ЗАГРАНИЦА НАМ ПОМОЖЕТ

ЗАГРАНИЦА НАМ ПОМОЖЕТ

Мечты сбываются на Одесском толчке
«Заграница нам поможет!» - этот незабываемый лозунг, провозглашённый Остапом Бендером в далёкие тридцатые годы, всегда был актуальным для удивительного и неповторимого города Одессы. Причина такого постоянства заграницы по отношению к любимому городу вполне понятна – наличие в нём большого черноморского порта! Даже в те далёкие времена, когда заграничные товары были в нашей стране сверхдефицитами, в Одессу моряки кое-что привозили. И одной из главных достопримечательностей наряду с потрясающим Оперным театром, Приморским бульваром, Потёмкинской лестницей и Дюком де Ришелье, всегда был одесский толчок. Этот весьма живой общественно-ритуальный организм был зачат самим бытием на обычной базарной почве, рос и успешно развивался как в мирные периоды, так и в военные годы. Теоретически на одесском толчке можно было купить всё, что угодно твоей душе. На самом деле всё зависело от затрат времени, денег, физической подготовки и личной удачи. Помню, что впервые поехала туда с мамой перед выпускным вечером в восьмом классе в 1963-ем году. Я училась в школе, где было много детей, отцы которых ходили в загранплавание. Девочки приходили в школу в невероятно красивых вещах! Иногда просто не верилось, что сотворить такое совершенство вообще возможно. Хорошо, что это служило благородной цели развития нашего художественного вкуса - мы хотя бы имели какое-то представление о том, что создаётся в этой непостижимой «загранице».
В те времена толчок представлял собой большую пыльную площадь, обнесённую невысоким забором, расположенную возле Еврейского кладбища на Слободке. Очевидно, что кроме платы за вход, ничего больше не интересовало городских организаторов этой уникальной давильни. На территории толчка практически не было никаких прилавков, навесов, вообще полностью отсутствовали вспомогательные приспособления. Но торговля буквально кипела, стоило только войти в ворота. Вокруг люди что-то примеряли, стоя на разложенных на земле газетах. Из-за пазух вынимались бережно завязанные пачки денег, а в воздухе просто чувствовались флюиды страстного торга. Продавцы и покупатели должны были постоянно ходить по территории толчка в поисках друг друга. Вероятность найти нужную вещь при такой организации процесса, вернее, вообще без таковой, была очень невелика. И если после многочасовой давки, наконец, попадалось хоть что-то приблизительно подходящее, измученные люди, желающие скорее попасть домой, часто покупали совершенно не то, что им было необходимо. И в следующие выходные они были вынуждены опять появляться здесь, но уже в качестве продавцов! Нельзя не вспомнить о большом количестве бракованных и распарованных товаров, о денежных обсчётах, всяческих хитроумных афёрах и, наконец, о банальном воровстве, профессионально поставленном на людском потоке. И всё же народ валил на толчок за исполнением желаний, хорошо зная степень риска и надеясь, что в этот раз пронесёт. Вот и нам повезло в это первое посещение. Не прошло и трёх часов головокружительного блуждания в толпе, как я увидела платье, мимо которого просто невозможно было пройти – комбинированное бело-сиреневое с розой у плеча! Его нёс на вытянутых руках совершенно пьяный дедушка и спотыкался на каждом шагу, громко матеря неровную почву. Он согласился на первую же предложенную цену, и я выхватила платье, боясь, чтобы дед не загудел вместе с ним в пыль. По моему остановившемуся взгляду и дыханию мама всё поняла и стала отсчитывать деньги. Какая-то проходящая женщина прошипела ей в ухо:
- Тикайте бикицер отсюдова, нашо ему гроши давать на пропой, он же и так усё тибрить! Мама жутко испугалась, как бы нас не прихватили с ворованным платьем, и потребовала, чтобы я вернула его старику. Но не тут-то было! Не помня себя от страха потерять это чудо, я засунула его под кофту и рванула к выходу со всей скоростью, какую только позволяла развить толпа. Бедная мама ткнула деду деньги, не зная уже сколько, и помчалась вслед за мной, боясь потеряться. На обратном пути в автобусе мы не поднимали глаз друг на дружку, обе чувствовали себя причастными к какому-то непотребству. Дома я с замиранием сердца примерила подарок судьбы – платье было потрясающе красивое, но велико размера на три! Знакомая портниха страшно ругала нас, т. к. переделывать итальянский трикотаж ей было почему-то невероятно сложно. В результате она сотворила из платья романтический костюмчик, и вышло отлично. Только вот на выпускные туфли денег не хватило, пришлось покрасить заново белые босоножки. Наш придворный сапожник сказал, что они будут блестеть лучше новых, и не обманул. Он вообще соблюдал профессиональный кодекс чести и предупредил об опасности попадания под дождь в крашеной обуви. И мы боялись, что получать свой отличный аттестат об окончании 8-ого класса мне придётся в облезлых босоножках. Но всё прошло замечательно. Мы с родителями были счастливы – среди нарядных выпускников этот прелестный костюм позволил мне удачно вписаться в цветущий коллектив. И всё благодаря всемогущему толчку! Но попадать туда мне доводилось очень редко – только при крайней необходимости покупки вещей к самым торжественным событиям.
Вопросы без ответов
Причиной хронического безденежья была пагубная болезнь моего отца, полученная им в наследство ещё со времён войны, на которую он пошёл добровольцем сразу после школьного выпускного вечера. Он попал в бесконечный поток отступления и каким-то чудом был отобран на артиллерийские курсы. Без ранений еврей-доброволец дошёл до Берлина, стреляя по фашистам из гаубиц, и дослужился до командира батареи. После войны отец продолжил военную службу в артиллерийском полку в Эстонии, где родились мы с братом. Уже в Эстонии его ранили «лесные братья», и мама, будучи медсестрой, фактически спасла ему ногу от ампутации. В маленьком городке Клооге, расположенном в лесу недалеко от Таллинна, прошли первые 9 лет моей жизни. Я была уверена, что по вечерам, в выходные и праздничные дни все мужчины должны распивать водку, пиво и вино, т. к. в военном городке им просто больше нечем заняться. Отец был очень умным, начитанным и добрым человеком, писал замечательные стихи, но по вечерам он превращался в нечто совершенно другое. Война прочно засела в подсознании и постепенно губила его. Напившись, он громко командовал артиллерийским расчётом, кричал на немецком языке, был агрессивным и трудно выносимым. С той поры мне тяжело слышать немецкую речь. Я очень рано научилась читать и пристрастилась к библиотечным книгам, которые отец брал для себя. Телевидение тогда в нашу жизнь ещё не внедрили, поэтому книги для взрослых давали мне знания о мире, к восприятию которых я ещё не была готова. Помню, с какой радостью я несла домой какой-нибудь очередной том Золя или Мопассана, взятый в библиотеке «для папы». К 9-ти годам мною был проглочен скромный библиотечный фонд военного городка. Но ответов на многие вопросы в этих книгах мне не удалось найти. Почему в моём отце сочетаются две такие разные личности? За что эстонцы так ненавидят нас, и местные хуторяне отказываются продавать семьям военных молоко, яйца и овощи? Почему на обложке моего школьного дневника кто-то написал большими буквами наискосок «жидовка»?
В 1956-ом году отца демобилизовали из-за гипертонии с небольшой военной пенсией. Наша семья переехала в Одессу, где в коммунальной квартире жил со второй женой и сыном дедушка Давид на Садовой улице возле главпочтамта. Первый год мы ютились все вместе в этой коммуне – 7 человек в одной комнате! Гражданской специальности у отца, естественно, не было. Еврею, майору в отставке найти работу было нелегко. Дед - тоже человек непростой биографии – один из первых милиционеров в Одессе. Он участвовал во многих славных операциях, в том числе «взятии» знаменитого Мишки Япончика и тушении пожара в Оперном театре. Моя бабушка Нина, его первая жена, в честь которой меня назвали, умерла очень молодой. Дед чуть не застрелил врача, за то, что тот не смог различить внематочную беременность и полагал, что это был приступ аппендицита. Характер у деда был боевой. Через много лет мы с братом моего отца узнали истории жизни наших богатых предков со стороны деда, и поняли причину бушевавшего в нём гнева. Оказывается, семья деда до революции имела на Дерибасовской магазин, торгующий золотом, серебром, часами и бриллиантами. Но юный Давид, разбил булыжником витрину роскошного магазина и навсегда ушёл служить революции. Родственники эмигрировали во Францию, а дед, пролив немало крови за свои идеалы, с трудом отвоевал комнату в коммуне после возвращения из эвакуации в 1945-ом году. Его квартиру на улице Короленко занял какой-то полковник, и деду так и не удалось добиться справедливости.
Вобщем, коллективчик на Садовой собрался уникальный. Через год мы переехали на Пересыпь, в общежитие сахарного завода, куда отец устроился работать комендантом. Он поступил на вечернее отделение юрфака Одесского университета, которое успешно закончил через 6 лет. Два года мы прожили на Пересыпи, а затем получили от завода двухкомнатную хрущёвку в новом доме на Большом Фонтане. К этому времени отец работал начальником жилищно-коммунального отдела сахарного завода и свободно мог взять для своей семьи трёх или четырёх комнатную квартиру. Но он не был способен на такие поступки за счёт многодетных семей. После окончания университета отец работал юрисконсультом, затем адвокатом. Его очень любили и уважали на работе, хотя всем было известно о его вечерних запоях. Он никогда не брал взяток, но благодарные клиенты постоянно угощали его спиртным. Когда в 1960-ом году на сахарном заводе провели образцово-показательный судебный процесс против расхитителей вагонов с сахаром, отец оказался единственным из начальников, совершенно не причастным к «сладкой наживе». Но и в нашей семье жизнь была совсем не сахар. После получения зарплаты мама отдавала долги и старалась потратить оставшиеся деньги, как можно быстрее, чтобы отец не успел их пропить. Она покупала на Привозе самые лучшие продукты и старалась впихнуть в нас с братом. Затем наступала долгая чёрная полоса безденежья и одалживания. Поэтому о красивых вещах приходилось только мечтать.
Из литературы мне было известно, что зависть не приводит человека ни к чему хорошему, поэтому я старалась просто любоваться и радоваться за тех, кому повезло больше. Это давалось нелегко, и я брала свои высоты отличной учёбой, общественной деятельностью, занятиями гимнастикой, солировала в танцевальном ансамбле.
После выпускного вечера 11-ого класса мы, как водится, ходили к морю встречать рассвет. Утром, перед тем, как лечь спать я поставила возле кровати стул, на который положила свою золотую медаль и купленные на толчке выпускные французские перламутровые туфельки ( тогда 35-ого размера), от которых просто не могла оторваться. Ещё не известно, что радовало меня тогда больше!
Незабываемые родственники
Помня свои страдания, я старалась в будущем избавить свою дочь от подобных испытаний. Но времена изменились, железный занавес поднялся, и постепенно возникли прямо противоположные проблемы – пережить изобилие и обесценивание желаний. Посещая при необходимости вожделенный толчок, уже будучи мамой взрослеющей дочери, я не переставала удивляться бесконечным метаморфозам, которые он претерпевал. Толчок перенесли ещё дальше за город, отвели под него огромную площадь на седьмом километре, оборудовали длинными крытыми торговыми рядами и киосками. Теперь поиск нужной вещи несколько облегчился, всё же была некая ориентация по специальным местам продаж обуви, курток, трикотажа, штор, ковров и т. д. Но там запросто можно было купить вместо импортных вещей изделия, сшитые в одесских подпольных цехах и снабженные лейбами любых известных фирм. Кстати, эти «фирменные» лейбы продавались там же пачками. Даже название толчка стало звучать совсем по- иному – оптовый рынок. Оптовики из многих городов Украины, Молдавии и России съезжались с ночи со своими огромными сумками, чтобы пополнить стратегические запасы востребованных товаров. Поставка продукции регулярно производилась челноками из Турции, Сирии, Польши, Китая. В перестроечные времена рынок принял и помогал держаться на плаву огромной армии интеллигенции, оставшейся без работы.
Один из организаторов подпольных пошивочных цехов был нашим родственником. Его звали дядей Мишей, и он был мужем двоюродной сестры моего отца - тёти Лизы. Эта колоритная одесситка при любой нашей встрече не забывала напоминать о том, что именно она в далёком 1946-ом году познакомила блестящего старшего лейтенанта Абу, на кителе которого сверкали боевые ордена и медали, со своей очаровательной подружкой медсестрой Симочкой. Каждый раз, вспоминая ту послевоенную весну и первую встречу моих родителей, тётя Лиза не могла сдержать слёз умиления. Но очень быстро её глаза высыхали и начинали яростно сверкать, когда она смотрела на своего мужа. Мы знали, что дядя Миша дома бывал редко, потому что он проводил много времени в тюрьме. Первый раз он отсидел, по собственной формулировке - за лень, т. е. за анекдот, рассказанный в обществе неленивого приятеля Сени, который тут же на него донёс. С тех пор дядя Миша постоянно рассказывал политические и другие анекдоты, но сажали его уже по другим статьям. Его предприимчивый ум и оптимистический нрав исключали бездействие даже в обстановке, совершенно не способствующей реализации гениальных проектов подпольного бизнеса. Дядю Мишу сажали снова и снова, но он всё не унимался, а тётя Лиза свирепела всё больше и кричала на него всё громче. Доносчика Сеню также стали иногда посаживать. Мой отец говорил, что они так друг другу мстят, но дядя Миша в принципе не возражал, чтобы периодически отдыхать от всех хлопот и от «мишигасов» сварливой жены. Когда наступили другие времена, и стало возможно предпринимать всяческие «гешефты» относительно легально, он утратил к этому делу спортивный интерес. И в 1990-ом году они со своими сыновьями уехали в Америку. К этому времени моих родителей уже давно не было, у брата возникли большие проблемы со здоровьем – нам приходилось нелегко.
Тётя Лиза перед отъездом вызвала нас к себе и сказала:
-Берите от меня всё, что хотите – на добрую память!
Мы решили взять посуду и ручную машинку «Зингер», хотя шить никто не умел, но дочь пообещала научиться.
Парторг-особист и американская посылка
Через несколько месяцев неожиданно пришло почтовое извещение на посылку из Америки. Я перепугалась, т.к. имела допуск к секретной информации на своём вычислительном центре. И недаром. На следующий день меня вызвал особист за железную дверь:
-Так как же так, Нина Абрамовна, почему нам ничего не известно о ваших родственниках за границей? - грозным тоном спросил он.
Особист был у нас по совместительству ещё и парторгом, что не облегчало ситуации. Я объяснила, что эти дальние родственники уехали совсем недавно, и не было ясно, куда они в результате попадут – в Израиль или Америку. Вот я и не хотела раньше времени понапрасну беспокоить и отрывать его от важных дел, т. к. знаю, что в этих делах необходима предельная точность и искренность. А теперь – совсем другое дело: я вынуждена с глубоким сожалением просить о снятии с меня допуска, т.к. уже не могу за себя полностью поручиться в предстоящем общении с заграничными родственниками.
Парторг-особист был обладателем крупного пористого красного носа, который в моменты гнева и выпивки ужасно увеличивался. Как-то на праздничной вечеринке он хорошо выпил в бдительно охраняемом им же коллективе и посетовал в стихах на удивительный диагноз:

Врачи сказали, что мой нос
Ест изнутри трихомоноз.
И это вовсе не прикол –
Я пью, ребята, трихопол.
На следующий день на железной двери секретного отдела была приклеена записка следующего содержания:
Узнав диагноз, ясно стало:
Предохраняться надо всем,
И не совать куда попало
Свой нос, чтоб не было проблем!
Особист знал, что автором вполне могла оказаться я, но тогда не стал ничего выяснять. Нам ведь с ним приходилось периодически работать вместе в «очень важной» комиссии по сжиганию секретной документации. Теперь настал его звёздный час. За то, что я своевременно не поставила его в известность о контакте с отъезжающими родственниками, полагалось много кой- чего, о чём я была когда-то предупреждена при оформлении допуска. Увольнение с работы было наименьшим наказанием из того перечня. Мы сидели напротив друг друга за столом, и он начал задумчиво рисовать на белой бумаге лошадиные крупы. Я уже давно знала эту его привычку - в период глубокой сосредоточенности рисовать задние части эскадрона лошадей. Он всегда занимался этим на длительных планёрках, чтобы не заснуть и не свалиться со стула. Надо сказать, что рисовал он замечательно, но вот с фантазией были проблемы – дальше лошадиных задов дело не шло! В народе его называли особист-кавалерист, и форма ног этому соответствовала. Был у меня перед кавалеристом ещё один грех – я неоднократно отвергала его предложения о своём вступлении в партию, хотя уже давно занимала на ВЦ довольно высокую должность – зав.бюро. Но при этом всегда отказывала парторгу и утверждала, что ещё пока не чувствую себя достойной такой высокой чести. Однако были у меня и заслуги – несколько раз, когда он всё же умудрялся засыпать и даже позорно похрапывать на планёрках, я очень деликатно подталкивала его в бок. Вобщем, после того, как лошадиная дивизия успокоила нервы старшего товарища, он сказал:
-Значится так! Завтра идёте на Главпочтамт, получаете посылку и, не вскрывая, приносите ко мне в кабинет.
-Будем сжигать по протоколу? - только и оставалось спросить.
Но он обещал проконсультироваться, где нужно, и отпустил меня. Я была очень удивлена количеству народа в очереди на получении посылок из-за рубежа – счастливчиков оказалось немало! При вскрытии посылки никаких шпионских приспособлений обнаружено не было. Элегантные мужские рубашки в полоску для мужа и брата, блузки и свитерки для нас с дочерью и невообразимо роскошные, просто голливудские мужские туфли. В прилагающемся письме, прочитанном также особистом, тётя Лиза и дядя Миша рекомендовали мне продать эти туфли на толчке и очень опрометчиво обещали вскоре передать нам доллары, которые я никогда до тех пор не держала в руках. Что мне оставалось делать в этой ситуации? Я попыталась предложить товарищу особисту взятку американской рубашкой. ( Ну, не туфлями же, в самом деле!) Но он благородно отказался и остался на своеобразной высоте. Мне было официально объявлено о выводе из комиссии по уничтожению секретных документов. На вопрос о дальнейшей судьбе моего допуска к секретной информации последовал глубокий вдох и сообщение о том, что весь « секретный» отдел в нашем ВЦ ликвидируется за ненадобностью (это было и так всегда понятно!). А он остаётся работать у нас просто освобождённым парторгом. Спрашивается, зачем нужно было устраивать мне все эти кавалеристские гонки с посылкой?!
Толчковые страсти
С большим облегчением в душе я выскочила из-за железной двери к переживающему коллективу. Все посылочные вещи были тщательно осмотрены и одобрены, особенно «продажные» туфли. У нас были толчковые специалистки, которые при всём своём опыте не могли даже представить, сколько можно за них получить. Самой продвинутой в этих делах была Неля, умудрившаяся заработать деньги на толчке для покупки квартир себе и дочери. Правда, этот процесс занял более 20-ти лет и забрал вагон здоровья. Неля часто работала на ВЦ сверхурочно, потом брала отгулы и уезжала за товаром в Польшу. Она утверждала, что при удачной торговле можно за выходные заработать на продаже нашу месячную инженерную зарплату. Но через несколько лет такой сумасшедшей нагрузки и жутчайшей экономии у неё началась настоящая цинга. Все накопленные за первые 5 лет деньги пришлось потратить на протезирование полностью утраченных зубов. У нас всегда говорили, что Неля на торговле буквально съела зубы. Она часто рассказывала нам потешные истории, связанные с этой довольно творческой деятельностью. И, несмотря на свой ветеранский стаж, всё же иногда попадалась в переплёт сама. Как-то на пляже она демонстрировала роскошный новый купальник, но после того, как вышла из моря, купальник почему-то оказался дико растянутым и обвис к ногам, при этом открыв её прелести. Фигурка у Нелюши всегда была супер, но эффект, произведённый на пляже, просто невозможно описать! Мы все буквально потеряли дар речи от таких неожиданных метаморфоз, и было довольно проблематично извлечь уже замерзающую купальщицу из воды. Самое смешное, что после высыхания купальник опять приобрёл нормальную форму и, естественно, был позднее продан на толчке новой счастливице.
Так вот эта Неля дала мне бесценные советы, самый главный из которых – держать в руках только одну правую туфлю. Ни в коем случае не вынимать обе туфли одновременно, пока покупатель не отдаст всех денег. Этот совет я ещё успела оценить, когда решилась в воскресенье попробовать себя в новом деле. Но погулять по толчку с роскошной мужской туфлей в дрожащих от волнения руках мне пришлось совсем недолго. Очень скоро я почувствовала себя Аллой Пугачёвой, т. к. толпа плотно окружила меня и требовала ответов, к которым я была очень слабо готова. Если о размере туфель я ещё имела хотя бы приблизительное представление, то с ценой мне так и не удавалось определиться. Горящие глаза окружающих людей не предвещали ничего хорошего, выкрикиваемые цены повышались, они ругались между собой, и я предчувствовала, чем это всё для меня может закончиться. Страсти накалялись, а я так и не могла решиться достать левую туфлю. Стихийный аукцион продолжался, народ напирал, и я поняла, что совершенно не гожусь для продажи даже суперских вещей. Вдруг какой-то довольно пожилой юркий человек резко выдернул у меня из рук туфлю и гнусавым голосом крикнул:
- А ну, шуруй за мной, бииистренько!
Он круто развернулся и начал улепётывать прочь, крепко зажимая в руках туфлю, как Паниковский с гусём. Я мчалась за ним, а толпа за мной, и это продолжалось довольно долго. Наконец, он запрыгнул внутрь какого-то закрытого обувного лотка. Я поняла, что там работали его знакомые реализаторы, и заскочила вслед. Отдышавшись, Паниковский, начал свой монолог:
-Ви шо, баришня, соткудова до нас прибили? Жизня, значить, вовсю набридла. Кто ж такое сотворяеть на людях?!
Я сбивчиво объяснила ему ситуацию. Внешнее сходство с Зиновием Гердом, которого я обожаю, заставило меня совершенно утратить бдительность, забыть советы Нели и отнестись к дяде Моне, как к родному. Переварив информацию о посылке из Америки, классик спекуляции достал блокнот и попросил мой адрес и телефон. Увидев моё замешательство, он произнёс:
-Слушайте сюда, баришня! Моня берёть етот товар увесь и завсегда. Шо з вамы, ей богу, шо ви так дрейфите? Мы же ж живьём з етих посилок. Нашо вам сюда самим таскаться? И навищо мени трэба знаты отой размер ваших шикарных штиблет – ноги завсегда знайдуться! Если они в тебе даже з разных ног, всё одно в Одессе фраеров з одною ногою тоже досыть.
Куда мне было браться торговаться с этой могучей личностью?!
Он торжественно вручил мне 50 долларов за туфли и позднее несколько раз звонил в ожидании новых «посилок». Его телефонные перлы были также неповторимы:
-Алё, вас взволнуеть Моня Порто Франко по нашим справам з толчка. Ну, шо вже е, чи знову ни? - и советовал писать родственникам «душераздёрнутые» письма с резонным обоснованием:
- Хто ж, як не та клята заграниця нам допоможе?!

«Ви за долларами прыперлыся?»
А вскоре нам сообщили по телефону, что нужно посетить один адрес, куда приехал гонец из Америки и привёз живой привет весом в 200(!) долларов. Мы с мужем вечером зашли в тихий одесский дворик на улице Бебеля. На скамейке сидели два подвыпивших джентльмена, один из которых вполне доброжелательно спросил нас:
-Ви шукаете Бушмана, шо приихав з Америки? Ви за долларами прыперлыся? Так это на 3-ем этаже, он тамочки. Народ валить изо всий Одессы!
Такое начало нас здорово насторожило, учитывая, что доллары тогда официально были ещё запрещены. В маленькой квартире, действительно, набралось полно людей. И что-то нам показалось странным в этой тишине, в которой все читали переданные им письма. Меня вообще ждал потрясающий сюрприз, ибо в заокеанском посланнике я с огромным трудом ( в основном по очень специфической грассирующей речи) узнала папиного двоюродного брата Шурика. Честно говоря, его считали давно умершим от туберкулёза, которым он страдал после отсидки уже много лет назад. Тем радостнее было видеть крепкого румяного седого человека с голливудской улыбкой и торжествующим взглядом. Вот что сотворила с ним эта волшебная Америка! Оказывается, его там вылечили и снабдили шикарными зубами. Он работал электриком в доме престарелых на Брайтоне, удачно женился и был счастлив посетить родные места, где его благополучно похоронили. Но отсутствие туристического опыта сыграло с Шуриком злую шутку. В те времена евреи, уехавшие в Америку, старались передать доллары оставшимся родственникам, используя любую оказию. Ведь даже 10 долларов тогда были неплохой добавкой к месячному бюджету. Шурик не отказал никому – у него собралась толстая пачка конвертов с письмами и деньгами. Но когда его досматривали родные украинские таможенники, пришлось срочно выгрести все деньги из конвертов, подсчитать общую сумму и занести в таможенную декларацию. И теперь все получатели внимательно перечитывали привезенные письма, надеясь выяснить, какие суммы им были переданы. А ведь по-настоящему интеллигентные люди об этом обычно скромно умалчивают! Одна пожилая женщина горько плакала от обиды, т.к. обнаружила в послании из-за океана следующий текст:
« В прошлом письме вы отметили, что на ту мелочь, что мы в состоянии вам передать, уже невозможно решить никакие проблемы. Вот и мы решили не унижать ваше человеческое достоинство и не раздражать вас лишний раз. Передаём горячий привет и наилучшие пожелания».
Часть денег Шурику пришлось увезти обратно – так и не удалось выяснить в Одессе точные цифры и выявить, для кого именно они были переданы.
Толчковое незабываемое
Долгий советский период своей жизни я искренне была уверена, что у меня, как и у подавляющего большинства окружающих людей, за границей нет родственников. Заполнять анкеты было просто: нет, не был, не привлекался, не имею. И вдруг посыпались сюрпризы, впрочем, как и у многих других окружающих граждан. И когда ещё к тому же стало известно о богатых предках, сбежавших от революции в Париж, я уже и не знала, чего ожидать. Но наша жизнь в 90-ые годы менялась в таком историческом темпе, что вскоре понадобилось заполнять совсем другие анкеты, и через несколько лет мы и сами оказались за границей. Этому предшествовал период утрат всего того, что раньше считалось нашей повседневной жизнью. Оставшись без работы, мы с мужем вынуждены были, как и многие, какое-то время заниматься торговлей, но толчок оказался нам не по силам. До сих пор храним целую коллекцию разнообразных фальшивых денег, вручённых нам за товары, взятые на реализацию. В этой коллекции не хватает ещё одной стодолларовой купюры, которую пытался всучить моему мужу толчковый «спец» за исполнение мечты всех реализаторов – сдачу товара оптовику полностью. Это невозможное счастье, получить деньги сразу за всё – освободиться и ехать домой - отогреваться. Но муж вовремя засомневался в истинно добрых намерениях покупателя и попросил его провести экспертизу купюры, совместно пройдя к обменному пункту. Тот согласился, соседи по лотку всегда в таких случаях присматривали за товаром. Но когда покупатель попросил деньги, успешно прошедшие проверку, на секунду взять назад, мой уже к тому времени учёный муж пристально взглянул в его «честные глаза» и спросил:
-Так что, будем покупать обувь или кидать клиента?
Сделка не состоялась, пришлось продолжать мёрзнуть. Через некоторое время «покупатель» подошёл и сказал от всей души:
-Не держи на меня зла, отец. Ты ведь понимаешь, у каждого своя работа!
Последним эпизодом нашей толчковой деятельности явился гипноз! Нас с мужем загипнотизировали одновременно, и мы пришли в себя только через полчаса, обнаружив отсутствие нескольких пар якобы проданной нами обуви, но не нашли у себя за них денег и совершенно не помнили, кому мы их отдали.
Перед отъездом в Израиль в 1997-ом году мы, естественно, снова посещали толчок опять в качестве покупателей. Он превратился в огромный город, состоящий из разноцветных улиц - Голубая, Абрикосовая и т. д. В каждом мини магазинчике-контейнере аккуратно и выигрышно развешаны всевозможные товары. По улицам на тележках развозили кофе, чай, минеральную воду, пирожки и домашние обеды. Цивилизация не обошла этот торговый мир. Но одесский толчок неуклонно соблюдал законы своего существования. Мы увидели подходящие мужские рубашки, и хотели купить парочку для моих « Гариков на каждый день» – так зовут и брата, и мужа. Пришлось немного постоять в очереди и послушать разговоры людей, берущих целыми пачками и очень хвалящих эти заграничные рубашки. И мы купили 6 штук, попросив разные размеры, решив использовать их также для подарков. Когда через какое-то время мы возвращались по этой же улице, то увидели ту же очередь, состоящую из тех же самых людей, таскающих за угол одни и те же пачки рубашек и громко восхваляющих их качество. До нас тогда дошёл этот популярный на толчке прикол, но было уже поздно. К удивлению, рубашки, уж не знаю, в каком одесском цехе они были сшиты, оказались действительно очень красивыми и качественными. Но только одного размера, несмотря на нашитые «фирменные» бирки! Такой простой приём ускорения оборота торговли с минимальными затратами не может не восхищать. Всё же гениальные головы всегда придумают что-то свеженькое. К сожалению, гениальная голова дяди Миши в Америке не пригодилась. Они с тётей Лизой живут в доме для престарелых, и она ругает его за бесконечные азартные игры с такими же пенсионерами.
С другой стороны границы
А мы, живя в Израиле, опять регулярно слышим знакомый лозунг: «Заграница нам поможет!». И на этот раз речь уже идёт об украинских пенсиях, которые помогут выживать бывшим украинским евреям. Ничего, что эти люди, официально живущие за чертой бедности, в большинстве своём объездили весь мир и требуют в туристических агентствах предоставить им для своих путешествий «другой глобус». Лишних денег не бывает, а справедливость всё же когда-нибудь должна восторжествовать. Так лучше, чтоб она торжествовала, как говорится, ещё при нашей жизни!