"Хоприк"

Кружит меж холмов Хопер, заигравшись, по весне, торит новый путь в плодородной низине, оставляя зарыбленные старицы и усмиряясь, засевает, за долготерпение людское, огороды щукой, не поспевшей за большой водой.
С удочками на Хопре дневали пацаны и приезжие - подбирали всякую мелочь: пескаря, окунька и плотву. По- местному: сказабана, чикомаса и серушку. И если серенькая плотвица, с натугой оправдывая прозвище, брызгаясь зеленью сытого брюшка при снятии с крючка, то определений сказабана и чикомаса я не выловил и по сей день. К полудню удачливый малец успевал набить пескарем, соразмерным насаженному червю, двухлитровый бидончик, выдавив рыбками влитую воду. Поступали со сказабаном просто, но вкусно. Пескарей жарили целиком на больших сковородах в печи до легкой корочки и, залив яйцом, запекали.
Птицу летом били мало, мясо до осени нагуливалось на степных травах, вот и шла рыбка в охотку. Улов мой, порой весьма неплохой, расходился, пока чешуя не обсохла. Редко что, и то с вечерней зорьки, ныряло до утра в студеный сумрак погреба. Нестыдные экземпляры разносились по родне, остальное усваивали сами: солили - вялили, варили – жарили. С рыбалки, с глазами – «как родились - не кормили», меня встречала дворовая живность. Пара хронически беременных кошек и по два десятка молодняка курят и уток, обступив разделочную колоду, нетерпеливо выхватывали потроха и рыбьи головы и, давясь по пути, разбегались с добычей по зарослям смородиновых кустов. В дело у нас шло всё.
Открытием для меня стала рыбалка на левобережных озерах. Когда проводка на быстром течении начала давать устойчивый результат, я решил расширить географию лова. Аккурат напротив станицы, Хопер, в очередное половодье, промыл себе новое русло, старое тогда окрестили Хоприком. Со временем Хоприк зарос камышом, отделился и превратился в цепь озер. Места живописнейшие. Палитра чистоты цветов французских импрессионистов. Желтые головки ужей у сизых от времени мостков; непорочно белые лилии и солнечные кувшинки над невесомо прозрачной водой и неоновые штрихи разноцветных стрекозок в мареве летнего воздуха. По вечерам, когда краски сгущались, местные жители вычерпывали отраженные красоты из озер, переливали в жестяные лейки и выливали на свои огороды; но рыбу там ловили редко, предпочитая реку.
Первая же вылазка показала – рыба есть. Помог прежний опыт ловли на комочек, чуть защипнутого, серого хлеба. Тамошние рыбаки такую насадку не жаловали, чего не скажешь о хоприковском карасе. Карась ловился белый – гибридный; желтый – кондовый, напоминая о своем присутствии, изредка поднимался и лениво крейсировал у поверхности, напрочь игнорируя попытки привлечь его внимание к крючку, независимо от наживки. Исключение составил один – грамм на пятьсот. Цвет брюшка его, украшенного алыми прожилками, от незрелого лимона переходил к боковине в червонное золото и заканчивался торфяно-бурым на спине; с маленькой головки, поворачиваясь, на меня с любопытством посматривали черничные глазки. Любопытство видимо его и сгубило. Но до чего хорош был! Был потому и отпущен. Как там? - По потребности и не на продажу. За рыбалку я брал до двадцати ладонных или крупнее белых карасей и этого было достаточно.
Возвращаясь однажды с Хоприка, я встретил, незнакомую мне, маленького росточка, сухонькую старушку, которая шла со своего огорода. Увидав в ведре карасей, моя попутчица рассказала как, во времена её детства, ловили в этих озерах. Решением схода озера сдавались казакам в аренду на несколько лет; хозяева их чистили, рыбу подкармливали, и добывать могли естественно только они, с этим в станице строго, за воровство, как минимум, на том же сходе, прилюдно, могли и выдрать. Через два года, по осени, озера облавливались сетями. Мелочь отпускали, а крупную рыбу складывали на сено по телегам и везли в станицу. И когда рассказывала про воз карасей, который везли её отец и старшие братья, вдруг, на мгновение, как будто обратилась она в ту восхищенную девчушку у телеги золота. Стоило мне трудов уговорить её взять моих карасей, хотя и проговорилась она, что рыбы давно не ела. Конечно, я знаю, караси её детства были вкуснее, но у каждого времени свой вкус, как данность.