Экстрим.

Экстрим.

Я нарочно поставил в заголовок это дурацкое ныне модное слово. Сейчас развелось много молодцов, которые стараются попасть в крайне опасную ситуацию и бравируют этим, пока не получат как следует по мозгам. А тут уж – сливай воду!
У меня тоже как-то случился такой экстрим, правда, совсем не нарочно, о чем я и хочу рассказать.
В последние годы прошлого века все повально увлекались альпинизмом, или, на худой конец, горным туризмом.
Ваш покорный слуга был туристом и тоже похаживал по перевалам. Причем иной раз все три возможные сезона подряд – весной в мае, когда много нерабочих дней плюс отгулы, летом во время очередного отпуска, и осенью, приурочив это к дням ноябрьских праздников.
Как начинался сезон, так что-то как бы зудело внутри – пора, брат, пора!
И добро бы хоть какой спортсмен был, а то так себе типчик. Я все собирался в не сезон бегать, а жена, бывало, все посмеивалась. Ничего как-то не получалось. А иной раз побегу – глядь, что-то утром икры болят. Ну и бегун!
Мысленно я ужасался: батюшки, как же я в горы-то пойду?
Да еще и керосинили (принимали по банке) все мы прилично в то Брежневское время. По любому поводу, бывало, пьянки. Какие тут горы?
Но приходил сезон – и все повторялось. И, представьте себе, в горах хоть бы хны! И пру вверх и ноги не устают.
Я был на ногу легкий и вес имел небольшой, а размер ботинка – большой (сорок три). Значит, давление на снег или лед маленькое. Поэтому на ледниках наш инструктор Боря Вышелесский нас с Женькой все время, змей, посылал вперед группы.
Кричит
- Женя, Тибор, – давайте вперед!
Это значит дорогу «тропить» на предмет возможных закрытых трещин.
Вот мы с Женькой вдвоем в связке и топаем. На руках веревка в колечках, на ногах трикони (ботинки такие), заразы, тяжелые, ледоруб на темляке, да еще и вверх. А иной раз бывало и снегу по колено.
Первый идет, идет – отпадает. Его сменяет идущий следом, Тоже идет – отпадает. И т.д.
Да-с. Чего же, спрашивается, так мучиться? А кто знает.
О чем это я?
Ах, да. Так протекали спортивные походы, организованные от того или иного туристского клуба. Но иногда это не получалось по тем или иным причинам и мы организовывались в самостоятельные группки.
И вот, однажды, судьба по переписке свела нас с энтузиастом-одиночкой, который иногда даже восхождения делал в одиночку! И он уговорил нас с Женькой совершить альпинистский поход с восхождениями (все это на Кавказе).
И получилась у нас группа из трех «восходителей». Наш старшой Алексей был не москвич, преподаватель ВУЗа (кажется, из Куйбышева). Он был очень самостоятельный и все умел, чем произвел на нас большое впечатление. Всесторонне развитый парень, но с примесью авантюризма. К тому же, он здорово рисовал. Десятку нарисует, не отличишь от настоящей, я сам в этом убедился. Однажды на какой-то престижный концерт в Большом он нарисовал пару билетов для себя и друга, и они прошли запросто, чем он очень гордился!
По сумме всего изложенного мы прозвали его Великим комбинатором Остапом Ибрагимовичем. Женька, как более молодой (сопляк еще!) был наречен Шурой Балагановым, ну, а мне ничего не оставалось, как стать бедным Паниковским.
- Шура, Вы пижон! – Говорил я Женьке. – Вы спросите, спросите в Киеве, какой я был спортсмен!
Ну и т.п.
Однажды вечером наша славная команда очутилась в городе Нальчике. Тогда это был очень мирный провинциальный советский город, где можно было выпить стакан-другой газировки.
Господа, я вас спрашиваю, куда девалась газировка? О Боже мой, Боже мой, разве вы не знаете, что она исчезла вместе с историческим материализмом! Теперь я, видите ли, должен пить эту чертову колу.
Но не в этом дело.
Мы заночевали прямо на привокзальной площади, чтобы не озабочиваться нудными поисками ночлега, а утром втиснулись в маленький автобус и сумели проехать некоторое расстояние до предгорий, где располагался альплагерь.
«Далее туристы проделывают путь до альплагеря пешком», как говорится в одном из пособий по туризму. К середине дня мы добрались до него и невдалеке поставили палатку.
Нас в лагере, разумеется, никто не ждал, поскольку «дикий» альпинизм вообще не приветствуется. Да и в лагере никого не было, кроме дежурных. Все ушли на восхождение.
Там была симпатичная медичка и она от нечего делать обследовала нас. И хотя мы были только что с дороги (тащились по жаре с рюкзаками), у Остапа Ибрагимовича и у меня давление было отличное (вот времена были!), а у Женьки оказалось повышенным. Но это вполне может быть после нагрузки, а? Женька некоторое время печалился и задумчиво бродил вокруг лагеря, уединившись от счастливцев. Но потом наплюнул на это дело, и правильно сделал.
Утром затемно под напором сурового руководителя мы собрали монатки и отправились по маршруту, который он весьма детально проработал.
Были у нас по пути разные приключения, взяли мы пару несложных вершин.
В одной расщелине во время приготовления обеда поднялся сильный ветер и у Шуры взорвался примус. Конечно, камни вокруг не горят, но мы могли остаться без примуса, то есть без горячей пищи! И тут Паниковский, как зверь, кинулся к факелу, который представлял из себя бедный примус, и отважно накинул на него свою куртку!
Мы остались с горячей пищей, а я – без куртки. Но не бойтесь, у меня ведь были еще и штормовка и свитер.
Однажды утром Остап Ибрагимович сказал
- Пора, ребята, сделать стоящее восхождение!
Он произнес это патетически, воздев кверху руку. Рука указывала вдаль на видневшуюся в ясном синем небе вершину. Мы знали, что это была знаменитая Ушба.
- Ой-е-ей! – Воскликнул Шура Балаганов. - Остап Ибрагимович, да ведь это страх Божий!
- Ничего, не боись! – Сказал Остап. – Я давно мечтаю на нее подняться. Однажды пытался, да застрял в снегу еще на подходе. Погода испортилась.
Команда Остапа не была столь отважна. Мы сильно струхнули, хотя Остап Ибрагимович и раньше твердил нам «Ушба, Ушба», но мы фактически пропускали это мимо ушей, надеясь, что до этого дело не дойдет.
На следующее утро мы собрались в поход и в полной тишине уныло последовали за предводителем Команчей. Если бы это происходило в нынешние времена, то , верно, твердили бы про себя «Отче Наш».
Подход к Ушбе должен был занять несколько дней. В конце первого мы подошли к высокому седлу какого-то перевала и устроили ночевку.
Утром Женька робко предложил
- Остап Ибрагимович, давайте спустимся вниз с этого перевала и денек передохнем. А там будет видно. Что-то боюсь я.
Паниковский немедленно горячо поддержал друга.
Делать нечего, после непродолжительных горячих дебатов Остап сдался. Мы решили спуститься вниз.
Но, елки-палки, - думает читатель, - где же, наконец, обещанный экстрим?
Да вот же он!
Слушайте и внимайте.
Дальше с моей стороны последовала цепь глупостей. Я словно бы ошалел. Поскольку спуск обычно давался мне легко и я стремительно летел вниз, то скользя, то с пробежками, то и здесь я решил спускаться первым.
Старшой говорит
- Постой, давай лучше свяжемся!
- А чего там, - говорю.
- Ну тогда одень хоть кошки!
- Да не надо, я и так спущусь!
Тут Остап Ибрагимович сказал вещие слова, словно в будущее глядел
- Знаешь, в таком случае я снимаю с себя ответственность! Считай, что ты написал мне расписку и берешь все на себя.
- Беру, - ответил я уже на ходу, - беру!
Они же, молодцы, ребята гораздо более осторожные, стояли и смотрели, как я это проделаю.
Я же не учел:
1. Что спуск был очень длинным, а мне он показался совсем коротким.
2. Что под тонким слоем снежка была прочная тонкая ледяная корка, наледь, за которую очень трудно зацепиться.
3. В связи с п.п. 1 и 2 движение следовало проводить медленными короткими шажками, раз уж я не связался и не надел кошки, чтобы в случае чего сразу сесть на лед и попытаться зарубиться острым носиком ледоруба.
Я понял это через несколько шагов, как только заскользил вниз, но, увы, шаги были слишком широки и сделать что-то было поздно!
Я помчался вниз, стремительно набирая скорость. Движение замедлял висевший на спине рюкзак. Из-за него все время менялся центр тяжести нашей фигуры, так что я летел вниз кувырком по немыслимым траекториям, переворачиваясь кубарем в разных направлениях.
Перед моим носом со свистом проносился острый нос ледоруба, слева направо и справа налево, а то и сверху вниз. Он болтался на руке на темляке и я никак не успевал его снять. Не удавалось мне также и выправить положение тела и скинуть рюкзак. После нескольких попыток я понял, что это бесполезно и положился на волю Аллаха. Аллах акбар!
Там наверху где-то высоко вдалеке горестно стояли два наблюдателя.
- Ну, - говорил потом Женька, - смотрю, Матвеич гибнет!
Прекратив попытки вмешаться в происходящее, я стал пытаться понять, куда же я лечу. Состояние духа было на удивление спокойным, никакой паники, а просто холодный анализ ситуации, как будто это происходило не со мной, а с кем-то другим.
И вот я углядел, что внизу прямо по ходу ко мне приближаются лавинные конуса. Это бы ничего, но справа все более вырастала каменная гряда и я видел, что все более уклоняюсь вправо.
- Ну, -думаю, -влетаю в эту гряду – и все!
И действительно, через миг я почувствовал страшный удар о каменную глыбу, к которому добавился еще и клевок ледорубом по физиономии, и все.
Все! Я отключился.
Когда я пришел в себя, то увидел, что как будто парю над перевалом. Два моих спутника хлопочут возле гряды камней, пытаясь вытащить оттуда какое-то тело.
Я посмотрел внимательно, и догадался, что ведь это же я! Вернее то, что было мной. Когда-то я читал о том, что так может быть, так что не очень удивился.
Вид у ребят был ужасный, на них было страшно смотреть. Они долго еще будут извлекать это тело, потом потащат вниз. Дальнейшие печальные и занудные картины даже не хочется представлять!
К тому же меня (а кого меня?) это уже не очень волновало.
Я улетел от этого места и от этого зрелища, но как я это сделал, я не знаю.
Потом все пропало.
Затем через неизвестно когда я очутился в некотором месте, которое не могу как-то характеризовать. Оно не имело определенных границ, но и не было беспредельным. В общем, не известно где.
И там я встретился с разнообразными существами. Не верите? Я сам не верю. То это были какие-то дамы не очень приличного вида, то какой-то Мефистофель в образе Шаляпина. Что люди гибнут за металл мы и так знаем. Словом, чертовщина. Потом вдруг на меня напал страх.
Какой-то беспричинный страх и беспричинная тревога. А чего, думаю, я боюсь?
И тут я вспомнил, что в Тибетской книге мертвых говорилось, что в этом нематериальном мире слово равносильно делу. И что только ты подумаешь, тут же и представится тебе. Так что можно просто себя запугать.
Надо, думаю, представить себе что-нибудь этакое не страшное, а, наоборот, приятное. Но что? Если мне все неинтересно тут. Представлю-ка я себе хорошую выпивку с закуской! Тут все это появилось и один старый мой друг алкаш вдруг возник из очень давнего прошлого. Я-то про него забыл давно. Хотели мы выпить, но водка не пьется и еда не имеет никакого вкуса, а во рту ее просто нет, хоть бы ты что-то и проглотил. Все туфта!
Пора, думаю, вновь нарождаться, раз уж я не могу соскочить с колеса кармы.
Но, с другой стороны, если даже удалось бы с него соскочить (что почти никому не удается), то что бы это значило? Это означало бы небытие, то есть как бы полное исчезновение.
Что-то то такая тоска меня взяла! Лучше бы уж просто взять и помереть без всяких затей, без всякого опиума для народа.
Окончить эту игру. И начать новую?
Я рассказываю об этом коротко, но на самом деле все тянулось очень долго.
Но «там» это не важно, «там» и времени-то нашенского и вовсе нет!
Прощевайте, братцы!

Ну, хватит заливать!
Теперь расскажем, как было на самом деле.
На самом деле я не успел долететь до каменной гряды справа. «Кривая» судьбы выбросила меня прямо на лавинный конус! То есть, все вокруг стало тихо и я вдруг ощутил себя сидящим на верхушке лавинного конуса.
Лавинный конус – это такой громадный конусообразный снежный сугроб из плотного снега, формирующийся на крутых ледниках при сходе лавин.
И вот, без всяких преувеличений, меня, действительно, словно неведомая сила вдруг приподняла над склоном и посадила точно на верхушку лавинного конуса!
Я в изумлении некоторое время сидел неподвижно на своем «снежном стуле». Потом ощупал себя. Смотрю, все цело. Только копчик сильно ушиб при «посадке» и на лбу царапина от ледоруба. И все!
Потом пришел в себя и очень долго сползал с этого конуса вниз. Когда я спустился и посмотрел наверх - увидел своих спутников наверху. Такие маленькие фигурки!
Я летел по склону считанные секунды, а они спускались ко мне вниз – четыре часа!
Вот так судьба меня, дурака, пожалела.
Остается добавить, что я не бросил после этого ходить в горы, как мне пророчил Остап Ибрагимович, но спусков боялся и спускался весьма медленно, часто даже очень медленно.