёкой и попадая в иную среду, где они были лишь одними из многих, они терялись и чувствовали себя очень неуютно. Однако и в период школьного обучения я каждый год, когда по нескольку недель, а когда и целое лето, как и многие мои товарищи проводил в деревне у бабки, где взрослые, впрочем не слишком усердствуя, пытались привить нам любовь к труду. Однако, помощь от нас была больше номинальная, большую же часть времени мы были предоставлены сами себе и пользуясь неограниченной свободой жили в полное своё удовольствие – лес, рыбалка, купание на озере и гулянье до поздней ночи. Драки с деревенскими ребятами так же имели место быть и там я на практике осваивал науку умения стоять за себя до конца, в случае необходимости, используя любые подручные предметы, как на пример, выломанную из забора жердину, в случае нехватки физической силы или количественно превосходящего числа противников. Правда, деревенские ребята были обучены этому искусству лучше нас и часто разделывали нас под орех, но это было не страшно – драки эти были в основном беззлобные, из чисто спортивного интереса и от переизбытка энергии, уровень жизни в деревне в то время был достаточно высокий и для патологической ненависти между городскими и деревенскими ребятами попросту не было причин. Ну случалось, конечно, что не в меру разгулявшиеся деревенские пацаны отметелят не вовремя подвернувшегося под их горячие руки кого-нибудь из городских ребят, но городские потом отвечали тем же. Так что поводом для расстройства это не являлось.

Телевизор тоже обычно был в полном моём распоряжении - бабка обычно крутилась по хозяйству и смотрела его очень редко, и хотя там было только две программы, но в период летних каникул эти программы были прямо таки напичканы множеством детских фильмов и передач, так что посмотреть всё-таки было что. Единственное, что омрачало радость, это многочисленные бабушкины подруги и знакомые, которые имели привычку не вовремя заявляться к ней в гости и тогда бабка прекращала хлопоты по хозяйству, они усаживались в доме и начинали вести долгие беседы, пересказывая друг дружке деревенские новости и сплетни и перемывая косточки всем свои знакомым. Длиться эти беседы могли часами и хуже всего было, если в этот момент по телевизору демонстрировался какой-нибудь фильм, или передача, которую хотелось посмотреть, потому что увлекаясь в процессе беседы, они переходили на громкий разговор, так что слушать телевизор становилось совершенно невозможно. Но протестовать или возмущаться было бесполезно.

Уже в более зрелом возрасте я понял, что единственной причиной этих бессмысленных, на мой взгляд бесед, было желание хоть как-то разнообразить свою жизнь. Ну нельзя же, в самом деле, корпеть целый день на огороде или подметать до бесконечности полы в доме! Церкви у нас не было и собраться поговорить по душам им было просто негде, ну не в пивнушку им было идти! Кстати, пивнушки, как таковой, в деревне тоже не было, алкоголь продавался в магазине, а местные алкоголики собирались, где им удобнее. И сплетничали они вовсе не по злобе своей души, просто тяга к сплетням и долгой болтовне вообще свойственна женскому полу, а уж в старости является для многих из них единственной отрадой для души. Вон, посмотрите на бабушек у подъезда, это лучшие друзья участковых! Сколько сплетен обо всех на свете успевают они перемусолить за целый день? Уйму! Ведь как заманчиво сунуть нос в чужую жизнь, а уж если эта информация оказывается востребованной местным стражем порядка, то бабушка чувствует себя большим и важным человеком, и пребывает на седьмом небе от счастья! Не будем судить их за это слишком строго, они имеют право на свои радости жизни. А теперь представьте себе деревню, где все и так-то про всех всё знают, а уж бабушки-то – в первую очередь! Да и как же не похвастаться успехами своих сыновей и родными внуками?!.

Одной из таких многочисленных, а быть может, и наиболее близких бабушкиных подруг приходящих к ней в гости была та самая тётя Поля, огород которой располагался слева от дороги, а сам дом – прямо напротив нашего дома. Таким образом, что бы дойти до нас, ей требовалось лишь перейти через дорогу. Однажды придя к нам в дом, она привела с собой свою внучку Олю, которую родители так же привозили к ней на лето. Видимо, бабушка Поля хотела, что бы мы познакомились. Мы были ровесниками и дружба завязалась легко и непринуждённо, как это бывает у детей. И было нам тогда по 10 лет.

Тем летом я задержался в деревне дольше, чем планировал, до самого конца каникул. Почти всё время мы проводили вместе, играли в карты – она обычно выигрывала и обучала меня не хитрым карточным фокусам, я же водил её в лес и учил ориентироваться по приметам, искренне уверенный, что сам я это умею. Как мы не разу не заблудились – не знаю, видимо, ангелы-хранители, всё-таки делали своё дело. Бывало, что оставшись дома одни мы забирались под стол и опустив покрывало пониже рассказывали друг другу страшные истории про чёрную руку, слоновью ногу, зелёные глаза и тому подобную галиматью, а по ночам, лёжа в постелях у себя дома тряслись от страха с ужасом всматриваясь в темноту, пока не засыпали. Днём эти страхи казались нам смешными и страшилки продолжались снова. И конечно же, я не забывал я хвастаться перед ней своими школьными подвигами, реальными или вымышленными, впрочем, озорником я был ещё тем и рассказать было о чём, но какой же интересная история, без приукрашиваний?

В общем, нам было хорошо и расставаться не хотелось. Не знаю, можно ли назвать то что между нами было первой любовью, да и что вообще подразумевать под этим словом, но наверное, всё-таки, нет, потому что перед тем, как расстаться, мы не обменялись адресами и не писали потом друг другу писем, и не пытались встретиться, хотя и жили в одном городе. Мы даже не попрощались. Впрочем, сделать это было бы проблематично, потому что время отъезда определялось, естественно, не нами, и разъезжались мы по разному. Они уезжали на машине, мы же на общественном транспорте, благо, что к тому времени до деревни проложили асфальтированную дорогу и продлили автобусный маршрут. Теперь добираться до деревни стало значительно проще.

В следующий раз мы увиделись только через шесть лет, и это при том, что оба продолжали каждое лето бывать в деревне, но видимо, попадали в разные периоды времени. За это время я не раз вспоминал озорную девчонку с заливистым смехом и яркими голубыми глазами, и каждый раз отправляясь в деревню, в глубине души надеялся увидеть её снова. Надежда всякий раз оказывалась тщетной. Конечно, я мог бы через бабушку выведать время её очередного приезда, но как-то не решался это сделать и если в первый год объяснить этот интерес было ещё как-то можно, то с каждым годом сделать это становилось всё труднее. Существовало опасение, что меня не поймут. Но детская психика пластична – негативные переживания легко вытесняются положительными, старые друзья забываются с новыми и, в конце концов, я почти забыл её, а когда увидел снова, то в первый момент даже не узнал.

Это было что-то!!! Сказать, что из обыкновенной девчонки она превратилась в прекрасную девушку, было бы слишком банально, но это было так. Точнее сказать, что она превратилась в необыкновенно прекрасную девушку. Знакомство пришлось начинать фактически заново, и мне потребовалось некоторое усилие над собой, что бы подойти и заговорить с ней. Однако, с того момента я больше не отходил от неё ни на шаг, чем ни мало позабавил наших общих друзей и знакомых. Я готов был вцепиться в глотку любому конкуренту, но по счастью таковых было немного – к общению с деревенскими парнями Ольга не стремилась, а городские ребята чувствуя мой боевой настрой, опасной черты не переходили. Кроме того, Ольга как будто отвечала мне взаимностью и все это видели. Тем не менее, одна драка всё-таки случилась, Ольга узнав об этом вроде как рассердилась, однако, мне показалось, что при этом она с трудом удерживается от смеха. Целый месяц я проходил из за неё с фингалом под глазом, а в середине августа мы всей компанией отправились на природу, праздновать день рождения одного из товарищей. Всего было четверо ребят и трое девушек, и Ольга в их числе.

Мы поставили две палатки на берегу реки, одну для ребят, другую для девчонок. До реки было недалеко, но что бы не тащить всю амуницию на себе, мы воспользовались дедовской «Победой» одного из наших друзей, на которой он и доставил нас туда за два рейса. Прав у него, естественно, не было, но водить он умел и по полевым ухабам нарезал лихо. Встреча с гаишниками ему здесь не грозила. Девчонки полезли купаться, благо, что погода позволяла, а мы с ребятами развели костёр и стали жарить шашлыки время от времени поглядывая в их сторону.

Праздник удался на славу. В тот год мы все окончили школу и каждый из нас определился с выбором своего дальнейшего пути – одни поступили в высшие учебные заведения, другие собирались работать. И те и другие смотрели в будущие с энтузиазмом, но в глубине души, каждый, наверное, понимал, что другого такого лета у нас уже не будет. Теперь, вспоминая события тех дне, я думаю, что то обстоятельство, что каждый из нас приехал тем летом в деревню, было ничем иным, как неосознанной попыткой удержать уходящее детство. Сразу скажу, что никаких вольностей, о которых тут уже многие успели подумать, не было и в помине, хотя, в мыслях наверняка, сидело у каждого. Но мы были людьми другого поколения и хотя тоже не ангелами, но то что в наше время давно уже перестало быть тайным и сокровенным, для нас было свято и преисполнено глубочайшего уважения. А может быть, просто таково было наше воспитание.

В самый разгар веселья у меня возникло чисто мальчишеское желание блеснуть своей лихостью и сделать это наиболее подходящим к данной ситуации способом - переплыть через реку и в ту и в другую сторону. Расстояние меня не смущало, тем более, что прежде мне уже не раз приходилось преодолевать на спор одно из самых больших пляжных озер нашего города, таким образом, я во время школьных каникул зарабатывал себе деньги на карманные расходы. Причем первый спор на 10 рублей я заключил в двенадцать лет не имея ни копейки наличности, но ни сколько не сомневаясь в своих возможностях, более того, сам же выступив его подстрекателем и в результате подобной провокации, мне оставалось либо утонуть, либо оказаться победителем. Как видите, я не утонул, а выигранные деньги погулял с друзьями в течении недели. Впоследствии, еще несколько раз я умудрялся находить богатых маменькиных сынков, готовых выложить солидные, по тогдашним нашим меркам, денежные суммы за удовольствие понаблюдать за гибелью своего ближнего, или в надежде еще более обогатиться за его счет, но такого удовольствия я им не доставлял, и деньги всякий раз оказались у меня в кармане, благо, что пари всегда заключалось при свидетелях и отказаться от выплаты проигранных денег было проблематично, как минимум, можно было утратить авторитет и уважение друзей. И каждый раз преодолевая озеро в самом широком его направлении, я чувствовал, что для меня это - не предел, и то что для умеющего плавать человека установить предел очень трудно - истина, которую не могли уяснить мои приятели. О другой, столь же бесспорной истине, что не умеющий плавать - не утонет, я предпочитал не задумываться. Здесь расстояние было, конечно, намного больше, плюс течение, которые неизбежно должно будет сносить меня вниз по реке, но в целом, я не видел в этом ничего невозможного.

Я приблизительно прикинул угол сноса и заметил, что на противоположном берегу, ниже по течению, тоже мерцает огонек костра. Значит, выбраться из воды возможность у меня будет. Из-за густых зарослей кустов и деревьев просмотреть нашу сторону берега возможным не представлялось, но в принципе, я знал, что и там тоже должны быть удобные спуски к воде, сплошь облепленные такими же любителями природы. В общем, как-нибудь выберемся - плыть по течению, это не против него. Назад мне предстояло возвращаться пешком по берегу пешком, но и это была не проблема. Гораздо больше меня смущали регулярно проходящие по фарватеру реки баржи, встреча с которыми могла представлять реальную опасность. Я понимал, что находясь в воде, мне будет очень трудно контролировать их появление, определять расстояние и точную направленность их движения. Кроме того, пару раз я заметил промчавшуюся туда-сюда моторную лодку речной милиции, встреча с которой так же была крайне нежелательна - нет, никакого закона запрещающего пересекать реку вплавь, конечно же, не существовало, но вот сумеют ли они вовремя заметить мелькающую в волнах мою голову - вопрос открытый. Правда, она больше не проявлялась, но тем не менее, следовало принимать во внимание и её. В общем, риск был достаточно велик, но желание отличиться перед Ольгой было ещё сильнее, и сказать по правде, это была та самая затаенная задумка, которая, главным образом, и заставила меня, подержать это мероприятие с вылазкой на природу. Я знал, что шутки с водой плохи и именно поэтому до сего момента практически не употреблял спиртного - несколько рюмок водки я умудрился незаметно выплеснуть на песок, а те несколько глотков, что пришлось всё-таки сделать никакого воздействия на мой организм не оказали, сознание было ясным и координация в норме. Изо всех присутствующих здесь ребят, только именинник, который значительно превосходил меня по физическим показателям и имел разряды сразу по нескольким видам спортивных единоборств, мог бы повторить этот подвиг, но ему не перед кем было здесь рисоваться - на Ольгино внимание он не претендовал, и был здесь, пожалуй, единственным моим настоящим товарищем. Более того, я не сомневался, что если кто-то из ребят и сумеет понять истинную причину моего поступка, то это будет только он. Так что, конкурентов у меня здесь не было и я решился.

Баржи проходили по реке с периодичностью, примерно, три-четыре раза в час, выждав, когда очередная из них поравняться с нами, я вошел в воду. Образованная её здоровенным корпусом волна ударила меня в грудь, выплеснулась на берег, а затем скатываясь обратно подтолкнула в спину и повлекла за собой экономя силы и энергию. Несколько секунд я ещё чувствовал её воздействие, а затем поплыл рассчитывая только на своё умение и способность держаться на воде. В последнем-то я нисколько не сомневался, но вот баржи... Первые несколько минут я просто стремительно плыл вперед особо не глядя по сторонам, так как знал, что некоторое время в запасе у меня еще есть, на моторные лодки и прочие плавсредства, которые могли неожиданно появиться на реке в самый неподходящий момент, я решил просто плюнуть и положиться на волю провидения, понимая, что подстраховаться от всего попросту невозможно. Однако, по скольку по мере удаления от берега степень вероятной опасности возрастала в геометрической прогрессии, то понимая, что контролировать ситуацию всё-таки надо, я с определенного момента стал более внимательно посматривать по сторонам, однако, не видел практически ничего, кроме волн, и за плеском воды не различал никаких других звуков. Я понимал, что и звука мотора, в случае чего, наверное, тоже не расслышу. Противоположный берег, который угадывался только по зеленой стене деревьев, виделся гораздо дальше, чем это казалось с берега, впрочем, я знал, что в воде всегда так бывает, оглянувшись назад, увидел, что преодолел расстояние меньшее, чем ожидал. Ребята стояли на берегу и зачем-то махали мне руками, наверное, им хотелось, что бы я возвращался. Ольга руками не махала, но тоже смотрела в мою сторону. Впоследствии они рассказали мне, что сначала не предали никакого значения тому что я полез в воду - ну мало ли, захотел человек искупаться, и стали беспокоиться только тогда, когда я отплыл на приличное расстояние. С берега и с воды это расстояние видится по разному. В принципе, никто не знал, что я отправился на другой берег, и я запросто мог вернуться назад без ущерба для своей репутации, но бес сидящий внутри меня подсказал мне, что второго шанса произвести впечатления на Ольгу у меня не будет, а кроме того, я понимал, что сильно потеряю в своих собственных глазах, если поддавшись чувству страха откажусь от своей затеи. Последние обстоятельство так же было для меня весьма существенным, ибо жить с осознанием собственной трусости может только или настоящий трус, или обладающий мудростью человек - качеством редко сопутствующим молодости, когда тщеславие и амбиции шагают рука об руку, а первая влюбленность напрочь отключает мозги. Таким образом, в короткой борьбе между разумом и бесом победил, конечно же, бес, убедивший меня, что особой опасности нет, что река достаточно широкая и баржа занимает в ней не такое уж большое место, а следовательно шанс попасть под неё не велик, и так как плаваю я хорошо, то и бояться особенно нечего. Взмахивая руками, я еще более энергично поплыл в прежнем направлении.

Сгущавшиеся сумерки сильно ограничивали обзор по сторонам и снижали шанс своевременно разглядеть и без того не высокий темный корпус баржи, однако они же и создавали некоторое преимущество, ибо в это время баржи уже ходили с включёнными прожекторами, свет которых можно было увидеть на приличном расстоянии. Я увидел его уже будучи где-то на середине реки, по моим прикидкам, до него было больше километра. Попав под мощный луч прожектора я тут же пожалел, что не прислушался к голосу здравого смысла и не вернулся назад, когда это было еще не поздно. Еще не поздно было сделать это и сейчас, но такая мысль не пришла мне в голову. А может и пришла, но я тут же отогнал её, потому что зловредный бес успел мне шепнуть, что если я развернусь сейчас обратно, то все стоящие на берегу тут же поймут, что я сделал это испугавшись попасть под баржу. Это была хроническая глупость, которая не требовала даже опровержения, но я уже принял решение двигаться дальше, и велев бесу заткнуться, целиком и полностью сосредоточился на своих действиях. К тому моменту я уже успел немного подустать и со скоростного темпа плавания, который достигается быстрыми и энергичными поочередными взмахами рук перешел на более спокойный и медлительный вариант, когда тело занимает практически вертикальное положение, а вода просто раздвигается перед собой обеими руками. Желая еще немного отдохнуть и полагая, что времени у меня ещё достаточно, и выйти из опасной полосы я ещё успею, я ещё некоторое время продолжал движение с той же скоростью, искоса наблюдая за приближающимся ярко-белым кругом светящегося прожектора, пытаясь определить траекторию его движения, и есть ли у меня вообще повод опасаться этой баржи. И только когда мне показалось, что я уже различаю в дали темные очертания её корпуса, я резко изменил технику движения и перейдя в прежний темп резко рванул вперед. Однако же, я ошибся. Темнота и не удобный угол обзора сослужили мне плохую службу, кроме того, я не принял во внимание скорость течения, которое значительно замедляло скорость моего продвижения вперед и при этом неумолимо сносило меня в сторону движущейся против течения металлической махины.

Ужас материализовался неожиданно, как это бывает в самых страшных произведениях Стивена Кинга, на какой-то миг заглушил, подавил волю и разум. Монотонный нарастающий гул мотора вторгся в окружающее пространство и заглушил все прочие звуки вокруг. Темная металлическая громада выдвинулась из темноты и стремительно приближалась ко мне грозя задавить, уничтожить всей своей массой, перемолоть лапостями своих винтов. Увидев её в паре десятков метров от себя, я почувствовал, как дрожь охватила всё моё тело и ледяной страх вполз в него изнутри, сковал движения, лишил способности думать и сопротивляться... Понимая, что преодолеть опасную черту я уже не успеваю, я с фаталистической обреченностью подумал: "Ну всё, конец". Зловредный бес спровоцировавший меня на эту выходку радостно захихикал. Но, видимо, за мою душу боролись не только нечистые силы, и силы эти, в отличии от меня, хорошо знали, что моё время для последней исповеди перед творцом ещё не настало. "Да делай же ты что-нибудь, долбозвон проклятый, хоть ныряй! Борись за свою жизнь!" - гаркнул мне в самое ухо мой ангел-хранитель, который не смотря на постоянные отлучки, время от времени, хоть часто и с запозданием, объявлялся таки на своём рабочем месте, что бы вызволить меня из очередной передряги. Испуганный этим напором не менее, чем я появлением баржи, бес тут же схоронился в самом отдаленном уголке моей души, а я, моментально сконцентрировавшись, резко выдохнул из себя весь воздух и стремительно ушел на глубину, словно камень сброшенный с обрыва. Способ этот удобный для быстрого погружения, в действительности был не самым лучшим способом для ныряния, ибо оставлял человека на глубине без запаса воздуха, но набирать его в тот момент полные легкие и красиво уходить рыбкой на под воду, было бы при данных обстоятельствах опасным расточительством драгоценных секунд. Скрывшись под водой, я открыл глаза и взглянув вверх, увидел над собой тёмный силуэт длинного корпуса баржи, как раз на том самом месте, где я находился секундой ранее – зрелище, надо сказать, не для слабонервных, а гул мотора был слышен даже там. Однако, долго удерживаться под водой не было возможности, недостаток воздуха стремительно гнал меня на верх, в ином случае у меня были все шансы остаться встретить свою костлявую под водой, а потом объявиться на поверхности в виде раздутого мешка с человекоподобными очертаниями, по которым эксперты будут устанавливать мою личность. При этом, если я хотел остаться живым и не изувеченным, мне нужно было не только избежать удара о тяжелый металлический корпус судна, но и не попасть под его винты, что так же грозило неминуемой и страшной смертью. Я уже начал непроизвольно совершать всеми четырьмя конечностями те движения, которые должны были вытолкнуть меня на поверхность, однако, сознавая всю степень опасности, прилагал все усилия, что бы отклонить траекторию подъема своего тела, как можно дальше в сторону от траектории движения двигающейся надо мной металлической громадины, что далось мне с невероятным трудом, ибо это неизменно продлевало время моего нахождения под водой, воздуха и без того не хватало, и вода с силой выталкивала меня на верх, словно чужой, инородный предмет. Однако, я понимал, что стоит мне только не удержаться и хлебнуть, будучи здесь на глубине, хоть глоток воды, как она примет меня, как родного, в качестве корма для своих обитателей. Продолжая барахтаться под водой, изо всех сил стараясь не разжать плотно сжатых губ и с трудом удерживая остатки гаснущего сознания, я с каждым мгновением всё больше осознавал тщетность своих усилий, и в какой-то момент, будучи не в силах больше сдерживаться, раскрыл было рот, но в этот момент меня, словно пробку выбросило на поверхность, и я действительно втянул в себя целый глоток, но не воды, а чистого свежего воздуха, отчего легкие мои будто резануло ножом, перед глазами засверкали разноцветные вспышки, я вскрикнул от боли и снова погрузился под воду, но тут же вынырнул и закачался на волнах, жадно дыша и без труда удерживаясь на поверхности. Как я уже сказал, время моей загробной исповеди еще не пришло.

Сколько времени я провел таким образом отдыхая на поверхности воды, сказать не могу, пока наконец, не осознал, что опасность миновала, баржа ушла далеко вперед, а сам я болтаюсь где-то по середине реки, а не в двух метрах от берега, и к тому же меня всё дальше сносит вниз по течению, а потому надо в выбираться на берег, и делать это придется самостоятельно, ибо никакой ангел-хранитель не перенесет меня туда силой своего желания. Решив, что на сегодня с меня приключений достаточно, я отказался от задуманного путешествия на противоположный берег, которого всё равно мог бы достичь, несмотря на недавнее происшествие, но мысль об аналогичной встрече на обратном пути подавила все героические порывы. Так, несколько лет спустя, железнодорожный состав тронувшийся в тот момент, когда я пролезал под ним на другую сторону путей, навсегда излечил меня от подобной привычки. К тому же я ощущал неизвестно откуда пробудившиеся во мне чувство голода, и понимал, что на противоположном берегу меня никто не накормит, в то время, как на моей стороне меня ждали вино и горячие шашлыки. Подлый бес благоразумно помалкивал, схоронившись где-то в одном из самых темных закоулков моей души, надо полагать, в надежде преуспеть в другое, более подходящее время, я же, сориентировавшись по сторонам, двинулся в сторону своего берега, двигаясь наискосок течению, в надежде поскорее обрадовать своих друзей и любимую девушку. Снесло меня вниз по течению, надо сказать, довольно далеко, так что, принимая во внимание время затраченное на возвращение вплавь по воде, а потом пешком по суше, к тому же, босиком по траве, внимательно глядя себе под ноги, добрался я до них еще не скоро. Но все, как известно, когда-нибудь заканчивается, закончилось и моё "кругосветное" путешествие, встретили меня, говоря без ложной скромности, с распростертыми объятиями, не стану перечислять все комплименты и эпитеты, которыми наградили меня мои товарищи, из которых молчали только мой друг-именинник, да Ольга, лучше прочих понимавшие истинные причины моего поступка. Все видели, как я скрылся под водой, но из-за темноты не разглядели, вынырнул я или нет, и за время моего отсутствия, их мнения разделились - одни считали, что нужно возвращаешься в деревню и вызывать спасателей, другие, в том числе и знавший меня лучше других мой друг именинник, были уверены, что всё обойдется благополучно, при этом они уже собирались идти разыскивать меня по берегу, но тут я обнаружился сам. Ребята перенервничали, а потому каждый без стеснения высказывал все что накипело у него на душе. Я не обижался на ребят. Когда шквал нападок, обвинений и восхищений несколько поутих, мы продолжили празднование дня рождения, хотя время уже перевалило за полночь, и наступили новые сутки, только к имениннику присовокупили и меня, в полушутку-полувсерьез, полагая, что этот день можно считать, как новое рождение. Я, разумеется, не имел ничего против. В молодости мы часто совершаем разного рода безумства, наивно полагая, что умереть мы никак не можем, и всякая неприятность непременно обойдет нас стороной, а случившиеся с кем-то другим есть не более, чем нелепая случайность, и к тому же происходит где-то далеко, и воспринимаем всё это, как увлекательное чтиво из литературных произведений, но когда это случается с нами лично и трагедия только чудом проходит стороной, мы очень быстро понимаем, что никакими избранными мы в действительности не являемся, и в следующий раз чуда может не произойти. Ребята веселились от души, щедро налегали на спиртное, я больше на шашлыки, и только Ольга смотрела на меня каким-то странным взглядом и я не мог понять, какие чувства её обуревали в тот момент.

Потом, лежа в палатке, я долго не мог уснуть, толи сказывался перенесенный стресс, толи мешали ребята. Водитель спал в своей машине, именинник, перебрав со спиртным, дрых в свое удовольствие растянувшись наискосок и выставив голые ноги на съедение комарам, другой товарищ разговаривал во сне, и только ко мне сон никак не приходил. Нащупав на полу оброненную кем-то пачку сигарет, я выбрался наружу и тут же увидел Ольгу сидящую на стволе поваленного дерева недалеко от костра. Я сел рядом с ней. Она курила длинную тонкую сигарету, не нашего производства, аромат которой щекотал мне нос, и меня удивило, что тлела эта сигарета равно, а не зигзагами, как это обычном бывает.

-Это, что - иностранная? - спросил я, что бы как-то начать разговор. Сама сигарета, чья бы она ни была, интересовала меня мало.

-Да, это настоящая американская - ответила Ольга, вызывая во мне еще больший интерес едва проклюнувшийся к табачной теме.

-Настоящая? - переспросил я, - Ты хочешь сказать, что то, что нам продают в ларьках, это всё - подделка?

Иностранными сигаретами нас в то время удивить было трудно, с появлением свободного рынка их стало в переизбытке, и хотя цены на них кусались, но в принципе, были по карману всякому, хоть немного обеспеченному человеку. Помню, один из приколов нашей молодости состоял в том, что бы купив сигареты "Космос" переложить их в пустую пачку из под "Кэмела" и выпендриваться своей крутизной, гордо извлекая на людях сигареты из импортной пачки. Или угостив ничего не подозревающего "стрелка" наблюдать, как меняется выражение его лица, когда он прочитав название, или сделав первую затяжку, на конец то понимает, в чем суть дела. Большей частью, забавы эти были чисто молодежные, но я знавал и некоторых людей в возрасте, которым подобный выпендрёж так же оказался не чужд. Видимо, это были те, кого в детстве не допоили настоящим молоком. В принципе, мы догадывались, что весь этот якобы импортная табачная продукция изготавливается здесь же - в России, но может по иностранным технологиям? И только наиболее продвинутые знали, что и табак, и технологии чисто отечественного производства, только лишь с небольшим добавлением ароматизирующих средств. Я курил отечественные сигареты и голову себе этими вопросами не забивал.

-Само собой, - ответила Ольга, -ну кто тебе продаст настоящие сигареты по такой цене? - и неожиданно меня тему спросила, - Ты зачем это сделал?

-Что именно, Оля?

Я прекрасно понимал, что она имеет ввиду, но не мог понять, что она об этом думает, а без этого трудно было выстроить соответствующую линию поведения.

-Что именно? Ты не понимаешь? - Ольга отшвырнула недокуренную сигарету в сторону, - А что я тут чуть сума не сошла, ты это понимаешь? - она хоть и говорила шепотом, но при этом практически кричала и в глазах её не было никакого восхищения.

-Оля, да успокойся, что случилось? Просто хотел сплавать на тот берег... Ну кто думал, что так получится?..

-Что не думал, это точно!.. Думать мы не привычные - что влетает в голову, то и делаем... Не думаешь о себе, так хоть думал бы о других...

Она вскочила и бросилась прочь, но я тут же догнал её, обнял, зашептал на ухо:

-Оля, девочка моя, родная, хорошая... Я люблю тебя...

Она пыталась отбиваться:

-Пусти... слышишь, дурак, псих ненормальный...

Но я не отпускал:

-Всё хорошо, родная, успокойся...

Через несколько минут, действительно успокоившись, Ольга уже сама ластилась ко мне, как кошка и извинилась свою агрессию:

-Извини, я просто очень переволновалась... Ты не представляешь, что со мной творилось...

Я осыпал её прекрасную головку поцелуями и всё шептал:

-Оля, девочка...

-Так ты всё-таки добрался до того берега?

-Конечно, - нагло врал я, будучи не в силах отказаться от имиджа супермена, - потому меня так долго и не было. Пока туда, пока обратно... Плюс баржа эта дурацкая...

-Ага, - тут же меняла Ольга недавнее восхищение на гнев, - ты там купался в свое удовольствие, а я тут...

-Оля, родная, хорошая... ну прости дурака...

-Мы же тебя с фонарями разыскивали...

-Оля, на том свете с фонарями невест разыскивают, тех что еще до исторического материализма родились, - попытался я пошутить перефразируя сразу две знаменитые фразы из "Двенадцати стульев".

-Ты - псих ненормальный, - в который раз подряд утверждала Ольга, и я с ней соглашался.

А потом мы снова сидели на поваленном стволе дерева и кроме нас во Вселенной не было больше ни единого человека. Мы болтали с ней обо всем на свете, она в сотый раз рассказывала мне, как переживала моё отсутствие, а я целовал её и в сотый раз говорил ей, что она самая лучшая на свете. И она не возражала.

Эта ночь была поистине восхитительной. Мы болтали обо всем на свете, и когда было сказано всё и даже слишком, просто сидели обнявшись и слушали тишину ночи. Тишина оказалась наполнена множеством удивительных звуков. Где-то в деревне лаяла собака, причем делала она это размеренно и ритмично, словно отсчитывала секунды. Не понятно было с кем она разговаривает, ибо ей никто не отвечал. Из прибрежной травы доносилось сытое монотонное урчание, оно то затихло, то начиналось снова, будто кто-то пытался завести неисправный движок, и тот вроде всеми силами пытался включиться в работу, но потом выдыхался и сдавал позиции. С жабами пытались спорить кузнечики, их трели были слышны в моменты кратковременного жабьего затишья. Время от времени по реке проползали тяжёлые неповоротливые баржи, они появлялись из-за дальнего острова, освещали нас светом своих прожекторов, ложились на нужный курс и равнодушно следовали мимо. Образованные ими волны с плеском выкатывались на берег и едва не доходили до наших ног. Я чувствовал, как при появлении очередной баржи Ольга напряглась, видимо, всякий раз заново переживая произошедшее, а я, что бы успокоить её, крепче прижимал её к себе и шептал ей всякие ласковые слова. У дальнего берега замаячил огонек одинокого фонарика, это была лодка браконьеров, мы осветили их светом мощного фонаря, но они никак не прореагировали - эти боялись только милиции. Ветер тихо шумел в ветвях деревьев и казалось, что они перешептываются между собой, и ворвавшийся из далека стук колес железнодорожного состава не испортил ночной идиллии. Гулкое уканье совы казалось зловещим только коренным обитателям леса и даже когда все звуки угасали, в воздухе слышался тонкий едва заметный звон, так что непонятно было, является ли он произведением окружающего пространства, или это звенит у тебя в голове.

И лишь когда неумолимый рассвет первыми лучами солнца безжалостно разрушил волшебное очарование ночи, мы почувствовав усталость разошлись по своим палаткам, что бы коротким сном, хоть немного восстановить силы для нового дня. Но перед тем, как расстаться, Ольга отвечая на мой последний поцелуй и признание в любви, неожиданно прижалась ко мне крепче обычного и шепнула в ответ:

-Я тоже тебя люблю...

В этот раз мы расстались обменявшись адресами и телефонами, было ясно, что наши отношения будут продолжаться. Незадолго до расставания, я обучил её технике плавания, так как прежде она этого не умела, причём сделал это буквально за три часа, так что к концу занятий, она уверенно держалась на воде и легко переплывала большое деревенское озеро, которое впоследствии будет загрязнено мытьем в нём тракторов и прочей механической техники, и превратится в большую лужу. Озеро было искусственным, а потому не глубоким, так что при желании, даже по середине в нём можно было встать на ноги. Ольга всё еще боялась воды, и мне не хватило лишь нескольких занятий, что бы отучить её от этого страха навсегда. Однако, погода испортилась и наши занятия пришлось прервать.

Наши отношения действительно продолжились, но это были какие-то странные отношения. Мы часто созванивались по телефону, встречались, как минимум раз в неделю, однако, она упрямо отказывалась идти ко мне домой и никогда не приглашала к себе. Всякий раз у нее находились для этого веские причины, которые казались мне убедительными только в её присутствии, когда же она исчезала и наваждение рассеивалось, то становилась очевидными все нелепости её отговорок. То у нее дома шел какой-то бесконечный ремонт, то болел кто-то из родителей, то наезжала целая толпа дальних и близких родственников. Эти объяснения, выглядели бы вполне правдоподобно по отдельности, и если бы не повторялись с завидной регулярностью, доходило до того, что пытаясь напроситься к ней в гости в очередной раз, я уже готов был услышать (и действительно, слышал) очередную, более-менее достоверную отговорку.

Одно время я по наивности полагал, такое поведение есть следствие девичьей осторожности, пытающийся оградить себя от мужских домогательства, что было весьма разумно, учитывая молодежные нравы того времени в стране рухнувшего социализма и ломки традиционных ценностей. Однако, в отношении меня эти страхи были совершенно напрасны, потому что, как бы мне того не хотелось, я никогда не потащил бы её в постель против её воли, и она это прекрасно знала - помимо того, что я слишком трепетно к ней относился, у меня были серьезные планы на наше будущее и в них не было места насилию и неуважению. Для меня, как для человека воспитанного в нормальной семье, такое поведение было чем-то само собой разумеющимся и иного варианта я для себя не представлял - не зря же говорят, что все предпосылки для будущей семейной жизни закладываются в детстве.

От похода в гости и знакомства с моими родителями, она отказывалась под тем предлогом, что во-первых, отчасти они уже и так знакомы, а во-вторых, не имеет смысла преждевременно афишировать наши отношения, не убедившись в их серьезности. Всё мои доводы на счет того, что девушек с которыми у меня было не серьезно, я никогда и не пытался знакомить с родителями, на нее не действовали, она говорила, что до совершеннолетия еще далеко, а потому всякое может случиться.

Кроме того, она никак не хотела вводить меня в кругу своих знакомых, и я не имел не малейшего представления с кем она общается помимо меня и чем занимается в другое время. То есть с одной стороны, я знал, что талантов и увлечений у нее целая уйма - она играла на многих музыкальных странных и клавишных инструментах, неплохо рисовала, в том числе и в стиле портретной графики, но с другой стороны, я так же понимал, что подробные увлечения требуют постороннего участия, потому что рассчитаны на восприятие зрительской аудитории и предполагают общение с коллегами по интересам. И чем выше уровень профессионализма человека в той или иной области искусства, тем элитнее круг избранных.

Впрочем, некоторые общие друзья у нас всё же появились и благодаря ей. Зная о моей склонности к стихосложению, она свела меня с музыкантами одной молодежной группы более-менее популярной в нашем городе, которым постоянно требовались новые песенные тексты. Музыку они умели писать и сами, но вот с текстами были проблемы. Я написал им несколько текстов на готовые композиции и одна из песен под названием "Маргарита" на некоторое время стала хитом ихней группы.

Там был такой припев:

Кавалеры, кавалеры
С верой в бога и без веры.
И как будто солнце в храме
Всех слепящие огни.
Даже самой темной ночью
Маргарита не порочна,
Но на всё способна дама
С сердцем жаждущим любви!

Ребята даже хотели снять под нее клип, что бы заявить о себе и выйти на большую эстраду, но не смогли найти хорошего спонсора и в скором времени группа прекратила свое существование.

В остальном же она держала жёсткую дистанцию и никогда не допускала меня в свою жизнь дальше определенной черты. Однако, делала она это настолько умело и изящно, что её невозможно было упрекнуть в каком-то сознательном умысле. Или у меня долгое время не хватало решимости это сделать. Я был без ума от неё и она умело этим пользовалась, и всякую вспышку моего недоверия легко гасила ласковым взглядом, словом или поцелуем. Кроме того, она ни разу ни отказала мне открытым текстом, ни сказала слова "нет", но при этом всякий раз умудрялась повернуть ситуацию так, что я был вынужден принимать её точку зрения. Это было уникальное воплощение женственности в самом совершенном виде! Она в совершенстве владела искусством управления мужчиной с помощью своего ума и женского обоняния, это было её универсальное оружие и она не давало промахов! Таким образом, она знала обо мне всё и вся, я же о ней только то, чем она считала нужным со мной поделиться. Я догадывался, что у нее есть какая-то другая, напрочь скрытая от меня жизнь, и никогда не мог проникнуть за незримую завесу этой тайны.

Таким образом наши отношения продолжались больше года, однако, после моего совершеннолетия, а я был старше Ольги на полгода, наши встречи стали происходить всё более редко, и всё чаще заканчивались ссорами. Ольга все чаще раздражалась по пустякам, что прежде было ей совершенно не свойственно, становилась беспричинно капризной, всё чаще я оказывался у нее в чем-то виноват, причем поводом для обвинения мог стать какой-нибудь "проступок" полугодовой давности, или давно урегулированный конфликт. В такие моменты вся её нежность бесследно исчезала, манера разговора становилась резкой, высокомерной и беседу она умудрялась выстраивать так, что я вечно чувствовал себя в чём-то виноватым, даже если был абсолютно уверен, что это не так. Еще плохо знаю жизнь, и слабо разбираясь в женской психологии, я пытался найти происходящему хоть сколько-нибудь разумное объяснение, и естественно, не находил. Ситуация усугублялась с каждой встречей и вскоре они практически сошли на нет.

Некоторое время мы ещё перезванивались по телефону, но от встреч она категорически отказывалась, а я, понимая, что теряю её, буквально не находил себе места. Несколько раз я пытался встретиться с ней против её воли и как-то раз отправился к ней домой, но дом оказался элитным, с консьержкой в подъезде, да к тому же охраняемым вневедомственной охраной, которая и забрала меня у дверей её квартиры. В отделении, куда меня доставили, милицейский начальник понял меня по человечески и отпустил под честное слово, что я больше не появляюсь ни в подъезде, ни во дворе этого дома. После нескольких безуспешных попыток встретить её на выходе из института, я вступил в переговоры со студенческой братией и скоро выяснил, что она взяла академический отпуск и даже дома на данный момент не проживает.

Всё это сильно отразилось на моем характере и без того, не слишком-то покладистом по молодости лет, и как следствие, на общении и поведении с окружающими. Дома начались сплошные скандалы с родителями, на улице я постоянно попадал в разные конфликтные ситуации, одна из которых чуть не закончилась для меня летальным исходом, а другая чуть не привела на скамью подсудимых.

Ольга позвонила через полгода, когда я уже утратил всякую надежду и практически смирился с мыслью, что более никогда уже её не увижу. Она сообщила, что такого-то числа будет в деревне. Я в один момент забыл все прежние обиды и огорчения. Повод для поездки в деревню был найден мгновенно. Бабушка лежала в областной больнице, а на дворе стояла дождливая погода, и нужно было время от времени протапливать дом от осенней сырости, смотреть, не протекает ли крыша, поддерживать в доме элементарный порядок и вообще не давать ему зарасти пылью и плесенью. Понято, что на сам дом мне было плевать, но это была единственная возможность заполучить ключ.

Как всегда, она приехала на автомобиле, только на этот раз за рулем сидела она сама. Она уже успела получить права. Два года назад они тоже приезжали в деревню на машине и тогда у них был черный "шевроле", и за рулем сидел её отец. Но водить она умела уже тогда. Теперь же, судя по всему, это была её машина. Это была иномарка, названия которой я даже не знал, красного насыщенного цвета, и ей очень шёл этот цвет. Еще во времена нашей детской дружбы, она рассказывала мне, что когда вырастет, хочет иметь свою машину и обязательно красного цвета, и что отец обещал подарить ей такую машину на совершеннолетие. Тогда я не поверил ей, решив, что это одно из тех обещаний, которые взрослые щедро раздают детям, в надежде, что когда они вырастут, то всё забудут. В самом деле, приобрести машину по тем временам, было дело не простое, даже для начальника крупного производства. Так, во всяком случае, представлялось нам, простым советским обывателям. Так, во всяком случае, мы - дети простых советских обывателей, представляли себе это со слов взрослых. Как уж оно было на самом деле?.. Во всяком случае, времена изменились, и Олин папа, судя по всему, выполнил своё обещание. Я знал, что самыми отчаянными водителями на дорогах являются именно владельцы красных автомобилей, и ощутил некоторое беспокойство за Ольгу - зная характер этой дамы, можно было смело предполагать, что в хвосте она плестись не будет.

Однако, меня интересовала не столько её машина, сколько сама Ольга. Она сказала мне, что приедет в деревню навестить бабушку Полю, которая сильно хворала. Если это было и так, то ей она уделила совсем немного времени, скорее это было похоже на визит вежливости. Всё остальное время она посвятила мне. Это была моя прежняя любимая ласковая Ольга, только она стала ещё красивее, ещё ярче и ещё желанней. Она просила у меня прощения за свои выкрутасы и говорила, что сама не понимала, что творит, говорила, что чего-то боялась, но не могла толком объяснить, чего именно, но для меня всё это было и не важно. Важно было то, что она была здесь со мной, нам было хорошо и не нужен никто на свете. За окном поливал дождь, в печке потрескивали дрова, и в жарко натопленной избе царило счастье.

В эту ночь мы стали близки. Это была самая прекрасная ночь в моей жизни, но утром Ольга стала поспешно собираться. Она путалась в одежде, нервничала и была не очень разговорчива.

Я остановил её буквально у порога:

-Оля, что случилось?

-Ничего...

-Тогда почему опять так?..

-Как "так"?

-Да вот так!.. Ведь было же все хорошо?..

-Всё было замечательно… Извини, я уезжаю...

Но я не дал ей пройти. Крепко взяв её за плечи и глядя ей прямо в глаза, я сказал:

-Оля, ты же знаешь - я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

При этих словах её лицо омрачилось. Казалось, на нём отразилась лютая мука. Но длилось это не долго, она быстро взяла себя в руки. Несколько секунд она глядела куда-то в сторону, затем вздохнула и повернувшись ко мне, медленно произнесла, причем, слова, казалось, давались ей с трудом:

-Я никогда не выйду за тебя замуж. Я не смогу выйти за тебя замуж. Я никогда тебя не забуду, но никогда не выйду за тебя замуж.

-Оля, но почему?

-Потому что так... Тебя подвести до города? - голос её стал как будто чужим, почти равнодушным.

Я отказался.

-Прощай. Спасибо тебе за всё, и пожалуйста, больше не ищи меня, это не поможет, - сказала она и поспешно вышла.

Через минуту я увидел в окно, как её красная иномарка выруливает на дорогу. Она даже двигатель не прогрела.

Она уехала.

А я остался один.

Один на целом свете.

И мне впервые в жизни захотелось напиться до беспамятства, или застрелиться, к чертовой матери... Наверное, это была первая, по настоящему сильная душевная боль, которую мне довелось испытать в жизни. Настоящее потрясение. В тот день что-то переменилось у меня в душе и в моём сознании. Хотя, сам я, едва ли смог бы объяснить, что именно. Я знал, что где-то в кладовой хранилось старое дедовское ружьё, из которого сто лет, наверное, не стреляли, а где-то в комоде патроны от него. По счастью, в доме нашлись запасы бабкиного самогона (самая ходовая валюта в деревне в те времена, да и сейчас, кажется, тоже) и стреляться мне не пришлось.

А на следующий день у меня сильно болела голова. И я напился снова...

А потом еще...

И еще...

Не помню уж, кто и как выводил меня из этого состояния. Кажется, кто-то из старых деревенских друзей случайно заглянувших на огонёк...

А потом...

Потом было много чего...

Потом была целая жизнь...

Потом пришло понимание. Потом, с возрастом и жизненным опытом.

Конечно, сверхобеспеченная девушка, которая курила настоящие американские сигареты, в то время, когда многие бросали курить из-за дороговизны отечественных, из элитной семьи, в которой в советское-то время меняли автомобили, как перчатки, она могла позволить себе всё, кроме одного - выйти замуж по собственному желанию. Ну кто бы ей позволил выйти замуж за парня из простой рабочей семьи, всё богатство которых состояло из трудовых мозолей и почетных грамот за трудовые подвиги во славу отечества? И это на переломном рубеже, когда эпоха разбитого социализма вместе с громкими лозунгами и высокими идеалами с треском рушилась на корню, и деньги становились мерилом всего сущего и оценочной шкалой жизни и достоинства каждого человека - на хрена, спрашивается, им были нужны такие родственники? И не имело значения, что и те и другие родом - выходцами из одной деревни, что предки их пахали одну и ту же землю, ковырялись в навозе, а дети их играли в одной песочнице, важно было лишь то, что одни из них, выбравшись из деревни, выбились в аристократы и поднялись до немыслимых высот тогдашней иерархической системы, а другие так и остались простыми трудягами, хотя и сменившими суровый деревенский быт на более комфортные городские условия. И Ольга, как умный человек, выросший и воспитанный в совершенно иной среде, прекрасно понимала, что никакие силы не позволят нам преодолеть этот социальный разрыв, который в дальнейшем будет лишь неизбежно увеличиваться, и вырваться за рамки этих условностей, можно было бы только одним способом – порвав с родителями и отказавшись от всего, к чему она привыкла, но делать это ради призрачного счастья в шалаше, было бы для неё верхом безумия и идиотизма. Да, конечно, боги с Олимпа иногда удостаивали своим вниманием простых смертных, но не оставались с ними на долго, и не приглашали к себе на Олимп. А значит, всё было правильно, и говорить было не о чём. Всё это она понимала, но не знала, как не обидев, объяснить это мне, типичному представителю социалистической системы с его наивными представлениями о свободе, равенстве, правах человека и прочей идеалистической чепухе. И при этом, всё-таки, любила, потому-то и отдалась мне со своей девственностью за несколько месяцев до того, как вышла замуж за человека из такой же высокообеспеченной семьи и, надо полагать, брак этот был одинаково выгоден обоим семьям. Она не брала на себя никаких обязательств передо мною, и то что она сделала, нельзя было назвать предательством.

Впоследствии, имя её отца стало широко известно в нашем городе – он был одним из крупнейших финансовых воротил и с его именем было связано несколько криминальных скандалов.



Сам я больше не пытался её искать, понимая, что изменить ничего не возможно. Изредка до меня доходила кое-какая информация о ней, но меня это уже мало интересовало. Пережив ту боль, я просто отпустил свою любовь, понимая, что как бы то ни было, а надо жить дальше. Молодости всё-таки свойственен оптимизм. Политическая и экономическая ситуации тех лет времени для скуки не оставляли. Нужно было крутиться в условиях постоянно изменившейся жизни, привыкая к реалиям нового капиталистического мира, мира в котором каждый сам за себя и нет места ни любви, ни состраданию к ближнему. Этот мир жестко разделил человеческое общество на социальные прослойки, а быть может, так оно и было всегда, только в условиях лицемерно-показушной социалистической системы, информационной изоляции и восьмидесятипроцентной серости населения, это было не так заметно. Теперь же, когда все утопические иллюзии о всеобщем равенстве и благоденствии развеялись, как дым, и государство отвернулось от людей, предоставив им самостоятельно выбираться из болота, в которое само же их и завело, люди словно сбросили маски и превратились в стаю голодных злобных псов, каждый из которых старался урвать свой кусок и готов был ради этого не раздумывая вцепиться в горло своему ближнему. Зловонное болото капитализма затягивало всех без разбора, одни при этом барахтались изо всех сил, руками и ногами цепляясь за всё, что могло бы помочь им удержаться на поверхности, и в конце концов, ободрав руки в кровь, выбирались таки на твердую землю, другие, ни имея ни волчьей хватки, ни надежных связей, шли ко дну, будучи не в силах самостоятельно вытащить сами себя за волосы, подобно легендарному барону Мюнхгаузену. Это было время, когда одни умирали с голоду в центре огромных мегаполисов, а другие богатели не по дням, а по часам, откровенно бессовестно и на глазах у всех разворовывая всё, до чего были в состоянии дотянуться их жадные, загребущие руки, и некому было защитить простого человека от творимого ими беспредела, потому что разложенная до основания, всё еще советская милиция откровенно пасовала перед наплывом заполонивших всё страну бандитствующих молодчиков. И пока одни стражи порядка честно исполняя свой долг, гибли в перестрелках с бандитами и на фронтах чеченской войны, другие, пользуясь преимуществами своего служебного положения творили беспредел похлеще бандитского, и зачастую отличались от последних только наличием формы и служебного удостоверения. Не менты, а шакалы с ксивами. Мэндэвэшный министр во всеуслышание возмущался тем, что предприниматели не хотят платить дань преступникам, а простые люди видя такое по телевизору охреневали и не могли понять, куда катится страна и до какой степени ублюдства способно еще деградировать российское чиновничество.

Вот такие были времена.

Впрочем, и сейчас они не на много лучше.

И всё-таки нам было суждено встретиться еще раз.

Это случилось примерно лет пятнадцать спустя, к тому времени, когда я уже успел прожить бурную и по своему интересную, хотя и не очень удачливую жизнь. Живость характера и беспокойная натура не позволяли мне, как Великому Комбинатору, подолгу засиживаться на одном месте, и я успел вдосталь перебеситься и наделать массу ошибок, прежде чем включившиеся наконец мозги и подорванное вконец здоровье, заставили меня осесть на одном месте, и подыскать себе более спокойный род занятий. Жизнь шла какими-то зигзагами - я знался с бандитами, несколько раз участвовал в рейдерских захватах, успел отличиться на ниве отечественной журналистики, то купался в деньгах, то скатывался на самое дно социального общества, выбирался, но так и не сумел сколотить сколько-нибудь приличного состояния, ибо отсутствие предпринимательской жилки жестко сводило на нет всякие надежды на материальное благополучие и уверенность в завтрашнем дне.

В какой-то период жизни я оказался старшим охраны на одном из административных объектов нашего города. На объекте имелась автопарковка и в обязанности охранников входило следить за тем, что бы клиенты не ставили свои машины на служебные места, ибо территория была разграничена, и не бросали свои машины где попало, дабы не мешать проезду служебного транспорта. Некоторые, полагающие себя особо крутыми господа плевать хотели на эти запрещения и очень удивлялись, не обнаружив свою машину на прежнем месте - сотрудничество с эвакуаторами было поставлено на поток. Их негодованию не было предела, а потому головной боли охранникам хватало. Особо воинственные "товарищи" вместо того, что бы сразу отправиться вызволять из плена своё транспортное средство, отправлялись под конвоем в милицию, где им подробно разъяснили какими правами обладает сотрудник ведомственной охраны при исполнении служебных обязанностей и что незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Многим ли такая наука пошла на пользу - сказать не могу, но что такая мера воздействия была необходима - абсолютно факт.

А ещё, неподалеку от административного здания располагался детский развлекательной уличный центр, на автомобильной стоянке которого вечно не хватало парковочных мест и некоторые несознательные граждане не желая оставлять свою машину где-то за километр ставили его на стоянку нашего объекта. Делать этого было категорически не положено, потому что мест и так не хватало, и это лишало возможности нормально припарковаться наших клиентов. Однако, у охранника не сто глаз и время от времени накладки всё-таки случались.

Как-то обходя служебную территорию, я услышал, как один из наших молодых охранников конфликтует с женщиной не желающей убирать свою машину. Нескольких фраз мне было достаточно, что бы уяснить ситуацию. Под занавес рабочего дня это женщина приехала нашу в контору, а потому имела право воспользоваться нашей автостоянкой, но решив свои дела захотела прогуляться со своим ребенком (рядом стоял мальчик лет шести) к развлекательному центру и считала, что ее машине будет комфортнее оставаться на прежнем месте вплоть до её возвращения. Эвакуатора дамочка не боялась, за стеклом крупногабаритного вишневого Джипа красовалась трехцветная бумажка гарантирующая неприкосновенность транспортного средства, при наличии которой и не всякий гаишник подойти-то к нему осмелится. В принципе, можно было бы плюнуть, но дело шло к закрытию, к тому же меня задела высокомерно-пренебрежительная манера дамочки разговаривать с охранником, как с существом заведомо низкого порядка. Неопытный охранник явно робел перед этой гостьей, но изо всех сил старался сохранить лицо. Таких господ, по моему мнению, нужно было ставить на место в обязательном порядке, и я никогда не упускал скучая сделать это. Я подошел с боку, и из шикарных распущенных по сторонам волос этой женщины ещё не мог разглядеть ее лица, но этот профиль, эти волосы, этот голос, интонации и высокомерно-уничижительная манера разговаривать с неугодными ей людьми... бог мой, да не может этого быть!..

-Что здесь происходит? - спросил я обозначая своё присутствие, ибо дамочка взяв за руку своего сына уже собиралась продефилировать мимо охранника в сторону развлекательного центра.

Женщина повернулась в мою сторону.

Это была Ольга.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, однако до бесконечности это продолжаться не могло. Нужно было как-то разруливать ситуацию. Конечно, за прошедшее время мы оба изменились, время внесло свои корректировки в нашу внешность, и если относительно меня это отразилось не лучшим образом, то про Ольгу этого сказать было невозможно. Уже не девушка, какой я её запомнил в последний раз, но яркая, уверенная в себе женщина, привыкшая повелевать и получать от жизни всё что ей заблагорассудится. Я видел по её глазам, что она тоже узнала меня, но не был уверен, что ей будет приятно афиширование нашего знакомства.

-Вам лучше убрать отсюда вашу машину, - сказал я не повышая голоса, - потому что через несколько минут ворота закроются, и до утра на территорию никто не зайдет. К тому же, за это время с ней здесь может случиться всё что угодно, потому что мы не несем ответственности за частные автомобили в неслужебное время.

На её губах мелькнула едва заметная усмешка.

-Хорошо, - сказала она безо всякого высокомерия в голосе, - я уберу машину, если она вам так мешает.

При этом мы ещё несколько секунд продолжали смотреть друг на друга, и это не была дуэль взглядов, мы поняли друг друга без лишних слов, и не знали, что сказать друг другу, да и нужно ли что-то говорить?

Затем она посадила мальчика на сиденье с правой стороны, и перед тем, как сесть за руль, ещё раз внимательно посмотрела на меня, при этом взгляд её стал таким, которым она смотрела на меня в дни нашей юности, а на губах появилась легкая, едва заметная улыбка, без тени иронии. И перед тем, как уехать, притормозив на узком повороте ещё раз обернулась и посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, словно стараясь, как можно крепче запечатлеть в своей памяти.

Больше я её не видел.

А через год я узнал, что она погибла в авиакатастрофе, на маршруте зарубежных авиалиний. В глубине души, я уже давно не считал её своей женщиной, но при этом известии ушёл в крепкий продолжительный запой. У меня было такое ощущение, будто солнце померкло у меня над головой, а из жизни исчезло что-на столько родное и близкое, без чего и сама жизнь-то не имела значения. Словно, кто-то незримо присутствующий рядом со мной всё эти годы, ушёл, оставив после себя чувство тоски и одиночества. И это было страшнее, чем потеря самых близких друзей в молодые годы, а та, последняя встреча на автостоянке представлялась мне чем-то вроде прощания перед неизбежной разлукой.

Но может быть, это было лишь моё разыгравшееся воображение.

А у меня не осталось даже её фотографии.

Только память.

Память о любимой женщине.



Воспоминания сильно испортили мне настроение и я решил, что все административные дела можно отложить на завтра. К тому же дело шло к вечеру, а я не знал до которого часа они работают, но вряд ли высаживают в этой глухомани до последнего, а следовательно у меня были все шансы упереться в закрытые двери и уйти не солоно хлебавши. Вместо этого я решил прогуляться он окрестностям.

Я обогнул соседний дом и вышел на улицу ведущую на окраину деревни. Здесь, как будто тоже всё оставалось, как прежде, разве что мусорная куча под забором крайнего дома, стала гораздо больше и уже начинала вылезать на дорогу. Пройдя по улице из одного конца в другой, я сначала свернул на дорогу ведущую вдоль задней кромки огородов, а у развилки в сторону лесополосы, откуда двигаясь извилистой окружной дорогой мимо роскошных особняков, можно было через несколько километров добраться до берега реки, где мы когда-то отмечали тот памятный день рождения. Решив сократить дорогу, я отправился известными мне с детства тропинками, через бывшие колхозные поля, нынче сплошь поросшие сорняком и кустарником, за исключением территорий отданных под частную застройку. Господа капиталисты обустраивались с комфортом - некоторые особняки стояли прямо посреди полей и к ним вели подъездные пути. Тот кто позволил воплотить в жизни такое безобразие, явно не держал в голове, что сельское хозяйство в стране может возродиться. Среди неухоженных полей и на фоне вымирающей деревни эти особняки выглядели, как лощёные джентльмены в городских трущобах.

Привычные мне тропинки оказались почти нехоженными, видимо, за эти двадцать лет местные рыбаки были вынуждены подыскать себе другие пути-дорожки, в обход владений сиятельных господ, а городские любители природы предпочитали пользоваться автомобилями.

Осенью темнеет рано, поиск обходные путей занял не мало времени, и к тому времени, когда я добрался до берега реки, уже сильно смеркалось. Я спустился по крутому склону к тому месту, где в ту ночь стояли наши палатки и горел костер, на котором жарились шашлыки и картошка. Сколько любителей природы побывало здесь за последний год, было видно по оставленным пепелищам костров и грудам не убранного мусора, в основном пластиковых и стеклянных бутылок. Но сейчас здесь не было никого. Ствол дерева на котором мы сидели в ту ночь лежал на прежнем месте, но практически превратился в труху и в нём копошились мелкие насекомые. Под ногами шуршал ковер опавших листьев и каждый порыв ветра сбрасывал сверху новые охапки, некоторые листья долго кружилась в воздухе и оседали на воду, и уплывали по волнам, совсем как те кораблики из моего детства, которые уходили в одну сторону и никогда не возвращались назад.

Время вовсе не вылечило боль, она только притупилась и сокрывшись где-то в глубине души, словно хищный зверь, ждала своего часа, что бы снова наброситься на свою жертву и безжалостно рвать её зубами, задевая самые больные струны, до безумия упиваясь болью человеческих страданий. Высвободившиеся из под контроля эмоции, словно бесы из преисподней, завертелись в яростном хороводе, то сменяя друг дружку, то отчетливо проявляясь все разом, и душа моя, будто загнанная хищниками жертва задрожала, заметалась из страны в сторону, сжалась в маленький трепещущий комочек и отчаянно рванулась вверх, стремясь вырваться из замкнутого круга, но естественно, никуда не вырвалась, ибо время её освобождения ещё не пришло и застряла в горле, сдавливая дыхание и провоцируя болевые спазмы в груди вызванные недостатком кислорода. Биологические часы организма равнодушно отсчитывали отпущенное ему время жизни, и ни что не говорило о том, что оно скоро закончится. Снова захотелось прибегнуть к старому испытанному и надежному средству - алкоголю, который, как известно не решает проблем, но зато обладает способностью заглушать любую сердечную боль или распалять её стократ сильнее, в зависимости от того, на какую душевную почву оседают его пары. Но алкоголя не было и опустевшая зажигалка дрожала в руке высекая только искры, не способные зажечь очередную сигарету. Тяжёлая, неповоротливая баржа, как и прежде, медленно ползла по реке, где-то в деревне бестолково лаяла собака и горящие в небе звезды освещали этот унылый пейзаж, абсолютно равнодушные к горю и радостям тех, кому они посылали свои холодные лучи. Говорят, что звезды, это души умерших людей.

И мне, глядя в бездонное темное небо, и в очередной раз задавшемуся пустым риторическим вопросом: "Да есть ли там что-нибудь?" - захотелось закричать: "Бог, если ты есть, что же ты творишь-то?!. Или ты не видишь, как плохо бывает людям?!. Ты завистлив и жесток, потому что ненавидишь тех, кому хорошо, и мучаешь тех, кому и без того плохо!.." Проклятья уже было готово сорваться с моих уст, когда при очередным порыве ветра я ощутил неизвестно откуда взявшийся запах дорогой иностранной сигареты, и вместе со всплеском докатившиеся до берега волны различил тихий, но такой родной и знакомый до боли голос, прошептавший:

-Я тоже тебя люблю...