На работу...

Нищий сидел на парапете у входа в метро и тоскливо оглядывался в сторону гостиницы «Харьков». За гостиницей была – известно – рюмочная, она скоро откроется, и небритый нищий невесело потряхивал пластиковой банкой из-под масла, где слабо позвякивали монетки.
Тучи собрались над площадью Свободы, падали редкие снежинки, кто-то выходил из метро и мысленно матюгаясь, шел в сторону Госпрома. Кому-то и работать в субботу, рано вставать, пока большая часть города сладко дрыхнет. Зато молодежи было больше, они как раз наоборот – спешили домой, заспанные и до конца не протрезвевшие.
Какая-то крупногабаритная тетка, выходя из метро вразвалочку, кинула нищему медную гривну.
– Во имя Господа! – важно изрекла.
Нищий, выпучив глаза, пялился вслед и, не веря своим ушам, все же растеряно пробормотал:
– Именем Его…

…Призрак прилетел со стороны памятника Ленину. Неслышно несся по площади Свободы, по заиндевелой брусчатке.
Невидимый для всех.
Постоял около нищего, но тот, не оборачиваясь, злобно шикнул на него:
– Брысь, окаянный!
Грустное, грустное утро. Пасмурно у призрака на сердце (на его призрачном сердце).
Передразнивая прохожих, призрак копировал их походки, унылые и торопливые. Но люди его не видели и на эти передразнивания не обращали никакого внимания.
Навстречу призраку шли два милиционера из патрульно-постовой службы. Призрак вдруг испугался, милиция она такая, вдруг увидят его, а тут может призракам и ходить не положено. Даже инеем покрылось призрачное нутро от страха.
Дубинки у пэпээсников черные и тяжелые…

Один из пэпээсников шел с женой и пятилетней дочуркой. У входа в метро они остановились. Милиционер поцеловал жену, потрепал дочку по головке и с улыбкой провожал их взглядом, пока те не спустились.
Тучи на время рассеялись, и утреннее солнце озарило голову и плечи гранитного вождя. Призрак таял и… тоже улыбался.
А милиционеры двинулись через парк – смена закончится только следующим утром – они шли ловить хулиганов и бить людей дубинками по почкам…