Подходил к концу третий год Великой Отечественной войны. Всё чаще снились Штирлицу русские берёзки, русские женщины в красных косынках и русская водка, запасы которой к июню сорок четвёртого на немецких продовольственных базах истощились и этот факт очень раздражал русскую душу штандартенфюрера. А в канун двадцать второго июня ему приснился сон, будто он шандарахнул Гитлера бутылкой
французского шампанского по голове. Чего не могли столько лет добиться немецкие генералы, он совершил одним взмахом руки. От радости генералы провозгласили фюрером Великой Германии его, штандартенфюрера Штирлица, сиречь русского разведчика Максима Максимовича Исаева. В тот момент затрезвонил будильник, и Штирлиц пробудился, побрился, позавтракал бутербродом с маргарином, запивая его эрзац-кофе, изготовленного из соломы и моркови, и отправился на службу.
В Управлении ему попался навстречу Мюллер с разбухшей сумкой в руках.
– Штирлиц, поспеши получить продпаёк, – сказал он. – В этот раз выдают по десять банок американской тушёнки, по полкило сливочного масла, по пять пачек сигарет «Мальборо» и по тридцать французских гондонов. Предлагаю, как получишь, махнуться: твои десять банок тушёнки против моих двадцати гондонов. Ты говоришь, что тебе твоего пайка не хватает на месяц.
– Пять банок тушёнки против тридцати гондонов, группенфюрер, – ответил Штирлиц.
– Это нечестно, Штирлиц, – возразил Мюллер.
– Честно, группенфюрер. Тушёнку я и сам люблю, особенно, американскую, а вам гондоны, вы сами говорите, уже ни к чему. Разве что шарики надувать.
– Хорошо – не стал спорить Мюллер. – Шесть банок против двадцати гондонов. Десять я отдал Штольцу за пять пачек сигарет.
– Прогадал Штольц – усмехнулся Штирлиц. – За десять гондонов вам и двух пачек «Мальборо» было бы достаточно за глаза.
– Да не за «Мальборо», – махнул рукой Мюллер. – За нашу бумажную дрянь «Хайль Гитлер!».
– Тогда прогадали вы, группенфюрер. Пять пачек немецкого «Хайль Гитлер!» и одного французского гондона не стоят.
– Не всем же курить ваш ядовитый «Беломор», Штирлиц.
– Увы, группенфюрер, я уже несколько месяцев курю самосад.
– И где же вы берёте табак?
– Выращиваю у себя на приусадебном участке. Могу поделиться семенами.
Штирлиц вынул из кармана бриджей кисет и клочок газеты «Нюхетер беобахтер», ловкими пальцами свернул «козью ножку» и, запалив спичкой, с наслаждением вдохнул её ядовитый дым в лёгкие.
Мюллер поморщился. Его немецкая душа протестовала против такого варварства. Боясь задохнуться в клубах дыма, он поспешил продолжить свой путь. Часовые, стоящие вдоль стен коридора, начали задыхаться. Один из них не выдержал и упал в обморок.
– И такие мозгляки решили покорить Россию, – подумал Штирлиц и пошёл дальше. У него было намечено блиц-свидание с секретаршей Кальтенбруннера Эльзой.
2. СОВЕТ КАЛЬТЕНБРУННЕРА МЮЛЛЕРУ
ПОМЕНЬШЕ ЕСТЬ МЯСА
– Мюллер, мне стало известно, что вы ходите по Управлению и всем говорите, что Штирлиц русский шпион, – сказал Кальтенбруннер стоящему перед ним Мюллеру.
Мюллеру хотелось спросить обергруппенфюрера откуда у того такая информация, но задавать подобные вопросы начальнику РСХА не полагалось – себе дороже.
– Слухи не подтверждаются, обергруппенфюрер, – продолжал Кальтенбруннер. – Штирлиц не может быть русским шпионом. Его моральный облик опровергает подобные подозрения. Русские шпионы не пьют так, как пьёт Штирлиц и не трахают баб так, как это делает Штирлиц. А я уверен, что пока мы тут с вами разговариваем, моя машинистка Эльза делает штандартенфюреру минет.
При этих словах Кальтенбруннер вышел из-за стола и направился к дверям. Распахнув их, он увидел Штирлица сидящего за Эльзиным столом. Эльзы не было видно, но зато на лице Штирлица светилось райское блаженство. Однако это не помешало ему заметить Кальтенбруннера и выглядывающего из-за его спины Мюллера. Он вскочил и, прикрыв левой рукой ширинку, правой взмахнул вверх в партийном приветствии и гаркнул:
– Хайль Гитлер!
Кальтенбруннер рефлекторно ответил ему тем же:
– Хайль.
В это время из-под стола вылезла Эльза, застёгивая на пышном бюсте блузку.
Кальтенбруннер захлопнул дверь и, повернувшись, наступил Мюллеру на ногу, на самую любимую мозоль группенфюрера. Мюллер не сдержался и матернулся по-русски:
– Ё* твою мать!
Кальтенбруннер его не понял и спросил:
– Что вы сказали, Мюллер?
– Вы мне наступили на ногу, обергруппенфюрер. Я всё-таки утверждаю, что Штирлиц русский шпион. Поэтому он и трахается с вашей секретаршей.
– Если я буду считать всех офицеров, которым Эльза делает минет и с которыми трахается, шпионами, в СС останемся только мы вдвоём с вами, Мюллер, – огрызнулся Кальтенбруннер.
– А рейхсфюрер? – удивился Мюллер.
Кальтебруннер посмотрел на него своим тяжёлым взглядом, и Мюллер предпочёл заткнуться. Он знал, что скажи он ещё хотя бы одно слово, шеф РСХА, не сходя с места, пристрелит его. В последние дни обергруппенфюрер сделался особенно нервным. Таким он бывал, когда с ним случался очередной случай обострения хронического триппера, подхваченного им ещё в юные годы в одном из венских борделей.
– Вы правы, обергруппенфюрер, – проговорил Мюллер. – На меня, видимо, плохо действует нынешняя жаркая погода, нехватка калорий в питании и табака. Что такое десять банок американской тушёнки на месяц. А у меня семья и не одна. Прошу удвоить мне выдачу тушёнки и сигарет.
– Я обхожусь тремя банками тушёнки в месяц, группенфюрер, – сердито ответил Кальтенбруннер. – Ешьте больше овощей. В этот году ожидается большой урожай брюквы. Наши врачи говорят, что она питательней мяса. Берите пример с нашего фюрера.
3. СТЕКЛООЧИСТИТЕЛЬ ПОТРЕБЛЯЕТЕ, ГРУППЕНФЮРЕР?
Мюллер не хотел брать пример с фюрера, но об этом он умолчал. Поняв, что Кальтенбруннер больше его не держит, он тихо вышел из кабинета в приёмную, достал платок, чтобы вытереть вспотевшую шею, и увидел Штирлица, с благоговением разглядывающем портрет фюрера (2,5 метра на 1, 7 метра), стоящего в позе Наполеона. Штирлиц тоже, выставив левую ногу вперёд, засунул руку под мундир и смотрел куда-то в неопределённую даль, а точнее, на Эльзу, подкрашивающую губы помадой.
– Штирлиц, а у вас член в губной помаде, – сказал Мюллер и, увидев, что штандартенфюрер схватился за ширинку, расхохотался – Вот я и поймал вас, Штирлиц. Немец бы сначала взглянул на возможный непорядок в одежде, а потом стал бы приводить её в надлежащий вид. Вы же поступили, как русский.
Штирлиц понял, что он на грани провала, тоже улыбнулся и по-русски послал Мюллера в половой орган его мамы. Группенфюрер не мог стерпеть такого надругательства над своей мамой и сказал:
– Штирлиц, вы посягнули на самое святое, что у меня есть, на мою родную маму. Я вам этого не прощу.
– А вот теперь попались вы, группенфюрер, – ответил Штирлиц. – Откуда вы знаете, что я говорил о вас и вашей маме? Вы владеете русским языком в таком совершенстве, какого не получишь от немецко-русского разговорника для офицеров СС наших полевых дивизий?
– Ладно, один-один, – пробурчал Мюллер. – У вас найдётся что выпить?
– В настоящий момент только несколько пузырьков спиртовой настойки пустырника и банка стеклоочистителя.
– Гм, стеклоочиститель я ещё не пробовал. А вы?
– Отменная вещь, группенфюрер. Хорошо заменяет не только наш шнапс, но и французский коньяк. Знатно, бьёт по мозгам.
– Что ж, пойдём, ударим по мозгам, Штирлиц, а то можно сойти с ума в нашем положении.
4. ПРОВАЛ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ…
Штирлиц очнулся от того, что ему было плохо, так плохо, как никогда. Это отрыгнулась ему попойка, начавшаяся вчера и продолжавшаяся до утра по поводу мощного наступления Красной армии в Белоруссии. Ох, эти русские! Они опять прорвали выровненную линию фронта немецких войск.
Отметить это событие он пригласил Гиммлера, Бормана, Мюллера и Геббельса. Все пришли с дамами, конечно, очень лёгкого поведения.
На столе стояли бутылки со стеклоочистителем и судки с варёной брюквой. Пили за победу, немцы за свою, Штирлиц за свою. Потом пили за здоровье фюрера, рейхсфюрера, Бормана, Геббельса, Мюллера и его, Штирлица. Потом за красивых дам, за каждую в отдельности. Потом за «ты меня уважаешь?» и ещё за что-то. Вспомнил Штирлиц, что пел он «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!» и пытался доказать Гиммлеру, что он русский разведчик, но тот не верил ему на слово и просил в доказательство убить Гитлера. Он кричал: «Из-за него, из-за этого падлы гибнет рейх. Бля буду, ещё месяц-другой и из этой грёбаной страны нам придётся рвать когти!..». Ему никто не возражал. Даже Геббельс… А он, русский разведчик Штирлиц? Что он? Он, кажется, обещал что-то. Но что? Дальше в памяти разведчика шёл провал.
– Да, это провал, – думал Штирлиц, пытаясь вспомнить, что было после его пения и признания рейхсфюреру. – Теперь мне не миновать подвалов гестапо. Мюллер давно уже подозрительно поглядывает в мою сторону и делает грязные намёки: не русский ли я шпион.
Когда он ближе к вечеру пришёл на службу, то узнал, что все его вчерашние гости угодили с отравлением в Шарите. Мюллер, оказывается, вздумал, что он Наполеон, а Гиммлер ползал по асфальту и тявкал, как маленькая сучка и просил его трахнуть. Кто-то из гестаповцев его трахнул то ли бутылкой по башке, то ли бутылку всунул ему в заднепроходное отверстие. Борман порвал свой партийный билет и просил полицейских, вязавших его, отправить обрывки заказным письмом фюреру. Он безуспешно пытался вспомнить адрес рейхсканцелярии и сильно рыдал по этому поводу. Геббельс, отстегнув свою ногу, сел у входа в ресторан и, положив перед собой фуражку, запел жалобным голосом «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…» и стал просить милостыню, как якобы пострадавший на Восточном фронте.
Всю компашку сначала заперли в полицейском участке, но потом выяснилось, кто они и по приказу Гитлера их перевезли в связанном виде в больницу.
Узнав это, Штирлиц понял, что его провал пока откладывается на неопределённое время.