Убийственное равнодушие

Убийственное равнодушие

***
- Марин, а что, Васильева опять арестовали? – в голосе Любы – недоумение, смешанное с немым вопросом: это что ж творится? Получается, любого могут вот так ни за что?
- Ну да, - отвечаю. – Опять на пятнадцать суток.
- Так митинг вроде был разрешённый.
- Да они б его и без митинга. Стоит ему, наверное, только выйти на улицу – сразу арест. Потому что он Сергей Васильев.
- Ты, Марин, это – смотри, чтобы и тебя за сочувствие.
- А что меня? Уже выслали.
Больше мы ничего друг дружке сказать не успеваем, потому как заходит покупатель. Люба, естественно, переключилась на него, а я, попрощавшись, вышла из магазина.
Улица встретила меня сильным порывистым ветром. Как ошалевшие, кружились в быстром танце жёлтые и красные листья. Падали, уставшие, на дорожки, затем снова кружились. Небо заволокло серыми тучками, а это значит, опять будет дождь. Хорошо бы прежде до дома добраться, а то я, как всегда, забыла зонтик.
До дома… Нет, так далеко я сегодня, пожалуй, не поеду. Ведь мой настоящий дом в Смоленске. Там прошло моё детство, там остались мои молодые годы, там могила моего Славика. А здесь, в Ярцеве, я всего лишь ссыльная. Хотя за те два года, что я здесь живу, мне довелось познакомиться с людьми, которых я могу назвать настоящими друзьями. Та же Люба, например.
Нет, пожалуй, домой я пока не пойду. Зайду в магазин, куплю пряжи. А то уж больно мне понравился свитер из мохера с плавными переходами цветов, что я вчера высмотрела в журнале у Любы.
Продавщица Алёна тоже знает меня хорошо и относится дружелюбно, хотя и искренне не понимает, зачем я портила бюллетень. Знала ведь, что за это высылают.
- Здравствуй, Индю… Марина, - добавила она извиняющимся тоном.
Можешь не стараться, Алёнушка! Я-то знаю, что за глаза ты зовёшь меня не иначе как Индюшкой.
Пока я выбирала пряжу, Алёна рассказывала мне взахлёб о новой любви Андрея, которую он неожиданно встретил во вчерашней серии «Самой умной, самой сексапильной», обильно сдабривая свой сказ комментариями о том, какие мужики козлы, куда они смотрят и какой частью тела думают.
- Ну, ты как думаешь, бросит он свою Катьку? – спросила Алёна с таким видом, будто я смотрела этот сериал на сто серий вперёд.
Я честно ответила, что не знаю.
Вот, наконец, я нашла то, что искала. Моток, окрашенный как осенний лист: рыжий, зелёный и коричневый. Я взяла четыре штуки и, попрощавшись с Алёной, вышла на улицу.
Несмотря на то, что ради будущего свитера мне пришлось свернуть с пути, до дома было недалеко. Да и может ли в пределах маленького городка быть что-то далёкое? Для тех, кто там родился и вырос – может быть. Но для меня, смолянки – едва ли.
Когда я дошла до родной пятиэтажки, ветер ещё больше разгулялся. Тогда-то я от души пожалела, что с утра не надела под плащ тёплый свитер.
На скамейке у первого подъезда, сжавшись в комок, сидела десятилетняя Лера – дочь Зои из восьмой квартиры. Сидела и смотрела по сторонам, с тревогой и надеждой, захлёбываясь в приступе кашля. Увидев меня, она разочарованно вздохнула.
- Это Вы, тётя Марина?
- Здравствуй, Лера. Ты чего здесь сидишь? И где мама?
- Не знаю. Сама её жду.
Судя по всему, Лера коротала на скамейке не первый час.
- Мама скоро придёт, - сказала я девочке. – Иди домой, а то ещё больше заболеешь. Давай, идём. Я тебе чайку сделаю, хочешь? С малиной. Или с мёдом? Пойдём.
Мягко, но настойчиво я взяла её за руку и, когда она ловко соскочила со скамейки, вся озябшая, продрогшая, быстро повела её в подъезд. Мы поднялись на второй этаж, и Лера открыла ключом дверь в свою квартиру.
Честно говоря, мне казалось странным, что Зои до сих пор не было дома. Сама я общалась с ней недостаточно тесно (а вернее, никак не общалась), но судя по тому, что говорят о ней соседи, ночные загулы не в её характере. Тем более – ну неспособна Зоя оставить больную дочь, а сама идти развлекаться. После развода она, по-моему, всех мужиков люто ненавидит. Зашла к подруге, заболталась? Тоже маловероятно. Может, с ней что-то случилось?
- Я маме звоню, а телефон не отвечает, - пожаловалась Лера, когда я, наскоро вымыв руки, принялась кипятить воду в чайнике.
- Может, она очень занята? – говорила я и сама себе не верила. – Вот и отключила телефон, чтобы её не отвлекали. Ты голодная? Мама оставила что-нибудь разогреть?
- Нет. Она обычно приходит и готовит ужин.
- Ну, это не страшно. Сейчас мы по-быстрому сами приготовим.
Впрочем, о слове «мы» мне пришлось забыть очень быстро.
- Давай-ка температурку померяем. А я пока макароны сварю.
Как я и ожидала, градусник показывал тридцать восемь. Накормив девочку макаронами с сосиской, я дала ей выпить чаю с малиновым вареньем. Пока Лера кушала, я снова и снова пыталась дозвониться её матери. Телефон отвечал длинными гудками.
После ужина я заставила Леру лечь в постель и укутаться потеплее, а сама, наскоро перекусив хлебом, который купила у Любы, принялась заваривать эвкалипт. Правда, мне пришлось искать его самой – Лера при одном слове «ингаляция» недовольно морщилась. Согласилась лишь после того, как я пообещала рассказать ей кое-что интересненькое.
Как я ошибалась, думая, что сказки народов мира, который я по памяти рассказывала девочке, будут ей интересны!
- Муть голубая! – заявила она мне со всей откровенностью. – Я думала, Вы расскажете, почему Колбасин развёлся со Шмелькиной. Или почему он стал носить трусы в полоску.
Что я могла рассказать про Егора Колбасина? Жгучий брюнет, секс-символ российской эстрады – так его рекламировали. Как и положено звезде нашего времени, имел, наверное, много женщин. Но по правде говоря, я скорее могла бы перечислить даты всех митингов, после которых подвергался аресту омский правозащитник Сергей Васильев, чем назвать фамилии официальных жён Колбасина. А процитировать что-то из его речей и статей я могла бы с большим успехом, чем описать нижнее бельё господина Колбасина, хотя, по словам Леры, последнее было проще простого. Слишком уж откровенен он с журналистами, да и прыгать по сцене без штанов – его любимое занятие. Почему он развёлся со Шмелькиной, которая, как говорила мне Алёна, играет главную роль в её любимом сериале, я не могла бы сказать даже под пыткой.
Так что заснула Лера крайне разочарованная. Я хотела было пойти домой, но побоялась оставлять её на ночь одну с такой температурой. Пришлось мне, не раздеваясь, лечь на диван, укрывшись пледом.
Спала я плохо. В душе, несмотря ни на что, всё теплилась надежда, что сейчас придёт Зоя, увидев меня, рассердится… Да, рассердится однозначно. Я прекрасно знала, что она меня сильно недолюбливает. Увы, ещё сохранились с сердцах некоторых людей советские пережитки: если посадили, сослали, расстреляли – значит, было за что. Сама Зоя – добропорядочная гражданка, работает в школе учительницей, правил не нарушает, о репутации своей заботится. А значит, уверена, что с ней ничего подобного никогда не случится.
Но Зоя так и не появилась, и утром в квартире по-прежнему были только я и Лера. Температура у девочки немного спала, но прежде чем идти на работу, я напоила её чаем с мёдом и дала ей свой телефон.
- Если что, звони. И на улицу не выходи. Я вечером приду.

***
Первым, с кем я встретилась по дороге на работу, была не на шутку обеспокоенная Семёновна из соседнего дома. Это была вдова семидесяти лет. Её дочь и зять погибли два года назад. Из родных у неё осталась одна внучка, которая, кстати, училась у Зои.
- Представляешь, Марин, Зойку-то вчера ограбили. Дали по голове и сумку вырвали. Ужас! Ходить по улицам страшно! Ещё хорошо, жива осталась. Сволочи, а не люди, честное слово!
- Да уж, - согласилась я. – А как она сейчас?
- А никак. В реанимации. Говорят, пока без сознания… Как же Лерка будет одна дома?
- Скажите, ну, как придёт в себя, чтобы не беспокоилась. За Лерой я пока присмотрю. Вы же к ней пойдёте?
- Да собираюсь сегодня. Даст Бог, придёт в себя.
После работы, возвращаясь домой, я снова встретила Семёновну. Вести, которые она принесла, были неутешительными. Зоя по-прежнему была без сознания. Врачи говорят, что жить-то она будет, но скорей всего, в больнице ей придётся провести довольно длительное время.
Как и обещала, я сразу пришла к Лере.
- Твоя мама заболела, - объяснила я девочке. – Пока ей придётся полежать в больнице, но скоро она поправится и вернётся домой.
- Я хочу к ней, - плакала Лера.
- Нет, сейчас нельзя. Но когда у тебя не будет температуры, мы обязательно к ней пойдём. Обещаю.
О том, в каком состоянии сейчас была Зоя, я предпочла не говорить, чтобы не пугать ребёнка?

***
На следующий день Зоя, как и предсказывала Семёновна, пришла в себя. К счастью, обошлось без серьёзных последствий. Сотрясение мозга, но так-то вроде всё помнит, соображает.
Однако навестить её нам не пришлось. Через пару дней Лера чувствовала себя значительно лучше, и я, наконец, могла позволить себе ночевать дома. Но к ней заходила, чтобы спросить, как дела, поухаживать, принести, если что нужно. Вот и в тот день я пришла.
К моему удивлению, дверь открыла её мама, бледная, с забинтованной головой. Увидев на пороге меня, она сделала хмурое лицо и опустила вниз уголки губ. В глазах её засверкали льдинки.
- Явилась! – проговорила Зоя. – Я так и знала!
- Да я, собственно, только спросить, как Лера…
Вместо ответа Зоя нахмурилась ещё больше. Решительно распахнув дверь, она вышла на площадку, заставив меня на несколько шагов отступить назад. Затем прикрыла дверь за своей спиной.
- Значит так, милочка! – её голос с каждым словом становился всё более раздражённым. – Если ты думаешь, что я какая-нибудь дурочка наивная, то ошибаешься. Я-то тебя насквозь вижу. Воспользовалась, значит, несчастьем, чтобы вползти в доверие моей Лерке. Только ничего у тебя не получится.
- Так мне ничего и не надо, - пыталась я объяснить, но Зоя меня оборвала:
- Сказки рассказывай кому-то другому! Я давно знаю, какое ты лживое и лицемерное существо. И не надо мне тут прикидываться доброй. Уходи и не приходи больше!
Сказав это, соседка зашла в квартиру и захлопнула дверь, оставив меня стоять на площадке в полном недоумении.

***
Разумеется, больше я к Зое ни ногой. Лера вскоре выздоровела полностью, стала ходить в школу. Поначалу, встречая меня на улице, здоровалась, но потом перестала.
Её мать же рассказывала всем соседям, какая я злая и хитрая. Порой даже не стесняясь моего присутствия. По её словам получалось, будто я и грязные сплетни про неё распускаю, а на Леру дурное влияние оказываю, и даже желаю ей и её ребёнку смерти. Поведала она и о том, что после моих посещений у неё пропала серебряная брошка. И даже нападение, по версии Зои, не обошлось без моего участия.
Неудивительно, что соседи всё больше меня сторонились. Некоторые даже любопытствовала, зачем я преследую бедную Зою? Даже Семёновна, поначалу отказывающаяся верить в эти слухи, в конце концов, стала относиться ко мне с прохладцей.
А вскоре поплатиться за свою доброту и заботу пришлось и ей. Через два года какие-то отморозки изнасиловали её внучку. В школе, где Аня училась, её буквально затюкали. Зоя как учительница при всём классе называла девочку бесстыдницей, чем ещё больше возбуждала жестокость одноклассников. Соседям намекала, что Аня, небось, сама была не против, иначе ничего подобного с ней бы не случилось. «Сучка не захочет – у кобеля не вскочет».
- Разве я виновата, что меня изнасиловали, а, тёть Марин? – никогда, наверное, мне не забыть взгляда этой несчастной затравленной девочки.
- Нет, конечно же, нет, - отвечала я ей. – Такое могло случиться с каждой.
- Хорошая Вы, тётя Марина, хоть и ссыльная.
Семёновна после этого стала ко мне значительно теплее. Аня вскоре закончила школу и уехала в Смоленск поступать в институт. Я же вернулась в родной город гораздо позднее…

***
Через много лет, когда я уже была депутатом Госдумы от партии оппозиционной президенту Васильеву (тому самому, которому я сочувствовала в его бытность политзэком), я ехала из Москвы в Смоленск. Машины я так и не купила, поэтому ехала поездом. Пусть не престижно, зато комфорта больше. Да и укачивает меньше. Соседи в купе: пожилая пара и молодая девушка, узнав, что я депутат, просто засыпали меня вопросами.
Когда я пошла за чаем, едва не столкнулась с пожилой женщиной. Судя по мимике, хмурилась она куда чаще, чем улыбалась. На лице её каждая чёрточка выдавала хроническое недовольство всем и всеми.
- Маринка! Ты ли это? – воскликнула она, увидев меня. Лицо её при этом изменилось до неузнаваемости. Уголки губ тут же приподнялись, складываясь в улыбку.
Тогда-то я и узнала бывшую соседку:
- Здравствуйте, Зоя.
- Слышала, ты теперь депутат Госдумы! Как же тебе повезло! Никак не ожидала! По делам едешь или так?
- Да вот думаю съездить на праздники родных навестить.
- А я вот тоже в Смоленск. К сестре в гости… Ну что, Мариночка, может, чайку попьём, поболтаем?
Мне было неудобно отказать ей в таком пустяке. Вскоре мы сидели в её купе вместе с двумя стариками и женщиной средних лет. Зоя представила меня как депутата Госдумы, не забыв упомянуть, что когда-то мы были соседками. Видно было, что она очень гордится знакомством со мной.
Всё то время, что мы пили чай, Зоя во всех подробностях рассказывала мне о своих несчастьях. Ученики дебилы полные, завуч стерва, директор самодур – работа не радует, и зарплата копеечная. Мужики – все козлы, особенно зять (и что Лерка в нём нашла, дурак дураком). Сваты – век бы их не видеть! И соседи все гады.
- Вот зимой был гололёд – упала, сломала ногу. Пока лежала в больнице – хоть бы одна сволочь зашла, спросила, как дела! Да нет же – никто даже не вспомнил. Всем на меня плевать. Что за люди! Злые, равнодушные, только о себе и думают! Как будто бы так и надо!
Я слушала её и вспоминала Семёновну. Ту самую Семёновну, которая, когда Зоя лежала с травмой головы, приходила к ней каждый день в больницу, интересовалась её состоянием, приносила передачи. И ту самую, которая вместо поддержки и сострадания в своей беде получила циничное: «Анька твоя проститутка!».
Уже лет шесть как Семёновна отошла в лучший мир – туда, где её дочь и зять. Но иногда я думаю: а как бы она поступила с Зоей, будь она жива? Пришла бы проведать её в гипсе? Или плюнула бы на неё, как и все? Но этого уже никто не узнает.