Жертва аборта

У обочины дороги, расстелившейся узкой и длинной извилистой лентой через горы и спускающейся к каменистому берегу морской бухты, остановился автомобиль. Из него вышли двое мужчин. Один из них выглядел молодо, ему едва ли можно было дать больше двадцати пяти лет от роду. Другой был старше, на вид около пятидесяти. Они постояли молча, огляделись вокруг. Горы остались позади дороги, а прямо перед ними теперь расстилалась морская гладь. Был отлив. Слабые волны плескались у берега, все больше и больше отступая от него и оголяя прибрежную смесь из камней, водорослей и ракушек. От дороги по длинной насыпи прямо к морю тянулась узкая тропинка. Тропинка вела к небольшому островку, находящемуся недалеко от берега и была единственной ниточкой их соединявшей. Островок утопал в высоких зеленых соснах. Казалось, он был весь насквозь пронизан соснами. У самого начала тропинки стоял указательный знак со стрелкой и надписью «Остров Святой Терезы».
- Что это за место? Почему мы здесь остановились? – спросил молодой человек.
Тот, который постарше, ничего не сказав, ступил на тропинку и направился к островку. Юноша молча последовал за ним. Так они шли минуты три, пока не подошли к острову. У самого острова сосны вдруг расступились, открывая невидимый с дороги вход во внутрь, казавшийся таинственным и загадочным для каждого, кто ступил на этот путь. Молодой человек нерешительно остановился, но его спутник уверенно шагнул вперед, и, пройдя сквозь зеленую арку из сосен, ступил во внутрь острова. Тропинка пошла вверх, по-прежнему ведя их между соснами. Исчезли с поля зрения дорога и берег моря, пропали звуки волн. Вокруг были только высокие сосны, и стояла звенящая тишина, иногда нарушавшаяся криками ворон, перелетавших с дерева на дерево и выражающих недовольство появлением неожиданных вторжителей в их царство.
Внезапно спутники остановились. Прямо перед ними открылось ровное место, в центре которого величественно возвышалось старинное каменное здание. Сооруженное из камней, беспорядочно художественно уложенных друг на друга, здание имело причудливую форму, напоминающую не то замок-тюрьму времен средневековой инквизиции, не то старинную церковь. Подобное появление творения рук человеческих в этом таинственном, оторванном от всего мира уголке среди дикой природы было настолько неожиданно, что у любого, кто попадал сюда, могли побежать по коже мурашки.
- Боже мой, что это? – в удивлении спросил молодой человек. – Что это за место?
- Это старинная церковь. Церковь «Святой Терезы», построена много лет тому назад, - объяснил его старший спутник.
- Почему в таком месте?
- Именно в таком месте: спокойном, уединенном, вдали от мира и суеты, где можно побыть наедине со своими мыслями и проблемами, переосмыслить многие вещи.
- Но здесь никого нет! – юноша в удивлении оглянулся по сторонам. – Сюда никто не приходит. Да и кто вообще знает про это место?
- Приходят, только не часто. И знают тоже. Я уверен, что и сейчас мы здесь не одни.
Мужчина направился к двери церкви. Тяжелая дубовая дверь поддалась с трудом. Они зашли. Церковь была пуста, но в ней ощущалось человеческое присутствие во всем: вокруг было прибрано и чисто, нигде не было даже пыли. В прохладном, чистом, не спертым духотой долго закрытого помещения воздухе стоял запах ладана, а на алтаре одиноко горела свеча.
Мужчины приблизились к алтарю. Молча постояли, думая каждый о своем.
- Пошли, - кивнул старший молодому, - я покажу тебе еще кое-что.
И они направились к выходу. После сумрачного полумрака, яркий свет больно ударил по глазам. Молодой человек зажмурился. Старший потянул его дальше. Они поднялись выше по тропинке и вскоре оказались на берегу высокой скалы. Церковь осталась позади, снова скрытая соснами от всего мира, и теперь перед ними расстилалось огромное водное пространство. Внизу бились о скалы волны. Где-то далеко плыл корабль, похожий на одинокого белого лебедя.
- Как красиво! – не удержался юноша.
Его спутник улыбнулся. Они смотрели в морскую даль, и снова каждый задумался о своем. Наконец, мужчина постарше посмотрел на часы. Слегка кивнув, указал юноше следовать за ним. Они спустились вниз, назад к церкви. Молодой человек теперь уверенно шел впереди, уже зная дорогу обратно, но неожиданно старший остановил его и показал рукой в другую сторону.
- Почему туда? Там тоже есть дорога? – удивленно спросил юноша.
- Да, дорога обогнет церковь и выведет нас с острова, но с другой стороны.
И они снова пошли вокруг церкви. Почти у самого конца тропы, где сосны снова расступились, открывая для них выход с острова, они опять остановились. Прямо перед ними, вылитая из белого мрамора, на небольшом постаменте возвышалась скульптура женщины во весь рост. Женщина склонила голову в скорби, по ее щеке текла мраморная слеза. Двумя руками она прижимала к груди крест. Юноша с удивлением посмотрел на памятник.
- Это и есть Святая Тереза? – спросил он
- Нет. Это памятник матери.
- Матери? Но почему именно матери? И почему она плачет?
- А ты подойди поближе и прочитай, что там написано.
Молодой человек приблизился к памятнику и увидел надпись: «Памяти всем невинно убиенным и не родившимся на этот свет младенцам. Мемориал жертвам аборта».
Брови изумленно поползли вверх.
- Я знаю, - мягко произнес мужчина постарше, - это кажется абсурдным – ставить такие памятники. Мы привыкли видеть памятники великим людям, героям, политикам, даже животным! А вот такие... Этот мемориал уникальный в своем роде. Он – символ жизни. Да-да, именно жизни. Каждый человек имеет право на жизнь, даже если он находится в утробе матери. И никто не вправе лишать его этого права. Но, увы, на самом деле все не так. Долгие годы я пытался бороться с этим злом, боролся за каждую будущую жизнь, боролся отчаянно, боролся до последнего.
Мужчина вдруг замолчал.
- Ну и как, удалось спасти хоть нескольких?
Помолчав, мужчина грустно добавил.
- Разве только нескольких. Те, кого я спас, это только капля в море. Я так и не смог победить. Матери по-прежнему продолжают безответственно убивать своих не родившихся младенцев. И ничего тут не сделать...
Мужчина оглянулся по сторонам и снова посмотрел на часы. Начинало темнеть.
- Ты кого-то ждешь? – спросил молодой человек.
- Да, жду.
- Ты мне скажешь – кого?
- Ты скоро сам все узнаешь.
- А если он не придет? Уже темнеет.
- Придет. Я уверен, придет. Не может не придти, - произнес мужчина, как бы пытаясь убедить не только юношу, но и себя самого.
Действительно, где-то вдалеке, в самом начале насыпи показалась небольшая фигурка. Оба повернулись в ту сторону, наблюдая, как фигурка медленно увеличивалась по мере приближения к ним. Стояли молча, прислушиваясь к шуму волн и крику чаек. Вскоре контуры фигурки стали отчетливее, и они увидели, что это была женщина. Она была одета в длинное черное пальто, на голове черная шляпка, отороченная атласной лентой ярко красного цвета, с развевающимися на ветру концами. Полы расстегнутого пальто тоже развевались на ветру, путаясь с длинным шарфом такого же ярко красного цвета, как и лента на шляпке. В руках женщина держала цветы, тоже красные.
- Это же...
В удивлении молодой человек попытался что-то сказать, но его спутник приложил палец к губам.
- Тсс... Давай отойдем в сторону, дадим ей побыть одной. Так нужно.
Они отступили в тень деревьев. Даже в тени было заметно, как побледнело лицо старшего мужчины. Он внезапно схватился рукой за грудь.
- Что случилось? Сердце? – обеспокоено спросил юноша.
- Да, что-то снова прихватило.
Достав из кармана небольшую упаковку с капсулами, мужчина вытащил одну и положил под язык.
- Ну вот, сейчас все пройдет, - успокоил он своего молодого спутника.
Действительно, боль отступила, и спутники продолжили наблюдать за новой посетительницей острова. С того места, где они стояли, было хорошо видно, как фигура в черном ступила во внутрь острова. К удивлению молодого человека, она не пошла в церковь, а свернула направо – туда, где стоял памятник скорбящей матери. Сквозь стройные стволы сосен они видели, как женщина подошла к памятнику, нагнулась. Когда она выпрямилась, цветов в ее руках уже не было, они лежали на постаменте. Женщина стояла и не двигалась. Видно было, как пару раз она поднесла руку к глазам, смахивая что-то с лица, а может, утирая слезы. Постояв несколько минут, она развернулась и пошла в сторону церкви. Через несколько минут она исчезла внутри, тяжелая дверь закрылась за ней.
- Ну вот, - сказал мужчина постарше, - теперь пора. Пойдем.
Они вышли из тени и снова направились в сторону церкви.

* * *

Почти все аспиранты медицинского научно-исследовательского центра закончили свою последнюю стажировку и готовились к защите диссертаций. И только один из них не спешил покидать стены медицинского учреждения. Его диссертация по изучению проблем развития и прогрессирования патологических отклонений в эмбриональном состоянии уже давно была написана и готова к защите, которая должна была состояться сразу после празднования нового года. После этого он мог смело начинать самостоятельную карьеру. Однако он не представлял себе жизни вне стен этого заведения, в котором был весь смысл его жизни. Его научный руководитель, профессор Якубинский, был доволен работами своего ученика и не сомневался, что на защите никаких неожиданностей быть не могло, а сразу после защиты планировал забрать молодого ученого к себе в группу. Из всех его учеников он оказался самым талантливым. Он умел сходу, буквально по первым признакам и простейшим анализам поставить правильный диагноз любому эмбриону, чтобы предотвратить дальнейшую беду. Почти все его диагнозы подтверждались. Молодым аспирантам позволялись ошибки в практике на двадцать пять-тридцать процентов, с учетом того, что опытные руководители помогут, исправят и направят. Ведь не зря говорят - на ошибках учатся. У талантливого ученика профессора Якубинского ошибочных было всего пять процентов, которые сводились к единичному случаю, когда он не сумел вовремя распознать скрытую угрозу. А если речь шла об операциях, равных ему не было вообще. Ему даже кличку дали – Сёрж, не от имени Сергей, а от английского слова “surgeon”, что означало «хирург». Молодой и талантливый, полный сил и энергии, он не мог дождаться, когда же, наконец, защитится и начнет самостоятельную карьеру. Помимо предложения профессора Якубинского работать в его команде, у молодого человека уже были приглашения на работу в несколько престижных мест, осталось только сделать окончательный выбор. Хотя для себя он уже почти окончательно решил, что останется работать с Якубинским. Слишком много было поставлено на карту.
- Молодой человек, не забудьте, что завтра у нас повторное обследование Серебряковой, подготовьте все необходимые материалы.
- Хорошо, Лев Анатольевич. Не волнуйтесь, я все сделаю. Вы идите домой, поздно уже. Я еще задержусь, поработаю.
Профессор одобрил.
- Что ж, работайте любезный, работайте. Работа еще никому не вредила. Только не засиживайтесь до ночи, спать тоже нужно. Хороший сон очень важен, особенно в вашем молодом возрасте.
Якубинский сложил бумаги в портфель, подхватил плащ, и, махнув рукой своему ассистенту, скрылся за дверью. Молодой человек подошел к окну, посмотрел на улицу. Увидев быстро удаляющуюся фигурку, улыбнулся. «Замечательный человек Лев Анатольевич. Хорошо бы все ему рассказать про последние эксперименты, можно было бы получить толковый совет, возможно, он смог бы помочь найти ошибку, вместе было бы проще ее исправить. Но нет, опасно. Подобные опыты с эмбрионами официально не разрешены. И хотя для Якубинского наука превыше всего, есть риск. Неизвестно как он отнесется к опытам, которые не оправданы администрацией. А вдруг отрицательно? И тогда весь эксперимент, все три года работы насмарку. Нет, этого допустить нельзя!»
Подождав, когда фигурка совсем исчезнет из поля зрения, Серж подошел к двери, повернул ключ и на всякий случай проверил – заперта ли дверь. Теперь можно в лабораторию. Он шагнул в другой конец комнаты.
В лаборатории царил обычный рабочий беспорядок. Письменный стол был завален бумагами. Бумаги валялись и на полу, некоторые были смяты и разорваны. Очевидно, перед тем как бросить их на пол, кто-то выплеснул на них свои эмоции. Не обращая никакого внимания на разбросанные бумаги на полу, даже не перешагивая, а просто наступая на них, аспирант подошел к столу, скрытому от постороннего глаза за плотной шторой. Резко отдернул штору. Свет упал на стоящие на столе три высокие стеклянные колбы. От колб тянулись вниз многочисленные стеклянные и резиновые трубки и провода. Одна колба была пуста. В двух других, наполненных жидкостью желтовато-сероватого цвета, что-то плавало. При попадании света на пробирку, жидкость в одной из них заплескалась.
- Ну-ну, - ласково произнес молодой человек, - что ты так разволновалась? Это же я, пришел посмотреть как тут у вас дела, записать кое-какие данные.
Он наклонился к пробирке и аккуратно постучал по ней пальцами. Вода в пробирке снова заплескалась. Нечто, похожее на маленького лягушонка с огромной головой, вдруг задергало лапками, замутив воду.
- Сейчас, сейчас, я вас накормлю, напою, дам все лекарства, а потом займемся делом.
Бросив взгляд на колбу с жидкостью, стоящую рядом, Серж вдруг нахмурился. Вода в пробирке была почти прозрачной, без всякой мути и без движений. «Лягушонок» не двигался.
- Ну вот, - медленно и грустно произнес молодой человек, - похоже, и ты, Сашка, подвел меня.
Он бросил взгляд на аппарат, к которому тянулись провода от пробирки, внимательно изучил показатели на экране. Грустно вздохнув, подошел к ящику с инструментами, вытащил длинный пинцет, затем вернулся к пробирке с прозрачной водой и, запустив в воду пинцет, ловко выудил из пробирки «лягушонка» и аккуратно положил в поддон.
- Эх ты, дружок, и вовсе ты оказался не боец. А я так надеялся. Что ж, будем проводить вскрытие. Но сначала я покормлю Машутку.
Он вытащил из коробки две ампулы, одним движением срезал на них кончики и вылил содержимое в небольшой пластиковый пакет с прозрачной жидкостью. Присоединив пакет к трубкам, ведущим к колбе с последним оставшимся в живых «лягушонком», он повесил его прямо над ним.
- Кушай, Машу-тка, кушай! Ты осталась последняя – не подведи меня! Сейчас я включу тебе музыку, это полезно – приятные эмоции.
Молодой человек подошел к магнитофону и нажал на кнопку. Оттуда полились звуки приятной мелодии.
«Ну вот, - подумал Серж, - теперь к Сашке. Посмотрим, что же у нас там не сошлось». Он был явно расстроен. «Почти пятнадцать недель. Второй случай за последнюю неделю: сначала Наташка, потом Сашка. Нужно еще раз взять жидкость на анализ и перепроверить. Неужели ошибка в расчетах? В любом случае, пятнадцать недель – это уже рекорд! Главное, довести до двадцати четырех, это последний порог риска, дальше уже будет легче. «Эх, Машутка, - вздохнул Серж, - теперь на тебя вся надежда, не подведи, миленькая!» И он снова бросил взгляд на «лягушонка». Тот плавно покачивался в воде, иногда подергивая лапками. «А если тоже сорвется?» Аспирант вдруг со страхом подумал, что будет, если не сегодня-завтра он войдет в свою лабораторию и найдет свой последний экземпляр мертвым. Такое уже было в его практике. Но тогда, в самом начале эксперимента, они все не проживали и недели. Сейчас идет уже десятая неделя с того момента, когда ему удалось заполучить Сашку, Машку и Наташку. Машка все еще жива и, судя по всем показателям, довольно неплохо себя чувствует и развивается. Но это еще ничего не значит. Эксперимент уникальный, неповторимый, такие еще не проводилось нигде. Как говорят в науке, прецедентов не существует и опереться на предыдущий опыт невозможно, потому что его попросту нет в природе. Серж задумался. «Нет, останавливаться нельзя. Уже столько сделано, достигнуты такие результаты. Надо продолжать, чтобы ни случилось, даже если не выживет Машка. Но как? Надо искать новый материал. И чем быстрее, тем лучше».
Придя к такому выводу, молодой ученый взялся за вскрытие.

* * *

Научно-исследовательский центр, где работала группа Якубинского, был расположен на окраине города, почти у леса. Место было удачное: с одной стороны – до города рукой подать, с другой – вокруг чистый воздух и тишина. Условно центр был разделен на три части: лаборатория, где проводились основные исследования и писались диссертации; стационарная, где лежали больные, которых лечили и которые одновременно являлись объектом исследований, и техническая, где сидело начальство, и велись хозяйственные дела. Сержу частенько приходилось бывать во всех трех структурах. Лаборатория была его стихия, там он проводил свои исследования, как, впрочем, и все остальные стажеры и аспиранты. Иногда приходилось дневать и ночевать в стационаре, где к молодым специалистам прикреплялись пациенты, и они должны были «вести» своих больных от начала до конца. Ну а без технической части уж совсем никуда: заведующая хозяйственным отделом Наталья Николаевна без проблем выдавала будущим ученым все нужные им материалы и препараты, так необходимые для исследований.
Вот и сейчас, набирая знакомый телефонный номер, Серж надеялся получить все, что ему требовалось для дальнейших опытов.
- Наташенька Николаевна, добрый день.
- Здравствуйте, Серж, как поживаете? Что новенького?
- Спасибо, все в порядке. Мне, как всегда, нужна ваша помощь.
- Уж постараюсь, если это не что-то из ряда вон.
- Нет-нет, стандартный набор, как всегда. И если можно, добавьте дополнительный набор реактивов.
- Нет проблем, мой дорогой. Пусть Якубинский подпишет заявочку, и я немедленно все организую.
- Вы просто золото, Наташенька Николаевна, я вас обожаю!
- Спасибо, Серж, за комплимент, заходите, всегда будем рады. Чайку попьем.
- Непременно зайду, Наталья Николаевна, возможно даже сегодня.
Передохнув, молодой человек набрал другой номер. Услышал голос Якубинского.
- Лев Анатольевич, добрый день.
- Добрый, добрый, молодой человек. Чем могу помочь?
- Лев Анатольевич, вы не будете возражать, если я отработаю это неделю в хирургии?
- В хирургии? Хм... К чему такая спешка? У вас ведь плановая через месяц, после защиты.
- Да-да, но я хотел бы пораньше.
- А защите не помешает?
- Нет, у меня все готово, автореферат разослан, оппоненты уведомлены.
- А график? Кто там на этой неделе по плану?
- Павлова. Я с ней договорюсь.
- Ну, смотрите, дружок, смотрите сами. Я, в принципе, ничего не имею против. Работайте, нарабатывайте опыт, это всегда полезно в нашем деле.
Повесив трубку, аспирант облегченно вздохнул. Главное, получено согласие шефа. Дальше – договориться с Павловой. Она наверняка согласится. Если заупрямится, он предложит ей отработать вместо нее безвозмездно. Ему просто необходимо получить новый материал. Чем больше, тем лучше. Надо посмотреть какие плановые операции на этой неделе – сколько кесаревых и сколько абортов. Плюс внеплановые, этих всегда предостаточно. Одним словом, надо идти в хирургию и все выяснить. Серж сорвался с места и понесся по длинному коридору.

* * *

Хирургическое отделение находилось в самом дальнем конце здания. Оно делилось на два подразделения, которым условно и неофициально дали названия – хирургия и абортарий. В одном выполнялись сложные операции и кесаревы сечения, в другом делались аборты. В одном всегда было тихо и пусто, и только изредка можно было увидеть одного или двух родственников пациентов, с усталыми и обреченными лицами, нервно ожидающих в коридоре конца операции. В другом отделении царило постоянное движение. Длинная вереница женщин тянулась от начала коридора до самого кабинета. Очередь двигалась быстро. Лица женщин, хоть и одинаковые в своей белизне и страхе, сменялись с необыкновенной быстротой. Все было поставлено на конвейерный поток: зашла, легла, наркоз, чистка, вывели, следующая. Разнообразие могло быть только в наличии или отсутствии наркоза. Без наркоза чистили только по желанию. Но и такие находились. Серж всегда удивлялся таким женщинам. До какой же степени хотелось им избавиться от своего будущего ребенка, если они готовы были обречь себя на адскую боль! Воистину, силен женский организм. Это вызывало у него восхищение наряду с презрением к тем, кто был готов на заранее запланированное убийство.
Проходя по коридору мимо сидящих в ряд и ждущих своей очереди женщин, Серж замедлил шаг. Стараясь не привлекать внимание, окинул очередь взглядом. Вот сидит совсем молоденькая девчоночка, лет шестнадцать, не больше. Лицо белее бумаги, в глазах застыл ужас. Эта дурочка наверняка «залетела» по глупости. Небось и слыхом не слыхивала про противозачаточные средства. Допустим, она - молодая дура, но вот женщина уже совсем зрелая, далеко за тридцать. Неужели и эта неграмотная? Когда же, наконец, прекратится это безобразие? Не в силах больше смотреть на лица тех, кто сознательно и охотно был готов на детоубийство, он зашел в операционную.
- Ну как, Леночка, все готово? – спросил медсестру.
- Да, доктор, можно начинать.
Он накинул халат, подошел к раковине.
- Лена, есть просьба.
- Я вас слушаю.
- Сегодня абортный материал мы не выбрасываем.
- Это как?
- Я забираю его на исследование.
Медсестра пожала плечами.
- Как скажете. Если надо, значит надо. Только не понимаю, что там исследовать, если и так все ясно.
- Что ясно? – не понял Серж.
- Одно дело, когда делают вскрытие умершему человеку, чтобы узнать причину смерти и возможно предотвратить подобное в дальнейшем. А тут – еще даже не человек. Что он может дать?
Он усмехнулся. Надо же, как рассуждает. А еще женщина! Вполне возможно, что и она из тех, кто побежит на аборт, не раздумывая.
- Ох, Лена, Лена, как же ты ошибаешься! Даже не родившийся человек - уже человек. И может дать очень многое. И если мы не может спасти ему жизнь, то, по крайне мере, имеем возможность исследовать по нему, как спасти жизни многим другим, еще не родившимся детям. Конечно, лучше бы не такой ужасной ценой.
- Почему ужасной? – Леночка удивленно пожала плечами. – Подумаешь, аборт. Нельзя заставлять женщину рожать, если она этого не хочет. Или вы, доктор, боитесь прогневать Бога?
- При чем тут Бог, Лена? – он начал сердиться. – Речь идет о жизни человека, че-ло-ве-ка! Вот представь себе, что когда-то давно твоя мать решила бы, что ты ей не нужна. И не было бы сейчас у нас этого разговора. А так ты живешь, дышишь, работаешь, любишь. И тебе даже не приходит в голову, что этого могло бы и не быть в твоей жизни. Ты же медик, ты должна понимать лучше других, что врач должен бороться за каждую жизнь!
- Какая это жизнь, - проворчала медсестра, - если там ни рожи, ни кожи.
- Да что ты несешь, дура! – Серж с силой хлопнул кулаком по столу. – Да знаешь ли ты, что это самое «ни рожи, ни кожи» все чувствует и понимает, а во время аборта кричит и плачет!
- Это как? – Лена застыла с выражением ужаса на лице.
- А вот так! Исследования показывают, что еще до начала аборта плод начинает беспокоиться - сжиматься в утробе матери. В момент появления кюретки, он начинает истерически биться, а потом, когда ему отрывают ручки и ножки, разрывая на куски, он кричит, надрывается безумным криком. Только никто, кроме него самого, этого крика не слышит...
Лена растеряно смотрела на доктора. Тот, не обращая внимания на ее испуг, продолжал резко и нервно размахивать руками.
- Если бы можно было заснять на пленку все ужасы аборта и показать тем женщинам, которые решаются на это, я уверен, больше половины из них отказались бы от такого кошмара. Они поняли бы, что совершают самое настоящее убийство. Конечно, многие из них, как ты говоришь, испугались бы кары Божьей, но большинство просто не смогли бы перенести самого зверства. Это страшнее любого фильма ужасов. Я сам проводил эксперименты, знаю.
Он отдышался. Взял себя в руки, заставил себя успокоиться. Эта глупая девчонка-медсестра не должна заставлять его нервничать. Ему нужно готовиться к операциям. Сегодня у него не простые аборты. Ему нужно собрать новый материал. Чем больше, тем лучше. В прошлый раз ему удалось сохранить восемь экземпляров. Из них продержались дольше всех только Сашка, Машка и Наташка. Сейчас у него осталась только Машка. Если и она не вытянет, его эксперимент сорвется. Если же удастся довести дело до конца, то... Только от одной мысли о том, сколько жизней он поможет сохранить в будущем, закружилась голова. Однако хватит, довольно. Нужно быстро просмотреть все бумаги на сегодняшних пациенток, отделить вакуумных от хирургических и начинать.


Первой вошла женщина лет тридцати с усталым и равнодушным выражением лица. Серж быстро просмотрел «историю». Пятый аборт за последние два года. Эту отговаривать бесполезно, только зря потратит время. Он не провел еще ни одной операции без попытки отговорить женщину от страшного шага. Если случалось так, что хоть одна пациентка выходила из операционной сама и шла домой, он считал день удачным. Он обводил этот день в специальном календаре кружком красного цвета – сегодня он спас человека! Увы, таких кружков было немного, но за каждым стояла новая жизнь, и это вселяло надежду.
Заглянув в прозрачные глаза женщины и не увидев в них ничего, кроме равнодушия, он молча указал на кресло. Подошла медсестра, что-то тихонько стала шептать ему на ухо. Он растеряно посмотрел на пациентку.
- Что-то случилось? – спросила женщина.
- Видите ли... – замялся доктор, - тут маленькая неожиданность. Закончились обезболивающие. Сейчас позвонили, сказали, что должны подвезти новые. Но придется подождать.
- Сколько ждать? – без тени беспокойства спросила женщина.
- Возможно пару часов. Может быть больше. Мы может назначить вам новую дату.
- Нет. Делайте сейчас. Делайте без наркоза, - тихо, но твердо сказала пациентка.
- Но это же очень больно! – воскликнула Леночка.
- Ничего, - усмехнулась женщина, - не впервой. Да и не в последний раз уж точно. Потерплю.
Доктор вздохнул. А он еще хотел проводить свои душеспасительные беседы! На кой дьявол, когда она готова на все даже без наркоза – просто чудовищно!
Он взял в руки кюретку. Женщина сжала губы и закрыла глаза.


Они шли одна за другой. Начиналось все одинаково: он работал с каждой, пытался отговорить - убеждал, объяснял, доказывал. Тщетно. Нет, сегодня был неудачный день - ни одна не захотела вернуться домой. Под самый конец вошла та самая молодая девчонка, с побелевшим лицом, которую он заприметил еще в коридоре. Девушка дрожала от страха. Он слышал, как стучали ее зубы.
- Ты зачем здесь? – голос звучал строго.
Девчонка захлюпала носом.
- Замужем?
Она отрицательно покачала головой.
- Родители есть?
- Ма-а-ть одна...
- Не реви, сама виновата. Сейчас пойдешь домой, расскажешь все матери и забудешь об аборте. Будешь рожать, противопоказаний у тебя нет.
- Не мог-гу...
- Почему?
- Мать б-больна... рак у нее. Умирает... Я сама не справлюсь.. Денег совсем нет...
- А о чем раньше думала?
- Думала, мы с ним пож-женимся...
- А он, гад такой, бросил?
- Не-ет, - девчонка совсем разрыдалась. – Он п-погиб...
- Как погиб? Где?
- Забрали его. В армию, в Чечню. Уб-били...
Доктор растеряно смотрел на девчонку. От горшка два вершка, а уже такое!
- Сколько тебе лет-то? Небось, и шестнадцати нет?
Девчонка снова хлюпнула носом.
- Восемнадцать. Я просто выгляжу маленькой.
- Действительно, на восемнадцать не тянешь, - удивился доктор, заглядывая в карту пациентки, - ну извини. Что, действительно не хочешь ребенка?
- Хоч-чу... – снова заплакала девушка, - но не могу. Не вытяну...
- Но ведь можно найти ребенку другую семью.
Девчонка вдруг перестала плакать. Удивленно посмотрела на доктора.
- Другую семью? Вы шутите, да?
- Нет, я вполне серьезно. Хочешь, я помогу тебе?
- Да нет, же, конечно нет!
- Но почему?
- Я не смогу так, - она опустила голову, - не смогу, чтобы мой ребенок рос в чужой семье. Лучше уж ни с кем.
- Это называется эгоизм чистейшей воды. Речь идет о жизни и смерти, а ты – не смогу.
- Называйте как хотите, но я по-другому не хочу.
- Ну не хочешь, и не надо. А аборт без наркоза хочешь? – неожиданно зло спросил он.
Такого поворота она явно не ожидала.
- А это очень больно? – прошептала она.
- Не больнее, чем будет твоему ребенку, когда я начну рвать его на части.
Глаза девчонки расширились от ужаса.
- Доктор! - с упреком воскликнула медсестра. – Ну зачем вы так?
- Ничего, пусть знает правду.
Девушка молча смотрела на доктора. Тот отвернулся, чтобы не видеть наполненных слезами и горем глаз. Чем-то затронула его эта девчонка, хотя было ужасно обидно, что такая молодая, здоровая, полная сил, а совершает такую ошибку. Как вообще такое может быть, что вот он, тоже еще вполне молодой, а мыслит совсем по-другому? Впрочем, у него иная ситуация. Он – перспективный молодой ученый, талантливый доктор, у него впереди благополучие и достаток. А что у нее? Вот родит она сейчас, и будут они вдвоем с ребенком влачить нищенское существование.
- Ладно, будет тебе наркоз, - смягчился доктор, - если уж ты все решила. Но помни одно – пожалеешь когда-нибудь, да будет поздно. Такие вещи не исправляются. И не замаливаются. И не ищи себе прощения, не найдешь. Ты обрекаешь себя на вечное наказание собственной совестью. Когда-нибудь вспомнишь мои слова. А теперь полезай на кресло. И волосы убери. Лена, закрой ей голову.
Медсестра достала из шкафа медицинскую шапочку, помогла собрать волосы в пучок. Сзади на шее девушки, почти у самого плеча, оголилась большая темная родинка.
- Это еще что такое? – спросил доктор, внимательно разглядывая родинку.
- Родинка. Она у меня там всегда была.
Доктор аккуратно дотронулся до родинки, надавил на нее, пошевелил.
- Надо убрать, - твердо сказал он, - непременно убрать. Слышишь меня? Вот сейчас сделаешь аборт, а потом сразу убирай это уродство.
- Почему уродство? – девушка обиделась.
- Извини, - спохватился доктор, - я не хотел тебя обидеть. Конечно, я не прав, родинка – это красиво, но с медицинской точки зрения любая родинка – источник опасности, особенно такая и особенно в таком месте. Зацепишь волосом, царапнешь замком от платья, саданешь расческой, и все – momentum mort.
- Что-что? – не поняла пациентка.
- Умрешь, вот что! Образуется меланома и умрешь. Так что родинку убери. Поняла?
- П-поняла.
- Ну а теперь закрой глаза и расслабься.
Девушка глубоко вдохнула и закрыла глаза.


Серж снял халат, повесил в шкаф. Аккуратно сложил стеклянные пробирки в коробку. Какой длинный день был сегодня! И неудачный. Ни одну не удалось отговорить. Впрочем, нельзя сказать, что совсем неудачный. В конце концов, он получил то, что хотел - пять свежих экземпляров, результат шести вакуумных абортов. Один не выжил. Видимо, сильным давлением повредились внутренние органы – умер сразу. Дальше осталось совсем немного – попасть в лабораторию, разложить материал по местам, подключить к аппаратам, сделать записи и можно идти домой. Остальное – завтра. Главное, чтобы они дожили до завтра. Первые двадцать четыре часа – самые важные. Тут уж только набраться терпения и ждать. А уж потом можно бороться. Бороться за каждого, бороться за всех. Он осторожно подхватил коробку и направился в лабораторию.
* * *

До Нового года оставалось два с половиной часа. Игорь Константинович Приходько сидел за письменным столом и перебирал старые газеты, беспорядочно разбросанные по всему столу.
- Па, ты собираешься? Нам пора выезжать!
Голос из соседней комнаты звучал довольно настойчиво. Вскоре дверь в комнату приоткрылась и в нее просунулась голова.
- Ну вот, - протянула голова разочарованно, - ты опять перебираешь свои бумажки. А когда же будешь собираться? Новый год на носу!
- Сережа, сынок. Я тебя прошу – иди один, а я останусь дома. Мне совсем не хочется никуда идти, тем более к незнакомым людям.
- Па, ну что ты придумываешь? Во-первых, там будут все знакомые, наши ребята-аспиранты, мои друзья. Поехали!
- Но я не могу появиться в чужом доме без приглашения, особенно в Новый год.
- Марина Юрьевна сказала, что будет очень рада с тобой познакомиться.
- Откуда такая уверенность?
- Как откуда? – сын изобразил на лице удивление. – Потому что каждый профессор нашего факультета сочтет за честь познакомиться с отцом самого умного, самого продвинутого и самого перспективного молодого ученого!
Игорь Константинович улыбнулся и покачал головой.
- От скромности не умрешь.
- Не умру! – подтвердил сын. – Папа, Марина Юрьевна совершенно замечательная, она обязательно тебе понравится.
Отец хитро прищурился.
- Уж не сватаешь ли ты меня?
- А что? – пожал плечами сын. – Она – дама элегантного возраста, в самом... хм... соку, красивая, между прочим. Ты тоже ничего себе, мужчина в полном расцвете сил, недурен собой. Оба умные, интеллигентные, и, главное, заметь, оба – сво-бод-ные!
Игорь Константинович покачал головой.
- Нет, дружок, я так не могу. Да и вообще, не хочу я никуда идти, я хочу побыть дома. А ты иди, не смотри на меня. И не переживай, вполне справлюсь с праздником сам – посижу за компьютером, посмотрю телевизор, наконец. Выпью бокал шампанского под бой курантов и пойду спать.
- Ну Новый год же, па-а! Как так можно? Я не могу тебя бросить.
- Можешь, можешь, - парировал отец, - давай живенько собирайся и полный вперед. Позвонишь мне для очистки совести в Новый год, и все будет окей, как говорят американцы.
- Ой, не будет, па, ой не будет. Я буду весь вечер страдать и мучиться угрызениями совести.
- А ты не страдай и не мучайся. Отдыхай и празднуй в свое удовольствие. Считай, что я благословил тебя.
Сын вздохнул.
- С тобой не поспоришь. Ладно, если передумаешь, мы все будем очень рады тебя видеть. Тогда я пошел?
- Иди, иди!
- С наступающим, пап!
- С наступающим, сын.
Хлопнула входная дверь.
Оставшись один, Игорь Константинович снова вернулся к бумагам. Надо навести порядок, очистить стол. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Совсем не хочется весь год иметь бумажные завалы на столе. Подобрав сначала все газеты, Игорь Константинович сложил их в стопку справа. Потом уложил в стопку слева бумаги. В центре стола остались валяться клочки бумаги с электронными адресами, телефонами и прочей информацией, нацарапанной наспех. Их укладывать было некуда. Надо избавиться от всего лишнего. Взял в руки газету – ничего интересного. Газета полетела на пол. Он так делал всегда – сваливал все ненужное на пол, потом собирал и выбрасывал в мусор. За первой газетой полетела вторая, третья, четвертая. Внезапно остановился. На первой странице одной из последних газет в глаза бросилась статья с громким заголовком: «Молодой ученый осужден за незаконные опыты». Быстро пробежал глазами по строчкам: «В лаборатории научно-исследовательского центра здоровья и материнства были обнаружены четыре незаконно полученных человеческих эмбриона, над которыми проводились антигуманные эксперименты. По словам профессора Якубинского, сам он был не в курсе проводимых экспериментов с человеческим материалом и подверг жесткому осуждению поведение его подопечного… …аспирант приговорен к шести годам лишения свободы в колонии строгого режима. В будущем несостоявшемуся ученому запрещено заниматься научной деятельностью любого рода...»
Игорь Константинович сложил газету и бросил во внутренний ящик стола. Неожиданно почувствовал, как пересохло в горле, страшно захотелось пить. Прошел на кухню, открыл холодильник. Не найдя ничего, завернул на балкон. Тоже пусто. Надо же, оставил сам себя на Новый год без любимой минералки! Придется шлепать в магазин, если еще успеет. До нового года - час. Набросив пальто и шапку, Игорь Константинович сбежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. До магазина рукой подать, должен успеть. Подбежал к двери в тот момент, когда девушка-продавщица уже вешала на дверь табличку с надписью «Закрыто». С трудом уговорил ее продать пару бутылок минералки, не забыв при этом поздравить с Новым годом. Заполучив желанную воду, уже спокойным шагом направился домой. Уже у самой двери Игорь Константинович вдруг обнаружил, что убегая и второпях захлопывая дверь, он забыл взять ключ. «Черт! – выругался он про себя. - Ну надо же так глупо вляпаться!»
Он сел на ступеньки и задумался. Можно позвонить сыну и испортить ему праздник. А можно встретить Новый год здесь, на лестнице. Или на улице. Правда, там – минус двадцать. Но зато у него с собой есть минералка, можно даже поднять тост в полночь. Неожиданно запел телефон. По привычке Игорь Константинович сунул руку во внутренний карман куртки и выудил оттуда мобильник, о котором он совершенно забыл.
- Па, ну как ты там, в гордом одиночестве?
- Нормально. А ты как, добрался без проблем?
- Без проблем. Готовимся во всю, девчонки крошат салаты, а мы их переправляем в комнату на стол.
Мимо прошел сосед с верхнего этажа, ведя на поводке огромную собаку. Увидев сидевшего на лестнице мужчину, пес залаял.
- Фу, - дал команду хозяин, - чего расшумелся? Это же свои!
Быстро распознав соседа снизу, пес перестал лаять и радостно завилял хвостом, как бы поздравляя Игоря Константиновича с Новым годом.
Из телефона немедленно раздался голос.
- Па, это что было сейчас?
- Это? Да ничего особенного, тут телевизор работает. Кино идет.
- Какой к черту телевизор? Я же слышал лай собаки, кобеля с верхнего этажа. Ты что, на улице?
- Ну да, вот решил за минералкой сбегать.
- И телек с собой прихватил?
- Какой телек?
- Ну, по которому кино идет. Пап, давай, колись, что произошло? Не скажешь, сейчас же соберусь и приеду.
Поняв, что спорить бесполезно, Игорь Константинович рассказал сыну про свой неудачный поход в магазин. Сергей отреагировал мгновенно.
- Все, вопрос решен. Спускайся вниз, и иди обратно к магазину. Через пятнадцать минут подъедет такси, отвезет тебя куда надо.
- А куда надо? – поинтересовался Игорь Константинович.
- А то ты не понял, па! Или ты будешь встречать новый год с нами, или я буду с тобой. Другого выбора нет. Выбирай: или ты ко мне, или я к тебе.
Игорю Константиновичу ужасно не хотелось никуда ехать. Но еще больше ему не хотелось испортить праздник сыну. Горестно вздохнув, он сказал в телефон:
- Ну, давай, что ли твое такси. Иду к магазину.
- Вот и славненько. Я тебя встречу через полчаса, как раз к Новому году успеешь.



Они поднялись на пятый этаж. Дверь открыла женщина лет сорока, довольно приятной наружности.
- Вот, Марина Юрьевна, знакомьтесь, это мой упрямый папа, Игорь Константинович, которого пришлось тащить сюда буквально на веревке.
Женщина улыбнулась.
- Что ж, проходите, Игорь Константинович. Очень рада познакомиться с папой моего талантливого ученика. Прошу вас, сюда, до Нового года осталось всего двадцать минут.
Игорь Константинович прошел в комнату. Там, за праздничным столом веселилась молодежь.
- Господа, знакомьтесь, это мой отец – Игорь Константинович Приходько, - пафосно произнес Сергей, - прошу любить и жаловать. А это, - он снисходительно обвел рукой вокруг стола, обращаясь к отцу, - это наша, то есть ваша золотая молодежь, наше, то есть ваше будущее. Тоже прошу любить, ну и все такое.
Молодежь засуетилась. Игоря Константиновича немедленно усадили за стол рядом с Мариной Юрьевной, тут же перед ним появились тарелка и фужер для шампанского. Со всех сторон потянулись руки с разнообразными напитками и закусками. Марина Юрьевна только улыбалась.
- Хорошие у меня ребята, правда?
- Это все ваши? – удивился Игорь Константинович.
- Да нет, что вы, - женщина смутилась на минутку, - своих у меня как раз-то и нет. Они мои аспиранты, а это почти то же, что и дети. Я их очень люблю! Один ваш Сережа чего стоит, он у вас совершенно удивительный мальчик – спокойный, рассудительный, умный, очень добрый. И ужасно талантливый! Вы вправе им гордиться. Хотела бы я, чтобы у меня был такой сын.
На экране телевизора появилось лицо главы страны. Наступил торжественный момент – последнее приветствие в старом году и поздравление с новым годом. Зазвучали куранты, за столом полилось шампанское, начался перезвон бокалов.
- Знаете, - вдруг, наклонившись к Игорю Константиновичу, произнесла почти ему на ухо Марина Юрьевна, - говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Хорошо, что вы приехали сюда, а то так и коротали бы весь год в одиночестве. С Новым годом, Игорь Константинович!
- Ура! С Новым годом! – раздались крики вокруг.
Бокалы, шампанское, искры бенгальских огней и конфетти – все смешалось в новогоднем коктейле под бой курантов.
«А ведь и впрямь, - подумал Игорь Константинович, - сидел бы сейчас на лестнице или в лучшем случае дома, как отшельник. А тут такие славные люди! Молодец, Сережка! Не зря говорят все вокруг – замечательный у меня сын!»
Он встал, чтобы выйти на лестничную площадку покурить.
- Курите на кухне, - словно угадав его мысли, сказала Марина Юрьевна, - я форточку открою, все выветрится.
Выйдя на кухню, не включая свет, в темноте, он стал у окна и закурил. Молодежь, устав кричать «С новым годом!», потихоньку затихла и начала судачить о разном, от недавних выборов в Грузии и на Украине, до обсуждаемого всей страной романа известной примы с новым молодым фаворитом. Пока он курил, разговор перешел на профессиональные темы по психологии. Игорь Константинович старался не прислушиваться. Он просто наслаждался моментом тишины. Тишина была нарушена звонким женским голосом, от которого трудно было спрятаться.
- Представляете, - звенел колокольчиком голос из комнаты, - оказывается, был такой ученый у нас в центре, который проводил опыты с абортным материалом. Говорят, он пытался довести зародышей до девяти месяцев в искусственных условиях.
- Нереально! Ну и как, ему это удалось?
- Видимо нет, его поймали в середине процесса и посадили.
- Остановили, значит, слава-те, господи!
- А по-моему, хороший был эксперимент. Зря остановили.
Игорь Константинович узнал голос сына.
- Ты, Серж, просто чудак какой-то. А вот представь себе на минуту, что этот опыт удался. И как этому «результату эксперимента» жить? Каково всю жизнь носить клеймо «жертвы аборта»?
- Ну почему «жертвы»? – вмешалась молчавшая до сих пор Марина Юрьевна. - Я бы назвала результат такого эксперимента не «жертвой аборта», а «удачей аборта». Причем большой удачей. Печально, что такого талантливого ученого не поняли. Лично мне, например, очень жаль, что не довелось работать рядом с таким человеком.
Спор продолжился. Игорь Константинович нервно затянулся сигаретой. Повернулся к окну, стал смотреть вниз. Где-то там внизу стреляли петарды, веселились люди – пели, кричали, смеялись, валялись в снегу. Народ гулял и праздновал от души. Внезапно почувствовал, что на него кто-то смотрит. Обернулся и вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним стояла Марина Юрьевна.
- Извините, я не хотела вас испугать.
- Нет, ничего, просто не ожидал.
Марина Юрьевна вытащила пачку «Вог», достала сигарету, Игорь Константинович щелкнул зажигалкой, протянул ей. Она прикурила, взяла со стола свечу и тоже протянула ему. Он снова щелкнул зажигалкой. Пламя задрожало. Она поставила свечу на стол.
- Так лучше. Не люблю яркий свет. Не возражаете, если я составлю вам компанию? Пусть молодежь отдохнет от нас, расслабится.
Марина Юрьевна затянулась сигаретой. Игорь Константинович попытался исподтишка рассмотреть ее лицо. Она моложе его, но ненамного, лет на семь-восемь, не больше. Интересная женщина, красивая – такие тонкие черты лица. Интересно, почему она одна? Судя по тому, какая у нее куча аспирантов, включая его сына, ей, наверное, не до свиданий. Есть такая категория женщин, которые видят себя только в карьере. Ему всегда было жаль таких. Им чужды материнские чувства, и они посвящают себя не своим, а чужим детям. Им не дано познать радость и счастье семейного очага. Вместо этого - работа, работа, работа. Наверное, происходит ошибка в расчетах. Жизненных. Потому что все равно наступит момент, когда придется пожалеть о том, чего никогда не случилось. А не случилось того, что для женщины в жизни самое главное – семья и дети. И все-таки... есть что-то в этой женщине загадочное, притягивающее, завораживающее. Он вдруг почувствовал, что у него закружилась голова. То ли от выпитого шампанского, то ли от запаха ее духов смешанных с запахом сигарет. Вдруг непреодолимо захотелось выпить. Марина Юрьевна как будто прочитала его мысли.
- Хотите выпить шампанского? – просто спросила она.
- Хочу выпить. Но не шампанского, - также просто ответил он.
Она открыла холодильник и вытащила оттуда бутылку водки. Сняла с полки две маленькие рюмки, разлила.
- За что будем пить? – она посмотрела ему в глаза.
- За «жертв аборта», - неожиданно сказал Игорь Константинович.
Марина Юрьевна рассмеялась.
- Вы слышали?
- Да, подслушал кое-что. Золотая наша молодежь. А давайте за них!
- А давайте!
Они выпили оба залпом. Дыхание мгновенно перехватило. Буквально несколько секунд они, бездыханные, молча смотрели друг на друга. Он смутился первый, отвел взгляд. Почувствовал, как забилось сердце. Чтобы скрыть неловкость, попытался заговорить. Все равно о чем.
- Скажите, Марина Юрьевна, вы - красивая, умная, интеллигентная женщина. Почему вы... одна?
Сказал, и стало еще более неловко оттого, что спросил, не подумав. Марина Юрьевна не смутилась. Она посмотрела ему в глаза и прямо ответила.
- Я была замужем, но недолго. Три года.
- Не сложилось?
- Он бросил меня.
Наступило молчание. Теперь он не знал, как выйти из этой тупиковой ситуации. Она помогла сама, продолжив разговор.
- Он хотел ребенка, сына. А я не могла иметь детей. Все три года я не вылазила из кабинетов врачей, жила надеждой. Ничего не помогло. Когда я ему сказала, что не могу иметь детей, он собрал вещи и ушел. А я поставила точку на семье и посвятила себя работе. Вот такая простая сложная история моей жизни. Но вы не думайте, я вовсе не одинока. Вы же сами видите, какие замечательные у меня ученики. Один ваш Сережка чего стоит!
Он улыбнулся.
- Мне он тоже много про вас рассказывал. Вы для него – идеал. Он ведь рос без матери. А мать нужна любому человеку. И если ее нет, то он подсознательно начинает искать ее в окружении. Вот он вас и нашел. Он вам во всем подражает.
- Ну-ну, не преувеличивайте. Просто я - неплохой научный руководитель. К тому же, я не зажимаю своих учеников стандартными рамками общепринятых научных догм и даю им свободу. Они это ценят. А простите... почему у Сережи нет матери? Он как-то говорил, что она умерла. Отчего?
Игорь Константинович помолчал, как бы думая – отвечать или нет.
- Она умерла... при родах.
- Боже, как это страшно. Бедный мальчик. И вы...
- Это было давно.
- И вы больше не были женаты?
- Нет. Я воспитывал сына.
Снова наступила пауза.
- Знаете, - вдруг сказала Марина Юрьевна, присев на краешек стула, - то, что вы рассказали – страшно. Страшно, когда умирает мать, оставляя ребенка навсегда одного. Но есть еще одна вещь, не менее страшная - когда умирает ребенок, оставляя мать навсегда одну.
Игорь Константинович поднял удивленный взгляд. Марина Юрьевна стряхнула пепел с сигареты. Рука дрожала, и пепел вместо пепельницы полетел на пол.
- Знаете, почему у меня не было детей? Потому что я убила своего первого и единственного ребенка. Сделала аборт. Потом – бесплодие. Сколько слез я пролила, сколько молилась, в церковь ходила, свечи ставила всем святым. Да только не было мне прощения. Тот доктор, который делал аборт, пытался меня отговорить - предупреждал, грозил. Он сам был молод, совсем мальчишка, но, видимо, оказался мудрее. Он так и сказал: такие вещи не исправляются и не замаливаются. И обрекла я себя на вечное наказание собственной совестью.
Она помолчала. Он тоже молчал, снова затягиваясь сигаретой, отвернувшись и смотря в окно. При тусклом свете свечи она не могла видеть, как дрожали его пальцы.
- Потом было ужасно. Я не могла простить себе того, что сделала. Мне казалось, что у меня тогда не было другого выхода – я одна, ну руках больная мать. Но теперь-то я знаю, что я бы вытянула. Просто испугалась. Не было рядом человека, который смог бы меня поддержать, убедить. Доктор пытался, но этого оказалось недостаточно. Вот потому я и решила стать психологом. И создать специальный психологический центр для работы с женщинами, решившимися на аборт. Теперь я профессионально и квалифицированно умею отговорить даже самую агрессивно настроенную противницу материнства. Я знаю, что посвящу этому всю свою жизнь, и передам опыт моим ученикам.
Она замолчала. Он медленно затушил сигарету, придавил окурок ко дну пепельницы. Как-то странно, с напряжением посмотрел на нее.
- Сколько вам было лет тогда, Марина?
- Восемнадцать.
- Ваша мать умерла от рака, а отец ребенка... погиб в Чечне?
Марина Юрьевна подняла на него глаза. В них было не просто удивление – страх.
- Вы... знаете?
Он вдруг резко отвернулся от окна и подошел к ней. Она попыталась встать, но он, положив ей руки на плечи сзади, осторожно усадил ее на место. Потом обеими руками собрал ее волосы, разбросанные по плечам, в пучок и аккуратно приподнял вверх, оголив шею. Она почувствовала его дыхание совсем близко. Его губы слегка коснулись ее нежной кожи. Дрожь пробежала по телу. Совсем тихо, так, что могла услышать только она одна, он сказал:
- Я же сказал тебе тогда – родинку нужно убрать. Родинка – это красиво, но с медицинской точки зрения это - источник опасности, особенно, когда такая и особенно в таком месте. Почему не убрала?
И он снова поцеловал ее в то место на шее, где была видна темная красивая родинка.

* * *

Они сидели за столиком в уютном полуосвещенном кафе, в стороне от всех. Перед ними стояла незаконченная бутылка вина и два фужера. На тарелках еда, в вазе посреди стола – фрукты. Но они почти ничего не ели. Они просто говорили. Обо все и ни о чем. Они узнавали друг друга. С их первой встречи, совершенно случайной, прошло более двадцати лет,. И вот теперь судьба снова свела их вместе. Случайно ли? Этим вопросом задавались оба, пытаясь найти на него ответ, каждый для себя. Им обоим казалось, что цепочка событий, которая привела их сюда, в маленькое кафе, никак не могла оказаться случайной.
- Ты веришь в судьбу? – спросила она.
Он пожал плечами. Ответить на этот вопрос было также сложно, как ответить на вопрос, была ли их встреча случайной.
- Тебе кажется удивительным, что мы снова встретились? – спросил он.
- А тебе нет?
Он задумался. Поднял бокал с вином, тихонько им покачал. Вино растеклось по краям бокала красными волнами. Долил вина во второй бокал, протянул ей.
- Давай выпьем, а потом я скажу тебе, что думаю.
Он выпил, она едва пригубила. Он вдруг заметил, что она дрожит мелкой дрожью. Взял ее руку в свою.
- Что с тобой? Ты вся дрожишь.
- Не знаю... У меня такое чувство, что в моей жизни наступил перелом. Что-то должно случиться. Что-то очень важное. Не знаю, плохое или хорошее.
Он улыбнулся.
- Уже случилось. Наша встреча.
Она покачала головой.
- Нет, не только. Что-то еще.
- Это оттого, что в наших отношениях есть большой пробел длиною во много лет. Потом эта загадочная встреча. Она породила предчувствие чего-то нового и таинственного. Хотя ничего загадочного и таинственного в ней нет. Посуди сама, я проходил практику в научно-исследовательском медицинском центре. Ты попала туда совсем молодой по определенным жизненным обстоятельствам. Так мы встретились впервые, и это вполне объяснимо. Тогда я пытался тебя отговорить от неверного шага, но ты не послушалась. Потом сбылись мои предсказания, ты пожалела о том, что совершила. Ну а дальше события развивались по простой схеме. Ты решила стать психологом и посвятить себя тому же, чем когда-то занимался я. И попала в тот же медицинский центр, благо он у нас в городе единственный. Вот тебе первое объяснение. С ним ты согласна?
- Наверное, да, - кивнула она.
- Идем дальше. Мой сын естественным образом пошел по моим стопам и оказался в том же центре. То, что он ушел в психологию, это частности. Психология и медицина – две родные сестры. Ну а тот факт, что он попал к лучшему научному руководителю, я расцениваю как самую большую удачу и единственным совпадением во всей этой истории. Я тебя убедил?
Марина улыбнулась.
- Почти.
- Ну вот, - разочарованно произнес Игорь, - я сейчас произнес целую речь, а оказывается зря. Ну, хорошо. Тогда давай поговорим на другую тему. Вот скажи мне лучше, где сейчас профессор Якубинский, он еще жив?
- Ты знаешь Якубинского? – удивилась Марина.
- Я был его аспирантом.
- Странно. Я думала, ты был хирургом.
- Я был всем – хирургом, аспирантом, исследователем.
- Когда это было?
- Давно. Больше двадцати пяти лет назад.
- А почему ты ушел?
- Я не ушел. Меня… уволили.
- За что?
Он помолчал. Поднял бокал. Вино снова закружилось красными волнами по стеклу. Резко поставил стакан на стол, красные капли брызнули на белую скатерть.
- За научные эксперименты сомнительного содержания.
Наступила пауза. Лицо Марины вдруг побледнело.
- Постой, постой. Тот молодой ученый, который проводил эксперименты с эмбрионами, это... ты?
Он кивнул. Она отшатнулась.
- Боже мой, как же я сразу не догадалась!
- А ты и не могла догадаться. Это прошедшая часть моей жизни, я никому и никогда об этом не рассказываю. Даже сыну. Меня и звали тогда по другому – Сёрж, от английского «хирург». Многие и не знали моего настоящего имени.
- Но почему? Почему ты не рассказал сыну? И почему прячешься сейчас? Потому что эксперимент провалился? Ну и что с того? Сама попытка такой работы уже достойна уважения.
- Профессор Якубинский так не считал.
- Да он просто трус, этот Якубинский! Десять лет спустя, когда вся страна под развал экономики начала строить демократию, он признал свою ошибку и ушел на пенсию. Ты уже тогда мог вернуться. Хотя...
Ее глаза вдруг расширились от новой догадки. Она говорила тихо, почти шепотом.
- Боже мой! Я совсем забыла, тебя ведь посадили... Теперь я понимаю, почему ты не мог вернуться. Ты был в тюрьме. Долго?
Он покачал головой, усмехнулся.
- Нет, только год. Меня освободили условно, за «примерное поведение». А потом я просто решил не возвращаться.
- Странно, - она произнесла задумчиво, - это не похоже на таких как ты. Такие как ты не останавливаются на середине пути.
Он снова налил вина в бокал, опустошил залпом.
- У меня был маленький сын. Год он провел у моей матери, пока я отбывал срок. Потом я забрал его. Что было дальше, ты знаешь. Устроился работать в частную клинику простым врачом. Растил Сережку. Заставил себя забыть про те эксперименты и моих пять подопытных «лягушат», как я их про себя называл. Вот и все.
- Пять? – Марина удивилась. – Почему пять? В газетах писали про четыре.
На миг он растерялся. Но тут же взяв себя в руки, ответил.
- Сначала было пять. Просто к тому моменту, когда меня «раскрыли», оставалось четыре. До этого было еще больше, но они умирали. Да какая теперь разница...
- И впрямь, какая теперь разница, - эхом повторила Марина, - и все-таки, неужели ты действительно отказался от опытов только потому, что тебя сломали?
- А для тебя это большое разочарование?
Она вспыхнула. Ее лицо изменилось мгновенно.
- Если честно, да. Два человека оставили глубокий след в моей жизни. Один – молодой доктор, который, делая аборты, одновременно пытался предотвратить их. Удачно или нет, это уже не имеет значения, важен сам факт, само намерение. Другой – молодой ученый, который боролся за спасение уже почти уничтоженных жизней. К моей полной неожиданности оба сошлись в одном лице, в одном человеке. И вот он, этот человек, сидит сейчас передо мной. Только это уже не он. Когда-то сильный и смелый, теперь он слабый и тщедушный. Он предал свои принципы и его больше не интересует судьба тысяч женщин, идущих на убийство своих детей сегодня, завтра, каждый день. Ему теперь все равно. Ну и пусть. Пусть он струсил. Найдутся другие. А пока я сама буду продолжать его дело. И пусть я не смогу сделать того, что делал мой идеал-ученый, но по крайне мере я смогу продолжить дело моего идеала-врача.
Она резко встала, ее щеки пылали – то ли от гнева, то ли от вина. Бросив на стол салфетку, она нечаянно задела бокал с вином. Бокал упал. Она смотрела, как вино медленно разливалось кроваво-красными волнами по белой скатерти, и ему показалось, что ее глаза наполнились страхом. Отвернувшись от стола, она вдруг быстро пошла к выходу. Он смотрел, как она уходит, и душа его разрывалась на части. Она сейчас уйдет. Надо остановить ее, остановить немедленно! Если сейчас за ней закроется дверь, он больше никогда ее не увидит, и это будет самой большой потерей в его жизни. Он это знал, чувствовал. Но как ее остановить? Как объяснить?
- Марина!!!
Он не звал, он кричал. От этого крика все вокруг замерло и остановилось – музыка, голоса, движения. Он увидел, как застыла ее рука в воздухе в попытке открыть дверь. Как в замедленной съемке, она медленно и плавно повернула голову. Он сорвался с места, в одну секунду оказавшись около нее. Слова срывались с губ быстро, уверенно.
- Марина, не уходи. Если ты сейчас уйдешь, а я тебя не остановлю, мы оба совершим огромную ошибку. Я не все тебе рассказал. Есть обстоятельства... Я обязательно тебе все расскажу. Но не сейчас. Возможно, ты поймешь и простишь. А если нет, значит... так суждено.
- Когда?
- Через десять дней, 13 января.
Она бросила на него взгляд, в котором были одновременно удивление и ужас.
- 13 января? Ты шутишь...
- Да, я знаю, что о чем ты думаешь. Я понимаю, что возможно для тебя это самая ужасная дата в календаре. Но все еще можно изменить...
- Ничего уже нельзя изменить, Игорь. Не удерживай меня.
- Марина, я хочу назначить тебе свидание... Именно 13 января. В одном месте. Это важно для нас обоих, поверь мне.
Подумав, она неожиданно согласилась.
- Хорошо, я приду. Куда?
Он назвал место. Она отпрянула.
- Ты издеваешься надо мной?
- Нет, Марина, я серьезно. Просто с этим местом у меня многое связано. Я думаю, и тебе не помешает там побывать.
Неожиданно она согласилась.
- Пожалуй ты прав. Мне и в голову не приходило там побывать хотя бы раз, хотя я слышала о нем. Ты опять прав, но мне бы очень хотелось, чтобы когда я приду, ты не разочаровал меня снова. Не провожай меня.
Она протянула ему руку на прощание. Вместо пожатия, он прижался к ней губами. Она выпорхнула за дверь. Он смотрел ей вслед, думая о том, какая встреча предстоит им обоим. Нет, в этот раз он ее не разочарует. Он просто разобьет ей сердце.



* * *



Прохладный ветер подул с океана, начал раскачивать вершины сосен. Стало еще темнее. Двое мужчин стояли у памятника склонившей голову матери, оплакивающей не родившихся детей, и ждали. Вскоре дверь церкви отворилась, оттуда вышла женщина в черно-красном. Она постояла на пороге, огляделась. Заметив тень около памятника, направилась в ту сторону, но вдруг нерешительно остановилась. Мужчин было двое. Почему их двое?
- Марина Юрьевна, - неожиданно окликнул ее молодой мужчина, - здравствуйте! Что вы здесь делаете совсем одна?
- Да, действительно, - вдруг пробормотала женщина, - что я здесь делаю? Игорь Константинович, вы не ответите на этот вопрос?
- Конечно, отвечу. Сережа, это я попросил Марину Юрьевну приехать сюда и именно сегодня. И я очень благодарен ей, что она здесь.
Юноша с любопытством переводил взгляд с одного на другого. Неужели сбылось его тайное желание и они, два самых главных человека в его жизни, наконец, сделали шаг навстречу друг к другу?
Игорь Константинович взял сына за руку.
- Так уж случилось, по велению судьбы, что кроме вас двоих у меня больше никого на этом свете нет. Сережа, я знаю, ты будешь удивлен, но мы с Мариной Юрьевной знакомы давно. Очень давно.
- Игорь Константинович, я надеюсь, вы не станете рассказывать сыну, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились? – сухо отчеканила женщина.
- Нет, Марина, не стану. Если ты захочешь, сама расскажешь. Но есть еще одно обстоятельство, о котором ты должна знать.
- Вы действительно хорошо знакомы, если обращаетесь друг к другу на «ты»! – удивился сын. - Па, но почему ты мне раньше никогда об этом не говорил?
- Мы с Мариной не виделись двадцать пять лет. И встретились снова совершенно случайно благодаря тебе, когда ты затащил меня встречать с вами Новый год. Марина, ты никогда не интересовалась у Сергея, когда у него день рождения?
Женщина отрицательно покачала головой. Потом спросила
- Сережа, когда твой день рождения?
Молодой человек улыбнулся. Неужели отец решил устроить ему сюрприз, пригласил их сюда, в красивое и таинственное место, чтобы отметить его день рождения?
- Сегодня, 13 января, - сказал Сергей, - мне сегодня исполнилось 25 лет.
Женщина вздрогнула. Лицо ее побледнело.
- Но это невозможно, - прошептала она, - ты тогда ничего не говорил о том, что у тебя должен был родиться ребенок. И потом, ты ведь сказал, что его мать умерла при родах!
- Я тогда еще не знал всего.
Молодой человек крутил головой, ничего не понимая.
Игорь повернулся к сыну.
- Сережа, ты не можешь отойти на пару минут? Я потом тебе все объясню.
Пожав недоуменно плечами, Сергей отошел в сторону.
- Помнишь, Марина, ты как-то сказала, что сама попытка моих опытов достойна уважения, даже несмотря на то, что эксперимент провалился. Это не так. Мой эксперимент не провалился. Потом в разговоре с тобой у меня нечаянно вырвалось, что «их» было пять, а не четыре. Я тогда не ошибся. Их действительно было пять. Мне удалось довести одного до конца еще до того, как меня поймали и осудили. Он был самым крепким и самым живучим с первого дня. Он был моей надеждой. Он не просто выжил, но вместе со мной выдержал все этапы эксперимента. Я дал ему имя Сергей – имя, которым меня все называли, но которое мне никогда не принадлежало. Мне было ужасно жаль, что остальным эмбрионам суждено было погибнуть. Но с другой стороны, они вряд ли бы выжили. Их шансы были слабы, там были проблемы. Если бы мне позволили довести эксперимент до конца, я мог бы найти способы сохранения жизни после аборта. Но мне не дали такой возможности. И все же я был безумно счастлив, что смог спасти хоть одну жизнь. Потом я сидел тюрьме, а моя мать растила Сережку, которого я выдал за своего сына. Она ни о чем не спрашивала, но я думаю, обо все догадывалась.
Марина вдруг задрожала всем телом - то ли от холода, то ли от страшного предчувствия, и никак не могла унять дрожь. Ей вдруг захотелось развернуться и убежать, спрятаться. Все перемешалось в голове – Игорь Константинович, стоящий в стороне Сережа, этот странный остров, мраморная фигура плачущей матери, красные цветы у постамента. Туман поплыл перед глазами.
Игорь неожиданно позвал сына.
- Сережа, подойди к нам поближе, пожалуйста.
Сын подошел к отцу. Положив ему руки на плечи, Игорь заглянул ему в глаза, как бы прося прощения. Потом одной рукой отвернул ворот рубашки. На шее юноши, почти у самого плеча оголилась большая темная родинка. Увидев родинку, Марина опустилась на землю, дрожа села на холодные камни, закачалась, сжала виски руками. Она ничего не говорила, только бормотала бессвязно: «Я сошла с ума. Я сошла с ума...»
Игорь осторожно поднял ее, обнял. Он гладил ее волосы, плечи и ничего не говорил. Сергей растеряно наблюдал за этой картиной. Наконец, Марина подняла голову. Она ничего не говорила, но в глазах стоял вопрос. Игорь молчал. Он молчал долго, пытаясь собраться с мыслями, чтобы сказать, наконец, самое главное.
- Марина, Сережа – твой сын. Даже если бы я тогда что-то перепутал, я все равно бы знал это, с той самой минуты, когда увидел, как у него начала формироваться родинка, такая же, как у тебя, вот эта...
Он собрал ее волосы в пучок и снова, как когда-то, поднял вверх. И они увидели две совершенно одинаковые родинки в одном и том же месте – на шее, почти у самого плеча. И только тут Игорь заметил широко раскрытые глаза сына. Сергей медленно попятился. На его лице было выражение ужаса.
- Вы извините меня, – произнес он растеряно, – я не хотел подслушивать, но... я все слышал. Так что же это получается, я – жертва аборта?
Он тоже опустился на землю и неожиданно заплакал. Марина присела рядом, обняла его, прижала к себе. Игорь стоял над ними и не знал, какие сказать слова.
- Сережа... мой сын? – пробормотала, наконец, Марина. - Неужели, это правда? Я всегда чувствовала какую-то невидимую связь между нами. Моя интуиция меня не обманула...
- Это не интуиция, - задумчиво промолвил Игорь, - это - материнское сердце. Оно всегда знает и чувствует. Сергей, я хочу сказать тебе. Ты вовсе не жертва аборта. Ты – символ жизни. И самая большая удача всей моей жизни. Я горжусь тобой. Если бы ты тогда не выжил, или мне не удалось спрятать тебя от блюстителей закона, я бы этого не пережил. Наверное, я бы умер в тюрьме от отчаяния. Зная, что ты жив, что ты ждешь меня, я грыз зубами землю, только бы освободиться досрочно и вернуться к тебе. Мне удалось отговорить от абортов многих женщин, я спас немало жизней, но ты – единственный, которого мне удалось «вытащить» уже практически после смерти.
Он замолчал. Вынул из пачки сигарету.
- Что же нам теперь делать? – спросил сын. – Как дальше жить?
- Я во всем виноват, - сказал Игорь, - не в том, что когда-то совершил, об этом я не жалею. А в том, что не рассказал правду. Я скрыл от тебя, сын, тайну твоего появления на свет. Я скрыл от тебя, Марина, тот факт, что твой сын жив. Я даже не пытался найти тебя. Несколько раз у меня мелькала мысль, что возможно ты будешь рада узнать, что твой ребенок жив, но я немедленно отгонял эту мысль от себя. Страх потерять сына, который стал смыслом всей моей жизни, оказался сильнее совести.
Игорь закурил. Снова начало давить сердце. Рука непроизвольно потянулась к груди. Резкая боль заставила согнуться.
- Па? – Сергей вопросительно посмотрел на отца. – Что, опять?
- Ничего, ничего, сынок, пройдет.
На миг забыв обо всем, Сергей кинулся к отцу, вытащив из его кармана упаковку с таблетками, протянул ему.
- Па, немедленно брось сигарету, ты слишком много куришь. Марина Юрьевна, ну скажите же ему, он вас послушается! – в голосе слышалось отчаяние.
- Что с ним? – обеспокоено спросила Марина Юрьевна.
- Ему нельзя волноваться, у него сердце. А он еще и курит. Столько раз обещал бросить!
- Ничего, ничего, обойдется. Я продолжу... Нам надо расставить все точки. Мы все виноваты друг перед другом. Нет вины только у Сергея, и в данном случае он действительно жертва, но только не аборта, а ситуации. Если мы сейчас найдем в себе силы простить друг друга и забыть все обиды, мы сможем жить дальше. Мы сможем подарить друг другу то, чего у нас никогда не было – семью, настоящую полную семью. Если же это невозможно, я уйду. Я выполнил свою миссию и оттого уже счастлив. Мне хватит этого до конца моей жизни.
Молодой человек со страхом посмотрел на отца. Потом подошел к нему, опустился на колени, обнял.
- Не уходи, па. Ты столько для меня сделал. Я не смогу без тебя.
Марина смотрела на них, и по ее лицу текли слезы. Она вдруг поняла, что нет ей места в их жизни. Глупым, жестоким, беспощадным решением, она сама вычеркнула себя давным-давно и некого теперь винить, кроме себя. Ни слова не говоря, она тихонько поднялась и медленно пошла прочь. Она шла, качаясь, то ли от ветра, то ли от горя, нахлынувшего на нее. И вдруг услышала:
- Не уходи!!!
Она не могла разобрать, кто же прокричал эту фразу – то ли один из них, то ли оба вместе. Обернулась. Они стояли рядом и смотрели на нее, в глазах – мольба. Она вдруг улыбнулась сквозь слезы, так нелепо и смешно они выглядели. Развернувшись, пошла в другую сторону. Подошла к памятнику, подняла с постамента цветы, которые совсем недавно положила туда в память об убитом ей сыне, отобрала три самых крупных красивых цветка, остальные положила на место, поклонившись мраморной женщине. Потом вернулась к двум одиноко стоявшим неподалеку мужчинам. Обняла сначала Игоря, потом Сергея. А затем, протянув Сереже цветы, сказала:
- С днем рождения, сын...