Между Петербургом и тобой

Ciao! Come stai?
Ты спрашиваешь кто ты? В каком ты варианте? Кто ты для себя, для меня, для других?
Я не знаю, je ne sais pas encore. Хотя это не кажется замысловатым. Как тебе ответить?
Ты любишь меня, как один человек любит другого. Это не просто дружба. У нас с тобой близкие отношения. Мы прижимаемся друг к другу, целуемся, занимаемся любовью и получаем от этого настоящее удовольствие. Так кто ты?
Ты та, кем ты сама себя ощущаешь, а не то, что говорят тебе другие. Кто они эти les autres? К чему тебе их мнение? Мы все очень разные. Мы живем на разных островах. Нам нравятся и не нравятся разные вещи.
Кто ты? Ты – женщина, которую я люблю, и к которой меня физически тянет.
Ты женственная, ты женщина не только снаружи, но и внутри. И для меня это очень очень важно! Это и есть Твоя особенность. Плюс твой образ мышления, твои мозги.
Просто ты пока еще много не знаешь, но ты быстро учишься (это мы уже выяснили). И ты уникальная. Да, ты неповторимая. В тебе есть те качества, которые я так ценю, и которые встречаются очень редко…сразу в одном человеке.
Помню, в минуту отчаяния (или страха) ты несколько раз повторила вслух, что найдешь себе нормального мужчину без всяких раздвоений, и все у тебя будет хорошо. Ты ведь нормальная (это твои слова).
Ты идешь и говоришь это себе под нос. Я тебя слышу, но не слушаю. Я знаю этот твой аутотренинг, и просто улыбаюсь…
И еще я не думаю, что такой свободной тебя делаю я! Ты всегда была ТАКОЙ! Ты должна это понять и принять. В этом же нет ничего осудительного. И не обольщайся, ты – не единственный случай в истории человечества, который не знает, кто он и что с ним происходит (тут я снова улыбаюсь).
Выдохни и скажи, что ты счастлива!

Я не знаю. Или знаю, но не до конца. Мне не страшно, но одиноко. Я знаю, что ты ждешь меня, вне зависимости от того, где я сейчас нахожусь. И я пишу тебе бесконечные послания. Бесконечные они не потому, что их много, а потому, что в них я не ставлю точку.
Сегодня пасмурно, но погода летная. Идет дождь. Что влияет на твое настроение? На него что-то влияет? Я прошу тебя рассказать мне, и ты начинаешь что-то говорить, но я отвлекаюсь и не слушаю. Свинство! Прости! Что влияет на мое настроение (ты не спрашиваешь), но я поддерживаю разговор: медленность, заторможенность, нерасторопность, флегматичность, апатия, сильный-сильный ветер, дождь «не в тему», высокомерие, тупость, пустота, расстояние, пространство, кофе и, конечно, коньяк.
Вот, моя любовь, что тебе досталось. Но ты почему-то не спрашиваешь себя, почему тебе в любви не везет (тут я задумываюсь). Возможно, я ничего (хитрый смайлик).
?Qué espero? Вот уж не имею представления. У меня все есть: ты, я и твоя любовь. El narciso! Но это приятно, малыш, видишь ли.
…Я не знаю, что тебе сказать в утешение. Наверное, любой совет тебя просто рассердит. И я действительно не знаю, что тебя утешит, хотя знаю, я знаю, ты успокоишься, когда мы будем вместе, но этого надо ждать, а терпение твое уже давно перешагнуло все границы. Я знаю, что ты можешь сорваться и наделать вещей, которые нам с тобой будут неприятны. Не делай этого. Еще чуть-чуть, а потом мы опять что-нибудь придумаем.
Я не знаю ни одного человека, который говорил бы столь мудрые вещи, как ты (то, что любой совет в таком состоянии меня рассердит). Этого мне еще никто не говорил, но со мной всегда было именно так. И то, что мое терпение на грани…и уже почти за ней…и то, что я могу сорваться…ты тоже знаешь. Черт, да откуда?! Никто никогда меня ТАК не чувствовал. У меня руки дрожат, глаза красные от несуществующих слез.
Ты только держи меня. Иначе я упаду, никто и не заметит.
Мне следует сказать, что я не сержусь на тебя, с какой стати?! Но я сержусь. Сержусь потому, что ты далеко. Хотя ты в этом вовсе не виновата. Но я раздражаюсь. Глупо и по-детски!
Но это, конечно, пройдет.
Я сейчас, наверное, мрачнее самой мрачной тучи (грустная улыбка), но эти набежавшие волны заставляют любоваться всем морем, целиком. Еще над морем есть низкое небо. Оно мне тоже нравится. А я как бы сижу на песке, обняв колени, и смотрю вдаль. А вдали ничего, кроме моря. И мне это нравится и не нравится одновременно.
Какие еще у тебя вопросы?
Вопросы? – переспрашиваешь ты – у меня много вопросов, и много ответов – я все знаю о тебе потому, что я знаю твои чувства. Твой мир чувств очень тонкий…и это та часть тебя, которая досталась мне, поэтому я не могу обходиться с ней (с этой частью) безрассудно и легкомысленно. Ты почти год живешь в этих чувствах (наверное, впервые так долго и интенсивно) и причины (этой продолжительности) в том, что я не пытаюсь с тобой конкурировать. У каждого из нас есть своя позиция (место, положение) и свобода, которой можно распоряжаться по усмотрению. Ты никогда не сможешь уйти от меня (свободу не ищут, когда она есть. Тем более, от нее не избавляются). Я много думаю о тебе, анализирую. Мне тоже бывает не просто. Иногда я боюсь сорваться, впасть в истерику, но я знаю, что единственная сила, которая тебя может удержать – покой и терпение. Мне очень важно все, что связано с тобой.

Я жду, когда ты мне напишешь, но ты не пишешь. Ни слова. Ни одного. Я начинаю нервничать и дергаться, интересуюсь в соседнем кабинете, нет ли у них часом пистолета (ну так, мало ли есть). Они говорят «нет». Я огорчаюсь еще больше. Что же делать? Я прячусь за монитором своего компьютера, полагая, что он защитит меня от всех внешних раздражителей. Я выстраиваю баррикаду из газет и писем на столе. Вот это крепость получилась! Но я ее разрушу, потому что мне надо вскрыть конверты и разобрать письма. Я не люблю разбирать письма, адресованные не мне. А те, что я получаю на свое имя, я открываю не сразу.
Ты сказала, что доберешься до дома и напишешь мне. Mais quand? Тебя нет уже вечность. Устала, прилегла? Домашние дела? Забыла? Кто-то позвонил, отвлек?
Мне надо работать! Но как? Я не могу думать ни о чем, кроме тебя и твоих писем. У меня нет тебя и твоих писем. «Стоп!» - говорю я себе – «Стоп! Солнце еще высоко!»
Кофейный аппарат самостоятельно отключился, потому что больше никто не делает себе кофе. Видишь, это целая цепочка событий. И в этом полностью твоя вина. Я обвиняю тебя в том, что я тебя люблю. Я обвиняю тебя в том, что мучаюсь без твоего реального присутствия…и виртуального, чёрт, где же твои письма?!
Как долго!
Я заглядываю в ящик, о Боги, ты вернулась! Ты пишешь, что для тебя, наверное, навсегда идеалом любви и преданности останется Chagall. Он говорил, что душа его любимой – это его душа, ее глаза – его, он видит мир ее глазами, она в нем, в его мыслях, чувствах. Он с ней – одно безраздельно целое (ты прочла об этом в этом году на выставке его работ в Баден-Бадене). И ни в чем не надо разбираться – добавляешь ты – я просто хочу быть в тебе, и тебя оставляю в себе. Мне уютно с тобой в себе.

Знаешь, мне тоже нравится Chagall!
..............................и С.Дали..и Дали нравится...
.....я не люблю рассуждать, но люблю думать....реальными образами, которые образы, но реально существующие и ощутимые, понимаешь женщина моего "я"?
....кто-то мне говорит, что во мне ужас сколько "ЭГО" и все мои стихи - одно сплошное "я", а я, черт возьми, это и не отрицаю!! Они же писают кипятком от этих стихов! Им нравится мое "эго".
Я им еще напишу! Всему миру напишу! Пусть хоть ошпарятся!

P.S. Знаешь, весь мир - это один сплошной гений, состоящий из человеческих полушарий.
А гений можно сравнить с аутизмом. Так что, по сути, мы все большие ЭГОцентристы по отношению к вселенной, и я не вижу здесь ничего трагического. Varum? Да, потому что вселенная нам о себе ничего не рассказывает (хотя могла бы). Видишь, она такая же эгоистка.

Ночью мне не уснуть и я пишу тебе: «У меня сегодня были странные ощущения – я умру раньше тебя. Мне немного страшно и интересно».
Не говори подобных вещей – отвечаешь ты – это снова твои фантазии. И потом ты ведь не можешь оставить меня одну, на произвол судьбы, подумай хорошенько! Лучше поругайся со мной.

Что я думаю по поводу всех этих механизмов внутри тела? Рано и поздно они начинают ржаветь, искрить и выходить из строя. Это отвлекает от главного в жизни – ее выгодное проживание насквозь. И вообще, сколько может быть параллелей с твоей жизнью? Ты никогда не подсчитывала, сколько людей заговорило с тобой в течение дня? В течение одной недели? Какие вопросы чаще всего они тебе задавали? И как при этом они смотрели на тебя? На сколько близко приближали свои тела к тебе?
По-моему я высасываю свою ревность из пальца (ты улыбаешься), dear. Я могу ревновать тебя, даже занимаясь любовью с кем-то другим. Das Schwein! – скажешь ты, и будешь права. Конечно, совесть есть у всех людей, но не все ею пользуются или забывают о ее существовании. Но я не жалуюсь на плохую память.
Иногда, когда я думаю о тебе, у меня начинается головокружение.
Память делает мои мысли легкими, пьяными от шампанского
Я часто представляю себе, если ты однажды вернешься сюда и останешься со мной насовсем, как это будет? Как это «вместе?» Вообрази картину: я снова курю в ожидании тебя. Куда тебя дел этот город? Я беспокоюсь. Я переживаю потому, что тебя слишком долго нет, потому что не знаю, где искать, если вдруг с тобой что-то случилось. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты опаздываешь. Я мечусь между кухней и коридором. Мелкими глотками пью крепкий кофе и большими – коньяк. Сигаретным стволом поджигаю троллейбусный билетик, выпавший из кармана пальто. Оставляю его черное тельце в пепельнице. Открываю форточку. Ворвавшийся ветер превращает билетик в пыль…Прислушиваюсь к каждому звуку, может быть, сейчас в дверях повернется ключ, и …ты войдешь. Нет, ничего не происходит. Но я превращаюсь в слух. Снова курю. Слушаю шорох подъезжающих машин…нет, опять не ты. Дверь подъезда так и не стукнула. Смотрю в окно, стряхивая пепел в снег на карнизе, но не твое пальто, не твоя походка, не ты… Совсем темно. Свет горит только на кухне, как маяк для тебя. Как долго…Как долго!
Где тебя носит? Только бы ничего не случилось! Я больше не смотрю на часы (боюсь).
Пока тебя нет, я вспоминаю: твою манеру говорить, твои жесты, поворот головы, голос,
стиль в одежде, твои ухмылки и улыбки, твое молчание, твое присутствие рядом, твою близость, твой запах…Звонок. Ты опоздала на электричку, всего лишь…
Ты представляешь, как это будет? Но такова цена. Любовь того стоит!
Март. Погодная зависимость. У меня раскалывается голова merde! Что я знаю о твоем самочувствии? Ты ничего не говоришь. Я плаваю в океане мыслей (когда-нибудь я в нем утону). Брось мне спасательный круг, я доберусь до ближайшего острова. Я знаю, что капитан не должен покидать судно. Но к счастью я второй помощник (ухмылочка), вот только жаль корабль. Он состоял из одних воспоминаний о тебе! Ужасная потеря, я страдаю. Еще у меня есть твоя фотография, но я на нее редко смотрю, потому что сердце начинает колотиться как ненормальное, а я боюсь, что разойдутся старые швы, и ты меня уже не склеишь.
Я не сомневаюсь в любви. Я верю в то, что она существует. Я так же знаю, что ее нельзя спрогнозировать. Она идет по умолчанию, как галочка в настройках. Она уже задана в параметрах, и ждет своего часа, как коварная и неизлечимая болезнь. Она не утопична, что бы ни говорил по этому поводу Томас Мор. Она бисексуальна. Ты не знала?
Сколько запахов у любви? Миллионы или всего один? Но если все ищут любовь, значит, запах должен быть все-таки один, чтобы на него можно было ориентироваться. Но тогда почему мы так долго блуждаем в наших поисках? Может потому, что у любви очень много запахов, которые сбивают нас с толку и делают этот путь долгим или даже бесконечным. Если тебе так и не удалось пережить любовь, означает ли это, что у тебя проблемы с обонянием?
Иногда любовь напоминает пустую квартиру, где никто не отвечает на звонящий изо всех сил телефон. Возможно потому, что квартира действительно пуста, а может потому, что ее хозяин спит. Я не люблю, когда телефон трезвонит во время моего сна. Это раздражает (тут я совсем не улыбаюсь).
Логична ли любовь? Очень сомневаюсь. Но если она проявляется по-настоящему, то обязательно предлагает тебе ключи, которых ты возможно и не заслуживаешь. Чувство любви интересно само по себе, а не мысль о любви. Что тебя еще притягивает в любви, кроме запахов и тактильных ощущений? Быстрое сердцебиение? Состояние взлета? Эйфория встреч?
Ответ Чемберлену: «Любовь – это точка кипения».
Спасибо тебе за Тебя, моя Любовь, за самое хорошее из начал, за самую странную середину и за самый непредсказуемый исход, в котором я – это ты, а ты – я, мои руки и ноги, глаза и шея, волосы и запах. Ты – мои мысли, мои сундуки с золотом воспоминаний, мои полки с переплетами наблюдений и серебром взаимности. Какое богатство!

Дождь собирался весь день, но так и не пошел. За окном не видно ничего, кроме твоего силуэта. Даже в этом бесцветном дне я различаю только тебя. Я так хочу собрать тебя в охапку, как ворох осенних листьев, и сжать в своих объятьях этот букет. Я хочу гладить твои плечи и водить ладонью по твоим бедрам. Хочу распалить тебя собою. Хочу ощутить твои руки на своей спине и то, как твои ногти впиваются мне в кожу, оставляя красные следы. Красные длинные и короткие полосы любви. Я так хочу! Amare!
Не мучай меня – шепчешь ты – не мучай. Я уверена, что схожу с ума. Эти твои расстояния, эти твои перемещения в пространстве. Эти твои моря и океаны…
И дожди – добавляю я.
Да, и дожди – соглашаешься ты – и эти твои дожди…
Ненависть для меня все равно что зонт. Я беру его с собой, но не открываю. Мне нравится мокнуть под дождем, но я боюсь испортить пальто. Сплошное противоречие на тонкой подошве (смайлик с прищуром). Что ты, любовь моя? Твоя грусть – катастрофа.
Ты как colpo di vento. И как мне тебя поймать?

Вчера мне вдруг стало ясно – ничего не измениться. У тебя есть твои эмоции, которые ты идентифицируешь с любовью, но они не становятся сильнее и реальнее от нашего общения. Меня это огорчает, потому что я снова остаюсь наедине с собой. И, хотя, одиночество меня не пугает, но оно мне не нравится. В нем не уютно.
Одиночество похоже на растянутый свитер, который велик, и болтается на тебе, как на вешалке. Это, конечно, создает впечатление твоего собственного стиля, но и оставляет другое впечатление – убогости. В пространство под изнанкой проникает ветер, и тело дрожит от холода, и ты кутаешься в невероятно длинный шарф. А твой шарф, намотанный вокруг шеи не в один слой, делает тебя похожим на бобину с шерстяными нитками.
Пятница. Ты все еще далеко. Между нами повис туман. Я стою перед окном и всматриваюсь в свое отражение на стекле. Я чувствую запах дождя. Я фокусирую зрение и прохожу взглядом через стекло, нахожу точку и гипнотизирую ее. Прошу тебя приехать и добавляю, если ты передумаешь, я все равно буду ждать тебя. Ты отвечаешь, что приедешь (лаконичность – всегда убедительна).
Я начинаю новую главу своего восторга жизнью, всем, что происходит во мне. Поддаюсь ли я твоему влиянию? Безусловно, да. Это вообще взаимовыгодный обмен. Твоя история передается мне, и я перечитываю ее несколько раз в день. Твои книги из хорошей бумаги и поэтому страницы не мнутся и не затираются. Я глажу твой кожаный переплет. Я все еще помню запах этой кожи. Мне хочется лизнуть поверхность твоей обложки, чтобы вспомнить вкус. Но мне жаль, что ты доверяешь мне не все книги. Я не знаю твою историю до конца. Я мягко настаиваю на твоей откровенности. Но ты зажимаешься, прячешься в чехол недомолвок, и расслабляешь меня своей нежностью и заботой. Мне уже не собраться в твердую форму. Я падаю и разбиваюсь в брызги у твоих ног. Вот он, мой дождь тебе. Мои нервные окончания оголены, как провода, но от них не бьет током. С тобой всегда так спокойно. Твои руки действуют на меня как валериана на кота. Я урчу и все тебе позволяю.

Однажды у меня была любовница, в лексиконе которой любимым словом был «эпатаж». Все, что могло привлечь ее внимание, она называла «эпатажным». Если мы шли по улице, и она замечала какого-нибудь гламурно одетого парня или девушку, она говорила «ой, смотри, какие эпатажные брючки, или какая эпатажная стрижка». И в самом ее облике и поведении все было «эпатажным» (если не знать ее хорошо, то можно с уверенностью назвать эдакой неприступной стервой). Она была красива, остроумна и требовательна во взаимности. Она всячески подчеркивала и подтверждала свою любовь ко мне или вернее какую-то мою принадлежность к ее любви. Когда мы заходили в кафе или навещали какое-нибудь другое публичное место, она всегда громко разговаривала и смеялась. Брала меня за руку, гладила по ноге, влюблено и жадно смотрела в глаза, словно показывая всем окружающим «смотрите, что у меня есть! Вот, это мое». Мне не была важна ее история, но мне нравились наши отношения до тех пор, пока ее любовь не превратилась в паранойю (такая любовь меня пугает, особенно, когда в ней используется слово «навсегда»). Как что-то может быть навсегда, если время конечно?
Время, как море, у него тоже нет границ, но рано или поздно оно кончается (так же как кончается терпение). Но совсем по-другому дела обстоят с откровением, откровением тела. Я верю, что именно откровение тела не имеет границ. Оно не просачивается сквозь пальцы, как морская вода или песок времени, оно обладает формой и все время в движении. Откровение тела невероятно изобретательно. Это поэзия (сравнение). А поэзия ускоряет мысль. Когда мы занимаемся с тобой любовью, твое откровение мыслит и придумывает новые па. И мы танцуем рубму. Я наполняю твой бокал вином. И ты, извиваясь, меняешь одно призрачное платье на другое, переводя нас в джайв. Мне жарко. Я выбрасываю одеяло за борт нашей лодки. Я чувствую толчок. Мы сели на мель?. Нет, наш кораблик уткнулся носом в какой-то остров, но нам нет до этого дела, мы танцуем танго. Солнце накаляет мою спину. Как губка я впитываю каждый твой поцелуй. Твое откровение бесконечно. Ты говоришь со мной. Я не могу тебе ответить, я задыхаюсь. Пот течет по мне длинными струйками.

Еще одна встреча.
Ты возишь с собой мои стихи и письма, как пистолет с глушителем, чтобы в самый последний момент прикончить меня выстрелом в голову (контрольный).
Я сижу на каменных ступеньках набережной. Сегодня я ухожу в плаванье. Я наблюдаю, как солнце растапливает льдины, и я топлю в этой воде свою любовь. Больше нет водоворота событий. Только потертость ощущений. Меня ждет корабль. Сегодня я ухожу в море, где не будет тебя. И этот маленький плавучий остров будет населен другими людьми, чужими, незнакомыми и пьяными. Побег.
…Я стою на палубе, на высоте 54 метров над водой. Кутаюсь в пиджак и сильно затягиваю шарф, обхватив плечи руками. Я не держусь за перила, и ветер пытается сдвинуть меня с места. Голова кружится от этой бесконечной темной синевы вокруг. Море. Наш корабль обходит другой пассажирский лайнер (я радуюсь, как ребенок). Ветер трепет мне волосы, превращая пряди в крупные кольца. На самой верхней палубе посредине желтым кругом обозначено место посадки вертолета. Я взбегаю по трапу и встаю в центр, раскинув руки в стороны. Я кричу от удовольствия, и ветер уносит мой голос в пространство…

Удивительно, почему мне так часто попадаются женщины с некрасивыми именами? Твое имя мне тоже не очень нравится, но…я люблю тебя (does it make sense?). Я очень тебя люблю! И черт с ним с твоим именем, потому что ты не зависишь от него, а оно не ассоциируется с тобой. И я называю тебя на французский манер, ставя ударение на последней букве в твоем имени (я ничего не хочу менять в тебе, но так лучше).
Я читаю тебе стихотворение. Ставлю точку. Ты резко встаешь и обнимаешь меня. Я чувствую, ты плачешь. Боже, это такое освобождение – произносишь ты и вытираешь слезы – спасибо.
Это все, что я могу для тебя сделать. Мне жаль, что так…что ты плачешь. И, хотя твои слезы меня не трогают, я знаю, что, оставшись наедине с собой после того, как твой самолет взлетит, я загрущу. Я буду много думать о тебе. Я перестану замечать светофоры и других людей (хорошо, что за рулем не я). Ты обладаешь какой-то властью надо мной, которая усиливается на расстоянии, словно чувствуя удаление от источника питания, включает дополнительный генератор. Что это за любовь такая?! Моя уверенность тает, как рафинат в чае.
Скорее бы утро! Я хочу на берег. Хочу домой (в тот, где мне довелось жить дольше всего). Хочу в свой осенний город. Я понимаю, что море не лечит и в нем ничего не происходит. Более того, я заболеваю им еще больше. Волны гипнотизируют меня, и мой собеседник теряет меня, как радиосигнал.
Я вернусь домой, позвоню одной из своих знакомых подруг, спрячу свое лицо в ее ладонях (как страус голову в песке) и буду думать о тебе, и многое себе фантазировать. Но плакать, плакать я не стану, потому что такие как я не плачут.

Вагон-ресторан поезда, следующего в Петербург, набит финнами, шведами и немцами. Для меня к счастью нашелся столик, и я наслаждаюсь своей чашкой кофе, пока две русские барышни напротив опустошают бокалы с Мерло. Ты спрашиваешь, что у меня на уме. Дорогая, это слишком деликатный вопрос. К тому же мой кофе закончился и меня удаляют из ресторана, мотивируя это тем, что у них нет мест (хотя при посадке создалось впечатление, что в поезде персонала больше, чем пассажиров). Так или иначе, но через час я буду в Петербурге! Я так люблю этот город!
Я снова думаю о тебе. Мне нравятся твои резкие ответы и то, что отвечаешь ты всегда! Это значит, что тебе есть что сказать. Мне кажется, ты меня к этому тоже приучила.
Вообще странный мне попался вагон. На остановке я выхожу покурить на платформу, проводница пристально смотрит мне в глаза. Я интересуюсь, не ужели у меня такая подозрительная внешность? Вы меня не помните – говорит она. Нет, честно говоря, нет – настораживаюсь я. Ну, как же, вы с моей дочерью занимались…(тут я усиленно напрягаю память, пытаясь вспомнить, как выглядит ее дочь, и почему мы знакомы с ее мамой)…финским – добавляет она – вы преподавали ей финский. Ах, да – выдыхаю я – ну конечно. Представляешь, что мне пришлось пережить (мысль, что эта женщина когда-то могла застукать меня с ее дочерью)?
Просто не мой день. А какой мой – интересуешься ты? Ну, если бы в одном со мной купе ехала красивая женщина средних лет, темноволосая, с выразительными черными глазами, с чувственным ртом, читающая книгу (или газету), от которой она бы периодически отрывала взгляд, и недвусмысленно адресовывала бы его мне…В конце пути она оставила бы эту книгу (газету) на сиденье с номером своего телефона…
Ты, конечно, скажешь, что я снова фантазирую (ты же не ревнуешь?) А что мне еще остается, когда ты так далеко, ведь моя любовь томится по тактильным ощущениям? Moi, je suis desolee.

Ты спрашиваешь, как я сегодня? Черт, у меня понедельник (я ненавижу понедельники!). Но ты настаиваешь, что все хочешь обо мне знать, все в подробностях. Ты комментируешь каждое мое действие. Сегодня утром по дороге на работу ты слушала в машине тот диск, который тебе от меня доставил почтальон. Ты говоришь, что пытаешься понять мои чувства. А в воскресенье тебе приснился дурацкий сон – ты спала с какой-то женщиной. Ты уверяешь, что почувствовала разницу, что знаешь теперь отличия, и что ты не хочешь этого.
Что тебе сказать на это? Мне следует успокоить тебя. Но я дьявольски далеко…или ты, а все слова нелепы и лишни. Что делать? Дотянуться до звезд? Но звезды падают вниз. И я не успею поймать даже свет от них.. Я так хочу прижать тебя к себе. Я много хочу, но ты в недосягаемости. Я точно так же не могу схватить брызги воды, льющейся из душа. Они просто разбиваются о мою ладонь. С каждым днем я понимаю все больше и больше, что я нуждаюсь в тебе, как в воздухе или воде. Моя маленькая зависимость меня не беспокоит, потому что я всегда могу уйти от нее. И, хотя я не хочу новых поисков и новых волн всех этих гиперощущений, я смогу исчезнуть из твоей жизни. Хочу ли я этого сейчас? Нет.
У меня есть одна подружка с ее приходящей любовью. Когда ей вдруг становится одиноко, то она отправляет мне сообщение, что скучает и хочет меня видеть, хочет просто побродить где-нибудь, посидеть где-нибудь вместе, поговорить, и обязательно сказать мне, что ей со мной хорошо, и что может быть даже она меня любит. Она хорошая девушка, порядочная и остроумная. Но к ней я не чувствую того, что я чувствую к тебе (бональщина, конечно, но…c'est la vie).
Она часто меняет место обитания, переезжает с одной квартиры на другую. Последним ее обиталищем была огромная трехкомнатная квартира в старом доме, с высокими потолками и обшарпанными стенами, с просторной кухней, где из единственного проржавелого рукомойника капает вода, капает и падает в аллюминевое ведро, подставленное снизу.
Мы сидели на широком подоконнике и раскрытого окна и курили. По мне ползал совсем еще крохотный котенок, которого она где-то подобрала. В принципе мы даже не разговаривали. Она докурила, швырнув окурок в неизвестность, слезла с окна, открыла бутылку пива и уселась перед телевизором. И стоило переться в такую даль, что бы все это наблюдать (тут ты бы могла отпустить шутку в мою сторону).
Апрель. Ты спрашиваешь, сержусь ли я на тебя? Я вовсе не сержусь (с какой стати?). Просто у меня начинается весенняя депрессия (как ты и говорила). Мои весенне-летние депрессии связаны с тем, что именно в этот период я не могу ничего писать, вообще в голове пусто, это не объяснить. Мне хочется, чтобы ты на меня разозлилась.
Я не могу злиться на тебя. Я тоскую по тебе часами, днями, не зная о том, каково тебе. И, если от тебя ничего нет, то в голову лезут всякие мысли, а я не хочу этих мыслей потому, что они оскорбляют мои чувства к тебе (несправедливые мысли). Я говорю всякие глупости, но злиться я не могу. Мне просто больно, что я не рядом. Я часто бываю беспомощна, но я сильная духом…я хочу быть сильной…

Я не хочу считать себя неискренним человеком, но если я говорю «Я люблю тебя» и знаю, что это неправда, то кто я? Зачем мне тебя путать, зачем водить по ложному следу, щедро осыпать словами, как лепестками роз, которые ты все равно будешь вдыхать с наслаждением и упоением? Зачем мне говорить тебе неправду? Зачем мне это нужно? Но может это необходимо тебе? Возможно, тебе нравится обманываться и плутать в своих собственных фантазиях, впитывая все мои ухаживания как можно глубже?
Я знаю, что это только иллюзии, но с чьей стороны они иллюзорнее всего? И вообще какая разница Франкфурт, Петербург, Амстердам, если завтра все будет по-другому? Какая разница, если утром на столе тебя будет ждать уже новая чашка эспрессо, и ты будешь читать свежий выпуск Вести или Times? И если я однажды приеду к тебе навсегда, буду ли я вести себя по-другому, буду ли я испытывать то, что испытываю сейчас? Я в замешательстве.
Мне нравятся твои поцелуи, особенно там, где обычно не целуют. Они запоминающиеся (это редкость). Больше мне добавить нечего.
Ты задаешь слишком много вопросов. Сказать тебе, что вчера мне было жутко одиноко так, что пальцы сами набрали номер одной из моих бывших любовниц? Она, конечно, приехала. Мы даже не пили вино, а просто мило болтали и шутили, потом был отличный и долгий секс. Мне так не хотелось оставаться ночью наедине со своими мыслями в пустой квартире. Это было здорово – ее голова у меня на плече (одиночества как не бывало). Что из всего этого является правдой? Единственное, что я теперь знаю наверняка – я не переношу одиночества. Видишь, у меня есть слабости, и я признаюсь тебе в этом.

Ты говоришь, что тебе необходимо двигаться дальше, но ты не можешь этого сделать, пока не получишь ответы на свои вопросы. C’est impossible! Я томлюсь. Я томлюсь от невысказанности, но я не могу с тобой говорить потому, что не верю себе, потому что знаю себя.
Я беру линейку и карандаш, и рисую клетку. В клетку я сажаю бабочку с темно-синими крыльями. Никто не знает, грустно ли ей и вообще, что она чувствуюет взаперти, когда свобода осталась там, по ту сторону. Никто не знает потому, что у нее не нарисованы глаза. А теперь я представляю себе твои глаза, отражающие бездонную грусть. Любовь? Но разве любовь похожа на грусть? Не думаю. Ты считаешь, я не верю в любовь? Ты ошибаешься, я верю! Но на нее нельзя смотреть в лунном свете. Она не может находиться лишь в световом круге от настольной лампы. Она не может быть только в каком-то одном запахе. Она повсюду. Именно поэтому, я остерегаюсь. Я боюсь этих взрывов и засасывающих воронок. Все! Достаточно! Я не могу больше говорить об этом.
Я варю себе кофе, и размышляю, на что я вообще могу рассчитывать, если мои любови безответны, а влюбленности неоднозначны? Вокруг меня сосредоточилось столько влюбленных ипостасей. Тогда почему бы мне просто не остановить свой выбор на ком-то одном? Но как? Мне нужна волна, та самая волна! Может, у меня в принципе нет к этому способностей, и я напрасно трачу время? Ничего не понятно! Хочу уметь читать чужие мысли. А может все складывается так именно потому, что я читаю мысли…?
Теперь ты молчишь. Обиделась?
Моя бабочка с темно-синими крыльями лежит под стеклом. Без движения, без дыхания. Маленькое темное тельце (как у моей любви). У нее небольшое сердце, но с глубиной колодца. Бросишь монетку и не услышишь удара о дно. Может оно сквозное, как дырка от пули? L'amour ne vit pas plus ici. Мне не хватает твоих слов, и я скучаю по твоим запоминающимся поцелуям.

Мне нравится французское и итальянское кино. Оно либо нудное (неторопливое), либо динамичное. Мне нравится и то и другое. В наших беседах я часто называю тебе известных итальянских и французских режиссеров (Б. Бертолучи, Ф. Филлини, Ф. Озон). Оказывается, ты их даже не знаешь. Что тут скажешь? Ты умеешь удивлять, как итальянский полдень «Ускользающей красоты». Мне кажется, именно в Петербурге такое кино воспринимается лучше всего. Именно в этом подветренном городе с его осенью и начитанностью. Как жаль, что ты столько всего пропустила. Как жаль, что ты ничего этого не знаешь. Да, жаль – говоришь ты – но я быстро учусь. Не обижайся, я понимаю, но это требует времени, а у нас его нет.
- Зачем ты мне все это говоришь – возмущаешься ты – ты хочешь бросить меня, как монетку в свой колодец? Ты все время ищешь во мне недостатки.
- Возможно потому, что я люблю тебя?
- Ты спрашиваешь?

По-моему это безнадежно. Мы ни к чему не пришли. Я не доверяю себе уже на 70%.
Я заметаю следы многоточьем молчанья… Самолеты взлетают, но без меня. Предсказуемость наступившего дня душит. Мне надо изменить, прежде всего, себе! Я снова в поиске. Молчи или еще лучше – повернись ко мне спиной (это поможет). Снова пошел снег. А знаешь, хорошо, что снег…я складываю крылья….

Середина недели всегда выбивает из колеи и рождает чувство «подвешенного состояния». Мне надо тебе очень многое сказать, но пасмурное небо за окном не вдохновляет. Нет настроения. Нет, нет меня ничто не беспокоит, просто без настроения.

Ты звонила вчера поздно вечером, поймав меня, как мотылька за крылья, в смятой постели. Что-то мне очень долго рассказывала. Мое воображение представляло себе все это в строгих красках (ярких, но строгих). В принципе, все реально, все понятно, все исполнимо. Но что-то меня зацепило, и мне захотелось взять оппозицию и объяснить тебе, почему я не могу к тебе приехать «навсегда».
Когда я говорю с тобой о Петербурге, я представляю себе позднюю осень. Знаешь, такое морозный воздух с запахом прелых листьев, и солнце сквозь полуголые ветки деревьев, и сухая земля под ногами. А ты в пальто и шарфе. Еще не так холодно, но уже одеваешь перчатки, потому что руки начинают мерзнуть. И ты идешь по парку и выдыхаешь пар, и пар растворяется в прозрачном воздухе. Понимаешь? Понимаешь как это? Ты бредешь без всякой цели, без мыслей, без паролей, просто так. Телефон не звонит, но приходит короткая смска от друга «как дела?». Черт возьми, это так здорово! Как жаль, что мы не совпадаем с тобой в пространстве, или во времени (смотря что из них считать бесконечностью).
Мы с тобой много говорим о путешествиях. В мире столько прекрасных мест: Куба, Мальдивы, Тунис, Марокко. Знаешь, меня всегда привлекал Восток. Однажды мы встретимся с тобой в Стамбуле, или ты, сидя в фойе какого-нибудь немецкого отеля, ожидая check-in на очередную конференцию, будешь перечитывать в 3-й раз мое письмо с обратным адресом «Измир, Турция, гостиница «Эгейская», номер 201»:
«Я составляю эту записку на южном берегу Аттики, замечая, что местность меняет мое восприятие, тоже самое можно принять просто за некую тактику моря. Я решаю уехать – но об этом позже. Я прибываю в этот город и покидаю его по морю, изолировав его тем самым в своем сознании. Повернувшись к Востоку плечом, я уже не спорю с ветрами, и не оправдываюсь в опоздании к тебе Измир (дивное местечко на берегу Эгейского моря), потому что твое начало совпадает с урбанизацией Трои. И рисунок на коже раскрывает сущность, но, увы, уступает твоей матовости. Прощай. Вернусь позже, или нет, не имеет смысла, все не вовремя, ибо намаз, черт возьми, застает на пути к заливу. Я решаю вернуться, чтобы сказать «спасибо» тебе за все, и у стен твоих посадить сливу. Истина, вероятно, в сумме соображений по любому поводу, и стилистика тоже защищает пространство моих впечатлений того, что я трогаю, вижу – но это позже ты, дорогая, не представляешь).
Я пишу эти строки затем, что мне хочется поделиться с тобою тем, что я чувствую. Это время всего лишь. Наплевать. Перетопчется. Помни, я всегда здесь, даже если отсутствую.
Понимаешь, идея вечности, т.е. Христианство, либо утопизм социальной структуры (не знаю, интересно ли тебе), хоть я не твой резидент, допускают принцип линейности типа: ты я – не собеседники, но ты – оппонент, потому что случайностей не существует, впрочем бред и ужас Востока, где ночь, как игла остра, - часть света зарастающая щетиной к ночи, заливаемые мочой угли костра. Снобизм? Нет, Измир (ты считаешь странным то, что я разговариваю с городскими стенами?). Ты прекрасен, и все же не хочу давать повод, но сказав, что сюда я вернусь, солгу - но об этом, наверное, позже, поскольку чертовски сложно сказать «никогда» (согласись!). Земля, пытающаяся оторваться, как мысль от тела, как тело, уступающее себя жаре. С воды дождь выдает ее сущность. Влетела волна на песок и смыла следы…
Кто теперь пишет письма твои адресатам, живущим внутри тебя темнокожей толпой? Кто помнит по именам, событиям, датам, кто-то такой же, как я, такой же чужой…? Моя пустота заполняется сложностью моря, плюс гипноз от пространства, и матовость кожи. Повернувшись плечом к Востоку, уже не спорю с ветрами, и понимаю, вернусь – но позже…»
Как твоя конференция, кстати?
Когда я окажусь среди песков известно только небу. Merhaba nasılsın? – скажу я тебе при встрече. Моя далекая грусть теперь так близко.
Проходи. Только сними обувь. Сядь со мной рядом. Правда у них уютные номера? Особенно мне нравится зеркало. Оно установлено на ночном столике так, что в него видно бОльшую частью комнаты и даже кусочек пейзажа за окном, т.е. окно с пейзажем. Обслуживание, конечно, так себе. У этих арабов недобрый взгляд и они прикидываются, что не знают английского. Впрочем, это не суть важно. Садись же.
Я раскуриваю кальян и даю тебе попробовать. Ты отказываешься, но потом, поддавшись моим уговорам, берешь мундштук и вдыхаешь в себя испарение. Закашлялась.
- Класс, да?!
- Ну не знаю. По-моему крепковато.
- Не, то, что надо. А какой запах?! Яблоко с корицей.
В этом дурмане я забываю про питерскую жизнь. Может все дело в Европе? Европа гасит мои настроения и обостряет привязанности. Восток их провоцирует и держит на той же частоте, что и мой северный город. Странно, вроде ничего общего, но я ощущаю что-то вроде подсознательного влечения к этой турецко-арабско-греческой культуре. Что ты скажешь на это? Что я схожу с ума? Хочешь фиников (они еще холодные)?

Ты стала мне реже писать. Говоришь «домашние дела»? Ты начинаешь напоминать мне меня. Ты же знаешь, я не люблю свое отражение (прищур). За что ты любишь меня? И любишь ли еще? Фу ты черт, я становлюсь нытиком. Просто мне одиноко (одиночество ли это?). Или пусто? Пусто без твоего влюбленного взгляда, без твоих забот. Похоже, ты приучила меня к своим рукам. Я снова маюсь. Нет непрочитанных сообщений, мой Бог.
Почему ты никогда не спрашиваешь, люблю ли я тебя? Впрочем, подозреваю, для тебя это не так важно. Ты очень дорожишь своим собственным чувством, потому что, как ты говоришь, с тобой такое впервые. Ну, впервые настолько. Сначала мне было странно это слышать, хотя спустя некоторое время до меня стало доходить, каково тебе.
Я наливаю себе кофе и продолжаю тупо смотреть на экран. Мне необходимо тебе что-то сказать, но я не знаю, с чего начать.
- начинай с середины
- нет, это будет неправильным
- «неправильно» в твоем случае не уместно
- ты права. Видимо, мне просто нечего сказать. Сейчас нечего…
Жду твоих сообщений. Ты, очевидно, – моих. Что будем делать? Кто будет первым? Это что какая-то игра? Может это остывание? Твоя любовь остывает, как вулкан? А моя любовь? Черт возьми, что происходит?! Ты сложнее, чем я представляю, сложней повернутой «восемь».
Даже если заниматься сексом с разными людьми 2-3 раза в неделю, я не почувствую заполнения своей пустоты после этого. Я не почувствую счастья и энергетической подпитки. Просто желание и его удовлетворение. Поскольку это секс без любви? Секс ради секса? Может, я поступлю так, потому что хочу забыть свою привязанность к тебе. Нелепое оправдание – скажешь ты – что ж, пускай, но иначе мне не объяснить. Мешает ли мне эта привязанность? Мешает – я не могу думать ни о чем другом, кроме тебя. Боюсь ли я этих чувств? Нет, не боюсь! Напротив, я их берегу (возможно, порой слишком), ведь это так тонко, так хрупко, редко…
Где-то застряли мои мысли, и я не могу выдавить ни слова. Помоги мне, милая моя, далекая моя. В городе пахнет только тобою…
….я так хочу к морю…
Я приеду к тебе летом. Возьму отпуск и приеду. И мы отправимся на машине в Амстердам. Это будет феерическое путешествие (я верю в это). Знаешь, я уже начинаю составлять маршрут и фантазировать, как это будет. Что толку об этом говорить? Я приеду, и все произойдет. И, если ты не передумаешь и по-прежнему захочешь быть со мной, я останусь. Я останусь под Твоим небом, в Твоих стенах, под Твоей крышей, в Твоем пространстве. Меня будут согревать и одновременно раздразнивать мысли о Петербурге, оставшемся в тысячах километрах где-то там. Я буду раздражаться и гасить эти вспышки досады одинокими прогулками по незнакомым улицам в Твоем городе. Очень скоро я начну понимать этот язык в магазинах и кафе. Я научусь заправлять автомобиль на автозаправке, где мне никак не прочесть порядок действий. И очень скоро я сольюсь с местной толпой, и, выходя из гостей вместе с тобой, буду кидать легкое «Tschuß».
Мой мир по-немногу приобретает внятные очертания. Оказывается как просто – надо только принять решение. Но это бывает так сложно, как в выборе одежды по утрам. Я просыпаюсь и кошусь на шкаф. Это незапланированное с вечера сочетание предметов одежды: брюки, рубашка, может быть, пиджак? Рубашка, какая рубашка? Брюки, какие брюки? Или джинсы? Черт, с ума сойти. В конце концов, какая разница? Нет – отрезаю я себе – разница очень большая! И вообще этот шкаф не вписывается в мою квартиру. Но я не могу его обвинять в неуклюжести, поскольку он сторожит мою одежду.
У меня есть английский друг, который перебрался жить на Мальту. Он страстный любитель сундуков, шкафов и всякой домашней утвари. У него в запасе полно всевозможных историй о его шатаниях по развалинам старых домов, ползаниям по катакомбам. Но надо сказать у него есть чувство стиля. Он не перегружает свое жилище мебелью, но создает искусные дизайны и интерьеры для других. Ему это нравится. Еще он очень ценил хороший кофе.
Обычно, когда мы встречались, мы брали два двойных эспрессо, и часами просиживали на террасе кафе за разговорами.

Что-то мне подсказывает, что мы очень скоро встретимся. Это немудрено, особенно когда заглядываешь в календарь. Оторвать бы все эти листики побыстрее, позачеркивать бы все квадратики крестиками и улететь к тебе. Я знаю, как сильно ты грустишь, хотя свою грусть ты называешь тоской. Пожалуйста, не надо.
Я варюсь в офисе, как яйцо в ковшике кипятка. Компьютер байкотирует мои послания к тебе, стирая напрочь все, как только я хочу поставить точку. И ты ничего не получаешь. А я бешусь, стучу ладонью по столу, и заставляю себя восстановить утраченные мысли. Плюс телефон! О это чудовище! Он трезвонит весь день, сбивая меня с мысли, тем самым, отрезая путь к тебе.
Иногда я мечтаю, что вот ты войдешь и выложишь передо мной авиабилет (one-way). И я уже без всяких возражений выйду следом за тобой в эту самую дверь, и мы улетим.
Нет, я не жду от тебя поступательных действий. Всего лишь маленькую провокацию. Пистолет к позвоночнику, в последствии оказавшийся твоей помадой, заставит меня оторваться, отвязаться, разъединиться с этим городом.
Что может тебе сказать его гороскоп? Ты итак все о нем знаешь. Его стихия – Воздух, наделяющий характер не только некоторым непостоянством, но и неуловимостью. Он не любит доверяться кому-то вслепую или принадлежать полностью; он предпочитает незримо присутствовать, в любой момент, имея возможность скрыться в своих туманах. Активно участвуя в спорах и диспутах, он не столько отстаивает свою точку зрения, сколько наслаждается интеллектуальным поединком; В периоды, когда его энергетика слабеет, он замыкается в себе, становится малоразговорчивым, словно копит силы для нового рывка, который обязательно будет продуман и выверен до мелочей, хотя может слегка запоздать. Темная сторона его настолько же непривлекательна, насколько притягательна светлая часть.
Что я знаю о твоей стране? Мне нечем похвастать. Et voila tout.

Я пью кофе и отвечаю на телефонные звонки. Начинаю злиться, но стараюсь держать себя в руках. В последнее время я себе много фантазирую. Все мои фантазии непременно связаны с тобой. Напрасно – говорю я себе – ты используешь такие яркие краски. За любыми достижениями всегда рано или поздно отыщется стена, в которую ты упрешься лбом. Не боишься ли ты оказаться к комнате Джованни с единственным, закрашенным белой краской, окном? Ты же ни за что на свете не можешь быть «навсегда», тем более только для кого-то одного.
От этих мыслей у меня все внутри сжимается. Я хочу закричать и двинуть себя по физиономии (надо попросить кого-нибудь). Я знаю женщину (мы вместе работаем). У нее неповторимый образ: она красива, умна, независима, холодна и неприступна. Она не принадлежит никому, и глубина ее глаз затягивает и не отпускает. С ней легко и очень сложно. Она держит меня на длинном поводке, позволяет ластиться к ней, как щенка, но никогда ближе…никогда не подпустит ближе. Ничего лишнего. И, тем не менее, она откровенна и открыта со мной. Она доверяет мне свои мысли, потому что многое знает обо мне, и потому что знает обо мне самое главное – мою к ней привязанность, мою любовь. Любовь?
Как странно, что я могу выкинуть что-то вроде «ожидания неизвестно чего под ее окнами». Могу позвонить ей и начать нести какую-то чушь, или просто что-то промычать в трубку. Но она никогда не бросит телефон, только смущенно улыбнется (я могу это понять даже на расстоянии), и просто скажет, что занята…
Иногда она меня очень злит, потому что она хочет того же, чего и я, но всегда себя тормозит и высаживает меня из машины на пол дороги. Потом я не могу с ней долго разговаривать, и шествую мимо ее кабинета, даже не поздоровавшись. Она в свою очередь не здоровается тоже. И мы играем в молчанку, пока один из нас не растает первым. Потом все сначала: улыбки, двусмысленные фразы, намеки, смех, ее глаза напротив моих.
Вчерашняя тоска была погашена французским коньяком в парке на берегу озера. Моя недавняя знакомая разделила этот короткий вечер со мной. Мы высыпали остатки чипсов большой черной вороне и отправились к ней выпить кофе. Она была внимательна и предупредительна, и щедро одаривала меня поцелуями. Коньяк немного испарился, вернув мне память, и осознание того, что уже поздно, к тому же меня ждут. Я облачаюсь в пальто и выпадаю на улицу. Она любезно сажает меня на такси, украсив момент прощания глубоким поцелуем, и я испаряюсь, как туманное облако в ночных огнях города.
Через 10 минут меня встречает другой поцелуй, другой запах. Мне снова хочется нежности, и, не успев снять пальто, я обнимаю ее плечи. Через минуту я разоблачаюсь полностью и устремляюсь в ванную. Оставив свое тело отмокать под водопадом душа, я размышляю, как мне хорошо. Она приносит мне вино, и я беру бокал мокрой рукой, оставляя на полу дорожку брызгов. Она смотрит на меня и, убирая мокрую прядь волос у меня со лба, опускает руку ниже и проводит по моей груди. Я не выдерживаю и притягиваю ее к себе. Она чуть отстраняется, оставляя меня на моей половине «дождя», и осторожно начинает ласкать меня. Я быстро выстреливаю, как пистолет, который обязательно должен разрядиться в конце пьесы. Я закрываю кран, она помогает мне вытереться, и мы идем спать.
Пятница. Метро. С высоты своего роста я вижу только головы, потому что в такой тесноте не возможно сделать и движения. В один из моментов я поднимаю взгляд и замечаю через пару голов роскошную копну волос, длинные шелковые волны, вьющиеся каштановые локоны. Мне не оторвать взгляд. Я пытаюсь пошевелиться, но мои плечи безнадежно застряли среди других таких же плеч. Поезд останавливается, и толпа высыпает наружу, увлекая меня за собой. Мой взгляд по-прежнему прикован к этой голове. Я хочу увидеть лицо. Но обладательница этих волос не вертит головой по сторонам, а целенаправленно спускается вниз по переходу и устремляется на другой поезд. Я спешу за ней, боясь потерять ее в толпе. Бегаю глазами по головам, но копна уже куда-то растворилась. Я нервничаю и уже почти бегу, сбивая людей с ног. Куда, куда она делась? Но вот локоны выныривают снова где-то слева от меня, и я резко меняю направление и спешу туда. Она сбегает вниз по ступенькам, просачивается через турникет и ныряет в вагон. Я шлейфом перелетаю через лестницу, так же вписываюсь в турникет и прыгаю в тот же вагон. Она стоит спиной ко мне (словно заметила мое преследование и нарочно не поворачивает голову). Так, пристально глазея на нее, я проезжаю две остановки. Стоп. Выход на правую сторону. Ее выносит течением толпы, и я следом, как весельная лодка, выгребаю на платформу. Ее худенькая ручка поправляет кушак на вельветовом пальто, и откидывает волшебные пряди с плеча, une petite fée fait de grands miracles. Я соображаю, она собирается покинуть подземелье. Фея вновь бежит по ступенькам, но уже вверх. Нет! Как в шпионском кино я неотступно слежу за ней и двигаюсь в том же направлении. Мы выбираемся наружу, на свет, на воздух, в мир «на поверхности». Она замечает свою маршрутку и останавливает ее, вытянув вперед тонкую кисть. Я запрыгиваю следом. И, пока она роется в сумочке в поисках кошелька, пытаюсь разглядеть черты ее лица сквозь эти шелковые пряди. Каштановый цвет становится еще более каштановым от падающих через стекло солнечных лучей. Она поднимает голову и передает мне деньги за проезд. Наши взгляды сталкиваются. Наши пальцы соприкасаются в воздухе. Наши губы обмениваются улыбками друг с другом. Как же мне нравятся ее волосы! Ее лицо. Я всматриваюсь в ее лицо и понимаю, что оно мне тоже нравится. Я вижу, как она красива. Я смотрю на эти шелковые волны волос, рассыпанные по плечам. Смотрю в эти большие темные глаза и вижу в них свое отражение. Она не отводит глаз, и я опускаюсь ниже, целую взглядом ее щеку, шею, ключицу. Маленькая Фея с каштановой копной, словно ощущая мои поцелуи, слегка склоняет голову набок, как бы позволяя мне продлить эту нежность. Я чувствую, как жар разливается по всему моему телу, и низ живота наполняет любовью… Маршрутка останавливается, и девушка выскальзывает на асфальт. Как полуденная тень я прилипаю к ее шагам и плыву за ней. Она оборачивается, но продолжает идти. Мы доходим до ее дома, до подъезда, в котором она, видимо, живет. Она звякает ключами и открывает дверь. Я с уверенным видом захожу следом и с той же уверенностью соседа жду вместе с ней лифта. Мы заходим в лифт, двери щелкают, оставив нас в полной изоляции на несколько секунд. Мы поднимемся не так уж и высоко. Фея, моя маленькая фея с каштановыми волосами, как мотылек выпархивает на лестничную клетку, и резко замерев, поворачивается ко мне лицом и пристально смотрит на меня. Я смотрю на нее. Мы молчим. И как по сценарию, себе на удивление я подаю голос:
- у вас очень красивые волосы…и вы…очень красивая (молчание)
- у меня есть друг…
- я знаю. Конечно, он у вас есть. Конечно…наверняка…
- …………..
- я пойду…
- да – кивает она и позволяет мне уйти.
Я спускаюсь вниз по лестнице, по пути приходя в себя. Выбираюсь на улицу, и резкий порыв холодного ветра приводит меня в чувства окончательно. Я осматриваюсь: абсолютно незнакомый район. И чувствую, как мне на щеку падает капля. Похоже, будет дождь.

Меня раздражает этот серый день за окном, эти пасмурные полутона, это водянистое мрачное небо. Ты сейчас стоишь где-то на узком мосту над каким-нибудь венецианским каналом. Смотришь в воду. Твой телефон молчит, потому что я не пишу тебе. Вчера тебе звонил твой младший сын, ты сказала, что у тебя все в порядке.
Я раздумываю над расстоянием между нами.
Я хочу взять тебя за руку и крепко сжать ее. Останови меня на мосту и покажи мне отражение гондол в черной воде.
Я злюсь на погоду, на этот город.
Я думаю о времени.
Я придумываю нашу призрачную встречу.
Я не верю в случайности.
Я испытываю невероятное одиночество.
Я верю в любовь, но мне надоело на что-то надеяться.
Идем, ты замерзаешь. На этих улицах гуляют такие сквозняки, плюс эта вечная сырость.
… Я говорю тебе, что мне очень одиноко и как беспомощно порой я себя ощущаю. Мне хочется свернуться калачиком на твоих коленях. Я хочу, чтобы ты прижала меня к себе, обняла и успокоила. Но ты как будто не слышишь (не видишь моих строк). Ты плачешь. Когда ты плачешь, помоги мне, я не знаю, что мне делать. Ты грустишь, словно эта грусть и вселенская тоска только в тебе. Что мне еще сказать на это? Я закрываю глаза и уши, и превращаюсь в маленькую черную точку. Найди меня теперь.
Ты представляешься мне загоревшей европейкой, спрятавшейся в Венеции своих мыслей. Я просыпаюсь рано утром от стука дождя по стеклу. Я ставлю ноги на пол и, кутаясь в одеяло, подхожу к окну. Я смотрю на дождь и думаю о тебе. Немного странно видеть, как потоки дождя стекаются в длинные ручейки и несутся вниз по пустой улице. Я разглядываю намокшую паутинку, вытканную букашкой над оконной рамой, вглядываюсь в её прозрачную невесомость, пропускающую маленькие кристаллы дождевых капель. И я рисую себе картину, я представляю, что тебя тоже где-то там разбудил дождь. И, кажется, даже ветер перестал дышать за твои окном, боясь нарушить минуты влажного созерцания. Воздух наполняется прохладной свежестью дождя. Ты облокотилась на подоконник, продолжая слушать. Дождь идет и идет, не замедляясь ни на мгновение. Но кого это сейчас волнует? Ведь все равно – думаешь ты – дождь не может идти вечно.
За мутностью окна проблёскивают отражения узкого канала, в котором плавают прошлогодние листья. Справа видна полоска моросящего неба. Но, возвращаясь взглядом в комнату, ты замечаешь угрюмый письменный стол, стул с обшарпанной спинкой, старое кресло без ножки и, взгромоздившийся в углу платяной шкаф. И есть во всём этом лишь одно пасмурное настроение. Far freddo.
Но пройдет много лет прежде, чем явится и постучится в двери какой-нибудь бродячий художник. И небо снова выльет сотни вёдер воды вниз, превратив полуразрушенные улицы в воспоминания. И тогда ты впустишь его в дом. Он сядет там, напротив, в тени безногого кресла и старого платяного шкафа, и станет водить карандашом вверх и вниз по белому листу бумаги. Художник изобразит твой спокойный взгляд, крест, отдыхающих на коленях, рук, закравшуюся в уголок рта улыбку, и канал и небо сквозь стекло, и очертанье чьей-то тени, торчащей там, среди дождя. Потом он уйдёт, оставив картину на столе. Дождь перестанет. И ты пойдешь спать.

Май. Я задергиваю шторы, и пытаюсь уснуть. Я лежу на спине с закрытыми глазами, думаю о тебе…о нас. Тепло разливается по телу. До тебя не дотронуться, ты далеко, но я тянусь рукой в темноте. Нащупываю воздух – плотный столб моих фантазий: знакомый запах, тонкая рука, пальцы, кольцо. Ты прижимаешься ко мне, и дышишь в мое плечо. Отступ на сантиметр, и ты целуешь меня в губы. Такой глубокий поцелуй, с таким количеством любви! Содержание моей любви в крови возрастает, и я накаляюсь, как гвоздь на конфорке. Ты учишь меня целоваться? Дорогая, учи. Моя готовность поддаваться тебе – самая интересная игра et je joue.
Прохладный вечер. Мы припарковали наш Ford прямо у крыльца. Кажется, мы с тобой самые последние (мне нравится быть последним гостем на таких вечеринках). Я здесь почти никого не знаю. Большинство – семейные пары, несколько твоих родственников. Приятные люди, интересные. Шампанское, красное вино, коньяк (cognac ladies and gentlemen!). Мы много трепемся, философствуем, закидываем друг друга шутками и историями из жизни, бросаем взгляды…
Я чувствую на себе один из таких взглядов. Реагирую на него сменой позы: выпрямляюсь и прошу сигарету. Кто-то добавляет в мой бокал вино, и мы выходим на балкон. Небо темно-синее, все в звездах, явно обостряет восприятие сегодняшнего вечера. Из нас троих, курящих на воздухе, один уходит. Остаюсь я и чья-то чужая жена, красивая взрослая женщина (чужая женщина) с черными вьющимися волосами, большими зелеными глазами, полными губами. Она ниже меня на целую голову, с узкими бедрами, крепкой грудью. Курит и смотрит на меня. В ее взгляде нет любопытства, там другое.
Ей следует что-нибудь сказать вместо того, чтобы сверлить меня насквозь. Но я не чувствую себя не уютно. Мне легко (возможно это вино). И я понимаю, что хочу ее, хочу эту чужую женщину. Я стою вполоборота и смотрю на тебя через стекло, занавешенное лиловым муслином. Я вижу тебя сквозь тонкие черточки рисунка и наблюдаю, как ты с кем-то оживленно ведешь разговор. Какая ты красивая, моя женщина в окне! Мне хватило этих минут, чтобы понять, что ты лучше всех.
Наши фантазии поглощают меня. Ты говоришь, я летаю в облаках. Но это не так.
В Петербурге идет дождь. Из колонок звучит Шостакович. Недавняя знакомая приглашает поехать в клуб с ее друзьями. Взглянув в окно на влажный вечер, я надеваю белую рубашку и галстук (что еще можно ждать от этого вечера?). Мы встречаемся в метро. Я еду в шумной большой компании незнакомых людей. Мне не весело. Мне все равно. Я смотрю в одну точку, но в отражении стекла напротив замечаю заинтересованный открытый взгляд, совсем юное симпатичное личико. Она понимает, что привлекла мое внимание. Смущается и теребит рукав куртки. Мы выходим и поднимаемся наверх. Она стоит на несколько ступенек выше. Вдруг резко оборачивается и спрашивает:
- ты весы?
- да – говорю я (удивление)
- я так и знала
- что так бросается в глаза?
- да черт, видно издалека
Шумным облаком мы вплываем в клуб, и я теряюсь. Нахожусь минут через 30 буквально за соседним столиком уже в компании своих друзей. Хорошая музыка. Я заказываю коньяк. Весь вечер наполнен сигаретным дымом и разговорами. В конце концов, за столиком остаюсь только я и моя бывшая девушка со своим новым увлечением. Они держаться за руки, и разглядывают друг друга. Я поднимаю голову и снова замечаю смущающийся взгляд. Она улыбается мне – ты как? – и приглашает взглядом подсесть к ним за столик. Я покидаю свой окоп и дезертирую к соседям. Мы сидим совсем рядом, так, что наши колени соприкасаются. Мы говорим. Мы ловим мысли налету. Цепляемся к словам. Находим друг в друге столько общего. Она очень молода, но рассудительна и наблюдательна не по возрасту. Я не понимаю, откуда в ней это. Вернее, знаю, конечно, знаю.
Она предлагает уйти пораньше и пройтись по свежему воздуху. Мы, наконец, покидаем заведение и, минуя Невский, петляем безлюдными улочками в утреннем городе. Я чувствую, как наступает отрезвление. Она идет рядом и молча курит. Диалог почти исчерпан. В голове стало как-то пусто и шумно одновременно. Мы добредаем до метро, и я прощаюсь. Но она цепляется за мой рукав и настаивает на том, чтобы проводить меня. Через 20 минут поезд привозит нас на мою станцию. Мы стоим на платформе еще некоторое время потому, что она не пускает меня. Но к счастью подходит другой поезд. Я сажаю ее туда, и иду домой спать.
Мы встречаемся через два дня, пьем Мартини в кафе. Но между нами больше нет этих искр…между мной и…их нет или они уже другого качества (не такие яркие и не такие колючие). Я закуриваю и выпускаю кольцо дыма. Медленно поднимаясь в воздух, оно зависает надо мной, как нимб, и я протыкаю его пальцем. Кольцо растворяется в воздухе (символично).
- Плохо мне стало. Ужасно. Потому что пахнет вот таким моим страшным от
твоих стихов. Неопределённость, дождь, сырой такой запах... И ещё, знаешь, что страшно. "Да, я сложен, и мне нельзя верить...". Я так устала от этого. Но верю почему-то, одиночество меня не ожидает. Твои стихи похожи чем-то на мои. Твёрдо. Уверенно... Я даже с Маяковским как-то себя сравнить пыталась. Нравится мне, как он пишет. Мама
рассказывала когда-то, прадедушка мой очень любил на стул вставать перед гостями и цитировать Маяковского) наверно, от него передалась такая любовь к поэту. А еще я боюсь, что ты начнешь закрываться от меня, возможно потому, что ты тоже боишься. Мне сейчас очень важно твоё состояние. Но я сама немного потерянная, очень много чувствую ТВОЕГО, равновесие теряю. В клубе после танца я именно от этого твоего проникновения в меня ощутила ледяной страх, никогда никому не позволяю проникать так быстро и
так глубоко в свою душу. Да, боже! Чего бояться?!! Глупо бояться созданной мной самой реальности!! Замечаешь, да? Весы. Противоречия. Два человечка в одном. И они постоянно спорят.
Я оставляю чаевые, и мы выходим в вечер. Дождь. Она снова не отпускает меня и идет провожать. Я молчу, пытаясь почувствовать ее. Кажется, мне это удается, и я зову ее к себе, почти настойчиво, в мой дом, в мою крепость. Она мнется. Неуверенность. Все, мое желание сливается с каплями и утекает дальше по улице. Я тоже не хочу ее присутствия в моем круге света. Но она, словно уловив это, соглашается. И мы едем.
Все не то. Она не чувствует себя уютно со мной здесь…или только здесь (ou avec moi?). Очень много и эмоционально говорит, но все это напоминает аутотренинг для психологов. Я хочу тишины и не хочу ее. Мне странно ее присутствие в моей квартире. Что она вообще здесь делает? Маленькая девочка, она поражена. Она говорит мне об этом. Не знает, куда ей пристроиться. Понимает, что лишняя. Я предлагаю ей деньги на такси, но она не решается уехать сейчас. Мечется, как птица в клетке. Между нами ничего нет. Иллюзии вылетели в окно (там все еще дождь). Она засыпает на краю моей постели, как мотылек (еще чуть-чуть и упадет). Через несколько часов наступает утро (УТРО!). Она провожает меня до работы, хотя я этого не хочу и даю ей это понять. Черт знает что! Она звонит на следующий день, и на следующий и так далее. В конце концов, я снимаю трубку.
- Почитала некоторые твои стихи. Всё так знакомо. Книгу увидела твою в "Индиго".Точнее их было две. С твоей росписью. Продавец так бережно их достал, показал и сказал, что не продаются. Гордо так держал их в руках. Мне грустно сейчас.. Мне так не спокойно, чёрт возьми, а объяснить не могу. Не могу объяснить своё поведение, свои чувства, своё трепетное отношение к тебе. И настраивала себя на холод и чего я только не пыталась сегодня... Но закрыться опять же не выход. Не понимаю, почему всё пытается испортиться, всё пытается завязнуть в какой-то жиже, мути, даже не так, почему Я пытаюсь всё испортить?! Это мои мысли. Мне грустно, но в тоже время, гораздо лучше, чем было утром. Тогда мне бежать хотелось! Скорее-скорее!!!! Расслабилась. Подостыла. Осознала многое. Жить!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Знать, что ТЫ есть!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
СЧАСТЬЕ!!!!!!!!!!!!!!!! Видеть твои полные огня глаза! Чувствовать твой запах... он ладонью своей закрывает мне глаза и шепчет на ухо какие-то нежности. Мои руки дотрагиваются до твоих плеч и я уношусь в бесконечность, с трудом удаются вдохи, голова кружится, мир сходит с ума, сердце бьётся в бешенном ритме!! Боже, ради этого ведь СТОИТ ЖИТЬ! А сейчас всё изменилось. Так тепло внутри. И понимаю, что бесконечно могу звонить и писать тебе. Слова льются, бегут, ползут!!!! Состояние даже некого экстаза. Знаю лишь одно, Ты во мне надолго. Да, чёрт возьми!!!! Мы знакомы несколько дней! Ведь если мы друг для друга хоть даже маленькой частью, мы обязательно примагнитимся друг к другу, что бы не происходило! Какие бы сомнения не посещали наши (наши – пожимаю плечами я?) головы! Я улыбаюсь тебе, моя НЕЖНОСТЬ, я целую ТВОИ ладони. Я обожаю тебя по-прежнему (когда она успела начать это обожание? – интересуюсь я). Обожаю за бездонные глаза, которые я вижу перед собой постоянно, за проницательность и свободомыслие, за стремление к совершенству, способность видеть и чувствовать больше других, свет, который ты несёшь людям. Беспрестанно благодарю небо. Равновесие. Хорошо мне безумно.
- Я очень ценю и уважаю твою откровенность, тем более, что чувствую твою искренность. Признаться, у меня и мысли не возникло, что вызову у тебя подобные ощущения/эмоции. Я не в замешательстве и это меня не очень беспокоит. Мне интересно с тобой общаться. И я ничем не хочу тебя обидеть. Я не хочу быть для тебя чем-то вроде "мудрого вожака стаи". Не обижайся на мои слова. Ты умная и смелая. Ты многое замечаешь и видишь. Не все, нет. Пока нет. Но это надо время, тигренок. Возможно, ты через чур копаешься в себе, что с одной стороны не свойственно твоему возрасту, но с другой…почему нет? Не думай слишком много. Плыви по течению…своему течению, не
выбрасывайся на берег. В тебе столько эмоций сейчас, они как камень, понимаешь?
Что тут еще добавить?
Давай сходим в кино.

Мне кажется, ты так близко. Или я. Но расстояние сокращается между нами ежеминутно. Я не хочу задавать тебе никаких вопросов. У меня их просто нет. Стоит подумать о тебе, и я уже знаю ответ.
Ты говоришь, у вас там идет дождь. И я вспоминаю нашу прогулку в Мюнхене.

…холодно. Ветер, превращающий день в серую бесконечность. Еще 17 дней – подсчитываешь ты – сегодня уже не считается. Я хочу быть свидетелем твоей жизни. (помнишь эти слова из фильма «Shall we dance?»). Я хочу быть этим свидетелем, даже если это будет чрезвычайно не просто. Так много чувств и так много счастья случается не в каждой жизни. Я бесконечно счастлива с тобой. Я тебя очень люблю. .
Мне необходимо обнять тебя. И что мне делать с этим расстоянием? И что делать с календарем? Только не звони. Это еще хуже.
Мне снится странный сон. Странность его в том, что я ощущаю происходящее в нем почти реально. Я в твоем доме, в гостиной. Вижу себя со стороны, где я как бы лежу на диване с закрытыми глазами, с раскрытой книгой, которая еще вот-вот и упадет на пол. Я крепко сплю. Другое мое «я» осматривает сцену вокруг. Я лежу в одежде: черные брюки, две верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, тем самым, обнажая полоску груди и ключицу. Голова повернута на бок, и длинная челка падает на скулу и глаза. Тишина. Двери балкона приоткрыты. И теплый летний ветер шевелит муслиновые занавески. В комнате пахнет свежими лилиями. Я слышу поворот ключа и приглушенные голоса. Отскакиваю в сторону, пытаясь спрятаться. Но понимаю (или даже вспоминаю), что меня не видно. И, успокаиваясь, продолжаю наблюдать. Ты входишь с какой-то женщиной. Это одна из твоих лучших подруг. Вы о чем-то разговариваете, вернее ты что-то ей оживленно рассказываешь, а она улыбается и задает вопросы с неподдельным любопытством. Вы обе снимаете обувь, и ты, как бы осматриваясь, зовешь меня по имени. Сначала я дергаюсь с места, но потом до меня доходит, что я невидимка. Ты толкаешь ладонью одну из створок раздвижной двери и улыбаешься «ах, здесь, кажется спит… Иди сюда». Ты приглашаешь гостью войти и взглянуть на то, о чем так сумбурно ей рассказывала. Твоя подруга выглядывает из-за твоего плеча и многозначительно улыбается. По-моему это тело на диване ей понравилось. Она что-то тебе говорит, но уже совсем тихо так, что даже приведению этого не разобрать. Вы стоите там еще минуту, и ты, словно замечая возникший интерес, мягко подталкиваешь подругу к выходу из комнаты. И вы идете на кухню пить чай. Я прикладываюсь ухом к узкой щелке в дверном проеме и слышу ваше шушуканье. На этом сон размывается, как буквы при плохом зрении. Я тянусь к часам. Пять утра. Черт, еще так рано, но уже не заснуть.

Я пропускаю целый временной отрезок. Не считаю нужным его записывать, потому что он довольно странный и болезненный. Ты бы возразила, сказав, что именно боль создает самые глубокие впечатления. В таком случае мои записи могли бы иметь успех у читателя. Но моя цель не в этом. Я выгребаю из себя всякий мусор, чтобы, наконец, ни о чем не думать. Или думать о чем-то другом?
Каким тихим и расплывчатым мне стал казаться мой город. Мне бы написать об этом картину. И еще чертовски хочется курить. Мне надо бы остаться здесь, но все крюки, цеплявшие меня прежде, разогнулись. И в темноте я с ловкостью вора нахожу выключатель, и покидаю квадрат комнаты, где больше никого нет. Я беру свои книги, зонт, пальто, впечатления (все еще актуальные), чемодан воспоминаний, и выхожу из дома. Смешно конечно, но нет дождя.
И я точно знаю, что не погибну в авиакатастрофе. Я по-прежнему люблю летать и наблюдать за стюардессами.
Ты спрашиваешь, кто ты? Какое это имеет значение? Лучше скажи, который сейчас час? …так поздно? А в Питере уже развели мосты.



Иванова Татьяна 2007



**********************************
Ciao! Come stai – привет, как дела (итал.)
Je ne sais pas encore – пока не знаю (фр.)
Les autres – другие (фр.)
?Qué espero? – чего я жду? (исп.)
El narciso – нарцисс (исп.)
Mais quand? – но когда? (фр.)
Varum? – почему (нем.)
Dear – дорогая, милая (англ.)
Das Schwein! – свинья (нем.)
Merde! – дерьмо (фр.)
Томас Мор - (1478 - 1535)- государственный деятель, писатель.
В историю Томас Мор вошел, прежде всего, как автор знаменитой "Утопии", которую он написал по-латыни в 1515-1516 гг.
Чемберлен (Chamberlain) Джозеф – английский политический деятель, родился в 1836, с 1876 вождь радикальн. партии, 1886 отделился от Гладстона по вопросу об Ирландии и примкнул к "унионистам".
Amare – любить (итал.)
colpo di vento – порыв ветра (итал.)
Does it make sense? – понимаешь (англ.)
Moi, je suis desolee – Мне жаль! (фр.)
C’est la vie – такова жизнь (фр.)
C’est impossible! – невозможно (фр.)
L'amour ne vit pas plus ici – любовь здесь больше не живет (фр.)
«Ускользающая красота» – известный фильм великого итальянского кинорежиссера Б. Бертолучи.
check-in – регистрация при заезде в отель, на проф. и бизнес конференциях (англ.)
Merhaba nasılsın? – привет, как дела? (турецк.)
Население Турции: около 63 млн. человек. Преимущественно турки, около 10 млн. курдов, 1 млн. арабов, несколько десятков тысяч греков, армян и испанских евреев.
«Tschuß» - пока (при прощании) (нем.), произносится как «чус».
One-way – в одну сторону (англ.)
Et voila tout – вот и все (фр.)
«Комната Джованни» - имеется ввиду роман Джеймса Болдуина («Giovanni's Room», 1958)
Une petite fée fait de grands miracles – маленькая фея творит большие чудеса (фр.)
Far freddo – холодно (итал.)
Et je joue – и я играю (фр.)
Cognac ladies and gentlemen! – коньяк дамы и господа! (англ).
Ou avec moi? – или со мной? (фр.)
Shall we dance? – давайте потанцуем (англ.)