ПРО АЛКОГОЛЬНЫЙ СИНДРОМ И ФИЛОСОВСКИЙ КАМЕНЬ.

Погода встретила годовщину Великой Октябрьской Социалистической обильным снегопадом. Поэтому party, которое устраивает мой друг Сашка с новой пассией в качестве и.о. хозяйки, скорее походит на встречу Нового года.
Сашка любит собирать разношерстные компании и наблюдать, что же из этого выйдет. Бесцеремонность – часть его натуры. Театр… Подмостки… Бред… «Вогнать чувака в нестандарт», – так это называется.
- Экзистенция, старик – великая вещь – колеса глотать не надо, как на душе хорошо! Тянет она меня. Ну просто тянет… Как молодая и красивая… Му-у-у-ух. – Сашкины губы собираются колечко. Точно для сочного поцелуя.
С другой стороны друзья давно привыкли к тому, что за столом кто-нибудь, что-нибудь отчибучивает. Мужики изощряются по любому поводу. Девицы сочувственно поддакивают. Программа всегда неизменна – несколько плановых экспромтов, балдеж и постепенное расползание по собственным надобностям. Тем более что в огромной квартире всегда найдется уголок, где можно оставить себя в покое.
В этот раз в зачин пошла наука. Высокий щуплый очкарик (где его только Сашка выкопал?!), по виду – математик – вещал о значимости устоев.
- Культура переставшая быть культом, – доносится до меня его фраза, – покрывается налетом иронии. За ней следует нигилизм.
Что-то в этом меня цепляет, и слух сам невольно фокусируется на разговоре.
- Цивилизация Древнего Египта просуществовала 5 тысячелетий. И только потому, что жрецы свято берегли свое знание. В их изотерических наворотах сам черт ногу сломит. Гермес Трисмегист…
- Да брось, – хозяин нарочно провоцирует собеседника, – большое знание и так – удел одиночек. Толпа всегда воспринимает только то, что можно вместить, не напрягая извилин. Броская фраза. Броский жест. Трюк. Сенсация. Скандал. Секс, если продолжать сепелявить.
- Точно. Трагизм ситуации. Сейчас можно воспользоваться результатами знания «не напрягая извилин». Жми кнопку, и готово.
- И кто-нибудь нажмет. Обязательно! А чтобы посмотреть на результат.
- А как же!
- Но ведь прогресс без этого невозможен, – встревает одна из подруг.
- А он нужен, этот прогресс?
- Ну да, ты, я вижу, в девственной тоске по сохе и лучине.
- Все от злого карлика, – вставляет Андрей (мой друг) свою коронную фразу.

Далее следуют рассуждения о том, что сильный здоровый человек не нуждается ни в морали, ни в прогрессе. А нравственность – она настолько условна, что ни одну из ее категорий невозможно выразить без использования других: «Что такое сепульки? (Станислав Лем) – Это то, что лежит в сепулькарии. – А сепулькарий? – Ну ясно же - то, где лежат сепульки». Серпентарий – и то лучше звучит. Понятно, главное…
Простите, отвлекся. Так вот. Сильная натура самодостаточна. Она может добиться всего сама и, значит, добра по природе. Делают гадости, а потом визжат: «Не бей меня!» –только злые карлики, ненавидящие весь мир за свою ущербность. Иначе им не выжить. Это они тасуют правила игры, чтобы суметь-таки ухватить свой кусок от общего пирога. Целые народы могут существовать по такому принципу.
Возьмем хотя бы Сократа (Платона), который, правда, выхватывая отдельные положения и доводя их до абсурда, старался доказать Калликлу, что все это не так. И как же? Остались при своих. Прошло почти 2.5 тысячи лет, а спор продолжается. Наверно, злой карлик уже давно победил, но становиться им все равно не хочется…
А что же сильный и здоровый? Бандитская шайка, обзывающая себя княжеской дружиной и проповедующая грабеж, именуемый раньше данью и переиначенный нынче в рэкет и рейдерство. Уклад, где верзила, орудующий мечем, жил горбом мужика, принявшего плуг, а теперь узколобый герой с широкими плечами и люгером под мышкой домогается законной виллы на Адриатике...
Или то, что называется «народ»? С какой убедительностью он свою атавистическую неповоротливость называет патриархальностью, грубость – мужественностью, свою тупую ярость против всего нового – преданностью традициям.
И теперь. Что теперь? А как же иначе!
«Народ безмолвствует».
И даже лучшие умы, устав поносить друг друга, с удивлением выясняют, что все остальное уже давно разучились делать.
«Так где же все-таки прогресс?»

Я вылупляюсь из задумчивости и пытаюсь процитировать вслух на память пару абзацев из истории Древнего Египта:
- После XII династии Манефон говорит о 361 царях двух следующих династий, продолжительность которых в различных экцерптах передана в приделах от 637 до 937 лет… Между тем, у нас от этого времени ничтожные остатки.
- К чему все это? – вскидывается очкарик, уже покрывшийся плесенью самодостаточности. Народ вокруг чахнет, предчувствуя диспут.
- К тому, что все пережитое, прочитанное, передуманное – все – рáвно, - (ударение на первый слог!) - похожи на сон. А мы упорно стремимся в лоно конформизма.
- Конформизм не так уж плох, пока не сделал из тебя человека в футляре, - парирует математик, но мне уже снова скучно и я иду на кухню, чтоб не вляпаться в еще одну долгосрочную заумь.
Гости начинают рассасываться по квартире. Андрей делается не в духе и курит об этом с моим другом Михаилом между раковиной и газовой плитой. Его невеста совершает подвиг – ведет беседу с математическим философом. Мишкин брат Николай оккупирует одну из комнатенок и, пристроившись на подушках, объясняет партнерше нечто типа: «Не ищи во мне безмятежных сновидений, платонической любви и бесстрастных суждений – не выйдет!» Сашка? Сашка со своей пассией уже растворились в пространстве по всем правилам жанра.
Подруга пассии – медичка достается мне. Улыбается. Говорит:
- Как дела?
- Поболтаем, – к этой особе стоит присмотреться – глазки, носик, ножки, попка…
- Вы еще не наболтались?
- Ты же не хочешь уходить? – идти на улицу прямо сейчас чертовски не хочется.
- Зачем же так скоро? Было бы где потанцевать.
- Пообниматься мы и без этого сможем. Но только в ванной.
- Почему в ванной?
- Потому что не в сортире.
- Фу!..
- Не «фу», а суровая правда жизни.
- Да, да, пространство ограничено. Только все так сразу…
- Ты же врач!
- Я же женщина!
- Красивая. Это не комплимент.
- Все равно спасибо. Будем считать это объяснением... Вместе с прелюдией. Пошли! – отважно выдыхает подруга. Я забываю поинтересоваться, какое же имя нужно шептать ей на ушко. После этого они и считают нас тупоголовыми и прямолинейными. Ну и еще кое-кем. Но – некогда…
- Вообще-то я замужем, – считает нужным добавить дама, когда мы запираемся в ванной.
- Тем лучше! – радуюсь я и приступаю.
Дальнейшее соответствует любой эротической сцене на выбор, и поэтому не заслуживает ни малейшего внимания. Забавный, однако, сюжетец заворачивается. Время начинает ускоряться, как и всегда на праздничных гулянках, когда после торжественной части остальное оказывается скомканным и выглядит калейдоскопом отдельных сцен.
И вот, я уже стою в коридоре и шарю глазами по образовавшейся паузе в пространстве.
- И это все? И это все! – Сашка с насыщенным видом вываливается из спальни. – И это все – вот сучка… И все это!!! – орет он на всю квартиру.
- Что это? - прикидываюсь дуриком.
- ВСЕ…
- Да, старик, возраст Казановы, самый рассвет. И что?
- Ты мне еще про Христа напомни! Акселерация, знаешь ли. Препротивная вещь. Все по-скорому. Но я про другое… И это все? Ну надо же… - он вяло бредет на кухню.
За столом зажигают свечи. Комната колышется как корабль в ненастье или мозги в алкоголь. И каждый уже болтает, совершенно не слушая остальных. Моя персона выглядит здесь преступно здравомыслящей. Но попытка удалиться разбивается о стройную фигурку новой подружки. Она порхает ко мне из потемок и тут же втягивает меня в состояние безнадежного флирта. Уговоров не требуется. Тормозов не осталось. И еще неизвестно, кто кого охмуряет. Пусть там внутри пыхтит о приличии какой-то идиотский alter ego.
«Ты, конечно, хочешь поскорее выкрикнуть: «Не достоин!» – говорю я ему. – Вопрос только кто, кого и в какой момент? Отваливай давай – надоел!»

- А ты ничего, – выдыхают женские губки, – я думала, среди ученых только замороженные попадаются.
- Хорошо хоть не отмороженные….
- А? Да!
И мы становимся как все. А все увлечены друг другом. И только Андрей, вцепившись в своего уже изрядно охмелевшего матеседника, продолжает толковать с ним о проклятой сложности мировых систем:
- … Скользкость слов, неточность мыслей и незаконченность любого знания дают возможность при определенной сноровке построить картину бытия, которую должно отвергать, но с которой нельзя спорить. Нет, вот послушай! Я желаю (если я действительно желаю), и даже высказываю желание. Проходит время, и они осуществляются. Происходит приспособление их друг к другу. Это становится правилом моей жизни, словно я завернут в шагреневую кожу. Почему же я не должен соглашаться с Шопенгауэром?
- Самое страстное желание – жить, а ты умираешь…

Пора уходить. И все завершается почти по плану. Так – одна мелочь. Наш математик нагружается окончательно. В стель. И обнаруживается это немного поздно, когда уходящая компания уже изрядно отгуливает от Сашкиного подъезда.
Ну, пропал человек и пропал. Может ему в другую сторону. Только с другой стороны существует лишь путаница подворотен и глухая стена двора-колодца. Попрепиравшись, решаем вернуться. Находим. Наш непланово уставший соратник лежит в солидном сугробе, подгребая его под себя и шепча что-то невразумительное, но с очень нежными интонациями. Попытки поставить человека на ноги успеха не имеют. Нести павшего товарища на руках не улыбается никому. И Миша по-матерински нежно шарахнает его по башке. Говорят, помогает.
Математик лежит. И странное дело – не очнулся, но Мишу запомнил. И когда мы после короткого совещания решаем тащить парня волоком (не бросать же), Николай, опрометчиво занявший Мишкино место получает акцентированный хук между ног.
- Вот же ж сука, - проникновенно пыхтит Коля и лезет в сугроб.
Ситуация накалется. Тащить двух бугаев сразу да еще по гололеду может только трактор. Мы грустим. Но все проблемы неожиданно решает сам отдыхающий. Наверное, поняв для себя, что мы теперь непременно его отлупим, он с ловкостью акробата на батуте выскакивает из сугроба и несется по раскатанной детской площадке.
- Держите его! – орет Николай, но с места не двигается.
Видимо, боги иногда прислушиваются к этому головорезу, поскольку по ходу пьесы из-под скамейки возникает местная собачонка и с перепугу бросается не в ту сторону. Когда пути зверя и бегуна пересекаются, тот делает пируэт и застывает в мечтательной позе, зацепившись за багажник проезжающих «Жигулей».
- Вот дает, - стонет Коля и ползет из засады. – Не человек, а гейзер!
Перепуганный жигулист тормозит с визгом. Он выпрыгивает из машины, издавая нечто среднее между клекотом и шипеньем и явно собираясь свершить правосудие судом линча. Немедленно. Тут обнаруживаемся мы, и водитель сбавляет обороты. Вынужденно.
- Дядя, простите его – он нечаянно. – Авторитетность Андрея сомнению не подвергается.
- Подвезите парнишку, – подключается Мишка.
- У него и деньги есть! – Наш Николай радуется возможности бортонуть членовредителя. – И ехать всего три остановки.
- Трамвайных. – Серьезно добавляю я. Для убедительности.
- Черт с вами! – мужик проникается ситуацией, – Грузите багаж.
И мы втискиваем в салон обмякшего математика и дружно смотрим вслед, якобы запоминая номер…
- Откуда ты знаешь, что только три остановки? – интересуюсь я у Николая, когда машина отчаливает.
- Дальше бы не повез. Как пить дать! – И мы идем считать фонари на полуночных улицах.