II. Каландар

«Нуби, Нуби, – Сиф негромко позвал брата. – Нуби!» Но голос ребёнка, казалось, искал не человека, а трещины в камне, в которых глухо застревал и обратно к Сифу уже не возвращался.
– Нуби!!
Долина хранила тяжёлое вековое молчание, возмущаемое разве что шумом птичьих крыл и шуршанием бесприютного песка, послушного душным горячим ветрам с запада.
Слышать мальчика могли только базальтовые химеры, изогнувшие свои орлиные тела навстречу белому пустынному небу.
Сифа страшили огромные львиные головы странных существ, но он всё же предпочёл держаться в их крылатой тени, полагая, что солдаты не посмеют приблизиться к ним вплотную. Будь его старший брат чуть-чуть попроворней, Сифу не пришлось бы сейчас прятаться между каменных статуй Города Мёртвых, а они давно бы уже вместе с Нуби миновали Красные скалы и вышли на прямую тропу к Хор-Хатмуту. Там, в Хор-Хатмуте всегда умели встречать тех, кто презирал смерть и ненавидел жизнь. Многие из этих безумцев, пытавшихся проникнуть в город через закрытые ворота и крепостные стены, навсегда оставались неподалёку, так и не увидев величественный храм богини Нут и шестиугольную площадь, выложенную зелёным дырчатым камнем.
Сиф больше всего сейчас хотел вернуться в свой родной Хор-Хатмут. Гекартум он всегда воспринимал как чужой город, а может быть, просто не успел привыкнуть к нему. Он хотел вернуться в то мирное время, когда все его близкие были здоровы и счастливы, когда не было вокруг ни криков, ни огня, ни страха и не было этой пугающей тишины пустыни и каменных изваяний, где не подобает находиться живым. И ещё Сиф очень хотел, чтобы всё виденное им накануне оказалось попросту дурным сном.
– Не было! Ничего этого не было! – хотел крикнуть Сиф, однако вместо этого его губы беззвучно произнесли имя брата.
– Нуби...
Только имя мальчика, так и не сумевшего выбраться из поверженного города, не расслышали ни недвижимые каменные химеры, ни, что было весьма кстати, нагрянувшие сюда солдаты, которых, отчего-то пропустили гранитные стражи – могущественные сфинксы, хранящие покой мёртвых. Сиф ясно почувствовал их враждебное присутствие по горьковатому запаху солдатских доспехов из сырой кожи и этому жутковатому «ток-цок», издаваемому солдатами при ходьбе.
Вскоре Сиф услышал и их отрывистую речь, быструю, гортанную, которая ничем не напоминала язык «народов моря», хотя и так было понятно, что это куда как более грозная сила, чем те неразумные варвары, разрозненными толпами беспрестанно осаждавшие все левобережные города.
Сиф никак не мог взять в толк: зачем и почему существуют солдаты? Какая-такая сила ведёт их убивать, разрушать то, что так непросто строилось на этой ранее безжизненной земле. Отчего ими владеет неодолимая страсть к разору и грабежам? Может это не вполне люди, и принадлежат они к злобным хищникам, а, следовательно, поступать с ними должно как с дикими зверьми: безжалостно преследовать и стремиться повсеместно уничтожать их вместе с логовом и потомством.
Но если это провозвестники рока, слепые орудия злой судьбы, то отчего она так немилосердна к добрым и мудрым, и привечает всяких злодеев и негодяев. И так ли всесильна и справедлива судьба? Справедливым и сильным свойственны великодушие и терпимость, и они не будут становиться на пути стремящихся к познанию и совершенству. Значит, либо мир не нуждается в таких людях, противясь любым изменениям, либо судьба не сильнее человека и непрестанно соперничает с ним, не брезгуя ничем в таком противостоянии.
Прежняя жизнь для Сифа была закончена, это было совершенно ясно ещё тогда, когда на спящий Гекартум упали первые горящие стрелы.
Все-таки, каким уязвимым оказалось то, что до этого представало таким незыблемым, надёжным и основательным.
Никогда ранее Сиф не представлял свою жизнь в категориях прошлого, настоящего или будущего, тем более будущего, которое может не наступить никогда. Он, как и любой ребёнок ощущал себя бессмертным, и время для него имело лишь качественное измерение, никак не определяясь продолжительностью и способностью выстраивать последовательные цепочки происходящего. Только теперь Сиф почувствовал, что время, кроме плотности и внутреннего ритма, может обладать ещё некоей длительностью и необратимостью и, что самое важное, всё это зависит от разного рода случайностей, пересечения событий и стечения обстоятельств.
Об этом теперь стоило думать. Солдаты находились где-то совсем близко, в нескольких шагах от него, и любое неосторожное движение грозило тем, что его время, которое он впервые сумел осознать и прочувствовать, подойдёт к концу. Опасность была совсем рядом, но ещё ближе было ощущение какого-то незримого присутствия, исполненного необычайной мощи и неколебимого величия. Создавалось впечатление, что он был не один, и кто-то большой, добрый и могущественный следил за ним и поддерживал его. Это не было сторонним и чуждым влиянием, напротив, ощущение уверенности и силы пронизывало всё его тело, зарождаясь где-то глубоко внутри, в глубине души, у самого сердца. Сиф вопреки всему почувствовал, что он способен не только избежать насилия и плена со стороны солдат, но и не позволит никаким обстоятельствам придавить или унизить его.
Бесшумно отделившись от тени бесполезных химер, он сделал несколько осторожных шагов вперёд, к порфирной стеле, за которой, между двух колонн, темнело небольшое отверстие. Очевидно, это был потаённый лаз – оттуда тянуло плотным горьковатым воздухом и тяжелой прохладой подземелья. Отверстие было тесным и примыкало к сильно выступающему плинту, но Сиф справился, и через несколько мгновений был уже в безопасности, в тёмном сходящемся коридоре.