Белые пятна

…Профессор Гарри Анатольевич Зубрицкий (для друзей - Старина Гарри), услышал, как скрипнула дверь, он уловил отдельные слова, произнесенные сначала его другом Титом Лёвиным, а потом и еще кем-то, похоже, женщиной.

Через минуту по коридору, решительно чеканя шаг, прошествовала высоченная мощная дама в белом халате, в руке она несла чемоданчик. За докторшей семенил Лёвин. Вид у него был встревоженный. Крупный, дородный Лёвин рядом с женщиной выглядел комично, поскольку был ниже ее на голову.

Проходя мимо кабинета, женщина мельком посмотрела на Зубрицкого.

У старины Гарри перехватило дыхание и по спине поползли мурашки. У женщины был настолько отталкивающий вид, что Зубрицкий засомневался, а врач ли она?

Будь я министром здравоохранения, подумал старина Гарри, специальным постановлением строго-настрого запретил бы принимать в медицинские институты баб со столь устрашающей внешностью.

«Ну и доктора нынче пошли, не доктора, а какие-то прямоходящие гиппопотамы, такую омерзительную тварь раз увидишь, навек пропадёт желание болеть, совершенное страшилище, – старине Гарри вдруг почему-то вспомнилась косоглазая «красотка» Рогнеда Урончик. – Тоже хороша, нечего сказать. Но Рогнеде позволительно, она как-никак будущая писательница, среди интеллектуалок такие страхопыдлы обычное дело, а тут все-таки врач...»

Старина Гарри услышал, как затворилась дверь в спальню.

Зубрицкий поплелся в гостиную.

Удобно расположившись перед телевизором, он, подрёмывая, просмотрел какой-то убогий американский фильм, закончившийся традиционным торжеством голливудского добра над голливудским же злом.

Вслед за фильмом, предварённый рекламой универсальной стиральной машины, на которой только что летать было нельзя, отправился в нескончаемый путь очень резвый сериал о каких-то коротко стриженных столичных суперменах, изъяснявшихся на языке магаданских лесорубов, и их подружках, откровенных биксах, «работавших» под светских львиц.

Незаметно прошел час. Потом – второй...

Старина Гарри смежил вежды.

И тотчас пред мысленным взором зароились далёкие воспоминания...

Зубрицкий, как и его друзья, женат был многократно. И все его жены умерли в самом цветущем женском возрасте. После смерти первой избранницы старину Гарри охватила такая ипохондрия, что он едва не повесился.

Он долго не мог прийти в себя.

Лишь по прошествии полутора лет женился второй раз.

В счастливом браке молодые прожили недолго: красавица умерла при родах. Сплавив младенца в приют, старина Гарри опять принялся страшно страдать.

Потянулись дни и ночи тоскливого одиночества, которое скрашивали бесчисленные случайные подруги.

Через полгода он нашел новую избранницу. Та умерла через год.

Дальше пошло лучше. Веселее. Старина Гарри приучил себя стойко переносить потери. Смирился, так сказать. Он понял, что от судьбы не уйдешь.

Очень важно, со значением говорил он сам себе, чтобы новая претендентка на роль жены не знала, сколько у нее было предшественниц, ибо это неизбежно наводило бы ее на мысль, что она априори обречена. И главное – не тянуть с женитьбой. Понравилась баба – безотлагательно делай предложение.

Поскольку его жены не задерживались на этом свете, он вынужден был непрестанно освежать супружеский корпус. Восстанавливать, так сказать, матримониальное статус-кво, тратя силы и время на кадровую ротацию спутниц жизни. В конце концов, он так запутался в женах, что потерял им счет.

Постоянная смена жен привела к тому, что старина Гарри стал более вдумчиво и рачительно относиться к домашнему хозяйству: он перестал вещи очередной супруги после ее смерти выбрасывать на помойку. Он передавал шмотки усопшей спутницы жизни как эстафету следующей жене – как бы по наследству, уверяя, что это фамильные вещи, принадлежавшие еще его прабабке.

Несменяемые вещи помогали старине Гарри привыкать к очередной пассии. С появлением новой жены почти ничего не менялось: декорации были те же, только роль главной героини исполняла другая актриса.

В течение многих лет старине Гарри всё это сходило с рук. Ни разу его стройная и четкая система ротации не дала сбоя. Кандидатки в жены ни о чем не догадывались и исправно выскакивали за него замуж. И столь же исправно спустя некое время устремлялись вслед за предшественницами.

Зубрицкий превратился в невольного фаталиста.

Семейная жизнь старины Гарри напоминала русскую рулетку. С тем отличием, что в смертельной забаве сохраняется надежда уцелеть, жены же Зубрицкого, в силу их роковой обреченности, такой надежды были лишены изначально: им было просто предначертано умирать в расцвете сил.

Старина Гарри, как много грешивший и потому богобоязненный человек, считал своим священным долгом систематически наведываться на могилы почивших спутниц жизни.

Но с годами это занятие стало обременять его, постаревшего Зубрицкого невероятно утомляли и расстраивали эти поездки по кладбищам.

В конце концов непрерывная чехарда жен и кладбищенские тяготы так надоели ему, что он послал все эти семейные заботы, радости и горести к чертовой бабушке.

После очередной, чуть ли не десятой, потери, он решил, что с него довольно, что он значительно перевыполнил план по женитьбам и пора бы ему утихомириться, целиком отдавшись тихим радостям вдовства. И сам себе поклялся никогда больше не вступать в законные отношения с женщинами.

Он предполагал, что жизнь его отныне наполнится новым содержанием.

Но вместо ожидаемого ликующего покоя, на многократного вдовца навалились одинаково скучные, бессодержательные будни.

Старина Гарри с удивлением стал замечать, что его дни рождения участились.

«Вот это да-а, – бормотал он, – вроде, ещё вчера мне было сорок, а позавчера – двадцать. И вот мне уже и за шестьдесят. Как же все-таки быстро пролетает жизнь! Мне всегда трудно было представить себя стариком. А сейчас стоит подойти к зеркалу...»

Он стал многое забывать.

Не мог припомнить, например, как звали его жён.

Имена некоторых любовниц он еще помнил, а вот с именами жён была полная неразбериха.

Была, кажется, Луиза, третья (?) по счёту жена. Да и её он запомнил только потому, что Луиза была единственная, кому посчастливилось избежать смерти.

Не успев ещё толком вкусить прелестей супружеской жизни, Луиза, в соответствии с заведенным порядком, начала чахнуть. Её спасло то, что старина Гарри вовремя распознал в жене скрытую лесбиянку. Он быстренько развелся с ней, и таким образом Луизе удалось обвести смерть вокруг пальца.

Всплывал в памяти затуманенный образ еще одной женщины, очень красивой брюнетки с огненным именем Герда. Но кто была эта загадочная Герда и была ли она его женой, старина Гарри вспомнить не мог.

Он даже допускал, что Герда была женой совсем другого человека, а к нему пристала от безнадёги, как пристаёт к берегу потрепанный штормом корабль, готовый пристать к чему угодно, только бы не затонуть в бушующем море. Но Герда затонула. В буквальном смысле. Во время купания с ней приключился эпилептический припадок, и она пошла ко дну.

В своей забывчивости старина Гарри дошёл до того, что не мог вспомнить достаточно длинные жизненные отрезки. Например, он затруднился бы сказать, что с ним происходило в период с 1968 по 1972 годы. Пять лет как-никак...

Одно время, думая об этих утраченных пяти годах, он пришёл к мысли, что и со всеми другими людьми, возможно, происходит то же самое. Только они в этом – из чувства ложно понимаемого стыда – ни за что не признаются.

Никакими усилиями воли, безумными напряжениями памяти не мог старина Гарри воскресить нарушенную хронологию. Как ни бился, пять лет ушли в вечность безымянными, не проясненными, изъятыми из прожитой жизни. Пробел, провал, белое пятно, или, вернее, пятно без цвета и запаха. Неведомая книга, которая, вместо того чтобы быть прочитанной, захлопнулась и сгорела на кострище из миллионов подобных книг.

Память, споткнувшись, скатилась в пропасть. А сознание перепрыгнуло через эти пять лет и заковыляло дальше, чтобы ухнуть в пропасть несколько позже, вместе с грезами о вечности.

С другой стороны, что такое, в конце концов, в жизни отдельно взятого индивидуума какие-то пять лет? Если вдуматься, то ничего особенного в этих пяти годах нет, так, ерунда, о которой и говорить-то не стоит: всего-то на всего одна тысяча восемьсот двадцать шесть дней. И примерно, как сказал бы Довлатов, столько же ночей...

Что значит эта хилая цифра в сравнении с теми могучими двадцатью пятью тысячами дней, которые, если верить статистике, проживает каждый из нас?

А тут жалкие пять лет...

Некоторые не могут вспомнить и десятилетий. И ничего, справляются как-то.

Короче, пока старина Гарри осматривался, размышлял, частично терял память и хоронил жён, жизнь неожиданно подкатила к обрыву...

(Фрагмент романа «Дважды войти в одну реку»)






.