ПРО СЕДЬМОЕ НОЯБРЯ, НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ,

ПРО СЕДЬМОЕ НОЯБРЯ. НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ.

«Вот и прошло Седьмое ноября…»
БГ

Седьмое ноября, которого больше нет… Да…
Проспекты загодя увешиваются знаменами и транспарантами. В моде царствует кровавый цвет. Улицы чистятся и прихорашиваются. Люди спозаранку кучкуются у своих фабрик, институтов, заведений и школ. Поблескивает медь духовых оркестров. И толпы, долженствующие стать колоннами, ползут в центр. А там уже лязгают гусеницы военного парада. Дружно отгавкав, проходит пехота, а за ней, гремя всеми шестеренками, тащится тяжеловесный щит Родины. Потом…
Потом военное однообразие сменяется пестротой разношерстных колонн. Марши становятся еще более бравурными. И…
Взоры людей устремлены на трибуны. Из динамиков слышится профессионально бодрый голос диктора:
- Слава Великому Ленину! Урра-а-а-а-а-ы! – И с интервалом в несколько секунд ему вторят массы. «Урра-а-а-а-а-ы!» И может быть неугомонная душа так и не преданного земле вождя, витая где-нибудь неподалеку, тщетно беззвучно пытается прокартавить: «Пролетарии всех стран – извиняйте!» Но и этот безнадежный порыв тонет в громком возбуждении масс. Рев и рокот.
А вокруг кумач, лозунги и нескончаемые портреты аксакалов. В воздухе витают разнокалиберные резиновые изделия, а на ленинградских еще, прилегающих к площади улицах идет бойкая торговля бутербродами с дефицитом и пирожными по 22 коп. Водки ни-ни. Все несут с собой.
И где-то в далеком Баку, Риге, Дубосарах, Кушке, Караганде, Сухуми, Шуше, Термезе, Находке и городах Гаврилов-Ям или Спас-Клепики – короче на 1/6 части суши, ранее именовавшейся Российской Империей и больше известной как Союз Нерушимый, миллионы людей в домах, бараках, юртах, землянках, палатках замерли у своих теле- и радиоприемников. И как бы незримо маршируют в рядах демонстрантов. «Тише ораторы. Ваше слово, товарищ …». Потом…
Потом откупоривается бутылочка «Столичной» за 5руб 30коп, («Где вы старозаветные 3.62?», - по привычке рядятся мужики.) заедается салатиком, докторской, а то и получше: копченой рыбкой и, наконец, горяченьким – кому что Бог послал. И можно не осторожничать – восьмое тоже праздник. Да и кто это у нас когда осторожничал?
Даешь!
Эйфория…
И еще никто не демократ. Академик Аганбегян занимается социально-экономической программой развития БАМа. Сын юриста и народный трибун Владимир Вольфович работает в тепленьком местечке в Инюрколлегии. А.Н.Яковлев редактирует книгу «Основы научного коммунизма». Евтушенко пописывает стихи о Революции, а отошедший уже в мир иной Роберт Рождественский сочиняет поэму «Мама и ядерная бомба». Вспоминаю строфу оттуда по поводу чешского баночного пива:

« - А вот бы нам такое не разбивающееся!
- Погодите, товарищи,
у нас промышленность еще развивающаяся!»

Не знаю, сможет ли меня понять человек, который не видел очереди за туалетной бумагой...
А мой отец, заблаговременно обзаведшийся больничным, сидит на кухне и истекает слезами, нарезая лук на разделанную уже селедку. Я, предварительно нацепив маску для подводного плавания, нахожусь в философическом спокойствии. Слушаю.
- Система, - говорит между тем отец, - она и есть система. Не может быть точек разрыва. И при том, что общий уровень недостаточно высок, то… - пауза с вытиранием глаз. – То, если под отдельной задницей станет вдруг очень хорошо, в другом месте обязательно станет плохо. Любое изменение здесь становится всеобщим, даже если это вроде бы и незаметно.
- Но если она – эта система – рухнет, - прорывается моя юношеская необходимость противоречить, - будет плохо сразу под всеми задницами.
- Может и так…. – Отец явно избегает поводов для внутренних разногласий. Праздник как-никак. Гости грядут. Не время для дискуссий. Потом…
Потом происходит долгий вечер с гостями, застольем, красной икрой и игрой в шахматы, песнями под гитару, разумеется, политическими дебатами, ленивым юмором, охотничьими байками и великой душевностью.
Да, было время…
Теперь, конечно, многое изменилось, пройдя через горнило переходного динамического (от слова динамит) процесса, идущего неотвратимо с сильным возрастанием энтропии Колмогорова – Фомина. Фазовая траектория последнего ведет, видимо, в странный абстрактор, умом который не понять. Но как инвариантность Kodak-Lee-змов остаются бывшие «кандидаты в члены» и прочая королевская рать. Старосоветские помещики. Вот уж кто если и изменился, эволюционируя, то гомеоморфно.
И вообще. Глобально, незыблемо в стране от истории поколений остается при искореняемом все-таки кое-где бездорожье (положительный момент) только терпение населения и вера в лучшее будущее. Остальное становится другим. Пусть становится…