ПСИХУШКА

Правильно говорят – пришла беда – отворяй ворота. Все разом навалилось.
Убежала корова… «улетела простыня… и подушка, как лягушка, ускакала от меня»…
Но это – лирика, а жизнь – проза.
Сидел дома, не работал – плохо. Хочется работать, чувствовать себя востребованным, важным, ценить самого себя.
Устроился. Работаю. И где же радость?
Секретарем руководителя в моей фирме оказалась сущая ведьма. Фима Ефимовна – Фим-фимыч или генсек, как ласково прозвали ее подчиненные.
Некоторые люди, по наступлению пенсионного возраста, остаются вполне вменяемыми и разумными, к сожалению, это счастье ничуть не коснулось нашей секретарши.
Все бы ничего, но своим заболеванием, она мешала работать другим.
В нашей фирме день начинался с «переписи населения»: где-то в девять пятнадцать утра она самолично обходила кабинеты, фиксируя присутствующих на рабочих местах. Занимаясь своими делами, мы, тем не менее, бегали через каждые пять минут по поручениям Фим-фимыча: то бумажку отнести в соседний кабинет, то сделать ксерокопию, то еще какая-нибудь дребедень.
Вот и сегодня обычный рабочий день. И я вижу, как Варенька бежит ко мне в кабинет, знать Фиме понадобился…
- Ванек! Тебя генсек вызывает. Что-то ты уже там не так сделал?..
- Что бы, кто бы, чего бы ни сделал, виноват всегда, буду я.
И в который раз я смотрел на искаженное яростью старческое лицо, и слушал, как Фим-фимыч, брызгая слюной, выговаривает мне за очередную оплошность, которую, к стати допустила она. Но в свете риска отправки на голодную пенсию, она не нашла в себе сил признаться.
«Лучшая защита – это нападение!» В данном же случае: свали вину на «ближнего своего» - «хочешь жить – топи другого.»
Я не знаю, в какой момент я перестал слышать, у меня уже третий день голова болела, но очнулся я в больничной палате под капельницей.
В голове гудело, тошнило, и от яркой больничной лампы резало глаза. Наверное, способность слышать ко мне вернулась не сразу, так как первое, что я услышал, очнувшись, это – женские голоса, обсуждающие мое состояние.
Наверное, медперсонал, - подумалось мне.
Но каково было мое разочарование, когда, осмотревшись, я понял, что лежу в ЖЕНСКОЙ ПАЛАТЕ!!!
- Очнулся, касатик! – проскрежетала улыбчивая старушка Раиса Вениаминовна, - а ты не пугайся, не пугайся, женишок, посмотри – сколько девок здесь – выбирай любую. Она добродушно склонилась надо мной, и ее морщинистое лицо испуганно вытянулось: плохо тебе, внучек? Мы сейчас враз врача вызовем, они здесь у нас хорошие, внимательные… и она затянула, как потом я узнал, свою обычную песенку про то, что и врачи-то у нас хорошие и благодарность им-то, родненьким написать-то надо.
А за врачом побежала чернявая девчушка лет девятнадцати с яркими фиолетовыми глазками на бледном личике.
Вернулась Светочка в компании с врачом – лысоватым седым дядечкой с добрыми глазами вождя пролетариата.
- Как вы себя сегодня чувствуете? – он склонился надо мной, внимательно осматривая.
- Доктор, скажите, что я здесь делаю? Почему вокруг женщины?
- Помилуй Бог, миленький, какие женщины? Ты в палате один. У тебя сильное сотрясение – при падении, ты сильно ударился головой и ко всему еще нервный срыв. Так что полежишь у нас пару неделек, отдохнешь. Больница пустует, палат свободных много, вот мы тебя и определили в самую лучшую. Сейчас глюкозой прокапаем, укол поставим, а потом посмотрим, – с этими словами доктор вышел из палаты.
На мгновенье я подумал, что веселая старушка и девочка мне привиделись, как надо мной склонилась любопытная круглолицая мордашка.
- Ну, вот видишь, доктор сказал, что все будет хорошо, ты будешь жить! – она протянула прохладную ладошку, - меня зовут Юлька, а это, - она показала на улыбчивую старушку, в который раз рассказывающую про то, как ей диабетику с больными кишками медсестры посмели дать винегрет, а манной каши не давали, - Раиса Вениаминовна. Светлана, - она вновь ткнула пальцем в чернявую девчушку, - бабушка Маша, - ее палец переместился, - и Анина Тимофеевна – она у нас медик, со значением закончила Юля.
- На самом деле нет в больнице мужских палат, вот уже с девяностого года. Но тебе еще повезло, ты к нам попал, а ведь мог и в шестую угодить, там одна старуха – Нинель Ивановна – вообразила себя Наполеоном и терроризирует всех лежащих. Туда кто попадает, уже выписывается в другую больницу – в ПСИХУШКУ!
Она многозначительно закатила глаза и тут же весело успокоила: но от нас все быстро вылечиваются, у нас СМЕХОТРЕРАПИЯ помогает.
Будто в подтверждение, Раиса Вениаминовна вновь взяла слово:
- А я доктору сказала, давали винегрет, я не стала брать, мне нельзя, у меня кишки болят. А он мне ответил: было много оставшихся продуктов, вот их все смешали и сделали винегрет. Анина! У меня телефон разрядился, куда б его поставить? – без перехода закончила бабуля.
- Свет! Помоги Раисе Вениаминовне зарядку в тройник включить,– попросила Анина Тимофеевна, давясь от смеха.
- Я и сама восемнадцатилетняя! – возмутилась бабуля и, кряхтя, полезла под стол, чтобы воткнуть вилку в розетку.
Пришлось мне смириться с необычным соседством по палате. В прочем, скучать мне не давали, и выздоровление мое проходило в полном комфорте, а если учитывать, что Фим-фимыча я уже больше недели не только не видел, но и не слышал, то была весьма благодатная для лечения почва.
Зима в этом году выдалась необычно теплая, а в этот день разыгралась небывалая метель. Весь день мело и выло.
«то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя»…
К Анине Трофимовне пришел муж, и все тихонько вышли из палаты, как будто боялись ненароком нарушить тонкую гармонию, возникающую между мужем и женой, каждый раз, когда они были рядом. Я вышел тоже.
- Какая любовь и сколько лет уже длится! – мечтательно затянула Юлька, и игриво посмотрев на меня, добавила – вот бы мне такую встретить…
Я рассеянно слушал Юльку, мне показалось, что я слышу голос Фимы Ефимовны. В душе разом вдребезги рассыпалось то умиротворенное состояние душеного покоя. В голове зашумело, руки затряслись мелкой дрожью и ладони вспотели. Сердце, казалось, сжалось в маленький беззащитный комочек, и вот–вот готово было остановиться.
Душераздирающий крик раздался из шестой палаты, и он до боли был знаком. Дверь в палату распахнулась и в проеме показалась голова чудовища. Вокруг головы этой вились змеи, а из дико размалеванного ярко красного рта выскакивал раздвоенный змеиный язычок. Глаза у чудовища были белые, без зрачков и бешено вращались.
- Забирайте ее, ей пора в путь, - шипяще прохрипела голова и, посмотрев на меня, визгливо засмеялась.
- Это наш «Наполеон» расшумелся, - спокойно констатировала бабушка Маша, - сегодня вот она в обличии медузы горгоны.
Юлька, подскочив, схватила меня за шею, закричала: она вот так каждую ночь в каком-нибудь обличии совершает свои обряды. Излечивает так больных. Только они после такой терапии отправляются совсем в другой путь: кто – в психушку, а кто – на смертное ложе. Этой повезло – она выживет.
Я оттолкнул Юльку, а она закружилась в диком танце, изображая медузу горгону, превращающую несчастных, потревоживших ее в камень.
Я не видел, кого выносили из этой палаты на носилках, помню лишь, что несчастная дико кричала и размахивала руками, а затем…
А затем, я потерял сознание.
Очнувшись, увидел Светлану у окна. За окном буря уже стихла. Снег лежал серебристым одеялом, покрывая голую холодную землю, словно стыдливую девушку. Пушистое снежное одеяло переливалось в ярком свете бесконечной луны. Все вокруг спали, и только маленькая чернявая девочка душою была там, на бескрайних снежных полях, она жила там, в ночи. Днем эта бледная неприметная девчушка смиренно ухаживала за больными, принимала процедуры, назначенные ей ее лечащим врачом. Она, казалось, спала на ходу, была равнодушна ко всему, жила каким-то своим внутренним миром, в отличие от бойкой, вездесущей Юльки.
Теперь же ее нельзя было узнать.
Она открыла окно и стала на подоконник.
И вот сейчас комната наполнилась бледноватым лунным светом. И блики безразличной, холодной манящей луны играли молниями в глазах девушки с раскинутыми руками. Она была похожа на черную мифическую птицу, жуткую, внушающую трепет и поклонение, она была сама НОЧЬ!
Я заворожено смотрел на ставшую вдруг прекрасной, девушку и боялся вдохнуть от восхищения. Но страх, что девочка ненароком шагнет из окна, вернул меня в реальность. Вернувшись, я понял, что замерз. Стараясь не спугнуть девушку, я подошел и, обняв ее за талию, потянул от окна.
Света сразу как-то сникла и в ней исчезла та магическая таинственность, которая так сильно поразила меня. Но в глазах, когда она посмотрела на меня, все еще играли блики той бешеной ночной вакханалии.
Она доверчиво прижалась ко мне и заплакала.
Я не останавливал ее слез, это были слезы не боли, а облегчения, слезы радости, понимания всего сущего и принятия мирского божественной сущностью. Именно сейчас это маленькое существо было больше близко к Богу, чем все мы.
- «HOMO HOMIUS LUPUS AST» - человек человеку – волк! – это не правильно, - она мягко коснулась моей груди, затем дотронулась своей и прошептала – ЛЮБОВЬ ПРАВИТ МИРОМ, ЛЮБОВЬ!..
И заснула…
Я же долго не мог заснуть, размышляя над ее словами.
Если признаться честно, то в жизни мне повезло: я сам всего и всегда добивался, у меня была хорошая работа, хорошая квартира и автомобиль – как бы все, что требуется статному жениху. Оставалось лишь найти хорошую девушку и жениться.
И она нашлась. Хорошая..., но … замужняя.
Я влюбился с первого взгляда, безоглядно, в омут с головой.
Я встречал ее каждое утро с электрички, и она порхала в мои объятия, как голубка сизокрылая. Я любил ее всем своим естеством, безоговорочно, без вопросов, без требований, ненасытно вдыхая аромат ее волос, ее шелковистой кожи, впитывая, словно губка каждый изгиб ее тела, каждую морщинку, каждую клеточку. Я ЛЮБИЛ ЕЕ!
Она радовалась, как дитя каждой нашей встречи. Любила говорить о себе, любила веселье, любила красивую жизнь, любила своего мужа…
Она любила меня, сегодня, пока была со мной.
Я был счастлив. Я мечтал о бесконечности.
«Остановись, мгновенье…»
Но отпуск закончился.
Вместе с ним закончился и наш роман.
Мы переписывались первые несколько месяцев, мечтали. Я жил воспоминаниями и этими ее письмами, и прошлым.
Однажды она не ответила на мое письмо. А потом оно вернулось с пометкой «адресат выбыл».
И жизнь рухнула.
Как назло на работе проверка, масштабное сокращение.
Я не боролся, не было сил. Я попал под сокращение.
Полгода я пил. Но однажды она вернулась.
Со скрипом ввалилась в мою жизнь и осела там постылой злобной связью.
Я никак не мог понять, куда делась моя голубка, где эти зеленые глаза, с которых я воду пил, что случилось со мной, с нами?..
Мы не были женаты. Она не была в разводе. Мы не любили друг друга. Мы не хотели друг друга. Мы жили вместе и порознь.
Корабль любви не выдержал шторма быта.
Теперь нигде нет счастья. Я не могу самовыразиться, как говорит мой психолог, ни на работе, ни в семье.
Но теперь все будет по-другому. Я нашел свой остров, я нашел свой оплот и покой. Это Светлана. И имя-то, какое светлое…
Утром к нам вернулась прежняя серая мышка со светлым именем Светлана.
Но я уже не мог не видеть в ней той прекрасной ночной богини.
И уже с огромным нетерпением ждал наступления ночи, чтобы увидеть свою девушку-ночь, поговорить с ней о ее любви. О своей любви.
Ведь мы оба любим ночь. Любим стихию. Любим … я ее… она …
С голливудской улыбкой на устах, в палату ворвался врач. Семен Матвеевич огорошил меня новостью, что я уже выписан и за мной приехали с работы на машине. И что вещи они уже собрали, пока мы изволили прогуливаться по садику…
Он что-то еще весело щебетал, протягивая мне больничный лист, а потом, похлопав меня по плечу, ушел с чувством выполненного долга.
Все изменилось.
У руководителя в приемной сидит молоденькая добродушная секретарь.
Мой испытательный срок закончился моим назначением на должность начальника отдела. Я очень люблю сейчас свою работу. У меня нет стрессов ни на работе, ни дома. Так как к моему возвращению, она исчезла из квартиры, вернулась к мужу. Я был рад. Я смотрел в будущее, молодость, энергичность, успешность опять шли единым со мною шагом.
Окрыленный, ослепленный я вернулся в больницу, в свою палату, в палату к НЕЙ, к своей любимой.
Вернулся в пустую палату.
Там не было никого. Вообще…
И только дверь палаты номер шесть существовала, но не в этой больнице.
У Фимы Ефимовны был гипертонический криз, после того, как она увидела Медузу Горгону, которая пыталась превратить ее в камень.
Ее увезли прямо с рабочего места. Больше в разуме ее никто не видел. А пожалел ли ее кто?
Я решил, что как бы много плохого она не сделала мне, это она уложила меня в эту клинику, и это там я встретил свою Светочку.
Когда на работе, я предложил навестить ее в больнице, все отказались.
Я направился туда один.
В палате номер шесть психиатрической лечебницы находилась очень старая и немощная женщина.
Фима Ефимовна как-то совсем уменьшилась, и голос ее уже не был так скрипуч, скорее он был похож на шелест осенней листвы под ногами.
Ее некогда черные волосы стали совершенно седыми. А глаза выцвели.
В них уже не было разума. Они беспутно блуждали по моему лицу, по стенке, не различая, не узнавая. Она была страшна, но уже своей беспомощностью и скорее вызывала жалость, чем трепет.
Над ней с полотенцем склонилась медсестра, заботливо вытирая текущую слюну с подбородка старухи.
Я вновь увидел ту ночь и черноволосую богиню, мою богиню.
А днем она в роли серенькой медсестры заботилась о моем бывшем враге.
- Я знала, что ты придешь, я знаю это потому, что ты понял меня тогда правильно:
МИРОМ ПРАВИТ ЛЮБОВЬ!!!
И прощение – подумал я.


18 января 2007 года.