Я, живой.

Я, живой.
«…самое страшное, что могло произойти с тобой, уже случилось
– ты родился…»
Пролог.
Этой ночью отец Ролан не спал, что случалось с ним в последние годы не так уж и редко: к старости начинаешь все чаще просыпаться по ночам – ноющие кости и тяжесть в груди поднимают из постели не хуже плети. В такие ночи отец Ролан спускался из своей кельи вниз, в храм, и бродил, слушая эхо собственных шагов и размышляя о прошлом. Когда вперёди остаётся всё меньше не пройденного пути, волей–неволей начинаешь оглядываться назад.
На его век пришлось несколько маленьких воин, прошедших под благородными лозунгами и по менеё благородным причинам: страны–соседки уже лет сто грызлись за золотые прииски – есть из–за чего спорить. Есть, что вспоминать.
– Да, нынче всё измельчало, нынче уже не то... – пробормотал старик, кашлянув в кулак. – Грызутся без толку... Вот ещё лет двести назад какие были воины – целые страны без следа канули в Лету... А теперь? Эх...
Он аккуратно поправил замигавший фитилёк лампы, сухой ладонью потёр глаза, и побрёл к алтарю, по правую сторону которого, едва приметная, виднелась дверь наверх, в его келью.
Весь храм был погружён в темноту, только кружок света покачивался вокруг старого монаха, бредущего вдоль ряда скамей. Далеко с площади донеслись два звонких удара колокола с башни ратуши.
Старик взялся за ручку двери. " Нужно поспать, – подумал он, – хоть немного, не то завтра совсем не смогу подняться".
Вдруг он почувствовал, как по ногам лизнуло сквозняком, от чего немедленно заныли суставы. Сквозняков в большом храме, конечно, хватало, но сейчас холодом совершенно явственно потянуло от подвальной двери. Кряхтя, отец Ролан подошёл поближе. Так и есть: между косяком и дверью зияла щель сантиметра в два – сразу и не заметишь.
– Старость... Прости Господи... – прошептал монах. – Конечно же, я забыл запереть её днем.
Но проверить, всё–таки, было не лишним, и, бормоча себе под нос, отец Ролан начал спускаться по винтовой лестнице вниз, в склеп. С момента основания церкви здесь хоронили всех священников, служивших в ней. Были в их числе и прославившиеся благими делами и подвижнической жизнью, чем отец Ролан, как нынешний настоятель храма, гордился. Один раз в неделю он обходил весь склеп, снимал паутину и стряхивал пыль, и затем запирал дверь на ключ. И ни разу ещё до сих пор не забывал сделать этого. Открытая дверь насторожила его, пусть даже он не захотел признаться в этом самому себе.
Побитые временем ступени так и норовили вывернуться из под ног – кирпичи крошились, цемент не держал камни.
– Воры... – пробормотал отец Ролан. – Ничего святого, даже храм Божий обворовать готовы. А!..– Он махнул рукой. – Все строители такие, иродово племя...
Лестница, которая, казалось, год от года становившаяся всё длиннее и круче, наконец, закончилась. Старик побрёл по коридору, подсвечивая дорогу мигающей лампой. В её неверном свете на стенах можно было различить таблички с наполовину стершимися именами. За ними, замурованные в нишах, лежали гробы.
Мертвецов отец Ролан не боялся никогда. Ещё послушником он не раз слышал от своего духовника: "Не бойся мёртвых, опасайся живых. У мёртвых свои заботы, из Ада их не выпустят, а из Рая они и сами не уйдут. А мороки, бесами насылаемые, являются лишь к тем, кто духом слаб, и о призраках, да о всяких фантасмагориях помышляет. Одолеют тебя сомнения – помолись, и всё пройдёт". Потому теней он не боялся, в отличие от живых, и оттого, заметив слабый свет, пробивавшийся из–за поворота, признаться, струхнул.
"Видать, когда днём приходил, фонарь оставил". – совсем уж не веря себе, подумал монах. Подкравшись, он осторожно заглянул за угол, и сразу же увидел человека. Тот сидел к нему спиной, и перед ним, в груде каменного крошева, стоял выломанный из стены гроб.
Отец Ролан почувствовал, как на лбу выступила испарина, а язык прилип к пересохшей гортани. Неверной рукой он утёр пот и подвинулся ближе.
Человек медленно поводил руками над гробом, что–то невнятно бормоча. Длинные пальцы в тусклом свете казались светящимися. Тут только отец Ролан заметил, что фонаря у человека нет, а свет исходит отовсюду, точно светится сам воздух. Священник вцепился в стену, боясь пошевелиться, и в то же время страстно желая бежать отсюда как можно дальше.
Крышка гроба вдруг затеплилась злым, красным огнём, а в ушах у отца Ролана надавило, и перед глазами поплыли круги. Это продолжалось несколько секунд, затем крышка с грохотом отлетела прочь, и всё прекратилось.
Человек ухватился за край плиты, хищно подался вперёд и начал рыться внутри гроба. Хрупкие истлевшие кости сухо затрещали, заставив старого монаха вздрогнуть от отвращения и страха, а человек бережно извлек на свет большую плоскую шкатулку. Снова что–то незримое появилось в воздухе; человек шептал, его пальцы выводили странные знаки над шкатулкой, полыхавшей ярким пурпуром. Стало холодно, капельки влаги на стенах и потолке мгновенно замёрзли, а по камню протянулись инеевые узоры. Отец Ролан отдёрнул руку, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть – пальцы обожгло холодом.
Шкатулка то яростно вспыхивала, то гасла, и шёпот человека становился всё внятнее и отчетливее, хотя разобрать слова монах всё равно не мог.
Раскалившись до ослепительного блеска, шкатулка вдруг начала гаснуть, и вместе с этим постепенно отступил холод.
В тишине звонко щёлкнула крышка, и, забыв об осторожности, отец Ролан подался вперёд, пытаясь разглядеть, что там происходит.
– Она... – разнесся по склепу хриплый голос.
Человек поднялся, и священник увидел, что он держит в руках большую книгу в почерневшем кожаном переплёте, казавшуюся невероятно древней. Человек бережно убирал её в сумку, и отец Ролан понял, что он собирается уходить. И уходить он будет тем же путём, которым явился.
Старик поднялся, почувствовав, как всё тело, давно уже отвыкшее от резких движений, отозвалось болью в костях. Он засеменил к лестнице, понимая, что уже не успеет, услышал позади себя шаги, и в то же мгновение ощутил мягкий толчок. Ноги подкосились, пол метнулся навстречу, и он упал, сильно разбив лицо – перед глазами по полу быстро растеклась бурая лужица, – но боли не почувствовал. Отец Ролан попытался подняться, но тело его не слушалось.
Ужас нахлынул волной, разом вытеснив все мысли, и сквозь навалившуюся тишину старик различил гулкий стук каблуков. Шаги приблизились и затихли рядом с ним. Пол поплыл в бок и вниз, его перевернули, и отец Ролан увидел низко склонившегося над ним человека. Он не разглядел лица, до половины скрытого длинноносой, тёмно–синей карнавальной маской, из прорезей которой на него смотрели ничего не выражающие глаза.
– Господи… помилуй… – одними губами прошептал отец Ролан. Человек его расслышал. Кивнул.
– Он помилует.
– Я хочу жить…
Человек поморщился, точно услышал что–то неприятное, и слёгка пожал плечами: – Я перебил тебе позвоночник, так что… – он развёл руками. – Закрой глаза, ты умрёшь быстро.


Часть 1 Из бездны.

1.

Однажды, холодным зимним вечером, по тропе, ведущей к аббатству преподобного Франциска Азизсского, не спеша поднимался человек. Тропа вилась между высоких сосен, скрипевших на ветру как старые половицы; ветер доносил голос приближающейся бури, а за спиной человека, сквозь сухие стебли вереска, виднелось свинцовое полотно моря. Человек кутался в длинный плащ, совершенно точно не предназначенный для зимних холодов, и ветер то и дело срывал с его головы капюшон и трепал волосы, напоминавшие вороньи перья. Он шагал уверенным широким шагом, однако ссутуленная спина и низко опущенное лицо выдавали усталость.
Тропа резко вильнула, огибая пару огромных валунов, и человек вышёл к серой стене монастыря. Ворота, конечно, были закрыты. Ухватившись за бронзовое кольцо, путник несколько раз громко постучал. Открылось маленькое окошко как раз на уровне глаз, и глубокий низкий голос поинтересовался, кто явился в столь поздний час к стенам обители.
– Друг. – хрипло ответил человек, и закашлялся тем тяжёлым, грудным кашлем, который всегда вызывает беспокойство у лекарей.
– Я должен сообщить аббату Брандту о тебе, – сказал монах–привратник, с недоверием оглядев странника через окошко, – подожди немного, добрый человек.
– Куда же я денусь... – прошептал путник в сторону, покорно оставаясь ждать на ветру. Прошло не менее четверти часа, прежде чем ворота открылись, и его впустили в обитель.
– Входите, сын мой, и чувствуйте себя спокойно в этих стенах. – этими словами встретил его аббат монастыря, круглый и очень подвижный, точно катящийся мячик, человечек. – Я отец Брандт, могу ли я узнать твоё имя?
– Кристиан де’Мон, – не замешкавшись ни на секунду, солгал Кэссиэн, и приложился губами к протянутой руке.
Во дворе было пусто, только привратник стоял у ворот, приплясывая возле обледенелого столба, и похлопывая себя руками по озябшим плечам. Ветер раскачивал на столбе большой масляный фонарь, и клякса света под ним прыгала, то наползая на ноги привратника, то убегая в сторону.
Аббат жестом пригласил гостя следовать за ним, и вдвоём они, не торопясь, пересекли двор и зашагали по длинным коридорам аббатства.
– Вы, конечно, устали с дороги. – говорил аббат Брандт. – Сейчас я провожу вас в трапезную – ужин закончился, но вас, конечно же, накормят. Потом вы сможете отдохнуть в келье для гостей.
– Вы очень добры. – Кэссиэн с почтением склонил голову, и аббат быстро покосился в его сторону.
Неожиданный гость аббатства был молодым человеком лет восемнадцати, с тёмными, словно неживыми глазами на бледном лице. Черты лица слишком правильные для простолюдина, но одежда небогатая, да и потрёпанная дорогой – понять, кто же перед ним, отец Брандт не мог, и это его беспокоило.
За стенами выло и ревело, стонали, как живые, сосны на склоне холма; шумело море.
– Буря разошлась не на шутку, – заметил аббат, – вам придется задержаться у нас на несколько дней.
– Я буду безмерно благодарен вам, отче, – снова склонил голову юноша, – но я спешу, и, как только буря немного стихнет, покину вас и не стану злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Помогать ближнему – наш долг, – с улыбкой ответил аббат, которому понравилось выказанное уважение, – не беспокойтесь об этом.
У дверей трапезной настоятель распрощался, сославшись на неотложные дела. Монахи уже отужинали, но для гостя, конечно, нашлась тарелка каши и хороший ломоть хлеба. Усевшись в конце длинного стола, Кэссиэн сложил руки "клинышком" и, под внимательным взглядом монаха, принесшего еду, громко помолился, прежде чем приступать к ужину. Продемонстрировать свою набожность было совсем не лишним.
Удалённый монастырь, стоявший на берегу моря, казался совершенно отрезанным от всего мира, но это впечатление, конечно, было обманчиво. У монахов должны были быть возможности связаться с внешним миром: голубиная почта, или посыльный, приходящий в определенные дни, но в любом случае, пока длится буря, отправить сообщение монахи не смогут. Другое дело, что и самому ему из монастыря не уйти. В крайнем случае, можно и рискнуть, но лучше бы всё обошлось.
Ему выделили келью на втором этаже, как раз предназначенную для гостей. Провожавший его монах оставил огонь и ушёл, едва слышно пожелав доброй ночи. Комнатка была очень скудно обставлена: на железном светце теплилась лучина, плохо освещавшая даже маленькое помещение кельи. У стены стояла кровать, рядом с ней – стол, на котором лежала библия в потёртом переплёте; над ним на стене висело распятие. Больше в комнате ничего не было.
Кэссиэн скинул на стол свой дорожный мешок, особенно не отягощённый поклажей, повесил на стул плащ, огляделся.
– Убого, мрачно и душно. – изрёк он, похлопав жёсткий матрас. – Как же люди добровольно обрекают себя на такое существование?..
Он сухо рассмеялся и передёрнул плечами. Ладно, шутки оставим назавтра, когда он выспится и хоть немного приведёт в порядок замёрзшие мысли – от проклятого ветра, кажется, закоченели все желания, исключая потребность в тепле. Аббат, конечно же, возьмётся его расспрашивать, но не раньше утренней службы (на которой следует быть непременно), и не раньше завтрака. Так что, скорее всего, или во время утренней трапезы, или сразу после неё. И тогда придется быть чертовски убедительным – аббат производил впечатление человека если не проницательного, то, во всяком случае, догадливого – те, кто сами привыкли изворачиваться, и в других подозревают фальшь.
От этих размышлений его отвлёк тихий стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Кэссиэн.
Он нарочно не стал запирать дверь, чтобы показать доверие к братии монастыря. На приглашение вошёл послушник с ведёрком воды и кувшином. Установив их на столе, он пожелал доброй ночи и ушёл, как и первый, не сказав и не спросив больше ничего. Вряд ли монашеская жизнь искореняет любопытство, однако она накладывает свой отпечаток, заставляя придерживаться определённых условностей: к примеру, не проявлять любопытство – чувство, безусловно, мирское.
Умывшись ледяной водой, Кэссиэн с наслаждением переоделся в чистое, не смотря на усталость, выстирал всю одежду, и только потом лёг. Но сон к нему не шёл. Он лежал и смотрел в потолок, пропадавшей в темноте, и слушал, как снаружи стонет море. А в голову лезли странные мысли. "Невероятно и непостижимо, – думал он, – где же всё–таки тот предел возможного, граница? Как близка цель, но что же я получу? Всё или ничего. Всё или ничего... "
Кэссиэн перевернулся на бок и стал смотреть на огонёк лучины, которая освещала теперь только саму себя. Хотя измененным глазам колдуна хватало и этого света.
Книга, и та сила, что была заключена в ней, – могла ли она внушить тем двум, владевшим ею,... нечто?
Кэссиэн встал, прошёлся по комнате – шум ветра не давал заснуть, а кровать была слишком жёсткой, и дыхание погони ещё представлялось ему свистом стрел в завываниях ветра.
Он рассеянным жестом повернул лежавшую на столе Библию, открыл на первых страницах Евангелие, пробежал глазами помутневшие от времени строки:
«...и показывает Ему все царства мира и славу их,
и говорит Ему:
всё это дам Тебе, если падши поклонишься мне.
Тогда Иисус говорит ему:
отойди от меня, сатана;
ибо написано...»
Он захлопнул книгу, подняв в воздух облачко пыли.
Люди другие... Ему власть была не нужна, Он знал тайну иную. Перед ним не было выбора получить силу и стать её рабом, или отказаться и стать рабом своей слабости. По сути, все мы не имеем выбора, потому что если ты всё–таки принял решение, значит, проблемы выбора не было, иначе ты не решил бы. Замкнутый круг. Что бы ты ни выбрал – ты всё уже предопределил заранее тем, кем и где ты стал. Готов ли ты быть рабом, пусть даже рабом самого себя?.. И не в этом ли могущество истинное – владеть и всем, и собой?
Проблема не в том, чтобы вызвать демона, проблема в том, чтобы демона удержать, заставить подчиниться, и не подчиниться самому. Простейший и самый верный способ – не вступать с ним в сделку вовсе. Но какой маг откажется от возможности получить силу невероятную, способную города сравнять с землей и моря иссушить?..
Он откинулся на кровати, заложив руки за голову. Завтра будет новый день. Закончится буря, и он продолжит своё путешествие. Быть может, его устремления ниже, чем у Него, быть может, есть более достойные цели, но он не откажется от них. Свобода, вот что даёт власть. Возможность раздвинуть рамки, границы своих возможностей. И магия как ни что другое способна на это. Сила и Знание, то, что не доступно простым людям, – Магия. По–настоящему же важно лишь то, насколько ты можешь раздвинуть пределы своего возможного. А Его путь... Его путь ведёт не к тому могуществу и не к той силе, которых желал он.

Посреди ночи Кэссиэн проснулся, задыхаясь от кашля. Сотрясаемый конвульсиями, он согнулся на кровати, силясь вздохнуть, но каждый вздох вызывал спазмы, скручивавшие его в три погибели. Когда, наконец, немного отпустило, он отнял дрожащую руку ото рта и поднёс к глазам. В полутьме на ладони влажно поблёскивали тёмные пятна.
– Дьявол.
Осторожно, опасаясь повторения приступа, он встал с постели, разжёг погасшую лучину, посадив на обугленный конец огонёк, и долго мыл руки, точно вода заодно могла вымыть из лёгких всю заразу так же легко, как смывала кровь с ладоней. Потом он тяжело опустился на кровать и снова попытался уснуть, но сон уже не шёл. В голове, точно пауки в банке, копошились и ворочались мысли.

Скольким до него посчастливилось владеть Книгой? Лишь двоим. Первым был сам её создатель, Абдул аль Хазред, вторым – Господин Ледяной башни. Оба они прожили долгую, невозможно долгую жизнь, и оба умерли. Было ли бессмертие обманкой, или они сами отказались от вечности? Как же не верилось в это! Они владели властью всеобъемлющей, безграничной, и отказались?.. Немыслимо.
Он перевернулся на бок и осторожно вздохнул.
Болезнь вернулась неожиданно, целый год прошёл без приступов, и он почти поверил, что она отступила, хотя знал, что это невозможно. Она затаилась как опытный охотник, хищник. Она выжидала, когда он ослабнет, чтобы напасть.
Как же хочется жить! Никому из живых не понять этого, беспечным, праздным, тратящим бесценное время впустую. Как же он ненавидел их за эту беспечность, за то, что они могли быть беспечны!
Только бы добраться до порта, а там…

Проснулся он засветло, разбуженный диким холодом, пробравшимся–таки под тонкое одеяло. Кэссиэн разлепил веки и машинально пощёлкал пальцами, запалив погасшую ночью лучину. Правда, сразу погасил: огню в келье взяться неоткуда, и какой–нибудь особенно дотошный монах может обратить внимание, и, чего доброго, заподозрить…
Негромко ругаясь сквозь зубы, он попрыгал по комнате, разгоняя по мышцам застоявшуюся кровь; есть хотелось зверски, но раньше литургии завтрак у монахов не начинается. Так что хочешь – не хочешь, а в часовню идти придётся.

Часовню он нашёл быстро. Встав в сторонке, опустился на колени, сложил руки и погрузился в лёгкий транс. Со стороны казалось, что странник сосредоточен на молитве, оставалось только не забывать время от времени осенять себя крестным знаменем. Ему не мешали, но и не забывали: аббат несколько раз мысленно возвращался к молодому человеку, украдкой наблюдая за ним. Он был слишком юн, чтобы путешествовать в одиночку, а между тем прибыл явно издалека. Одет небогато, хотя и не бедно, при этом же держится с врождённым достоинством дворянина. Всё вместе это казалось странным, если не сказать, подозрительным, и подогревало любопытство монаха. Так что после службы он остановил его возле дверей часовни.
– Утро доброе. – окликнул аббат гостя, приветливо улыбаясь. – Как вам спалось?
– Здравствуйте, отче. – Кэссиэн отошёл с прохода, чтобы никому не мешать, и вежливо склонил голову перед монахом. – Благодарю, в стенах вашей обители есть что–то особенное – я спал как младенец.
– В таком случае, идёмте в трапезную – после такого сна не помешает и поесть как следует. – благодушно рассмеялся отец Брандт.

В трапезной было темно: ещё только–только светало, и в высокие узкие окошки хмуро гляделось затянутое тучами небо. Аббат Брандт подвёл гостя к своему столу в самом дальнем конце зала. Стену позади украшала большая фреска, изображавшая какую–то сцену из жизни святого Франциска: кажется, святой раздавал хлеб нуждающимся, но изображение так сильно выцвело, что нельзя было утверждать наверняка. Помещение освещали несколько светильников, чадивших свечными огарками; стены, вдоль которых стояли почерневшие столы, тоже украшали фрески, многие из которых, очевидно, пытались реставрировать, но только ухудшили дело. Один из монахов прочитал с кафедры молитву, и монахи, рассевшись на длинные скамьи, приступили к еде.
– Так вы путешественник? – осведомился аббат, когда в трапезной поплыл приглушённый шумок разговора.
Вопрос был задан вежливым тоном, но Кэссиэн отчетливо уловил в нём завуалированный интерес – аббат пытался выяснить, не бродяга ли его загадочный гость.
– По обстоятельствам, – с лёгкой улыбкой ответил Кэссиэн, – не по призванию.
– И что же за обстоятельства вынудили вас отправиться в странствия? – На лице отца Брандта отобразился живейший интерес.
– Я иду в Креппи, – объяснил Кэссиэн, постаравшись придать своему лицу одухотворённое выражение и при этом не перестараться. – Я слышал, что в тамошнем университете самые лучшие учителя. Возможно, я изберу юридический факультет, но сказать наверняка пока ещё сложно.
– О! Весьма похвальное стремление. – закивал аббат. – Я не отношусь к фанатикам, проповедующим невежество, учение угодно Богу, иначе он не создал бы нас способными к постижению нового, верно?
– Несомненно. – согласился Кэссиэн, мысленно прикидывая, как лучше перевести разговор на интересующую его тему.
– Да… – протянул отец Брандт, очевидно, настраиваясь на философский лад. – Всю жизнь мы постигаем что–то новое, и после смерти всё, что мы можем унести с собой – это наши знания и добрые дела – вот и всё. – Он глянул на Кэссиэн, как бы ожидая возражений, но тот благоразумно молчал.
– Находятся же умники, – разглагольствовал аббат, – утверждающие, что знания приводят к приумножению греха! Но корни их ереси в невежестве. Ведь даже Пифагор говорил о бессмертии души!.. Что такое? Вы не согласны?
– Что вы, конечно же, нет! – горячо возразил Кэссиэн, пряча улыбку. Его так и тянуло сказать, что Пифагор рассуждал о возобновляемости сущего и переселении душ, и вовсе не имел никакого отношения к христианским догмам, что пытался приписать ему отец Брандт. Но священнослужители привыкли трактовать труды древних философов на свой лад, так что поправлять не только не имеет смысла, но и не безопасно.
– Мне кажется, вы абсолютно правы, – продолжал Кэссиэн, стараясь сдержать усмешку, – однако я не хотел перебивать ваших интереснейших рассуждений. Слушая вас, я вижу – не множество слов доказывает рассудительность мнения .
– Да, и я всегда так считал. Как верно вы подметили! – подхватил аббат, с довольным видом поглаживая свой объёмистый подбородок; Кэссиэн отвернулся, чтобы настоятель не заметил мелькнувшее на его лице выражение брезгливого отвращения – не сумевший распознать слов одного из величайших философов, монах рассуждал о собственной образованности.
Но, всё же, разговор двигался совсем не в том направлении, в каком хотелось бы колдуну, и требовалось срочно брать инициативу в свои руки.
– Нашей стране необходимо побольше разумных людей, особенно сейчас, когда времена такие неспокойные. – заметил Кэссиэн осторожно. Он уже понял – достаточно подкинут монаху фразу, и тот сам начинает развивать тему, так что натолкнуть его на нужную не составит труда.
– И в самом деле! – подхватил отец Брандт. – Все противники развития и учения, как мне кажется, могут быть объявлены врагами! Пусть неосознанно, пусть исходя из лучших побуждений, но они ослабляют страну, а ведь мы практически стоим на пороге войны!
– Вы говорите ужасные вещи. Надеюсь, что война нас минует. – Кэссиэн поднёс к губам стакан и, сделав большой глоток, осторожно добавил: – Можете представить, как усилят все гарнизоны в военных городках, и сколько патрулей будет разъезжать по дорогам?.. Пожалуй, проще станет летать научиться, чем проехать через все заставы!
– На всё воля Божья. – смиренно перекрестился отец Брандт. – Будем молиться, чтобы чаша сия нашу страну минула. А заставы и без того лёгко не проедешь: зима в нынешнем году голодная, крестьяне из деревень уходят, в разбойники подаются – на дорогах неспокойно, вот и шлют солдат.
Кэссиэн кивал, уже не слушая аббата, опять пустившегося в пространные рассуждения. Если дороги действительно наводнены солдатами, лучше выбрать обходной путь, но так он может сильно задержаться…
Пока он раздумывал, отец Брандт продолжал вещать что–то о грехе и Геенне огненной. Он так увлёкся, что под конец Кэссиэн уже и не чаял, как дождаться окончания трапезы. Наконец, монахи встали для благодарственной молитвы, и, прошептав под общее бормотание, Кэссиэн перекрестился и вместе со всеми вышел из зала.


2.

За ночь ветер не стих, а, напротив, разошёлся ещё сильнее. Во дворе он разъярённо метался меж стен, и трепал чёрные плащи монахов, сутулившихся и втягивавших головы в плечи под яростными порывами. Кэссиэн видел их внизу сквозь маленькое окно в коридоре. Как он и ожидал, в его отсутствие кто–то обыскал келью. Конечно, они ничего не нашли, но это ничего не значило. Его подозревают. Возможно, ночью в монастырь прибыл гонец, значит, инквизиторы поняли, куда он скрылся, и шлют сообщения о маге–ренегате. Они напуганы, они знаю, чем грозит появление некроманта, и потому боятся. «Пусть боятся». – подумал Кэссиэн с мрачным удовольствием. Вынув из кармана футляр со свёрнутой картой, он запер дверь и развернул карту на столе. До порта от монастыря было сравнительно недалеко, но в бурю и пешком дорога могла занять больше времени, чем он планировал. Через неделю отбывает последний корабль, и если он опоздает теперь, придется остаться до весны.
Колдун непроизвольно дотронулся до груди. Ему казалось, он чувствует её, болезнь, чувствует почти физически, как она грызёт его плоть внутри. Он не сможет ждать так долго – времени у него совсем нет.
Быстро собрав вещи, Кэссиэн затянул верёвку на горловине дорожного мешка и закинул его за плечи. В коридоре было пусто. Добежав до середины, он наугад заглянул в первую попавшуюся келью, бормоча ругательства, снял с окна тяжёлые ставни, выглянул наружу – окно выходило на пустующий задний двор. Ухватившись за край крыши, Кэссиэн подтянулся и вскарабкался наверх; пробежал по водостоку до угла, оттуда перепрыгнул на ветку ясеня, как нарочно росшего почти под самыми окнами. С ветки он едва не соскользнул, но, всё–таки, удержался и, с грехом пополам, спустился на землю. Сердце бешено колотилось под взопревшей рубашкой, руки и ноги дрожали, зато он смог выбраться из общинного дома незаметно. Колдун сжал зубы, мазнул взглядом по закрытым окнам – не видел ли кто?.. Но дворик был огорожен стенами жилого дома и трапезной, сюда никто не ходил.
Добежав до внешней стены, он взобрался по каменной лестнице наверх. Бойницы, с узкими стоками, куда в случае осады предполагалось лить смолу или кипяток, не смогли бы пропустить взрослого здорового человека, но для Кэссиэна протиснуться в них оказалось вполне возможным. Он пропихнул наружу сумку, и выглянул, прикидывая высоту.
– Чтоб мне… – прошептал колдун. – А снизу так высоко не казалось... Если не сработает, я сверну себе шею. Нет, так думать нельзя, нельзя…
Он закрыл глаза и с минуту сидел неподвижно.
«Высоты нет, я прыгаю на метр, не больше. Высоты нет…»
Не открывая глаз, он пролез сквозь бойницу и спрыгнул. И только когда ноги мягко спружинили о землю, позволил себе испугаться.
– Дьявол забери тех, кто придумал такие высокие стены. – шёпотом ругался он, сбегая вниз по склону. Его тёмный плащ быстро затерялся среди чёрных стволов деревьев.


3. (Книга Сириуса) Около века назад...

Вокруг, насколько хватает глаз, только пески. В воздухе плавает дрожащее марево, в небе светит раскалённое добела солнце. Жарко…
Сириус отцепил от седла бурдюк с водой и сделал несколько жадных глотков.
День медленно полз к вечеру, и казалось, что солнце вовсе не движется к горизонту: в пустыне ночь приходит незаметно, она точно набрасывает покрывало на землю, в один момент сменяя нестерпимую жару на жгучий холод. Такие перепады уже порядком надоели магу, привыкшему к холодному и неизменному климату своей родины. Он даже начал замечать, что резкая смена жары и холода как–то действует на его восприятие. Будь поблизости люди, он, надо думать, срывал бы на них накопившееся раздражение, но на много лиг вокруг не просматривалось ни одного живого существа, не считая песчаных муравьев, ящериц, и его собственного верблюда, срываться на которого было бы уже явным признаком неуравновешенности. Верблюда такие тонкости не волновали: «корабль пустыни» плавно вышагивал по намеченному пути, мерно покачиваясь на ходу. Романтично название проклятой зверюги вполне себя оправдывало, в том смысле, что с непривычки мутило Сириуса почти в точности, как на настоящем корабле.
– У меня уже мозги плавятся. – пожаловался маг верблюду.
Верблюд проигнорировал его с достойным стоика равнодушием. – Не удивительно, что люди здесь с ума сходят, – продолжал болтать Сириус (ответа от верблюда он, понятно, не ожидал). – Этот Абдул аль Хазред точно был сумасшедшим, иначе не скитался бы полжизни по пустыням. Хотя надо признать – сумасшествие пошло ему на пользу…
Сириус запрокинул голову, сощурившись, посмотрел на солнце. Если он правильно понял карту, ехать оставалось не так далеко. Запустив руку в сумку, он бережно извлёк продолговатый предмет, завёрнутый в бархатную материю. Размотав ткань, Сириус выложил на ладонь кусочек слюды, плоский и длинной примерно в два пальца. Сверкая на солнце, он казался тонким куском льда. Маг подышал на гладкую поверхность, потер её рукавом и легонько подбросил в воздух – слюдяной осколок завис точно перед его глазами.
– Video mysterium. – нараспев произнёс маг, и пространство по другую сторону артефакта поплыло, а затем приблизилось настолько, что стало возможно разглядеть очертания каких–то приземистых строений на горизонте.
– Хвала Небу. – выдохнул Сириус и подхлестнул верблюда.

Низенькие квадратные домики под цвет песка, с квадратными же окошками, несколько чахлых пальм – вот и всё, что он нашёл в заброшенном оазисе. Посреди разрушенного посёлка стоял колодец с обвалившейся стенкой, рассохшееся ведро валялось рядом. Как видно, посёлок бросили не менее ста лет назад, и с тех пор вряд ли здесь появлялись люди.
Сириус склонился над колодцем и заглянул вниз – на самом дне плескалась вода. Поискав вокруг, он подобрал маленький камешек, пошептал, зажав его в кулак, и сбросил вниз. Всплеска не последовало, но через пару секунд из глубины поднялся водяной шар, внутри которого как чёрный глаз висел камень. Перемещая шар указательным пальцем, маг наполнил бурдюки, а один, самый большой, с широким горлом, привязал к морде верблюда.
– Пей, скотина. – Он почти дружелюбно похлопал верблюда по шее. – Странный ты зверь, честное слово…
Оставив животное возле колодца, он отправился бродить по деревне. Первый дом, в который он заглянул, был завален песком: за минувшие годы через окна и проломы в потолке песка внутрь намело изрядно. Сириус ходил от дома к дому, внимательно осматривая комнаты, но кроме песка и сухих кустиков песчаной акации в развалинах лачуг ничего не было. «И ведь нашёл, куда забраться…” – подумал Сириус, прислонившись к стене дома и вытирая с лица пот пополам с пылью. Солнце припекало все сильнее, и колдуну уже начинало казаться, что в этой проклятой деревне он ничего не найдёт, даже если перекопает весь песок на несколько лиг вокруг.
– Неужели чтобы прозреть и стать великим мудрецом обязательно подаваться в аскеты? – пробормотал он, переходя к следующему дому. – Подумать только – здесь когда–то жили люди…
Из–под ног, тихо прошуршав, выскользнула и тут же зарылась в песок ящерка. Сириус чертыхнулся и вошёл внутрь, стараясь наступать туда, где песка было поменьше. Этот дом ничем не отличался от предыдущих, если не считать одной детали – на стене комнаты виднелся наполовину стёртый знак: вертикальная черта, пересечённая наискосок слева направо двумя коротким линиями.
– «Опора». – прошептал Сириус, перебираясь через песок. – Вот значит как – «основа всего», символ достижения сакрального знания. Да будь я проклят, если это не то самое место!
Склонившись возле стены, Сириус принялся разгребать песок под знаком – расчищать пол с помощью колдовства он боялся. Песчинки лавиной скатывались в вырытую яму, доводя его до бешенства, несколько раз он останавливал себя от колдовства, опасаясь тревожить знак раньше времени. Сириус успел обругать «нечистого» и всех его родственников, прежде чем нащупал в песке массивное бронзовое кольцо, закреплённое на крышке люка. Он потянул на себя кольцо, и люк, заскрежетав, поддался, а в открывшийся проём немедленно посыпался песок.
– «Ищущий да обрящет.» – прошептал колдун, достав из тайника тяжёлый фолиант. В то же мгновение над оазисом разнёсся громоподобный раскатистый смех. Сириус закатил глаза к потолку и в сердцах сплюнул в сторону.
– Вот так и знал…
Он успел выскочить из дома за мгновение до того, как тот рухнул, раздавленный исполинской рукой.
– Молись, смертный! – заревел гигант.
– Пока ещё смертный! – нагло прокричал Сириус в ответ, и едва не угодил под обломок крыши. Увернувшись, он припустил наутёк, петляя между развалин. Джин с рычанием метнул ему вслед кусок стены, но попасть в шустрого человечка не смог. Разозлившись, он попытался достать его рукой, но вместо вора схватил пустоту. На миг джин остановился, засомневавшись, что перед ним и вправду простой смертный. А если это так, то не следовало ли быть поосторожнее? Но додумать эту мысль джин не успел – земля под ним треснула, и в гиганта ударил столб воды. Джин заметался в клубах пара, но, создание огня, выдержать удар враждебной ему стихии он не смог. От визга духа у Сириуса заложило уши. Вспомнив про верблюда он обернулся и увидел, что животное удирает в пустыню. Один импульс подавления воли заставил зверя мгновенно замереть на месте, по инерции кувыркнувшись вперёд. Тут визг оборвался – обращённый в каменную статую джин не шевелился. На уродливом лице гиганта застыла ярость, руки были так сильно сжаты в кулаки, что длинные когти проткнули ладони. Сириус улыбнулся и с самодовольным видом огляделся вокруг: в воздухе плавало горячее марево, не было ни единого звука, ни единого дуновения ветерка. Тишина стояла такая, точно кто–то накрыл оазис прозрачным куполом.
– Ну же, начинайте! – прокричал Сириус. – Никогда не поверю, что аль Хазред оставил лишь одного стража.
Тишина молчала. Тишина оценивала, она выжидала.
Сириус усмехнулся, демонстративно спрятал книгу в сумку, повернулся, чтобы уйти.
И тишина ответила.



4.

Магия – удивительная сила. Когда начинаешь постигать её, поражаешься, сколь много она может. Ты увлекаешься, стремишься узнать как можно больше, ослеплённый открывающимися возможностями, стремишься вперёд, и вдруг натыкаешься на преграду. Магия может многое, но не всё. Какие–то физические законы она способна обойти, перехитрить, но с другими совладать не в силах. Если ты не имеешь достаточно чёткого представления о предмете, ты не сможешь изменить его, такова действительность. Теоретически даже медь можно превратить в золото, если только знать, как именно устроено золото…
Болезнь, которая медленно разъедала его изнутри, лечить не умели, а, значит, и магии она была неподвластна. Но он пытался, и за годы эти усилия лишь истощили его, не принеся ощутимых улучшений. Однажды какой–то лекарь сказал, что самое лучшее – это уехать в тёплую страну и поселиться на берегу моря. Кэссиэн часто думал, что, верно, и в самом деле было бы неплохо так сделать…
Уж конечно лучше, чем идти пешком через лес, дрожа от холода. За несколько часов пути его шесть раз скручивал кашель.
– Я умру самой обычной смертью, даже противно. – бормотал Кэссиэн себе под нос, шагая по обледенелой дороге. – Я замёрзну как какой–нибудь лесоруб… или охотник… Интересно, много магов сыграло в ящик, так и не дотопав до намеченной цели, погибнув нелепой смертью? У меня неплохие шансы оказаться в числе этих неудачников…
Самовнушение пока ещё спасало, но не так уж и легко убеждать себя, что тебе тепло, когда вокруг гуляет ветер, и деревья белые от инея.
Осень в этом году пришла рано, рано и ушла: уже в начале октября явились холода и ветры, а море волновали штормы. Это означало, что скоро суда встанут на зимовку, и до самой весны в море будет не выйти.
Солнце едва проглядывало сквозь пепельные облака, похожие на грязную пену. Они неслись по небу как стадо напуганных кабанов, разрываясь и сталкиваясь между собой, а ветер раскачивал деревья и шелестел высохшим вереском. Ветер разгонял в прозрачном воздухе пушистые комочки сцепившихся снежинок, закручивал их в маленькие вихри, которые точно живые скользили по дороге. В просветах меж стволов можно было увидеть усеянную валунами равнину, на другой стороне которой, примерно в дне пути, должна была находиться деревня. Кэссиэн рассчитывал добраться до неё до того, как разразится настоящая буря.
Он нагнулся, чтобы подобрать ещё одну ветку: тащить с собой охапку хвороста было не слишком удобно, зато на привале не придется шататься по окрестностям в поисках дров для костра. В глазах у него вдруг резко потемнело. Колдун опустился на колени и некоторое время так и сидел, не двигаясь и закрыв ладонью глаза. «Кажется, меня лихорадит…» – подумал Кэссиэн, отняв от лица трясущуюся руку. Вокруг всё плыло, и ему казалось, будто что–то накатывается на него как волны. Перед внутренним взором мелькали видения: странные, ирреальные создания, пустыни, песок в которых был красным как сухая глина. Он слышал, как шумит разошедшийся ветер, и этот шум сливался для него с шорохом переворачиваемых страниц.
– «Вой ночных демонов.» – прошептал Кэссиэн. – Вот что такое эта книга – вой ночных демонов. Да, теперь я понимаю… Кто откажется от такого в здравом уме? Я бы не отказался, нет… я бы не отказался…
Он зашептал совсем уж бессвязно, потом вдруг резко замолчал, помотал тяжёлой головой.
– Нужно где–нибудь остановиться – пробормотал он. – Может, немного поесть, иначе я свалюсь прямо на дороге.
Пройдя ещё немного, он наткнулся на канаву, тянувшуюся вдоль дороги, куда меньше задувал ветер. Скатившись вниз по склону, Кэссиэн расчистил от снега маленькую площадку и свалил на землю хворост, со второй попытки запалив костер. Закрыл глаза...


5. (Книга Абдула аль Хазреда). Давным–давно...


– Моё имя Абдул аль Хазред! Но люди чаще зовут меня Безумным поэтом Санаа, из провинции Йемена.
Гости дружно рассмеялись, но под взглядом Безумного поэта быстро умолкли.
– Да! Именно из провинции Йемена! – грозно насупившись, повторил поэт, и потянулся за новым кувшином. Вино он пил куда охотнее, чем предписывалось Кораном, да ещё в пол голоса нахваливал, поминая Аллаха и райские кущи.
В доме купца Гаруна аль Рашида часто бывали забавные гости, чем досточтимый купец и славился на весь Дамаск. В этот раз он также не изменил традиции, и пригласил Безумного поэта, дабы повеселить своих друзей, и, кажется, не просчитался. Поэт из Йемена весь вечер рассказывал занятные, хотя подчас путанные или же вовсе неправдоподобные истории, и быстро напивался, заливаясь вином как кувшин для хранения масла. Он был худ, его лицо напоминало сухую, потрескавшуюся землю; длинные волосы спутанными прядями спадали на костлявые плечи из под затасканной тюбетейки. Он все время щурился, от чего казалось, что он слишком пристально глядит на собеседника. Зато одежда на нём была богатая, даже роскошная, но она до такой степени не вязалась с его обликом, что, скорее, придавала поэту дурацки вид.
– И много вы написали стихов? – со смешком спросил кто–то из гостей.
Абдул аль Хазред попытался отыскать говорившего, но от выпитого предметы уже начали двоиться у него в глазах. Он торжественно воздел палец к потолку и произнёс, заговорщицки улыбаясь:
– Я написал Книгу.
Гости недоумённо переглянулись, а Безумный поэт крякнул, запыхтел и дотянулся–таки до мисочки с финиками. Захватив, сколько уместилось в горсть, он успокоился и поудобнее устроился на прежнем месте.
– Два года я прожил у развалин Вавилона. – заговорил он, чавкая финиками. – Пять лет я изучал развалины Мемфиса, и десять лет бродил по Руб аль Кхалии. Там–то я и наткнулся на древний город. Под его руинами я нашёл святилище. О, это было жуткое место! Казалось, что со стен кто–то постоянно следил за мной, жадно, неотрывно ловя каждое движение…
Голос безумного поэта теперь сделался напевным, исчезла неприятная трескучесть, он звучал ровно и глубоко, и даже сам поэт точно преобразился. Гости слушали, не смея перебивать.
– Там, в святилище, я нашёл манускрипты. – после недолгого молчания продолжил поэт. – Эти манускрипты были написаны народом, который предшествовал на земле людям. Народ Древних. Знания, записанные в манускриптах, поведали мне истину…
– Вся истина в вине! – пьяно пролаял кто–то из гостей, не то купец, не то чиновник. Он загоготал и опрокинул вино из чашки на пол.
Абдул аль Хазред гневно сверкнул глазами, но, на удивление всем, ничего не сказал. Чиновник–купец что–то пробулькал и завалился на бок, видимо сраженный той самой истиной. Некоторые гости добродушно рассмеялись, а безумный поэт, уверившись, что перебивать его больше не будут, продолжил рассказ.
– Вы спросите, как мне удалось прочесть письмена? Да, они были написаны на древнем языке, но для меня они открылись. Я не переводил их. Дело в том, – он понизил голос, – что я нашёл в святилище Врата. С виду они были просто каменной аркой, и ничего особенного в них не было, но когда я прошёл сквозь них, то оказался в Странном городе. Он назывался Ирем зат аль Имад. В нём жили джины, духи, служившие когда–то Древним. Тени, они и сами не помнили прошлого, не знали, кто они, ничего не понимали. Но они перевили для меня тексты.
– Почему они это сделали? – осторожно спросил кто–то.
– Не знаю. – отозвался поэт. – Я попросил, а они не отказали. Думаю, они просто не увидели причины, почему бы этого не сделать.
Он замолчал, задумавшись. Было слышно, как стрекочут за окном насекомые; издалека доносился вой собаки. В жарком вечернем воздухе плавали запахи цветов и дыма от кальяна. На Дамаск опустились сумерки.
– Что же ты узнал? – не выдержав молчания, спросил Гарун аль Рашид, тронув поэта за рукав.
– Многое. – негромко ответил поэт. – Одной ночи не хватит, чтобы рассказать. Но эти знания способны любого возвысить до того пьедестала, которого он пожелает. Тот, кто умеет управлять властью, смог бы повелевать миром.
Эти слова поэта немало всех насмешили. Мираж пропал, перед ними опять сидел пьяный безумец.
– Почему же ты не правишь? – смеялись они. – Или эти «силы» тебе не подчинились?
Безумный поэт фыркнул, отёр с бороды остатки трапезы, и вдруг поглядел на всех обжигающе трезвы взглядом, в котором не было и тени безумства.
– Я владею Властью истинной. – проговорил он. – Мне не нужно править миром, чтобы знать это. Я имею власть над собой. Я могу всё, что пожелаю, а мир в ногах мне не нужен.
– Счастливчик! – захохотали гости. – Видать, и сам султан ему не указ!
– Да мы сегодня с самым величайшим магрибом на земле, оказывается, за одним столом сидели!
– Сотвори нам чудо, и мы тебе поверим!
Абдул аль Хазред усмехнулся, и смешки сразу стихли.
– Чем вы слушали, почтеннейшие? – спросил поэт. – Разве не слышали, что я говорил? Я не имею желания доказывать, и ваше признание ничего для меня не значит. Вы, люди, вообще меня не волнуете.
Безумный поэт с трудом поднялся с подушек и на нетвердых ногах побрёл к выходу, по дороге прихватив кувшин с вином.
– Мир этому дому, – он приветственно махнул кувшином, – а я пойду к другому.
Он вышел, и через минуту с улицы раздалось его пьяное фальшивое пение, что–то про красавицу–вдову, любившую гулять по вечерам на окраине города, где водились охочие до утех гули.
– Ну и враль! – проворчал Гарун аль Рашид. – Но славно он нас позабавил.

Гости ещё посидели, но без сумасшедшего поэта быстро заскучали и начали расходиться. Последним остался купец–чиновник, который так и лежал на подушках.
– Разбудите его, – велел хозяин слугам, – и проводите до дома, ещё не хватало, чтобы он тут ночевал.
Но едва попытавшись поднять пьяного гостя, слуги с воплями отскочили прочь – человек был мертв, а на посиневшем лице виднелись следы разложения, точно он пролежал здесь не меньше недели.

Спустя недолгое время после этого события Абдул аль Хазред покинул Дамаск.


6.

Костёр горел неохотно, будто через силу – сырые ветки оттаивали с трудом. Кэссиэн протягивал руки к самому огню, но его все равно трясло от озноба, и в голове вертелись образы демонов и какие–то смутные видения. Он то шёл по лесу, с трудом преодолевая бьющий в лицо ветер, то сидел в подземелье и рядом с собой видел Господина Башни, в кандалах, горевших от направленной сквозь них магии. Реальные воспоминания переплетались с историями, которые он читал в старинных книгах в подвалах университетской библиотеки, и он уже начинал путаться – где правда, а где – его воображение. «Что, что они узнали такого, что отказались от бессмертия? Что остановило их?..» – лихорадочно думал он, и ему казалось, что он шепчет это вслух, и вправду спрашивая у мёртвых некромантов. Поэтому, когда в его мысли ворвался крик, он даже не сразу осознал, что это не часть миража. Но крик повторился, и Кэссиэн поднял голову и прислушался: звук доносился с противоположной части дороги, и на этот раз он прозвучал ближе. Затоптав костерок и пригнувшись, Кэссиэн украдкой выглянул из своего укрытия. Через несколько мгновений на дороге появились люди: молодая женщина, встрёпанная, с непокрытой головой, которая тащила за руку девочку лет семи. По пятам за ними с гиканьем бежали пятеро мужиков, потрясавших в воздухе топорами и дубинками – нищие разбойники, выходцы из разорившихся крестьян. «Вот же принесло на мою голову…» – подумал Кэссиэн, стараясь сдержать рвущийся кашель.
Один из разбойников, забавляясь, обогнал женщину и, растопырив руки, рявкнул и захохотал. Женщина вскрикнула, метнулась назад как перепуганная мышь, и угодила в лапы второго. Кричащую и извивающуюся девочку вырвали из её рук. Женщина извернулась и попыталась укусить разбойника, но получила жестокий удар по лицу и свалилась в снег, выплевывая кровь.
И в этот момент Кэссиэн скрутил–таки кашель. Мигом забыв о женщинах, разбойники обернулись на звук. Один, самый здоровый и бородатый, кивком головы показал другим, чтобы проверили. Пошептавшись, двое двинулись к краю дороги.
«Чтоб вас всех…» – со злостью подумал Кэссиэн, тяжело дыша, поднявшись на нетвёрдые ноги – теперь уже стычки было не избежать.
– Ты чего тут, нас выслеживаешь, а?.. Чего тут прячешься, а?.. – хрипло спросил бородач. – Чего застыл? Хочешь, чтобы топориком угостили?
– Убирайтесь ко всем чертям, и я вас не трону. – четко выделяя слова, произнёс Кэссиэн.
Разбойники переглянулись и заржали. Колдун почувствовал, как внутри наливается ярость.
– Значит, подохните… – с едва сдерживаемым презрением прошипел он.
Все произошедшее следом случилось так быстро, что сторонний наблюдатель вряд ли сумел бы понять до конца, что же именно он увидел. Колдун коротким и быстрым движением ткнул в глаз первого из разбойников, шепнув при этом какое–то слово, вырвал у него из рук топор, ударил второго в основание шеи, так что кровь брызнула как под напором из трубы. Первый, вереща, покатился по земле, зажимая ладонями глаз – из глаза хлестала чёрная кровь, разъедавшая кожу и мышцы на лице. Второй упал, не издав ни звука. Кэссиэн присел и, скрестив пальцы, махнул левой рукой в сторону тех, что остались стоять. Что–то пронеслось в воздухе, с ближайших деревьев повалились снежные шапки, по земле пролегла глубокая борозда, а у крайнего разбойника отсекло половину тела. Другой, стоявшей на пути борозды, лишился руки почти по самое предплечье. Он упал, задохнувшись от крика, и снег вокруг немедленно окрасился кровью.
Кэссиэн с усилием попытался унять головокружение и с третьего удара всё–таки добил корчившегося на земле человека.
Последний оказался сообразительнее товарищей: он притянул к себе упирающуюся женщину, приставив к её горлу нож, заорал:
– Я прирежу её! Не приближайся!
На миг колдун замер, в тот же момент женщина с силой откинула голову назад, разбив разбойнику лицо. Мужчина вскрикнул и ослабил хватку. Его жертве этого оказалось достаточно, чтобы выскользнуть из державших рук, которые тут же отлетели в снег, как через секунду и голова разбойника.
– Боже мой… – прошептала женщина, прижимая к себе девочку, – Боже мой…
Кэссиэн видел их словно сквозь дымку. Он почувствовал, что его повело в сторону, упёрся рукой в ствол сосны, но дерево почему–то выскользнуло из–под пальцев. Мельтешившие перед глазами «мушки» слились в сплошную черноту.
7.

Ему снился костёр. Огненные лепестки плясали вокруг деревянного столба, и от сырых дров поднимался сизый дым. Кажется, вокруг были люди, но Кэссиэн не мог рассмотреть их, он лишь чувствовал, как они теснятся со всех сторон, дышат ему в затылок, толкают в спину. Он чувствовал жар пламени, хотя от костра его отделяла стена людей. В нос бил отвратительный запах горелого мяса. К горлу подкатывала тошнота, он пытался выбраться из толпы, убежать прочь как можно дальше, но, куда бы он не поворачивался, глаза ему слепило пламя костра. Он хотел закричать, но не мог произнести ни звука.
В плечо впились костлявые пальцы. Кто–то нагнулся у него над ухом, и старческий, хриплый голос прошептал:
– Видишь, мальчик? Они жгут величайшего из ныне живущих. Знаешь, что самое забавное? Он еретик, но они жгут его не за ересь, а за колдовство, хотя он не умеёт даже зажигать огонь. Он математик.
Костёр приблизился, и Кэссиэн разглядел прикованный к столбу уже обуглившийся скелет, смотревший на него пустыми чёрными глазницами. Кэссиэн отшатнулся и услышал голос старика:
– Он очень боялся умирать. Он сказал, что земля круглая и вертится вокруг солнца.
– Она и вправду круглая. – прошептал Кэссиэн, не в силах отвести взгляд от чёрного столба.
– Тс-с-с… – старик до боли сжал его плечо. – Ты же не хочешь попасть на костёр, мальчик?..
Кэссиэн быстро оглянулся, и будто с размаху налетел на стену: прямо на него смотрели пустые глазницы обожжённого черепа.
– Ты ведь смерти боишься, мальчик?..
Кэссиэн дёрнулся и проснулся.
Из маленького окошка в лицо ему светило солнце. Было тепло; пахло луком, свежим хлебом и печным дымом. Он лежал на кровати в небольшой уютной комнате, точно кадка – мёдом, заполненной солнечным светом. В ногах у него спала большая чёрная кошка.
Кто–то шевельнулся рядом, Кэссиэн скосил глаза и увидел девочку, сидевшую на полу возле кровать, смотревшую на него почти не мигая как какое–то приведение. Едва он пошевелился, она подскочила и стрелой вылетела из комнаты. Закрывавшая выход цветная занавеска взметнулась флагом. Кошка сверкнула зелёным глазом, вопросительно глянув на колдуна.
– Лежи уж. – проворчал Кэссиэн. Он закрыл глаза, и некоторое время лежал, выравнивая дыхание. Когда болен, погружаться в транс гораздо проще – духу легче покинуть тело.
Он взлетел над домом.
Деревня стояла на изгибе реки, укрытая от чужих глаз холмами и лесом. Дорогой, ведущей в деревню, давно не пользовались, да и вся местность вокруг выглядела заброшенной, необитаемой. Было похоже, что он всё–таки добрался до той самой деревни, хотя с равным успехом это могло оказаться вовсе другое селение. Больше половины домов здесь пустовало, четыре или пять выглядели обжитыми, но не сильно отличались от соседей.
Медленно повернувшись, Кэссиэн взглянул вверх: буря давно закончилась, по небу летели рваные полупрозрачные клочья белых облаков. «Долго же я спал…» – подумал он отстраненно. В этот момент он почувствовал как внизу, в доме, кто–то вошёл в комнату, и поспешил вернутся.
Сутулясь, точно на хребет ему водрузили мешок, из–за занавески возник мужик, показавшийся Кэссиэн точной копией давешних разбойников – такой же бородатый и коренастый. Правая рука у него была замотана тряпками, и трёх пальцев на ней не хватало.
– Утро доброе, господине. – поздоровался мужик, увидев, что гость проснулся. Кэссиэн кое–как сел, облокотившись спиной о спинку кровати, и кивнул хозяину:
– Доброе. Долго я спал?
– Сутки почти, господине. – Крестьянин кашлянул в кулак. Чувствовал он себя очень неловко, переминался с ноги на ногу, косился по сторонам и покрёхтывал в кулак.
– Меня Марио зовут. – представился он. – Я поблагодарить хотел вас, за жену и дочку, значит. Мы вот домой возвращались, а тут… Мне–то по голове огрели…
Кэссиэн брезгливо поморщился, глядя на обрубок руки, и с трудом подавил желание отвернуться, но крестьянин истолковал его движение по–своему – испугался, что спаситель ещё не оправился.
– Вы отдыхайте, отдыхайте, я уже ухожу. – Мужик попятился. – Анна попозже заглянет – проведает, как вы, значит…
– Что за Анна? – переспросил Кэссиэн, подумав про себя, что не хватало ещё принимать каждые пять минут всех благодарных жителей деревеньки по очереди.
– Лекарка. – охотно пояснил Марио с таким неподдельным уважением в голосе, точно говорил о королеве по меньшей мере.
– Пусть её… – Кэссиэн нетерпеливо махнул рукой. – Лучше скажи, до порта от вас далеко?
– Дня три, ежели верхом.
– Хорошо. – кивнул Кэссиэн и откинулся на подушку, заканчивая разговор, который успел его утомить.
– Если нужно что…
– Поесть.
– Иви сейчас принесёт. – закивал Марио, скрываясь за занавеской. – Отдыхайте.


8. Несколькими днями ранее…

День уже клонился к вечеру, и сквозь маленькие зарешеёченные окошки свет с трудом проникал в зал. С низкого потолка капала вода, пахло сыростью; в глубине, возле стены, поблескивало красное пламя жаровни. Посреди зала стояло длинное деревянное ложе с ремнями, вокруг, вдоль стен, стояли дыбы и колодки, а на стене были аккуратно развешаны клещи и щипцы, железные обручи, ножи, спицы…
Двое палачей в больших кожаных передниках ввели в зал молодого человека. Им приходилось почти волочь его по полу, потому что ноги у бедняги подкашивались на каждом шагу. Палачи уложили его на ложе и накрепко привязали ремнями, третий, до того стоявший возле полок скрестив руки на груди, выбрал из инструментов железный прут, похожий на кочергу, и опустил в жаровню. Юноша негромко застонал.
От стены отделилась неприметная тень. Этот человек был на вид сорока, или сорока пяти лет, сгорбленный, с набухшими красными веками, нависавшими над блестящими светло–карими глазами.
– Ваша светлость. – Палач поклонился, не выпуская щипцов; двое его помощников отступили, с почтением склонив головы. Человек приблизился к ложу, на котором лежал юноша, и в свете полыхнула пурпурная кардинальская мантия.
– Твоё имя Франческо? – спросил кардинал, наклонившись.
– Да. – Франческо повернул голову и уставился на кардинала, всем видов выражая полную готовность отвечать.
– Ты знаешь человека по имени Кэссиэн Ачилли?
– Да, он снимал комнату у госпожи Гербольт, прямо напротив меня, и мы иногда сталкивались с ним на лестнице. – Франческо сглотнул и облизнул пересохшие губы. Глаза его бегали, то и дело задерживаясь на неподвижной фигуре палача.
– Только на лестнице? – переспросил кардинал. – Разве он не учился в том же университете, что и ты?
– Да, верно, – испуганно заморгал юноша, – но он свободно посещал лекции по праву и философии, я же занимался богословием! Мы почти и не виделись в университете, ну, разве что, иногда…
– Зачем ты обманываешь? – спросил кардинал негромко, с сожалением покачав головой, – Есть свидетели, которые видели вас в одной компании.
– Я…– Франческо резко побледнел. – Да, я только…
Не слушая его больше, кардинал отвернулся и сделал знак палачу. Помощники немедленно подошли, держа наготове горшок с маслом. Франческо закричал и задергался в ремнях.
– Огнём и железом, – сказал кардинал, перебивая крики, – только так. Если ты сам не желаешь говорить правду, мы тебе в этом поможем.
– Нет! Я скажу, я всё скажу! – заорал Франческо, с ужасом глядя на жаровню. Помощники палача живо стянули с него башмаки и густо вымазали голые ступни маслом. Палач достал из огня раскалившийся до красна инструмент и приложил к ноге юноши. Послышалось шипение. Франческо забился, выворачиваясь на досках, и заорал так, что эхо прокатилось под сводами. Помощникам пришлось прижать его, но удержать бьющегося человека оказалось не так лёгко: боль и шок сделали его вдвое сильнее. Шипение прекратилось – это железо добралось до кости, и по залу поплыл горелый запах. Кардинал махнул рукой, железо убрали, а потерявшего сознание студента окатили холодной водой. Громко застонав, Франческо с трудом открыл глаза. Его лицо покрыла смертельная бледность, а взгляд затуманился.
– Ты готов говорить? – спросил кардинал. Тот кивнул, глядя вокруг себя мутными от боли глазами.
– Что ты знаешь о Кэссиэне Ачилли? Ты знал, что он некромант?
– Нет, я не знал, клянусь Святой Девой…– прошептал Франческо.
– Положим, что так. – согласился кардинал. – А знаешь ты, где он может быть сейчас?
– Нет, я не видел его уже два дня.
– Два дня назад он был арестован по сообщению госпожи Гербольт, и в его комнате обнаружили массу занятных книг и вещей. Во время процессаа он как–то освободился от кандалов и бежал, разрушив здание суда. Святые отцы, председательствовавшие в суде, и все, кто находился внутри, погибли. Ты этого не знал?
– Не знал, я уезжал из города в эти дни, я ничего не знал! – закричал Франческо. – Я не дружил с Кэссиэном, я лишь раз заходил к нему в комнату, лишь раз…
– И ничего подозрительного не видел?
– Я… – Франческо осекся. – Да! Я вспомнил! Я был у него накануне отъезда, хотел одолжить денег. Когда он доставал кошелёк, я обратил внимание на карту, она лежала на столе. Очень подробная карта западного побережья! Я спросил, откуда она у него, а он сказал, что одолжил, потом отдал деньги и выпроводил меня. Он хотел ехать туда, не иначе…
Кардинал кивнул и, стремительно развернувшись, вышел из подземелья. За его спиной Франческо кричал и вырывался из рук палачей, тащивших его к глубокому колодцу в глубине зала.


9.

Проснувшись во второй раз, он снова увидел девочку. Как и в первый, она сидела на полу рядом с кроватью и смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Привет. – сказала она очень серьёзно и шмыгнула носом.
– Привет. – машинально откликнулся Кэссиэн и сел на кровати. «Ещё два–три таких пробуждения, и мне повсюду начнёт чудиться разное…» – подумал он, а вслух спросил.
– Ты Иви?
– Да. – кивнула девочка и заулыбалась точно солнечный лучик.
– Ты должна была принести мне еду. – напомнил Кэссиэн.
– Я и принесла, – согласилась девочка, – но ты спал, и Чернушка всё съела.
– Кто? – устало переспросил колдун, отчаявшись понять хоть что–то.
– Моя кошка. – охотно объяснила девочка. – Она…
Кэссиэн громко застонал и закатил глаза к потолку.
– Тебе плохо, да? – переполошилась Иви, подхватившись с пола. – Сейчас, я позову Анну!
– Да не плохо мне! – закричал Кэссиэн, правда, уже в спину умчавшегося ребенка. Кошка подняла голову и, не мигая, посмотрела на колдуна.
– Похоже, они все тут сумасшедшие. – поделился Кэссиэн с ней своими мыслями. – Я как–то слышал, что в маленьких деревеньках вроде этой население со временем вырождается, из–за кровосмешения.
– А что же в таком случае случилось с вами? Ведь вы ведёте беседу с самим собой.
– Строго говоря, я разговаривал с кошкой. – с усмешкой ответил Кэссиэн, поглядев на вошедшую.
В первое мгновение она показалась ему очень старой, однако круглое миловидное лицо женщины было румяным с холода и даже по–своему красивым, как лицо каменного ангела. Глаза, живые и ясные, глядели на Кэссиэн открыто, и казалось, что она смеётся, оставаясь при этом совершенно невозмутимой. Но, что самой важное, в руках она держала дымящуюся миску изумительно пахнувшей похлёбки.
– С кошкой? – переспросила она, по–доброму улыбнувшись. – Это, конечно, всё меняет.
Слова она выговаривала с мягким, едва заметным акцентом, терпким, но не резким, совсем не так, как говорил Марио или его жена и дочь. Кэссиэн принял из её рук миску.
– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина участливо, присаживаясь на край кровати – больше в комнатке сесть было негде.
– Благодарю, малефика. – смерив женщину взглядом, произнёс Кэссиэн. – Вашими стараниями – гораздо лучше.
Ведунья удивлённо вскинула брови, потом рассмеялась.
– Как ты догадался? – спросила она, но тут же махнула рукой. – Это все равно, впрочем. Моё имя Анна, можешь меня так и называть.
– Кристиан. – склонил голову Кэссиэн. Анна протянула ему ложку.
– Я не хочу спрашивать, куда ты направляешься. – сказала она медленно. – Я знаю, что ты солжёшь почти наверняка, как и по поводу имени, но на то у тебя наверняка есть причины. Я лишь хочу спросить: ты знаешь, что серьёзно болен?
– Знаю.
– Я бы не советовала тебе продолжать путешествие. – негромко произнесла Анна. Между бровей у неё пролегла тревожная морщинка.
– У меня мало времени, и нет ни малейшего желания задерживаться в этом Богом забытом месте. – резко ответил Кэссиэн, раздражаясь. – К тому же я не понимаю причины вашего участия.
В ответ женщина улыбнулась снисходительно, точно ребенку, задавшему наивный вопрос.
– Ты спас жизнь Катрины и Иви, разве этого мало? Ты можешь говорить сколько угодно дерзкие речи, но твои поступки говорят сами за себя. Это было очень благородно, ты и представить не можешь, как все мы благодарны тебе.
– Да нет, пожалуй, могу. – пробормотал Кэссиэн. Ещё не хватало с ней спорить. Раз уж считают героем, и готовы за это носиться с ним как со святым – пусть.
– Хорошо. – сдержанно кивнула Анна, точно угадав его мысли. – Сейчас отдыхай, я больше не стану надоедать. Просто знай, что ты среди друзей.


10. Несколькими днями ранее.

– Вы совершенно уверены в этом? – переспросил понтифик. Он сидел в кресле, подавшись вперёд, сжав побелевшими пальцами резные подлокотники в форме львиных голов. Кардинал Альгердо Орсини стоял перед ним и смотрел на старика спокойно, как будто тот и сам был сделан из дерева, и лицо его, багровевшее от злости, не сулило угрозы. Обычно папа Игнатий I предлагал собеседникам присесть: сам прикованный к креслу, он не любил снизу вверх смотреть на тех, с кем говорил. Но теперь он даже не вспомнил об этом, и в волнении стискивал полированное дерево узловатыми пальцами.
– Совершенно, Ваше Святейшество. – ответил кардинал. – Сейчас некромант уже покинул город, но мы получили точные сведения о том, куда он направился, и следом уже выслан отряд.
– Всего один? – перебил понтифик. – Как, по вашему, они найдут чернокнижника, не говоря уж о том, чтобы справиться с ним?
– Безусловно я осознаю всю опасность, – невозмутимо ответил кардинал, – поэтому в погоню были отправлены моритури.
– И с ними этот маг? – фыркнул понтифик.
– Разумеется. – поклонился кардинал. Внешне его лицо не изменило выражения, но внимательный наблюдатель смог бы заметить в светлых глазах раздражение и презрение.
– Осмелюсь напомнить, Ваше Святейшество сами выписали документ, позволяющий магу Римболту действовать в составе отряда от имени Святого учреждения .
– Я помню. – нетерпеливо махнул рукой понтифик, и Орсини решил, что последняя его реплика была лишней, но всё–таки добавил:
– Святая палата признала магию Римболта неопасной, он не чернокнижник и не приверженец культа волшебников, поклоняющихся природе. Он христианин, и уже несколько лет исправно служит на благо церкви и…
– Я понял, довольно. – Игнатий I предупреждающе поднял руку, заставив кардинала умолкнуть.
– Пусть будет по–вашему, только найдите колдуна. Не мне объяснять вам, чем он опасен, и чем грозит его появление государству.
Кардинал молча поклонился и вышел.


11.

Солнце тускло светило с бледно–синего неба, и со стороны моря снова крались рваные облака, предвестники туч. Они стайками неслись по небу, скрывая за собой холодный шарик солнца. Высоко в ветвях тёмно–зелёных елей разорялись птицы.
Дом Марио выходил окнами на маленькую площадь, пятачок, окружённый кольцом домов. Стены их потемнели от времени, на крышах проросли мох и трава, на одной даже тянулась вверх тоненьким стебельком рябина.
Кэссиэн на мгновение застыл на пороге, привыкая к прохладному воздуху после тепла дома, и шагнул со ступенек. Вряд ли так уж интересно было бродить по деревенским улицам, но и сидеть на одном месте он не мог – начинал чувствовать себя мешком брюквы. Чтобы хоть немного развеяться, Кэссиэн решил дойти до околицы, до берега небольшого ручейка, крючком огибавшего деревню. В той стороне он почувствовал какое–то движение под землей, и теперь хотел заодно проверить догадку.
Ручей ещё жил: вода журчала по камням и подмывала замёрзший берег. Кэссиэн не стал спускаться к воде, а остановился возле трёх валунов на краю склона. Кто–то сложил камни в особую конструкцию: один, удлинённый, стоял в центре, два поменьше – по бокам, а перед ними из земли поднимался куст бузины. Похоже, что куст пересадили сюда нарочно.
Помедлив, Кэссиэн опустился на колени перед деревом и приложил ладони к земле – рядом с деревцем земля отдавала чуть слышно теплом, хотя не настолько, чтобы растопить иней, покрывавший её. Кэссиэн глубоко вздохнул и попытался заглянуть сквозь толщу почвы. Он почти сразу увидел то, что ожидал: тонкую золотую нить, которая шла под камнями и убегала в овраг, сливаясь с потоком воды. Здесь проходила линия Ллея, и кто–то сделал “колодец” там, где она ближе всего подходила к поверхности, чтобы достать до Силы.
«Анна?» – подумал Кэссиэн.
Ветер донёс до него звук шагов. Он оглянулся и увидел старика, идущего к нему от деревни. Старик был невысокого роста, да ещё выступающий горб пригибал его к земле; ветер развевал по вискам редкие пряди седых волос.
– Здравствуйте, магистр. – поздоровался старик на удивление чистым и звучным голосом, подходя ближе.
– Мы не знакомы.
– Нет, но вы разглядели мой источник.
Кэссиэн мельком глянул на камни.
– Это сделал ты?
– Я. – Старик широко улыбнулся и по–хозяйски протянул руку к камню.
Кэссиэн перехватил его за запястье и отвернул рукав, успев увидеть на желтоватой коже страшный шрам, прежде чем старик отдёрнул руку.
– Скованный. Лигатум. – Кэссиэн брезгливо отёр ладони о край плаща.
Заметно уязвлённый, старик сжал запястье и облокотился о камень.
– Хотя бы и так, – пробормотал он, – зато живой. В те времена многие шли на сделку с Церковью. Если перед тобой на выбор ставят костер и… это, выбор очевиден. А расплавленный свинец можно и потерпеть.
– Это не жизнь. – пренебрежительно бросил Кэссиэн. – У твоей жизни нет смысла, уж лучше умереть.
У старика затряслись губы, он хотел что–то ответить, подался вперёд, но слова так и не прозвучали. Закрыв ладонью глаза, он отвернулся; плечи его беззвучно сотрясались.
– Неужели тебя и вправду устраивает такое существование? – спросил Кэссиэн. – Абсолютное бессилие – это ли не хуже смерти?
– Ты действительно так думаешь? – тихо спросил старый колдун, не поднимая глаз. – Ты только жил, а чтобы научиться жить, нужно умереть. Я знаю это доподлинно – я был на грани смерти.
«А я умираю. Очень медленно. – подумал Кэссиэн. – Это учит не просто жить, а уметь желать жизни страстно, каждое мгновение ощущать жизнь, каждой клеткой тела чувствовать её, уходящую. И мучиться: почему вам, не ценящим её, дана эта самая жизнь, а мне – смерть?..» – но вслух он ничего говорить не стал. Он просто стоял и смотрел, как тихо опускался на серый камень снег. Слушал, как далеко в лесу трещит сорока. Он успел почти забыть о старике, когда то заговорил снова.
– Для чего ты пришёл в деревню? – глухо спросил он.
Кэссиэн оглянулся на старого некроманта и промолчал. С тем, кто отказался от Силы, ему было не о чем говорить, и нечего было объяснять. Старик всё понял. Презрение того, кого мнил равным себе, вынести тяжелее, чем презрение к себе самому. Отвернувшись, он медленно побрёл обратно в деревню. Но Кэссиэн этого уже не видел – он смотрел вниз, на ручей, звенящий на дне оврага.


12.

Вечером он сидел в общей комнате и пил принесённое Анной лекарство из глубокой деревянной кружки. Если только он что–то понимал, кружку вырезали из ольхи, да не просто так. Он даже не стал проверять, нет ли в отваре яда, и без того зная, что нет: та, что служит Земле, не может убить или навредить, иначе сила сразу оставит её. Таким сила даётся не для себя – для других. Кэссиэн этого не понимал.
– ...когда–то давно всё было иначе. В те времена по земле ещё бродили великаны, а в лесах обитал волшебный народец. Людей тогда было мало.
Голос Анны звучал убаюкивающе и ласково. Они сидели в полутьме за столом: Иви на коленях ведуньи, Марио возле печи баюкал ноющую культю – Анна давала ему что–то, чтобы снимать боль, но пить слишком часто запрещала, и он маялся. Его тихая жена вязала. Кэссиэн сидел в углу, грея руки о чашу и прислушиваясь в пол уха к рассказу. За окном подвывал ветер, но бури так и не случилось. Уютно потрескивал огонь в печной утробе, пахло едой и ещё травами, но это от Анна. За эти дни Кэссиэн успел привыкнуть, что ведунья всегда приносит с собой запахи полыни и ромашки, вереска и имбирного корня. Он ко многому успел привыкнуть, и это тяготило его.
– У Неба было два ока, и Оно попеременно смотрело ими на землю, так что пока одно отдыхало, другое видело, что творится внизу. Но однажды к нему пришёл Лунный волк и сказал: «Послушай, ведь это же несправедливо, что ты всегда видишь, что творится внизу, так люди ничего не могут сделать сами, они будут бояться тебя и твоёго гнева. Позволь же им выбирать. Если ты дашь им время, чтобы творит то, что они пожелают сами, разве не сделает это их лучше, разве не позволит вырасти?
Небо подумало и согласилось, что и впрямь нужно дать людям шанс. И оно отдало одно свое око волку, и так появилась ночь. Днём Небо смотрит на мир зрячим глазам, а ночью – слепым, так что всякий волен делать, что пожелает. И это честно и справедливо, ведь если бы люди не могли выбирать, чем бы они выделялись из животных? Это наш дар – право выбирать.
– Но ведь если бы не было ночи, люди вообще не делали бы зла! – возразила Иви. – Разве не было бы так лучше?
– Человек должен иметь возможность выбора, потому что... – Анна не договорила, и с удивлением посмотрела на резко поднявшегося со своего места Кэссиэн. – Что–то случилось? – мягко спросила она. Кэссиэн не ответил. Он прислушивался к чему–то, доступному только ему. Потом быстро отставил чашку.
– Кристиан? – забеспокоившись, снова окликнула его Анна.
– Меня зовут Кэссиэн. – резко бросил колдун.
Не говоря больше ни слова, он быстрым шагом направился к двери. Если те, кто пришёл за ним, не найдут его, и не поймут, что он был здесь, они уйдут, никого не тронув. Во всяком случай, он очень на это надеялся.

Спрятаться в маленькой деревеньке было негде, поэтому Кэссиэн просто завернул за угол дома и просел за большими старыми бочками, чутко прислушиваясь к звукам. Через несколько минут он услышал слаженный топот копыт и звон сбруи. Через минуту в конце улицы показался конный отряд. Кэссиэн рискнул выглянуть из своего укрытия и едва не застонал – на всадниках были коричневые с красными полосами плащи, и попоны на лошадях такой же расцветки, это были моритури – идущие на смерть. Из деревни они просто так не уйдут.
Рассыпавшись между домов, воины спешились и начали выволакивать людей на улицу. Ничего не понимающие крестьяне почти не сопротивлялись, когда их согнали на маленькую площадь–пятачок перед рослым горбоносым капитаном. Последней притащили упирающуюся Анну. Ведунья отбивалась отчаянно, и была больше похожа на самую настоящую ведьму.
– Что это значит? – крикнула она. – По какому праву...
– Закрой рот. – приказал капитан, брезгливо взглянув на растрёпанную женщину. Анна хотела возразить, но осеклась, заметив поблескивавший на груди капитана золотой крест посланника кардинала. Она все поняла.
– Вы, отребье, приютили у себя некроманта. – продолжал капитан. – Кэссиэн Ачилли. И сейчас вы расскажете, где он.
– С чего вы решили, что человек, о котором вы говорите, здесь? – резко спросила Анна.
– Мы нашли следы в лесу.
Из–за спин моритури вышел парень в синем плаще, с посохом в правой руке. Он был молод, едва ли старше Кэссиэн, и похоже, как многие молодые маги, ещё не научился использовать свой дар, и потому ходил с посохом.
– И ещё мы нашли трупы. – сказал он. – Их убил некромант, в этом нет сомнений. – продолжал маг. – Даже если сейчас он не здесь, вы не могли не встретить его.
– А по решению инквизиции все пособники некроманта должны быть казнены на месте. – договорил капитан, перебив мага. – Но если вы окажетесь достаточно разумны, сможете избежать этой участи.
Он лгал, и люди ни на миг не усомнились в этом. Они стояли, молча переглядываясь, и косились на Анну. Капитан поднял руку, и солдаты взвели арбалеты.
– Считаю до трёх. – предупредил капитан.
– Я их тронуть не позволю! – выкрикнула ведунья, хлопнув в ладоши.
– Нет, стойте! – Маг кинулся к капитану, схватив его за руку. Щёлкнули арбалеты, в воздухе прожужжали болты, часть которых ударила в радужную стену, поднявшуюся от земли. Закричали люди; тихо вскрикнула Анна, медленно осев на землю – из её тела торчали стразу три стрелы.
Тонко, отчаянно закричала Иви.

Кэссиэн медленно опустился на землю, почувствовал затылком холод, исходивший от стены.
– Я хочу жить. – тихо и отчетливо произнёс он в пространство, точно кто–то мог его услышать. – Я не хочу подохнуть в лечебнице, заживо съеденный собственным телом, я не хочу умереть вот так, в глупой стычке, не нужной мне, как раз тогда, когда я так близок к цели, не хочу!
– Кэссиэн! – Ветер будто издалека донёс крик девочки.
– Дьявол вас всех забери! – заорал Кэссиэн, вскочив на ноги.

Огонь ворвался в ряды людей, сметая всё на своем пути, за один удар сердца превращая металл и плоть в прах. Тем, кто стоял дальше, повезло меньше: вцепившись в одежду, огонь разъедал их медленнее, но потушить колдовское пламя они не могли, и катались по земле, вереща от ужаса и боли. Но они всё–таки не зря звались моритури. Бросившись врассыпную, оставшиеся взвели арбалеты. Замешкавшихся смело невидимой волной, оставившей полосы на снегу. Кэссиэн воздухом отклонил несколько выпущенных в его сторону болтов, вернув их обратно.
– В людей стреляйте, тупицы! – заорал на подчинённых капитан, едва увернувшись от полосы огня. Звякнули арбалеты, отправляя в полёт серебристые росчерки болтов. Кэссиэн оглянулся, взмахнул рукой, посылая ревущее пламя навстречу... и не успел. Среди трупов и осыпающегося пепла осталась стоять Иви, и в округлившихся глазах девочки замерло безумие. В тот же миг что–то толкнуло колдуна в ногу, он шагнул и, заорав, припал на одно колено – чуть повыше щиколотки из ноги торчал болт. Римболт поднял посох. Кэссиэн успел только ударить рукой по земле, вздымая переливчатый купол между ними и солдатами, и его накрыло, сбило с ног, протащив и прижав к земле. Кэссиэн попытался подняться и закричал: тонкие серебристые нити притянули к земле тело, впившись в кожу как расплавленное железо.
– Убейте его! – кричал капитан. Несколько оставшихся в живых солдат выстрелили, но стрелы отскочили от купола.
– Римболт, какого дьявола ты ждешь?!
Маг, белый как мел, поднял посох и сразу опустил: перед распростёртым на земле колдуном стояла девочка.
– Убей его!
– Там же ребенок... – Маг растерянно посмотрел на капитана, отступив на шаг.
– Иви, уйди. – прошептал Кэссиэн.
Серебристые нити вспыхнули, он рванулся, прямо сквозь тело направляя магию. Нити полыхали и рвались, и плавили кожу.
– Я не уйду! Этого не должно быть, он хороший! Так не должно быть! – закричала Иви.
– Иви, уйди!
Со струнным звоном нити рвались одна за другой.
– Убей его!
– Там ребёнок! – Римболт испуганно поднял посох.
– Убей!!
– Иви, уйди!!!
Римболт вскрикнул и дёрнул рукой. Грянул взрыв, с крыш ближних домов смело снег. Когда дым рассеялся, ни девочки, ни колдуна не было, только края оставшейся в земле воронки были точно вымазаны красной краской. Римболт согнулся на земле, посох выкатился из ослабевшей руки.


Часть 2 Договор.

1.

В ясные летние ночи, когда луна, выбелив стены дворцов и посеребрив чёрную воду в каналах, поднимается в небо, когда улицы и площади в районе Сиреневых кварталов наполняются музыкой и весёлым гомоном; когда загорается жёлтый глаз маяка «Светозарный»… тогда!... Тогда Акваполис становится поистине одним из величайших чудес света! Если смотреть на город со стороны моря, то, как говорят, он похож на россыпь драгоценных камней в сундуке пирата – это горят тысячи разноцветных фонариков на башнях и домах, не гаснущих до самого рассвета. И до рассвета тревожат воду в каналах тихим плеском узкие лодочки. Правят лодочками гребцы в масках. Нередко пассажиры (почти всегда двое – мужчина и женщина) тоже скрывают лица под масками.
В Сиреневых кварталах от заката и до восхода играют скрипки и флейты. Разнаряженные в шелка и жемчуг дамы танцуют с кавалерами прямо на маленьких площадях. Лоточники продают вино и сладости, а музыканты играют весёлую, бесконечно повторяющуюся мелодию.
Разумеется, совсем не каждую ночь праздник принимает такой размах, но то, что музыка здесь не смолкает – правда.
Ночью встретить с Сиреневых кварталах людей в масках не сложно, тем более, что многие гуляки, на проверку нередко оказываются не последними людьми в городе, стремящимися, естественно, сохранить свое инкогнито. Поэтом никого не удивлял человек в синей маске, который, заметно прихрамывая, шагал по улице Роз, напрямую прорезавшей квартал. Короткий пурпурный плащ, расшитый по краю золотыми нитями, был небрежно перекинут через плечо, из под плаща выглядывала чёрная материя рубашки, также расшитая золотом, подкованные сапоги звонко печатали шаг. У левого бедра висел длинный кинжал в дорогих ножнах; правой рукой человек придерживал сумку с каким–то тяжёлым предметом внутри.

Люди вокруг смеялись, танцевали, глазели на уличных актеров… До сих пор он не встретил ещё ни одного трезвого лица – у всех людей в глазах плясали шальные огни Акваполиса.
Праздные, беспечные… Они полагают себя хозяевами своего мира, они уверены, что власть дают деньги, и они владеют ею, но это не так. Незыблимую, абсолютную власть, о которой грезят люди, дарует лишь Сила. В этом мире лишь одно играет роль – предел твоёго возможного. Им, не видящим дальше своих коротеньких носов, этого не понять.
Он шёл вдоль канала, и прохладный ветер бросал ему в лицо брызги воды. Звуки музыки и смех становились всё тише по мере того, как он удалялся от Сиреневого квартала. Эта часть города костью стояла в горле у Церкви, но местные заведения приносили немалый доход в казну, и наместник скорее разогнал бы саму церковь, чем прикрыл их. Священнослужителям только и оставалось, что читать гневные проповеди на службах, призывая кару небесную на головы грешников.
Кэссиэн остановился: снова разболелась покалеченная нога, всегда быстро устававшая к концу дня. Облокотившись о парапет, он стоял и смотрел вниз, на чёрную воду в канале, в которой как в зеркале отражались дома.
– Господин.
Кэссиэн вздохнул и не торопясь оглянулся к пятерым оборванцам, щербато улыбавшимся у него за спиной. У двоих в руках поблескивали мясницкие топорики, остальные мяли в лопатообразных ладонях дубинки. Нищие грабители, бывшие крестьяне или ремесленники, вступившие на эту стезю наверняка движимые отчаянием. Неудачников он презирал.
– Помогите несчастным, господин, проявите милосердие. – гнусно ухмыльнулся крайний, с лохматой бородой.
Кэссиэн щёлкнул пальцами. Грабители переглянулись, что–то сообразив, вот только убежать уже не успели. Они завопили и бросились к каналу (Кэссиэн шагнул в сторону, уступая дорогу), но вода не могла погасить огонь. Люди барахтались в чёрной воде и горели, потом крик опал, и над водой снова установилась тишина. Кэссиэн, перегнувшись через ограду, взглядом проводил трупы, которые уносила вода. Потом он отвернулся и захромал по улице в сторону гостиница.


2.

В это утро кардинал Орсини получил известие о смерти, вернее убийстве отца Ролана, одного из самых ярых своих оппонентов в давно уже затянувшимся споре. Будучи человеком незаурядного ума, обладающим редкой чертой характера – любознательностью, он вполне лояльно относился к науке, да и ко всем новшествам, что сильно выделяло его из числа священнослужителей. При папском дворе о нём говорили разное, но неизменно с большим уважением. И что кардинал действительно ненавидел и не терпел, так это фанатизма. Он считал, что для веры фанатики приносят даже больше вреда, чем сомневающиеся и еретики. Безусловно, преданность вере заслуживает всяческого поощрения, но не в таком виде.
Поэтому известие произвело на него вовсе не такое впечатление, какого ожидал его коадьютер Лореннцо: кардинал вздохнул с облегчением, подумав про себя: «хвала Всевышнему, прости Господи...», но сразу постарался придать своему лицу выражение праведного гнева.
– Убийцу уже схватили? – вслух спросил он. Коадьютер покачал головой.
– Никто ничего не видел. Возможно, грабители забрались в склеп, надеясь поживиться. Они даже успели вскрыть одно захоронение. Видимо, отец Ролан увидел их, и грабители убили его, а потом, испугавшись, убежали.
– Ты хоть сам себе веришь? – хмыкнул кардинал, задумчиво повозив вилкой по тарелке. Фарфор отозвался мелодичным звоном.
Это утро выдалось холодным, но чистое небо обещало погожий денек. Май представлялся Орсини лучшим временем года: не жарко, и насекомые не донимают, а прохлада вместе с теплым солнышком скорее бодрит. И надо же было испортить такое утро.
– Откуда уверенность, что грабителей было несколько? – спросил кардинал.
– Мы предположили. – неуверенно ответил Лореннцо, смешавшись под пристальным взглядом кардинала. – Одному человеку было бы не под силу выломать вмурованный в стену гроб.
– Из гроба что–нибудь пропало?
– На сколько можно судить – нет. – быстро ответил коадьютер. – Даже золотое распятие не тронуто.
– Все это очень странно... – пробормотал кардинал задумчиво. – Что это за грабители, которым хватило совести ограбить могилу, но при этом убийство простого священника повергло их в такой шок, что они сбежали, даже ничего не тронув? Чью же могилу они, кстати, разорили?
– Преподобного Франциска Азисского. – опустил глаза коадьютер, точно лично был повинен в разорении могилы.
– В самом деле? – вскинул брови кардинал. Глаза его, глубоко провалившиеся в глазницы, с набухшими веками, ввинчивались в собеседника, поэтому смотреть ему прямо в глаза люди не любили, что вызывало у самого кардинала раздражение. Коадьютер это знал, но заставить себя смотреть кардиналу в глаза не мог всё равно.
– Если память не подводит меня, то преподобный захоронен довольно далеко от входа. Неужели грабители зашли так далеко случайно? Или они всё–таки знали, что искали?..
– Есть одна странность. – поспешно вставил юноша.
– Что, всего одна? – иронично переспросил кардинал. Лореннцо смешался, но всё–таки продолжил:
– Странность в том, как был убит отец Ролан. Его ударили чего–то тяжёлым в область позвоночника, и только потом добили кинжалом. Но ударили его чем–то большим, судя по оставшемуся следу,.. чем–то похожим на таранное бревно.
– Тарану в катакомбах взяться неоткуда. – наставительно произнёс Орсини. – И что–то подсказывает мне, что стоять на пути несущегося тарана отец Ролан не стал бы.
– Но тогда...
– Тогда это значит, что били его не бревном. – перебил Орсини. – Убийца был магом, только магу под силу проделать подобное. – Кардинал устало потёр глаза. – Пошлите за Римболтом. – прибавил он через минуту.
3.

Пригнувшись чуть ли не к самой земле, Римболт выглянул из–за дерева, внимательно осмотрев поляну – никого.
Глиняный сосуд стоял почти точно в центре на пеньке, сколотое горлышко было залеплено кусочком воска.
Римболт снова огляделся, прислушался, но кроме беспечного щебетания птиц ничего не услышал. Решившись, он вышел из укрытия и крадучись стал подбираться к кувшину. В тот же миг из кустов с воплями выскочили гномы, вооружённые деревянными мечами и щитами.
– Мы защитники священного Грааля! Кто посмел осквернить храм?
– Я рыцарь Черного Дракона! – в тон им ответил Римболт. – Не смейте вставать у меня на пути!
– Ага! – радостно и совсем уж не по–геройски завопил один из «гномов».
– Бей его!
Мальчишки с радостными криками набросились на Римболта, мигом повиснув у него на руках и ногах. «Рыцарь Черного Дракона» ревел и крутился на месте, изображая карусель. В конце–концов он позволил повалить себя на землю. Дети торжественно провозгласили победу над врагом и с жаром принялись обсуждать, какой участи заслуживает пленник: то ли обязать его показать фейерверк, то ли поиграть ещё, но тут веселье было прервано – из зарослей на поляну выехал всадник. Тонконогий гнедой скакун переступал копытами по влажной от росы траве, белые бока его тяжело вздымались и лоснились от пота. Всадник и сам выглядел не краше: берет с роскошным пером сбился, одежда запылилась.
Римболт поспешно встал, неловко отряхнувшись – уж больно серьезно выглядел всадник.
– Римболт Бертрам? – уверенно спросил гонец.
– Он самый. – улыбнулся маг, но гонец посерьёзнел ещё больше, и он, смутившись, погасил улыбку.
– У меня письмо для вас от его преосвященства кардинала Орсини.
Всадник вынул из седельной сумки свёрнутое трубочкой письмо, и вправду запечатанное печатью кардинала.
– Благодарю. – озадаченно пробормотал Римболт, принимая письмо, скреплённое личной печатью кардинала.
– Прочитать письмо надлежит немедленно по получению. – строго добавил посланник.
– Да, конечно...
– Честь имею. – кивнул всадник, изящным жестом прикоснувшись к берету, дал коню шпоры и скрылся. Римболт проводил его взглядом.
– Дядя Рим. – один из мальчишек потянул задумавшегося мага за рукав.
– М?
– Ты уедешь?
– Почему ты так решил? – рассеяно спросил Римболт, поддев печать ногтем.
– Не знаю, я просто подумал...
Развернув письмо, Римболт быстро пробежал глазами строчки аккуратного почерка кардинальского помощника.
– Ты прав, малыш. – Он раскрошил между пальцев кусочек печати и ссыпал в траву. – Не переживайте, я вернусь – глазом моргнуть не успеете.
– Только поскорее, дядя Рим!

Как же он любил это место, эту деревню! За годы, проведённые среди местных жителей, он понял простую истину: дом – место, где ждут твоего возвращения. А он–то надеялся, что его оставили в покое и забыли, но кардинал никогда и ничего не забывает.
Римболт развернул и перечитал письмо. Что же, выводы вполне логичны, во всяком случае в том, что в убийстве замешан маг, сомневаться не приходилось. Но что же такое начало твориться с миром, если маги убивают священнослужителей? Хотел ли он действительно что–то украсть, или разбил гроб лишь для отвода глаз, ведь убитые был не совсем простым священником, и имел вес в определенных кругах. А что, если это только начало, что, если маги решили объявить церкви войну? Учитывая их положение, это было бы вполне закономерно... Может, в гробнице что–то и пропало, только никто не знает – что. Вариантов море. Но явно творится что–то нехорошее.
Если отправиться сегодня же, то завтра он будет в столице.

Римболт шёл через лес к деревне и старался не думать о терзавшем его дурном предчувствии.


4.

Часы на башне городской ратуши пробили три часа; близился рассвет. Умолкала музыка в Сиреневом квартале, разбредались по домам припозднившиеся гуляки, гасли фонарики на козырьках крыш.
Постоялый двор спал, даже слуги ещё не поднялись, и только хозяйкин кот орал с чердака, оповещая всех о том, что наступила весна. На заднем дворике по кучам мусора в темноте сновали крысы. На вопли кота они не обращали внимания, но время от время замирали столбиками и с беспокойством шевелили носами. Совсем близко они чуяли присутствие смерти, но запах, слишком неясный, пропадал, и крысы не спешили пока покидать обжитое место.

Кэссиэн захлопнул окно и уселся на кровати, по–турецки скрестив ноги. Раскрытая книга лежала перед ним, и он видел отчётливо каждое слов, каждую букву, оставлявшие неизгладимый оттиск в его памяти, который, как он знал, уже не сотрётся.
Книга хранила древние и страшные знания, и если она являлась величием и наследием Древних, оставалось лишь радоваться, что их мир погиб до появления людей, иначе людям не было бы места на земле. Быть может, они уничтожили себя сами. Кэссиэн видел формулы страшных болезней, столь ужасных, что чума казалась предпочтительнее; схемы машин, способных обратить силу солнца и воды в силу, стирающую с лица земли города. И, конечно, знание о вечной жизни. Как же, оказывается, всё просто! Надо лишь отделить ту часть сознания, которая отвечает за старение, и только. Как просто, и никаких сделок с Сатаной. Хотя дьявол, все же, понадобится – ведь кому–то нужно передать смертную часть. Смертный демон! Ха! Да он будет в ярости!
Крысы за окном замерли на мусорной куче. Несколько мгновений они изучали воздух, шевеля носами, потом все как одна повернулись и бросились прочь.


5.

Минуло семь лет, с тех пор, как... ну да, семь лет. Последнее аутодафе, так он считал. Возвращения в Акваполис он не ожидал и не желал. Семь лет – срок немалый, хотя для города – ничто. Разве что он стал более шумным, но ведь это могло лишь показаться закосневшему деревенскому волшебнику.
Заметив, что он невольно ссутулился и втягивает голову в плечи, Римболт заставил себя выпрямиться в седле. Его лошадка трусила вдоль улицы, с опаской поглядывая на проезжающие мимо экипажи и повозки: такая толчея была ей в новинку. Она прижимала уши, махала хвостом–метёлкой и вела себя примерно только благодаря флегматичному от природы характеру и хорошему воспитанию.
Признаться честно, Римболт чувствовал себя не многим лучше. Город никогда не нравился ему, и за прошедшие годы неприязнь только усилилась. Ему не нравились сточные канавы, заваленные нечистотами, переулки, в которых даже днём темно от нависавших сверху этажей. Город рождает убийц, и не важно, что толкает людей на преступление: жадность ли, ненависть, зависть, отчаяние... убийца остается убийцей, а город даёт ему и повод, и причину, и возможность. Но маги! Конечно, люди слабы по своей природе, но маг, посягнувший на жизнь, виновен вдвойне. Ему дана власть, сила, и он не вправе использовать её во вред. Каким же чудовищем нужно быть, чтобы убить ни в чём не повинного человека?
Когда впереди замаячила крыша резиденции кардинала, день уже почти закончился. Конечно же, исполнителя воли святой Инквизиции не оставят ночевать на улице. Римболт успокаивающе похлопал кобылу по шее.
– Ничего, старушка, мы почти на месте.
Кобыла всхрапнула, как почудилось магу, скептически.
– Ладно уж, зато мир посмотрела, а то так и померла бы тёмной и необразованной.

В ворота он барабанил долго, но привратник так и не появился.
– Останешься ты сегодня без овса. – спешиваясь, сказал Римболт. Лошадка эту провокационную реплику проигнорировала.
– Наддала бы, что ли, копытами по воротам, или опять мне одному отдуваться? – проворчал Римболт.
Прикинув высоту ограды (почти два человеческих роста), он отступил на несколько шагов, разбежался и прыгнул. Над воротами он сжался, подтянув колени к подбородку, и у самой земли распрямился, мягко спружинив на мощёную дорожку.
Вилла кардинала была окружена садом, между деревьев вились посыпанные песком дорожки. Они змейками растекались по саду, огибая клумбы с цветущими первоцветами, и пропадали где–то в траве. Римболт направился, было, к будочке сторожа, но дорогу ему заступили фигуры охранников.
– Я состою на службе у кардинала! – крикнул Римболт, и, опасаясь, как бы проспавшие вторжение стражники не зарубили его в приступе раскаяния, зажёг на одной ладони огненный шар, а другой рукой протянув письмо с заверением полномочий.
– Римболт Бертрам.
– Вас ждали днём. – резко заметил один из охранников.
– Припозднился. – развёл руками маг, решив не обращать внимание на неуважение – слуга Инквизиции заслуживает больше почтения. Второй охранник заглянул в будку и пинками выгнал оттуда заспанного привратника.
– Проводи мага к коадьютеру его преосвященства.
– Господин коадьютер спит...
– Разбуди. – пожал плечами стражник.
– Комната для меня, хоть, подготовлена? – встрял Римболт. Всё же давно его не было в Акваполисе, про него успели забыть.
– Нам–то откуда знать? – Охранники развели руками.
– Лошадь мою заберите. – буркнул Римболт.


6. (Книга Сириуса). Около века назад...

Ветер стих, и небо начало понемногу светлеть. Наверху ещё погромыхивало, но на землю уже возвращался солнечный свет, быстро разгоняя сумерки.
Сириус сидел на камне, у его ног журчал ручей, в котором вода быстро растапливала ледяную корку. В прибрежных кустах подавали неуверенные голоса пичужки – в их маленьких головках не сумел уложиться весь ужас произошедшего, и они восприняли всё как простую грозу. Протянув руку, Сириус сорвал соломинку, засунул в рот и начал перекатывать языком.
–Маджнун?
– А? – Сириус обернулся на шаггота, парившего в воздухе у него за спиной. Всех прочих демонов он отослал, оставив только этого как слугу.
– Что мы будем делать, маджнун? – осторожно спросил демон.
– Что делать? – повторил Сириус. – Знаешь, я вдруг понял, как же чертовски огромен этот мир.
– Да? – озадачился демон.
– И я подумал: а на кой чёрт он мне сдался?
Шаггот выпучил псевдо–глаза.
– Разве вы не хотели...
– Хотел, – Сириус пожал плечами. – Перехотел. Мне и в башне неплохо. Он поднялся с камня и зашагал к дороге. Извиваясь всем телом, шаггот полз–летел над левым плечом колдуна, обдумывая сказанное. Выходило, что разрушений никаких не предвидится.
– А ты не заскучаешь? – спросил шаггот.
– Мне не нужен этот мир, уж слишком хлопотное это дело, править целым миром. У меня в запасе вечность, я могу делать что пожелаю.
Какое–то время он шёл молча, а демон летел позади, обдумывая всё сказанное. Возможно, служение этому магу окажется очень даже интересным: ему не хватало амбиций, но воображения – хоть отбавляй, а люди с развитой фантазией бывают опаснее именно тем, что способны придумывать.
– Шаггот?
– Слушаю, маджнун. – Демон изогнулся в вопросительную позу.
– Ты служил Абдулу аль Хазреду, магрибу из Йемена?
– Да.
– Он открыл секрет бессмертия, почему же он умер?
– От скуки? – неуверенно предположил демон.


7.

– Пусть войдёт.
Слуга распахнул перед магом дверь, вежливо посторонился, давая дорогу. Проходя мимо, Римболт буквально спиной ощутил взгляд полный немого укора: запылённые с дороги сапоги протоптались прямо по ковру. Слуги, почему–то, не сочли нужным почистить сапоги гостя с утра, а сам он просто не успел.
Кардинал Орсини сидел в кресле у раскрытых дверей террасы. Утро было тёплое, в раскрытые окна светило солнце, и даже холодный ветерок не мог испортить кардиналу завтрак. Ни он, ни опоздавший на пол суток Римболт.
На тонконогом столике стоял чайничек, чашка, кувшин с молоком и блюдо со сдобными булочками. Орсини помешивал серебряной ложечкой в чашке, и буравил взглядом Римболта.
– Присаживайся. – нетерпеливым жестом кардинал указал на стул.
Согнувшись в поклоне, Римболт с почтением приложился губами к перстню на правой руке кардинала, и сел в предложенное кресло напротив. Взглядом он скользнул по комнате, обставленной просто, но все же богато. Мебели здесь почти не было, но стены были обиты шёлком, а ковер, по которому он так бесцеремонно прошёлся, привезли не иначе как с востока. На стене единственным украшением висел портрет преподобного Франциска Азисского. Святой был одет в одеяние епископа, которое он никогда не носил при жизни, расшитое золотом и серебром. Правая рука, на которой не хватало мизинца и безымянного пальца, покоилась на подлокотнике кресла, вырезанного в виде львиной головы.
– Тебе следовало бы прибыть раньше. – заговорил кардинал, мелодично позвякивая ложкой. – В убийстве замешан маг, его нужно поймать как можно скорее.
– Я выехал сразу, как получил письмо... – возразил Римболт, но кардинал его перебил:
– Ладно, поговорим лучше об этом случае.
В комнату неслышно вошёл слуга, поставил перед магом блюдце и чашку, налил чай и так же беззвучно удалился. Замолчавший при его появлении Орсини заговорил снова.
– Параллельно с тобой расследованием занимается капитан Оуэен Хорн, начальник моей личной охраны. Вы когда–то действовали вместе, так что недопонимания, я полагаю, не возникнет.
– Для чего это? – Римболт постарался скрыть мелькнувшее в голосе недовольство, но кардинал всё–таки заметил и снисходительно улыбнулся.
– Убийца – маг. – пояснил он. – Может быть чернокнижник, а может и отступник, что гораздо хуже, но в любом случае доверить расследование только магу я не могу.
– Если вы не доверяете мне, – спросил Римболт, – зачем просить о помощи?
– Я не прошу. – резко ответил кардинал, заставив Римболта отвести глаза. – Ты был верным служителем Церкви, и, поверь, я очень сожалел, когда ты покинул ряды моритури. Тогда ты был едва ли не единственным магом в Инквизиции, теперь же недостатка в кудесниках нет. Но эти юнцы, работая рьяно, не верят. Ты же как раз такой человек, который необходим – тебе я доверяю.
Римболт промолчал и отхлебнул из чашки.
С колокольни над собором Святой Свет послышались меднозвучные удары. Кардинал, подняв глаза к потолку, осенил себя крестным знаменем. Римболт вторым глотком допил чай и осторожно отставил фарфор в сторону.
– Ты не согласен? – вкрадчиво поинтересовался Орсини у замолчавшего мага.
– Я абсолютно согласен, ваше преосвященство. – поспешно заверил Римболт, уже жалея, что чай закончился так быстро – куда теперь деть руки он не знал. Кардинал деликатно пригубил из своей чашки и стал смотреть на город сквозь дверь террасы: со своего места он видел и море, и купол собора.
– Вы боитесь бунта магов? – осмелился спросит Римболт.
– Тебе ли, столько раз видевшему последствия деяний магов, не понимать, что может готовить нам один единственный инцидент? Тебе ли не знать, что может натворить один единственный маг? – ответил кардинал.
– Мне ли не знать... – эхом повторил Римболт. – Мне ли не знать.


8.

Собор Святой Свет называли самым прекрасным сбором в мире. Его строили как базилику, но позже архитектор пристроил два крыла, из–за которых собор стал напоминать крест. Массивные стены с внешней стороны были украшены рядом аркатуд, а изнутри барельефом, изображавшем святых. Купол собора покрыли настоящим золотом, так что в солнечные дни он был словно объят огнем. По преданию собор поставили на месте явления людям святого Духа. Было ли это в действительности так, Римболт не знал, но что–то особенное всё–таки чувствовалось в этом месте. Тот маг не мог не ощутить эту благодать, но всё же решился осквернить святое место.
Украдкой перекрестившись, Римболт вошёл.
Сквозь витражные стекла сверху падали разноцветные лучи, и казалось, что это под куполом переливается огромный алмаз. В воздухе пахло воском и ладаном. С клироса по храму разносилось многоголосное пение.
Устроившись в углу, подальше от людей, Римболт решил дождаться окончания службы. Он и сам не заметил, как задремал.

Что это? Ни низа ни верха, пространства нет. Странное ощущение...
…
Это движение? Когда не знаешь, как двигаться, сложно определить. И чьё это движение – моё, или это движется кто–то ещё?
…
Ни темноты, ни света...
…
Я в Пустоте. Да, теперь я понимаю. Это искусство некромантов – я в мире демонов.
Невозможно – я не способен вызывать транс, как колдуны. Я уснул, и попал сюда случайно?
…
Что это? Что–то огромное, что–то ворочается в коконе. Змея? Я вижу чешую, но оно не ползает, нет, оно выше. Отвратительное. Оно... готовится пробудиться?...
Бежать!

Римболт дёрнулся и проснулся. В соборе уже погасили половину свечей, прихожане разошлись, остались только служки, которые как призраки блуждали между подсвечников, снимая огарки и наплывший воск. Римболт встал со скамейки, и, поймав за рукав первого попавшегося мальчишку, спросил, у кого можно взять ключ от склепа. Тот непонимающе заморгал.
– Я апостол Святой Инквизиции. – вздохнув, объяснил Римболт. – Расследую убийство отца Ролана. Ключ от склепа?..
– А–а! – просиял мальчишка и махнул рукой. – Не заперто.
– Ладно.
Римболт ободряюще хлопнул струхнувшего мальчишку по плечу – на представителей Инквизиции все люди реагируют одинаково. Служка кашлянул и, неразборчиво попрощавшись, убежал к подсвечникам.

Ступени каменной лестницы то и дело выворачивались из под ног, пока он спускался вниз. Огонёк лампадки робко подрагивал, но не гас, отважно сражаясь с темнотой.
– И так, что мы имеем? – рассуждал Римболт, осторожно ступая по ступеням. – Некто, дождавшись темноты, проникает в склеп, выламывает и разоряет гроб святого, затем убивает священника, ударив в спину телекенетической волной и добив ножом... Дьявол! – Римболт встал со ступеней, потряс отбитой ногой, и, запалив погасшую лампаду, стал спускаться дальше.
– Что мог делать отец Ролан ночью в склепе? Не затащили же его туда силком, в самом деле! Если бы это был убийца, он прирезал бы монаха прямо в постели, значит, ключевое звено – гроб, а священник подвернулся случайно. Конечно, гроб могли разломать для отвода глаз, чтобы обставить всё как кражу, но тогда из гроба пропал бы золотой крест. Стало быть, этот маг точно знал, что ему нужен именно этот гроб. Он пришёл ночью, отец Ролан его застал, попытался сбежать – убийца сбил его с ног и добил. Логично? Ну ещё бы! Есть только один непонятный момент...
Римболт остановился у подножия лестницы, и заглянул в коридор.
– Какого чёрта магу понадобилось в могиле святого?
Он замер, прислушиваясь к своим ощущениям, и почувствовал, как сердце замерло на долю секунды. В склепе царила пустота. Он не чувствовал даже слабого дуновения жизни: ни пауков, ни мышей – ничего абсолютно. Так бывает только тогда, когда колдует некромант.
– Магия смерти. – прошептал Римболт. – Неужели снова?


9.

С чёрного неба вниз на землю холодно глядела луна, и в её свете чётко, как нарисованные, выделялись силуэты деревьев и покосившихся надгробий. Кто–то когда–то сочинил лёгенду о том, что солнце и луна – это глаза неба, и днём небо смотрит на мир зрячим глазом, а ночью – слепым. От того–то все злодейства и творятся по ночам, пока не видит справедливое небо.
Кэссиэн посмотрел на луну, чуть надкушенную с левого бока, и шутливо погрозил небу пальцем.
– «Не вижу, не слышу, не говорю.» – со смешком сказал он и перепрыгнул через холмик заброшенной могилы. – Справедливо отмеряешь время и для добра и для зла. К чертям такую справедливость.
Он зацепился ногой о покосившийся крест и выругался, пробурчав: «Ненавижу кладбища».
Майский холодный вечер хранил молчание: не было слышно стрекотания насекомых, которые ещё толком не проснулись после зимы и ждали тепла, не свистели ночные птицы, и даже вурдалак, промышлявший на кладбище трупами, сбежал на дальнюю сторону, забился в старую могилу и замер, тараща лишённые век глаза в темноту. Но вурдалак некроманта не волновал, он искал нечто совсем другое.
Почти в самом центре кладбища, где большинство могил уже сравнялось с землёй, Кэссиэн остановился возле неприметного холмика, поросшего гусиным луком. Наполовину врытая в землю, на холмике лежала могильная плита. Кэссиэн склонился над ней, тщательно оглядел, поводил рукой, удовлетворённо хмыкнул и уселся ждать.

Время шло, и луна постепенно перемещалась по небу, а свет её полз по земле, подбираясь к каменной плите. Когда луна осветила её всю, на каменной поверхности стали проступать стройные буквы:
IBI CUBAVIT LAMIA
Склонившись над плитой, Кэссиэн негромко произнёс несколько слов и отступил, стараясь, чтобы даже край плаща не задел вспыхнувшего над холмом сияния. В облаке света возникло существо, очертаниями напоминавшеё девушку, но образ был слишком зыбок и неясен. Существо зависло над землей, покачиваясь от ветра и поворачивая изящную головку.
– Что ты сделал? – горестно спросила Ламия.
– Ты полетишь к человеку, которому принадлежит эта вещь. – Кэссиэн бросил на землю пряжку от плаща. – Навестишь его сегодня же ночью. Лик я тебе верну, но если ты вздумаешь обмануть меня, я запру твою могилу серебром – ты умрёшь с рассветом.
– Я сделаю, как ты хочешь. – прошелестела Ламия. – Верни лик.
Колдун сделал движение рукой – в воздухе разошлась рябь, и перед ним предстала девушка. Только если приглядеться можно было увидеть, что лунный свет проходит её насквозь, рассеиваясь. Девушка заулыбалась, повела плечами, довольно потянувшись и попыталась дотронуться до колдуна. Некромант выбросил вперёд руку, схватив её за тонкие пальцы, и сжал. Девушка закричала и скорчилась от боли.
– Выполняй, что тебе приказали, дух.
– Я поняла! – взвизгнуло приведение. – Отпусти!
Он разжал пальцы и ламия взвилась в воздух, мгновенно пропав в ночном небе.


10.

Капитан распахнул окно, впуская в комнату лунный свет и ночную прохладу. Из сада доносилось благоухание яблони и вишни, но эти яркие запахи врывались в комнату слишком быстро, затопив тесное пространство густым ароматом. Духота не проходила, и капитан как безумный ходил по комнате из угла в угол, чувствуя, как в груди растет и ширится неизъяснимая тоска. Наконец он лёг в постель, не закрывая глаза, тяжело дыша и чувствуя себя больным. Скоро он задремал, но чудным образом продолжал видеть комнату и окно, на котором ветер раздувал занавески. Внезапно ему померещилось, как что–то шевельнулось в лунном свете. Приглядевшись он увидел девушку, стоявшую возле окна. Он слегка удивился, как это не заметил её раньше, такой ясной и живой она была. Девушка шагнула от окна, и белые волосы облаком взлетели у неё за спиной, окутав стройную хрупкую фигурку. Не спеша она приблизилась к кровати и склонилась над мужчиной, заглянув ему в лицо. Её глаза, неясного, меняющегося цвета, излучали неподдельную любовь.
– Кто–ты? – задрожав, спросил капитан.
Вместо ответа девушка звонко рассмеялась и припала к его губам. Капитан протянул руки и прижал её к себе.
На следующий день слуги нашли тело капитана в постели. Он лежал голый, запрокинув голову. Окно в комнату было открыто, и всю комнату заполнял запах цветущей вишни.


11.

– Господин Римболт! Господин Римболт!
Маг проснулся, протёр глаза, попытавшись спросонья понять что за шум и где пожар. Колотили в дверь. Чертыхаясь и охая, он натянул штаны, путаясь в валявшейся по всему полу одежде, побежал открывать. На пороге стоял запыхавшись вестник. От волнения мальчишка глотал половину слов и тараторил как сорока, но главное Римболт всё–таки уяснил: этой ночью при загадочных обстоятельствах умер капитан личной стражи кардинала, который вёл расследование, и кардинал немедленно послал за магом. «Ещё один. – думал Римболт, натягивая рубашку и путаясь в рукавах и вороте. – И будь я проклят, если наш загадочный убийца не приложил руку и к этой смерти».
Экипаж ждал у ворот. Римболт заскочил внутрь и велел возничему поторопиться, хотя это явно было излишним – возничий хлестнул бичом так, что лошадь испуганно прижала уши, и экипаж понёсся через просыпающийся город. Вопреки ожиданиям, остановились они почти на окраине города возле маленького дома, окружённого садом и красивой невысокой оградой. То, что капитан стражи мог жить столь скромно, Римболт даже не предполагал. В конце концов всякий, кто состоял на службе Инквизиции, умудрялся скопить приличное состояние, а уж бывший командир элитного инквизиторского отряда...
Римболт толкнул калитку, по мощёной дорожке прошёл к дому, но постучать не успел – дверь распахнула седовласая женщина в чёрном платье. Она, должно быть, недавно плакала, потому что глаза у неё были покрасневшие, с припухшими веками, но кроме этого ничем себя не выдала.
– Вы от его преосвященства. – сказала она, жестом пригласив мага войти. – Я узнала герб на экипаже. Я госпожа Ильва, – прибавила она, заметив вопросительный взгляд мага, – тетя Оуэна.
– Меня зовут Римболт. – поклонился маг. – Могу я взглянуть на комнату капитана Хорна?
– Конечно.
Пожилая женщина повела его на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Римболт оглядывался на стены, но никаких украшений не увидел, даже гобеленов, которыми принято завешивать стены – капитан жил небогато.
– В комнате что–нибудь трогали? – спросил Римболт.
– Нет. – Женщина покачала головой.
Было видно, что говорить ей очень трудно, она судорожно цеплялась за перила и слегка пошатывалась. Маг поглядывал на неё с тревогой, он даже решил не пускать её в комнату, но она и сама не пошла, сказав только:
– Вы уж узнайте, что случилось. Его могли отравить, только я не знаю, как. У него было много врагов, ведь он инквизитор. Найдите того, кто это сделал, хорошо?
– Обещаю. – Римболт ободряюще сжал сухую руку женщины и закрыл дверь.
Окно было открыто, и в комнате удушливо пахло яблоней, вишней и ещё гниющим деревом. Тело лежало на кровати, прикрытое одеялом. Прижав к носу платок, Римболт откинул край покрывала и отшатнулся: на лице мертвеца застыло выражение блаженства, рот был чуть приоткрыт, на скулах играл румянец – словом, он лежал как живой, но то, что этот человек мёртв, сомнений не вызывало.
Взяв со стола костяной гребень, Римболт аккуратно приподнял веко покойника, отметив, что зрачки сильно расширены и почти закрывают радужку. И ещё этот странный запах... Он что–то напоминал, вот только что?
Побродив по комнате, он внимательно всё осмотрел, но ничего необычного так и не заметил, и вдруг его взгляд упал на руки капитана: левая ладонь была сжата в кулак, что никак не могло оказаться случайностью. С трудом разжав сведённые пальцы, Римболт с удивлением поднес к глазам смятый цветочек гусиного лука.
– Быть того не может... – прошептал он.
Капитана убило приведение–вампир, ламия – мёртвый дух; в катакомбах побывал некромант. Кто кроме него мог подослать духа? «Нужно вернуться в храм, – подумал Римболт, выбегая из дома. – Но сперва расспросить знакомых капитана, ведь не мог же маг остаться незамеченным, он наверняка появлялся возле дома, может, его кто–то заметил... Творится что–то неладное, этот некромант действует слишком быстро и нагло...»


12.

Темнело, и солнце лениво клонилось к западу и тонуло в море, раскаляя докрасна мерно покачивающиеся волны. Догорал золотой купол собора, в Сиреневом квартале, напротив, зажигались фонари.
Римболту пришлось довольно долго стучать в закрытые двери храма – он чересчур задержался и пришёл поздно, но ждать до утра не собирался. Наконец ему открыл перепуганный служка.
– Мессир Бертрам? – щурясь, спросил мальчик, поднимая повыше лампу. – А что это вы тут?..
– Ничего. – шутливо передразнил его Римболт, отстранив с дороги и проходя внутрь храма.
–А... – Служка притворил дверь и засеменил следом за магом, целеустремленно устремившемуся к двери склепа.
–А вы вниз, да? А надолго?
–Сколько потребуется. – не оборачиваясь, бросил через плечо Римболт.
–Но господин маг... – упавшим голосом протянул служка.
–Не хныч, я не долго. – успокоил его Римболт. – Лучше фонарь дай.

По его просьбе гроб не убрали, и он всё так же стоял в куче мусора и каменного крошева, только покрытый сверху покрывалом. Римболт поставил фонарь рядом, секунду подумал, торопливо перекрестился и только потом стянул с гроба тяжёлую бархатную ткань. Внутри лежал скелет в остатках истлевшего стихаря. Золотое распятье провалилось внутрь грудной клетки, от деревянных четок остался лишь костяной крестик, на безымянном пальце правой руки поблескивал перстень – все было точно так, как в первое его посещение. Но что–то его беспокоило. Римболт снова и снова прокручивал в голове все факты, но никак не мог понять, что же его так насторожило. Закрыв глаза, маг вытянул руки и попытался осмотреться, но, как и раньше, не увидел ничего, кроме бездны. То, что неизвестный маг колдовал, не оставляло сомнений, и колдовство это было очень сильным. «Так я ничего не добьюсь». – подумал Римболт. Сознание почему–то упорно возвращалось к скелету.
Римболт снова заглянул внутрь гроба, и тут перед мысленным взором предстал портрет святого в покоях кардинала: преподобный сидел в кресле, и правая рука его лежала на подлокотнике...
– Чёрт возьми! – ахнул Римболт, уставившись на скелет – на безымянном пальце скелета красовался перстень. – Кто же здесь похоронен?..
– Его называли Сириусом.
Римболт дернулся и резко обернулся, от неожиданности задев фонарь. На несколько мгновение в склепе стало темно, потом голос произнёс: «Fiat lux», и часть стены засветился мягким приятным светом, который медленно разгорелся, осветив коридор. Римболт заморгал и поднялся, опираясь о край гроба.
– Люди, впрочем, знали его как Господина Ледяной башни. – прибавил голос.
В полосу света выступил человек в пурпурном плаще, в маске, закрывавшей половину лица. Римболт попытался рассмотреть его ауру, и в ужасе отшатнулся, потому что увидел лишь водоворот, окно в бездну. Это была магия смерти.
– Сириус был шутником, как ни странно это звучит. – продолжал говорить человек. – Можешь себе представить: он завещал своим слугам захоронить его в могиле преподобного Франциска. Как ты понимаешь, самого святого перенесли в курган некроманта. Забавно, не правда ли? Я порядком намучился, пока сумел разузнать об этом...
– Кто ты такой? – перебил его Римболт.
– Ты не узнал меня. – укоризненно произнёс человек, снимая маску. Он поднял лицо и улыбнулся безобразно и жутко. – А между тем я рад тебе.
Римболт отшатнулся, как от удара.
–Ты... – прошептал он потрясённо, вглядываясь в лицо, располосованное косыми белыми линиями.
– Я, как видишь. – развёл руками Кэссиэн. – Приятно, что ты всё–таки вспомнил.
– Хочешь сразиться, отомстить? – спросил Римболт. – Я победил тебя тогда, и смогу снова.
– Не сможешь. – покачал головой Кэссиэн. – Для начала ты должен хотя бы сдвинуться с места.
Римболт почувствовал, как к горлу подкатила тошнота, а перед глазами расплылись цветные пятна. Он хотел, но не мог сдвинуться с места – все тело ниже шеи в одно мгновение окаменело.
– Что ты сделал? – прохрипел маг. Он уже понял – некромант не дал ему шанса, никакого поединка не будет.
– Это хорошее заклинание. – произнёс Кэссиэн. – У него только один недостаток – нужно, чтобы цель хотя бы пол минуты не сходила с места. Ты же не подумал, что я со скуки с тобой болтаю?
Римболт отчаянно забился, пытаясь освободиться, но тело не слушалось, и магия не помогала. Кэссиэн вытащил из складок плаща длинный кинжал, и маг затих. Он чувствовал, как сердце глухо бьётся в груди. Он был беспомощен и не мог сделать абсолютно ничего, и ужас заполнял его сознание.
– Я не собирался убивать девочку. – тихо произнёс он, не сводя глаз с обезображенного лица колдуна.
– Это не важно, друг мой, – качая головой, Кэссиэн не спеша двинулся к магу, – это совсем не важно...


13.

Ветер дул с моря. По ясно–синему небу бежали белые облака–барашки, пахло цветами и свеже–скошенной травой. Вдалеке, у самого горизонта, вырисовывались очертания города.
Кэссиэн достал из сумки Книгу, положил на землю подле себя. Он не нуждался в ней болеёе, но ему хотелось, чтобы она была рядом – слишком уж долго он её искал.
Он поднял руки и заговорил. Слова заклинания падали как расплавленное олово тяжёлыми горячими каплями, каждое слово ввинчивалось в воздух, преодолевая сопротивление отвыкшего от них мира. Поле вспыхнуло, в воздухе над ним загорелась гигантская пентальфа ярко–красного цвета. Медленно она опустилась вниз и прожгла землю, отпечатавшись на ней. И в тот же миг ударил ветер. Он дул снизу вверх, и трава и редкие деревья вытянулись прямо, точно их потянули за невидимые нити, только фигура колдуна продолжала неподвижно стоять – ветер не касался его. А слова гудели в воздухе, звуки не исчезали, и каждое слово продолжало звучать, и вместе они сливались в монотонный низкий гул. Небо потемнело – за считанные секунды облака сгустились и заслонили солнце, стихли все прочие звуки, остались лишь гул и вой ветра.
В Акваполисе люди начали торопливо разбегаться по домам, думая, что начинается буря.
В миг, когда гул и вой достигли своего апогея, пентальфа вдруг полыхнула ослепительно, и из её центра с диким визгом на границе слышимости вырвался чёрный ящер. Он рванулся в небо, но, почти сразу, перевернулся и грянул на землю в нескольких шагах от колдуна. Ветер исчез как срезанный ножом, и над полем и лежащим вдали город прокатился раскат грома.
Кэссиэн сел на траву, скрестив ноги и чуть ссутулившись. Изящно склонив шипастую голову, дракон медленно оглядел окрестности. Он сказал:
– Уже в третий раз я на Земле, и всякий раз она иная. Лишь люди те же. Известно ли тебе, кто я?
– Тебя именуют Могущественным вестником, – с трудом разлепив спекшиеся губы, ответил Кэссиэн, – и ещё Ползучим Хаосом. Имен у тебя много, как и обличий. Я хочу, чтобы ты призвал войско.
Дракон почтительно склонил голову.
– Как прикажешь, маджнун. – Он ощерился и ударил хвостом по земле, земля задрожала, и в небо взметнулся чёрный столб шевелящейся массы. За несколько минут всё пространство вокруг заполнилось тварями, которые безмолвствовали и беспрестанно перемещались. Их тела блестели во вспышках молний. Последним вылетело странное существо, ростом повыше человека. Оно подпрыгнуло и встало на землю рядом с драконом, опираясь на четыре конечности. Гребень на его вытянутой голове отливал зеленью, круглые, похожие на чёрные жемчужины, глаза глубоко утопали в глазницах, а тело, гладкое и покрытое чешуей, напоминало лягушачье. Вот только ладони и стопы были человеческие. На руках и ногах его топорщились лезвиеобразные плавники.
– Мое имя Дагон, властитель. – невнятно прошамкало чудовище. Когда оно двигалось, чуть приподнимаясь и приседая, под чешуей перекатывались и бугрились мускулы. – Я повелеваю глубокими. – Он указал на ряды существ, напоминавших и лягушку, и человека, и рыбу одновременно. Кэссиэн окинул взглядом поле. Кроме глубоких, здесь были упыри, более прочих напоминавшие людей, и шагготы – бесформенные «угри».
– Хорошо, будешь командовать глубокими. А для этих – он кивнул на упырей и шагготов, – я подберу командиров из живых.
Он встал, поднял с земли Книгу, задумчиво взвесив её на ладони, убрал в сумку. Демоны ждали.
– Хаос.
Дракон склонил голову и подставил крыло. Кэссиэн взобрался ему на спину.
– Ты видишь этот город? – спросил некромант.
– Вижу, маджнун.
– Его нужно уничтожить.
– Хорошо. – прошипел демон, разворачивая крылья. – Очень хоро–ш–шо...


14. (Книга Сириуса.) Около века назад...

Шаггот перевернулся в воздухе, что было равносильно человеческому качанию головой.
– Невозможно. – прошелестел демон.
Они стояли возле окна, выходившего на зимнюю оранжерею, ещё год назад служившую оружейным складом. Сириус переделал его для Леи. В замке многое изменилось с появлением этой девушки. Лея любила цветы и травы, могла часами возиться с ними. Вот и сейчас она подвязывала разросшиеся ветки какого–то растения, названия которого Сириус не знал.
– Почему?
Шаггот снова изменил положение тела, на этот раз приняв позу, выражающую сожаление.
– Два бессмертных не могут одновременно существовать на земле – это нарушило бы мировой порядок. Все стремится к равновесию...
– Ясно, можешь не продолжать. – отмахнулся Сириус. Он помрачнел, и шаггот поторопился незаметно переместиться подальше от хозяина.
– Значит, она умрёт. – произнёс Сириус, как–будто не заметив манипуляций слуги, – состарится.
– Как и все люди...
Сириус сделал молниеносный выпад, схватив демона за извивающийся хвост.
– Тебя не спрашивали! – рявкнул он, припечатав демона к стене – шаггот сполз на пол, став похожим на шёлковый шарфик. «Очень мерзкий шарфик.» – подумал Сириус, отвернувшись и бросив взгляд в окно – Лея что–то тихо напевала. Он не слышал слов, но видел, как шевелятся её губы.
– Не больно–то она мне и нужна. – пожал плечами Сириус. – Обойдусь и без вечности.


15.

Только когда в комнате совершенно стемнело, кардинал заметил, что наступил вечер. Он отложил книгу и устало потёр глаза. Сквозь распахнутые двери балкона ветерок заносил белые пушинки, опадая, они катились по полу и скатывались в лёгкие комочки, которые мгновенно разваливались от малейшего дуновения. Было жарко и душно.
Орсини встал с кресла и, приблизившись к двери, долгим взглядом окинул город.
– «Я видел сатану, упавшего с небес, как молния. Я дам вам власть попирать ногами змей и скорпионов, и власть над всеми врагами вашими, и ничего не повредит вам. Но не радуйтесь тому, что духи послушны вам, а радуйтесь тому, что имена ваши записаны на небесах»
– В этом городе не осталось ничего. – прошептал кардинал. – Он погряз в разврате, во грехе. Церковь должна стать сильнее, иначе мир не выстоит против порока...
Издалека донёсся громовой раскат: на горизонте быстро сгущались сумерки, неожиданно поднявшийся ветер гнал их к городу.
– Будет гроза. – пробормотал Орсини, отступая вглубь комнаты. Ему вдруг почудилось, что кто–то пристально смотрит на него из темноты. Он сделал шаг назад, и увидел, что это всего лишь портрет: со стены на него смотрели усталые глаза святого. Кардинал провеёл ладонью по холодному лбу, поглядывая на портрет, тяжело опустился в кресло.
– Согласился бы ты со мной? – негромко спросил он и ужаснулся, как прозвучал его голос в пустой комнате. – Нет, людям всегда нужен поводырь. Они идут, сами не зная куда, точно слепцы. Им нужен пастырь. – Кардинал прикрыл глаза и отвернулся.
Гром прогремел совсем рядом, потом комната на миг озарилась вспышкой, и снова грянуло. Орсини задрожал – ему показалось, что лицо святого исказила жуткая гримаса. Резко повернувшись, кардинал рванулся на балкон. Ему не хватало воздуха. Схватившись за перила, Орсини уставился вниз, на город. Над городом поднимался дым пожара. Кардинал неверяще смотрел вниз, его разум отказался понимать то, что видели глаза – над городом носились демоны, в темноте, в зареве пожара метались тёмные тени. Казалось, в один миг целый город оказался в Аду.
– Боже, они грешны, все они грешны... – забормотал старик. – Боже, ты разумно караешь этот город за грехи его, участь эта достойна их... – Кардинал зашатался и поднял к небу лицо, в котором осталось лишь безумие. – Господи, но ты напутал, ты оставил вместе с ними своего верного слугу!
– Ваше преосвященство! – Дверь со стуком врезалась в стену, белый, как мел, стражник ворвался в комнату. – Вторжение! В городе какие–то твари! Это демоны! Демоны в городе! Что нам делать?!
Кардинал тоцепенел. Он смотрел на стражника и ничего не говорил.
– Ваше преосвященство... – Стражник внимательно вгляделся в лицо кардинала. Помедлил, потом развернулся и выбежал в коридор.
– «Я дам вам власть попирать ногами змей и скорпионов, и власть над всеми врагами вашими, и ничего не повредит вам.» – безумно шептал Орсини, уставившись в ухмыляющееся лицо святого. – Ибо имена наши записаны на небесах...

Город внизу горел, огонь быстро перекидывался с одного квартала на другой, распространяясь во всех направлениях. Внизу кричали люди. Наверху, в небе, рокотала гроза, и чёрные тучи неслись, подгоняемые ветром и шагготами, которые гнали их прочь, не давая пролиться на город дождём и потушить пожар. Огромный чёрный дракон, почти не видный на чёрном небе, парил в вышине.
– Люди в панике. – прошипел дракон. В его золотых глазах плясали отсветы огненного зарева.
– Кто–нибудь сопротивлялся? – спросил Кэссиэн.
– Не особенно много. – с лёгкой насмешкой в голосе ответил дракон.
– И?..
– О, разумеётся по возможности их постарались взять живыми. – Демон наклонился вбок, снижаясь над ратушей. – Со временем, после должной обработки, из них выйдут отличные воины. Признаться, мне не приходило в голову искать рекрутов таким образом.
– Снижайся на башню. – сказал Кэссиэн.
Демон камнем рухнул вниз. Земля метнулась навстречу, и на миг среди грохотавших громовых раскатов всколыхнулся крик людей, увидевших демона. В последний момент ящер развернул крылья и врезался в башню, вцепившись лапами в крышу. Из под загнутых когтей брызнула черепица. Дракон изогнулся, обвив башню всем телом. Чёрная чешуя отражала вспышки молний, и казалось, что по телу дракона пробегают искры. Это было очень красиво, вот только любоваться было некому.
– Хорош–шо. – зашипел дракон, повернув голову. – Мне нравится, как горит этот город. Глубоким не нравится. – прибавил он, подумав. – они предпочли бы наводнение.
– Море рядом. – пожал плечами Кэссиэн, перешагивая через шипы и наросты. Он шёл по спине демона к хвосту, заканчивавшемуся узким лезвием.
– Это ваше желание, властитель? – уточнил демон.
– Когда догорит – делайте что хотите, хоть камнями закидайте. – бросил колдун через плечо, прикидывая расстояние до окна, и кивнул демону. – Подкинь.
Дракон отвел хвост назад; колдун побежал по гребню, оттолкнулся от лезвия в тот момент, когда демон взмахнул хвостом, и влетел в пролом окна.
Вход в ратушу был забаррикадирован изнутри. Демоны заняли всё здание, и только верхние этажи башни продолжала удерживать горстка солдат.
Кэссиэн высунулся в окно и свистнул.

– Может, сдадимся? А? Капитан? Мы же не сможем драться вечно, мы здесь как в мышеловке!
– Помолчи. – огрызнулся командир. По другую сторону баррикады стало тихо, и эта тишина не сулила ничего хорошего. – Ты видел, что творится снаружи? Кому мы там нужны со своим белым флагом?
– Что это?
Солдаты притихли и начали прислушиваться к странным шорохам, доносившимся с верхнего, последнего этажа.
– Слышите?
– Там кто–то есть...
Шорох стал громче, точно кто–то тянул по полу тяжелый ворох верёвок.
– К двери! – скомандовал капитан.
Как–будто нарочно ожидавшая этого крика дверь сорвалась с петель и пронеслась через всю комнату, сбив по дороге нескольких человек, с такой силой впечатав их в стену, что они уже не поднялись. Демоны ворвались в помещение и накинулись на людей. Они прижимали их к полу своими телами и впивались клыками, сочившимися ядом, в плоть. Они извивались самым немыслимым образом, с лёгкостью уворачиваясь от мечей, так что через пару минут всё было кончено.
– Вот и всё.
Брезгливо перешагивая через трупы, Кэссиэн вошёл в комнату. Над его плечом повис шаггот.
– Что с ними делать, властитель?
– Добейте тех, кто хотел сдаться. Остальных к прочим новобранцам. Только внимательнее: если успеют умереть раньше – толку не будет никакого.
Шагготы зашевелились, раздался отвратительный хруст ломающихся костей и слабые вскрики. Присев на подоконник, Кэссиэн наблюдал, как демоны поднимали полу–живых людей в воздух, хвостами оплетая за руки и за ноги, и вылетали с ними из башни. С одним из солдат произошла заминка: он отшвырнул от себя шаггота и поднялся, упершись спиной в стену и выставив перед собой меч.
– Ты... трус. – выдохнул капитан. Он был бледен, и на лице его проступили тёмные полосы быстро распространяющегося по телу яда. Из прокушенного бока текла кровь, но всё–таки он стоял.
– Сразись со мной.
– Зачем? – равнодушно спросил Кэссиэн, с любопытством разглядывая парня.
– Ты боишься! Ты прячешься за спинами своих тварей! – выкрикнул капитан. – Ты трус, как и все убийцы.
– Если ты думаешь, что я стану драться с тобой, чтобы доказать обратное, то ты глубоко заблуждаешься. Твоё мнение мне не интересно, и можешь думать, что заблагорассудится. Но ты любопытный экземпляр. Кажется, я нашёл хорошего полководца для моих демонов.
– Я скореё умру. – выдохнул парень. Руки у него дрожали, отказываясь слушаться.
– Это как раз то, что нужно. – со смехом ответил Кэссиэн. – Но так уж вышло, что ты не станешь полноценным слугой, если не присягнешь добровольно, так что давай договоримся: если ты согласишься на моё предложение, я уведу орду из города.
На лице парня отразилось мучительное сомнение.
– Я могу быть уверенным, что... – начал он.
– Не можешь. – перебил колдун.
Он колебался несколько ударов сердца, а потом опустил меч. В мгновение ока шагготы сбили его с ног и выволокли из башни.
Колдун остался сидеть неподвижно, глядя на город, над которым поднимались клубы дыма. Затем он вынул из кармана маску и закрыл лицо.
– Властитель. – В окне появился жёлтый драконий глаз. – Я думаю, вам будет интересно: демоны нашли кардинала Орсини.
– Дьявол с ним. – отмахнулся Кэссиэн. – Пусть прикончат. И вели шагготам отпускать тучи – мы уходим, я пообещал город моему новому командующему. – Он перебрался на услужливо подставленную голову дракона. Демон взмыл в небо, ревом перекрыв громовые раскаты. Зарево пожарища струилось по гладкому длинному телу, вспыхивая рубиновыми оттенками на чешуе. Некромант стоял на голове дракона, одной рукой держась за изогнутый рог. Он смотрел на горизонт, где чёрное небо сходилось с охваченным огнём городом, и на губах его играла улыбка.

– А теперь попробуйте меня остановить.

Орда демонов уходила прочь из Акваполиса.


2011 г. (Тверь) – 19.04.13. (С–Пб.)