III. Каландар

Про подземный город рассказывали всякое, хотя по правде, он мало кого интересовал. Тамошних жрецов никогда не видели ни в Хор-Хатмуте, ни в Гекартуме, говорили, что они бессмертны, только это неправда, поскольку солдаты убили их всех, когда они явились в Гекартум предупредить о вторжении. Жрецы оказались совсем обыкновенными людьми, неспособными себя защитить, причём даже без приписываемого им дара внушения, ибо пришедшим никто из горожан так и не поверил.
Сиф тоже, как и остальные, не проявлял к подземному городу никакого любопытства. Он представлял его похожим на маленький Гекартум, разве что без воды и света и совсем не предполагал увидеть там уходящие в бездонную глубину анфилады массивных арок, пустые камеры с низкими потолками и многочисленные лестницы, которые, как могло показаться, не вели никуда.
Сиф уже был готов поверить, что в подземелье никого нет, как в одной из ниш он заметил фигуру, которую вполне можно бы было принять за изваяние, если бы не тяжёлый и пристальный взгляд, который Сиф сразу же ощутил на себе.
– Верно голосу разума внимают только дети, – сказал человек, пытаясь подняться. Однако это у него не получилось, и он так и остался сидеть, низко опустив голову.
– Ты только один? С тобою не пошёл никто?
Человек поднял глаза и Сиф снова ощутил его долгий и тяжёлый взгляд, заставивший замереть. Это был глубокий старик. Слабеющий факел неровно освещал его смуглое лицо и дрожал оранжевыми бликами в уголках глаз. Сифу казалось, что он видел только их, эти оранжевые блики, словно бы в них была заключена вся таинственная сила этого человека. Нельзя сказать, что она подчинила себе Сифа, только мальчиком отчего-то завладело беспричинное беспокойство, и он страшился смотреть в глаза незнакомцу, в которых жили эти трепещущие магические огни.
Отчего старец не пошёл в город вместе с остальными жрецами можно было только догадываться. Но если бы это случилось, горожане его бы послушались. Сиф в этом нисколько не сомневался. Вряд ли кто-либо был в состоянии перечить такому человеку, способному останавливать взглядом и приручать огонь.
Сиф пытался не смотреть на старца, пробовал даже зажмуриться, только ничего не помогало. Два оранжевых огонька всё равно висели у него перед глазами и плескались неровными язычками пламени, досаждая не столько зрению, сколько мешая Сифу сосредоточиться.
– Ты пришёл вовремя, Масуф. Ты будешь куда как лучше их. – Старец сделал неопределённый жест, указывая не то наверх, не то в сторону поверженного Гекартума.
Неотступные оранжевые огоньки куда-то исчезли, и вместо них Сиф ощутил глубокие чёрные дыры, втягивающие в свой сверлящий мрак расплывчатые контуры подземелья.
– Сиф, меня зовут Сиф, – возразил мальчик, резко вскинув голову, словно пытаясь стряхнуть с себя наваждение, вызванное незнакомцем.
Старик его не расслышал или же имел на этот счёт что-то своё.
– Помоги мне встать, Масуф, и пойдём со мной. Наверху тебе пока что нечего делать. Хотя и здесь – место не для тебя, даже если ты явился сюда по зову судьбы и прихоти богов.
Если бы Сиф, поддерживающий за руку старца, вздумал вдруг оглянуться, он бы не нашёл там ни ниши, ни полуосвещённой галереи, ни длинного коридора, выходящего к узкой диагональной лестнице, а увидел бы лишь два чёрных провала, вобравших в себя не только перечисленные постройки, но и всё пространство его недолгой прошлой жизни, вместе с поразившей его страшной бедой.
.................................
Масуф часто не понимал, что требует от него Хетти, ему казалось, что он и так хорошо знает и о храмах Ашшурбанипала, не уступающих величием Нифатским горам, и о планетах и созвездиях, пересекающих оси небес и времён, и о пророчествах аморейских мудрецов, ведавших судьбы стран и народов. Он будто бы в самом деле видел все ассирийские города, стоял на склонах Галилейских гор и наблюдал, как становился полноводным Нил, вынося на свои берега красноватый речной ил. Старик, разумеется, знал об этом и был очень снисходителен к своему ученику, проявляя исключительное терпение и упорство. Хотя единственно, чего желал Хетти, это научиться самому видеть глазами Сифа, успевать за его воображением и переживать его сердцем. Но только что-то этому мешало, что-то, верно, пошло не так, как бы ему хотелось. Старик сумел многое вложить в мальчика: и своё имя, и свою память, и свой разум. Однако на пути полного отождествления стало что-то непреодолимое, чего старик не знал и не мог понять. Этого не знал и Сиф, привыкший к имени старца и уже не помнящий своё. Но в то, что оно у него было, как и в то, что у него была какая-то совсем иная жизнь, мальчик верил даже больше, чем в снега Гипербореи, которых, как ему представлялось, он некогда касался ладонями. Масуф хорошо помнил, как рыхлый и невесомый снег обжигал, словно раскалённый песок, только когда это было, и при каких обстоятельствах – вспомнить так и не удавалось.
Масуф не мог освободиться от впечатления, что он – это и есть Хетти, либо что они связаны с ним единой судьбой и общей памятью, иначе отчего в его детском теле было столько воспоминаний, на которые живо откликались не только мысли. Его руки отчего-то хорошо помнили шершавую рукоять бронзового меча и тесноту грубых рукавов, сжимающих предплечья, а при ходьбе Масуф нередко слышал за собой ненавистное «ток-цок», будто бы длинные ножны упрямо стучали о его кожаные доспехи.
Но обнаружилось и иное, что помогало Масуфу отвлечься, забыть обо всех странных и необъяснимых вещах и не замечать сырых стен подземелья и его тяжелый полумрак. Масуф ощущал рядом с собой чьё-то незримое присутствие, наполнявшее всё его существо радостью и светом. И если он действительно был связан с Хетти строем сознания и тайнами памяти, то вот это неявленное присутствие, безусловно, разделяло его и старца.
Причём разделяло настолько, что всё приобретённое, всё странным образом доставшееся ему, прочно опиралось вовсе не на сознание и опыт Хетти, а на прежнюю, короткую и основательно призабытую жизнь, на его живую детскую душу, неподвластную никаким чарам, поскольку рядом находился Тот, у Которого не было имени и для Которого существовало множество имён, Кто будет после завершения времён и Кто всегда существовал до их начала.