Помню

Помню

А.Д. Злобин

Ноябрь 1941. По разнарядке маму мобилизовали на оборонительные работы под Наро-Фоминск. Статус семьи врага народа и чрезвычайное положение под Москвой исключали отказ. Брату Николаю было семь лет. За ним, первоклассником, присматривала тетя Аксинья, а меня, почти четырёхлетнего, отправили в село Худошино к дедушке с бабушкой. Воскресенье в Глухове день базарный. Со всей округи пешие и конные собираются себя показать, на других посмотреть, что-то купить-продать. Зимой по снежной целине в этот день шли пешком и ехали на санях. Возникла оказия, и меня взяли в Худошино. Всего-то семь вёрст, а памятны до сих пор. Морозы стояли крепкие. Меня упаковали в тулуп и пристроили в сани розвальни на пахучем сене. Взрослые иногда соскакивали с саней, чтобы согреться, а мне было тепло т уютно. Из тулупа в щёлочку были видны не только круп лошади, но и окружающий мир. Я был озадачен тем, что всё видимое у горизонта не только оставалось позади, а как бы поворачивалось. Это открытие долго меня занимало, но объяснить этого всезнающий дед не сумел.

В семье Древновых было семь детей. Три дочери жили с родителями , сын Иван служил на Камчатке, а Михаил – под Брестом . Письма от него приходили редко – выходил несколько раз из окружения, пока не пропал. Только в 1944 году его освободили из плена и дали возможность смыть кровью позор плена в штрафном батальоне. Войну закончил в Германии без единого ранения и потому позор плена был ему укором почти 40 лет спустя. Когда я поздравил его с награждением орденом Великой Отечественной войны, он вытер слёзы: «Сколько унижений пришлось пережить. А за что?»

Дед определил мне спальное место на палатях, а при желании я мог обретаться на печи. С утра бабушка Настя приносила воду из колодца, топила печь, ухватом, с помощью катка, передвигала чугуны с едой для семьи и для дворовой живности. Дед с утра уходил на работу, и я оказывался один. Конечно, меня интересовал зелёный сундучок деда Василия. Когда он его открывал, то были видны занятные картинки на крышке, фотографии, облигации, ножички разные и неведомые мне вещицы. Вечером все собирались за столом на ужин. Бабушка ставила на стол большую чашку с наваристыми щами, хлеб, огурцы и капусту. Все дружно ели из большой чашки. Я понял, что тащить мясо можно, только после удара деда по краю чашки. Запивали еду квасом или молоком.

Вечером дед зажигал семилинейную керосиновую лампу и все занимались своим делом. Дед точил ножички и начинал разрезать распаренное лыко на длинные полосы. С них потом снимался верхний тёмный слой. Эту работу дед поручал мне. Потом он доставал колодку, кочедык и затевал плести лапоть. Это было священнодействие –из лыка получалась красивая обувь. В умелых руках работа спорилась. Подошва заплеталась в два слоя для прочности, делались проушины для оборок. Мне довелось носить лапти, вот портянки наматывать и закреплять было муторно. Наступил вечер, когда дед разрешил мне вязать лапти. Это было событие – мне доверили серьёзное дело. Казалось, что всё понимаю, что надо делать, а получается сикось - накось. Дед великодушно щадил мои ошибки, а бабушка хвалила даже за скромные успехи.

Днем разрешалось смотреть учебники тети Маши. Мне нравились картинки в учебнике географии. в В учебнике русского языка приводились тексты разных авторов: Пушкина, Троцкого, Ленина, Сталина , Бухарина, Короленко. В учебнике истории озадачили портреты Блюхера, Тухачевского, Егорова, Уборевича. Я пытался у взрослых узнать почему их фотографии были перечёркнуты, а глаза выколоты. Детским умом догадался, что это что-то запретное и постыдное.

Я обнаружил, что натянутая нитка – струна. В дедушкину кровать вбил гвоздик, закрепил на нём нитку, пропустил конец через ручку на створке окна. Меняя натяжение нити получал звучание разной тональности. Это открытие стало событием. Я мог сам играть и петь! В мой репертуар вошли «Катюша: «Дайте в руки мне гармонь», «Варяг», «Три танкиста», «Когда имел златые горы», «Хаз Булат», «Гоп со смыком», «Семёновна» - всё то, что когда-то было услышано. Взрослые одобрили моё усердие, хвалили. Когда заходили соседи, то даже просили спеть что-нибудь по заказу. Под Новый год в гости пришли соседи - Петька с сестрёнкой и мамой. Я уж постарался для них по полной программе. Потом их мама достала кулёк и дала нам конфетки. Впервые в жизни я узнал вкус конфеты. Это карамель в шоколадной обсыпке «Мокко». Детям красноармейцев к Новому году был сделан вот такой роскошный подарок. До сих пор расцениваю истинную заботу о людях - это же декабрь 1941! Немцы у самой Москвы. Это готовность людей разделить с близкими последнее, сопереживание горя и радости.

Вскоре я подружился с соседскими ребятишками. На улице бывали недолго – стояли трескучие морозы, а в гости друг к другу ходили. При этом старались показать свои сокровища. Игрушек в нынешном понятии не было, зато какие самодельные из бумаги, соломы или кудели. Слушали сказки взрослых, рассказывали собственные фантазии о войне, где мы всегда побеждали. Я сделал трёхниточный инструмент и с удовольствием музицировал для себя и для взрослых. Слушатели на похвалу не скупились. В сельской глуши ни электричества, ни радио, ни газет. Только новости с базара, письма с фронта и повестки. И вот в этом мире возникает искра детской радости, наивной и простодушной, но узнаваемой и щемящей душу. Теперь - то я понимаю почему дом Древновых тогда посещали не только родственники, а многие просто так, на огонёк. Так забота о детях отзывалась ответной любовью и искренностью, напоминанием песнями о мирной жизни. Дед иногда брал меня с собой и на конюшню и при посещении соседей. Были несколько раз у деда, который жил раньше в городе. У него в избе был какой то особый порядок. Для меня он показал своё сокровище – сундук с книгами, толстыми, в красивых переплётах. Они и пахли как-то особенно.

Немцев под Москвой разбили. Мама вернулась домой и мы все собрались в родном гнезде. Так подтвердилась истина: «В гостях хорошо, а дома - лучше». Мама рассказала, как строили противотанковый ров, как налетали фашистские самолёты и бомбили. Было трудно представить, как при сорокаградусном морозе женщины долбили мёрзлую землю и на километры копали противотанковые рвы. Было и счастливое событие. Когда их «гнали» в Наро-Фоминск, то оказались в селе Гремячево под Алатырем. Там было много родственников Злобиных. Маму приветили как жену Митьки Злобина. Встреча была гостеприимной и счастливой настолько, что мама о ней вспоминала до самых последних дней жизни.

В 1942 году брат взял меня в школу на Новогоднюю ёлку. Собралось много детей и взрослых. Я во все глаза смотрел на ёлку с блестящими игрушками и мишурой, со снегом –ватой у подножья и звездой на макушке. Это было чудо, порождающее религиозное чувство. Появился Дед Мороз с бородой, усами, в красной шапке и с посохом в руках. После поздравления школьники пели и танцевали «Яблочко» и «Казачок». Потом Дед Мороз позвал желающих выступить. Николай подтолкнул меня, «Давай». Он до праздника предупредил, что на утреннике надо либо спеть, либо рассказать сказку. Я готовил сказку. И вот я вышел, умирая от страха. Меня поставили на табуретку.

- Что ты расскажешь?

- Сказку «Соломинка, пузырь и лапоть».

Я оказался самым маленьким исполнителем и потому слушали внимательно. Представляю и сейчас себя в куцем пальтишке, валенках, шапке, сшитой мамой. Кратка сказка и шумны аплодисменты, первые в моей жизни. Николай дома рассказал маме в лицах о моём выступлении и даже похвалил. Мама была счастлива. Потом и соседи ей говорили: «А Шурка-то твой…». Вроде бы и пустячок, а приятно.

Мы дружились с Борисом Воробьёвым. Помню, он научил меня стрелять. Нужен молоток, гвоздь и спички. На лавке находишь сучок, вбиваешь в него гвоздь. В образовавшуюся ямку закладываешь серу со спичек, вставляешь гвоздь и… Удар молотка. Бабах! Испуг и восторг. Полигон устроили у Бориса в избе. Потом он рассказал мне, что мамка надрала уши за то, что уделал всю лавку до безобразия.

Однажды Борис примчался ко мне чуть свет.

- Посмотри чего я нашёл на дороге!

.- Патрон. Настоящий?

- Конечно! Давай стрельнём.

Как им стрельнуть мы не знали, а так хотелось. Пошли в церкви, где были тракторы МТС. Мы приспосабливали разные железки, чтобы стрельнуть, били по пуле – не получалось.

Решили показать моему брату. Он сказал, что это патрон от автомата. Отругал за нашу самодеятельность. Вытащил пулю. На бумагу высыпал порох. Вытащил пистон. Объяснил для чего он нужен и показал: как взрывается. Потом вышли во двор и он показал как горит порох, а не взрывается. Так я узнал что такое патрон и запах пороха.

В 1944 году я стал первоклассником. Первое сентября было теплым и солнечным. Этого дня я ждал как праздника. Было ожидание новых открытий и новых событий. Я не мог зримо представить что такое классная доска, что такое урок. Двухэтажная школа была напротив нашего дома и звук школьного звонка был дома отчётливо слышен. К школе мама сшила мне новые штаны и рубашку. Брат по этому поводу заметил: «Ты теперь как жених». Что такое жених я не понимал, но сконфузился. Первая учительница Клавдия Васильевна Голякова сохранилась в памяти. Для меня учитель был старшим по возрасту и человеком при исполнении обязанностей, которого я должен был слушаться. Знания давались мне легко, так как читать и писать я научился от брата по его учебникам. Сидели мы с Пашкой Струковым на передней парте. Пашка был шкодник и временами начинал забавные затеи. Из-за этого я получал замечания и даже несколько раз стоял в углу столбом. Когда нас рассадили учёба стала занятием приятным. Так узнал, что такое хорошая компания.

Физкультуру и военное дело преподавал лейтенант Тихомиров. Он ходил в гимнастёрке. Было ему лет 20. Орден Красной звезды – единственная награда. Иногда он приглашал старшеклассников пострелять из «мелкашки». Однажды я увязался за братом на такое стрельбище. Тихомиров повёл нас в колхозный сад. На клён приспособил пятикопеечную монету. С пятнадцати шагов Николай стоя выстрелил. Все кинулись к «мишени». Край монеты погнут. Все согласились, что выстрел удачный. Как я гордился удачей брата. Конечно, я тоже научусь так стрелять, дали бы только винтовку. Ежедневно все школьники утром строились на физзарядку. Тихомиров делал вместе с нами короткую пробежку, потом комплекс упражнений. Зимой он был в гимнастёрке. Хвалил тех, кто закалялся на морозе в рубашке, а теплолюбивых укорял – «что вы как фрицы». На первом занятии по военной подготовке он рассказал нам о подвиге Александра Матросова. Потом обратился к нам: «А Вы бы так могли?» Конечно, мы сказали «Да!». Мы боготворили Тихомирова. Если он что-то от нас требовал – мы с радостью выполняли. Нам не был ведом страх смерти, представление о боли и увечьях. Помнится, что читал о собаках - истребителях танков. Их кормили под гусеницами танков с работающим мотором. Перед боем держали голодными. Когда появлялись немецкие танки, их выпускали. Они, нагруженные взрывчаткой, кидались под гусеницы… Военная подготовка первоклашек той поры ныне мне напоминает кормёжку под гусеницами танков. Наше сознание готовилось к самопожертвованию ради победы, ради спасения товарищей. Так готовили детей и в Япони (камикадзе) и в Германии (для стрельбы фаустпатронами). Это называлось беззаветным патриотизмом, считалось доблестью отдать жизнь ради победы. Страшны люди в состоянии такой решимости. Нынешние террористы –продукт умелой психологической подготовки и такого воспитания.

Строевой подготовкой мы занимались на улице. Команда «становись» и каждый из нас занимал своё место в строю. Я был коротышкой и моё место на левом фланге. При построении надо было локтем чувствовать соседа слева и справа. По команде «Равняйсь» надо было видеть грудь четвёртого человека. Отрабатывались команды «налево», «направо», «кругом», «лечь», «встать». Мы усваивали азы воинской дисциплины: движение строй начинал с левой ноги, «кругом» - через левое плечо, «воздух» - лечь и затаиться. Строй должен идти в ногу, Если впереди идущий сбивается с ноги – наступи на пятку. Пусть сменит ногу. Так требовал лейтенант.

В селе секретов нет. Мама пошла как то к ней летним вечером к бабушке Гринёнковой. Окно было открыто. Из избы доносился разговор. Мама решила присесть на завалинку, потому, что нарушить этот разговор было нельзя. Тихомиров был на постое по соседству у Таньки. Она после смерти матери жила одна. Два молодых человека прониклись симпатией, назревал роман. И вдруг Тихомиров летом исчез. Через неделю заявился. Сарафанное радио передало жницам в поле: «Тихомиров приехал!» Танька кинулась бежать домой…

Тихомиров зашёл к бабке Гринёнковой. Она сгоношила для гостя закусь на скорую руку, поставила самовар. Гость угостил Московской водкой. Он был в родном Воронеже. Пришёл на свою улицу. На месте родного дома воронка с водой, рядом печные трубы … Пошёл в школу. Там ему рассказали, что было в Воронеже и что случилось с родителями. В живых из его выпускного класса осталось только трое. Ему нужно было найти Фаю. Он любил её и при расставании она сказала, что будет его ждать. Когда подошёл к её дому она выходила под ручку с майором. Кровь ударила в голову. Как это можно? Фая смутилась, но взяла себя в руки: «знакомьтесь»…Мой муж…

Бабушка, как я её любил. Сколько раз тонул и мёрз в Сенявинских болотах. Только мыслями о ней и согревался. И такое предательство. И зачем я не погиб? Сколько моих друзей там осталось. Бабушка матерински успокаивала гостя, а ему было так нужно излить душу. Время и любовь лечат человека. Танька любила его с неистовством первой любви. Заботилась и ласкала, а Тихомиров угасал: « Таня у меня чахотка, ты остерегайся, не заразись». Она успокаивала его: «Мне без тебя жизнь не мила. Чншл мГн бояться». На излёте зимы Танька родила днвочку. Надо бы радоваться, да Тихомиров стал жёлтым. Ослабел и заплохел. Таньку достала чахотка. Вешние воды обостряют этот недуг. На страстной неделе девочка умерла, а наутро и Тихомиров.

День был солнечный. Снег посерел и напитался водой, потекли ручьи. У дома Таньки стояли чёрные крышки двух гробов. На похороны пришли учителя и школьники. Скорбная процессия по непролазной грязи проводила в последний путь Тихомирова и его дочь. Ни оркестра, ни кумача, ни скорбных речей. Стук молотка. Липкая глина у могилы. Черный гроб и на нём гроб-шкатулка. Всплеск накопившейся воды. Холм красной мокрой глины В этот день на фронтах гибли тысячи людей. Война перемалывала жизни миллионов не только на фронтах. Разговоры о смерти были обычным приложением к повседневной жизни.

Мы с Борисом шли окольной дорогой вдоль колхозного сада. Смерть и похороны поразили нас обыденностью. Умер такой человек: командир, орденоносец, наш учитель. Это он учил нас: «С места, с песней, марш». И возникали «Смело, товарищи, в ногу», «Три танкиста», «Катюша». Мы чувствовали, что надо что-то сделать для покойного. Запели «Варяг». Потом стали рассуждать о жизни. Сошлись на том, что всё плохое от того, что Сталину не докладывают о безобразиях. Казалось, что он такой вездесущий, что наши мысли ему станут известны. От этого было даже страшно. Ф тот день мы стали намного старше.

Танька умерла через неделю.

В школе появился новый директор – капитан в морской шинели, по фамилии Северский. Он, говорят, горел в танке под Ленинградом. В последний момент ему удалось открыть открыть люк спастись вместе с экипажем. Печать жуткого противостояния смерти сохранилась на его лице – глаза , казалось, готовы были выпасть из орбит.

Мы жадно ловили каждое сообщение с войны, а появление людей оттуда было событием. В 1941 году по шоссе через Глухово на Арзамас, на восток, гнали стада крупного рогатого скота. Табуны лошадей. Казалось, что нет им конца, как и нашей военной мощи. Потом возникли эвакурованные из-под Москвы и Ленинграда. Они шли пешком на восток. Заходили в дом. Становились молча у двери. Их звали к столу. Ставили на стол еду и только после этого расспрашивали. Новости были неутешительными. Помню, зашёл к гам парнишка «с-под Ленинграда». Накормили его. Поговорили. Он ушёл, а у меня пропал перочинный ножичек. На ручке надпись «Таремская артель» и в квадрате шахматная ладья. Я сказал о пропаже брату. Он с друзьями нашёл пацана. При нём был злополучный нож. Привели парнишку в дом. Показывают мне ножик: «Твой?» надо ли говорить как выглядел парнишка – стыд и страх. Он был такой несчастный. Нож был мой. Я сказал: «Не знаю». Парню нож оставили. Так возникали ситуации и мы постигали нутром истины о добре, зле, благородстве, подлости и великодушии.

Летом 1943 года с фронта появился Гришка Поемшин . с медалью «За отвагу» на гимнастёрке. Этот тихоня, боявшийся раньше тележного скрипа явился в ореоле славы. Бог войны, артиллерист, подбил «Тигр» и получил краткосрочный отпуск на Родину. Все хотели увидеть и услышать героя. Говорить он был не мастак, но ведь было о чём рассказать. Это Твардовский писал: «С пушкой, в душу наведённой, страшен танк идущий в бой». Таких танков на их батарею шло много. Не каждый снаряд пробивал броню – нужно было попасть в слабое место. Гришке это удавалось не раз. Теперь он принял все почести и даже справил свадьбу. Так прорастала нива жизни.

В 1944 году появился щеголеватый офицер с иконостасом медалей и орденов. Мы его еще год назад знали школьником. А тут такой орёл. Вся наша братия вилась вокруг него , ловя каждое слово. Если в кино фашисты были трусливы, то он говорил насколько они сильны и умело воюют. Мы научились их бить и победа будет за нами.

Был на побывке и артист. Офицер, в медалях и орденах. Он и пел и играл на баяне, а уж как плясал. Он выступал в каком-то ансамбле и дело знал туго. Запомнилось его исполнение Гоп со смыком в патриотическом варианте и ы екформальной лексике. Да, таланты тоже были на вооружении, поднимали дух и приближали победу.

9 мая 1945 года. Мы с Николаем лежали на полу под одеялом. Было серое сырое утро. Пора бы и вставать… Открылась дверь. Мама каким-то странным голосом с порога: «Ребята, милые. Анна Поемшина сказала война кончилась. Победа».

Победа! А что это такое? Как это изменит нашу жизнь и что будут делать фашисты? Распирало чувство пьянящей радости. Наскоро перекусив, отправились в школу. Там стихийно собирался народ. Вышел директор. Поздравил с победным окончанием войны. Пригласил всех на демонстрацию. Человек 200 с красными флагами пошли по раскисшему в весеннюю распутицу шоссе на базарную площадь, к сельсовету. Туда стекался народ со всего села. Прочный стол прилавка стал праздничной трибуной. Ораторы поднимались над толпой. Вот и Победа. Вот и на нашей улице праздник! Победа-праздник, размышляли мы между собой. К празднику всегда какие-то подарки бывают. Так осознавали, что более важным может быть не подарок, приятный для желудка, а добрая весть. Нам ещё предстояло пережить величие этого события, оценить потери и оплакать погибших.

К юбилею Серафима Саровского через Глухово в Саров шли нескончаемые толпы паломников с иконами, хоругвиями и пением. Война оставила физические и духовные раны, требовалось духовное здоровье для миллионов инвалидов. Сколько бывших военнопленных и осужденных на скорую руку было в лагерях ГУЛАГА. Саров паломников не принимал – там, в зоне, заключённые и стройбат создавали то, что предрекал старец Серафим в Дивееве: «будет здесь содеяно то, что удивит мир».

Мы, дети военной поры, по крохам обретали жизненный опыт, на примере родителей и авторитетов. Морально нас подготовили отдать жизнь за дело Ленина – Сталина. Именно наше поколение связывает поколение победителей с последующим поколением детей победителей. Эти поколения сделали Россию великой державой. Это было время, когда мы были НАРОД-ПОБеДИТЕЛЬ и в несчастьях и при победе.