ЦВЕТОК В ПЫЛИ

The drama is inside us, it is us
(«Libera me». Alex Majoli)


Я могу написать тысячи слов. Ты не вернешься. Я могу дать обет молчания. Ты все равно не вернешься. Дождливый, промозглый ноябрь. Как же в нем неуютно! Одной. Без тебя. Ты не найдешь меня. Не увидишь. Я заблудилась в ночных переулках-оборотнях и не знаю, ни куда, ни что дальше. Фонари не горят, и приходится идти на ощупь в вязкой темноте. Вздрагиваю от звука своих же шагов, подворачиваю ногу, падаю. До ближайшего проспекта далеко, как до рассвета. Но денег на такси все равно нет, да и не возьмет никто с разбитыми коленками в порванных колготках. Плохо, что посветить нечем: зажигалка покоится на дне лужи шагов сто назад. Есть еще спички. То есть одна. И стена. Шершавая. Можно чиркнуть спичкой о стену, прикурить и осмотреться. Но никто не будет целовать царапину на стене, даже если Джон Фанте - мой любимый писатель.
Ты не чувствуешь, не помнишь меня больше. Ты не вернешься.


- Есть место на Земле – Полинезийские острова Лайн, где время обгоняет нас на целые сутки. (В кадре – карта с часовыми поясами, крупным планом – флажок в маленькой точке в Тихом океане). Там люди живут в нашем завтрашнем дне. Они провожают солнце раньше всех и вечно сожалеют об упущенных возможностях и несбывшихся мечтах. Простившиеся, но не прощенные. И если бы можно было остановить время, то только там, на закате. И тогда они всё бы успели. И мы тоже. Как тебе такое начало?
- Круто. А кем я буду?
- Фотографом, как и хотел.
- А это достаточно романтично? Может, лучше писать стихи?
Летний Камергерский, кафе, солнечные блики в бокале красного вина. Ты торопливо подсел ко мне за столик, раскидав по нему листки с детскими закорючками. И торжественно, на выдохе произнес:
- Я хочу снять фильм о своей жизни! А ты поможешь мне написать сценарий.
Тебе двадцать пять, и ты слишком наивен, если думаешь, что кому-то будет интересна твоя жизнь. Или мне нужно придумать ее тебе интересной? Жизнь искателя и романтика? Конечно же, вслух я этого не говорила. Сегодня мы пишем уже пятую версию.
…Ты стоишь на крыше небоскреба, вглядываешься в тревожное море ночных огней, впитываешь звуки никогда не спящего города. «Нет, ты не Байрон, ты другой»…
…Ты влюблен в девушку с обложки журнала «Vogue», которая между ботоксом и педикюром пишет стихи…
…Ты мечтаешь о далеких островах будущего, куда в финале вы с ней уезжаете остановить закат твоей волшебной камерой, чтобы люди могли жить и любить друг друга вечно…
Сценарий твоей жизни. А может, лучше поедим мороженного и погуляем?
Расплавленная Москва, асфальт тает под ногами, мороженное - в руках. Пыль, духота. А у тебя широко распахнутые карие глаза и загнутые ресницы, как у олененка Бемби в мультиках, и белые сладкие капли на рукаве. Наверно, ты умеешь удивляться.
- Сколько фильмов уже снято по твоим сценариям?
- Нисколько, никому они не нужны. Десять отказов в почте от ведущих кинокомпаний. И один – от самого Щербакова. Могу распечатать и повесить над рабочим столом как переписку с великими.
- А мне понравилось про убийцу. Мрачно. Но лихо закручен сюжет. Может, он не понял, кто убил?
- Цитирую дословно: «Настоящий художник способен увидеть драму в скучной жизни соседей по лестничной клетке, а убийц нам своих хватает».
- И поэтому ты согласилась писать для меня?
Ты случайно набрел на мои опусы в сети и завалил письмами. К каждому прилагалась фотография одного из моментов твоей жизни. Не знаю, что именно меня так тронуло в них: эмоции, постановка кадра или как раз то самое пресловутое «умение видеть», но мы встретились.
- Я - скучный? Только честно…
Зря все-таки я согласилась.
«Мой печальный цветок в пыли, ты - великий город. Видишь, я здесь, на твоих улицах. Прими же меня! Дай мне частицу себя!». Лучшие city-stories созданы теми, кто понимает, что фраза «город – возможностей» означает не материальный достаток, а возможность выбирать и проживать тысячи жизней. Я была танцовщицей, секретаршей, менеджером, разработчиком туристических маршрутов на край света, где, конечно же, ни разу не была, дизайнером, сценаристом рекламных роликов, неудавшимся киносценаристом. В одном городе за несколько лет. Неудивительно, что я так сильно люблю Москву и хочу написать об этом. Так дай же мне, о великий город, хоть одного персонажа, который будет проситься на кинопленку, в записную книжку, в сценарий!
Проспект. Люди идут нам навстречу, мимо, сквозь нас, пестрой толпой из ниоткуда в никуда. Туфли, сумочки, пиджаки, темные очки. Армия безликих. Миражи расплавленной солнцем пустыни.
- Город – это люди, которые в нем живут. Всегда мечтала сочинить что-то вроде «Москва, я люблю тебя» . Может, тебе останавливать закат на крышах города? Я, конечно, нашла для тебя острова в Тихом океане, но звучит это неубедительно.


****


Бывает так, что в нашей жизни появляются люди, рядом с которыми постоянно задаешься вопросом: Что я делаю здесь с тобой? Мне слишком дорого мое время, чтобы тратить его впустую. А потом они вдруг уходят, и вся жизнь превращается в: Что я делаю здесь без тебя? Если я хочу быть с тобой и только с тобой. Ты стал для меня таким человеком. Мне все чаще снится ...


Июль. Один из тех немногих выходных дней, когда весь город уехал на дачу. Тишина и пустые трассы. Закат захлебнулся в желтом тумане. Снова горят торфяники. Дым крадется между домами, словно пытается захватить весь мир. Горизонта больше нет. С крыши проспект напоминает апокалиптический мир из очередного киношного блокбастера. Кажется, что его рекламные щиты отражают проспект, как зеркала.
- Да… В таких декорациях снимают кровавые битвы, а не сцены любви. Но можно хотя бы репетировать. Ты уже придумала слова, которые я должен сказать тебе? То есть ей?
Ты стоишь у самого края крыши и смотришь вниз. Мне страшно даже пошевелиться. Где-то читала, что страх высоты – это обратная сторона стремления к совершенству. Страх падения, страх ошибки. Знаю, что нельзя быть всегда на высоте. Но мне все давалось легко, все получалось. С тех пор, как я выиграла конкурс сценариев, и на Первом канале вышел мой рекламный ролик, мир изменился. Мне говорили: «Давай! Ты – талантлива». И я поняла, что хочу большего: писать для кино. Но творчество совершенно иной путь. А с тобой мне было не по пути, не получалось.
- Ты хочешь собрать всех женщин в одном лице. Так не бывает. Слова, которые ты скажешь одной, нельзя повторять другой – не поймет, не услышит. Не может фотомодель сочинять стихи, образы жизни разные. Выбери одну из них. Тогда я напишу именно те слова, которым поверят и она, и зрители.
- Но это же кино, а не жизнь. Я хочу снять такой фильм, чтобы миллионы девушек и юношей, посмотрев его, научились мечтать. Не нужно показывать жизнь, как есть, ее можно придумать. Не важно, какой пастой я чищу зубы. Важно, как я буду улыбаться в кадре.
- Только в Каннах, куда ты так рвешься, в кадре как раз зубы чистят. А в сказки больше никто не верит.
- Тогда это уже не искусство. Потому что искусство – это красота.
- Да? А ты знаешь, как оно родилось? В каменном веке рисовали животных на стенах пещеры и метали в них копья, чтобы охота была удачной. Люди поверят твоей мечте, если она будет реальной. Я своих убийц писала по колонкам криминальных хроник в газетах, сценарий не приняли. Ты совершаешь ту же ошибку. Щербаков прав, настоящая драма всегда разыгрывается на лестничных площадках самых обыкновенных домов. Первый шаг ты сделал: отказался от островов в океане, теперь осталось выбрать девушку не с обложки журнала, а ту, что рядом, ходит по тем же улицам. Расскажи мне о ней.
Ты лишь глубоко вздохнул и замолчал надолго, и тогда мне вспомнился Фанте:
«Что касается вашего вопроса о знании жизни в целом и женщин в частности, у писателей, как правило, гораздо меньше жизненного опыта, чем у прочих, по причине того, что быть в двух местах одновременно невозможно. Или вы сидите перед пишущей машинкой и работаете, или вы активно живете и набираетесь опыта. Поэтому раз вы имеете потребность писать, а для того, чтобы писать, необходим жизненный опыт, вам стоит научиться обходиться малым. Добиваться многого, исходя из малого, - это и есть формула писательского труда» .
- Хочешь читать мои книги? Бери. Только не разгибай уголки страниц. Иначе я забуду, что думала при чтении. Мысли – как птицы, стоит разогнуть страницу – улетят.
Через неделю ты вернул мне книгу, добавив в ней своих «уголков».
Мы решили начать с малого: собирать твои воспоминания по капле, как дождевую воду, чтобы смешать правду и вымысел в напитке романтики.


Шли дни, шел дождь. Мы часами сидели на твоем балконе, пили чай с кардамоном и разговаривали. В этом городе миллионы окон, и в каждое из них стучалась потеря. Но трагедия всегда случается только с нами, иначе это как бы миф, в который не веришь. Беда стороной – не беда. Память расставляет все на свои места. То, что казалось важным, теряет значение. То, что хотим сберечь, растворяется. То, что хотим забыть, упорно пробивается в жизнь, словно цветок сквозь трещины в асфальте больничного дворика.
Ты навещал маму в больнице. Вместе с ней в палате лежала девушка. И ты слышал, как она говорила по телефону:
- Какая тебе разница, жива я или нет, если мы все равно не вместе?
Когда ты зашел к маме на следующий день, койка этой девушки пустовала. Медсестра буднично взбивала подушки. И ты понял, что у каждого человека свой мир, реальности не пересекаются, если люди не с нами, их не существует вовсе. Ощутить боль потери можно, только глядя на пустую койку. Ее парень не навещал ее в больнице. Он бросил ее, а она умерла во время операции: остановка сердца. Ее никогда не было с ним рядом. Вскоре там появилась другая пациентка.
Через год в той же палате от рака умерла твоя мама. Отец сделал для нее все, что мог, но этого было недостаточно. После всех ужасов больницы: безнадежности пустых коек, бесконечных коридоров, дрожащего и гаснущего света, часов ожидания в неизвестности… - вы вышли на улицу и вдруг увидели цветы на асфальте. Яркие, невероятно красивые. Ты не знал, почему тебе запомнилось именно это. Но спустя два года ты закончил режиссерскую мастерскую при ВГиК и решил снимать фильм о красоте и романтике.
Ты говорил, говорил, говорил не смолкая. А я думала о том, что беда замыкает людей в себе. Тебе слишком тяжело жить черно-белой жизнью, и потому ты хочешь превратить ее в цветное кино. У тебя нет постоянной девушки, потому что девушки любят парней без проблем и без прошлого. А у тебя оно есть. И потому они уходят к другим, а ты покупаешь глянцевые журналы, чтобы девушки на обложках улыбались только тебе. И еще о том, что, наверно, я первая, кому ты рассказываешь обо всем откровенно.
Я вдруг поняла, почему люди пишут, снимают, создают. Одиночество. Знаешь, в английском языке есть два состояния этого слова: single (самодостаточность) и alone (изоляция, непонимание). Рано или поздно надоедает говорить с самим собой и хочется крикнуть: Обратите на меня внимание, я здесь, я рядом, мне есть, что сказать вам! Остановитесь! В кино такие сцены обычно снимают ночью на автобусной остановке под косым дождем. А машины едут мимо – мимо – мимо… героя. Быстрее – еще быстрее. И никто из них не останавливается. Люди создают что-либо в надежде быть услышанными или хотя бы придумать себе мир, залитый светом, где их любят и ждут.
- Ты не заметила парочку, которая прощалась у подъезда? Девушка нежно обняла парня, а мне от этого почему-то стало холодно и очень грустно.
Мне захотелось тебя успокоить, и я тебя поцеловала.
Серое мягкое небо. Тишина. Птицы поют. Рассвет. Как же часто теперь мне все это снится!


****


Писатели, сценаристы, как падальщики, подбирают все, что плохо лежит, и тащат в свои произведения. И порой тем, за кем подобрали, становится нестерпимо больно. Но такова суть творчества. Невозможно всю жизнь писать по книгам, газетным колонкам, иллюзиям. Научить людей мечтать способна лишь сама жизнь.
Твоя история все больше меня затягивала. Цветок в пыли. Вот он у меня под ногами, пробивается сквозь асфальт. Осталось только не пройти мимо, не наступить. Сорвать и поставить в воду. Сберечь.
… Старушка-соседка, которая отдала тебе свою собаку, потому что ей не хватает сил удерживать ее на поводке и не на что больше кормить. А теперь она приходит к тебе, треплет собаку за ухом и плачет …
… Девушка с татуировкой крыла бабочки на левом плече, которой ты одолжил зонтик во время июньской грозы и до первого снега ждал, что она захочет его тебе вернуть, и вы снова встретитесь …
… Твой преподаватель по режиссуре, чей фильм запретили в советские годы. Кинопленка пролежала в архиве двадцать лет, от времени покрылась пятнами и восстановлению не подлежит. На вручении дипломов он сказал вам:
- Искусство – это прежде всего огромная смелость жить. Либо вы меняете жизнь к лучшему, либо она вас, но уже к худшему. И нужно быть очень смелым, чтобы запереть жизнь внутри кинопленки. Но если получится, то это и будет НАСТОЯЩЕЕ КИНО …
Я чувствовала себя художником, трепетно, тщательно, мазок за мазком наносившим на полотно краски заката. Ему нельзя упустить ни одного оттенка, ведь соревнуется он с самой природой.
Люди, о которых ты рассказывал, стали мне родными и близкими. Я видела их, говорила с ними. Какой я, к черту, сценарист и писатель, если не сказала ни слова правды? Если вместо настоящей драмы напишу романтическую фальшивку, которая выставит тебя на посмешище?
Да, тебе хотелось бы жить иначе, но я решила тебя убедить.

Твоя реакция была предсказуемой:
- Я не буду это снимать. Ты обещала доработать первоначальную версию про острова, а вместо этого написала изнанку моей жизни!
Ты вертел распечатку сценария в руках, я смотрела, как они дрожат, и думала о том, что руки любимых невозможно воспринимать отдельно от воспоминаний о ласках, которые они когда-то дарили.
- Я знала, что ты так скажешь. Я отправила сценарий Щербакову, он похвалил и прислал контракт. Снимать хочет следующим летом. Подумай! Это же гарантия, что сценарий в десятку. Нас признали!
- Не нас. Тебя. Мисс совершенство! А я думал теперь мы вместе. Ты сказала, чтобы я выбрал того, кто рядом, и я выбрал тебя. Я рассказывал тебе все это, чтобы ты поняла: людям не нужна правда, им нужна красота. Шагать по солнечной дороге туда, где небо смыкается с морем. Шагать за мечтой, верить, что счастье есть. А ты записывала мою боль. Слушала меня. Соглашалась. Целовала меня. Нельзя иметь такие нежные губы, и при этом быть такой бесчувственной внутри!
Ты выставил меня за дверь, и несколько дней я не могла до тебя дозвониться.

Лишь с первыми осенними листьями твой автоответчик сообщил мне об островах Лайн и что «нельзя бить чужие сердца, как дешевую «икеевскую» посуду, а из осколков варить колдовское зелье».
Ты уехал снимать свою версию реальности, а я узнала еще одно состояние одиночества: abandoned. Дома, которые покидают, очень быстро разрушаются. Странно, но можно жить годами в доме, не делая ремонт, и он будет как новый, но стоит уехать… Наверно, человеческое тепло поддерживает прочность стен, душу дома. В переулках вокруг твоего уже с месяц не горит ни один фонарь. А я научилась падать.
Одиночество – это то, что гонит из дома в ночь и делает тишину невыносимой. Одиночество – это ощущение нехватки конкретного человека. Когда не просто один, а без тебя. Не чувство, а физическая боль, словно вырезали живой кусок, и рана не перестает кровоточить. Звенящий вакуум внутри, который ничем не заполнить.
Я пишу тебе все это, потому что мир многогранен, и у каждого из нас – своя грань. Я хочу, чтобы ты знал мою. Ты думаешь, я предала тебя. А мне кажется, что этот сценарий – лучшее из того, что у нас получилось в жизни. Мы все живем в разных плоскостях этого мира, а искусство, которое создается на грани откровенности, служит мостом между сердцами людей, потому что настоящая драма – внутри нас. И нужно набраться смелости, чтобы построить этот мост.
Я подписала контракт. Летом мы будем снимать фильм о твоей жизни, как ты и хотел. Но я все чаще думаю о том, стоит ли «добиваться большего, исходя из малого», если разлом между правдой и вымыслом разрушил наш собственный мост, и его половинки никогда не сойдутся вместе. Если играть тебя будет другой.
Если мы друг для друга больше не существуем. Если ты не вернешься.